Нам вернуться в Халеб видно не суждено,
Много нас полегло в этом долгом походе.
И счета не оплачены полностью, но
Мы уходим, уходим, уходим, уходим…
После смерти Иль-Гази и начала войны за трон Мардина между его сыновьями, в Алеппо оставался еще один претендент на наследство, племянник покойного эмира Балак. В оставшемся бесхозным эмирате он имел личный удел, считался восходящей звездой ислама, вождем мардинцев и кумиром мардинок, а оттого наилучшим кандидатом в наследники Иль-Гази. Появись Балак в эмирате, и вопрос о троне становился делом решенным. Именно по этой причине, наместник Алеппо после смерти сюзерена мгновенно стал опасен всем заинтересованным правителям. Сыновья Иль-Гази прекрасно понимали, что кузену уступают оба. Восточный сосед, наместник Мосула аль-Бурсуки, строил на управляемых землях личный, хоть пока и вассальный султану, эмират, в который предполагал включить Алеппо, а со временем и Мардин. Отчего предпочитал видеть правителем последнего слабого соперника. Франки придерживались того же мнения, так что отправиться с дружиной в Мардин из окруженного латинянами и Мосулом Алеппо, у Балака не получилось. Прорыв выглядел слишком рискованно, да и город оставлять просто так было жалко — актив все же. При этом ближайшее будущее Алеппо сомнений ни у кого не вызывало — переход под власть Мосула или Антиохии. Сил на суверенитет блокированный город не имел. Горожане теряли из-за «кольца врагов» деньги и их выбор, с учетом недавней измены и избиения христиан, был очевиден — они предпочитали уйти под руку аль-Бурсуки. А вот относительно своей судьбы, Балаку срочно требовалось сделать выбор. Сам наместник хотел в Мардин и там на трон, продолжать политику Иль-Гази. Вариант вассальной независимости для него отпал сразу — ни аль-Бурсуки, ни регент Антиохии Балдуин II, идей автономии не разделяли. Переход под власть Мосула выезд в Мардин закрывал окончательно. В лучшем случае, Балак оставался в Алеппо наместником, на срок, определяемый эмиром и не факт, что долгий. Да и идея дальнейшей службы равному по статусу сопернику не привлекала. В худшем случае, свежеобретенного вассала могли и быстро ликвидировать, дело житейское. Время уходило, в городе росли промосульские настроения, что, по недавнему опыту, легко могло кончиться открытием ворот перед подошедшим аль-Бурсуки. Удержать город за собой Балак не рассчитывал, поскольку союзников не имел, а подкреплений ждать было неоткуда. Но получив, после потери Алеппо, трон Мардина, он сам стал бы заинтересован в ослаблении соседей. И если наместничество перейдя к Мосулу усиливало аль-Бурсуки, вновь становясь караванным узлом и торговым центром, то при возвращении крепости латинянам следовало ожидать их мести жителям за прошлую измену и разорения города, что Мардину выходило на руку.
Цитадель Средневекового Алеппо
Потому в начале 1123 года Балак вступил в переговоры с королем Иерусалима. Пока шли переговоры, в городе внезапно, и очень вовремя для выигрыша времени, разоблачили заговор низаритов, «замысливших предать город франкам«. В Алеппо между суннитами, умеренными шиитами и исмаилитами низаритского толка напряженность существовала давно, и последние имели сильные позиции. Правивший до латинян эмир Ридван разрешил им иметь в городе легальный пропагандистский центр, князья Антиохийские вообще ко всем мусульманам относились одинаково. Но после возврата власти ислама низаритов стали обвинять в пособничестве латинянам, так что разоблачения 1123 года легли на подготовленную почву. Насколько слухи, а тем более прямое обвинение в измене, были правдой — неизвестно. Франки стремились вернуть город, и вполне могли попробовать использовать рознь между мусульманами, к этому времени в нюансах они ориентировались. Низариты не отличались лояльностью тюркам, так что вероятность заговора имелась, а доказательств, если они вообще были, история не сохранила. Но реакция горожан последовала ожидаемая — сунниты и шииты, забыв разногласия, начали громить низаритскую ячейку, благо ее легальность тому способствовала. В первые же дни, под предводительством раиса (приблизительный аналог мэра) и кади (городской судья), арестовали около трехсот и убили около пятидесяти активных легальных исмаилитов. Ответ последовал моментальный и жесткий, ночью ассасины зарезали кади в его доме, убийцы скрылись. Публика затихла в испуге, одно дело, толпой хватать и терзать еретиков — совсем другое ответный визит их боевиков как-нибудь ночью. В этот момент на сцене появился Балак, который ассасинов не испугался, он вообще, похоже, в этой жизни ничего не боялся, а принялся низаритов вылавливать и казнить, благо к этому его аскар (дружина) оказался вполне готов. Горожане действия эмира всецело одобрили, лидеров исмаилитов сбрасывали с минаретов публично, а смена сюзерена временно отошла на второй план.
Балак бен Бахрам
Балак в это время продолжал переговоры. Латиняне, в лице графа Эдессы Жослен де Куртене в Мардине планировали поддержать Тимурташа, одного из сыновей Иль-Гази. Но обмен Алеппо на помощь его наместнику в драке за соседский престол, стоил любых рисков. Кроме очевидной выгоды, Балак мог стать инструментом давления на Мосул, а что касается опасности для франков, то ведь ему еще требовалось победить, а междоусобица у соседей латинян устраивала в любом случае. Эмиру пообещали проезд через земли христиан с обозом, разрешение вербовать наемников по пути и 150 000 динаров наличными (примерно годовой доход с города на текущий момент локального экономического спада). Взамен возвращался Алеппо, мусульманский плацдарм исчезал, а платил король Иерусалимский из средств княжества Антиохийского.
***
Весной Балдуин II с вассалами и деньгами явился под стены крепости, которую Балак королю незамедлительно продал, а сам отъехал домой через земли Эдессы. К осени в Мардине воцарился новый эмир. В Алеппо вошли латиняне. Город грабили неделю, совмещая это занятие с резней мусульман и прочими обычными средневековыми зверствами. Христианские вожди никого не останавливали. С их точки зрения, за недавнюю измену Алеппо того заслуживал, а для иерусалимцев город вообще оставался княжеским — чего его жалеть? Тем более проявить милосердие оказалось некому, король окончании расчетов с Балаком уехал в Акру, куда как раз заходил венецианский флот. У морской республики наконец-то дошли руки до прямого участия в деле крестовых походов, хотя в нынешних условиях это только добавило королю проблем.
Интерлюдия.
О версиях ислама и принципах, единых для суннитов и шиитов
Большинство мусульман в рассматриваемое время составляли сунниты, во главе с халифом из рода Аббасидов со столицей в Багдаде. Это генеральная линия, от которой еще в начале исламской эпохи откололись шииты и мелкая партия хариджитов (позже растворившаяся), а потом сунна серьезных расколов не знала. Шииты, которых и посейчас в мире 10-15 процентов всех мусульман, имели бурную историю расколов и отпочкования сект, но как правило локальных либо относительно малочисленных.
***
Сразу сделаем оговорку, сунниты и шииты — по сути одна религия, а разошлись они по политическому вопросу, о власти. Спор вышел о том, кто после смерти пророка должен занять его место и руководить уммой (сообществом всех мусульман). Поскольку умма, согласно догмату ислама, в будущем охватит весь мир — речь шла о будущем владыке мира, совмещающем светскую и религиозную власть. Вернее, пока о принципе назначения такого владыки. Сунниты полагали, что должность эта выборная, а шииты стояли на позиции передачи власти по наследству, от пророка к его родичам, и наследником они признали Али, зятя пророка Мухаммеда. Собственно, шииты и были изначально политической партией (шиа Али — «партия Али»), но в исламе политика, религия и право на тот момент нераздельны. Сунниты потомков пророка тоже очень уважали, отвели им особый статус, но — не более. Позже эти две партии выработали и небольшие различия в праздниках, почитаемых людях и местах, на чем в сущности, различия течений и кончились.
***
Омейяды, первая династия суннитских халифов, шиитов победили. По этому поводу последние перешли на нелегальное положение и в подполье выработали концепцию «такийя» — допущение сокрытия своей истинной веры, вплоть до публичного отречения, перехода в иное исповедование и соблюдения всех обрядов неверных, вместе с нарушением правоверных запретов. Разумеется, такийя допускалась только для благой цели и в интересах партии, с непременным мысленным неодобрением совершаемого и мысленным же проклятием противника. Пределы допустимого при такийе в разных течениях шиизма были разными, от только словесного, без нарушения запретов у умеренных — до безграничности у радикалов, типа исмаилитов.
***
Когда против Омейядов выступил род Аббасидов, оппозиционеры собирали под крыло противников правящего режима, обещая всем и все, по мотиву «а резать будем потом». В частности, шииты полагали, что приход к власти человека из рода Аббаса лишь переходный этап к призванию на халифский трон наследника Али. После победы быстро выяснилось, что Аббасиды никому трон отдавать вовсе не собираются. Антиомейядская коалиция раскололась и второй халиф из рода Аббаса, интересный и талантливый человек по прозвищу Мансур, решил, что «потом» уже наступило и шиитов пора резать. Впрочем, первые два Аббасида постепенно зачистили вообще всех былых союзников. Мансур обозвал шиитов не оппозицией, а еретиками, а потомков Али от Фатимы (дочери пророка), при нем планомерно искали и уничтожали. С итогом сунниты и шииты расходятся — первые полагают, что Мансур, как человек аккуратный, вырезал всех потомков Али и Фатимы, вторые — что некоторые линии уцелели. Шииты привычно ушли в подполье. Через несколько десятков лет они от разгрома оправились и в Северной Африке, на границах халифата, создали свои эмираты во главе с потомками Али — каковых сунниты, понятно, обзывали самозванцами.
***
Еще через некоторое время, новый халиф аббасид Мамун попытался объединить ислам, шиитов легализовал, а одного из их лидеров признал потомком Али. Кстати, именно тогда цветом мусульман стал зеленый, изначально шиитский, до того ислам использовал цвет Аббасидов — черный. Не всех шиитов устраивало примирение, и они раскололись на две партии. Лояльную суннитам, возглавляемую признанным потомком Али (имамом), и — радикальную. Непримиримых возглавил Исмаил, старший сын тогдашнего имама. Имам его лишил наследной должности, передав титул младшему сыну, а Исмаил создал партию нового типа, названную по его имени — исмаилиты. В связи с чем вскорости скоропостижно и не без дружеской помощи, скончался. Но исмаилиты сочли, что он вообще не умер, а сокрылся на супертайную нелегальную работу, где ведет подрывную деятельность и производит наследников. Легальные шииты остались «системной оппозицией» в халифате, а исмаилиты привычно ушли в подполье. В условиях конспирации они создали мощную организацию, с разветвленной сетью и некоторыми несущественными идеологическими отличиями от официального ислама. А в начале Х века подняли успешный мятеж в Северной Африке, во главе с очередным потомком Али от Фатимы — тут же объявленным в халифате самозванцем. Насчет самозванства, вопрос спорный. Доводы суннитов не объективны, историки вполне допускают, что с учетом такийи, потомки в подполье могли сохраниться, но нам сие не важно, и как в те годы было принято писать «и Аллах лучше знает, где правда«. Мятежники смогли завоевать Северную Африку, Египет и Сирию, где основали свой, исмаилитский халифат династии Фатимидов — с даи и мамлюками.
***
Кроме привычных в исламских странах ведомств, тогда называемых диванами (нам эта система знакома под названием «приказов«, скопированных в Московском княжестве), Фатимиды завели еще одно ведомство, Дава — службу даи, подчиненную лично главе халифата. Даи — это нелегальный эмиссар исмаилизма, посылаемый за границу для организации там подполья, распространения своей веры и ведения подрывной работы против врагов Фатимидов. Этакий исмаилитский Коминтерн, в сочетании с разведкой. Даи работали качественно, новых членов вербовали умело и исмаилитские сети распространились от Египта до Памира и Индии. А после прихода в Багдад сельджуков и захвата ими власти, что ранее отмечалось, это подполье приобрело еще и идеологию антисельджукской борьбы, которую местное население поддерживало. Подполье строилось по принципу изолированных групп, замыкающихся на своих ведущих, которые в свою очередь образовывали группы… ну и так до самого верховного даи в Египте. А перспективных подпольщиков из местных, часто отправляли в Египет. На учебу, после которой определяли на службу, как в аппарате даи, так и в других фатимидских ведомствах. Часто такие люди возвращались обратно на закордонную нелегальную работу, уже в приличном чине. В качестве резидентов, они пользовались широчайшей автономностью, особенно в отдаленных регионах. Даи были, как правило, выдающимися людьми, прекрасными теологами, пропагандистами и организаторами, а заодно и юристами (споры членов тайной общины рассматривали именно даи), часто — учеными, некоторые стали выдающимися философами. «От идеального даи ожидалось также, что он должен был быть хорошо осведомлен в области светских наук, таких как философия и история, знать основные положения других религий, помимо ислама. Даи должен был владеть языками и быть сведущим в обычаях региона, где проходила его деятельность (…) Исходя из этого, образцовый даи должен был являть собой пример высоко образованной и культурной личности«.
***
Одним из таких людей, прошедших путь от молодого подпольщика-исмаилита в Багдадском халифате, учебу и работу в Египте — до резидента подпольной сети в прикаспийских провинциях, стал в конце XI века Хасан ибн Саббах. Хасан в первую очередь ориентировался на персов, привлекая их к исмаилизму как национальной борьбой против турок, так и борьбой за социальную справедливость — безземельные крестьяне и ремесленники (практически все в тех местах — персы), относились к низшим слоям, и фактически оказались во власти эмиров-иктадаров тюркского происхождения, которые не планировали долго сидеть в качестве держателей этого бенефиция, отчего драли подати сверх положенного (икта — право сбора налогов с определенного надела и на срок, в данном варианте срок был коротким и бенефициар часто менялся, ведь тюрки были весьма мобильны — и это скорее экзотика, обычно икта снижала подати в сравнении с короной). Революционеры налоги резко снизили, трофеи мятежники делили поровну, так что поддержку масс Хасан получил. Со временем его люди захватили еще ряд крепостей и укрепились в прикаспийских провинциях, после чего создали подполье и в Сирии. Тут исмаилиты как раз снова раскололись. По традиционному вопросу о власти. В 1094 году умер фатимидский халиф аль-Мустансир. Следующим должен был стать его старший сын Низар, однако визирь аль-Афдал, много раз нами упоминавшийся, провел дворцовый переворот и престол отошел младшему сыну халифа аль-Мустали, женатому на дочери визиря. Низар бежал в Александрию и попытался прийти к успеху, но был разбит, схвачен и втихаря удавлен в застенке. Большинство исмаилитов признало нового халифа, их назвали мусталитами и это стало официальной религией Египта. А меньшинство настаивало на правах Низара, в том числе отрицая его смерть и полагая, что он не умер, а перешел на нелегальное положение. Их назвали низаритами. Хасан ибн Саббах принял сторону Низара, фактически отколовшись от Фатимидов и основав свое оригинальное низаритское государство, на базе разрозненных территорий — что, впрочем, для тех веков, не так уж необычно. Исмалиты Персии и Ирака поддержали Хасана, а община Сирии разделилась примерно пополам. Низариты ввели в практику поиск в исламе мистических (батин) смыслов, за что второе их название стало батиниты. Позже в Багдадском халифате началась ранее описанная гражданская война за трон султана, и всем стало не до низаритов. Тем более, Саббах завел террористическое крыло движения, которое мы знаем под именем ассасинов.
***
Термин «ассасины» присходит от сарацинского «гашишины», и так низаритов действительно обзывали. Но не только боевку, а вообще всех и еще до образования террористического крыла, не связывая сие с легендами о курении гашиша смертниками, а в ругательном значении «укуренные они там все«. Саббах продолжил знакомую практику подполья даи, а его боевая группа начала теракты против ключевых фигур противника — сельджуков в основном. Брали в боевики сперва просто фанатиков идеи, позже таких стало меньше и пришлось выдумывать трюки с идеологической накачкой, но основой всегда была не спецподготовка, а готовность к самопожертвованию и внедрение в среду, на базе той же такийи. Подготовить террориста-смертника, в сущности, не трудно, тем паче в условиях нищего Средневековья и реальных антитурецких настроений. Сложнее его подвести к жертве — но с мощной сетью подполья вполне реально, и главную роль в этом играли резиденты-даи, сами боевики оставались расходным материалом. Если у смертника нет цели остаться в живых — подготовка ему не нужна, сыпани яд при возможности, либо просто дотянись ножом, и все. Кстати, если первые ассасины (мы будем их именовать устоявшимся термином, чтобы уж не путаться) в плен не сдавались и погибали сразу или чуть позже, то с течением времени появились и пленные с развязывающимися языками, и даже перешедшие на сторону жертвы террористы. Но это случилось нескоро, а пока внедрения низаритских боевиков в свое окружение мог опасаться любой эмир или султан. Не то чтобы боевка стала основой низаритской обороны — нет, опорой служили крепости с нормальными гарнизонами и нелегальные пропагандисты. Но свою роль террористы играли, особенно с учетом мощного пиара, подогреваемого сетью агитаторов, а позже и вовсе не низаритами, потому как списывать любые заказные убийства на ассасинов в тех краях стало модно. Ну удобно же: Кто убил? — Батиниты! И все, вопрос снят, в Аламуте справок не дают, даже могут чужое убийство себе приписать, для пропаганды. Минусы тоже имелись, после терактов наследники жертв зачастую поголовно вырезали всех подозреваемых в исмаилизме, при полном одобрении большинства населения. В Исфахане, к примеру, обвиняемых в принадлежности к батинитам бросали живыми в костер на центральной площади. Террористов тогда некому особо было воспеть, отчего они считались «оружием слабых» и штукой подлой до непристойности.
***
В Сирии, к приходу крестоносцев, низаритская сеть завелась в Алеппо и Дамаске, но крепостей получить не успела. К 1120-м годам, их подполье в Леванте только разворачивалось, при этом не получив прочной базы среди населения — противники франков ориентировались на одного из халифов, а лоялистам секты не требовались. Оттого стычек между латинянами и низаритами не случалось. Шииты на оккупированных франками территориях немедленно вспомнили про такийю, во вполне умеренной форме — только для возможности подчинения неверным, отчего проблем тоже не доставляли. Сунниты, безусловно, приветствовали бы возвращение власти единоверцев, но без особой активности.
***
Но базовые принципы, несмотря на все расколы. Оставались едиными. Мир мусульман в классической теории ислама, делился на две части. «Земля ислама«, уже находящаяся под его властью, и «земля войны» — временно не покоренная, на которой ни государств, ни властей, ни законов, мусульмане официально не признавали. Совсем. Неофициально было несколько мнений о временном признании, но распространения они не получили. В будущем исламу обещана победа во всем мире, после чего «земли войны» не останется. Победу приближает джихад — борьба за веру. Нынче стало популярно рассказывать про «великий» и «малый» джихад, из которых второй это как раз война с неверными, а первый — спасение души и самосовершенствование в добродетели. Причем якобы великий джихад важнее малого. В таком изложении упускается маленькая деталь. Великий и малый джихад, в классике ислама понятия вовсе не противопоставляющиеся, а наоборот последовательные. Великий джихад предшествует малому и обеспечивает ему успех. То есть великий джихад — это самосовершенствование (кстати не только духовное, но и телесное), но не для себя, а как «боевая и политическая подготовка» к священной войне с неверными. Малый джихад конечен, ведется только до полной победы ислама в мировом масштабе, затем надобность в нем отпадет, за неимением неверных, а вот великий джихад останется — самосовершенствованию нет предела, а порох нужно держать сухим. Опять же, последовательность не означает, что малый джихад нельзя вести до окончания великого. Можно. Но ислам знает и любит понятие риски, потому до окончания великого джихада, победа в малом правоверному не гарантирована, а после — предопределена. Но «врата рая находятся под сенью мечей«, участнику малого джихада «заранее заказан пропуск в рай«, и даже грешнику одна битва с неверными стоит 60 лет молитвы, так что риск поражения окупаем. Да ведь никто не мешает и побеждать? При том джихад — священный долг для каждого мусульманина (кроме полностью непригодных к службе, да и с теми есть нюансы), а кто уклоняется от битвы (малого джихада), тот вероотступник и в аду будет умучен в наказание. Но долг этот исполняется не всяк по-своему, а непременно коллективом, организовано и под руководством халифа. Позже, в отсутствие халифа, этот постулат размылся, но на рассматриваемый момент джихад — коллективная обязанность уммы, а индивидуальный долг участия в нем возникает лишь по призыву или мобилизации. Впрочем, и для халифа предопределено, он должен не реже раза в год совершать поход на неверных, приближая окончательную победу ислама. Единственная уважительная причина для отмены похода — хадж (паломничество в Святые места), отчего, скажем, известный всем Гарун ар-Рашид чередовал, в один год ходил войною, на следующий ездил в Мекку. Прекратить джихад до окончательной победы нельзя ни при каких обстоятельствах. Но ислам разрабатывали юристы, потому джихад можно приостановить, заключив временное перемирие, не более, чем на десять лет. Этот срок, кстати, часто встречается в источниках. А количество приостановок не ограничено, можно каждые 10 лет…
***
Часто упоминаемая разница в отношении к неверным из «людей Книги» (христиане и иудеи) и язычникам, существовала. Но тут надо уточнить — разница внутри «земли ислама», где язычники подлежали зачистке или принятию ислама, а люди Книги дозволялись к проживанию и наделялись правами (немногим меньшими, чем мусульмане), при условии соблюдения подчиненности мусульманам и уплаты спецналога. А вот за пределами «земли ислама», разницы между сортами неверных делать не следовало. И еще нюанс, подчинение дозволенных неверных, правоверные должны были постоянно демонстрировать. Для профилактики. Отсюда все ограничения в размере домов, особая одежда и т.д. Во время обострения кампанейщины по этому поводу, к примеру, в Египте при Фатимидах, наблюдались фантасмагоричные ситуации — при непосредственном сборе с христиан податей, сборщики налогов (мусульмане), обязаны были налогоплательщика как-то изобидеть. Без вреда здоровью, но унизительно — пощечина там, за бороду подергать… А теперь поставьте себя на место сборщика налогов. Весь день честный мусульманин принимает оброк у толпы неверных, очередь, споры, вопросы… У каждого денег возьми, пересчитай, запиши — так еще и за бороды дергай! Но без этого нельзя, и инспекторы нашли обычный во все времена выход — возложили свою обязанность на налогоплательщиков. При сдаче подати, налогоплательщик должен был.. самостоятельно подергать себя за бороду.
***
Что интересно, дискриминация не касалась купцов из немусульманских стран. Христиане и иудеи сопредельных земель пользовались всеми правами местных торговцев, подчинялись исламскому праву и демонстрировать им превосходство не требовалось. Собственно, логично и с практической точки зрения, и надо учесть, что в землях ислама, в отличие от христианских, существовали тоже две привилегированные группы, но иные. Если «те, кто воюет», входили в список везде, то духовенства ислам не знал века этак до XVI, а второй элитной стратой были как раз купцы. Причем, далеко не все считали их (как минимум занимающихся караванной торговлей) вторыми. Ведь мало того, что «Пророк был купцом до того, как стать воином«, он еще и купцом-то стал по собственному желанию и склонности, а по необходимости. Можно предположить, что заезжие пользовались преференциями не только как «люди Книги», но и сообразно высокому статусу профессии.
Источник — http://samlib.ru/r/rjurikow_a_j/latinskiekorolewstwachastxii.shtml
