Russia Superpragmatica. В качестве закидона. Что если Пётр I учредит республику
При комментировании АльтАмерики возник вопрос (ARTemAA):
Мог русский офицер со склонностью к механике, какой-нибудь внук Кулибина, оказаться на американской войне за независимость, получить там суровый опыт пребывания под обстрелом фергюсоновских винтовок, а затем по результатам боя и саму фергюсоновскую винтовку как трофей, заинтересоваться темой, поехать в Милан, пообщаться с Креспи, заехать в Лондон, поговорить с Эггом и Ноком, и с грузом тяжких дум вернуться в Россию и начать разрабатывать и производить подобные конструкции разной степени удачности?
И к 1812 году выдать на гора тысячу карабинов?
А если к Кулибину этому ещё и патрон унитарный попадет в мастерскую, ведь он был в 1808 кажется году изобретён..
Как Вы полагаете, коллега?
Предполагая, что подобное направление интересно не только лишь Артёму, решил бросить пробный камень.
— Други мои. Всё больше заботит меня вопрос: что будет с делами моими, с Россией после меня? Достойной смены меня по царской фамилии нет. Моё восшествие на престол показало, что с большим ли, с меньшим ли боем, но Россия примет на владение не только любого царя, но вообще кого угодно. Вы есть мои лучшие и надёжнейшие детища. Вы соратники дел моих, первые помощники в строительстве России. Вы всегда были при мне и знаете все мои планы и нужды государства. Так кому, если не вам, оставлять мне Отечество? Отринте между собой дрязги и примите сию ношу когда меня не станет. Если мало вам уважить добрую память государя своего и мало вам любви к своему Отечеству, помыслите хотя бы о своей собственной пользе и пользе детей своих: будут ли угодны будущим единоличным правителям сильные и способные мужи, на фоне которых низость тех правителей явственно видна будет, либо угодны им будут ничтожнейшие пресмыкающиеся лизоблюды? В наистрашнейших снах своих я вижу, как на престол восходит человек может и достойный, но от государственных дел далёкий, и как при том рушатся все труды мои и крепости нами воздвигнутые, тогда как по всякому разумению должны оне только прочиться. И вижу я, как вы, други мои, друг от дружки междуусобно врозь, по одному отправляетесь в опалу. Одно только приходит мне на ум, дабы уберечь плод дел моих и вас, единственно продолжателей дел сиих, от бед и забвений. То есть — присягнуть мне, как единственному государю своему на верность вечную, никаким иным государем не прерываемую. И далее сией коллегией и Сенатом избирать промеж собой наиболее верного продолжателя дел моих от моего имени. Но прежде, говорю вам, отринте дрязги промеж собою, ибо не вам они в пользу, но врагам вашим. Тебе первому, Данилыч, говорю. Ты мне, мёртвому, раньше всех за это дело ответишь.
— Государь. Дабы сиё легитимным было, надобно ту присягу не тайной, а прилюдной да многолюдной и пышной сделать.
— Не «государькай» на ассамблее. Запиши штрафь ему. Но истинно сказываешь.
— Никак невозможно штрафь: слово не ассамблейное — державное.
— Ладно. И дабы овеществить сиё, сам я сложу с себя царствие и стану первым председателем коллегии.
— Как же это ты, Пётр Алексеевич…?
— Цыц. Бомбардиром был, барабанщиком был, урядником был, до генерал-порутчика и шаутбенахта дорос. Даже плотником был. Отчего же сенатором не быть?
