«Птерочушь» в экстремальной ситуации
«Птерочушь» в экстремальной ситуации
Еще одна интересная статья из жж Андрея Фирсова.
Тут в записи ув. yuripasholok про довольно известный в узких кругах самолет СБ с носовой стойкой — «Сажать по-новому» ув. fvl1_01 вспомнил отдельные рассказы летчика-испытателя этого «птеродактеля» Марка «Маркуши» [как сейчас модно] Галлая:
«…Рассказывал, что это первый в его практике и последний случай когда ведущий конструктор по машине (Толстых) бегает за пилотом испытателем и просит «ну поломайте ее пожалуйста, ну поломайте на посадке, только аккуратно» 🙂 Им требовалось отработать «предельный случай разрушения конструкции»
Забавно, что в официальном отчете упоминаются две аварийные посадки:
Аварийных посадок за время испытаний было две. В одном из полетов в результате удара фонарем пилотской кабины о птицу (грача), летчик получил повреждения головы и глаза и произвел посадку самолета в полубессознательном состоянии. В виду того, что землю он видел очень плохо, посадка проводилась с небольшим снижением во время всего выдерживания и машина коснулась земли с полуопущенным хвостом, после через без прыжков опустила нос и закончила посадку нормальным пробегом без всякого управления со стороны летчика.
В другой раз при выполнении скоростной посадки лопнула камера левого колеса. Самолет пробежал около 100 м. по прямой, после чего начала разворачиваться влево. Был дан полностью правый тормоз и самолет остановился, развернувшись на 90 гр. Если бы база шасси (расстояние между колесами) была бы не столь большой, как у самолета СБ, возможно, что влияние лопнувшей камеры на пробеге оказалось бы еще меньше.
Обе аварийные посадки представляют интерес с той точки зрения, что наглядно подтверждают преимущества трехколесного шасси. На самолете с обычным шасси подобные происшествия имели бы, без сомнения, гораздо более серьезные последствия.
Общий вывод
Из всего вышесказанного можно сделать вывод о том, что пилотирование самолета с трехколесным шасси значительно проще, чем пилотирование обычного самолета [с хвостовым колесом]…
Вероятно, вторая аварийная посадка — это как раз по требованию ведущего инженера. При этом интересно сравнить первую аварийную посадку с воспоминаниями самого Галлая:
«Взлетев и набрав по прямой метров двести высоты, я посмотрел влево. Воздушное пространство со стороны предполагаемого разворота было свободно. Убедившись в этом, я, как положено, чуть-чуть прижал самолёт — опустил немного его нос, чтобы получить нужный в развороте избыток скорости.
Внезапно что-то чёрное мелькнуло в поле моего зрения. В ту же секунду раздался резкий, как при взрыве, звук. От сильного — прямо в лоб — удара помутилось сознание. Наверное, я пришёл в себя очень быстро — не позднее чем через несколько секунд, иначе вряд ли успел бы выпутаться из создавшегося положения, столь же малоприятного, сколь и необычного.
Во всяком случае, открыв глаза, я увидел окружавший меня мир в розовом свете — к сожалению, не в переносном (что в те времена считалось заслуживающим всяческого поощрения), а в самом прямом, буквальном смысле этого выражения. И заливной луг, раскинувшийся по соседству с нашим аэродромом, и извивающаяся речка, и даже плывущий по ней пароход виделись мне будто сквозь очки с розовым светофильтром. Голова болела так, словно по ней долго колотили чем-то тяжёлым. А прямо в лицо била плотная холодная струя встречного воздуха, врывавшаяся в кабину сквозь вдребезги разбитое переднее стекло (автомобилисты называют его «ветровым», и тут-то я понял, насколько безукоризненно точен этот термин). Впрочем, этой холодной струе я должен быть до конца дней своих глубоко благодарен — без неё вряд ли столь своевременно вернулось бы ко мне сознание.
Среди осколков, ещё державшихся по краям переплёта кабины, был зажат какой-то странный тёмный предмет неопределённой формы, от которого все время отлетали клочья, неуклонно ударявшие меня по голове (больше им, впрочем, и деваться было некуда).
Не сразу сообразил я, что этот таинственный предмет — убитая при столкновении с самолётом птица…
Здоровенный старый грач, на которого мы налетели, — вернее то, что от него осталось, — застрял в переплёте фонаря и так и был доставлен на землю. Но при этом изрядно досталось и мне. Кроме ушиба головы (за счёт которого друзья и коллеги в течение долгого времени ехидно относили все мои, с их точки зрения, недостаточно мудрые высказывания), обнаружилось, что осколки стекла повредили мне левый глаз. Поэтому руководивший нами в то время профессор А.В. Чесалов на сей раз — в отличие от того, когда я попал во флаттер, — ничего записывать «на свежую голову» не велел (тем более что ни о какой свежей голове в тот момент не могло быть и речи), а, напротив, тут же решительно засунул меня в автомобиль и отправил в Москву, в глазную лечебницу. И, как вскоре выяснилось, очень правильно сделал».
Да, Галлай «словил грача» практически там же, где А321 сел в кукурузу после встречи с чайкой!
И из описания этих аварий можно понять, то недоумение, когда видишь такие проекты «новых» самолетов c хвостовым колесом.
Еще полозья возьмите от самолета Райта.
