Перед бурей
Содержание:
Зимний поход русской рати под водительством большого воеводы князя И. Ф. Мстиславского открыл последнюю страницу истории Ливонского ордена и Ливонской конфедерации. «Больной человек» Северо-Восточной Европы доживал последние дни. Логика развития событий привела Москву к мысли о необходимости поставить точку в затянувшемся сверх меры конфликте, надёжно закрепив за собой завоевание «отчин» в Восточной Ливонии — Дерпта-Юрьева и Нарвы-Ругодива, а также обезопасить эти земли от чьих бы то ни было посягательств. Помимо этого, соседям — и в первую очередь великому князю литовскому и королю польскому Сигизмунду II Августу — нужно было наглядно продемонстрировать решимость Москвы отстоять свои завоевания в Ливонии и воспрепятствовать дальнейшему расширению литовской сферы влияния в регионе. Дерзкие речи дипломатов Великого княжества, подкреплённые вводом ограниченного контингента литовских войск в Подвинье, требовали соответствующего ответа. Взяв Мариенбург и разместив там свой гарнизон, Иван Грозный сказал А. Теперь настала очередь говорить Б.
Весенняя пауза
По обычаю, вернувшись из удачного похода, полки Мстиславского были распущены по домам на побывку: отдохнуть, привести в порядок домашние дела, амуницию, запастись в преддверии нового вызова на государеву службу провиантом и фуражом и т.д. Однако это не касалось «годовальщиков» — русских гарнизонов в пограничных городках и крепостях, а также, само собой, во взятых в прежние кампании ливонских замках и городах. Тамошние воеводы отнюдь не собирались отсиживаться за стенами своих городов и регулярно высылали небольшие конные отряды ратных людей в пределы владений Ливонского ордена и рижского архиепископа. Иоганн Реннер в своей хронике нарисовал впечатляющую картину того, как русские, подобно стае ос, терзают несчастную Ливонию дерзкими набегами. Захватывая пленников, занимаясь грабежом и разоряя неприятельские владения, эти отряды выполняли ещё одну важную миссию — держали пограничных воевод в курсе того, что там намереваются делать немцы и литовцы, а заодно препятствовали противнику добывать столь ценную и нужную информацию. Впрочем, забегая вперёд, отметим, что руководству ордена и конфедерации всё равно было известно, пусть и в самых общих чертах, о приготовлениях русских.
Вооружение русских всадников. Из немецкого издания «Записок о Московии» Сигизмунда Герберштейна, 1557 год. booksite.ru
Не отставали от служивых и охочие люди — псковские и новгородские молодцы-торонщики, весной 1560 года вносившие весомый вклад в опустошение ливонских земель.
«Того же лета (7068 или 1559–1560 по нашему летоисчислению — прим. авт.) ходили торонщики в Немецкую землю, и много воевали земли, и полоноу и животины гоняли из земли много, а иных немци побивали…», —
сообщал псковский книжник как о событии обыденном, не заслуживающем особого внимания и отдельной «повести». Впрочем, стоит ли этому удивляться? На русско-ливонской границе всякого рода «зацепки» и «обиды» множились год от года и стали своего рода нормой, столь же привычной, как восход или заход солнца. И зачем, в таком случае, писать о том, что и так всем хорошо известно?
Московских же книжников подвиги торонщиков не интересовали по другой причине. Действия Русского государства в Ливонии способствовали росту недовольства литовской правящей элиты. Сигизмунд II и паны-рада раз за разом требовали от Ивана Грозного и думных бояр оставить Ливонию в покое. Вот и сейчас, в январе 1560 года, очередной литовский посланник, Мартын Володкович, доставил в Москву новое королевское послание. В нём Сигизмунд снова настаивал на том, что
«Ифлянская земля здавна от цесарства хрестьянского есть поддана предком нашим во оборону отчинному панству нашему, Великому князству Литовскому».
Поэтому, продолжал Сигизмунд,
«Ифлянское земли всей оборону, яко иншим панством и подданым нашим однако повинни есмо чинити».
Ради сохранения мира, писал далее король, намекая на скорое истечение срока очередного русско-литовского перемирия,
«ты бы брат наш, яко заприсягнул еси с нами в перемирьи до урочных лет быти, присяги своей не нарушал, а подданным нашого панованья земли Ифлянской покой дал бы еси и войска своего в ту землю не всылал, валки и неприязни через присягу свою до урочных лет и до выштья перемирья на тое панство не подносил».
В противном случае Сигизмунд как законный государь и повелитель Ливонии обязан оборону её как своего
«панства» «чинити».
Ну а Господь накажет того, по чьей вине возобновилось кровопролитие меж христианскими народами.
Резкий тон королевского письма свидетельствовал о том, что Сигизмунд настроен воинственно и что чем ближе срок окончания перемирия, тем выше вероятность новой русско-литовской войны. Однако Москва не собиралась уступать Вильно в ливонском вопросе и не спешила отказываться от сделанных в предыдущие годы приобретений. Необходимость ещё одной военной демонстрации мощи русского оружия была более чем очевидна, особенно если принять во внимание продолжающийся конфликт с Крымским ханством. Имея войну с татарами и увязнув в Ливонии, получить вдобавок ко всему ещё и войну с Литвой — пожалуй, это было слишком. Следовательно, с Ливонией, со самым слабым звеном этой цепи, нужно было кончать — и как можно скорее. Оставалось только выбрать цель и нанести по ней удар.
Сигизмунд II Август. commons.wikimedia.org
Не хвались, едучи на рать, а хвались, едучи с рати
Подготовка к походу большого войска требовала времени, а пауза в боевых действиях могла сыграть на руку противнику явному (ливонцам) и неявному (литовцам). «Малая» война, которая велась силами гарнизонов приграничных крепостей и охочими людьми-торонщиками из Пскова и Новгорода, конечно, приносила определённую пользу. Однако её было явно недостаточно для того, чтобы произвести должное впечатление и на непонятливых ливонцев, и на «брата» Жигимонта — если уж ты претендуешь на роль защитника «ифлянцких немцев», так приди и защити их, если сможешь. Одним словом, чтобы заполнить возникшую паузу, требовалось нечто большее. С этой целью Иван Грозный и его советники решили отправить в набег в дальноконные грады ливонские «лехкую» рать под водительством князя А.М. Курбского — да-да, того самого Курбского, друга царя и будущего первого русского «диссидента».
Сохранились две разрядные росписи этого похода — в официальном Государевом разряде (и, соответственно в частных разрядных книгах) и в официальном летописании. Эти росписи довольно сильно различаются между собой и по составу воевод, и по числу полков. Мы склонны принять летописную версию разряда похода Курбского как её окончательный вариант, к тому же составленный близко по времени к описываемым событиям. Согласно этой записи, рать имела три полка — Большой, Передовой и Сторожевой, шесть воевод,
«а с ними дети боярские и жилцы»,
да вдобавок ещё и казанские татары. Исходя из этих данных, можно попробовать оценить численность воинства Курбского. По верхней планке выходит примерно 2500–3000 «сабель» русских и ещё до 1000 «сабель» татарских. В реальности, скорее всего, было несколько меньше. Немного, как может показаться на первый взгляд, но по масштабам Ливонской войны более чем достаточно, тем более что и задачи перед Курбским и его воеводами ставились не самые сложные и трудоёмкие — жечь, грабить, убивать, а заодно проведать про намерения неприятелей явных и скрытых.
Князь Курбский отправляется в поход на немцев. Миниатюра из Лицевого летописного свода
Никогда не врут так много, как после войны. Князь Курбский в своём памфлете «История о великом князе Московском», написанном не чернилами, а жёлчью, полностью подтвердил эти слова. По его словам, сокрушённый сердцем царь пригласил его к себе и поведал о печалях, одолевавших государеву душу. Ситуация, сообщал царь Курбскому, складывается не ахти какая:
«у воинства его (государева — прим. авт.) зело сердце сокрушено от Немец, зане егда обращали искусных воевод и стратилатов своих сопротив царя Перекопского, хранящее пределов своих, а вместо тех случилось посылати в Вифлянские городы неискусных и необыкновенных в полкоустроениях, и того ради многажды были поражены от Немец, не токмо от равных полков, но уже и от малых людеи великие бегали…».
Посему, продолжал Иван, надлежит или ему самому
«идти сопротив лафлянтов»,
или же
«тебя, любимого моего, послати, да охрабрится паки воинство мое, Богу помогающу ти».
Курбский по своему обыкновению, мягко говоря, несколько преувеличил и неудачи русских воевод в Ливонии, и свою значимость — в частности, состав воевод и размеры посланной с ним рати. Тем не менее свою роль она должна была сыграть и, надо отдать Курбскому должное, сыграла.
Поход «лехкой» рати Курбского начался, если судить по псковским летописям, сразу после Троицы, которая в том году пришлась на 2 июня. Реннер, правда, указывает, что русские вторглись в Йервенское фогство 27 мая и сожгли несколько хуторов-мыз и поселений в трёх немецких милях от Вайсенштайна (русская Пайда, нынешний эстонский Пайде), но неизвестно, имел ли этот отряд отношение к Курбскому. Сам Курбский потом вспоминал, что его войско в июне дважды ходило в Ливонию.
В первый раз русские объявились под Вайсенштайном-Пайдой,
«от Дерпта осмьнадесять миль, на зело богатые волости».
Если верить князю, он и его ратники наголову разбили четыре конных и пять пеших феннлейнов ливонцев, которыми командовал сам магистр. Правда, здесь надо заметить, что, согласно ливонским документам, Кеттлер в конце апреля был в Ревеле, а затем с мая до конца сентября курсировал между Ригой и Динамюнде, наведываясь время от времени в Ашераден и Пернов — то есть по ливонским меркам был довольно далеко от района действий Курбского. Более того, Реннер сообщал своим читателям, что 12 июня под Оберпаленом четыре феннлейна кнехтов атаковали русский отряд и побили его, положив на месте два десятка русских. Так что разобраться в этом тумане войны, кто кого победил, сегодня довольно сложно.
Русский всадник с лошадью. Из латинского издания «Записок о Московии» Сигизмунда Герберштейна, 1556 год. booksite.ru
Второй поход Курбского состоялся спустя полторы недели после первого. На этот раз он объявился со своими полками под Феллином (по данным Реннера, это произошло 22–24 июня 1560 года), где, если верить князю, он побил старого магистра Вильгельма фон Фюрстенберга, после чего
«возвратихомся с великим богатствы и корыстьми»
в Юрьев-Дерпт. Всего же, похвалялся потом перед польскими и литовскими панами Курбский, он
«седм, або осемь крат того лета битв имехом великих и малых, и везде за Божиею помощию, одоление получахом…».
Накануне последнего боя
Оставим на совести Курбского его утверждения о блестящих победах, которые он одержал над ливонцами в июне 1560 года во время своих молниеносных рейдов в Центральную и Северную Ливонию — всё равно они померкли перед результатами нового похода князя Мстиславского.
По словам составителя официальной русской версии Ливонской войны (летописный рассказ явно строился с активным использованием материалов разрядного делопроизводства),
«того же месяца (в мае 1560 года — прим. авт.) отпустил государь в Немцы воиною и з болшим нарядом к городом бояр своих и воевод за их (ливонцев — прим. авт.) многие неправды и за порушение крестьянские веры и возжжение образов божиих, и святых всех (любопытный пассаж: выходит, что русские полки отправлялись в своего рода крестовый поход! — прим. авт.) и за все их неисправление пред государем и за то, что королю городки многие позакладывал и поздовал и сам (здесь речь идет о магистре ордена — прим. авт.) х королю ездил и со всею землею прикладывался и против государевы рати помочь емлет и из Заморья наимует».
Состав рати лучше всего характеризует разрядная роспись:
«В большом полку бояре и воеводы князь Иван Федорович Мстисловской, да Михайло Яковлевич Морозов, да окольничей Олексей Федоровичь Адашев; да в большом же полку з боярином со князем Иваном Федоровичем Мстисловским воевода князь Федор Иванович Троекуров».
При Большом полку был и наряд, а
«у наряду окольничей и воевода Данило Федоровичь Адашев да Дмитрей Федоров сын Пушкин Шефериков».
Кроме того,
«в большом полку воеводы для посылки князь Василей Иванович Барбашин, князь Семен Данилович Пронской, князь Дмитрей Федорович Овчинин».
Московский боярин, придворный, воин, татарский воин. history.wikireading.ru
В полку Правой руки воеводами были
«бояре князь Петр Иванович Шуйской да Олексей Данилович Басманов Плещеев; да в правой же руке князь Володимера Ондреевича дворецкой и воевода князь Ондрей Петровичь Хованской, да с служилыми тотары Михайло Лопатин».
Во главе передового полка стоял уже хорошо знакомый нам князь Курбский, а с ним были
«воевода князь Петр Иванович Горенской Оболенской; да в передовом же полку с тотары князь Иван Ондреевич Золотой».
Полком же Левой руки командовали
«боярин и воевода Иван Петрович Яковлев Хирон да ис Краснова воевода князь Григорей Федорович Мещерской; да с Иваном же Петровичем был в полку ис Красново Михайло Чоглоков».
Наконец, во главе Сторожевого полка стояли
«боярин и воевода князь Ондрей Ивановичь Ногтев Суздальской да из Юрьева воевода Иван Ондреевичь Бутурлин».
Нетрудно заметить, что костяк воеводского корпуса составляли опытные ветераны многих походов и боёв, в том числе и ливонских: это и сам большой воевода, и воеводы князь П.И. Шуйский, и герои взятия Нарвы боярин А.Д. Басманов и окольничий Д.Ф. Адашев. И снова среди воевод мы видим боярина М.Я. Морозова, и всё того же Курбского. Большую честь, что и говорить, решил оказать ливонцам грозный царь. Жаль только, что летописец, говоря о задачах, поставленных перед Мстиславским и его товарищами, ограничился стандартной фразой из воеводского наказа:
«Над Немцами воиною промышляти, как милосердный бог помочь подаст и утвердит».
Исходя из числа сотенных голов, которые «ходили» под перечисленными воеводами (а было их ровным счётом 70 — в полтора с лишком раза больше, чем было в зимнем походе), то на этот раз войско князя Мстиславского насчитывало около 20 000 или несколько больше «сабель» и «пищалей» — и это не считая обозной прислуги и посошных людей, с которыми русская рать вполне могла иметь 30 000–35 000 или даже больше «едоков». Конечно, это не 30 000 конных и 10 000 пеших ратников, о которых писал Курбский, и тем более не 150 000 русских, упомянутых у Реннера, однако рать Мстиславского была чрезвычайно велика — и не только по ливонским меркам.
Это огромное войско сопровождал не менее впечатляющий наряд. Сам Кеттлер в письме рижским ратманам сообщал, что русские везли с собой 100 орудий. У Курбского речь шла о
«делах великих» «четыредесяти»,
не считая полусотни прочих, поменьше. Цифры Кеттлера расшифровал словоохотливый Реннер, согласно которому русские располагали 15 fuirmorser, 24 grave stucke an kartouwen und nothschlangen — тяжёлыми артиллерийскими орудиями (картаунами и нотшлангами), без учёта более мелких feltgeschutte — мелкокалиберных полевых пушек.
Герцог Курляндии Готтхард Кеттлер и его супруга Анна. commons.wikimedia.org
По ту сторону линии фронта
Поражающие своей масштабностью военные приготовления русских не могли утаиться от ливонских ландсгерров и гебитигеров. О том, что русские варвары готовятся к грандиозному наступлению, не догадывался разве что только слепой и глухой. Об этом свидетельствовала и возросшая активность мелких русских отрядов, набегавших то тут, то там на пограничные комтурства и фогтства ордена и владения рижского архиепископа. Об этом же говорили двойной поход «лехкой» рати Курбского и донесения шпионов и доброхотов из Юрьева и Ругодива о концентрации русских войск, подвозе провианта, фуража и амуниции, ремонте дорог и мостов и прочих военных приготовлениях.
Увы, ответить чем-либо более или менее равноценным Ливонская конфедерация была совершенно неспособна. Как писал русский историк Г.В. Форстер,
«борьба партий, разъединённость и своекорыстие достигли в Ливонии крайних пределов; об общих действиях мало кто думал, и летописец ливонский (Реннер — прим. авт.) прав, когда говорил, что не знает, кого считать за друга, кого за врага».
Никто не хотел брать на себя ответственность за судьбу Ливонии, и все обращали свой взор к Кеттлеру как к последней надежде, а тот
«враждовал с Фюрстенбергом, недоволен был и появлением Магнуса (брат датского короля Фридерика II — прим. авт.) в Ливонии, сталкивался постоянно с Ревелем, Ригою и другими городами».
Да и, если честно, не были Кеттлер и тем более архиепископ рижский Вильгельм теми харизматичными вождями, которые могли наполнить сердца ливонских рыцарей и бюргеров тем духом, который побуждал их предков кровью и потом, преодолевая неслыханные трудности и лишения, выстраивать готическое здание ливонской государственности. Неспособные к ратным делам, Вильгельм и в особенности Кеттлер больше надежд возлагали на хитроумную дипломатию и интриги. Потому-то, столкнувшись с трудностями и проблемами, писал Форстер, Кеттлер искал помощи у Польши, Пруссии и германского императора.
Рижский архиепископ Вильгельм. commons.wikimedia.org
Увы, ставка на дипломатию и интриги себя не оправдала. Прусский герцог Альбрехт, немало сделавший для того, чтобы втянуть Ливонию в безнадёжное противостояние с Русским царством, отделывался сочувственными посланиями в духе «денег и солдат нет, но вы держитесь». Римский император и германский король, верховный суверен Ливонии, попытался было воздействовать на Ивана Грозного дипломатическим путём, отправив в Москву своего посланца И. Гофмана, но безрезультатно. Санкции, уже в который раз введённые против Ивана Грозного, не имели успеха по той простой причине, что тому удавалось раз за разом их обходить.
Оставалась последняя надежда на Сигизмунда II. Однако и он не торопился вступаться за ливонцев. Король вёл свою хитроумную игру: чем сильнее русские утеснят ливонцев, полагал он, тем более жёсткие и выгодные для себя условия инкорпорации Ливонии в составе Великого княжества Литовского он сумеет навязать Кеттлеру и другим ливонским ландсгеррам. Кроме того, пустая казна не позволяла Сигизмунду нарастить численность ограниченного контингента литовских войск в Ливонии — даже 550 конных и 500 пеших бойцов, которых он обязался ввести в ливонские замки гарнизонами, оказалось весьма накладно содержать за счёт королевского скарба. Регулярные перебои с выплатой жалования и выдачей провианта и фуража отнюдь не способствовали росту боевого духа наёмников, которых с большим трудом удавалось сдерживать от того, чтобы они не разбежались в разные стороны. Наконец, Сигизмунд не торопился рвать перемирие с Русским царством, ведя сложные переговоры с крымцами, которых он намеревался натравить на своего русского «брата». По этой причине инструкции, которые получали командующие литовскими наёмниками в Ливонии Я. Ходкевич и Ю. Зиновьевич, носили обтекаемый и осторожный характер: на провокации не поддаваться, границы не переходить, в боевые действия ливонцев с русскими первыми не вмешиваться и вообще, ни в коем случае не допустить, чтобы
«початку ку нарушенью перемирья абы люди его кролевской милости зъ себе не давали», посему «того панове гетманове пильно стеречи и росказывати мають стеречи всимъ его кролевской милости подданнымъ».
Летом 1560 года, как и прежде, последний магистр ордена и его ливонские ландсгерры могли рассчитывать, по большому счёту, только на свои силы, а они, эти силы, были совсем невелики. Мобилизационный потенциал Ливонской конфедерации и в лучшие времена оставлял желать лучшего, а сейчас, на третий год войны, после многочисленных разорений и утраты части территорий, и подавно. К тому же лето 1560 года, по словам псковского летописца,
«было соухо, яровой хлеб не родился, присох бездожием…».
Денег в казне не было, средства, полученные от Сигизмунда под залог замков, были давно растрачены, новых поступлений ниоткуда не ожидалось, а наёмники были хороши, но только при условии регулярной оплаты их профессиональных услуг. Многие из них, не получая обещанного, и вовсе, по словам секретаря магистра С. Хеннинга,
«свернув знамёна, разбрелись в разные стороны, добавляя несчастий к бедствиям, окружившим отечество»,
то есть Ливонию.
В общем, выбор у Кеттлера был невелик: или ужасный конец, или ужас без конца.
Литература и источники:
- Королюк, В.Д. Ливонская война / В.Д. Королюк. — М., 1954.
- Курбский, А.М. История о великом князе Московском / А.М. Курбский. — СПб., 1913.
- Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью // ПСРЛ. — Т. XIII. — М., 2000.
- Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским государством. — Т. II // Сборник Императорского Русского Исторического общества. — Т. 59. — СПб, 1887.
- Псковская 3-я летопись // ПСРЛ. — Т. V. Вып. 2. — М., 2000.
- Разрядная книга 1475–1598. — М., 1966.
- Разрядная книга 1475–1605. — Т. I. Ч. II. — М., 1977.
- Рюссов, Б. Ливонская хроника / Б. Рюссов // Сборник материалов по истории Прибалтийского края. — Т. II–III. — Рига, 1879–1880.
- Филюшкин, А.И. Изобретая первую войну России и Европы. Балтийские войны второй половины XVI в. глазами современников и потомков / А.И. Филюшкин. — СПб., 2013.
- Форстен, Г.В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544–1648) / Г.В. Форстен. — Т. I. Борьба из-за Ливонии. — СПб., 1893.
- Хорошкевич, А.И. Россия в системе международных отношений середины XVI в. / А.И. Хорошкевич. — М., 2004.
- Янушкевич, А.Н. Ливонская война. Вильно против Москвы 1558–1570 / А.Н. Янушкевич. — М., 2013.
- Archiv fur die Geschichte Liv-, Est- und Curlands. Neue Folge. — Bd. IV, Х. — Reval, 1864.
- Briefe und Urkunden zur Geschichte Livlands in den Jahren 1558–1562. — Bd. III. — Riga, 1868.
- Henning, S. Lifflendische Churlendische Chronica von 1554 bis 1590 / S. Henning. — Riga, 1857.
- Nyenstädt, F. Livländische Chronik / F. Nyenstädt // Monumenta Livoniae Antiquae. — Bd. II. — Riga und Leipzig, 1839.
- Renner, J. Livländische Historien / J. Renner. — Göttingen, 1876.
- Stryjkowski, M. Kronika Polska, Litewska, Zmodzka i wszystkiej Rusi / М. Stryjkowski. — T. II. — Warszawa, 1846.
источник: https://warspot.ru/16882-pered-burey
