Великая Отечественная прочно ассоциируется с огромными сражениями людских масс и стальных лавин. Битвы, в которых участвовали сотни тысяч солдат и офицеров и десятки тысяч погибали, происходили на Восточном фронте едва ли не ежемесячно. Тем интереснее эпизоды, когда война становилась «камерной», и сражение вели не дивизии и армии, а сравнительно небольшое количество бойцов. Одной из таких маленьких драм большой войны стал бой за островок Сухо на Ладожском озере.
Своим названием он обязан, по легенде, Петру I. Якобы царь, сев на мель возле Волховской губы, воскликнул «Тут же сухо!» и велел насыпать искусственный остров. Трудно сказать, насколько справедлива байка, но остров действительно рукотворный. Он невелик, всего 90 на 60 метров, с бухтой на юго-восточной стороне. И ко временам Великой Отечественной на нем уже находился каменный маяк.
В 1941 году значение затерянного на Ладоге островка резко выросло. Сухо прикрывал Волховскую губу и базу Ладожской флотилии, то есть, исходный пункт Дороги жизни. На острове обосновался гарнизон: 70 человек, 3 100-мм орудия и 3 крупнокалиберных пулемета под командованием старшего лейтенанта Ивана Гусева.
В течение 1941 и большей части 1942 года служба на Сухо не была наполнена событиями. Солдаты исполняли рутинные обязанности, занимаясь поддержкой боеготовности своей батареи. Но все резко изменилось в 1942-м.
В рамках борьбы за коммуникации немцы постепенно пришли к более чем логичной идее перехвата путей сообщения по Ладоге. Грядущая операция получила наименование «Бразиль». В ее рамках предполагалось захватить Сухо и поставить под угрозу сообщение по Дороге жизни, и, как минимум, затруднить перевозки. Для этого была создана база флота в Лахденпохья на северо-западном берегу озера. Туда через Финляндию доставили по железной дороге итальянские торпедные катера и немецкие десантные паромы типа «Зибель». Сами по себе «Зибели» были весьма своеобразным типом судов: каждый из них собирался из двух понтонов, в центре устанавливалась бронированная рубка, а часть из них была вооружена батареей из четырех «ахт-ахтов» (то есть, 88-мм орудий ПВО), и 20-мм зенитных автоматов. Флотилией командовал оберст-лейтенант Зибель, который, собственно, и являлся изобретателем конструкции.
Первое нападение на Сухо не состоялось из-за навигационных ошибок, но 22 октября 1942 года флотилия наконец вышла в путь для решительного удара. Ее боевая сила состояла из 16 десантных кораблей с 21 88-мм пушкой, 9 37-мм зенитками и 135(!) 20-мм автоматами. Если быть точным, в атаке приняли участие 7 тяжелых артиллерийских парома (номера 11, 13, 15, 17, 21, 23 , и 25), 4 легких (номера 12, 14, 22 , и 26), и 3 транспортных (T2, T4 , T6) с 70 солдатами, штабной, госпитальный паромы, а также 7 десантных ботов. С воздуха эту «непобедимую армаду» прикрывало полтора десятка самолетов – истребители Bf-109 и бомбардировщики Ju-88. Операцию вели в снег, ветер и при сильном волнении – на Ладоге бывают бури вполне морских достоинств. Впрочем, атаку не только не отменили, но и даже не отозвали предназначенную для поддержки авиацию.
Утром 22 числа бой за Сухо начался артиллерийским ударом с дистанции 7,5 км. В течение нескольких минут был разгромлен командный пункт на маяке, неосмотрительно оборудованный в самой башне, была выведена из строя рация. Огнем «ахт-ахтов» с десантных судов немцы уничтожили пулеметные гнезда. Плотность огня была такова, что на маленьком острове простреливались почти все точки. Осколки камней ранили людей, даже к орудиям удалось пробраться не сразу. Тут же появились убитые и раненые, начались пожары. Маяк, как сказано в немецком отчете, «горел ярким пламенем». Дело выглядело крайне худо, казалось, что гарнизону Сухо пришел конец.
Однако основа огневой мощи гарнизона, береговые 100-мм орудия, уцелели и теперь вели огонь. Стрельба была частой и достаточно точной. В 7-48 утра, маневрируя возле острова, один из артиллерийских паромов вылетел на мель южнее Сухо и был расстрелян с дистанции около 900 метров. Немцы определенно недооценили трудности ориентирования в ладожских водах: та же судьба ждала еще несколько судов. Некоторым удалось сняться, правда, особо невезучий паром с группой подрывников сел на мель дважды. Еще один был сильно поврежден огнем и начал дрейфовать. После восьми часов на остров смог высадиться десант в 70 человек со стрелковым оружием, взрывчаткой и гранатами, но больше никого под огнем доставить на остров не удалось. Пушки острова изрыгали огонь. Немецкие десантники заставили замолчать два орудия из трех, только прорвавшись в орудийные дворики и уничтожив расчеты в рукопашной. Старлей Гусев был ранен пять раз. В этот момент отстреливалось только последнее орудие у подножия разрушенной башни маяка и оставшиеся солдаты гарнизона со стрелковым оружием. Встречающиеся в немецких документах упоминания об упорном, последовательном продвижении звучат своеобразно, если вспомнить, что сам по себе Сухо есть остров сугубо микроскопических размеров, и речь идет о продвижении на какие-то десятки метров.
К счастью для всех, неподалеку от острова находились морской охотник и тральщик. Вооруженные на двоих всего четырьмя 45-мм «прощай-родинами», они двинулись на помощь, едва заслышав шум боя, и тут же начали обстреливать немецкие корабли, отвлекая их от острова. Но, самое главное, эти корабли сообщили по радио об идущем бое.
В штабе Ладожской флотилии отреагировали немедленно. Около девяти часов утра ведущая бой немецкая флотилия попала под воздушный удар, а в акваторию стали заходить канонерки. К Сухо из Новой Ладоги вышел отряд кораблей под командованием капитана 3 ранга Петра Куриата — канонерская лодка «Нора», три малых охотника и четыре тральщика. Из Осиновца к месту боя спешили канонерские лодки «Бира», «Селемджа» и «Шексна», два бронекатера, два малых охотника и три торпедных катера. Внезапный удар у немцев не задался, и теперь с советской стороны к Сухо неслось все, что находилось на плаву. Более того, на десантных паромах не могли этого знать, но бой у Сухо вызвал небольшую бурю в стратосфере: о ситуации доложили лично Василевскому, начальнику советского генштаба, и тот уже готовился посылать на место действия группу бомбардировщиков из резерва главного командования. Впрочем, до такого аргумента так и не дошло. Немцы приняли решение эвакуировать десант, но с этим у них возникли неожиданные проблемы. Радиоконтакт с высадившимися был потерян, а русские под командой раненого Гусева устроили контратаку. Часть десанта была блокирована на берегу и перебита, но часть удалось спасти. Немцы грузились назад на «Зибели» и уходили, огрызаясь огнем. Их преследовали несколько часов, после чего бой закончился.
Русские потеряли 8 человек убитыми и 23 ранеными. Как утверждает немецкая сторона, шестерых удалось увести в плен. Для гарнизона в 70 человек эти потери можно смело оценить как тяжелые. Потерь в кораблях с нашей стороны не было. Из состава десанта и немецких моряков погибло 18 человек, шестеро попали в плен, 57 оказалось ранено. Русским удалось захватить один из паромов Зибеля и позднее поставить в строй. Всего немцы потеряли четыре судна Зибеля и одну десантную лодку. Налет провалился. Позднее основная масса участвовавших в операции судов погрузилась на железную дорогу в разобранном виде и была увезена с Ладоги. Уже в 2014 году один из «Зибелей» нашли водолазы – чудо инженерной мысли затонуло на тридцатипятиметровой глубине.
Сухо не стал тем мрачным местом, где человек – главное богатство недр, и бой за остров не остался в памяти в качестве эпической баталии. Однако это был пример той самой ситуации, когда многие оказались обязаны немногим. Немцы нанесли русским некоторый урон, однако собственные потери оказались достаточно тяжелыми, чтобы нацисты бросили попытки угрожать единственной артерии, на которой держалось снабжение Ленинграда. Легко представить, какие последствия мог бы иметь безнаказанный набег на Сухо и постановка Дороги жизни под шах. Для Ленинграда на тот момент любой килограмм груза имел огромное значение, и лишние задержки могли иметь действительно фатальные последствия для десятков людей. Невозможно точно сказать, кто еще не умер от голода благодаря защитникам Сухо, но своей упорной обороной они спасали жизни не в метафорическом, а в самом буквальном смысле.