Могла ли выстоять Казань. Альтернативные пути развития истории поволжского ханства. Ч.1. Почему не получалось «вольного вилайета»
На пути поволжского ханства встречалось немало исторических развилок, но указатели на «вольный вилайет» убрали с них еще в 70-х XV века. С тех пор все дорожки вели лишь к разным центрам силы, в орбиту которых предстояло окончательно войти Казани.
Никакой «Америки» здесь уже не открыть: если не Москва, то Крым и стоявшая за ним Османская империя. Кто-то вспомнит еще и Литву, которая теоретически могла победить Русское государство и вобрать в себя все его земли. Тогда ей тоже открывалась прямая дорога «встреч солнцу», пролегавшая через казанские территории. Однако в этих альтернативных мирах тоже вырисовываются свои интересные исторические перепутья. Попробуем побродить по ним, вооружившись реальными знаниями.
Макет взятия Казани войсками Ивана Грозного из собрания Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи
Содержание:
Добрые соседи – равные соседи
В риторике относительно русско-казанских войн все часто сводится к детсадовскому «кто первый начал». Некоторые приходят к уже совсем не детским выводам вроде «кровавой колонизации Поволжья», «геноцида татар» или же, напротив, ненасытных казанских рейдеров, которые кормились исключительно захватом и продажей на невольничьих рынках русского полона. Подобные «научные» оценки встречаются даже в академической среде. Чем могут грозить такие упрощения и вбросы, хорошо известно. Достаточно вспомнить Чеченские войны или межэтнические конфликты времен крушения СССР. Вот почему важно хотя бы в общих чертах понимать объективные исторические процессы и мотивы, которыми объясняется политика разных государств и народов по отношению друг к другу.
Представить параллельную вселенную, где казанский мурза XV – XVI веков приветливо машет московскому сыну боярскому через Суру, а крестьяне по обоим ее берегам не вздрагивают от едва слышного стука копыт, конечно, можно. Только в таком мире оба государства должны быть примерно равны в военном и экономическом плане. Еще лучше, чтобы сохранялось равновесие сил и между альянсами вокруг каждой стороны. По справедливому замечанию исследователя Бахтина, стоило одному из соседей возвыситься над другим в феодальную эпоху, как сильнейший тут же начинал свою экспансию. Ведь сельхозплощадей, которые служили «чугунной спиной» тогдашней экономки, всем категорически не хватало. Требовалось и больше наделов для представителей военно-служилого сословия (в случае с Великим княжеством Московским – детей боярских и дворян), чей достаток определял боеспособность государств. Поэтому окрепший сосед либо решался на полноценное завоевание, либо стремился хотя бы установить свой протекторат над смежными территориями. Это давало такие выгоды, как сбор дани, беспошлинная торговля и дополнительный буфер безопасности на границах.
Не произошло никакой магии и в случае с Москвой и Казанью. Пока первая еще не окрепла и не собрала вокруг себя большую часть русских земель, казанцы уверенно «ведут в счете». Войска основателя казанской династии Улу-Мухаммеда громят русские полки под Белевым, его сыновья разбивают и пленять великого князя Василия II под Суздалем в июле 1445 г. Затем они вовсе облагают Москву позорной и кабальной данью и сажают в русских землях своих баскаков. Казалось бы, Батыева времена вернулись – так и конец света не за горами.
Пленение великого князя Василия II в битве под Суздалем. Миниатюра из летописи
Но нет! Не успел еще многострадальный Василий II Темный отдать богу душу, как во взаимоотношениях двух государств наметился перелом. В 1461 году великий князь, которому оставалось жить всего год, собрал рать и направился в поход на Казанское ханство. Хан Махмуд оказался к войне не готов, и отдуваться пришлось дипломатам. С берегов Казанки в ВКМ двинулось посольство, которое встретило Василия II около Мурома. В итоге войны удалось избежать. Увы, упоминания об этом в источниках крайне скудны. Ни говорится ни слова о том, какие доводы послов заставили москвичей отказаться от военной кампании. Скорее всего, Василию II что-то пообещали: вернуть русский полон, выплатить поминки. Или, как минимум, привести в чувства лихих черемисов, чьи набеги на русские пограничные земли и могли стать причиной московского похода.
Данный эпизод еще не говорит о доминирование Московского государства, но равенство уже налицо. К концу правления Василия Темного будущая Первопрестольная заметно продвинулось в сторону централизации власти и потеснила удельную систему, присоединила Можайск, Серпухов, Волоколамск, Кубенский уезд. Почувствовав силу, Московское государство явочным порядком отменило казанскую дань. После смерти Василия II Москва осмелела настолько, что показала комбинацию из трех пальцев и Большой Орде – наследнице Улуса Джучи. Иван III стал отправлять сарайской администрации «половинчатую дань». В московских договорных грамотах появилась важная приписка:
«А коли яз, князь великий, в Орду не дам, то и мне у тебя (удельного князя) не взяти»[1].
Если раньше не платить татарам можно было лишь когда «переменит Бог Орду», то теперь божья воля сменилась в документах на великокняжескую. А с 1471 года, после ставшей прологом к Великому стоянию на Угре битвы под Алексиным, выплаты большеордынцам фактически прекратились.
Великий князь Иван III Васильевич. Изображение из
Царского титулярника.
Казанским ханам же пришлось оставить идею «Золотой Орды 2.0» и попытаться сохранить хотя бы паритет с Москвой. Но и это им не удалось. С конца 60-х годов XV века великий князь нацелился на установление своего влияния над ханством. Первый отраженный в источниках русско-казанский мирный договор по итогам поволжского похода брата Ивана III, Юрия Васильевича, – явный успех Белокаменной в этом отношении. Как сообщает летопись,
«царь Абреим послал просити о замирении, и предалися вси на волю великого князя и воевод его, и плен российской казанский царь весь отдал, что получено было за четыредесят лет, а при том и дань прислал великому государю».[2]
Точкой невозврата, когда установление русского или какого-нибудь другого протектората над Казанью стало лишь вопросом времени, многие исследователи считают смерть хана Ибрагим в 1478 году. Тогда при помощи ногайцев к власти пришел старший наследник – Алегам (Ильхам). Его политический оппонент, сын почившего хана от другой супруги Мухаммед-Эмин, был отправлен матушкой в Москву под защиту великого князя. Тот объявил мальчика нареченным сыном и задался целью посадить его на казанский трон «со своей руки». Подробнее об этом эпизоде читайте в первой публикации цикла.
Разумеется, московская экспансия сразу же встретила противодействие со стороны имевших сильное влияние в Казни ногайцев, а позже крымчан, перехвативших у них инициативу. После смерти Ивана III волжское ханство окончательно превратилось из субъекта в объект международной политики. С тех пор в «перетягивании казанского каната» постоянно соревнуются Москва и, главным образом, Бахчисарай.
Пять «Ахиллесовых пят» Казани: что мешало ханству оставаться субъектом международной политики
В источниках ханская Казань предстает довольно развитым в военном, политическом и экономическом плане государством.
«Эти (казанские) татары образованнее остальных, потому что они обрабатывают поля, живут в домах и занимаются различными промыслами», –писал в своих Записках о Московии Сигизмунд Герберштейн.
Андрей Курбский вовсе описывает Казань как настоящую землю обетованную.
«Поля великие и зело преизобильные и богатые на всякие плоти. И селы часты… , и хлебов же всяких также множество воистину верь ко исповеданию неподобно и также скотов различных стад бесчисленное множество».
Хотя тучность казанских стад первый русский диссидент несколько преувеличил для красного словца – все же поволжское ханство было оседлым феодальным государством, а не ордой табунщиков – в целом он не сильно погрешил против истины. Сельское хозяйство действительно достигло здесь высокого развития и давало достаточный прибавочный продукт, чтобы прокормить население, при необходимости мобилизовать его часть на войну и поддерживать боеспособность служилого сословия (мурз, казаков и агланов). На это указывают не только письменные свидетельства, но и археологические находки. Жернова и другие следы обмола часто находят даже на территории столицы, что говорит об обильных урожаях.
Приносила ханству немалый доход и международная торговля. Чего стоила одна лишь волжская ярмарка на Гостином острове, куда стекались товары и купцы из Европы, Турции, Москвы, Персии и других уголков мира. На конной площадке на столичном посаде ежегодно продавали более 20 000 голов ногайских лошадей. Вроде бы сам Аллах велел казанскому хану, получавшему со всего этого немалые поступления в казну, «наклепать» тьмачисленные рати и никого не бояться. И все же ханство в итоге проиграло. Постараемся в общих чертах обрисовать его основные «Ахиллесовы пяты».
Международная волжская ярмарка на Гостином острове. Картина Ф. Халикова.
Уступающий Москве военный потенциал. В некоторых нарративных источниках ханское войско предстает столь огромным, что скорее Казани было впору покорять Москву и Литву в придачу . Так русские хронисты пытались подчеркнуть, а зачастую и преувеличить татарскую угрозу. Согласно Казанскому летописцу, в 1505 году осаждать Нижний Новгород пришли ни много ни мало 60 000 казанцев вместе с 20 000 ногайцами. Остается лишь уточнить: отчего не миллион?
Зарубежные авторы приводят более скромные цифры. Например, вышеупомянутый Сигизмунд Герберштейн пишет:
«Царь этой страны может располагать 30 000 воинов, преимущественно пешими, между которыми черемисы и чуваши самые искусные стрелки».
Матвей Меховский в «Трактате о двух Сарматиях» говорит всего-то о 12 000 бойцов, которые при тотальном ополчении и привлечении союзников разрастаются до 30 000. Как ни странно (учитывая «высокую» научность трактата), именно первая цифра Меховского оказалась ближе всего к истине. Насколько вообще здесь можно говорить о какой-то условной «истине», ведь никаких войсковых росписей и актовых материалов ханской Казани до нас не дошло, да и вряд ли такие вообще велись.
Все же метод сравнения и исторической экстраполяции позволяет хотя бы примерно предположить, насколько несметными были казанские «орды». Сопоставлять лучше всего с ближайшим соседом с аналогичными экономическими, сельскохозяйственными и климатическими условиями, по которому сохранились хоть какие-то актовые материалы. И это вовсе не братское Крымское ханство и тем более не кочевая Ногайская орда, а Русское государство.
Казань и Москва в XV – XVI веках – оседлые феодальные монархии с очень похожим военно-служилым укладом (сходства эти будут рассмотрены в отдельной статье). Не велика была разница и в плане земледелия, дававшего основной прибавочный продукт. А значит и процент населения, который допустимо оторвать от «производства» и кинуть в горнило войны, тоже вполне сопоставим: всего лишь 1,5 – 2%. Иначе людей на полях и в городах не хватит, и «царь Глад» сработает лучше вражеской конницы и артиллерии – таков уж феодализм.
Не будем вдаваться в «игры разума» со сложными формулами, что уже сделали Виталий Пенской и другие исследователи. Здесь дадим несколько упрощенную картину. Итак, мобилизационный потенциал Москвы во времена Полоцкого похода Ивана Грозного историк Пенской оценивает максимум в 100 000 ратников исходя из имеющихся войсковых росписей и прочих актовых материалов. Сюда входят не только комбатанты, но и кошевые, посошники и прочие вспомогательные элементы. Общее же население Русского государства того времени – примерно 5 млн жителей. Теперь посмотрим на Казанское ханство. Даже в начале XVIII веке на территории Нижнего Поволжья проживало порядка 700 000 человек, и демография здесь не сильно изменилась с ханских времен. Исследователи считают, что в XVI веке всю казанскую землю населяло порядка полумиллиона человек. Грубо применив московскую пропорцию, получаем как раз 10 – 15 тысяч воинов со всего ханства. Это и военные феодалы с их послужильцами, и гипотетические ополченцы от основных податных округов (так называемых даруг).
Дополняют картину некоторые актовые материалы времен Ливонских войн – росписи выезжавших из Казани боевых корпораций. Конечно, к тому моменту «московская метла» навела здесь свои порядки, а часть татарского военно-служилого сословия погибла или была вынуждена бежать после завоевания ханства. Но большинство местных мурз, огланов и казаков сохранило свои владения и инкорпорировалось в состав Московского царства, так что в целом военный потенциал этих территорий остался на прежнем уровне. И приведенные в росписях цифры (226 служилых казанских татар, 424 свияжских и порядка 350 марийцах с чувашами) говорят нам о скромной численности казанских профессиональных ратников, составлявших ядро войска.
Интересны и те немногие летописные сообщения, где дается конкретная численность казанских контингентов, участвовавших в набегах на русские территории или, напротив, в московских военных кампаниях. Как правило, это сотни бойцов. 700 казанцев пожаловали к Устюгу и осадили его в 1446 году, столько же ратников отрядил для участия в вятском походе Ивана III хан Мухаммед Эмин в 1489-м и т.д. Даже несколько тысяч воинов упоминаются крайне редко, а большинство таких свидетельств вызывает много вопросов. Например, Воскресенская летопись повествует о набеге аж 6000 казанцев на Балахну в январе 1536 года. Такое внушительное количество татар, по словам летописца, не брало пленных, дабы «не обременять себя», и опасливо обогнуло Нижний Новгород. А ведь тамошний гарнизон насчитывал каких-то 300 – 400 детей боярских. Словом, 6000 кажутся лишь многократным преувеличением для пущего накала страстей.
Что же касается Русского государства, то оно уже при Иване III могло в теории выставить в два раза больше бойцов, чем Казань. На пике правления Василия III – вовсе прядка 40 тыс. воинов, как предполагают А. Лобин, А. Филюшкин и некоторые другие видные исследователи. Математика явно была не на стороне куда менее обширного волжского ханства, и это прекрасно осознавали в Москве. Потому-то там и считали, что казанские «преизобильные поля» и «стад бесчисленное множество» до сих пор не принадлежат великому князю лишь по ошибке.
Оговоримся: упомянутые десятки тысяч ратников – лишь гипотетический мобилизационный потенциал, который никогда не реализовался на одном театре военных действий. К тому же со времен Василия III гирей на ноге Москвы висела крымская угроза. Для ее парирования великому князю приходилось держать на окском оборонительном рубеже множество (по словам С. Герберштейна 20 000) ратных людей, которых нельзя было задействовать в поволжских кампаниях.
Казанцы же часто парировали численный перевес противника фактором неожиданности и стремительностью своих набегов на приграничные русские территории. В ходе ответных московских вторжений они ловко маневрировали по знакомой местности, вели активную оборону с опорой на фортификацию. Зачастую такая тактика позволяла отражать даже существенно превосходящие силы противника. Вспомним хотя бы русско-казанскую войну 1505 – 1507 годов, обернувшуюся полным военным фиаско для Москвы. И все же подобные эпизоды становятся лишь досадными недоразумениями, а превосходство Белокаменной приобретает все более тотальный характер.
Политическая нестабильность Казани. С первых дней существования волжского ханства его особенностью была «многопартийность». Правда, ни о какой демократии речи не шло, а вместо выборов и дебатов представители казанских аристократических партий предпочитали организацию восстаний, дворцовых переворотов и привлечение третьих сил для защиты своих интересов. Такой политический вектор задал еще создатель казанского государства – хан Махмут, который активно приглашал к себе разных татар «от Златыя Орды, от Асторохани, и от Азова, и от Крыма». Татарские соседи помогали ему распространять власть на туземную булгарскую знать. Разумеется, подмога их была не бескорыстной. Множество крымских, сибирских, ногайских феодалов осели в ханстве вместе со своими воинскими корпорациями, получив в благодарность за службу земли и богатства. Некоторые из них заодно приобрели большое политическое влияние, составив восточный блок казанской знати. К слову, и матушка хана Алегама, и его старшая жена являлись дочерями влиятельных ногайских биев.
Хотя к рассматриваемому периоду все эти татарские феодалы сменили юрты на дворцы, а капища Тенгри на мечети, кое-какие замашки из Чингисхановых и Батыевых времен у многих остались. Что ногайцы, что крымчане по-прежнему были не прочь совершить набег-другой на оседлых соседей, захватить пленников и продать их на невольничьих рынках. Это обостряло их отношения с Москвой и Литвой, куда в первую очередь отправлялись за таким «товаром».
Другая часть казанской знати и купечества желала не воевать, а мирно торговать с Москвой. Именно такие элементы составили еще одну значимую политическую силу в Казани – прорусскую партию. Она снимала сливки с транзитной торговли и сбыта ориентированных на русские рынки товаров, например, уже упомянутых ногайских лошадей.
Две эти силы просто не могли мирно ужиться вместе. До определенного момента позиции прорусского были несколько слабее. Объяснялось это тем, что московские симпатизанты в Казани все же не желали превращаться в полных вассалов великого князя и периодически напоминали о своих интересах. Вдруг вспоминали, что вообще-то у них есть хан, а русский государь – всего-навсего партнер, хотя и стратегический. Вспыхивали конфликты, происходили «измены».
Имелось у восточного блока и определенное идеологическое преимущество. Дескать, мы за единство братьев татар и мусульман, не то что они – продались христианским кафирам да еще и вчерашним данникам. И все же с ростом могущества Великого княжества Московского прорусский блок стремительно усиливался.
Дополнительно усугубляло внутреннюю нестабильность то, что феодалы часто перебегали из одной партии в другую, преследуя личную выгоду. Один из самых ярких примеров такого казанского «Григория Мелихова» — бек Калимет (Кель Ахмед). Сперва он был лицом восточного блока, а в 1498 году вовсе организовал заговор и сместил московского протеже на троне при помощи сибирского царя Мамука. Когда же эта авантюра провалилась, Калимет перековался в лучшего друга великого князя и даже умудрился на время возглавить, условно говоря, казанское прорусское правительство. Из-за таких кульбитов феодальной верхушки волжское ханство бросало из крайности в крайность: от полной внешнеполитической зависимости от Белокаменной, до войны с ней даже в ущерб собственным интересам. Стабильности казанцам могла только сниться.
Территориальная непрочность. Ханство сложилось на месте бывшей Волжской Булгарии, народы которой сохранили здесь свою самобытность и туземную знать. Сперва они инкорпорировались с состав Золотой Орды, потом – Казани. Нельзя сказать, что центральная власть являлась абсолютным злом для всего коренного булгарского населения. Ранее рассказывалось, насколько по-разному складывались отношения луговых (левобережных) и горних (правобережных) черемисов с татарской правящей верхушкой и почему так получалось. Отметим, что корни трений далеко не всегда крылись в налоговом, административном и политическом гнете со стороны столицы, хотя случалось разное. Не были белыми и пушистыми и булгарские туземные феодалы. Те же горние черемисы частенько «уходили в самоволку» и совершали локальные набеги на пограничные русские территории без ведома и одобрения хана, что вызывало его недовольство и обостряло внешнеполитическую ситуацию.
Так или иначе, разногласия периодически приводили к локальным восстаниям, угрозе отложения от ханства отдельных территорий и переходам на сторону противника. В 1550 году правобережные черемисы молчаливым согласием поддержали Москву, никак не мешая возведению на своей земле важной опорной базы Свияжска, необходимой русским войскам для окончательного завоевания столицы.
Слабые позиции ханской власти. В источниках фигура правителя поволжского ханства не выглядит чисто номинальной, в отличие от Ногайской орды, где сибирский Шейбаниды царствовали лишь «для галочки». Казанский хан находился в столице со своим двором и гвардией, контролировал работу Дивана – своеобразного совета министров (карачей). В тех редких случаях, когда собиралось сословное представительство, Курултай, именно хан выступал его председателем. И все же полноты власти ему не доставало, по крайней мере начиная с той сомой точки невозврата – смерти Ибрагима. С тех пор хан постоянно испытывал давление со стороны аристократических парий и стоящих за ними внешних покровителей, от которых сильно зависел.
Особенно ярко это проявлялось в моменты внешних угроз, ведь серьезными военными контингентами под рукой казанский царь не располагал. Конечно, как и у любого другого феодала, у него имелся двор – собственная воинская корпорация. Логично предположить, что она превосходила дворы даже самых знатных эмиров. Однако в масштабах государства это были не такие большие силы – всего несколько сотен ратников. Похожая картина с численностью княжеских и боярских «дружин» наблюдалась и в Москве. Вот только в отличие от сильного русского государя казанский хан не пользовался достаточным авторитетом и не имел административных рычагов, чтобы быстро произвести феодальную мобилизацию и собрать большое войско. Поэтому в случае серьезной опасности ему часто приходилось запрашивать помощи из Белокаменной, Ногайской орды или Бахчисарая в зависимости от того, чей протекторат стоял на дворе.
И тут снова на ум приходит заговор казанских «князей» во главе с беком Калиметом, приведшим в ханство сибирского царя Мамука. Сперва московский ставленник Мухаммед Эмин успел подать сигнал бедствия в Белокаменную, и выступивший оттуда воевода Семен Иванович Ряполовский отпугнул заговорщиков. Но те тут же вернулись в Казань и осуществили задуманный переворот, стоило Ряполовскому уйти восвояси. По этому поводу Иван III писал матери свергнутого хана, крымской царице Нурсалтан, что ее сын бежал в Москву, «не поверя своим людям». То есть пугал его вовсе не Мамук, как бы грозно ни звучало это имя, а измена среди собственных подданных.
В 1499 на столицу снова двинулись сибирцы вместе с крамольными казанцами. «Отбивать SOS» в Белокаменную теперь пришлось Абдул Латыфу, который временно заменил своего старшего брата Мумаммед Эмина на престоле. Тогда порядок в ханстве навели московские войска под руководством Ф.И. Бельского. Чтобы хоть немного закрепить расшатавшийся ханский трон, в Казань прибыли и расположились там со своими контингентами воеводы П. Ряполовский и М. Курбский. Их помощь пригодилась спустя всего год, при отражении нашествия ногайский беков Муссы и Ямгурчи. В свою очередь, уже крымский ставленник Сагиб Гирей в 1523 году обращался в Бахчисарай с просьбой прислать побольше пушек, пищалей и янычар, без которых ему «противу московских воевод стояти не мочно». И таких примеров можно привести много.
Притом «казанское большинство», по выражению историка С.Х. Алишева, никак не фигурирует в переписке и других источниках, будто все эти «игры престолов» его не касаются. Под «большинством» не стоит понимать простых крестьян и горожан: их роль в государственной жизни была ниже, чем у аргамака того же Калимета. А вот мелкопоместные мурзы, казаки и огланы, которые составляли доминирующую военную силу в ханстве, вполне могли скооперироваться и заставить крупных феодалов считаться со своей волей. Например, поддержать кого-то из претендентов на казанский престол. Но похоже, что постоянные вторжения в государственные дела извне и чехарда сменяющих друг друга ханов охладили их интерес к верховной власти. Кто знает, чей ставленник засядет в столичном арке завтра и как надолго, так что лучше вовсе об этом не думать.
Военно-технологическое превосходство Москвы. Во второй половине XV – первой трети XVI века артиллерия уже стала полноправным «богом войны». Как бы ни морщили носы от запаха пороха московские дети боярские или татарские мурзы, считая лишь конный лучный бой достойным себя занятием, завоевывались и удерживались территории, в основном, в грохоте орудий. Понимая это, великие князья сделали все возможное для превращения Русского государства в пороховую державу. Уже при Иване III московская артиллерия отличилась в целом ряде удачных кампаний. Это и осада Великого Новгорода 1478 года, и Стояние на Угре, и замирение Твери 1485-го, и короткая московско-ливонская война 1480- 1481, и, наконец, первое взятие Казани. Усилиями Аристотеля Фьорованти и других приглашенных мастеров, умения которых активно перенимали здешние пушкари, в Первопрестольной наладили масштабное централизованное производство артиллерийских орудий.
Казани же, как и другим осколкам распавшейся Золотой Орды, было далеко до вхождения в пороховую эру. Да, огнестрельное оружие здесь знали и применяли аж со второй половины XIV века. Об этом говорят находки пушечных и пищальных стволов, каменных ядер в археологических слоях, а также письменные источники. Например, в русских летописях встречаются упоминания, как казанцы
«на стену взбежали и бились из города, из пушек своих и из пищалей и из луков стреляя».
А имперский «заочный военкор» Сигизмунд Герберштейн рапортует о хорошо организованной обороне столичных укреплений «единственным пушкарем» в 1523 году.
Есть даже версия, будто в столице ханства имелось нечто подобное московскому пушечному двору. Только вот источники показывают, что на деле с таким же успехом можно искать в средневековой Казани, скажем, космодром. Археологи выявляют лишь следы кустарных производств каких-то отдельных элементов пушек и пищалей, в основном, мелких калибров. В том, что казанцы вполне могли сами изготовить небольшие стальные тюфяки, чтобы поставить их на стены или речные суда, сомнений нет. Но ни о каком «Большом ханском наряде» и централизованном производстве серьезной бронзовой артиллерии говорить не приходится. Многие найденные на территории ханства в слоях XV – XVI вв пушечные стволы явно московского производства – это потерянные русскими войсками и трофейные орудия.
Показательно и уже упомянутое письмо хана Сагиб Гирея в Крым 1523 года. Мольбы ставленника Бахчисарая прислать пушки и пищали еще ни о чем не говорят. Долгая волнообразная война с сильным противником, экономический кризис – вот и исчерпались ресурсы для производства собственной артиллерии. Совсем другое дело – запрос на янычар, то есть стрелков и пушкарей. Выходит, в Казани был дефицит умеющих обращаться с огнестрельным оружием кадров, которые сами на врага «гром пущаху» и обучают других. Притом на тот момент Казань еще не понесла катастрофических потерь. Все это уже свидетельствует о невысоком уровне развития пушкарского дела. Кто-то заметит, что и Таврида, у которой просил помощи Сагиб Гией, не отметилась как пороховая держава. Скорее всего Бахчисарай должен был попросить артиллерию и янычар у своего могущественного сюзерена – османского султана.
Итак, мы рассмотрели, почему по законам феодализма, а заодно и Дарвина вольный Вилайет поволжскому ханству не святил. В следующей статье поговорим о наименее растиражированном альтернативном сценарии казанской истории: если бы Литва победила и поглотила Москву и развернула свою экспансию на Поволжье.
Список литературы и источников
Две договорные взаимные Грамоты Государя и Великого Князя ВАСИЛИЯ ИОАННОВИЧА, и сына его Великого Князя Ивана Васильевича, с братомъ его Князем Юрьем Ивановичем// www.vostlit.ino
Вологодская летопись. ПСРЛ. Т.37 — Л., 1982
ПСРЛ. Т.8. Воскресенская летопись — М., 2000
ПСРЛ. Т.19. История о Казанском царстве, Казанский летописец — М., 2000
Андрей Курбский, История о великом князе московском
Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988
Матвей Меховский, Трактат о двух Сарматиях // vostlit.info
Алишев С.Х. Казань и Москва: межгосударственные отношения в XV–XVI веках — Казань, 1995
Горский А.А. Москва и Орда. М.1981
Худяков М.Г. Очерки по истории Казанского ханства — М., 1991
Филюшкин А.И. Василий III — М., 2010
Фехнер М.В. Торговля Русского государства со странами Востока в XV в. // Труды государственного исторического музея.
Пенской В.В. Военное дело Московского государства. От Василия Тёмного до Михаила Романова. Вторая половина XV — начало XVII вв. — М.: «Центрполиграф», 2018
Скрынников Р.Г. На страже московских рубежей — М., 1986
Илюшин Б.А. Казанские войны Василия III — Казань, 2021
Илюшин Б.А. Война лета 7014. Московско-казанский конфликт 1505-1507 гг. — Нижний Новгород, 2018
История татар с древнейших времен. Том IV. Татарские государства XV – XVIII вв. Казань 2014
Зимин А.А. Россия на пороге нового времени — М., 1972
Котляров Д.А. Русь и Поволжье: этнополитическое взаимодействие (XIV–XVI вв.)// Долгов В.В., Котляров Д.А., Кривошеев Ю.В., Пузанов В.В. Формирование российской государственности: разнообразие взаимодействий «центр — перефирия» (этнокультурный и социально-политический аспекты) — Екатеринбург, 2003
[1] Две договорные взаимные Грамоты Государя и Великого Князя ВАСИЛИЯ ИОАННОВИЧА, и сына его Великого Князя Ивана Васильевича, с братомъ его Князем Юрьем Ивановичем// www.vostlit.ino
[2] ПСРЛ. Т. 37. С. 135
