Ледяная крошка брызжет из под копыт, конь валится на бок, кажется, будто сорвутся сейчас, покатятся по стылой земле.
Выравнивается, вырывается вперед, бешено косит глазом, хрипит, клочья пены летят прочь, оседая на полах жупана.
Шпоры в крови, в крови уздечка, Богун рвет поводья, конь рвется вперед, ледяные искры умирают позади.
Поворот, еще поворот, из под копыт едва уворачивается одинокий купец, баба на телеге захлебывается испуганным визгом.
Конь хрипит, глаза налиты кровью, Богун рвет поводья, мокрые волосы прилипли ко лбу, пар вырывается из глотки и оседает на усах инеем.
Ком в горле, хочется разодрать грудь и вырвать себе сердце, убить кого то ,всех убить, взлететь в седло, мчать, куда глаза глядят, рвать жилы себе и коню, сколько есть сил.
Упасть с седла в снег, зарыться в него враз окоченевшими пальцами, жрать горстями, выть, в бессильном отчаянии.
Богун не присягнул.
Он не хотел присягать, он не хотел вот так, он не знал, как!!!!!
Гетман вышел на площадь последним.
Постаревший враз лет на 20, убитый сын, пустая жизнь.
Застыл, каменной глыбой, махнул рукой, Выговский зло стрельнул глазами, что то прошептал брату, тот побежал к послам.
Бутурлин закашлялся, развернул свиток, начал читать, царские титулы падали, как гири, звон и тяжесть каждого слова.
Переяславль гудит, реестровые пьяны с утра, полк за полком входили в город и им сразу выкатывали бочки, пили два дня, жгли костры на улицах, ночь пылала огнями.
Рада слушает Бутурлина, Старшина кричит, прет грудь в грудь, стенка на стенку.
Часть полков не пришла вовсе, Выговский что то шепчет Хмельницкому, тот равнодушно машет рукой, присягнут,никуда не денутся.
Деваться некуда!!!
Богун оскалился волком, он не хочет присягать, он не знает, чего он хочет!!!!!
Переглядываются Золотаренки.
Старший,Иван, что то говорит Василию, кивает Сомку, подходят к Бутурлину, смеются.
Бутурлин насупясь слушает, согласно трясет бородой.
Выговские стоят осторонь, Писарь что то цедит сквозь зубы, Данило глупо кивает, будто не понимает брата.
Богдан молчит.
Богун смотрит на него, смотрит яростно, с вызовом, ну давай, полыхни гневом, схвати за ворот, ну сделай же что-нибудь!!!
Богдан молчит.
Я не присягну, бешено сипит Богун, не присягай, равнодушно роняет Гетман.
Сил нет, в седло, конь рвет с места, где то сзади Дорошенко зычно кличет джуру, что то кричит Выговскому, разворачивается, едет к своим.
Не присягнул.
Полковник за полковником подходят к Бутурлину, целуют икону, полки идут один за другим, бесконечная река людей, кто то пьян, глупо хохочет, кто то угрюм, другие спокойны и равнодушны.
Целуют икону, каменным истуканом стоит равнодушный Бутурлин, не он здесь, а Царь, Государь Всея и прочее и прочее Алексей Михайлович, и равнодушно стоит Гетман, Его Царской теперь уже Милости Войска Запорожского.
Где остальные?- Бутурлин поворачивает бычью шею, остальные бояре молчат, будто и не говорили никогда вовсе.
Поедешь по полкам, Гетман говорит тихо, слова падают, будто слезы, в каждый город, присягнут все.
Богун скачет, куда глаза глядят, крошка льда летит из под копыт, грудь рвет на части.
Они не этого хотели!!!
А чего?
Разве они помнят? Разве кто то может сказать, что знал, как оно все будет, когда они сидели у костров на Сечи, когда ехали крымским пограничьем, когда по ночам пробирались в лагеря реестровых и звали их с собой?
Казалось ведь, надо просто разбить шляхту, раз, другой, взять за горло, сжать пальцы, и все рухнет в ладони!
Разбили, раз, другой, третий, сжали горло до синевы, хрипит, задыхается Польша, но сил держать уже нет.
А выпустить- смерть.
Присягай, Богун!
Неееттттт!!!!
Он присягнет.
Потом.
Все присягнут потом.
Он присягнет Царю, присягнет Выговскому, присягнет младшему Хмельницкому, присягнет Королю, присягнет Тетере и вытянется у его ног мертвым, обвиненным в переходе на сторону Царя.
Смерть- спасительница, они присягают и присягают, клятва уже не значит ничего, они присягают, и каждая присяга забирает часть жизни, вешает ярмо, гнет к земле, душит отчаянием.
Они клянутся, и ломают клятвы словно камыш, разворачивают полки, мечутся по разорванной, захлебнувшейся в крови стране, ища спасения в горилке и смерти.
Разве ж этого они хотели, а?
Дорошенко не присягнул, гордец, присягнет.
Присягнет и Выговскому, присягнет Юрию Хмельницкому, Тетере, Королю, Султану, всем, чтобы на старости лет вновь присягнуть Царю, повоеводствовать пару лет в Вятке и умереть, пересчитывая подаренных Царем крепостных.
Умрет через три года Богдан, упадет мертвым через 2 года с лошади Бутурлин, после Озерной, выведут на дышащее весной апрельское поле старшего Выговского , со связанными за спиной руками.
Сломают саблю, швырнут в ноги, толкнут в грудь и залп с трех шагов, без суда и следствия.
Прощай, Писарь, Гетман, Сенатор…
Брат Выговского умрет под пытками где то на пути к Москве или от Москвы, Сомко и младшего Золотаренко убьют свои, Черная Рада станет для них последней.
Захлебнется кровью Джелалий, будет скалиться в предсмертном крике мертвый Немырич, уткнется лицом в землю Пушкарь.
Старший Золотаренко поймает дурную пулю под старым Быховом, вот, кто счастливец, умер не зная будущего, бросив к ногам Гетмана всю Литву.
Умрет Сирко, в царской милости, а сына отослав служить Королю, умрет Тетеря, Гетман без булавы, умрет Брюховецкий, разорванный толпой, последний джура Хмельницкого.
Турки удавят сына Богдана, вон он, стоит у Выговского под боком, смотрит на Бутурлина, разинув рот.
Эта присяга убьет их всех.
Они присягнут, не присягнут нельзя, и купят у смерти свои судьбы.
Кому завтра, кому через десять лет, кому от своих, кому от чужих.
Заплатят за то, что не знали, так и не узнали, что делать со свободой, которую вырвали.
Переяславль гудит, Полковники орут друг на друга, Гетман молчит, постукивая перначем по бедру.
Спустя три месяца они подпишут Статьи.
Мартовские Статьи.
Изложат все на бумаге, будут рвать ее друг у друга из рук, вписывая каждый себе по мельнице между вольностями и клятвами.
Царь пришлет грамоту, будут стоять, разинув рот и затаив дыхание, и слушать, не пропустил ли чего, кому отошел пруд, а кому лес, и когда придут деньги записанным в реестр.
Это потом.
Богун скачет, взвилась метель, окутала всадника, укрыла его, он скачет, сколько есть сил.
Лишь бы не оставаться с самим собой.
Никакого другого выбора не было.
Они все присягнули.
