Наткнулся я на этот цикл коротких статей буквально вчера, и, учитывая некоторые выверты своего творчества, решил, что будет уместно показать отдельным постом весь этот цикл, дабы объяснить уважаемым коллегам некоторые, кхм, особенности и перекосы европейской, и особенно — отечественной дипломатии. Конечно, с уважаемым Сергеем Маховым можно не во всем согласиться, но самое главное — в русофобии этот автор не замечен (если, конечно, не совершать манипуляции с совой и глобусом), и тем ценнее его подробный разбор российской внешней политики 2-й половины XIX столетия. Заодно этот цикл наглядно иллюстрирует то, каким «единым фронтом» выступали против России обычно европейские государства, и как они все дружно пытались загнобить ее. Дескать, во всем виноват Запад, рука капитализма, англосаксы, тевтоно-германцы и национал-гомосексуалисты и все такое…. В этой статье наглядно показывается и рассказывается, что не нужны враги нашему отечеству в то время, когда у власти находятся такие вот «идеалисты».
Содержание:
Часть I
Элеватор на озере Мичиган, Чикаго, 1870-е.
Этот материал должен был стать заключительной частью на ресурсе «Спутник и Погром» в сериале «Россия и Пруссия». Хотя речь там уже шла не о Пруссии, а о единой Германии, тем не менее, на мой взгляд, именно последующие события и развели пути-дорожки Берлина и Петербурга, и превратили их из партнеров сначала в соперников, а потом и во врагов. И закончилось все это двумя мировыми бойнями.
Я посчитал, что было бы неправильно оставить тех, кто читал весь сериал на «Спутнике» без концовки. И решил последнюю главу постепенно выкладывать в ЖЖ. Во многом она перекликается с книгой Козлова «По следам «Турецкого гамбита», но есть и небольшие правки или добавки. В общем, читайте сами, выводы делайте сами.
После победы Бисмарка над Францией коалиция Пруссии, России и США постепенно распалась. Во-первых, США уже мало заботили европейские дела, и Вашингтон решил сосредоточиться на Новом Свете, во-вторых, сыграла свою роль и экономическая конкуренция. Дело в том, что после победы Севера в Гражданской войне основным экспортным товаром США стал не хлопок, а пшеница. Вот как этот рост выражался в цифрах: на 1861 год собрано 60 миллионов гекалитров, продано 4.9 миллионов гекалитров; на 1863 собрано 48 миллионов гекалитров, продано 8.9 миллионов гекалитров; на 1864 год собрано 45 миллионов гекалитров, продано 10 миллионов гекалитров. В денежном выражении вывоз пшеницы из США возрос с 552 миллионов долларов в 1850-е годы до 1.808 миллиарда долларов в 1870-е.
Если вы заметили из выше приведенной статистики, то во время Гражданской войны пшеницы собиралось меньше, но продавалось заграницу больше. Можно подумать, что делалось это в ущерб населению США. Неужели американские граждане голодали? Нет! Продуктом, заместившим пшеницу на территории страны, стала кукуруза. Тут следует понять, что люди в промышленном обществе – далеко не единственные потребители зерна. Зерно используется и как корм для домашних животных, и для выделки спиртов и водки. Так вот, на корм скоту и для выделки алкоголя американцы начали пускать кукурузу, а кукурузный хлеб внутри страны составил конкуренцию пшеничному.
Сразу после войны в США начался дикий рост посевных площадей. При этом вывоз растет вместе с ними сначала до 13 миллионов, а потом и до 17 миллионов гекалитров. Эта политика подогревалась все растущим спросом на зерно в Европе, чем американцы и воспользовались. Конечно, здесь они составили конкуренцию России и потеснили ее на европейском рынке. Удалось это, в первую очередь, из-за отменного качества зерна. Здесь в двух словах стоит упомянуть разницу между американским и российским подходом.
Американский производитель сдавал зерно на элеватор, где оно проходило очистку, и на выходе получал вес чистого зерна. Вот за это чистое зерно и выплачивались деньги.
Российский подход был интереснее. Купцы хранили зерно в своих амбарах. Кто-то заморачивался качеством, кто-то – нет, и в результате поставки с разных регионов России сходились в портах отгрузки (Новороссийск, Одесса, Таганрог), там зерно смешивалось безо всякой очистки, и продавалось заграницу. Получается, что качество закупленного российского зерна предсказать было невозможно. И это — при том, что российское зерно ценилось в Европе гораздо больше, чем любое другое. Но покупатель получал кота в мешке, качество разнилось от партии к партии, те же англичане отмечали брак в поставках до 30% от закупленного. По идее, надо было ввести централизованную закупку зерна государством и его очистку хотя бы в портах погрузки, это позволило бы как продавать зерно дороже, так и не пустить американцев на свои рынки. Но это начало делаться только после 1907 года, при Николае II. Были упущены и время, и прибыль.
Вернемся к США. В 1870-е, из-за множества банковских афер продолжение строительства железных дорог в США было поставлено под большой вопрос, но резкое увеличение экспорта зерна помогло американцам изыскать средства, и строить дороги с новой силой.
Таким образом, постепенно Вашингтон стал отдаляться от Петербурга, однако прямо антироссийской политика США стала только в начале XX века, при Теодоре Рузвельте. Примерно в это же время началось медленное и осторожное сближение США и Англии. Дело в том, что Англия была основным экспортером в США, и главным покупателем американской пшеницы в Европе. Кроме того, британцы усилили Канаду, в этом большая заслуга первого ее премьер-министра Джона Макдональда, который начал создавать отряды канадской конной полиции на западе, дабы отбить возможные поползновения американцев к аннексии канадских земель, а строительство канадской тихоокеанской железной дороги позволило англичанам своевременно перебрасывать силы с востока на запад страны.
У Англии после 1871 года была довольно тяжелая ситуация – она фактически лишилась союзников в Европе и Америке. Но, умело ведя дипломатию, пугая своих противников несуществующими угрозами, играя на противоречиях, сумела даже нарастить свое могущество, поэтому период 1871-1904 годов вошел в историю под названием «Блестящая изоляция».
Часть II
Статуя премьер-министра Андраши в Будапеште.
Ну а теперь вернемся к России и Германии. Как мы с вами помним, в 1873 году был заключен «Союз Трех Императоров», фактически коалиция России, Германии и Австрии. Естественно, получив безопасность своих границ на западе, Петербург опять обратил свое внимание на проблему Проливов. К тому же, уже в 1875 году на Балканах опять начались восстания славян на турецких территориях. Сначала – бунт против сборщиков податей в Герцеговине и Боснии. Потом войну Турции объявили Сербия и Черногория. И начался очередной Балканский кризис.
Проблема Балкан в XIX веке – это не проблема самоопределения наций, это конфликт интересов великих держав, а именно – России, Турции, Австрии, Англии и Франции. Понятно, что такому большому количеству игроков было весьма сложно договориться друг с другом, поэтому каждый Балканский кризис грозил перерасти в войну больших государств.
Хрестоматийным примером тут является ситуация перед Крымской войной. Царь Николай I предложил английскому послу Гамильтону Сеймуру подготовиться к скорому распаду Османской империи, и заранее определить, что кому и что достанется. Англии Николай предлагал Кипр, Крит и Египет, сам же претендовал на Сербию, Валахию, Молдавию и Болгарию. Что касается Константинополя – Николай был против того, чтобы он принадлежал какой-то из великих держав, но со вздохом говорил, что «заберет его в качестве залога». Проблема в том, что такой дележ не учитывал интересы Австрии и Франции, и собственно этот конфликт влияний на Балканах и привел к началу Крымской войны.
Примерно такая же ситуация сложилась и перед началом новой русско-турецкой войны. Теперь Петербург решил договориться о дележе уже с Лондоном и Веной (интересы Парижа после разгрома 1871 года можно было не учитывать), но поскольку Австро-Венгрия имела не очень хорошие отношения с Россией, переговорщиком между дворами должен был стать Бисмарк. Тут надо отметить, что для Австро-Венгрии после того, как ее выкинули из Италии и Германии, вопрос дележа Балкан составлял первостепенное значение. Это было единственное направление экспансии, которое Вена могла себе позволить. Именно поэтому Габсбурги в 1874 году заключили торговые соглашения с Румынией и Сербией, а так же хотели присоединить к себе Боснию и Герцеговину. В то же время присоединения новых территорий опасались. Министр иностранных дел Австро-Венгрии, граф Дьюла Андраши говорил: «Мадьярская ладья переполнена богатством, всякий новый груз, будь то золото, будь то грязь, может ее только опрокинуть». Опасались не столько славянского элемента, сколько реакции других партнеров по Балканам – пример Крымской войны страшил всех. Поэтому в Вене было решено отдать России инициативу в Балканском вопросе, и присоединиться к дележу вторым номером.
В общем, в июне 1875 года в Вене собрались представители Австро-Венгрии, Германии и России, дабы выработать свой взгляд на проблему. В результате в восставшие области были посланы консулы иностранных держав, дабы «нравственно воздействовать» на ситуацию. Понятно, что попытки такого «воздействия» оказались околонулевыми.
Турция тоже решила противодействовать вмешательству в свои внутренние дела, но очень интересными мерами. В 1876 году она объявила банкротство, и отказалась платить по всем внешним долгам. Эта мера задела всех, даже Англию, и «добро» на раздел Османской империи в конце концов дали все великие державы. 9 июня 1876 года вечером на банкете у барона Ротшильда Дизраэли буквально сразил российского посла графа Шувалова своим предложением: «Если Россия в настоящий момент скажет нам, чего она хочет, то мы сумеем договориться, но пусть она сделает это прямо, а не через посредников…». На утро, на приеме российского посла, он продолжил: «Ни я, ни мое правительство не доверяем великим державам, управляемым мудрыми мужьями с консервативными принципами. Я не доверяю вам как в Азии, так и в Турции. Что же касается Азии, то на днях я провозгласил новую политику: я не стану оспаривать там ваши действия или проверять наращивание ваших сил, мы только попросим вас не предпринимать ничего в направлении Афганистана, что могло бы угрожать нашим азиатским владениям. Также я не стану подозревать вашу политику в Турции. Я предполагаю, что такое мудрое и сильное правительство, как ваше, не стремится к поспешным действиям и ожидает, пока природа вещей не сотрет Турцию с карты Европы, что рано или поздно случится, потому что это неизбежно».
А далее начался торг.
Прежде всего, кризисом на Балканах заинтересовалась Германия. Бисмарку было очень важно сохранить Францию в дипломатической изоляции, и не дать ей возможность заключить союз с Петербургом (который из Парижа настойчиво искали). Французы же предложили русским то, из-за чего когда-то стали инициаторами Крымской войны — русский посол в Берлине Убри писал Горчакову: «Что касается Франции, которая мечтает о союзе с нами, – то она желала сделать нам приятное, поддерживая наши намерения в отношении Аттики и Константинополя». Эту мысль перехватил у французов Бисмарк – он предложил России раз и навсегда решить вопрос с Проливами, Германия на это закроет глаза, но ее цена – признать аннексию немцами Эльзаса и Лотарингии, и отказаться от поддержки Парижа. Казалось бы, какое дело России до французских оккупированных областей, и до той страны, которая 20 годами ранее бомбардировала Севастополь и высаживала десант в Петропавловске? Тем не менее, Горчаков отказывался от предложения Германии, желая сохранить «свободу рук». Мало того, Россия пригрозила Берлину войной, если тот попробует еще раз напасть на Францию. Это было не только недипломатично, это было просто глупо. Дело в том, что франко-прусский конфликт был улажен еще в апреле 1875 года, поэтому демарш Александра II и Горчакова 10 мая был выступлением постфактум, и не мог возбудить в Бисмарке ничего, кроме злости. Причем такой поступок можно логически объяснить только одним – самолюбием Горчакова. Собственно, судя по воспоминаниям Бисмарка, об этом и сказал ему Александр II: «Император согласился со мной по существу, но, закурив и смеясь, ограничился советом не принимать слишком всерьез этого старческого тщеславия».
Часть III
Ну, думаю, с этого момента будет повеселее, ибо движуха начинается))
Ну а через год, в мае 1876 года, России понадобилась германская поддержка в Восточном вопросе. В войну с Турцией вступили Сербия и Черногория, а в Болгарии началось восстание. Бисмарк решил не вспоминать демарш годичной давности, он заявил в беседе с Убри прямо: «не пора ли моему превосходному другу Горчакову покончить с остатками договора 1856 года?». Больше всего в разделе Балкан Россию беспокоила позиция Англии, и тут Бисмарк выдал четкий план, придерживаясь которого Россия вполне могла решить Восточный вопрос в свою пользу. Он сказал – Берлин поддержит Петербург в случае осложнений с Англией, но непременное условие, которое ставит Германия – Россия должна договориться с Веной по разделу Балкан и определить, что кому отойдет. Если это устроит Александра II – действуйте.
Скажем прямо, лучшего подарка от Германии сложно было бы придумать. Но ответ Горчакова ошеломляет: «Нет! Правительство Российской империи не даст себя завлечь планами завоевания Константинополя и Босфора». Извините, это что??? Как можно одной стороной головы мечтать о Проливах, а второй – отвергать подобные мысли? Как хотите, это не политика, это ее подобие.
Тем не менее, сама логика событий вела Петербург к тому, что Бисмарк совершенно прав. И Горчакову срочно надо было договориться с Австро-Венгрией. Горчаков настаивал на автономии Боснии и Герцеговины под султанским сюзеренитетом, граф Андраши говорил, что цена нейтралитета в пользу России в будущей войне с Турцией – это уступка Австро-Венгрии территорий Боснии и Герцеговины. Горчаков предлагал послать международную эскадру в Адриатику для давления на Турцию, Андраши вполне логично говорил – сейчас мы с вами будущее европейской Турции решаем вдвоем, в случае посылки эскадры свои претензии предъявят Англия, Франция и Италия. Нам это надо? К тому же Англия в 1875 году купили 44% акций Суэцкого канала, и теперь Левант приобрел для Лондона настоящую ценность, зачем допускать такого игрока за стол переговоров? Кроме того, правительство Англии настроено сейчас явно антироссийски из-за миссии вашего полковника Фадеева в Египте.
Андраши намекал вот на что: русский посол в Стамбуле граф Игнатьев вел какую-то свою игру, совершенно отдельно от Горчакова и царя. Весной 1875 года он организовал в Египет поездку полковника Фадеева, который встретился с тамошним правителем Исмаил-пашой, и имел с ним продолжительную беседу. «В результате они договорились, что русские офицеры станут командовать армией хедива, а сам Фадеев получил предложение «принять заведование египетской армией». Игнатьев с Фадеевым предполагали, что в период разрастания кризиса в Османской империи надо всемерно укреплять российские позиции на ее территориях, оказывать поддержку «всем сепаратистским стремлениям в Турции» и стараться объединить всех противников султана «под рукою Константинопольского посольства» России, то есть, по сути, самого Игнатьева».
На встрече в сентябре 1875 года Фадеев и Исмаил договорились до того, что как только Россия вступит в войну с Турцией, Египет двинет свою армию в Сирию, дабы ударить в тыл войскам султана. То есть начнется неконтролируемый распад Османской империи. Слухи об этом дошли до Лондона, и разразился огромный скандал, Горчаков полностью дезавуировал Игнатьева, и активность русских спецслужб в Египте была свернута. А сам Исмаил, выслушав Фадеева, решил вторгнуться не в Сирию, а… в Эфиопию, где три раза потерпел поражение.
Меж тем в Турции власть началась шататься. 30 мая 1876 года был свергнут султан Абдул-Азис. Он был обвинен младотурками в уступчивости неверным, низложен и вскоре убит. Преемником был провозглашен его племянник Мурад V, который, однако, тоже не задержался на престоле и очень скоро был заменен своим братом Абдул‑Гамидом. Казалось, распад Османской империи начался.
Однако младотурки решили после череды переворотов укрепить центральную власть. К маю 1876 года вся Болгария была залита кровью, восстание фактически подавлено. Далее 100-тысячная турецкая армия двинулась в Сербию. В двух сражениях сербы были разгромлены. Князь Сербии Милан Обренович телеграфировал Александру II, умоляя его спасти Сербию. На следующий день Россия предъявила Турции ультиматум, согласно которому Стамбулу давалось 48 часов, дабы заключить перемирие с Сербией и Черногорией. Турки согласились, и было заключено перемирие на два месяца.
По идее, Россия весной-летом 1876 года упустила самый выгодный момент для вступления в войну. Судите сами – армии Турции были разбросаны на гигантском пространстве между Сербией и Черногорией с одной стороны, и Болгарией – с другой. Переход российских войск через Дунай в этом случае отразить было просто нечем. В чем же была проблема? Да в российской политике, возглавляемой князем Горчаковым!
Например, вот его телеграмма послу в Лондоне Шувалову от 14 июня 1876 года (Дизраэли уже сообщил русским, что не против договориться о разделе Турции): «Мы находим, что… нет повода желать, чтобы на Востоке вспыхнул окончательный кризис, так как обстоятельства недостаточно созрели еще для такого решения». Если перевести на нормальный русский – мы не хотим вмешиваться в развал Турции, ничего не требуем, и вам не советуем. А если подходить к таким словам с известной долей паранойи, которая на тот момент обуревала британский кабинет министров, то можно понять фразу Горчакова так: «у нас есть свои планы раздела Турции, но вам мы о них не расскажем, и вы будете поставлены перед свершившимся фактом». Естественно, это нервировало английскую дипломатию, заставляя противодействовать любым инициативам России. Собственно, на это Горчакову и намекнули, когда граф Дерби прислал ответную депешу, в которой говорилось: «слова и поступки русских агентов на Востоке не всегда соответствуют личным взглядам императора». И опять ответ Горчакова обескураживает. По поводу возможной поддержки Сербии и Черногории он звучал следующим образом: «предоставить обе стороны на произвол судьбы: пусть оружие и решит, которая сторона одолеет и которая погибнет». Но вот, как мы уже говорили, Сербия разгромлена, и – ультиматум русских к туркам.
То есть политика абсолютно непоследовательная. Ну а если относиться к ней предвзято – начинает казаться, что у русских есть какой-то «хитрый план», в который они не хотят посвящать другие державы.
И опять – полный прокол, только на этот раз уже с Веной. После сербско-турецкого перемирия Горчаков предлагает передать Сербии и Черногории часть территорий Боснии и Герцеговины. Здесь уже на дыбы встала Вена – России с лета 1875 года было известно об экспансионистских планах Австро-Венгрии по поводу этих земель, а теперь русские хотят действовать вразрез договоренностям?
Война Турции и Сербии стала детонатором для настоящего взрыва русского общества. Вся Россия требовала вступления в войну с Османской империей, и ни Александр II, ни Горчаков не могли это игнорировать. Лишь редкие люди в правительстве и в элите сохранили голову. Вот, например, министр государственных имуществ Валуев: «Мы дошли до славянофильского онанизма. Вся Россия в бесплодной лихорадке… Все бредят южными славянами, не разбирая даже и не ведая, кто они». Или князь Вяземский: «Хороши сербы! Россия стряхнула с себя татарское иго, а после наполеоновское своими руками, а не хныкала и не попрошайничала помощи у соседей. Неужели мы своими боками, кровью своей, может быть, будущим благоденствием своим должны жертвовать для того, чтобы сербы здравствовали? Сербы – сербами, а русские – русскими. В том‑то и главная погрешность, главное недоразумение наше, что мы считаем себя более славянами, чем русскими. Русская кровь у нас на заднем плане, а впереди – славянолюбие».
В принципе, эти две позиции трудно признать неразумными. Как говорил профессор Преображенский в «Собачьем сердце», голодающих детей Германии мне, конечно, жалко, но денег не дам. Прежде всего, стоило понять, что Россия получит от поддержки восставших. Какие бонусы ее население получит. А ответ был прост – никаких. Просто потому, что братья-славяне были далеко, да и преследовали свои шкурные интересы, начиная эту войну. Мы ведь с вами обладаем послезнанием? После того как Россия открыла боевые действия против Турции, особенно в период плевненского сидения, сербский князь строго соблюдал формальный мир с Портой, ориентировался на советы из Вены и вовсе не спешил помогать своим русским заступникам. Милан преспокойно отсиживался в Белграде и ждал, чья же возьмет. Вступил князь в войну только в начале декабря 1877 года, когда ее исход был уже предрешен. Почему-то славянское братство в отношении России всегда играло только в одну сторону.
Часть IV
Ну и далее, чтобы далеко не ходить)
В разгар лета 1876 года Александр II и Горчаков предприняли-таки поездку в Вену, чтобы еще раз попытаться договориться по Восточному вопросу. По сути, именно на этой встрече Горчаков и Андраши договорились до следующего: по результатам войны с Турцией Австро-Венгрии должно было быть позволено оккупировать Боснию и Герцеговину, а так же, возможно, и часть турецкой Хорватии, Россия же получала в свою зону влияния Румынию, Болгарию, Фессалию и зону Проливов. Это решение не было оформлено отдельным протоколом, а было обговорено словами только Горчаковым и Андраши. По сути это был пакт. План Бисмарка сработал – Австро-Венгрия и Россия договорились о «Балканском наследстве», Германия же прикрывала все эти договоренности от возможных поползновений Англии. Об этом своевременно было сообщено Бисмарку как из Вены, так и из Петербурга. Ответ Бисмарка вселял большие надежды. Германия займет по отношению к России то же положение, которое Россия заняла в отношении Германии в 1870 году. Но при условии, если Россия не войдет в отдельные соглашения с Австро Венгрией и Англией за счет интересов Германии.
И теперь Александр II мог сосредоточиться на подготовке к войне с Турцией.
Но далее… иначе, как «танцы с конями», извините за жаргонизм, это не назвать. Горчаков боялся, что в Европе Россию после подобных планов будут считать агрессором. Поэтому, дабы избежать подобных обвинений, он сообщил, что Константинополь русские занимать не будут, и в случае войны объявят его «вольным городом»: «Константинополь с соответствующим районом должен быть нейтрализован и превращен в свободный порт под защитой и опекой Англии по примеру Ионических островов». Кто придумал этот идиотизм? Зачем, зачем допускать Англию на стратегическую территорию, где она сможет держать Россию за горло в узостях Босфора?
Дальше – больше. Если Горчаков и Александр думали, что Австро-Венгрия станет союзником России в борьбе с Турцией – они сильно ошибались. Слово военному министру Милютину: «Так же, как и в первом письме Франц Иосиф предоставляет России действовать одной и вступить в Болгарию, но не считает возможным обещать какое либо содействие со стороны Австрии, кроме только сохранения нейтралитета, и в этом смысле предлагает заключить секретный договор, причем довольно ясно дает понять, что Австро Венгрия и без всяких в отношении к нам обязательств воспользуется вступлением нашим в Болгарию, чтобы втихомолку прихватить себе Боснию». То есть Босния и Герцеговина – это плата за нейтралитет. Вена назначила свою цену. А что же хотела Россия? Это, может быть, вызовет шок у читателей, но… Петербург через уста Александра II после победы над Турцией предлагал созвать международный конгресс, где и решить судьбу завоеванных территорий. Трудно поверить, но это так! Результат такой политики князь Мещерский предсказал очень четко: «Россия, проливая свою кровь и издерживая деньги своего народа, спросит у Европы после войны: на каких условиях изволите приказать мне принять с почтением и преданностью мир от Турции?»
В этот момент, как ни странно, только Бисмарк проявил себя русским больше, нежели все руководство России. Послу Убри он сказал так: «Россия пойдет вперед, она должна идти; необходимо, чтобы она открыла пальбу. Россия должна подготовиться так, чтобы обеспечить себе успех, и не делать ни шагу вперед, не удостоверясь в возможности полной и блистательной победы. Я, вероятно, мобилизовал бы армию, не возвещая о том, не предупреждая Европу о намерении занять турецкие области <…> Теперь Россия должна действовать. Нельзя допустить, чтобы сказали, что она отступила перед турками».
Когда же посол сообщил, что русское правительство опасается реакции Европы, германский канцлер взорвался, и произнес слова, которые стоило бы выбить золотом в МИД Российской Федерации, чтобы запомнили, заучили их наизусть: «Когда Англия и Франция говорят сообща, то под именем Европы разумеют самих себя и как бы забывают о существовании других держав. Я знаю Россию, знаю Англию, знаю ту державу, к которой обращаюсь, но решительно не знаю того, что любят обозначать неясным термином Европа».
При этом стоит понять – Бисмарк, подталкивая Россию к блицкригу в Турции, не забывал и об интересах Берлина. Было понятно, что российские успехи настроят Британию против Петербурга, а, следовательно, союз Германии и России станет более крепким. Что немецкого канцлера вполне устраивало. В беседе 20 октября 1876 года с английским представителем Расселом Бисмарк высказал свое видение раздела Турции: «вся Турция со всеми ее народами» не стоит войны между великими державами. Австро Венгрия должна проявить благоразумие, чтобы сохранить нейтралитет в случае русского вторжения на Балканы, получив «право на оккупацию Боснии, тем временем Англия проявит мудрость, заняв Суэц и Египет… одновременно выжимая из России обещание оставить турок в Константинополе».
Таким образом, немецкий канцлер видел раздел Османской империи так: России – Болгария и Верхний Босфор, Австрии – Босния и Герцеговина, Англии – Египет, и, возможно, Крит. Сюда же стоит добавить и Францию, которой канцлер предлагал мандат в Сирии. При этом Бисмарк не исключал того, что Россия вполне может занять и Босфор, и Дарданеллы, ибо это в ее национальных интересах. Таким образом, в военном плане она обезопасит все побережье Черного моря, а в экономическом – не будет зависеть от Турции при вывозе хлеба в Европу. По мнению канцлера, такой раздел надолго бы удовлетворил все страны, и Англия с Россией, обживая новые рынки сбыта и коммуникации, перестали бы участвовать в союзах, направленных против Германии. Цитата: «для Австрии и Германии Россия менее опасна до тех пор, пока владеет Константинополем». Смысл ее понятен – англичане будут опасаться такого соседства, и Петербург с Лондоном основное свое внимание будут уделять Леванту, а не событиям в Европе. Германия же получала возможность, в случае чего, повторить свой поход на Францию без угрозы со стороны других стран.
То есть захват русскими Проливов был выгоден Германии. А был ли он выгоден России? На мой взгляд – однозначно да. Вместо строительства оборонительных крепостей по всему побережью Черного моря можно было бы сосредоточиться на усилении фортификаций Проливов, отпадал вопрос строительства большого флота на Черном море, а так же вопрос остановки экспорта зерна в Европу в случае каких-либо неожиданностей в Турции. Россия получала стабильный экспортный канал, а, следовательно – деньги, на которые бы могла провести модернизацию промышленности и сельскохозяйственного производства. С другой стороны, снижались траты на содержание причерноморских крепостей, и издержки на строительство флота.
Что касается возможного противостояния с Англией – следует понять, что в войне с Россией Британии нужен был бы сухопутный союзник, поскольку собственно армия Туманного Альбиона слишком мала. Кто мог им быть в той ситуации? Австрия и Германия в союзе с Россией. Франция – разгромлена. Мелкие страны ситуацию с сухопутными силами не улучшат. Получается – никто. Если же говорить об английском флоте – что он мог сделать без поддержки армии? Допустим даже, британским броненосцам удалось с боем миновать узости Дарданелл и Босфора, и войти в Черное море. Ну а дальше что? Самый простой вопрос – где они будут брать уголь? Как пополнять боеприпасы и воду? То есть даже при всей эфемерности форсирования Проливов вход британской эскадры в Черное море был входом в ловушку.
Как обычно, на самом интересном перекур до завтра)
Часть V
Небольшая добавочка, дабы завтра начать уже о другом.
Но может быть англичане могли что-то сделать на Балтике? Опять – нет. Ибо там к русскому флоту присоединялся германский, и возможно – датский (из-за давления Берлина на Копенгаген). Покушения на Дальнем Востоке сильно всполошили бы США, а американский флот в примерно 600 единиц нельзя было сбрасывать со счетов. Оставались какие-то одиночные акции, которые легко купировались бы захватом английских торговых кораблей в российских портах, чего Лондон безмерно боялся. И в Англии свою немощь в этом вопросе тоже осознавали. Вот цитата из депеши лорда Дерби, февраль 1878 года, то есть в самый разгар войны: «В случае силового вступления русских в Константинополь, мы решили отозвать посла и заявить, что пойдем на конференцию только после того, как оккупация прекратится. Во всех отношениях это наиболее решительный шаг, который мы могли предпринять…». Вот и все, что Англия могла бы противопоставить России на тот момент.
Но может быть Бисмарк мог заключить союз с Англией? Проблема в том, что канцлер знал цену британским обещаниям, и никаким посулам из Лондона не верил в принципе, основываясь на политике здравого смысла. Кроме того, на 1876-1877 годы Берлин стоял на распутье – кого взять в свои основные союзники, Вену или Петербург? И опять прагматизм – больше все-таки хотелось Петербург, потому как Россия банально сильнее Австро-Венгрии, да и нет у России в германском мире таких амбиций, как у Австрии: «Между Германией и Россией не существует такого расхождения интересов, которое заключало бы в себе неустранимые зародыши конфликтов и разрыва. Непосредственная угроза миру между Германией и Россией едва ли возможна иным путем, чем путем искусственного подстрекательства или в результате честолюбия немецких или русских военных вроде Скобелева, которые желают войны, чтобы отличиться прежде, чем слишком состарятся».
В общем, по всему выходило так, что русско-турецкая война и последующий раздел европейской части Турции будет для политики Германии и России определяющим.
Меж тем политика Горчакова продолжала быть путанной и лишенной какого-либо смысла. 30 сентября 1876 года русский кабинет обратился к Берлину с необычным вопросом — останется ли Германия нейтральной в случае, если Россия вынуждена будет вступить в войну с Австро‑Венгрией. Бисмарк был просто ошеломлен – он еще недавно, в мае, сообщил, что не допустит войны России с Австрией, и говорил о необходимости договориться. Причем из Петербурга пришло подтверждение того, что стороны достигли соглашения по Восточному вопросу. А теперь что получается? Россия собирается обмануть Австро-Венгрию и, наплевав на соглашения, решить Балканский раздел исключительно в свою пользу? И после этого надеяться, что ее будут воспринимать в дальнейшем, как нормального договороспособного союзника?
Ответ Бисмарка, если перевести его с дипломатического языка, на нормальный, выглядел примерно так: «не ссорьтесь с Австро‑Венгрией из-за Балкан и не заставляйте меня выбирать между Петербургом и Веной, удовлетворите балканские притязания Андраши и не забивайте себе голову этим романтическим славянофильским бредом; на Балканах у России есть только один вопрос, достойный ее национальных интересов, – проливы – вот им и занимайтесь; а как при этом нейтрализовать Англию – об этом давайте договариваться».
Проблема была в том, что об этом запросе узнали в Вене. Не от Бисмарка, а от… русских. Позже эта информация сыграет роковую роль.
Часть VI
Итак, Россия выступила на тропу войны.
Проблема была в том, что для войны с Турцией (без наличия флота на Черном море, который, несмотря на отмену Парижского договора в 1871 году, так и не начали строить) нужна была сухопутная граница. Которой не было. Следовательно, необходимо было договориться с Румынией. Удивительное дело, вопрос о войне поднимался с 1875 года, на дворе февраль 1877-го, но о Румынии не вспоминали вообще! Дошло до того, что марте 1877 года Бухарест предложил Порте предоставить ей полную независимость «в обмен на запрет русским войскам проходить через ее территорию». Только в 20-х числах марта взялись за голову и послали князю Карлу переговорщиков. С Румынией смогли договориться только 16 апреля 1877 года, за неделю до начала военных действий!
Что касается военной составляющей – изначально план, составленный военным министром Милютиным и начальником Главного штаба Обручевым, был хорош. В отличие от прошлых русско-турецких войн предлагалось форсировать Дунай в районе Систово (ныне Свиштов), против четырехугольника крепостей Силистрия-Шумла-Варна-Рущук поставить мощный заслон из двух корпусов (60 тысяч человек), отрезав их от основной части турецких войск, и развивать наступление за Балканский хребет. В случае подхода армии Осман-паши из Сербии (район Видина) – так же выставить заслон в районе Плевны и Никополя, дабы удержать переправы в Систово и обеспечить себе связь с Россией. По сути это должен был быть молниеносный блицкриг. План был построен на очень точном расчете – турецкая армия между Балканским хребтом и Константинополем не превышала 13 тысяч человек, на направление же главного удара Россия должна была ввести 60 тысяч человек. Еще 120 тысяч обеспечивали фланги. Война по подсчетам Обручева должна была занять 3-4 месяца. Начало было многообещающим. Взяли крупную железнодорожную станцию Тырново.
Но далее мифическое беспокойство за коммуникации взяло верх, и на переднем краю оказался только Передовой отряд Гурко – 5800 солдат и 3700 конницы. Несмотря на столь скромные силы Гурко смог захватить Стара-Загору, Нова-Загору, оседлать Шипкинский перевал и обеспечить проход через Балканский хребет. Казалось бы – надо усилить Передовой отряд и идти вперед, выставив по флангам заслоны. Однако вскоре у Передового отряда начали отбирать соединения. Зачем – непонятно совершенно. Напрасно Гурко вполне логично излагал свою позицию: «Стоя на месте, мы ничего не достигнем, напротив рискуем все потерять: турки несомненно опомнятся от страха… и, перейдя в наступление в значительно превосходных силах, без сомнения, вытеснят нас из долины Тунджи. Напротив того, перейдя тотчас в дальнейшее наступление, мы имеем шанс нанести туркам еще несколько поражений и во всяком случае можем отодвинуть их дальше от проходов и тем выиграть время. При дурном же исходе наступления, отряд, пользуясь превосходством в кавалерии, всегда может благополучно отойти к Казанлыку и перейти к пассивной обороне Шипкинского перевала». Его просто не слушали.
А вскоре, после подхода армии Осман-паши (11-12 тысяч человек) из Видина (граница Сербии и Румынии) к Плевне русская стратегия была полностью пересмотрена, и войска увязли в осаде Плевны. Кстати, весь плевенский узел был бы невозможен, если бы в войну вступили сербы, сковав войска Османа-паши. Но князь Милош, восемь месяцев назад моливший Россию и конкретно Александра II, о помощи, сидел тихонько и не отсвечивал. Ибо воевать до тех пор, пока не определится победитель, совершенно не собирался. Это к вопросу о славянском братстве.
Но продолжим. Осман-паша сделал рывок, совершенно незамеченный Криденером (хотя румыны о нем сообщили), и появился под стенами Плевны. Русские полководцы были обескуражены. В своих рапортах они завысили силы Османа раз в шесть (считали, что у него 60 тысяч штыков и сабель), и срочно начали пересматривать стратегию. При этом согласились на изменение собственного плана и Обручев, и Милютин. Хотя достаточно было прикрыть плевенское направление одним из двух корпусов и продолжить наступление за Балканский хребет. Тем, кто хочет подробностей причин и хода осады Плевны, а так же оценки изменения предвоенных планов – рекомендую книгу Игоря Козлова «По следам «Турецкого гамбита», или Русская «полупобеда» 1878 года». Осада Плевны затянулась на пять месяцев, и подобное промедление явно ухудшило дипломатическую ситуацию для России.
После разгрома Осман-паши, русские войска подошли к Стамбулу, и дальше… опять началось невообразимое.
Часть VII
HMS Alexandra
Как просрать всё, имея на руках, все карты.
Итак, Плевна взята, русские наконец-то отказались от крепостной стратегии, 25 декабря 1877 года Гурко начал наступление (которое при должной поддержке мог начать в середине июня), русские вышли на стратегический простор, взяли Адрианополь и подошли к Константинополю. 12 декабря 1877 года Османская империя обратилась к великим державам с просьбой о посредничестве в мирных переговорах. При этом все европейские державы отвергли это предложение. Германия и Австро-Венгрия – поскольку были союзниками России, Франция – поскольку опасалась Германии, Англия – просто потому, что ничего не могла изменить, не имела сил для этого. В декабре же объявила войну Турции и Сербия.
Петербург сел за составление ультиматума туркам, и 16 декабря разослал его на согласование кабинетам Берлина и Вены. Наверное, Андраши был просто ошарашен, когда раскрыл конверт и прочитал пункт номер 2: «Босния и Герцеговина будут реорганизованы соответственно указаниям Константинопольской конференции. От Австро‑Венгрии, как державы пограничной и непосредственно заинтересованной, будет зависеть обеспечение контроля и участия в управлении, аналогичных тем, что Россия осуществляет в Болгарии, в целях введения и нормального функционирования учреждений, которыми эти провинции будут снабжены». И чисто по-человечески австрийского главу МИДа можно понять – ведь договаривались же, что и как, какая Конференция, и какие указания по поводу Боснии и Герцеговины? Русские же обещали совершенно другое!
Запросили Петербург. На что Горчаков ничтоже сумняшеся им ответил, что Боснию и Герцеговину они могут аннексировать только в случае распада Османской империи. Это вообще ключевой момент всей дипломатической истории русско-турецкой войны 1877-1878 годов. Более того, это ключевой момент для понимания, почему пути Германии и России разошлись. Россия по сути кинула своего партнера, причем подставила этим самым и Бисмарка, который давил на Вену в июне 1876 года, говоря, что России надо доверять, и что раздел сфер влияния на Балканах и в австрийских, и в русских интересах. По сути, этим действием Горчаков подставил Россию, он как бы сказал Австрии, что «нам нужен мир; желательно весь». Кто-то скажет, что это месть за 1854 год, когда Австрия предала Петербург. Не спорю. Но мстить тоже нужно с умом. На деле сейчас многое зависело от позиции Вены. Она прикрывала западный фланг российской армии, рвущейся к Стамбулу, и цементировала русские приобретения.
Ответ Вены был жесток, но абсолютно логичен. Австро-Венгрия теперь была против оккупации русскими Болгарии, и против взятия русскими Константинополя. Естественно, этим воспользовалась Англия. Наконец-то монолит сухопутных держав дал трещину! И 23 января 1878 года в Безикскую бухту недалеко от входа в Дарданеллы была отправлена эскадра Джеффри Хорнби в составе броненосцев «Alexandra», «Agincourt», «Sultan», «Temereire», «Swiffsure», «Rupert», «Hotspur», «Ruby», «Salamis». Кроме того, ожидали еще подхода «Devastation», «Raleigh», «Achilles». Проблема была в том, что русские находились слишком близко к Проливам, и британцы, рассуждая, как бы они поступили на месте русских, думали, что русская армия уже установила многочисленные батареи на обоих берегах. Более того, очень взволновала Хорнби телеграмма из Стамбула, что русские потребовали передать им весь турецкий флот, а это, на минуточку, 4 довольно новых броненосца! Получалось, что у России перед войной не было Черноморского флота вообще, а тут вдруг они становятся счастливыми обладателями линейных кораблей, который могут очень пригодиться для обороны дарданельских и босфорских узостей!
25 января 1878 года эскадра осторожно двинулась в Чанак-кале, но после пары выстрелов из крепости Чанак быстро отвернула назад и вернулась в Безикскую бухту. Это позволило одному американскому репортеру опубликовать шуточное объявление: «Срочно! Важно! На переходе из Дарданелл в Мраморное море потерялась британская эскадра. Нашедшим просьба срочно сообщить в Лондон, на Даунинг-стрит. Вознаграждение гарантируется!».
В оправдание Хорнби писал 2 февраля – «мы должны помнить, что Россия в 1878 очень отличается от России в 1854». Кроме того, «у нас на суше не будет союзников, исключая, возможно, иррегулярные турецкие войска…».
9 февраля Хорнби повторил попытку прохода Дарданелл, и к его удивлению, узнал, что комендант Чанака не предупрежден о пропуске британской эскадры к Константинополю. Пришлось выяснять все еще сутки, когда наконец разобрались – султан, напуганный русскими, находящимися в 25 км от Стамбула, постановил – фирмана на проход не выдавать, но если пройдут – пропустить, и при этом заявить о нарушении норм права. Лорд Солсбери отметил 10-го: «Если после всего происшедшего флот еще раз вернется в Безикский залив, наше положение станет смехотворным». Лишь 13 февраля 1878 года эскадра Хорнби вошла в Дарданеллы. Как мы видим – у русских было 22 дня, чтобы укрепить Проливы и не допустить туда английские корабли. Хотя разгрузить один обычный минный транспорт с 200 минами – дело тройки часов. Знаете почему отказались? Потому что «идея заграждения Босфора минами не была встречена полным сочувствием со стороны начальника штаба на том основании, что предпринимаемые для этого меры могут помешать успешному окончанию мирных переговоров»! Но ничего не было сделано. Это какой-то сюрреализм.
Словно в насмешку, при проходе Дарданелл флагман Хорнби «Alexandra» сел на мель. Если бы на тот момент там была хотя бы четырехпушечная батарея полевых орудий – ох и не сладко пришлось бы британскому броненосцу! Больше всех удивил глава британского МИДа лорд Дерби: он отправил в Петербург телеграмму, в которой выражал «искреннюю надежду правительства ее величества на то, что российское правительство не предпримет каких-либо передвижений войск в направлении Галлиполи, так как это угрожало бы коммуникациям английского флота». Такой вежливый английский юмор – мы пришли вам немножечко поугрожать главным калибром, но вы пожалуйста нас не запирайте в ловушке, а то мы немножечко утонем.
Но вернемся к Хорнби. «Agincout» и «Swiftsure» были оставлены у Дарданелл, а «Alexandra», «Sultan», «Temeraire» и «Achilles» 15 февраля кинули якорь у Принцевых островов в Мраморном море. Одновременно с этим Парламент Великобритании проголосовал за резкое увеличение военного бюджета, который в 1878 году должен был составить 27 090 750 фунтов стерлингов, из них – 10 978 592 фунтов на флот, и 14 607 445 фунтов на армию. Правда парламентарии заложили тут для правительства неприятный сюрприз – если эти деньги не будут потрачены до 31 марта 1878 года, то их надо будет вернуть в бюджет. Что же представляла из себя британская армия после реформ Кардвела? Общая численность – 134 тысячи штыков, сведенных в 200 батальонов, 24000 человек в артиллерийском корпусе и 2900 инженеров. Из этого количества 26000 солдат находилось в Индии, часть была размещена по заморским колониям, или на островах типа Мэн или Гернси, часть просто преклонного возраста, или больны, поэтому в заморскую экспедицию англичане могли послать не более 60-70 тысяч человек. И это очень оптимистичная оценка. Сами англичане считали, что смогут перебросить в Галлиопли не более 36000 штыков к концу июня, то есть через 5 месяцев!
Для справки – списочная численность русской армии, вступившей в войну с Турцией, составляла 257 215 человек. На январь 1878 года на турецком театре военных действий было 170-190 тысяч штыков. Непосредственно под Константинополем – 72 тысячи штыков и сабель, но они легко могли быть усилены в течение десяти дней. Как мы видим – ситуация со времен Крымской не особо поменялась, и явно было то, что британская армия такой численности не сможет переломить ситуацию в свою пользу. Но может быть объединение с турецкой армией позволяло резко улучшить это соотношение? На февраль 1878 года боеспособные турецкие войска можно оценить в 22-28 тысяч человек, то даже после объединения с турками совокупная численность англо-турецких войск была меньше русских в два раза. Кроме того, по оценкам Адмиралтейства, для переброски английской армии в Галлиполи требовалось как минимум два месяца. Понятно, что русские в этом случае времени бы не теряли, и основательно укрепили позиции. Следовательно англичане в гипотетической войне просто не имели шансов.
Еще хуже ситуация обстояла с флотом. Эскадра Хорнби (8 броненосцев) – это фактически самые новые и самые сильные корабли. Всё остальное – уже просто устаревшие броненосцы и мониторы с сомнительной мореходностью. В то же самое время против гипотетической экспедиции в Балтику Германия и Россия могли выставить отличнейшие броненосные фрегаты типа «Пройссен» и «Кайзер Вильгельм», имевшие на вооружении 240-мм крупповские пушки, броненосец «Петр Великий», 5 броненосных фрегатов, прилично защищенные батареи типа «Не тронь меня» и шесть броненосных лодок типа «Адмирал» и «Русалка». Это не считая береговых батарей.
Таким образом, даже при желании не могла Англия военным путем изменить благоприятную для России обстановку. Но она могла это сделать в дипломатии. И сделала. Прежде всего, Дерби заявил Шувалову, что ввод русских войск в Константинополь вызовет объявление войны Англией. Дерби блефовал. Он знал, что достать военным способом на данный момент Россию он не может. Но блеф подействовал. Однако пока английский кабинет об этом не знал, и начал переговоры с… Австро-Венгрией. Андраши начал игру с Лондоном, надеясь одновременно и выторговать себе преференции от Дерби, и отомстить России за предательство.
Часть VIII
Репродукция гравюры неизвестного художника «Подписание мирного договора между Россией и Турцией в Сан-Стефано в 1878 году».
Не знаю, нравится или нет, но продолжаем) Как показывает эта часть — нет такой ситуации, которую бы наш МИД не смог ухудшить)
Россия же начала сдавать позиции. Из дневника Милютина за 15 февраля 1878 года (в это время Хорнби бросил якорь в Мраморном море): «Сегодня согласно с поданным мной мнением, еще раз сделана уступка перед Англией: несмотря на нарушение с ее стороны нейтралитета, снова сделано заявление в Лондоне, что мы все-таки не займем Галлиполи, если только англичане не высадятся ни на одном пункте берега, ни европейского, ни азиатского». Русская же дипломатия запуталась совсем. Вот граф Игнатьев пишет тогда же, 15-го числа: «Ввиду того, что вопросы европейского значения включены в наши прямые соглашения с Портой, мы в принципе не могли отказаться от конференции. Мы имели право рассчитывать на большую справедливость, чем на это позволяют в настоящее время надеяться признаки. <…> Ускорьте исход переговоров, чтобы, когда откроется конференция, она оказалась бы перед лицом свершившихся фактов; особенно твердо стойте на своем во всем, что касается Болгарии». Вопрос, на который Игнатьев уже не ответит – а на черта вообще было обещать какую-то конференцию? Да и почему вообще в феврале 1878 года было не отказаться от нее, договорившись с султаном напрямую? Одни вопросы, нет ответов.
И это в тот момент, когда почти все были уверены – Россия достигла своего. Так, берлинский корреспондент в тот же день сообщил, что «султан готовится перебраться на азиатский берег Босфора». К взрыву были подготовлены крупнейшие здания султанской столицы, в том числе Святая София. 16 февраля константинопольский корреспондент «Таймс» писал: «Русские начали движение с целью непосредственной оккупации окрестностей Константинополя. Они разместятся в казармах за его стенами».
17 февраля эскадра Хорнби зашла в Босфор, остановившись у Тузлы. 20 февраля русские предъявили султану ультиматум – если он не примет русских предложений о мире, но они занимают Сан-Стефано, и начинают движение к турецкой столице. Россия потребовала передать ей весь турецкий флот и выделила 30 тысяч штыков для вступления в Стамбул. Дерби обратился к Хорнби с просьбой начать атаку русских, но адмирал сообщил, что не станет входить в мышеловку Константинополя. И именно 20 февраля Дерби пишет ту фразу, которую мы уже упоминали: «В случае силового вступления русских в Константинополь, – писал Дерби, – мы решили отозвать посла и заявить, что пойдем на конференцию только после того, как оккупация прекратится. Во всех отношениях это наиболее решительный шаг, который мы могли предпринять…». Еще раз – это признание главы МИДа Британии после всесторонней оценки ситуации. Вывод прост – Англия на тот момент ничем не могла помешать России. Но проблема была в головах Горчакова и Александра II. Ибо 3 марта 1878 года был подписан Сан-Стефанский мирный договор.
Если мы его прочитаем, и вспомним то, о чем говорили подробно в начале части, то удивленно поднимем брови. Согласно статьям Сан-Стефанского мира Сербия и Черногория провозглашались полностью независимыми государствами. Болгария становилась автономным княжеством. Также получали автономию Босния и Герцеговина. К России возвращалась часть Бессарабии, отторгнутая от нее в 1856 году, на Кавказе к российским владениям присоединялись крепости Ардаган, Батум, Баязет, Карс. Османская империя должна была выплатить 310 миллионов рублей контрибуции.
А как же договор с Веной, спросите вы? А вот так. Про него предпочли «забыть», что в скором времени больно аукнулось России.
Территориальные же требования России привели в замешательство даже Бисмарка. То есть русские согласно Сан-Стефанскому договору забирают… южную часть Бессарабии, принадлежащую Румынии? Извините, но зачем тогда воевать с Турцией? Если вы хотите отторгнуть территории у Румынии, значит надо воевать с Румынией! Но об этом позже. А что Проливы? Двадцать четвертая статья Сан‑Стефанского договора упоминала только о беспрепятственном проходе через проливы торговых судов нейтральных государств в мирное и военное время. То есть это положение подтвердило статьи Парижского мира 1856 года.
По условиям договора в Европе за Турцией оставались: район от Адрианополя до Константинополя и от Мидии на Черном море до Деде‑Агача на Эгейском, Албания, Фессалия, Эпир, Солунь (Салоники) и Босния с Герцеговиной (последние на правах автономии). Гигантские территории отдавались Болгарии, которая стала одномоментно «страной двух морей», распростершись от Черного моря до Эгейского.
Кто был недоволен договором?
- Румыния. Мало того, что у нее отторгали часть территорий (правда, компенсировали их на западе), но под боком у нее возникало сильное автономное княжество, которое становилось их конкурентом в регионе.
- Австро-Венгрия. Понятно, что из-за вопроса Боснии и Герцеговины.
- Англия. Просто потому, что на тот момент ее политика была антироссийской. Ах да, она дождалась наконец-то себе сухопутного союзника в Европе, коим стала обиженная Австрия.
- Франция. Как главная обиженная на том «празднике жизни». У Парижа были свои, и очень старые, интересы в регионе, которые мир в Сан-Стефано вообще не учитывал.
- Германия. Она гарантировала чистоту сделки между Веной и Петербургом, а Петербург сделку провалил полностью.
Часть IX
В последней статье Махова изображение «битое», потому позволил себе вольность в выборе последней иллюстрации.
Конечная. Поезд дальше не идет) Ответ на вопрос «Кто виноват?» — в типично российской традиции.)
Проблема даже не в недовольных. Сразу после заключения Сан-Стефанского договора Россия объявила о… созыве конгресса ведущих мировых держав по итогам войны. Столицей конгресса был выбран Берлин с Бисмарком в роли арбитра.
Понимая, что российская дипломатия круто опростоволосилась, Горчаков писал Андраши, что «он не возражал бы против окупации» Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией. Вена не оценила подобной жертвенности, мол, если вы хотите, то конечно. Андраши был последователен – существовал договор, Россия его нарушила. Со специальной миссией в Вену был послан Игнатьев, которому Андраши огласил свои требования, теперь уже гораздо более жесткие:
- Австро‑Венгрия занимает Боснию, Герцеговину с учетом ее южных округов;
- граница Черногории изменяется так, что она лишается выхода на побережье Адриатики;
- территориальные приобретения Сербии со стороны Боснии и Старой Сербии сокращаются, взамен она получает Вранью и Тырновац;
- из состава Болгарии исключается Македония, а южная болгарская граница отодвигается от Адрианополя;
- срок оккупации Болгарии русскими войсками сокращается с двух лет до шести месяцев.
Россия эти предложения отвергла. В результате на Берлинском конгрессе на Россию давили согласовано Англия, Австро-Венгрия, Франция (sic! — на минуточку, это та самая Франция, за которую мы пошли на обострение отношений с Бисмарком в 1875-м!!!) и Турция. По сути, союзником России остался только… Бисмарк. Он говорил: «Германия никому не станет навязывать своих взглядов, не будет разыгрывать из себя третейского судью, а ограничится ролью честного маклера, желающего, чтобы между спорящими сторонами действительно состоялось соглашение». Он уже просто втолковывал твердолобым Горчакову и Александру: «Англия встревожена не на шутку и серьезно помышляет о вооруженном сопротивлении видам России. Если русский двор изменил свои намерения и хочет воспользоваться обстоятельствами, чтобы окончательно разрешить Восточный вопрос, пусть Россия возьмет и удержит за собой Константинополь; Германия не будет этому противиться. Приобретение это усилит положение России для защиты и ослабит его для нападения. Но если император Александр и его канцлер предпочитают мирную развязку, то единственное средство избежать войны – немедленное созвание конференции. Ввиду ее России следовало бы сделать все от нее зависящее, чтобы удовлетворить Австрию». Однако этому совету никто не последовал.
В отчаяньи немецкий канцлер заявил Убри: «В сущности, я всегда думал, что вам нужно только несколько бунчуков пашей, да победная пальба в Москве!». Бисмарк просто не мог понять, почему он, канцлер Германии, печется о русских интересах больше, чем сами русские?
Тем временем посол Шувалов, отъезжающий в Берлин, поинтересовался у Дерби, чего же хотят англичане? «Шувалов говорил, – писал Дерби, – что ему сложно определить, чего хочет Англия. Претензии Австрии к договору понятны, но наши – нет. Я отвечал, что проблема состоит в том, что мы сами не знаем, чего хотим…». Классическая позиция: «А Баба-Яга против!».
Словно в насмешку, Румыния, узнав о статье 8-й Сан-Стефанского договора (согласно которой русские оккупационные войска в Болгарии должны были сохранять связь с Россией через Румынию и порты Варна и Бургас) запретила пользоваться своими портами, и запросила поддержку Австрии и Англии. Причина проста – отторжение Южной Бессарабии. К тому же Румынию даже не пригласили на Берлинский конгресс. А она, как-никак, держава-победительница в этой войне.
Конгресс в Берлине открылся 13 июня 1878 года. Россию представлял бывший посол в Лондоне граф Шувалов. Председателем был Бисмарк. Понятно, что Биконсфильд (Англия) и Андраши (Австро-Венгря) выступили против России единым фронтом. Милютин в сердцах записал в своем дневнике: «Андраши, Биконсфилд открыто, цинически заявляют, что им решительно все равно, какая судьба постигнет тот или другой христианский народ, лишь бы отстоять собственные интересы своей страны. <…> Вся Европа оказывается против нас, даже в таких вопросах, в которых мы с уверенностью рассчитывали на поддержку других». Странные люда, правда? Борются за интересы своей страны, а не за мир во всем мире, не за счастье сербов или боснийцев. Одно слово – нелюди. Смешно, но Батум, с которым Горчаков уже практически попрощался, попал нам в руки благодаря Англии. Англичане в Берлине показали мастер-класс в дипломатии.
- Англия заключает с Турцией соглашение о территориальной целостности Турции в Азии.
- Подписывает секретный протокол, согласно которому любой захват турецких владений Россией в Азии будет для Англии считаться неприемлемым, и Англия будет употреблять все силы, чтобы его вернуть (так красиво выкрутились из того, что войну объявлять необязательно, а сотрясание воздуха ничего не стоит — за это дипломаты и так зарплату получают).
- Самое главное — в случае присоединения хоть какой-нибудь турецкой территории к России Англия для защиты христианского населения вводит свои войска на Кипр.
На Берлинском конгрессе виконт Биконсфильд говорит Шувалову и Бисмарку, что он не против присоединения Батума к Российской империи, если ему при этом дадут статус вольного порта. Россия в экстазе вводит свои войска в Батум, а Англия…
А Англия согласно секретному соглашению с Турцией вводит свои войска на Кипр и просто Кипр захватывает. Ах да, еще потом устраивает перед ничего не понимающими нашими дипломатами пару истерик, почему мы захватили Батум. Приличия соблюдены, все силы употреблены, и «Кипр — наш!». Классика!
России же из-за ранее допущенных ошибок, из-за невыполнения договоров, из-за неумения бороться за национальные интересы приходилось отступать шаг за шагом. Причем вскоре к коалиции Австрии и Англии присоединилась и Франция. Да-да, та самая, за которую мы грозили Берлину войной в 1875-м. За русские же интересы боролся… Бисмарк.
13 июля 1878 года конгресс был закончен. Владения Болгарии были урезаны наполовину. Отдельно создали Македонию. Сербии так же отдали часть земель Болгарии. Австро-Венгрия получила право на оккупацию Боснии и Герцеговины. Россия возвращала Турции Баязет, но удерживала за собой Карс, Батум и Южную Бессарабию.
В отношении проливов Босфор и Дарданеллы конгресс подтвердил их режим, установленный Парижским договором 1856 года и Лондонской конвенцией 1871 года.
Как мы понимаем, основную вину за такой результат войны несут непосредственно царь Александр II и его министр иностранных дел Горчаков. Но.. в России обвинили в провале на Берлинском конгрессе Бисмарка. Бисмарка, который предлагал России в 1876 году 100-тысячную армию, если Россия официально откажется от поддержки Франции! Но Горчаков тогда прикинулся глухим.
Собственно именно этот факт более всего и возмутил немецкого канцлера. И начался дрейф Берлина к более тесному сотрудничеству именно с Веной, которая теперь становилась для Германии основным партнером. А Петербург ударили по самому больному месту – по кошельку. Германия в 1879 году ввела протекционистские тарифы на зерно, главный экспортный товар России, защищая собственного производителя. В ответ русские перекинули войска на германскую границу, что сильно встревожило канцлера, и он так же начал усиливать наряд на восточных границах. 7 октября 1879 года в Вене был заключен секретный австро‑германский оборонительный договор, носивший явно антироссийский характер. Бисмарк писал: «Предлагаю кому угодно указать мне хоть на одно русское предложение, которого бы я не принял за эти три критические года. Но князь Горчаков странно относится к своим союзникам. Для него существуют лишь вассалы; когда они думают, что поступили хорошо и заслужили слово поощрения, он дает им чувствовать, что они слишком медленно поднимались на лестницу. Мне даже не раз предлагали поддержать в Вене или в Лондоне русские требования, не уведомивши предварительно, в чем они состоят».
Между странами пробежала полоса отчуждения, и вскоре (1884 год), в пику Берлину, Россия начала искать союза с Парижем. Немецкие кредиты в русской экономике сменились на французские, и обе страны начали свой путь к конфронтации, который закончился двумя мировыми бойнями в XX веке. И именно русско-турецкая война 1877-1878 годов стала той точкой, после которой Россия и Пруссия-Германия разошлись в разные стороны. Получилось, что Россия своими руками создала объединенную Германию, и своими же руками эту Германию сделала своим главным геополитическим врагом в XX веке, хотя выгод от союза двух стран было бы гораздо больше и для Берлина, и для Петербурга.
george_rooke (Сергей Махов)
