«Глаголь» над Балтикой. Глава 29 и 30

Николай Оттович фон Эссен, выйдя на мостик, довольно жмурился на утреннем солнце, словно умудренный жизнью старый кот, обнаруживший бесхозную крынку свежайшей сметаны. Он рискнул, и он выиграл.

Еще вечером прошлого дня командующий Балтфлотом получил донесения о результатах сражения, состоявшемся в Ирбенском проливе. Ферзен выложился на полную катушку, но немцы все же вторглись в Рижский залив, и тем самым разделили свои силы. Эссен был уверен в том, что немцы притащили к Моонзунду не четыре, а восемь дредноутов, но увидел свой шанс в том, что, пытаясь прорубить себе дорогу в Рижский залив немцам поневоле придется разделиться. Как они это сделают, Николай Оттович не знал, но надеялся, что сможет ввести в бой первую бригаду линкоров против одного немецкого дивизиона – четыре против четырех. С учетом некоторого качественного превосходства «Севастополей» над «Нассау» и «Гельголандами», такая вылазка имела все шансы на успех. Решительное противодействие могло отогнать немцев от Рижского залива, а если повезет, то быть может удастся утопить один, а если помечтать, то и два вражеских дредноута. Вот это была бы победа! Что до Ставки… ни одно сообщение пока не говорило прямо о том, что в операции участвует больше четырех вражеских дредноутов, следовательно, формально фон Эссен оставался в своем праве.

Николай Оттович окинул взглядом палубу «Полтавы». Запах сгоревшего пороха все еще стоял в воздухе, но на корме больше не наблюдалось ни пламени, ни сильного задымления – разве что слегка чадило. Аварийные дивизионы заканчивали свою работу. Его флагман, получив семь 280-мм снарядов, тем не менее, существенных повреждений не имел. Удар в бронепояс, вдавивший бронеплиту на пару десятков сантиметров вызвал незначительную фильтрацию воды, но это некритично. Еще один снаряд изувечил мостик на средней трубе, однако саму трубу лишь посекло осколками, и тяга практически не упала. Два попадания в корму вызвали пожар, но с ним сейчас заканчивали и серьезного там не пострадало. Пятый снаряд разорвался на палубе бака и расклепал, зараза такая, якорную цепь, так что левого якоря линкор лишился. Отписывайся теперь тридцатью бумажками, что имущество потеряно «от неизбежных в бою случайностей», а не продано на привозе из-под полы по самой сходной цене… Эссен улыбнулся собственной шутке. Да и в любом случае, бумагу переводить не ему, а командиру корабля.

Шестой снаряд скользнул по башне главного калибра, но ничего не повредил, и только восьмое попадание оказалось весьма неприятным – снаряд пробил каземат 120-мм орудия и разорвался, погубив весь расчет. Еще в линкор попало несколько 150-мм снарядов, но вреда от них не было практически никакого. «Севастополь» доложился о пяти попаданиях, также не повлиявших на его боеспособность, «Гангут» — об одном и это было все. Николай Оттович перевел взгляд на германские корабли.

От «Позена» осталась только фок мачта, сиротливо торчавшая из воды. Превратившийся в металлолом «Вестфален» сидел в воде по верхнюю палубу: ушел бы и глубже, если бы не мель, на которую он выскочил, когда один из попавших в него снарядов перебил рулевое управление. Останки корабля полыхали по всей длине той части корпуса и надстроек, которые пребывали над водой, иссиня-черный дым широченным столбом устремился в небо, и во всем этом что-то периодически взрывалось, искрило и пламенело. На языке крутились поэтические сравнения с огненными ладьями викингов, уносящих своих воинов в Валгаллу, но на деле все это выглядело каким-то надругательством над телом некогда могучего корабля.

Первая бригада нанесла удар с каких-то тридцати семи кабельтов и корабли кайзера угодили под накрытия со второго-третьего залпа. Они, конечно, пытались отвечать и маневрировать, сбивая прицел, но Николай Оттович, зная, что на таких дистанциях и германские и русские снаряды будут шить вражескую броню едва ли не на оба борта, пошел на сближение. Осторожничать, разрывая дистанцию, не имело смысла, правильнее было задавить немцев градом снарядов.

Это оказалось верной тактикой, и вскоре каждый залп «Севастополей» давал по одному, два, а иной раз и три попадания, «Позен» и «Вестфален» пытались отвечать тем же, но преимущество дредноутов фон Эссена было слишком велико. Беглый огонь в упор быстро превращал германские корабли в грандиозные руины, наполненные пламенем и изувеченными трупами экипажей. Их орудия замолкали одно за другим.

Все было кончено за какие-то четверть часа.

Эссен хотел было бросить в атаку свои эсминцы, но тут на них самих навалилась немецкая мелочь, а когда с ней расправились, останки германских дредноутов уже не заслуживали торпед. Всего в отряде контр-адмирала Гадецкого было четыре легких крейсера и тридцать три эсминца, но подорвавшийся на мине «Бремен» ушел домой, а два легких крейсера и восемнадцать эсминцев вместе с «Нассау» и «Рейнландом» потрошили Рижский залив. Оставшимся немцам четырех русских крейсеров при девяти эсминцах хватило с лихвой, так что в ходе скоротечного боя два германских миноносца пошли ко дну и еще несколько оказались сильно повреждены. Видя, что помочь своим линкорам они не смогут (помогать было уже некому) легкие германские корабли вышли из боя и отступили на большой скорости. Фон Эссен распорядился их не преследовать: его больше интересовал неприятель по ту сторону минных заграждений

Выполняя приказ ныне покойного командующего, «Нассау» и «Рейнланд» встречали утро неподалеку от входа на протраленный фарватер, откуда и наблюдали скоротечный утренний бой по ту сторону минных заграждений. Поняв, что «Позен» и «Вестфален» угодили в беду, они ринулись было на выручку, но, конечно же, не успели. А когда до командиров дошло, что русские сейчас атакуют их самих, они быстро отступили обратно в Рижский залив. Фон Эссен смотрел на них, как лиса на виноград, но близок локоть, да не укусишь. Николай Оттович не сомневался в том, что смог бы пробиться в Рижский и раскатать остатки второго линейного дивизиона, но что, если в разгар прорыва появятся «Гельголанды»? Нет, так дело не пойдет.

В том, что немецкий командующий операцией знает о русской атаке, Эссен не сомневался ни секунды, а значит, сейчас он наверняка спешит своим на выручку. Но дожидаться первого дивизиона линкоров хохзеефлотте у Ирбен никакого смысла нет, потому что бой будет жарким, и совсем не нужно, чтобы в ходе него на подмогу главным германским силам пришли «Нассау» и «Рейнланд». Пока они сидят в Рижском, прикрытые от нас нашими же минными заграждениями, и будут там сидеть тихо. Но как только увидят, что мы связаны боем – выйдут обязательно. «Я бы на их месте точно вышел» — подумал про себя Николай Оттович.

«А вот если мы сейчас уйдем полным ходом в направлении главных сил противника» — размышлял фон Эссен: «То тем самым зададим сидящим в Рижском кораблям интеррресную задачку. То ли мы ушли, то ли имитировали уход, чтобы их выманить… Поэтому они наверняка сперва отправят в море дозор, с тем, чтобы убедиться в отсутствии засады, и лишь после этого начнут выводить дредноуты. Это задержит их часа на полтора, может и больше, потом нас еще догнать надо, а рискнут ли они нас преследовать, увидев то, что мы сделали с половиной их дивизиона? Да к тому же они во всяком случае тихоходнее нас. В общем к драке с «Гельголандами» они не поспеют. А не найдем «Гельголанды» – можно вернуться и попробовать добить этих.»

Оставался последний вопрос – что делать с кораблями Бахирева? Оставить их у Даго, или все же вызвать к себе? Ходу им до эскадры фон Эссена будет часа четыре- четыре с половиной, но ведь это время можно и сократить, если двигаться им навстречу. Нет, все же слишком опасно. Если по несчастливой случайности Бахирев наткнется на германские дредноуты, его разорвут на куски столь же быстро, как первая бригада только что уничтожила «Позен» и «Вестфален».

С другой стороны, что если вывести Бахирева к Дагерорту? Оттуда до Ирбен ему будет три часа полным ходом, немцам там, опять же, делать нечего, а если вдруг и Бахирев и заметит кого – успеет отступить в Финский залив.

— Ну что, господа, не устали? – спросил он у вышедших к нему на мостик офицеров, и продолжил, не дожидаясь ответа:

— Что ж, пойдемте тогда поищем еще приключений. Мы неплохо наподдали немцам, хвалю, но ведь можно и повторить.

— Между первой и второй промежуток небольшой – не удержался от плоской шутки командир «Полтавы».

— Что ж, тоже верно. Тогда слушай мою команду…

***

Эрхард Шмидт с трудом сохранял невозмутимость. Битва была проиграна. Даже если ему удастся без каких-либо новых потерь полностью уничтожить русскую эскадру, два погибших дредноута – совершенно чрезмерная цена, которая не окупится никакими выгодами от прорыва в Рижский или хотя бы даже и в Финский залив. Адмиралштаб специально сконцентрировал на Балтике силы, гарантировавшие уничтожение русского флота без серьезных потерь со своей стороны, но он, Эрхард Шмидт, не справился.

Что ж, бесполезно оплакивать прошлое, вчерашний день этим не вернешь, и уж во всяком случае, русских следовало наказать за успех. Фон Эссен все же решился бросить свои дредноуты в бой, они в море и их все еще можно разбить. Пусть даже и без второго дивизиона, мощь которого столь бездарно растратил Гадецкий. «Позен» и «Вестфален» погибли, «Рейнланд» поврежден торпедой… Контр-адмирал нарушил его прямой приказ, строго запрещающий разделять дивизион, да еще и погиб вместе со своими кораблями. Шмидт страшно жалел, что Гадецкого нельзя воскресить и убить во второй раз, а потом в третий, четвертый и пятый.

А теперь… так или иначе, но русские все равно угодили в мышеловку, осталось только не помешать ей захлопнуться. Сейчас дредноуты первого дивизиона шли полным ходом, отрезая корабли фон Эссена от Финского залива. Русские вынуждены будут сразиться с ними, чтобы прорваться домой. Шмидт вступит в бой, но не преградит им путь: пусть бегут на северо-восток, к Финскому, не подозревая, что идут не к спасению, а к смерти. С севера, наперерез им спешат сейчас три линейных крейсера контр-адмирала Хиппера и взятый русскими курс приведет их прямо в его «объятия», а затем они с Шеером поставят русских в два огня – и все будет кончено. Конечно, все не по уставу – это линейные крейсера должны были бы обнаружить русские корабли и навести на них дредноуты первого дивизиона, но… Линейные крейсера первой разведгруппы оказались слишком далеко.

Первоначально Эрхард Шмидт приказал Хипперу развернуться на линии Готска Санден – Сворбе, но потом распорядился выдвинуться еще севернее. Возникла даже озорная идея обстрелять русский маяк на Уте, но от этого хулиганства он по здравому размышлению отказался, потому что не хотел показывать свои силы раньше времени. Вице-адмирал предположил, что русские, ринувшись к проходу в Ирбенский пролив, будут обнаружены где-то между выходом из горла Финского и Ирбенами, и тогда его дредноуты и линейные крейсера зажмут фон Эссена с трех сторон. Даже если что-то пойдет не так, во всяком случае у русской эскадры окажется в тылу быстроходное соединение Хиппера, способное не только догнать фон Эссена, но и вступить с ним в бой, задержав его корабли до подхода главных сил.

План был великолепен, пока кретин Гадецкий не отправил его в тартарары. Ситуация изменилась и Хиппер оказался куда севернее, чем нужно. И теперь, для того чтобы линейные крейсера вступили в битву, требуется чтобы фон Эссен шел в сторону Финского залива – а кто сможет направить его туда лучше, чем дредноуты вице-адмирала Шеера?

Это – риск, потому что «Гельголанды» слабее русских линкоров, но снявши голову, по волосам не плачут. Можно, конечно, попробовать не ввязываться в бой и, обнаружив противника, выждать подхода линейных крейсеров, получив тем самым необходимый перевес в силах, но… Ладно, нет смысла загадывать наперед. Сперва нужно выйти на русскую эскадру, а там посмотрим. Конечно, их командующий не докладывал Шмидту, какими курсами и с какой скоростью собирается двигаться, но по прикидкам штурманов, в самом худшем случае Шмидту придется сражаться с Эссеном минут двадцать-тридцать, а скорее даже и меньше. Это будет непросто, но он продержится, а потом подойдет Хиппер и русские, наконец-то, получат по заслугам.

***

Эскадра развернулась, как на парад. «Полтава», «Севастополь», «Гангут» и «Петропавловск» шли на запад на восемнадцати узлах, имея эсминцы на правом траверзе. Впереди, развернувшись строем фронта, двадцатидвухузловым ходом летели над волнами четыре легких крейсера. Расстояние между ними и флагманской «Полтавой» увеличивалось с каждой минутой, и сейчас уже, пожалуй, достигло десяти миль, но даже сейчас их силуэты все еще просматривались на горизонте. Видимость была превосходная.   Михайловский маяк исчез из вида едва ли полчаса назад, когда «Жемчуг» доложил по радио об обнаружении крупного отряда кораблей на северо-западе. Неприятель (а кто еще это мог быть?) шел на северо-восток.

— Замечательно! – произнес вслух Николай Оттович.

— Не знаю, кто там у них командир, но он уже понял, что у Ирбен мы закончили и теперь торопится отрезать нас от Финского залива. Давайте посмотрим, кого нам Бог послал на этот раз.

Повинуясь приказам командующего, крейсера добавили ход до полного, и рванули как пришпоренные за обнаруженными кораблями. Фон Эссен повернул на восемь румбов вправо. Следуя прежним курсом, он провел бы свои корабли далеко за кормой немецкой эскадры, сейчас же оба отряда шли сходящимися курсами.

— Ваше превосходительство, с «Изумруда» только что передали – четыре дредноута типа «Гельголанд» в сопровождении легкого крейсера и не меньше пятнадцати миноносцев!

— Вот и славно. Дайте полный ход, и передайте Бахиреву, пусть идет к нам навстречу – распорядился Николай Оттович:

— Глядишь, за Готланд реванш возьмет, да и нам его помощь лишней не будет.

Час спустя главные силы противников увидели друг друга

***

Николай приник к стереотрубе. Четыре могучих корабля шли почти параллельно кораблям первой линейной бригады, но находились еще достаточно далеко, чтобы их можно было рассмотреть полностью. Виднелись только мачты, трубы и верхние надстройки, корпуса почти полностью скрывались за горизонтом.

И русский, и германский командующий, словно сговорившись, решили избегать сложного маневрирования, и кавторанг отлично понимал, почему. Это в старые, цусимские времена, когда дистанция эффективного огня не превышала трех-четырех миль, можно было крутиться в пяти-шести милях от неприятеля, не опасаясь его огня и стараясь занять выгодное положение для атаки. А сейчас, когда серьезный бой начинался с семи-восьми миль, а попадать могли и с десяти, так петлять перед носом противника было бы безумием. Нет, конечно, маневр все еще оставался важнейшей составляющей морского боя, но… два небольших отряда линкоров, по четыре корабля, видимость дальше десяти миль – что тут можно выкружить?

Первый дивизион с «Остфрисландом» во главе, шел сейчас чуть впереди и слева «Севастополей». Странно, они словно и не торопились вступать в бой, следуя едва ли не параллельно русскому строю и лишь немного довернув ему наперерез. Расстояние сокращалось, но как же медленно…

Разумеется, Маштаков никак не мог знать, что такое вот медленное сближение устраивало обоих адмиралов. Силы эскадр были сопоставимы, но и фон Эссен и Эрхард Шмидт ожидали подкреплений, которые должны были обеспечить им необходимый перевес. При этом ни тот, ни другой не догадывались, что противник также ожидает помощи.

Немцы могли обнаружить отряд Бахирева, если бы не отозвали свои крейсера и миноносцы к месту столкновения эскадр. Русские самолеты не могли обнаружить линейные крейсера контр-адмирала Хиппера, так как те были слишком далеко, а немногочисленные современные крейсера и эсминцы приходилось держать при линкорах. Четыре отряда русских и германских кораблей, отчаянно дымя и вздымая облака брызг из-под форштевней неслись навстречу друг другу и своей Судьбе. Развязка приближалась.

***

Эрхардт Шмидт выжидал до тех пор, пока на горизонте, с противоположной стороны от русской эскадры не показались дымы первой разведгруппы. Франц Хиппер все рассчитал правильно: сейчас он шел наперерез русским, и выйдет на дистанцию стрельбы…

— Гейнц, промеряйте расстояния, а потом скажите мне, когда их флагман окажется в досягаемости орудий линейных крейсеров.

Задачка детская.

—  Двадцать пять минут, герр гросс-адмирал, плюс минус три минуты!

— Ну что ж, пора. Три румба вправо, сближаемся!

Самое время связать русских боем. Да, это будет безыскусная драка двух кильватерных колонн, идущих параллельными курсами, но куда бежать русским, когда «быстрый Франц» выйдет поперек их курса на «кроссинг Т»?

***

Николай Оттович опустил бинокль. Похоже, немцам надоело медленное сближение, и они довернули на нас. Ну что же… Вести бой на дальних дистанциях фон Эссен почитал бессмысленным – отряд Бахирева слаб, и чтобы он мог сыграть свою роль, следовало предварительно хорошенько отмутузить идущие ему наперерез германские дредноуты. Бахирев — это соломинка, которая, конечно, может сломать хребет верблюду, но только если двугорбого перед этим как следует нагрузить.

— Поворот все вдруг, четыре румба влево! Огонь по готовности!

Дредноуты ринулись друг на друга.

***

— Дистанция – девяносто пять кабельтов!

Николай поморщился. Мы ворочаем «все вдруг», противник – «последовательно», а потом, когда сблизимся, наверняка ляжем на параллельные курсы, изобразив классические линии баталии. Вот тогда бы и начать, а не сейчас, когда корабли, маневрируя, крутятся ужами на сковородке. Но приказ есть приказ, а самое главное – снарядов у нас достаточно, шанс поразить противника, какой-никакой, есть, так почему бы и не попробовать?

Много высчитывать сейчас не нужно – кавторанг давно взял свою цель на сопровождение определяя верные углы горизонтальной и вертикальной наводки своим орудиям. Точка прицеливания – правый край ватерлинии, снаряд – фугасный, заряд – боевой, все давно приказано и заряжено, орудия на «товсь». Сейчас, линкор закончит поворот, дадим поправку на изменившиеся курсы и расстояния…

— Право тридцать пять! Дистанция – девяносто два, уступ больше два!

Лейтенант Ильин споро щелкал рубильниками, вводя поправки в автомат, считающий вертикальный угол наведения орудиям. По опыту учебных стрельб, Николай пришел к выводу, что лучший результат достигается, когда расчетами занимаются его подчиненные, а он наблюдает падения снарядов и дает поправки.

Зеленые лампочки готовности башен к выстрелу… Первая, третья, вторая… Есть четвертая, все!

Педаль в пол. Залп! Десять секунд должно пройти до второго… Залп! И еще десять секунд… Залп! Ну что же, с почином… А вот теперь ждем звоночка, он уже вот-вот… Внезапно наступившую тишину взрезает немелодичное треньканье, отмечающее время падения первого залпа. Вот оно!

Три высоких столба воды, кучность хорошая… но почему три, ведь в залпе четыре орудия?! А! Кучность не просто хорошая, а даже слишком хорошая – один снаряд упал прямо в линию за другим, отчего их фонтаны как бы сдвоились. Кучность хорошая, но целик наврал. А раз наврал, то снаряды упали чуть в стороне от врага на фоне горизонта, и как теперь понять, перелетом или недолетом? Ладно, будем всматриваться в следующие падения, авось разберем.

И тут вражеский дредноут, по которому стрелял Николай, окутался дымом ответного залпа, а затем довернул вслед за флагманом. Ну не гад ли, прицел мне тут сбивать?

Дззззззынь!

Второе падение, четыре снаряда легли кучно… похоже все же недолет.

Дззззззынь!

Ага, вот теперь точно знаю – недолет! Немцы идут с интервалом метров пятьсот между кораблями, ошибка в прицеле привела к тому, что первые два залпа легли в промежутке между нашей целью и следующим за ним кораблем, но третье падение ясно видно на фоне темно-синего борта врага. Что же, значит недолет. Но сейчас корабли идут сходящимися курсами, сближаются, дистанция падает быстро. Да, лучше будет повторить по дистанции… Или все же сбросить пару кабельтов? Ну и целик поправим.

— Целик право десять! Дистанция – девяносто, уступ больше два! Продолжать!

«Продолжать» — это означает, что после рапорта башен о готовности будет залп, без новых поправок. И снова – отдаленный грохот вражеских орудий, ведь их канониры спешат выцелить нас. Николай почувствовал, как губы растягиваются в кривой ухмылке:

— Шалишь, братец. Это я тебя убью.

Зеленые лампочки, педаль в пол. Залп! Десять секунд… Залп! Еще десять… Залп!

«А все же красив, подлец» — пришла на ум несвоевременная мысль. Но так оно и было, да и вообще, разворачивающееся на горизонте зрелище достойно кисти самого Айвазовского. Ясное синее небо, ни облачка, но оно изгваздано поднимающимися к горизонту, многочисленными дымами германской эскадры. Четыре огромных черных столба – это дредноуты, на каждом по три трубы, но дым из них сливается в одно темное полотнище. За дредноутами россыпь черных столбиков пожиже, это миноносцы, до срока прячущиеся за могучими бортами линкоров. И вот что интересно – ведь миноносцы идут строем, по-другому в кайзеровском флоте даже портовые буксиры не ходят, орднунг превыше всего… а вот дымы по небосводу расположились хаотично, кто в лес, кто по дрова. Но миноносцы далеко и их не видно, не хотят, чтобы накрыло случайным перелетом, собаки гончие… Зато линкоры видны замечательно.

Николаю импонировал внешний вид «Гельголандов». Низкие и хищные, но при этом также и тяжеловесные силуэты. Огромные башни двенадцатидюймовых орудий в носу и корме, да еще по бортам, три небольших узеньких и коротких трубы, стоящих рядышком в середине корпуса, небольшие надстройки… С точки зрения Маштакова «Гельголанды» впечатляли своей мощью и… какой-то несуразностью, но все же были красивы. Тем более в бою. Светло-серые силуэты стелются над темной балтийской волной, словно коса Великого Жнеца: всякий, вставший на ее пути падет, как былинка под заточенной сталью.  Окутанные плащами дыма собственных выстрелов, сквозь которые высверкивают вспышки новых залпов, гигантские дредноуты летят вперед на двадцати узлах, словно вырвавшиеся на волю всадники Апокалипсиса. Но не грязь летит из-под железных подков их коней, а вздымаются фонтаны брызг, отороченных белой пеной из-под стальных форштевней…

Неожиданно эта замечательная картина исчезла, сменившись белой пеленой и брови Николая удивленно взлетели вверх. Это что еще за… А, понятно.

Германские снаряды ухнули в море в опасной близости от «Севастополя» и взметнувшиеся фонтаны воды на несколько секунд перекрыли обзор оптике старшего артиллериста. А ничего себе так стреляют в хохзеефлотте!

Но обзор уже открылся, вот вражеская линия. Головным, конечно, идет флагманский «Остфрисланд», с ним сражается «Полтава». Вторым, сигнальщики опознали «Гельголанд», он наш и сейчас мы его возьмем. За ним следуют «Тюринген» и «Ольденбург», эти дерутся соответственно с «Гангутом» и «Петропавловском».  Адмирал приказал не концентрировать огонь нескольких кораблей по одной цели, чтобы не сбивать друг у друга пристрелку, а выбрать каждому своего противника, и немцы работают точно так же.

Дзззззынь!

Так, первый недолет, по целику верно. Второй – недолет, но уже совсем рядом, еще бы чуточку, и попал… Третий, третий, где ты ходишь… Есть падение, перелет! Три столба воды встают за трубами и башнями «Гельголанда», но где же четвертый снаряд?!

Лоб Николая прорезала морщина. Вот и гадай теперь, что это было. Может быть, он не заметил четвертого столба, а он был, и тогда последний залп дал перелет. Может быть, снаряд угодил-таки в «Гельголанд», но не взорвался, и на самом деле это не перелет, а накрытие. А может быть снаряд угодил в «Гельголанд», но это произошло из-за ошибки наводчика, или сильного отклонения по рассеиванию, тогда это все-таки перелет… Гадай, старший артиллерист, на кофейной гуще.

— Дистанция — девяносто кабельтов!

Что ж ты врешь-то, друг мой ситный? Какие тебе девяносто, если он у нас в вилке между девяноста двумя и девяноста четырьмя? А может, и не врешь? Не зря же показалось, что второй залп прямо у немца под бортом лег? А курсы сходящиеся, скорость сближения ого-го… Ну-тко, давай проверим

— Дистанция – девяносто, продолжать!

Автомат «схватит» текущую дистанцию и сам рассчитает корректировку, необходимую за то время, пока орудия готовятся к выстрелу, лишь бы сейчас угадали с расстоянием.

Залп! На этот раз — один, остальные орудия ждут результата.

Дзззззынь!

Да неужели?! Два столба – впереди «Гельголанда» и два – за ним, мы его накрыли!

— Беглый огонь!

Залп! Десять секунд и… Залп!

Время, чертово время, что ж ты задохлось снулой мухой в янтаре?! И вдруг на баке «Гельголанда» что-то сверкнуло, выбросив клубы иссиня-черного дыма.

Есть попадание!

Но в этот самый момент грохот разрыва ударил по ушам, палуба под ногами капитана второго ранга чуть дрогнула, а прямо напротив боевой рубки из-за борта поднялся дым. «Севастополь» и «Гельголанд» пристрелялись почти одновременно. А затем кавторанг беззвучно матюгнулся, потому что его линкор, следуя воле командующего, отвернул вправо, сбив тем самым пристрелку и вражеским артиллеристам, и самому Николаю.

***

Ноэль Лоренс стоял, облокотившись на леер, а в каких-то полутора-двух метрах под его ногами плескалось море. Это казалось Лоренсу весьма занятным и милым. Корпус подводной лодки, приняв некоторое количество воды, почти полностью скрылся под ней, по палубе прогуливались небольшие волны. Только рубка возвышалась над поверхностью морских вод. Сам Ноэль стоял на небольшом мостике, оборудованном поверх рубки, причем мостик немного выступал вперед, отчего и создавалось ощущение полета. Скрытность — главное оружие подводника, да только из-под воды обзор из рук вон плох. Лодка — это не крейсер, где впередсмотрящие сидят в уютном «вороньем гнезде» в двадцати ярдах над морем или выше. Нет, перископ, конечно, штука нужная, но его наличие – это всего лишь лучше, чем ничего. Даже если речь идет о приборе новейшей системы Обри, возвышавшемся над рубкой позади Ноэля. Бинокль с мостика все равно покажет лучше, проблема лишь в том, что хоть силуэт подводной лодки и приземист, но саму ее засечь несложно. Тогда — смерть.

Ну, а если как сейчас, когда над водой одна рубка, да еще и на фоне берега, это совсем другое дело. Так можно и на елку влезть, и руки не исколоть, как, кажется, говорят в этой северной стране, за которую он сейчас сражается.

С началом войны несколько британских подводных лодок были переведены на Балтику, в помощь Российскому императорскому флоту. И, надо сказать, дрались отлично, многократно превзойдя успехи русских подводных кораблей. Может, дело было в техническом преимуществе? Командир субмарины Его Величества искренне любил свой небольшой кораблик, имевший менее семисот тонн веса и полагал его вершиной подводного кораблестроения. Русские подводные лодки… Лоренса приглашали на «Барс», он с интересом осмотрел лодку изнутри, но в целом, несмотря на обилие торпед, корабль ему не понравился: он счел, что его Е-1 куда лучше. Конечно, дело было не только в британском техническом превосходстве, в котором Ноэль Лоренс был уверен абсолютно, как в ежедневном восходе солнца. Русские моряки неплохи, но англичанин считал, что его экипаж лучше. Намного лучше. И так было до самого сегодняшнего утра, когда…

Ноэль Лоренс получил приказ следовать к Ирбенской позиции: его лодка должна была атаковать пытающихся прорваться в Рижский залив немцев. Здесь он встретился с русской «Акулой», имевшей такой же приказ – сговорились действовать вместе, да только ничего из этого не вышло. Попробуй, подкрадись к тяжелым кораблям хохзеефлотте, когда вокруг черным черно от миноносцев! Лоренс пытался дважды, но оба раза вынужден был отступить – у него было достаточно мужества, но не имелось ни малейшего желания зря губить свой корабль и экипаж. Ноэль видел, что под вечер часть германского отряда все же прорвалась в Рижский, видел и подорвавшийся германский крейсер, но никого атаковать не смог. В конце концов, изрядно разочарованный, он увел свою лодку под берег полуострова Сворбе и там переждал ночь в надежде, что утром что-нибудь, да изменится.

Утренние изменения… превзошли самые смелые ожидания тридцатитрехлетнего британского командира. Тишина рассвета вдруг сменилась ревом множества тяжелых орудий. Гвалт стоял неописуемый, и даже архангелы, воструби они о Страшном Суде, рисковали бы остаться неуслышанными: а затем, наконец-то, солнце воссияло над миром, явив картину ужаса и разрушений.

Судя по наличию четырех дредноутов узнаваемых очертаний, русский адмирал решился-таки нанести удар, а судя по двум догорающим остовам германских линкоров, его замысел увенчался полным успехом.

— Эй, Арчи! – окликнул Лоренс своего офицера:

— Похоже, русские сделали за нас всю работу.

— Ноэль, это нечестно! – возмутился белокурый здоровяк.

— Мне всю ночь снилось, как мы потопили вон того – толстый, как сосиска, палец указал на почти ушедший в воду дредноут:

— Или вот этого… — теперь Арчи указывал на второй линкор, догорающий на мели

— Да собственно, какая разница? Сама королева Мария сказала мне: «О, Арчи, это так мило!» и вручила мне Викторианский орден, сделав меня Рыцарем Великого Креста. Это был вещий сон, я уверен в этом!

— Вещий сон? – в люк просунулась огненно-рыжая шевелюра штурмана:

—  Ну, Рыцарем тебе теперь точно не быть, да и не про тебя это, сын фермера. Но не расстраивайся, Арчи, наш король милостив, возможно, он сделает тебя Дамой Великого Креста. Это для блондинки совсем неплохо!

— Ах ты… – здоровенный кулак едва не сшиб перископ в богатырском замахе, но штурман предусмотрительно ссыпался вниз.

— Все шалите, девочки – со вздохом произнес Ноэль. Он-то точно знал, что Арчи в эту ночь не сомкнул глаз.

— Дошалится у меня этот ирландец – хмуро пробормотал Арчи, но Лоренс знал, что офицеры на деле не разлей вода, хоть и постоянно подтрунивали друг над другом. Иной раз их шуточки были плоскими, иной раз – совсем злыми, за которые в обществе требовали бы сатисфакции: но у этих двоих дальше слов никогда не заходило. Да и как им было не ладить, ведь на лодке только три офицера – и один из них сам Ноэль?

Русские куда-то пошли. Довольно быстро – вскоре их корабли едва угадывались на горизонте. Интересно, куда?

— Командир, глянь… это по наши души, или как?

Лоренс в очередной раз искренне восхитился зрению своего лейтенанта — сам он лишь в бинокль смог разглядеть пару идущих по фарватеру миноносцев.

— Не думаю, Арчи – как следует поразмыслив сказал Ноэль:

— Там, на той стороне заграждений, какие-то дымы и много. Похоже на то, что парни из кайзерлихмарин собираются покинуть гостеприимный Рижский залив, по крайней мере частью своих сил. А миноносцы послали на разведку, проверить, не дожидаются ли их тут сердитые русские.

— Нууу, судя по тому, что тут было утром… Я не стал бы сердить русского адмирала, о нет, сэр. – хохотнул Арчи:

— В мире достаточно более полезных для здоровья развлечений: подергать тигра за хвост, или там прогуляться вечерком по лондонским докам с большим кошельком и без оружия. Или…

Лоуренс размышлял.

— Знаешь, а ведь это, похоже, наш шанс – сказал он

— Попытаться подстеречь их на выходе с фарватера? Хммм… Почему бы и нет? – белокурый гигант сходу ухватил идею своего командира:

— Если они прямо сейчас не погонят вперед все свое миноносное стадо, может и получиться.

— Что же, тогда поставь русскую «Акулу» в известность о наших планах, и пойдем попробуем раздобыть тебе какой-нибудь орден, Арчи.

ГЛАВА 30

— Дистанция – семьдесят три кабельтова!

Дзззззынь! И четыре столба вздымаются за «Гельголандом»

Николай не чувствует, как губы растягиваются в счастливой улыбке. После того, как мы и немцы легли, наконец, на параллельный курс, прицел сбился у всех сразу: тогда кавторанг вновь перешел на пристрелку «уступом». И – первой же серией залпов нащупал положение германского корабля. В этот момент поверху свистнуло, а затем четыре фонтана воды встали за «Севастополем». Перелет! И в прошлый раз был перелет тоже. Немец пристреливается «по знаку падения», а это медленнее и у него все еще не получается нащупать верную дистанцию. Следующий залп «Севастополя» должен дать накрытие, даст обязательно, Николай был в этом совершенно уверен – а «Гельголанд» до сих пор не взял русский дредноут в вилку!

Сейчас мы ему врежем, будет накрытие и – перейдем на беглый огонь на поражение. Или…

По всем правилам и уставам беглый огонь можно открывать только после накрытия, а его пока не было. Но есть ли смысл ждать пока оно произойдет, ведь Николай абсолютно уверен в правильности расчетов? Если он ударит сейчас беглым огнем и если он окажется прав, то град снарядов рухнет на «Гельголанд» еще до того, как тот сумеет пристреляться. Овчинка определенно стоит выделки!

— Дистанция – семьдесят три, беглый огонь!

Первая башня – готова, четвертая, вторая, третья… Николай вдавил педаль в пол – цепь замкнулась, и грохот четырех орудий, ударивших одновременно, привычно толкнулся в барабанные перепонки. Затем, с интервалом в десять секунд гром повторился снова. И снова.

Дзззззынь!

Накрытие! Три столба встали перед «Гельголандом» и один – за ним. Но попадания не было… Это неважно, главное – дистанция правильная, а у нас в полете еще два залпа, это восемь снарядов и вот они-то сейчас кааак…

Дзззззынь!

Твою триста в душу мать под коленку через коромысло!  Да что ж ты делаешь-то, а?! Два снаряда легли за «Гельголандом», еще два – прямо перед ним. Второе накрытие, а попаданий нет?!!

Но снаряды третьего залпа уже склонились к цели на последних секундах полета: два из них взметнули воду, ничем не повредив детищу тевтонских верфей, однако третий грохнул в каземат 150-мм орудий и дал сильный, хорошо наблюдаемый разрыв. Четвертый… Четвертый снаряд врезался в броню кормовой двенадцатидюймовой башни.

Угоди он чуть ниже, в трехсотмиллиметровую лобовую плиту, и ничего бы не случилось, хотя, башню могло и заклинить: удар фугасного двенадцатидюймового, весившего более четырехсот семидесяти килограмм и несущего почти пятьдесят девять килограммов тринитротолуола – это далеко не шутки. Ударь он в горизонтальную крышу башни, снаряд скорее всего рикошетировал бы, не разорвавшись. Но волею Богов снаряд врезался в наклонную бронеплиту, соединявшую горизонтальную защиту башни со стоящей вертикально лобовой плитой. Сто миллиметров брони на семидесяти трех кабельтовых не могли защитить от страшного удара: снаряд проломил броню и со страшным грохотом взорвался внутри башни. Тут же вспыхнули только что поданные из подбашенных отделений пороховые полузаряды, затем детонировало взрывчатое вещество двух снарядов, так и не отправившихся в полет к русским кораблям и в башне воцарился огненный ад.

Если бы не опыт боя у Доггер-Банки, заставившего немцев сделать специальные бронезаслонки, не пропускающие пламенеющую мощь таких разрывов вниз, в темную глубину пороховых погребов, «Гельголанд» ожидала бы гибель. А так – корабль уцелел, но его кормовая башня, только что дававшая залп за залпом по русскому дредноуту, теперь превратилась в небольшой вулкан, извергающий огонь и клубы густого дыма. На «Севастополе» видели, как ее стволы бессильно уткнулись в палубу.

— Дистанция – семьдесят три, четные – бронебойный, нечетные – полубронебойный, продолжать!

Фугасные снаряды хороши для пристрелки, их разрывы хорошо видны, потому что они несут максимум взрывчатки и дают много огня и дыма при разрыве. Но броня им не по силам, отчего отлично защищенному дредноуту они не причинят большого вреда. Поразить тяжелый корабль можно бронебойными снарядами, способными проломить вражескую сталь и детонировать глубоко внутри корпуса, но именно поэтому их разрывы могут быть не видны стороннему наблюдателю, отчего корректировать по ним огонь весьма тяжело. Поэтому Николай приказал чередовать их с полубронебойными, которые способны причинить больший вред чем фугасные, но разрывы которых достаточно хорошо видны.

Сейчас «Севастополь» отправлял своему противнику по четыре снаряда каждые пятнадцать секунд, и едва ли не каждый его залп давал попадания.

***

Линейный крейсер «Зейдлиц» рвался вперед на двадцати пяти узлах, с грохотом круша форштевнем набегающую волну. Корабли этого класса создавались немцами не для океанских просторов, а для решительного сражения с Британским флотом в Северном море, поэтому германские линейные крейсера, в сравнении со своими английскими «визави» имели весьма низкий борт. Это было разумно, но приводило к некоторым казусам – например, корма того же «Дерфлингера» на полном ходу уходила под воду так, что на ее верхней палубе гуляли волны. «Зейдлиц», хотя бы и идя на высокой скорости, не имел столь курьезной проблемы, но все же и он прилично оседал на корму. «Мольтке» и «Фон дер Танн» поспешали следом.

Контр-адмирал Франц Хиппер расположился в боевой рубке «Зейдлица». «Бронешторки», закрывающие смотровые щели и превращающие рубку в герметично закрытое броней помещение еще не подняли, так что он изучал поле боя в бинокль, а не в стереотрубу, торчащую над рубкой наподобие перископа. И картина, демонстрируема ему превосходно цейссовской оптикой нравилась контр-адмиралу все меньше и меньше.

Тактически все было замечательно. Линейные крейсера первой разведгруппы сближались сейчас с дредноутами Шмидта – еще минут пять-семь и «Зейдлиц» пересечет курс головного «Остфрисланда» на расстоянии восьми или девяти миль. Еще минут через пять головной русский линкор окажется в пределах досягаемости орудий флагманского корабля Хиппера. Другими словами, минут через десять русская эскадра окажется поставленной в два огня, после чего с ней будет покончено – и достаточно быстро. Плохо для русских и то, что выхода из этой ловушки у них попросту нет. Никакие маневры, никакие отвороты «последовательно» или «все вдруг» в любую сторону ничего им не давали при сколько-то правильном маневрировании кораблей хохзеефлотте. А за то, что корабли хохзеефлотте будут маневрировать правильно, Франц Хиппер готов был ручаться. Он был опытным, подававшим большие надежды командиром и знал это, но с глубочайшим уважением относился к профессионализму Эрхарда Шмидта. Нет, ни Хиппер, ни Шмидт не позволят русским покинуть огненный мешок, в который они вот-вот угодят, но…

Но чем ближе подходил «Зейдлиц» к линии германских дредноутов, тем лучше было видно, как тяжело приходится «Гельголандам» в их драке с «Севастополями». Все четыре линкора Шмидта выглядели… ну, не то, чтобы избитыми в хлам, но все же сильно потрепанными. Франц Хиппер от души пожалел, что не может оценить повреждения русских дредноутов, потому что до тех было еще слишком далеко. Видно было лишь то, что на третьем из них – сильный пожар, но, похоже, это не слишком сказалось на его боеспособности. Во всяком случае, шедший предпоследним «Тюринген», по которому бьет горящий русский, то и дело скрывается за частоколом разрывов двенадцатидюймовых снарядов. Да и вообще, если судить по мощи и интенсивности русского огня, обрушивающегося на корабли Шмидта, русские вообще не получили никаких повреждений!

Дальше – хуже. Строй русских дредноутов едва виден, разве что мачты над горизонтом и дымы, но впереди их колонны множество иных дымов, пожиже. Это говорит о том, что русские выдвигают вперед свои крейсера и эскадренные миноносцы, а зачем бы им это делать? Вариант здесь только один — они готовятся к торпедной атаке. Раньше, когда дистанции артиллерийского боя не превышали двух или трех миль, миноносцы прятались за собственными броненосцами, готовые выскользнуть в промежутки между ними и ринуться на врага. Но сейчас, когда дредноуты сражаются на семи-девяти милях, это бесполезно – пока выйдешь на дистанцию торпедного залпа, линия вражеских линкоров окажется далеко впереди, поэтому начинать атаку следует с упреждением по расстоянию – сперва выдвинувшись вперед, и лишь затем бросившись наперерез неприятелю.

А вот Шмидт держит свои миноносцы при себе. Хиппер хорошо видел многочисленные низкие силуэты маленьких быстроходных кораблей, укрывшихся до срока «за спинами» «Гельголандов». Это… верное решение. Если бы Шмидт отправил свои миноносцы вперед, русские могли бы и отвернуть, спасаясь торпедной атаки, а этого совсем не нужно, потому что в этом случае Хиппер не выставит им «кроссинг Т». Но… линкоры летят вперед на двадцати узлах, и сейчас, если русские эсминцы ринутся в атаку, то немецкие легкие корабли скорее всего не успеют их перехватить до выхода на дистанцию торпедного залпа… Или успеют?

Контр-адмирал опустил бинокль. Во всяком случае, карты сданы, и нужно играть тем, что есть на руках. Пускай ситуация сложнее, чем ему представлялось ранее, она отнюдь не безнадежна. И, если в течении ближайших десяти минут не произойдет ничего из ряда вон выходящего…

***

Николай Оттович почувствовал, как сквозь его тело проскочил пятисотвольтный разряд, а затем покрытые инеем мурашки вцепились в его спину тысячами ледяных игл. В висках глухо бухала кровь, а тело ниже пояса превратилось в аморфное, ничего не чувствующее желе.

— Первая разведруппа – глухо каркнул чей-то голос, в котором фон Эссен с трудом узнал себя.

Ну какие же мерзавцы, ты только посмотри…. Ах, каким же умным казался себе командующий балтфлотом, самонадеянно предположив, что разгадал планы адмиралштаба! Четыре дредноута, ха! Да не может быть! Не четыре, а восемь, меня не проведешь!

Восемь… А одиннадцать – не хочешь, старый ты дуралей?!!

Ситуация стремительно выходила из-под контроля. Еще несколько секунд назад фон Эссен довольно улыбался, чувствуя себя победителем и предвкушая заслуженный триумф. Два уничтоженных дредноута у Ирбен – блестящая победа, и оставшиеся в Рижском линкоры русскую эскадру догнать не смогут. А четверка перегородивших нам дорогу «Гельголандов» медленно, но верно терпела поражение – видно было, что немцам не хватает сил остановить его. Он в любом случае прорвался бы к Финскому заливу, даже без помощи Бахирева, но судя по тому, как обстояли дела еще минуты назад… Побить немцев еще какое-то время, затем бросить в атаку крейсера и миноносцы, а затем, с подошедшим отрядом Бахирева завершить разгром. Порт-Артур, Цусима – черное пятно русско-японской войны сегодня будет смыто соленой тевтонской кровью!

Ага, размечтался… В один-единственный миг уже почти выигранное сражение обернулось жестоким поражением. Еще какие-то минуты, и немецкие линейные крейсера поставят первую бригаду в два огня, и тогда – все. Будут выбивать поодиночке, сперва – «Полтаву», следующий за ней «Севастополь… Все. И ничего, уже совсем ничего нельзя сделать!

— Ваше превосходительство, дымы на норд-тень-ост!

А там-то немцы откуда? Надо же, со всех сторон повылазили… зачем? Первой разведгруппы нам хватит за глаза. И вдруг до Николая Оттовича дошел смысл сказанных ему слов.

Вице-адмирал вскинул бинокль так, словно от этого зависела его жизнь, хотя особого смыла в этом не было – все равно кроме дымов ничего было не разобрать. Но направление… Именно оттуда должен был подойти со своими кораблями Михаил Коронатович Бахирев.

***

«А ведь сглазил» — чуть было не произнес вслух Хиппер. Германские корабли ему были хорошо видны, русские дредноуты – отвратительно, а броненосцы и того хуже, но контр-адмирал привык видеть в уме карту, нанося на нее движение своих и вражеских эскадр.

Русские и германские линкоры идут в параллельных колоннах на север, при этом «Севастополи» расположились по правому борту «Гельголандов». Наперерез русским, с запада на восток несутся линейные крейсера первой разведгруппы.  Но с севера, курсом на юг, навстречу дредноутам фон Эссена двигаются русские броненосцы – если бы все они сохраняли прежний курс, то разошлись бы с линкорами на контркурсах правыми бортами.

«Если я продолжу движение, то выставлю классический «кроссинг Т» дредноутам фон Эссена» — размышлял Франц Хиппер: «Но если я не изменю курса, то вскоре сам уткнусь головой прямо в середину строя идущих с севера броненосцев, и получу столь же классический «кроссинг Т» от сумасшедших русских старичков, столь «вовремя» нарисовавшихся на горизонте.»

Можно, конечно, махнуть рукой на все эти кроссинги и отвернуть. Но тогда — упустим момент, ничем не поможем Шмидту, а он явно в этом нуждается. Да и потом…

Линейные крейсера выйдут русским наперерез через какие-то минуты, и тогда на их головной дредноут обрушится мощь уже не одного, но четырех тяжелых кораблей хохзеефлотте. Это – смерть: как бы он там ни был защищен, такого удара никто не выдержит. А броненосцы… ну что же – броненосцы? Он выйдет к ним под эффективный огонь хоть чуточку, но все же позднее, чем сам выставит «кроссинг Т». И русские не смогут ударить по нему также сильно, как это сделает он по их головному дредноуту. «Зейдлиц» очень хорошо защищен, он выдержит. А если станет совсем тяжко – что ж, поворот влево, и он пройдет под кормой «старичков». Тогда уже их концевые попадут под удар его линейных крейсеров, и они горько пожалеют, что вообще ввязались во все это.

План, столь же элегантный, сколь и смертоносный складывался в уме контр-адмирала словно бы сам собой. Он нанесет удар и выбьет из строя головной русский дредноут, выдержит огонь идущих ему наперерез броненосцев, а затем пройдет у них под кормой и раскатает их концевого. Адреналин привычно толкнулся в жилы, и Франц Хиппер принял свое решение. Линейные крейсера рванулись вперед — прежним курсом. А спустя четыре минуты «Зейдлиц» дал пристрелочный залп, и пять водяных столбов встали прямо по курсу «Полтавы»

***

Никогда еще Балтика не видела ничего подобного. Восемь приземистых, но от того не кажущихся менее массивными дредноутов сошлись в смертельной схватке. И столь страшны оказались сила и ярость сражающихся, что неясно было, суждено ли вообще уцелеть хоть кому-то в этой битве? Или море и небо сольются в чудовищном катаклизме, который обрушится и уничтожит святотатцев, рискнувших отпустить на волю столь могущественные силы разрушения?  Лучшие пороха, сгорая, бешенным пламенем лизали казенники и каналы стволов гигантских пушек. Десятки тонн раскаленной стали вырывались на волю из дымящихся орудийных чрев. Направленная на созидание, эта энергия способна была бы преобразовывать мир, наперекор силам природы возводя монументальное и прекрасное, но алчущее крови человечество предпочло обрушить ад на самое себя. Восемь великолепных в своей грозной мощи линкоров, вершины науки и техники, превосходящие по сложности все, что когда-либо создавали человеческие руки, что было сил крушили друг друга. Десятки гигантских снарядов, почти в половину тонны весом, ежеминутно взмывали в воздух с тем, чтобы спустя полминуты обрушится на низкие, защищенные тяжелой броней борта, стальные палубы, массивные башни и легкие надстройки рукотворных морских титанов. Каждое попадание отзывалось короткой дрожью боли, пробегающей по корпусу, каждый новый удар оставлял после себя изломанное железо и обгорелые ошметки плоти, слившиеся в круговерти бешено ревущего пламени. Конечно, не все снаряды находили свою цель: холодное море кипело, разрываемое мощью сотен килограмм тринитротолуола, вздымалось на десятки метров ввысь, превращаясь в чудовищные завесы взбаламученной воды, перевитой черным дымом разрывов и увенчанное белоснежной пеной. Вокруг каждого дредноута ярилась рукотворная вакханалия обезумевших стихий воды и огня, и каждый дредноут бестрепетно ввергал своего противника в такой же ад.

Линейные корабли строятся для того, чтобы противостоять себе подобным, они способны наносить чудовищные удары и какое-то время выдерживать их: вопрос лишь в том, кто из противников сможет продержаться дольше. Пока чаша весов клонилась на сторону тех, кто принял смертный бой под сенью Андреевского флага, но вот-вот ситуация должна была измениться. Три гиганта, по мощи и защите почти равные дредноутам, выходили русским наперерез, тем самым полностью меняя расклады сил. Возникшая из ниоткуда тройка устремилась в бой воздетой к небу секирой, торопясь обрушиться на русский строй градом трёхсоткилограммовых снарядов. Однако навстречу смертоносному тевтонскому лезвию, спешащему сокрушить морскую мощь России, бестрепетно выходили четыре куда более слабых, но ощетинившихся многочисленными орудиями корабля. Еще совсем недавно, в упорном бою, русские медленно, но верно вырывали победу, но теперь… Теперь противники выложили на стол последние имевшиеся у них козыри и силы как будто бы уравнялись: кому же суждено стать победителем?

На какой-то миг неверные весы воинского счастья пришли в равновесие.  Никому не дано знать, их решение — некогда скованные богами, они давно утратили меру и точность, ибо через их заляпанные застарелой кровью чаши прошло немыслимое множество битв…

В который уже раз орудийное жерло, толкнувшись назад в дыме и пламени, исторгло из себя тяжелый, раскаленный огнем снаряд. С бешенным громом вознесся он высоко в небо, а затем визжащей смертью обрушился вниз, устремившись к своей цели. Но – не долетел совсем чуть-чуть и упал в воду под бортом предназначенного ему корабля. Все еще рвущийся вперед, он скользнул в темноту глубин, оставив за собой пенный след, и ударил прямо под бронепояс идущего на 20 узлах линкора. Снаряд легко пробил обшивку, прошел сквозь полупустой угольный бункер и проломил коффердам – и лишь здесь, дорвавшись-таки до ничем не защищенного нутра линкора, взорвался.

Если бы он угодил в машинное или котельное отделение, это было бы страшно, но не смертельно. И даже если бы он рванул в артиллерийском погребе, это не обязательно грозило гибелью, потому что хранящиеся там пороха, в отличие от тех же британских, сгорали, не детонируя при взрыве. Однако из всех многочисленных отсеков необъятного линкора, снаряду суждено было угодить именно туда, где ему было совершенно не место… Или самое место, тут уж с чьей стороны посмотреть.

Дредноуты типа «Гельголанд» имели шесть торпедных аппаратов: носовой, кормовой, и по два с каждого борта. Боеприпас к ним составляли 16 торпед. В преддверии боя шесть из них были загружены в торпедные аппараты и изготовлены к стрельбе – остальные десять оставались разобранными на хранении. Боевые части торпед располагались в двух махоньких помещениях, если не сказать – отнорках, оборудованных в носу и корме, в районах погребов орудий главного калибра. И сейчас русский бронебойный снаряд взорвался в носовом хранилище.

Каждый «отнорок» хранил пять боевых частей. В каждой из них содержалось по сто шестьдесят килограммов тринитролуола. И сейчас взрыв восьмисот килограмм могущественной взрывчатки едва не разодрал дредноут пополам – в днище образовалась огромная дыра, куда устремилось море, а переборки, ослабленные страшным взрывом, никак не могли сдержать его напора. Казалось, корабль застонал, когда морская вода водопадом обрушилась в котельные отделения: а затем металл, сдавленный жаром разогретого пара и холодом ворвавшихся в корпус вод, не выдержал. И котлы взорвались.

***

Эрхард Шмидт приник к стереотрубе, наблюдая за сражающейся «Полтавой». «Остфрисланд» держался, но медленно сдавал позиции русскому дредноуту, и германский командующий понимал, что в одиночку ему с русским флагманом не справится. Но помощь уже была здесь: Хиппер быстро пристрелялся, и теперь «Полтава» была едва видна за многочисленными столбами брошенной к небесам воды, угадываясь разве что по разрывам терзающих ее снарядов. «Что же, можно себя поздравить – план удался» — успел подумать Шмидт, а затем пол боевой рубки со страшной силой ударил ему в ноги, ломая кости, и вице-адмирал рухнул пластом. Он успел сообразить, что произошла катастрофа, и открыл было рот, чтобы, превозмогая боль, окликнуть уцелевших. Он должен был отдать приказ, но, плавая в тумане боли не понимал, какой и зачем, а затем что-то вновь толкнуло его плоть. Второй взрыв мягко погасил сознание, и душа вице-адмирала Эрхарда Шмидта покинула изломанное тело.

***

Фон Эссен, казалось, постарел лет на десять и не отрываясь смотрел на рвущиеся наперерез линейные крейсера. Они уже пристреливались по «Полтаве», а их противоминный калибр частыми залпами бил по ушедшим вперед крейсерам и эсминцам. Николай Оттович хотел бросить их в атаку, когда «Гельголанды» будут достаточно избиты, а сейчас… Сейчас, по-хорошему, их следовало отводить, но что-то удерживало фон Эссена от такого приказа. Он стоял в боевой рубке, а вокруг него разверзлась преисподняя, потому что германские снаряды рвали его флагман на куски. Но пока еще «Полтава» держалась и, наверно, продержится еще немного… Фон Эссен вновь вскинул бинокль: Бахирев уже совсем близко. Николай Оттович хорошо видел идущий головным «Рюрик», спешащий ему навстречу. Крейсер не виноват в проступках своего командира, а теперь у его экипажа была отличная возможность смыть тень, брошенную на флаг корабля позорным бегством от «Дерфлингера». Бахирев… до того, как принять бригаду крейсеров, Михаил Коронатович сам командовал «Рюриком». А за ним идет главная ударная сила контр-адмирала – два могучих додредноута «Андрей Первозванный» и «Император Павел I». По своей огневой мощи они, возможно, приближались к дредноутам самых ранних серий… если сумеют подойти достаточно близко, чтобы задействовать свои многочисленные восьмидюймовки.

«Полтава» обречена, Николай Оттович был в этом совершенно уверен. Но если он продержится до того, как Бахирев вынудить германские линейные крейсера отвернуть, разорвать огненный мешок, куда фон Эссен привел свои дредноуты, то жертва не будет напрасной. У следующего за ним «Севастополя», «Гангута» и «Петропавловска» появится шанс вернуться домой. Не то, чтобы слишком большой, но это уже много лучше, чем ничего.

А как хорошо они громили дредноуты кайзера, пока не появились линейные крейсера первой разведгруппы! Особенно постарался «Севастополь», изувечив сражающийся с ним «Гельголанд», получивший до прихода вражеских линейных крейсеров самые тяжелые повреждения. Все-таки правильный старший артиллерист у Бетужева-Рюмина.

Командующий балтфлотом не удержался и обернулся посмотреть, что там происходит с «Гельголандом». Ничего хорошего – кормовая башня выбита, идет с дифферентом на корму, похоже, крен на левый, обращенный к нам борт, да еще и пожар. Немцы отстреливаются, конечно, но…

И в этот момент головной «Остфрисланд» взорвался.

Сперва раздался низкий, очень тяжелый гул и вражеский флагман словно подпрыгнул на волне, но тут же резко пошел в воду носом. И тут же – страшный грохот и белые клубы пара, окутавшие две трети длины корабля. Видимой оставалась одна корма, но сейчас она быстро задиралась вверх. Вот мелькнули вышедшие из воды винты… и корабль полностью скрылся в клубах дыма и пара.

Фон Эссен ошарашенно наблюдал гибель «Остфрисланда» еще пару секунд, чувствуя, как осыпается с его плеч тысячетонный груз неминуемого поражения. Кровь, сковавшая вены и аорты холодом, вдруг оттаяла, толкнулась в сердце и оно, глухо бухнув, вновь погнало живительное тепло по жилам.

— Сигнал на бригаду крейсеров и эсминцам! – рявкнул Николай Оттович и офицеры, почувствовав азарт в его голосе, словно пробудились от охватившей их апатии. Лед, сковавший боевую рубку «Полтавы» в момент появления линейных крейсеров неприятеля треснул, раскололся и рассыпался невесомой пылью. Его флагман… что ж, может быть даже и погибал, но если уж так суждено – уйдем красиво!

— Торпедная атака!

Фон Эссен не успел испугаться тому, что разорванные фалы не дадут поднять сигнал, или же его не заметят. Еще до этого он увидел, как растут буруны у форштевней крейсеров и эсминцев, и как тринадцать стремительных, быстроходных силуэтов, заложив элегантный разворот, разошлись веером – и ринулись на противника.

А в следующий миг страшный взрыв разметал на куски четвертую башню «Полтавы» и кормовая надстройка вместе с мачтой, боевой рубкой и мостиком исчезла в огненном торнадо.