13 сентября 1932 года. Понедельник.
Москва. Ильинка.
…В кабинете министра иностранных дел Долгорукова было сумрачно и душно.
-…Отчет посланника в Вене дает достаточно ясное представление…- говорил фон дер Лауниц.
-Ну — ну…- в голосе Долгорукова послышались скептические нотки.
-Беседа велась с глазу на глаз по — французски, хотя наш посланник Альфан мог изъясняться и по — японски, а японский посол Сато немного знает русский язык. — сказал Хитрово. — Японец был весьма любезен, сдержан и осторожен в выражениях.
-Это несущественные детали. Чья сторона инициировала встречу?
-Почин все — таки был японский.
-Скажите просто: от кого инициатива исходила? Посол Сато излагал от имени официального Токио?
-Сато и Хитрово обсудили проблемы Азиатского региона, поговорили о торгово — кредитном соглашении, в котором якобы заинтересована японская сторона, точнее торгово — промышленные круги, которые пытаются создать у российского правительства впечатление, что сотрудничества с Россией ищет Япония. Официальный Токио сейчас оперирует в основном через близкие правительству частные компании. Токио сорвал подписание рыболовного соглашения, общественное мнение Японии сильно этим озабочено. Дальнейшие осложнения с Москвой нежелательны, но лицо сохранить необходимо, поэтому японская сторона предпочитает задействовать деловые круги. Посол Сато до известной степени представляет некоторые японские деловые круги.
-Ну, а каковы настроения у посла?
-Его ближайшая задача — оказать воздействие на собственное правительство, направленное на улучшение связей с Великобританией, так как доступ японских товаров на рынки третьих стран сейчас затруднен. Сато считает, что Японии нужны крупные капиталовложения — без англичан тут обойтись трудно. В этом направлении, пожалуй, он и будет действовать.
-В принципе, он правильно считает. И правильно будет действовать. Что еще?
-На длительное улучшение отношений с Москвой японцы не рассчитывают, но они могут попробовать. После этого посол Сато передал Альфану письмо. В письме речь шла о направлении в Москву для переговоров миссии принца Кая.
-На мой взгляд, миссия принца Кая призвана уточнить принципиальное согласие сторон на заключение континентального союза. — медленно, словно нехотя, сказал министр Долгоруков, переводя при этом взгляд то на Хитрово, то на фон дер Лауница. — На каких условиях союз будет заключен, миссия обсуждать не предполагает. Она лишь наметит круг вопросов, которые и будут обсуждаться в дальнейшем, при выработке содержания соглашения.
-Мы ничего не знаем, как формировалась миссия принца Кая в Токио, кто стоял у ее колыбели, а между тем ответы на эти вопросы… — вставил Хитрово.
-А полномочия Кая не отвечают на эти вопросы? — спросил министр. — Я человек разумный, практического склада ума, посему думаю, что надо смотреть в корень — полномочия.
-Полномочия…скорее усугубляют наши сомнения, а не рассеивают их. — заметил фон дер Лауниц.
-Действительно, полномочия принца Кая были конкретны, удостоверяя личность главы миссии, и заметно расплывчаты, когда речь шла о прерогативах миссии. — согласно кивнул головой Хитрово.
-Но есть смысл постичь проблему глубже, я говорю о тайне того, как создавалась японская миссия, кто в Токио был причастен к этому? — Долгоруков выразительно посмотрел на Хитрово и фон дер Лауница
-Миссия предполагает, что представлять ее будут дипломаты определенного уровня и ранга. — сказал Хитрово. — Чтобы наше слово вызывало у японской стороны доверие, его должен произнести министр, по крайней мере.
-В том, что японскую миссию собирается возглавлять принц Кай, есть определенный резон. — после паузы сказал Долгоруков. — Если наше предложение японцы примут, принц может пойти и дальше, за рамки дозволенного или предварительно обговоренного; если предложение принято не будет, принц также может пойти дальше.
-Значит, более важным представляется не столько ранг и полномочия принца, а то, что его миссия сможет добыть в Москве. — подытожил товарищ министра иностранных дел и князь Долгоруков благосклонно мотнул головой, соглашаясь…
13 сентября 1932 года. Понедельник.
Москва. Дорогомиловский проспект.
Алексей Дмитриевич Покотилов самолично вышел встречать гостью. О помощнице Виктора Николаевича Мещерского он был наслышан. И ожидавшая его у лифта женщина выглядела именно так, как он и думал: каштановые, безукоризненно причесанные волосы, строгое платье, спокойные решительные манеры. Улыбка мелькнула — и погасла.
-Я очень рада, Алексей Дмитриевич, видеть вас. — сказала она, отмечая про себя, как тут, в устланном толстым ковром коридоре, было непривычно тихо. Ни стука пишущих машинок, ни телефонных звонков, ни сотрудников, спешащих без пиджака, с закатанными рукавами по коридору, — ничего, что указывало бы на динамичную деловую обстановку.
-А уж я — то как рад…- пробормотал себе под нос Покотилов.
-Что? — тотчас вскинулась помощница.
-Рад нашему знакомству, сударыня, — постарался ответить как можно более учтивее Покотилов.
Разговор с помощницей Мещерского был краток. Она уложилась буквально в пару — тройку минут, прямо в коридоре, у лифта. Выслушав ее, Покотилов скрестил руки на затылке. Загадка…Поглощение, запущенное конкурентной группой, у которой сильные позиции? Или хитрованы, прознавшие о покотиловском проекте и решившие воспользоваться полученной секретной информацией? Ежели второе, то следует ожидать новых ударов. По всему его делу. По всей его империи.
-Что ж, поблагодарите от меня Виктора Николаевича. — сказал Покотилов. — Остается довериться специалистам.
-Каким способом?
-Сыграю на снижение акций. Покупатели спишут это на колебание курса перед крупным повышением, но будет организована кампания в прессе. Покупатели решат, что тянут пустышку и поспешат продать свои акции.
-У этого способа есть недостатки.
-Есть. Самый неприятный — я буду вынужден продавать свои акции за бесценок, чтобы искусственно спровоцировать падение курса. Но я выкуплю их позже и дороже. Когда стабилизируется курс.
-Сродни харакири. Не находите?
-Делать нечего…
-Виктор Николаевич Мещерский просил также передать вам, что вам пока не стоит убирать из своего окружения личность некоего Краснопольского.
-Да он, собственно, ни в каком моем окружении не состоит…- вяло ответил Покотилов. — Этот человек всячески напрашивался на какую — нибудь службу, намекая на имеющиеся у него широкие связи, пытался заинтересовать совместными делами и финансовыми прожектами, сообщал кое — какую конфиденциальную биржевую информацию, частично оказывающуюся верной. Ко мне самому сей тип, естественно, допущен не был…
-Виктор Николаевич предполагает, что он крутился близ ваших доверенных лиц и мог где — то что — то услышать, подхватить чей — то разговор, ну а поскольку этот Краснопольский имел опыт биржевого маклера, ему не составило большого труда оценить ситуацию с вашими акциями и предложить информацию заинтересованным лицам. — бесцветным тоном сказала помощница Мещерского.
-Это всего лишь версия? Одна из нескольких?
-Добавлю, что Краснопольский вел переписку с Сергеем Николаевичем Третьяковым, некоронованным европейским «пеньковым королем», главой концерна «Лен и пенька». Третьяков в свое время очень сильно потеснил Рябушинских, они на него зуб точат. В последнее время Третьяков стал проявлять интерес к компаниям, занимающимся транспортировкой грузов, пытался приобрести пароходную фирму для организации бесперебойной доставки льна, пеньки, льняных изделий из России на европейский рынок.
-Третьяков?
-Да. В качестве небольшой справки…Третьяков пользуется хорошей репутацией в торгово — промышленных кругах. Обладает большими знаниями и широким кругом знакомств в различных сферах. Имеет связи во французских и голландских кругах и в правительстве. От семьи отошел, живет отдельно. Жена — Наталия Саввишна Мамонтова, располагает собственными средствами. Сын — Сергей, окончил Сорбонну, владеет яхт — клубом в Риге. Две дочери содержат на паях шляпную мастерскую. Сестра Третьякова, Ольга, художница, живет в Звенигороде.
-Благодарю вас, это мне известно…
-Тогда вам, вероятно, также известно, что живет она на даче у Николая Алексеевича Озерова, бывшего министра юстиции…
-А это мне зачем знать? — нахмурился Покотилов.
-Не стоит исключать версию о том, что он является одним из заинтересованных лиц…Однако вы не должны пока предпринимать каких — либо шагов…Виктор Николаевич Мещерский сам найдет время и возможность переговорить с Озеровым. Для уяснения положения.
13 сентября 1932 года. Понедельник.
Звенигород. Саввинская слобода. Дача бывшего министра юстиции Озерова.
Дача была крохотной. Небольшой домик, построенный в самом конце сада. Все окна были закрыты ставнями. Когда Виктор Николаевич Мещерский три раза постучал в неказистую дверь, она отворилась, и он вошел в домик. Открывшая дверь полная низкорослая женщина отступила в тень.
Бывший министр юстиции Николай Алексеевич Озеров, из новгородских дворян, потомок служилого кормового иноземца* сидел около дубового стола, заставленного горшками с карликовыми деревцами, посредине довольно обширной горницы, освещенной свечами, в резном деревянном кресле. Мещерский кивнул. С кресла поднялся хозяин — матерый старичище, нагладко остриженный, в теплой австрийской жилетке внакидку, в низких, обрезанных валенках.
-Не встречаю дорогого гостя на пороге. Ноги побаливают. — объявил старик, едва Мещерский приблизился к столу.- Чем обязан столь позднему визиту? Вы уж простите, но у меня старика, режим…
Озеров в свое время слыл расторопным и усердным чиновником. Но не это, вернее, не только это, способствовало тому, что скромный чиновник смог возвыситься до кресла министра юстиции. Иные качества привлекли внимание тех, от кого зависело его продвижение по службе. Карьере Николая Алексеевича Озерова содействовали незаурядная деловая предприимчивость, и весь его нравственный облик, соответствующий представлению о непреклонном патриоте, готовым вцепиться в горло каждому, кто посягнет на государственные устои Российской державы. «Верхи» не могли оставить незамеченным человека, прослывшего аскетом, возводящего повиновение в первую людскую добродетель.
Николай Алексеевич Озеров любил действовать вне правил, и выглядел человеком с фантазией, сумевшим зарекомендовать себя «новатором» по части приемов выслеживания «политической измены». Он был не очень разборчив в выборе средств, когда речь шла о достижении поставленных им целей. В свое время, столкнувшись с нежеланием Земского Собора удовлетворить его представление о создании министерской секретной службы, он попросту решил не считаться с особым мнением «господ выборных». Воспользовавшись тем, что Собор был распущен на каникулы, министр юстиции Озеров втихомолку учредил при ведомстве Политический отдел, чье поле деятельности было ограничено борьбой с уголовно — революционными элементами и бомбистами. Однако вскоре сыскари из министерства юстиции нашли работу поважнее и занялись созданием централизованной системы внутреннего шпионажа. Предварительно, для правительства и общества была организована пропагандистская кампания — в министерство юстиции широкой рекой потекли требования расправиться с «изменниками», которые «ни во что не ставят правительство», «подстрекают к неповиновению».
Осведомители поставляли министру информации, нередко разукрашивая свои донесения «потрясающими» подробностями, призванными убедить даже маловеров в близости катастрофических событий, а заодно и в исключительной полезности политического отдела и авторов «осведомлений». Во время Большой Коалиционной войны патриотическое фанфаронство, широко разлившееся по всей стране, послужило прикрытием жестких мер. Министерство юстиции разработало программу «бесшумных арестов», делая особый упор на необходимости привлечения к ее осуществлению Политического отдела, что. По мнению «специалистов», давало ряд существенных преимуществ. Обычные аресты и длительная судебная процедура могли вызвать неблагоприятную реакцию российского общества. Напротив, осуществление плана Политическим отделом ведомства позволило бы избавиться от назойливого любопытства прессы, и, таким образом, блокировать организованный протест.
Осенью 1913 года события дали повод для разжигания страстей. Началась широкая кампания под лозунгом организации рабочих нефтяных приисков в Баку, Гурьеве и Грозном. Усиливалось брожение среди крестьян на Тамбовщине и в Поволжье. Стачки лесорубов в Карелии и Архангельском крае затронули интересы могущественных военных концернов. С подачи министра Озерова в ход была пущена версия о том, что на «иностранное золото» (прямо не говорилось, чье оно, «золото»: германское, английское или французское) готовится организация саботажа на промышленных предприятиях в пользу «заграницы». С этого момента создалось такое положение, когда любая стачка, случись она даже на кондитерской фабрике Жоржа Бормана, немедленно отождествлялась с вражеским заговором. Цель, которую преследовал Политический отдел министерства юстиции, заключалась не только в дискредитации политической оппозиции в России, но и в конфискации принадлежавшей оппозиционным организациям официальной и частной переписки, материалов совещаний, списков членов, партийной литературы, бухгалтерских книг и прочей документации. Реквизировалось Политическим отделом все, вплоть до мебели и пишущих машинок. Захваченная пропагандистская и партийная литература, а также показания платных осведомителей о критических высказываниях членов оппозиционных организаций в отношении государственной политики, послужили основанием для осуждения ста девяносто трех активистов в каторжные работы на срок от трех до двадцати лет. Сотни людей вынуждены были эмигрировать. Многие из оппозиционных партий, движений и организаций от этого удара уже никогда не смогли оправиться. Результаты не замедлили сказаться. Подозрительность в отношении оппозиционных движений, неустанные поиски заговорщиков стали неотъемлемым элементом общественной жизни. В ловушке ура — патриотической истерии очень скоро оказались большие массы населения: средние слои, мелкая буржуазия, рабочие и значительная часть крестьянства. Именно этого, действуя согласно известному полицейскому правилу «держать в руках обывателей», и добивались блюстители порядка.
Для того, чтобы восстановить широкие слои общества в каждом мало — мальски серьезном инциденте с оппозицией, стали усматривать признаки какого — то общего плана, якобы переданного по «особым каналам», «из заграницы» и ставящего целью насильственное ниспровержение правительства путем заговора и террора. Справедливости ради следовало сказать, что у правительства было предостаточно поводов для беспокойства, но вовсе не в том смысле, что кому — то удалось обнаружить следы таинственных пришельцев с секретными инструкциями в кармане, хотя по страницам печати кочевало немало доводов на сей счет.
Действительным признаком надвигающегося кризиса был рост радикальных настроений в обществе. С вступлением России в войну и в поисках выхода из создавшегося положения, министерство юстиции предложило, как оно полагало, оптимальное решение этой задачи — закон о шпионаже. Закон этот в трактовке юристов Политического отдела вовсе не предусматривал наличия состава преступления. Считалось достаточным быть заподозренным в сочувствии тем или иным «подрывным организациям». Доктрина признания ответственности за связи стала вытеснять юридическую концепцию, в основе которой лежит признание личного характера вины за определенное конкретное преступление против закона. Вооружившись этой формулой, политический отдел министерства юстиции приступил к массовым арестам. В течение нескольких дней места заключения оказались забитыми арестованными. Сотни их были направлены «в места не столь отдаленные», многие оппозиционные активисты оказались в тюремных камерах по обвинению в нарушении закона о шпионаже.
С целью раз и навсегда замолчать противников закона о шпионаже и «превентивных мер», страну решили поразить зрелищем кровавого террора. В один из сентябрьских дней 1914 года в Москве, в здании особняка Чибрарио де Годена, представителя кинофирмы «Транс — Атлантик», в Леонтьевском переулке, взорвалась бомба. В результате мощного взрыва особняк в Леонтьевском фактически превратился в груду обломков. В полу образовалась большая воронка диаметром почти в шесть аршин, оказались выбиты все стекла, сорваны рамы и двери. Железная крыша упала в сад. Погибли одиннадцать человек, в том числе и сам Чибрарио де Годен. В общей сложности ранения получили пятьдесят шесть человек. Еще дымились обломки внутренних перекрытий, а Политический отдел министерства юстиции уже поспешил объявить о том, что виновниками террористического акта являются русские анархисты. Далее все пошло по отработанному сценарию — полгода власти усиленно содействовали распространению слухов о подготовляемых беспорядках, принимались меры, напоминающие введение осадного положения. В апреле 1915 года устрашающие меры были подкреплены новыми террористическими актами. Сначала в Гаджибее, в квартире бывшего управляющего Юго — Восточными железными дорогами Петешева, взорвалось самодельное взрывное устройство. Затем, в адрес тверского градоначальника была получена посылка, завернутая в красную бумагу с надписью «Посылка». Пакет какое — то время пролежал нетронутым на пороге дома градоначальника, а вскоре его взяла в руки горничная. Тщательно упакованная в сверток самодельная бомба взорвалась в ее руках, искалечив женщину, и причинив ожоги дворнику. Никто не мог объяснить, какая связь существует между покушениями на тверского градоначальника, известного либерала, и на бывшего управляющего железными дорогами, давно отошедшего от практической деятельности, кроме того, что оба они были по всем признакам неподходящими объектами для террористов.
Происшествия в Твери и в Гаджибее не остались только сенсацией. Продолжение не заставило себя ждать. На сей раз местом действия вновь была Москва. Здесь молодой почтовый служащий Егор Шилов, узнав из вечерних газет о событиях в Гаджибее и в Твери, вспомнил, что из — за неполных данных в адресах он задержал шесть таких же, судя по описанию, пакетов. Самые худшие опасения подтвердились: во всех пакетах, предназначавшихся для разных лиц, содержались смертоносные заряды. С помощью почтового ведомства полиции удалось изъять еще несколько подобных «подарков». Немедленно вслед за тем слово было предоставлено Политическому отделу, который сразу же заверил, что располагает всеми данными о «чудовищном заговоре» против царского правительства, нити которого ведут к «заграничным сионистам», и представило на общее обозрение «виновников» — анархиста Якова Шмидмана и его возлюбленную — Фейгу Ройтблат.
Ожесточение, охватившее всю страну, панический страх перед невидимыми убийцами, подстерегавшими каждого из — за угла, создали нервозную обстановку, в которой как — то сами собой растворились сомнения по поводу странного выбора жертв, предназначенных «сионистами — анархистами» на заклание. Многие лица, для которых была уготована насильственная смерть, оказались из числа тех, кто пользовался репутацией либералов. Газеты этого обстоятельства предпочли не заметить. А вот о «сионистском следе» своих читателей газеты не забыли оповестить, указав «виноватых» аршинными заголовками. По России прокатилась волна еврейских погромов.
Вдобавок к этому, невообразимый шум был поднят вокруг покушения на жизнь самого министра юстиции Озерова. История с налетом «неизвестных» на его дом преследовала двоякую цель: он должен был одновременно и потрясти население, и окончательно снять покров загадочности, окутывавший намерения заговорщиков. Все как бы становилось на свои места: истребление государственных деятелей в тот момент, когда держава вела войну, с целью сделать Россию неуправляемой, принимало методический характер.
Подробности случившегося налета леденили кровь. Сообщалось, что злоумышленник не смог проникнуть дальше крыльца особняка министра юстиции в Обольяниновом переулке. Впоследствии это объясняли игрой случая. Так это было или не так, установить было невозможно, но фактом оставалось то, что механизм бомбы почему — то сработал раньше срока. Внушительной силы взрыв разорвал ночную тишину в Обольяниновом переулке. Особняк Озерова серьезно пострадал, но обитатели его остались невредимы. Единственной жертвой был сам покушавшийся, опознать которого так и не удалось, настолько деформированы были его останки. Впрочем, среди разбросанных взрывом частей человеческого тела, как писали потом газеты, были найдены две левые ноги и две кепки — «малокопейки»*.
Однако полиция настаивала на причастности к покушению одного лица. Весьма любопытным фактом оказалось обнаружение на месте взрыва памфлета ультрарадикального противоправительственного содержания, который дал повод говорить о принадлежности незадачливого террориста к радикалистской оппозиции — газеты обмусоливали эту новость, размышляя о том, что погибший как будто заранее позаботился о том, чтобы оставить на месте преступления подобную улику.
Благодаря такой кровавой «рекламе» репутация Озерова и министерства юстиции как блюстителя правопорядка и незаменимого выслеживателя внутренней крамолы быстро укрепилась. Но для того, чтобы сохранить ее, Озеров нуждался в постоянной подпитке доказательств собственной полезности. В конце концов «политотдельцы» забыли об осторожности и осмотрительности, перестали избегать шумных эскапад в виде погромных операций, повальных арестов и «изобличений» мнимых противоправительственных заговоров. Это привело к досадным срывам и промахам.
Война закончилась и неожиданно начались пертурбации, стоившие карьеры и потери немалых доходов некоторым лицам в министерстве юстиции, когда, казалось, ничто не угрожало их благополучию. Выяснилось, что в своем усердии Озеров зашел слишком далеко. Министерство юстиции за нападки и подстрекательства попало под перекрестный огонь весьма острой критики, вдруг обнажившей картину позорного самоуправства. Газетные разоблачения, проведенные в том числе и из — за рубежа, в какой — то степени способствовали отрезвлению российского общества. Озеров был отправлен в отставку, новый министр юстиции стал быстро преображать ведомство — последовали громкие публичные заявления о том, что политические убеждения частных лиц не должны интересовать Политический отдел, который правомочен брать в расчет только их поступки, да и то такие, которые несовместимы с законом. Девизом нового главы ведомства стали слова: «Попранное — восстановим!».
Озеров ушел в тень, вышел сухим из воды и уединился под Звенигородом на скромной даче. Однако он, в двадцатые годы, сойдя со сцены, продолжал сохранять политическую и финансовую силу…
-Вижу, Николай Алексеевич, всерьез вы занялись «бонсаи». — сказал Мещерский, делая вид, что разглядывает на дубовом столе горшки с карликовыми растениями.
-Желаете об этом поговорить?
-Полагаю, мы друг друга вполне поймем, ежели касаться будем только и исключительно бонсаи?
-Извольте, Виктор Николаевич, коль есть у вас стойкий интерес к этому вопросу, поговорим. О бонсаи. Признаться, я люблю людей осторожных, намеки понимающих. Вроде вас.
-Очень хорошо.
-Я хоть и городской человек, но уже не устраивает меня букет в вазе или цветок, пусть и редкий, в обычном глиняном горшке.. — пояснил Озеров. — Мне хочется получить изысканную цветочную композицию, а на окне лелеять и холить уголок живой природы.
-Помилуйте, Николай Алексеевич, на улицу выйдете — кругом природа.
-Я стар, мне много не надо, да и ноги не те, ходить — выходить. — ответил Озеров. — Бонсаи — это как раз уголок природы. Копия природы. В значительной мере цивилизованная и традиционная. Деревья с замшелыми корнями, камни, мох — и все это в миниатюре. Безусловно, мы преломляем древнюю китайскую и японскую культуру выращивания карликовых деревьев сквозь призму нашей, русской культуры, климатических условий и вкуса. Главное, что на этом мы культивируем в себе любовь к природе, инициируем эстетическое восприятие ее.
-И как давно увлеклись вы карликовыми деревьями?
-Благородному искусству бонсаи потребовалось не одно столетие, чтобы проделать свой путь к нам из Японии. Но в России отважных приверженцев, на ощупь пробирающихся к постижению бонсаи все еще немного. Я один из них. Тех, кто взирает на шедевры бонсаи и вежливо произносит слова удивления и восхищения, несколько больше. И делают они это, главным образом, испытывая трепет перед чем — то таинственным, сверхестественным, рожденным, возможно, из некоего загадочного обряда.
-Вероятно, так. — Мещерский пожал плечами — Я слыхал, что в японском языке слово «бонсаи» означает не просто карликовое растение, а культуру выращивания растений на подносе. Или в неглубоких горшках. Или на блюде, на поддоне.
-Культура бонсаи — это нечто большее, чем просто раздел садоводства или ассортимент растений, которым придана миниатюрная форма. Это специфическая область. Современная цивилизация все в большей степени отдаляет человека от природы, от корней, вот почему я взялся за распространение бонсаи. Это дает человеку отдых, покой, и способствует вдохновению. Выращивание миниатюрных растений — еще более захватывающее увлечение, несмотря на то, что в основе его лежит обычная пересадка растений.
-А ведь бывает так, что деревцо — то уже прижилось, а садовод норовит его снова взять да и пересадить. А оно уж соками питается, в рост пошло, а?
-Бывает. — согласился Озеров, внимательно глядя на Мещерского. — В основе всякого подобного действия лежит обычная операция пересадки растений. Те, кто любит мир растений, но не имеет садового участка, может наслаждаться выращиванием миниатюрных растений на веранде или на террасе. Дома. Знаете, так это интересно: ежедневно ухаживать за маленьким живым растением, наблюдать, как оно повторяет со сменой времени года те магические превращения, что и настоящее большое дерево, как на нем появляются листочки, а затем и цветы, и плоды. Очень интересно наблюдать, как постепенно оно приобретает форму, задуманную садоводом — все это доставляет такое удовольствие, какое трудно с чем либо сравнить, и вносит в размеренное существование созидательный всепоглощающий интерес.
-Культура бонсаи предусматривает определенные основополагающие решения… — заметил Мещерский. — Изящный бонсаи может произрасти и развиться из семян, а можно воспользоваться черенками и отводками, не так ли?
-Я предпочитаю взять молодое деревцо из питомника. — негромко ответил Озеров. — Быть может, это лучший способ.
-Однако следует помнить, что в миниатюрном бонсаи лучше смотрятся растения с изящной листвой и мелкими цветками, чем растения с крупными листьями и цветами. – многозначительно сказал Мещерский. – Не лучше ли так, нежели приобретать бонсаи в питомнике? Тем паче, что и питомник на корню скуплен другим любителем карликовых растений?
-Знаете, господин Мещерский, для меня наибольший стимул этого увлечения заключается в принятии решения: что же все — таки хочет любитель бонсаи получить в результате своего труда? Будет ли конечным итогом уродливый бесформенный предмет или же это будет миниатюрное, но величественное дерево из леса, с поляны, выдержавшее не одно испытание в борьбе со стихией — дерево, которое будет долго дарить наслаждение своему создателю и, может быть, грядущим поколениям?
-Все. Сдаюсь. — Мещерский развел руками. — Больше ничего слышать не хочу про карликовые деревья. Просто скажите сразу — какую долю вы желаете иметь из проекта Покотилова?
-Это уже другой вопрос, Виктор Николаевич. Желаете чаю? С лимоном и с сушками?
================================
потомок служилого кормового иноземца* — кормовыми иноземцами в старину называли тех из иностранцев, которые, вступив в русскую службу и не получив поместий, содержались жалованьем, производившимся им от казны.
кепки — «малокопейки»* — кепка — восьмиклинка с маленьким козырьком. Она придавала образу легкую небрежность и шик.
