Винтажная статья героя Советского Союза Михаила Водопьянова, которая, думаю, заинтересует коллег.
Москва – Мыс Шмидта и обратно до Хабаровска. Такой перелет в зимних условиях меня давно интересовал, и я горячо взялся за подготовку к нему.
Лететь должны были два самолета. На одном я, на втором – Линдель. Командиром звена назначили меня.
Долго и упорно работали мы над дооборудованием и отеплением наших самолетов. Пришлось учесть весь опыт прошлых перелетов, предусмотреть все мелочи, предугадать все неожиданности, обычные при полетах на Севере.
Добились мы многого. До самого мыса Шмидта я летел «по-московски» – в кубанке и кожаных сапогах. 37° мороза, а в кабине тёпло. Лечу свободно, не ежусь от холода, не трясусь, как на открытой машине. Не надо согреваться, хлопать руками, стучать ногами по педалям – хорошо! Холодно становится – откроешь регулятор батареи, жарко – закроешь его. Все в твоих руках.
Предусмотрели мы и возможность вынужденных посадок. На каждом самолете был неприкосновенный месячный запас продовольствия на трех человек. Взяли с собой легкие палатки из шелкового полотна. Поставил такую палатку, зажег примус – тепло и уютно. Взяли спальные мешки, в которых можно свободно спать под открытым небом, в 30° мороз. Не забыли и светофильтровые очки. Ведь от северной «белизны» постоянно слезятся глаза, и быстро портится зрение.
Я решил не брать с собой ни радиста, ни штурмана, так как уже летал в прошлом году на этой трассе. Однако т. Молотов, узнав об этом, приказал установить на моем самолете радио. Тов. Молотов оказался прав – радио значительно облегчило и ускорило мой перелет.
Радистом я взял с собой Иванова – челюскинца. Я его спас, с ним я и полетел. Бортмехаником полетел мой старый лётный товарищ – Флегонт Иванович Бассейн, с которым читатели «Техники молодежи» уже знакомы по очерку в № 4 журнала.
* * *
Летим … Позади Москва, Новосибирск, Хабаровск, Николаевск-на-Амуре… Начинается наиболее ответственный и тяжелый этап перелета… Впереди – 900 километров до Охотска. Иванов уже разговаривает с Охотском, Аяном и Николаевском-на-Амуре, одновременно поддерживает связь с тремя станциями – выясняет состояние погоды. Видимость хорошая. Казалось бы, лети без забот, проверяй только давление масла и т. п.
Вот тут-то иногда и начинает лезть в голову всякая ерунда. Кажется, что и мотор перебои дает, и гарью пахнет, и масло где-то горит…
Но вот начинается пурга, берешься за приборы, напрягаешь внимание. И масло перестает гореть и гарью уже не пахнет, думаешь только об одном – не сорваться бы. Метет так, как может мести только на Севере. Ничего не видно – ни земли, ни неба. Даже конца крыла не видно. Ведешь самолет только по приборам. Приборов много – один показывает направление, другой продольную устойчивость, третий – скорость, четвертый поперечную устойчивость. В пургу не увидишь и не почувствуешь, как накренится самолет. А приборы всё отметят – ведешь по ним, стараешься удержать самолет, чтобы не сорваться, не перейти в штопор, не соскользнуть.
Пробили пургу. Летим вперед.
* * *
Не долетая Аяна, получаю радиограмму от Линделя: «Моторная помпа из добавочных баков не качает. Что делать? Жду ваших указаний».
Даю Линделю распоряжение садиться в Аяне, перелить бензин из добавочных баков в главный и вылететь в Охотск.
Сбросил почту. Сделав два круга, посмотрел, как он сядет. Сел благополучно. Я успокоился.
Лечу в Охотск на высоте 1000 метров. Швыряет из стороны в сторону. С какой-то невероятной силой самолет поднимает метров на двести и стремительно бросает вниз. Летишь камнем. Даже ремни натягиваются. Снова вздымает и снова бросает. Вот, думаю, качели! Решил набирать высоту. Думал, что выше будет спокойней. Набрал 2600 метров. Не помогло – швыряло также. Такую «болтанку» я испытал впервые за всю свою лётную практику.
В Охотск удалось прилететь лишь через 6,5 часов. Линдель прилетел на следующий день. Его уговорили остаться на день в Аяне и провести беседу.
Наше звено снова соединилось. Мы распрощались с Охотском и 14 марта прилетели в Ногаево.
Не узнал я Ногаево. Там, где еще не так давно стоял один деревянный домик, растет завод и город Магадан. Дома в нем двухэтажные. В каждом доме электричество, телефон и радио. Два театра. По городу ходят автобусы. До Колымы проложили шоссе на 600 километров.
И так по всей трассе. Лечу и не узнаю Севера. Как все изменилось. Не заблудился ли, думаю? Посмотришь по карте, – все правильно. А вниз глянешь… Там, где была непроходимая тайга или стояли маленькие поселки, выросли города – Комсомольск, Аянск, Охотск, Софийск. Пока я летел на Мыс Шмидта и обратно, в какой-нибудь месяц в Николаевске-на-Амуре выросли два громадных дома. Вот темпы! И до чего же радостно лететь и все это видеть!
* * *
В Гижигу, а оттуда в культбазу Каменское перелетели без особых приключений.
Из культбазы вылетели на Анадырь. До захода солнца оставалось часов пять. Мы рассчитывали уложиться в это время, но по дороге попадали несколько раз в плохую погода. Пришлось ее обходить (на самолете можно обойти плохую погоду, если она идет районами).
Пять часов на исходе, а впереди еще 200 километров–полтора лётных часа. Темнеет, ничего не вижу. Все покрылось какой-то белой пеленой. Становится ясным, что засветло в Анадырь нам не попасть, а в этом районе не только ночью, но даже днем тяжело летать.
Иванов поддерживает непрерывную связь с Анадырем. Анадырь говорит, что погода ясная. Мы сообщаем, что запаздываем и прилетим ночью. Просим развести костры, не жалеть горючего. Пытаемся связаться с Линделем и сообщить ему, что в Анадыре нас ожидают. Линдель не отвечает.
До захода солнца оставалось минут десять. Вдруг Линдель пошел круто вниз и исчез в надвигавшихся сумерках. До Анадыря оставалось 100 километров. Каждая минута была дорога. Я решил отказаться от поисков, так как все равно ничем не мог бы помочь. Лечу вперед. Наконец, заалели костры Анадыря. Сел хорошо. Настроение противное – нет Линделя. Где он? Что с ним?
* * *
Я мобилизовал немедленно все радиостанции, можно сказать всю Чукотку поставил на ноги. Через каждые десять минут Линделю давались позывные. Наконец, нашли. Сел он на реке Анадыре и просит выслать баки для нагрева воды.
В Анадыре узнаю, что летчик Масленников и штурман-радист Падолка, вылетевшие с бензином для нас из бухты Провидения, попали в пургу и где-то затерялись. Связались с ними по радио. Говорят, что находятся в 40 километрах от Анадыря, сидят на голодном пайке, просят выслать бак для нагрева воды и продовольствие. Послали им на помощь 11 нарт. Девять суток блуждали нарты по горам, ходили за 40 километров и дальше, но Масленникова так и не нашли. Масленников не теряет бодрости и сообщает:
«Живем под хвостом самолета, в снежной берлоге, продовольствия осталось на два дня, не беспокойтесь за нас. Вокруг много травы».
А тут, как назло, пурга и пурга. Такого снегопада, как в эти дни, старожилы не припомнят. Пришлось надстраивать телеграфные столбы, так как их занесло снегом. Не вылетишь.
Линделю послали бак на нартах. На шестые сутки он сообщил, что вылетел, попал в пургу, заблудился и снова сел на Анадырском лимане. Теперь уже ему, помимо бака, потребовались дрова и бензин. Послали ему все это на нартах. Искали, искали, но на Анадырском лимане не нашли. Позже выяснилось, что он неправильно указал место посадки. Сел Линдель не на Анадырском, а на Нерповском лимане.
Что делать? Перевозить Линделю баки или искать Масленникова? Конечно, искать Масленникова. Линдель не пропадет, у него одних пельменей штук триста. Горячее будет кушать. А вот Масленникову – похуже.
* * *
Вылететь мне удалось лишь на седьмые сутки после прилета в Анадырь. Летел наугад, так как Масленников сам толком не знал, где он находится. Приблизился к Золотому хребту – он весь в тумане. Значит, лететь бесполезно. Решил проведать Линделя.
Пошел берегом Нерповского лимана. Вижу самолет, рядом с ним палатка. Они! Из палатки вылезают четыре человека. Ничего не понимаю. Было три, где это они одного «заработали» ?
Ну, думаю, из чего же они мне выложат посадочный знак. Смотрю – сами ложатся. Изобразили замечательное живое «Т». Позже Линдель рассказывал:
«Лежим мы и смотрим – а вдруг на нас сядет».
Но я «пощадил» их, сел рядом. Четвертым компаньоном оказался пограничник тов. Янушкин, ранее отправившийся на их розыски.
Разговаривать долго не пришлось. Оставил в помощь Линделю Иванова, приказал разогревать мотор, а сам решил, не теряя времени, слетать за горячей водой. Недалеко ведь – 25 километров.
Через 12 минут прилетели в Анадырь. Поставили в кабину бак, налили в него 7 ведер горячей воды, закрыли чехлами, а чтобы в дороге вода не расплескалась, посадил на горловину механика. Через 12 минут горячая вода была доставлена по назначению в этом оригинальной конструкции «термосе». А еще через 15 минут наше вновь соединившееся звено снизилось в Анадыре.
С Линделем покончено. Летим на поиски Масленникова. С трудом обнаружили его занесенный снегом самолет в 70 километрах от Анадыря. Пошли на посадку. Сделали два круга. Самолет стоит, а людей нет. Позже выяснилось, что они сидели в своей берлоге и не слышали приближения самолета из-за шума примуса, который их обогревал. Сделал еще несколько кругов. Замечаю, наконец, бегущих людей.
Один положил какую-то тряпку, другой выстрелил из ракетницы, и я благополучно приземлился.
Подходят к нам черные, измазанные, истощенные люди – жмут руки. 13 дней провели они здесь в снежной берлоге, вырытой под фюзеляжем самолета. Продовольствие иссякло у них на четвертые сутки.
Достаю из кабины мешок с продовольствием.
Они его немедленно схватили и, ни слова не говоря, исчезли в своей берлоге.
Мы начали отрывать самолет и через два с половиной часа запустили мотор. К этому времени появились и Масленников с Падолкой, сытые и довольные. Через 35 минут наши самолеты снизились в Анадыре.
На следующий же день отправились к Мысу Шмидта. Лететь решили по наикратчайшему пути – через Анадырский хребет.
* * *
Летим… Картина незабываемая. Подножье гор закрыто туманом, а из тумана, как сахарные головы, торчат шпили гор.
Говорю своему механику:
«Ну, полюбуйся же. Какая картина! Описать бы все это, зачитались бы. А мы не умеем. Вот видеть – видим, чувствовать – чувствуем … ».
Летим… А отовсюду позывные сигналы. Сыплются настойчивые приглашения. Все зовут к себе. Уговаривают – Мыс Шмидт, Уэллен, бухта Провидения … Везде мы желанные гости.
Перелетаем хребет, вот уже и долгожданные берега Чукотского моря. 7 апреля мы благополучно снизились у Мыса Шмидта – конечной цели нашего перелета.
Через два дня мы вылетели в Уэллен, а еще через несколько дней вернулись в Хабаровск.
* * *
Позади 20 000 километров тяжелого и ответственного пути. Наши советские самолеты еще раз доказали свои блестящие лётные качества, экипаж – свою смелость и выносливость. Мы вернулись еще более закаленными, уверенными в своих силах и готовыми в любую минуту выполнить любое задание партии и правительства.
источник: Герой Советского Союза М. ВОДОПЬЯНОВ «20000 километров» // Техника-молодежи 07-08/1935
