Революционные войны Перу, часть VII. Перуанцы в Центральной Америке (Pax Pacifica)

Доброго времени суток, уважаемые коллеги. Продолжаю публиковать свой альт-исторический подцикл про перуанские революционные войны в рамках проекта Pax Pacifica, и сегодня речь пойдет о Центральной Америке. Рассказано будет о том, почему вообще Перу полезло в Панаму, Гватемалу, каким образом это сказалось на местной политике, как начало формироваться Королевство Гватемала, и о многом другом.

Содержание

Панамский вопрос

Для Перу в условиях начала XIX века, как, впрочем, и для Испанской империи в целом, жизненно важным оказался контроль за Панамским перешейком. Именно здесь проходил кратчайший путь коммуникаций между Европой и Тихим океаном, который хоть и требовал пересадок и короткого путешествия по суше, но все же позволял экономить драгоценные недели и месяцы пути, если речь шла о дороге в Перу. Даже в тяжелейшие месяцы войны с французами Испания продолжала получать многие грузы из бассейна Тихого океана, годившиеся для оплаты военных закупок – и поставлялись они в том числе через Панаму. Для Перу же это был достаточно безопасный и ближайший путь коммуникаций с Европой. Уже с 1809 года через Панаму стал проходить поток товаров и людей – сначала из Испании и колоний Карибского бассейна, а затем и из США и Британии, где проводились закупки того, что перуанцы не могли раздобыть или произвести сами. Тяжелая артиллерия, станки, ряд специалистов, парусина – все это уходило на юг через перешеек, в то время как на север и восток шли порох и оружие для Испании, серебро для оплаты иностранных поставок и экспортные товары, которые продолжала производить колония даже в условиях тотальной войны. Таким образом, роялисты попросту не могли себе позволить потерять Панаму, и для укрепления своего влияния там готовы были идти на любые действия, от террора до уступок – лишь бы добиться успеха.

Ситуация в Панаме, впрочем, и так была далекой от революционной. Как и в других колониях, здесь в обществе ходили думы о независимости, но были они достаточно вялыми, и массовой поддержки не получали. Население, несмотря на все местные проблемы, продолжало оставаться верным Испании при почти любых обстоятельствах. Для того существовали вполне конкретные причины, носившие чисто экономический характер – панамцам было крайне выгодно, когда через их территории шли обильные потоки товаров, с которых местная креольская элита, промышлявшая в основном торговлей по суше и морю, получала огромные доходы. Когда-то Панама богатела на потоках перуанского серебра, но после их уменьшения в жизни колонии наступил кризис. Лишь реформы Бурбонов конца XVIII века значительно оживили хозяйство перешейка, и теперь основой оборота становилась не узкая выборка ценных товаров, а самые разнообразные продукты сельского хозяйства и горной промышленности. В глазах местных это было сродни экономическому взрыву – за несколько десятилетий многие торговцы сколотили крупные капиталы, и появилась возможность вкладываться в интенсификацию освоения собственных территорий, сельское хозяйство которых приносило дополнительные доходы, или торговлю. При этом из-за колониальных запретов в Панаме процветала контрабанда, но в 1808 году де-факто установилось положение необъявленной свободной торговли, многие контрабандисты легализовались, и рост местной экономики ускорился еще больше. И местные политические элиты прекрасно понимали, что обеспечивало их богатство и процветание, из-за чего готовы были пойти на все, чтобы сохранить и укрепить текущее положение, и предать и истребить любого, кто угрожал им разрушением старого порядка [1].

Административно Панама принадлежала к вице-королевству Новая Гранада, но де-факто подчинение ее Санта-Фе-де-Боготе было лишь номинальным. На деле город и провинция долгое время управлялись напрямую Советом Индий, заседавшим в Испании, и потому местная автономия была весьма развитой. Экономическими и политическими связями Панама также слабо связывалась с Новой Гранадой, зато заметным было ее влияние на генерал-капитанство Гватемалу, а еще при Габсбургах город де-юре входил в состав вице-королевства Перу. В результате этого панамцы были сильнее связаны именно с этими двумя территориями, и осознавали себя несколько обособленной от своего вице-королевства общностью. Так же считали и вице-короли Новой Гранады, которые минимально вмешивались в местное самоуправление, и без того имея проблемы с контролем над остальными владениями колонии. Более того, при необходимости они даже могли брать из Панамы ресурсы и войска для отправки их в другие части вице-королевства, так как эта провинция всегда оставалась самой спокойной. Но даже вся эта обособленность не значила, что в случае большой заварушки где-то в Боготе или Каракасе эта провинция могла избежать проблем, и в начале XIX века подобной ситуации было суждено сложиться.

Панамская экспедиция (1810)

Здание, в котором собирался панамский кабильдо с 1810 года

Революционное движение в Новой Гранаде началось в 1810 году, и сразу приняло достаточно массовый и проблемный характер. Летом 1810 года был свергнут вице-король, колония провозгласила независимость, и везде кипели бои. Панама оказалась под угрозой захвата патриотами, причем о патриотическом движении в этой провинции было мало что известно, и потому ожидать можно было чего угодно. Вице-король Перу, Дионисио Алькала Галиано, знал о верности короне панамских элит, но полагаться на их собственные действия он не мог – перешеек должен был оставаться под полным и безусловным контролем роялистов в любом случае, от этого зависело слишком многое. В результате этого, едва только началась революция в Новой Гранаде, вице-король отдал приказ о формировании экспедиционного корпуса из состава подразделений морской пехоты, и эскадры для его перевозки в Панаму. Во главе всего предприятия был поставлен Косме Дамиан де Чуррука, адмирал Перуанской Армады, который уже успел показать не только свои военные таланты, но и дипломатические. Всего в его распоряжении оказались следующие войска:

• 1-й полк морской пехоты «Callao», 3 батальона, 2100 человек, 4 орудия
• 2-й полк морской пехоты «San Lorenzo», 3 батальона, 2100 человек, 4 орудия
• Драгунский полк «Dragones del Pacifico», 5 эскадронов, 1200 человек
• ВСЕГО: 4200 пехоты, 1200 кавалерии, 8 орудий

Корабельный состав экспедиции был относительно небольшим – в основном фрегаты и транспортные суда в количестве 12 штук. Готовыми к выходу они были уже в конце августа, и в последние числа сентября Чуррука уже прибыл к берегам Панамы, и высадил в ее столице свои войска, не встретив никакого сопротивления. Как оказалось, местное население настолько не вдохновилось идеями революции, что даже не пыталось устраивать какие-то массовые собрания, а попытки раскачивать ситуацию пресекались небольшими отрядами местной милиции. Сюда же переехала администрация вице-королевства, и отсюда она уже начала планировать военные акции против мятежников. Однако оставлять все как есть Чуррука не захотел – испанские войска роялистов приходили и уходили, а защита провинции одной лишь милицией не могла быть обеспечена в достаточной степени, тем более с ее нынешним непонятным статусом, и практически полным разгромом вице-королевства Новая Гранада. В результате этого он начала переговоры с вице-королем Амаро и Бурбоном, и достиг с ним соглашения, по которому контроль над Панамой частично переходил в руки перуанцев, и защитой провинции под эгидой вице-короля Алькала Галиано теперь должен был заниматься отдельно назначенный человек.

Таковым человеком стал Хосе Руис де Аподака и Берангер, 22-летний лейтенант флота и шурин Чурруки. Выбор был более чем необычным, но лишь при взгляде со стороны – юный Хосе Руис успел пройти Трафальгар, и за прошедшие годы почти не отходил от своего родича, впитывая абсолютно все его действия, включая чисто организационные вопросы. Руис де Аподака в результате оказался чуть ли не единственным человеком при адмирале, который мог бы заняться организацией обороны Панамы, колонии с населением менее 100 тысяч человек, и при этом его отсутствие в Перу никак негативно не сказалось бы на деятельности армии и флота. Так что пришлось ему покинуть перуанцев, и заняться панамскими делами. И Руис де Аподака, как ни странно, уже вскоре целиком оправдал возложенные на него надежды. Местная милиция была реорганизована, но ее было слишком мало, да к тому же она была сильно рассредоточена по территории провинции – и лейтенант, договорившись с представителями метрополии и Перу, сформировал в Панаме сначала отдельный батальон, а затем и целый гренадерский полк, вооруженный и обученный по перуанским стандартам. Комплектовался он из местных волонтеров, присланных из метрополии испанцев, и перуанских рекрутов. Даже сами батальоны так и именовались – 1-й панамский, 2-й испанский и 3-й перуанский. Для командования им Руис де Аподака, оставаясь лейтенантом морской службы, получил армейское звание полковника, что было достаточно необычной, хоть и не редкой практикой. В военных действиях против революционеров в Новой Гранаде полк не участвовал, но постоянная муштра и учения, которые устраивал ему его командир, сделали гренадер весьма боеспособным, что им довелось не раз доказать.

Панама долгое время оставалась строго роялистской, но патриоты успели предпринять две крупные попытки спровоцировать в ней революцию, прислав туда лидеров и зачинщиков. Первая партия «освободителей» прибыла в 1814 году, и возглавил ее француз Бенуа Шассерио, который на 8 шхунах с 460 солдатами прибыл в Портобело. Город был стратегически важным, так что там располагался 2-й испанский батальон гренадер. Там же оказался и полковник Руис де Аподака, которого, по всей видимости, уведомила о готовящемся предприятии агентура роялистов. Патриотов вначале заманили на берег, а затем встретили перекрестным огнем из ружей и пушек, после чего гренадеры начали захватывать корабли. Шассерио и многие его люди погибли, около 300 человек попали в плен, и были отправлены в Панаму. Вторая попытка захватить Портобело была предпринята в 1819 году, причем попахивала она уже откровенно скверно – партией заведовал британец Грегор МакГрегор, а среди его «американских патриотов» было подозрительно много европейских наемников [2]. Спонсировалась экспедиция за британские же деньги, и Симон Боливар имел к ней достаточно посредственное отношение. Первоначально ей сопутствовал успех, был высажен десант из примерно 500 человек, которые смогли дойти до Портобело – но там их встретили гренадеры, на сей раз из испанского батальона. Колумбийские патриоты британского происхождения без раздумий бросились в бой, но попали под яростный огонь роялистов, и были разбиты. Остатки их эвакуировались морем, а Руис де Аподака с этого момента стал, вероятно, главным британофобом в обеих Америках, презрев их двуличие и цинизм.

Самому Хосе Руису де Аподаке к тому моменту было уже 29 лет, и он так и числился по сухопутной иерархии полковником. Правда, в морских чинах он успел вырасти, став уже бригадиром, а в администрации Панамы он вообще с 1815 года числился губернатором. Родич Чурруки успел заслужить уважение у местного населения за свой либерализм и верность обещаниям, и местные креолы были преданы ему настолько, насколько это было вообще возможно. Сама Панама к этому моменту уже была совсем не той, что в 1810 году, и причиной этих перемен стала реставрация абсолютизма в Испании. Как Фернандо VII заставил верных короне перуанцев объявить о неподчинении приказам своими угрозами репрессий, так в том же 1815 году король вызвал взрыв возмущения со стороны панамских креолов указом, запрещающим всяческую торговлю через перешеек – кто-то умный из метрополии решил перенаправить весь торговый оборот с бассейном Тихого океана через мыс Горн, вызвав обрушение экономики перешейка. Однако подобное решение было не в интересах Перу, как и потеря контроля над Панамой. Понимал это и Руис де Аподака, который, пользуясь своим авторитетом, еще до присылки приказов из Лимы устроил в провинции небольшую революцию, созвал в городе кабильдо, и добился издания местного аналога Акта Несогласия, по которому панамцы продолжали свою торговую деятельность, и переподчиняли себя Перу. Алькала Галиано признал подобное решение, как и власть панамского кабильдо, и даже дал тому выбрать нового губернатора – которым и стал Хосе Руис де Аподака. На его сторону перешла также часть испанских войск, и многие офицеры-европейцы, прослужившие в этой колонии многие годы своей жизни и женатые на дочерях панамской знати. С 1815 года в этой провинции начались реформы в духе Перу, с коррективами под местные условия, и стремительными темпами старое полуфеодально-сословное общество стало преобращаться в либерально-капиталистическое [3]. Торговля, несмотря на испанские запреты, продолжала процветать, и многие надеялись на то, что текущее положение сохранится и в дальнейшем. Никто даже и не мог подозревать о том, к чему приведут панамцев и Руиса де Аподаку события грядущих лет….

Гватемальский клубок противоречий

Генерал-капитанство Гватемала всегда было частью вице-королевства Новая Испания, и имело мало связей с Перу. Само по себе оно представляло одну из самых старых и довольно богатых колоний Испании в Америке –стоимость экспорта только одного индиго в начале XIX века составляла примерно 2 миллиона песо, а были еще кофе, какао, иные красители и продукция сельского хозяйства. Важной статьей экспорта оставалась древесина ценных пород, которая шла в том числе на экспорт, и на нужды испанского судостроения – самые живучие и лучшие корабли Испанской Армады, строившиеся в арсенале Гаваны, были именно из гватемальской древесины. Когда в Перу началось строительство собственного ВПК и флота, потребность в ресурсах привела к тому, что многие товары стали закупаться у Гватемалы напрямую, без участия метрополии. С учетом того, что из-за упадка метрополии гватемальские торговцы и производители сырья несли большие убытки, а перуанские заказы позволяли восполнить потери, против подобного сближения не нашлось значимых голосов «против». Уже к середине 1810-х годов Гватемала оказалась крепко связана экономическими связями с Перу, хотя отношения между двумя колониями Испании складывались достаточно сложно.

Причиной тому стала разница между гватемальским и перуанским обществом. В Перу индейцы и метисы были условно равны, с небольшой разницей, которая при вице-короле Алькала Галиано вовсе стала исчезать. Перуанские элиты допускали в свои ряды индейских курак, и вместе с приезжими испанцами эти три группы формировали одну политическую элиту, которая в общих чертах удовлетворяла население колонии. В Гватемале же ситуация была совсем другой. Аграрный характер колонии привел к тому, что главную политическую силу представляли землевладельцы, в большинстве своем – консервативные в той или иной мере. Причем, если землевладельцы Коста-Рики были очень умеренными консерваторами, то в самой густонаселенной части колонии градус радикального консерватизма порой доходил до предела. В Гватемале также проживало большое количество индейцев, принадлежащих к племенам майя – но они местными властями постоянно угнетались и отстранялись от власти, раз за разом проигрывая споры за землю, которая нужна была креольским элитам для расширения производства экспортных товаров. Наконец, перуанцы в целом были либералами – а гватемальцы наоборот, были в основном консерваторами, идеи либерализма здесь находили довольно слабый отклик среди населения. В результате этого местные элиты очень настороженно смотрели в сторону Лимы, а Лима видела в Гватемале важный для себя источник ресурсов, контроль над которым оказался связан с большими проблемами из-за разницы идеологий обществ. Впрочем, в значительной мере эта разница сводилась на нет деятельностью Алькала Галианы, Чурруки и многих других офицеров флота, для которых наука гибкой европейской дипломатии была хорошо знакомой.

С 1810 года генерал-капитаном Гватемалы стал Хосе де Бустаманте и Герра, еще один трафальгарец на службе Испании в колониях. Сам по себе он был консерватором и абсолютистом, но в то же время сторонником идей Просвещения и прогресса, которые доминировали среди офицерского корпуса Испанской Армады. Для Гватемалы он оказался практически идеальным управленцем, и с точки зрения метрополии, и с точки зрения колонии – сохраняя безусловную верность короне, подавив несколько небольших заговоров патриотов и осудив Кадисскую конституцию 1812 года за излишний либерализм, он в то же время начал стремительно развивать и укреплять колонию, расширив сеть общественных учреждений, улучшив уровень управления, добившись роста экономики в непростые времена. Бустаманте умудрялся и подавлять либералов, благодаря чему сохранил свой пост после реставрации абсолютизма в Испании, и вполне либерально защищать индейцев, и в то же время пытаться решить проблему катастрофической нищеты низов гватемальского общества путем проведения масштабной земельной реформы. В своей работе он был вынужден лавировать между местными группировками креолов, и учитывать мнение клана Айсинена – могущественной политической группировки землевладельцев и торговцев, которые контролировали практически всю торговлю колонии, и выступали в качестве главных защитников ультраконсервативных идей. Удавалось это Бустаманте с переменным успехом, но в целом при нем генерал-капитанство переживало весьма интересные времена, одновременно развиваясь и укрепляясь в самостоятельности, и при этом ощущая торжество абсолютизма и реакции [4].

Хосе де Бустаманте и Герра легко нашел общий язык с Дионисио Алькала Галиано, так как те оба были трафальгарцами и сослуживцами. Разница в политической идеологии для них мало что значила, в результате чего сближение Перу и Гватемалы во многом происходило благодаря личностям их высших администраторов. Как морской офицер, Бустаманте даже сочувствовал перуанским коллегам, над которыми нависла угроза репрессий со стороны Фернандо VII, и которые издали Акт Несогласия при поддержке населения своей колонии – так что никакого ухудшения отношений между ними не произошло и после 1815 года. Более того, генерал-капитан Гватемалы использовал некоторые ресурсы и кадры для укрепления власти короны в своих владениях, и даже рассчитывал на помощь перуанцев в случае вторжения революционеров в Центральную Америку. Хорошие отношения связывали его и с «нелегальным» губернатором Панамы, Хосе Руисом де Аподакой, благодаря которому часть гватемальских либералов смогла избежать репрессий, или вполне свободно и без препятствий со стороны Бустаманте бежала под защиту шурина адмирала Чурруки. Но спокойные времена сосуществования двух испанских колоний уже подходили к концу – изменчивый Фернандо VII в конце концов оказался недоволен тем, что Гватемала не выступила категорически против перуанцев, и в феврале 1818 года отправил Бустаманте в отставку. На его место назначили «верного короне» Карлоса де Уррутия и Монтойя – уже дряхлого слабовольного старика, который реально не мог управлять колонией, и оказался зажат с одной стороны набирающими популярность патриотами, а с другой – ультраконсерваторами во главе с кланом Айсинена. Такая ситуация неизбежно должна была привести к беспорядкам, которых можно было ожидать уже в ближайшие годы, а то и месяцы.

Экспедиция в Гватемалу (1818-1821)

Как и следовало ожидать, перуанцам совершенно не понравилось происходящее в Гватемале. Более того, специально, или случайно – но Бустаманте перед отбытием в Европу успел отправить письмо Алькала Галиано, где выражал опасения по поводу ситуации в колонии, и указывал на опасность гражданской войны в ней, которая была совсем не в интересах и Перу, и Испании. Как и всегда в подобных случаях, вице-король Перу вынес твердое решение – если невмешательство приведет к ущемлению интересов его государства, значит следует перейти к прямому вмешательству. В Панаму была отправлена весточка Хосе Руису де Аподаке, а в Кальяо уже начала формироваться эскадра, которая должна была переправить в Гватемалу экспедиционный корпус перуанцев. Состоял он из уже окончательно сформированной на официальном уровне дивизии морской пехоты, в которую входили:

• 1-й полк морской пехоты «Callao», 3 батальона, 2100 человек, 4 4-фнт пушки
• 2-й полк морской пехоты «San Lorenzo», 3 батальона, 2100 человек, 4 4-фнт пушки
• 3-й полк морской пехоты «Guayaqiul», 3 батальона, 2100 человек, 4 4-фнт пушки
• 4-й полк морской пехоты «Galapagos», 3 батальона, 2100 человек, 4 4-фнт пушки
• Кирасирский полк «Plus Ultra», 5 эскадронов, 1200 человек
• Драгунский полк «Dragones del Pacifico», 5 эскадронов, 1200 человек
• 2-й артиллерийский полк, 60 орудий
• 2-й инженерный батальон, 700 человек
• ВСЕГО: 9100 пехоты, 2400 кавалерии, 76 орудий

Командовал ею, как и во время экспедиции в Восточную Полосу, генерал Хосе де ла Серна, носивший армейский мундир, но успевший уже стать целиком своим человеком в глазах моряков, именовавших его «адмиралом де ла Серна». Во главе флота встал Каэтано Вальдес и Флорес, хотя даже его назначение было далеко не обязательным – реального противника на море в Гватемале у перуанцев попросту не было, и быть не могло. И Вальдес, и де ла Серна, и Руис де Аподака были либералами, и перед ними стояла довольно непростая задача – взять под контроль консервативную Гватемалу, и предотвратить как окончательное торжество абсолютизма в ней, так и патриотическую революцию, которая могла бы принять антиперуанский характер.

Экспедиция де-факто началась еще до отправки экспедиции де ла Серны по морю на север. Ее начал Хосе Руис де Аподака, собравший доступные ему корабли (несколько бригов и шхуны), два батальона своего гренадерского полка (панамский и перуанский), и двинувшийся с этими силами на территорию Гватемалы. Для себя он поставил четкую задачу – создать на территории генерал-капитанства опорную точку, из которой будет удобно развертывать свои силы де ла Серне, и из которой можно будет затем контролировать все генерал-капитанство. Таковой точкой он избрал западную часть залива Фонсеки, приходившуюся на провинцию Сальвадор. Высадившись в марте 1818 года невдалеке от города Сан-Мигель, он принялся сооружать военный лагерь и полевые укрепления. Де ла Серна прибыл лишь в начале июня, и, к своему удивлению, обнаружил уже небольшой военный городок, готовый принять все его войска, и даже начатую постройку нескольких пристаней, с которых было проще разгружать войска и снабжение. И Каэтано Вальдес, и генерал морской пехоты оказались в восторге от предприимчивости губернатора Панамы – но, как оказалось, это были еще цветочки, и в ближайшие дни им предстояло осознать, какие же ягодки припас для них Руис де Аподака.

Как уже указывалось ранее, губернатор Панамы оказался достаточно плотно связан с либералами Гватемалы. Те в своем генерал-капитанстве оказались в меньшинстве, но, получив косвенную поддержку из Перу, они значительно укрепились в отдельных его частях, где и консерватизм был не так силен, и идеи либерализма находили несколько более широкий отклик – вплоть до того, что либералы фактически утвердили свою власть в провинции Гондурас. В Сальвадоре балом правили консерваторы, но из числа умеренных, которые успели сблизиться с местными патриотами, уже поднимавшими неудачное восстание в 1814 году. В Никарагуа старые распри также стали приобретать идеологический характер – в борьбе между двумя городами колонии, Леоном и Гранадой, первый выбрал сторону либералов, а второй – консерваторов. Наконец, оставалась еще Коста-Рика – беднейшая из провинций Гватемалы, чьи землевладельцы не слишком-то отличались по богатству от собственных наемных рабочих. Здесь либералов не было вообще, но местные консерваторы были настолько умеренными, что без проблем сохраняли контакты с «идеологическими врагами» у соседей. И над всем этим в последние годы укрепилось влияние Панамы, а именно ее торговцев и капиталистов, которые стали вкладывать деньги в выгодные предприятия уже за границами своей провинции. После отставки Бустаманте панамцы стали прямо выступать за объединение с другими колониями Центральной Америки, а население наиболее связанных с ними провинций, далеко не всегда либеральное, поддержало эту идею.

В результате этого уже 4 апреля 1818 года, пользуясь поддержкой панамских гренадеров, креолы провинции Сальвадор созвали кабильдо в столице провинции, Сан-Сальвадоре, объявили о введении местного самоуправления, и избрали губернатором провинции Хосе Руиса де Аподаку, не разрывая при этом связь с генерал-капитанством Гватемала. В последующие месяцы то же самое произошло в Гондурасе, Никарагуа и Коста-Рике. Правда, в Никарагуа при этом де-факто началась гражданская война между Леоном и Гранадой, но в этом конфликте решающей оказалась поддержка свежеиспеченного губернатора, который отправил один батальон своих гренадер на восток, и уже к моменту прибытия экспедиции де ла Серны Гранаду успели разбить и заставить смириться с недавними событиями. В столице генерал-капитанства царили хаос и неизвестность – никто не мог понять, что вообще происходит, и что следует предпринимать. Некоторые стали аппелировать к Испании – дескать, она заставит перуанцев покинуть колонию – но пока новости дошли до самой метрополии, пока бюрократия отреагировала на это, пока приказы дошли обратно – все уже успело закончиться. В августе 1818 года перуанцы вступили в город Гватемала, бывший столицей генерал-капитанства, и фактически вынудили генерал-капитана Уррутию отправиться в отставку. Были устроены контролируемые де ла Серной и Руисом де Аподакой собрания кабильдо в провинциях Гватемала и Чьяпас, которые вслед за остальными избрали своим губернатором последнего, и тот, по совокупности обязанностей, вскоре после этого был объявлен новым исполняющим обязанности генерал-капитаном. Панама присоединилась к Гватемале по решению кабильдо и попустительству перуанцев, а мнения испанцев уже никто и не спрашивал [5].

Либералы сразу получили значительную поддержку, и фактически составили новое правительство Гватемалы, а в самих провинциях начали формироваться проперуанские администрации. Местные патриоты, до того сильно ослабленные репрессиями, вдруг вдохнули свободно – и, прекрасно зная, сколь независимо ведут себя перуанцы у себя дома, решили последовать за их примером. Объединившись с местными либералами и умеренными консерваторами, они впервые в истории Центральной Америки стали формировать относительно цельную, единую политическую элиту, настроенную на прогресс и реформы. Правда, все это сильно не понравилось консерваторам и клану Айсинена, что сразу же вызвало рост напряженности. Из-за этого Руис де Аподака решил перенести столицу генерал-капитанства в построенный им же военный лагерь, названный своим создателем Пасифико, опасаясь чрезмерного влияния ультраконсерваторов, и практически сразу же начал искать противовес этой политической силе. Таковым он, помимо либералов и консерваторов Юга, увидел индейцев майя, ущемляемых гватемальскими креолами. Их он решил наделить расширенными правами, практически уравняв в положении с белыми и метисами, а также допустил касиков майя в правительство генерал-капитанства. Кроме того, при себе он стал формировать, помимо собственного гренадерского полка, еще одно подразделение, на сей раз – легкой пехоты, набранной из числа индейцев. Опыт Перу использовался на полную катушку, и оказался полезным и здесь – 1-й полк гватемальских монтерос, набранный из числа майя под началом перуанских офицеров, показал высокую боеспособность в первых боевых столкновениях, и значительно укрепил симпатии местных индейцев к новому правительству. В течении 1818-19 годов индейцы майя начнут плотно вливаться в ряды гватемальских либералов, формируя достаточно лояльную и массовую поддержку про-перуанского правительства Руиса де Аподаки на Севере.

Правда, этих мер все равно оказалось мало, как и чисто экономических выгод, связанных с расширением торговли между Гватемалой и Перу. Выход из этой ситуации подсказали генерал-капитану его собственная британофобия и Хосе де ла Серна. Дело обстояло в том, что британцы уже в открытую поддерживали патриотов в испанских колониях, хотя еще недавно были союзниками Испании – и это неизбежно вызывало у всех, кто симпатизировал испанцам или напрямую служил ее интересам, отрицательную реакцию. В то же время, у британцев в Центральной Америке имелись две колонии – Москитовый берег, и Белиз [6]. Обе эти колонии официально британцам не принадлежали, но де-факто ими управляли британские плантаторы, которых поддерживали банкиры и авантюристы из Лондона. Тот же Грегор МакГрегор, попытавшийся в 1819 году устроить революцию в Панаме, оперировал из Москитового Берега, и после неудачи обосновался там на постоянной основе. Гватемальские креолы давно хотели ликвидировать эти непризнанные британские владения, и захватить их промыслы и земли, но при прямом контроле испанцев сил на это катастрофически не хватало. Теперь же силы и возможности появились, и Руис де Аподака предложи консерваторам в обмен на поддержку его правительства решение давней проблемы. Те, само собой, согласились. В результате этого перуанская морская пехота заняла место гватемальских гарнизонов, а освободившаяся милиция и индейские ополчения, включая 1-й полк монтерос, оказались свободны для проведения военных акций.

В первую очередь под удар попал Белиз. Уже с середины осени 1818 года на британскую колонию участились нападения индейцев майя. Собственно, они никогда и не заканчивались – британцев в этих местах сильно не любили – но если раньше майя нападали на них с пращами и копьями, малыми группами, то теперь их стало несколько больше, и вооружены они были уже ружьями перуанского производства. Учитывая, что в колонии мелось всего несколько тысяч рабов, и до 500 белых поселенцев, защита ее значительно усложнилась. Британский губернатор Ямайки в начале 1819 года потребовал объяснений у Руиса де Аподаки, но тот попросту проигнорировал требования, и в апреле вместе с очередным набегом индейцев в Белиз прибыли 2 батальона монтерос с 3 легкими пушками. Находившаяся в это время у берега британская шхуна попыталась оказать поддержку колонистам, но сил у них все равно оказалось чрезвычайно мало. А тут еще и гватемальцы сделали ход конем, и установили контакты с чернокожими рабами, которые подняли бунт. В результате этого британские колонисты вместе с экипажем шхуны были взяты в плен, и история колонии Белиз подошла к концу. Руис де Аподака, вновь показав, что он весьма смышленый молодой человек, передал пленных британцев губернатору Ямайки через американцев, которые в подобных конфликтах однозначно поддерживали своих собратьев по континенту, и когда британцы попытались предъявить Гватемале и Испании претензии за Белиз – США однозначно встали на сторону противников Великобритании. В результате этого Лондону пришлось попросту смириться с потерей колонии, тем более что официально она так и не была признана британской.

Вслед за Белизом настал черед Москитового берега. Собственно, эта колония была на деле филиалом Африки в Америке, так как ее основное население составляли чернокожие, имевшие своего «короля», подчинявшегося британскому монарху. При этом черные конфликтовали с местными племенами мескитов, и, пользуясь европейским оружием, неплохо справлялись. Но тут уже настал черед мескитов знакомиться с перуанскими ружьями, а вскоре прибыли и монтерос – и маленькому черному королевству пришлось туго. На какое-то время его спасла группа авантюристов во главе с тем самым Грегором МакГрегором, но они лишь продлили агонию – к середине лета 1820 года Москитовый берег был целиком взят под контроль гватемальцев. Пленных чернокожих и европейцев было решено переправить в британскую Гайану, причем посредниками вновь выступили США, конфликта с которыми Британия не желала, и потому попросту проглотила горькую пилюлю. Местные города с английскими названиями были переименованы на испанский манер, а Руис де Аподака отчитался перед гватемальскими консерваторами о том, что выполняет свои обещания. Клан Айсинена, видя такую исполнительность, решил, что новое правительство не такое уж и плохое, и целостность Гватемалы была восстановлена, хотя внутренняя напряженность все еще сохранялась.

В том же 1820 году Гватемала неожиданно получила расширение. Ее северный сосед, генерал-капитанство Юкатан, также переживал политические преобразования и конфликт между консерваторами и либералами, причем обе фракции пока еще оставались верны метрополии. Генерал-капитан Мариано Карильо Альборнос был явно за консерваторов-землевладельцев, потому при попытке либералов последовать примеру метрополии арестовал большую часть из них, и начал репрессии против симпатизирующих им кругов населения. Под каток попали и индейцы майя из племен, соседних тем, которые признали власть Руиса де Аподаки. И либералы, и индейцы сразу же обратились за помощью к Гватемале, но и консерваторы уже стали искать контакты с Гватемалой для объединения, в результате чего звезды встали в ряд – и на север отправились перуанские морские пехотинцы де ла Серны. К концу года территория генерал-капитанства перешла под их контроль при минимальном сопротивлении, Альборнос был смещен, и собравшееся в Мериде кабильдо объявило об объединении Юкатана с Гватемалой, во главе с Хосе Руисом де Аподакой. В эти же дни произошла и другая крупная перемена – вести о революции в Испании и провозглашении де-факто независимого королевства Перу, вкупе с давлением либералов и консерваторов, привели к тому, что генерал-капитан созвал в Пасифико Конгресс провинций Центральной Америки, и по его решению 28 января 1821 года объявил о создании короны Гватемалы, объединенной унией с Испанией, но обладающей полным самоуправлением. Фактически этим он повторил декабрьские действия Дионисио Алькала Галиано в Перу. Столицей объявлялся городок Ла-Уньон, бывший лагерь Пасифико, который стремительно рос после утверждения там перуанцев; старый город Гватемала, дабы избежать дальнейшей путаницы между названиями, переименовывался в Асуньсон [7], провинция Гватемала – в Верапас. Экспедиция перуанцев в Гватемалу формально завершилась, и необходимость в экспедиционном корпусе де ла Серны отпала. По крайней мере, так казалось поначалу….

Примечания

1. У некоторых вызывает чрезмерную иронию то, как панамцы из верных роялистов переобулись в пламенные революционеры в реальности. Как по мне, никакой иронии нет – эта относительно небольшая колония без торговли через перешеек из относительно богатых могла за считанные годы ухнуть в самые нищие на континенте, и когда король в приказном порядке эту экономику обнуляет – тут не до верности, знаете ли.
2. Я не британофоб, но все же иногда поражает их цинизм: вчера они воевали в союзе с испанцами против французов, а сегодня уже воюют против них средствами, которые в Европе сочли бы несколько подлыми. Однако это только если смотреть со стороны, а если «играть» за британцев, то невольно даже восхищаешься прагматизмом и отсутствием тормозов – есть лишь британские цели, и пути их достижения, и больше ничего. Правда, у такого подхода есть и негативные последствия….
3. Собственно, у Панамы на тот момент действительно имелись неплохие шансы стать достаточно развитой страной по местным меркам, вроде того, какой она является сейчас. Но революции и уход в независимость любой ценой обошлись и ей, и всей Латинской Америке слишком дорого. Собственно, я даже не могу вспомнить хотя бы какую-то испанскую колонию, которая в 1-й половине XIX века жила лучше, чем до революций.
4. Даже удивительно, как Бустаманте умудрялся совмещать жесткие репрессии со всеобщим развитием. В то время в испанских колониях, как правило, одно исключало другое, а тут главный репрессор и подавитель всея революционеров одновременно подготовил мощную основу для создания государств в Центральной Америке.
5. Бардак и беспредел, но к тому моменту уже вся Испанская Америка таким образом сыпалась, и многие революции проходили в, в общем-то, схожем виде. Те же провинции Ла-Платы поначалу отказались подчиняться испанской администрации, а потом создали свою собственную, но при этом формально оставались лояльны короне.
6. Отдельно акцентирую внимание на том, что и Белиз, и Москитовый Берег на тот момент не были официально признаны Британией, а значит де-юре там находились какие-то бандиты, которых британцы при желании и возможности могли поддержать. А британцам в любой момент могли предъявить претензии за поддержку этих бандитов, да хотя бы те же янки, для которых один из принципов всей внешней политики XIX века – «Чем меньше Британии в Америке, тем лучше». Так что не стоит считать, что ликвидация британского Белиза и Москитового берега в начале XIX века равняется захвату британских колоний – нет, все гораздо проще, и упирается в то, хватит ли ресурсов у ликвидаторов.
7. Собственно, Асунсьон – это часть оригинального названия города, которое в полном виде звучит как La Nueva Guatemala de la Asunción – Новая Гватемала Вознесения.