Атлантропа — футуристический инженерный проект 1920-х годов немецкого архитектора Германа Зёргеля. Идея заключается в строительстве плотин в Гибралтарском проливе и проливе Дарданеллы с последующими осушением Средиземного моря и падением уровня моря более чем на 100 м.
Херман Зергель был автором, пожалуй, главной архитектурной утопии минувшего века. Он собирался перекрыть плотиной Гибралтарский пролив и осушить Средиземное море. Две части света — Европа и Африка, — соединившись, образовали бы новую часть света — Атлантропу, на территории которой раскинулось бы два искусственных моря — Сахарское и Конголезское.
Город Дубровник, расположенный на юге Хорватии, считается жемчужиной обширной Адриатической равнины, а некоторые называют его даже земным раем. Город огражден стеной шестиметровой ширины, возведенной в ХII- ХVII веках и укрепленной башнями и бастионами. Когда-то крепость нависала над морем; теперь у ее подножия простирается цветущая степь. В любом путеводителе и особенно в атласах автомобильных дорог встретишь дифирамбы Дубровнику и его уникальной архитектуре.
В Венеции подобные атласы можно купить на каждом шагу, ведь здесь начинается знаменитая "Панадриатика" — автострада, связавшая средневековую "владычицу морей" со старинным хорватским городом. Она проложена по дну высохшего моря. Ежегодно здесь устраиваются крупные авторалли — проходит розыгрыш "Adria-Cup". Об этом призе мечтают многие гонщики.
Впрочем, по популярности с этими соревнованиями может сравниться "Марафон Посейдона", участникам которого требуется преодолеть дистанцию, проложенную от Корсики до Сардинии. Специфика забега еще и в том, что приходится бежать по пересеченной местности. Спортсмены порой шутят:
"Лучше бы мы, как прежде, передвигались здесь вплавь".
Как видите, и теперь еще есть недовольные тем, что после осуществления замысла знаменитого немецкого архитектора Зергеля с карты мира исчезли Тирренское и Адриатическое моря.
Обширные районы Средиземноморья давно стали неузнаваемы. Сицилия соединились с Апеннинским полуостровом. Пелопоннес и Турцию разделяет лишь узкий пролив. На обнажившемся дне Эгейского моря белеют многочисленные обломки античных кораблей, потерпевших когда-то крушение. Любой может увидеть руины знаменитых чудес света — Фаросского маяка и Колосса Родосского, ведь они лежат на берегу. Все это, конечно, фантазия.
Но она едва не сбылась.
"Карфаген должен быть построен!"
"Проект был гениален, страшен, безумен".
Слова, сказанные Герценом в "Былом и думах" о несбывшемся мечтании даровитого русского архитектора А.Л. Витберга, справедливо будет отнести к его немецкому коллеге, жившему сто лет спустя, — Херману Зергелю (1885 — 1952). Масштабам его замыслов, обнародованных в конце 1920-х годов, могли бы позавидовать даже авторы проекта переброски северных рек в СССР. В задуманном им чувствовался размах гения. Он творил новые миры с той же легкостью, с какой Пикассо рисовал картины: извлекал из пучины вод тысячи квадратных километров земли, озеленял Сахару, заливал водой пол-Африки, электрифицировал всю Европу. Если бы его планы сбылись, они стали бы настоящим памятником прогрессу, идея которого вот уже второй век горячила умы интеллектуалов. Однако если бы они сбылись, произошло бы тягчайшее преступление против нашей планеты. Еще никто не решался стереть с карты мира целое море.
По воле архитектора, все Средиземное море превращалось в строительную площадку. Все начиналось у Геркулесовых Столбов. Здесь взгромождалась плотина, на постройку которой требовалось почти в 4000 раз больше материалов, чем ушло на пирамиду Хеопса. Эта плотина длиной 35 километров и высотой до 300 метров отгораживала Средиземное море от Атлантического океана. Венчала ее башня, вознесшаяся на четыре сотни метров. Ее спроектировал Петер Беренс, один из ведущих архитекторов школы "Баухауз". Она была на 70 метров выше, чем строившийся тогда небоскреб "Эмпайр-Стейт-Билдинг".
Другая плотина, поменьше, перекрывала Дарданеллы (или в одном из вариантов соединяла Сицилию с Африкой). Море оказывалось закупорено. А уровень Средиземного моря поддерживается лишь за счет притока вод Атлантического океана. Если возвести плотину на их пути, море обмелеет, отдав свою территорию человеку.
Один вариантов размещения плотин. Испарение с поверхности Средиземного моря происходит очень интенсивно, вследствие чего его уровень ниже уровня Атлантического океана. По этой причине происходит перемещение воды из океана в море. Этот факт и лёг в основу проекта немецкого архитектора.
Зодчий, главным строительным материалом которого стал рельеф, намеревался понизить уровень Средиземного моря на две сотни метров. Общая площадь моря сократится на 20%, зато между Европой и Африкой появится "ничейная полоса" площадью около 600 тысяч квадратных километров — огромный целинный простор, равный Франции и Нидерландам, вместе взятым. Соединившись, Европа и Африка постепенно превратятся в один экономический и хозяйственный регион — Атлантропу.
В те годы все мечтали о новых глобальных проектах. На востоке Европы строили "новый мир", в Центральной Европе — "новый порядок", в Северной Америке насаждали "новый экономический курс", а к югу от Европы из пучины вод должен был показаться новый континент — Атлантропа.
В устьях рек и проливах планировалось построить восемь электростанций — самой мощной была бы, конечно, Гибралтарская ГЭС. Каждую секунду 88 тысяч кубических метров воды вращали бы турбины, вырабатывая электроэнергию для всей Европы. Гибралтарский пролив, восхищенно писал Зергель, "это почти двенадцать Ниагарских водопадов. Природа вершит это многие тысячи лет, а человек даже не пытается воспользоваться". А ведь "запасы угля спустя несколько столетий будут исчерпаны!" Станция мощностью 50 тысяч мегаватт — вот он, новый образ Геркулесовых Столбов, несущих свет Европе.
По планам в Гибралтарском проливе должна была появиться плотина длиной 2,5 км и до 300 метров в высоту. Эту плотину венчала бы 400-метровая башня.
Общая электрическая мощность комплекса составила бы ни много ни мало 110 ГВт, в том числе 50 ГВт имела бы Гибралтарская ГЭС, перекрывающая Гибралтарский пролив.
Вся Атлантропа стала творческой лабораторией Зергеля. По каналам, проложенным на севере Африки, опресненная морская вода потекла в сторону Сахары, посреди которой возникло искусственное море. Бросовые, пустынные земли превратились в цветущую страну — житницу человечества, покрытую до горизонта плантациями, общая площадь которых достигла бы трех миллионов квадратных километров. Зергель, "великий маг и инженер географических наук", кроивший карты, как современные художники — коллажи, не оставил в покое и Тропическую Африку. Он намеревался затопить бассейн реки Конго — почти половину территории Заира. По его расчетам, с появлением Конголезского моря площадью 900 тысяч квадратных километров климат в Африке изменится в лучшую сторону. Жара, считал "архитектор мира", наконец отступит, и Центральная Африка превратится в такой же райский уголок, как острова Полинезии или Карибского моря, — в излюбленное место жизни и отдыха европейцев. Они расселятся по Африке, подобно тому, как выходцы из Испании и Португалии населили некогда Южную Америку. "Черный континент" срастется с Европой. Столицей новой империи, — Атлантропа в фантазиях Зергеля превращалась в некое политическое образование, в "Соединенные Штаты Африки и Европы", — должен был стать возрожденный Карфаген.
Триумф воли зодчего
На первый взгляд, эта фантазия архитектора, возомнившего себя географом, экономистом и политологом, достойна присутствия разве что на страницах романов Жюля Верна и Герберта Уэллса. Однако она увлекла многих его коллег — тем более что была осуществима. Перечень специалистов, помогавших Зергелю, читается, как справочник "Кто есть кто в истории архитектуры": Петер Беренс, Ханс Пельциг, Фриц Хегер, Эмиль Фаренкамп, Эрих Мендельсон, Корнелис ван Эстерен…
Если обратиться к традиционной для того времени лексике, это был триумф человеческой воли, бросившей вызов Природе. И вызов был брошен вовремя. Двадцатые годы минувшего века стали благодатным временем для утопий. Все, что прежде считалось невозможным для человека, теперь было позволено: в архитектуре, технике, науке, политике — и от утопий страдали уже не только народы, партии или общественные классы, но и природные феномены.
Любые утопии живут либо нашими надеждами, либо страхами. Первая мировая война не принесла в Европу стабильности. Сразу по ее окончании стали назревать кризисы. Многие со страхом смотрели в будущее, ожидая повторения бессмысленной бойни. А вот надежды других на "мир во всем мире" питали и такие проекты, как "Атлантропа". Вместо войн за жизненное пространство Зергель предлагал европейцам расширить его сообща, не истребляя ради новых "житниц Европы" целые народы, а осушая моря и орошая пустыни.
Срок строительства оценивался в десять лет. Планировалось привлечь 200 000 рабочих, которые бы строили объекты в 4 смены. Остались нерешенными проблемы материально-технического оснащения и транспортировки рабочих.
В те послевоенные годы он, как многие современники, мечтал о единой Европе, не разделенной границами и не охваченной враждой классов, партий и наций, Европе, не испытывающей недостатка ни в сырье, ни в дешевой энергии. Достичь этого можно было, считал он, лишь передав управление в руки технократов, которые должны были наконец потеснить прежнюю дилетантскую публику, державшуюся у власти: политиков, монархов, полковников, диктаторов, революционеров, капиталистов. Управлять новым послевоенным миром надлежало на научных основаниях. Будущее было временем технического прогресса, а значит, — неизбежно — политического, социального и культурного прогресса. Никогда прежде и, пожалуй, никогда позже люди не связывали со "всесилием техники" столько надежд, как в 1920-е годы. Казалось, можно все сделать по науке — спланировать, распределить, организовать, предусмотреть, создать "идеальный мир".
Мир, который еще и будет выглядеть, словно "музей человеческого величия под открытым небом".
"Нет ни одного искусства, которое было бы роднее мистицизму, как зодчество",
— писал Александр Герцен. Снова, как в далеком прошлом, людей влекли грандиозные архитектурные проекты. Но если строители величайших храмов древности стремились прославить могущество богов, то теперь обожествлялся сам человек (конечно, зачастую "в лице его лучшего (-их) представителя (-ей")").
Эти же проекты призваны были раз и навсегда покончить с проблемами, одолевавшими европейцев, в числе которых назывались социальные и межгосударственные противоречия, перенаселенность Европы, безработица, нехватка территорий, а также наметившийся дефицит энергоресурсов, что грозил остановкой фабрик, заводов и транспортных систем. Европа нуждалась в неисчерпаемом источнике энергии. Так родился необычный геополитический проект. Зергель, словно Христос, обещал "исцелить всех страждущих". Гибралтарская ГЭС могла вырабатывать сказочное количество тока. На дне Средиземного моря хватило бы места для строительства сотен новых крупных городов и организации многих тысяч фермерских хозяйств. Однако секрет изобилия заключался в коллективном, добрососедском сотрудничестве всех европейских стран — ни одна из них в одиночку не могла справиться с проектом "Атлантропа". Если европейцы хотят жить в достатке, без кризисов, им надо научиться жить в мире — такова была утопия технократа Зергеля. С объединением Европы отойдут в прошлое бесконечные конфликты и войны между народами, населявшими ее.
Все это говорилось за несколько лет до начала Второй мировой войны. Но правительства европейских стран были равнодушны к доводам и призывам. Пророков не слушают, даже если они вещают от имени модной религии прогресса. Ну а мечту о "единой Европе" — в этом убедились современники Зергеля — проще решать, объявляя войну соседям. Но как же родилась идея Атлантропы?
В свое время Зергель был поражен, прочитав в одной из книг Герберта Уэллса ("The Outline of History") о том, что во времена неандертальцев Средиземное море-де полностью пересохло, перегороженное цепью гор в районе Гибралтара и лишь после таяния ледников бассейн его вновь наполнился водой. Сегодня слова Уэллса вызовут скептическую улыбку у географов, но Зергель безоговорочно поверил в этот рассказ.
В результате уровень воды в западной части Средиземного моря на 100 метров, а восточной частина 200 метров. Поверхность воды в Средиземном море сократится на 20 процентов, и обнажится 500 000 кв км дна, область размером примерно с Испания.
Так он пришел к идее перегородить Средиземное море искусственным способом. По его расчетам, через две тысячи лет от него осталось бы лишь несколько озер. Впрочем, уже к началу ХХI века результаты вмешательства человека были бы очевидны, ведь уровень моря понижался бы со скоростью более метра в год. Так что, если бы идея Зергеля воплотилась в жизнь, то уже в наше время обширные участки акватории удалось бы осушить.
"Напев Торкватовых октав"
Особой популярностью проект "Атлантропа" начал пользоваться после 1929 года, когда разразился экономический кризис, и миллионы людей вмиг стали безработными, а то и бездомными. Проект обещал постоянную работу множеству людей на десятилетия вперед, и с каждым годом объем работ только увеличивался.
Нужно было строить новые города, перестраивать старые, прокладывать линии электропередачи, автомобильные и железные дороги, рыть каналы, добывать полезные ископаемые на бывшем дне моря. И сколько еще найдется дел на расчищенной от волн земле?
Период экономического кризиса на рубеже 1920-1930-х годов был временем мегаломании. Проект Гибралтарской плотины и осушения Средиземного моря — не первый и не последний.
В начале тридцатых годов немецкие инженеры мечтали осушить еще и большую часть Северного моря. Предлагалось возвести две огромные дамбы: одну — между Дувром и Кале, а другую — между восточным побережьем Англии и западным берегом Ютландии. Если бы проект был реализован, территория Германии значительно увеличилась бы. Площадь новых земель, завоеванных для Рейха не военными, а строителями, равнялась бы площади Швейцарии и Австрии, вместе взятых. Впоследствии власти страны предпочли все же воевать, и история пошла другим путем.
Визуализация данного проекта.
А вот в Нидерландах подобный проект удался. В 1927-1932 годах здесь отгородили от моря залив Зейдер-Зе, обнеся его дамбой, протянувшейся на 30 километров. Образовалось пресноводное озеро Эйсселмер площадью 220 тысяч гектаров. Позднее часть его осушили, и земли, отнятые у моря, превратились в пастбища и поля. На этом фоне не такими безумными казались планы Хермана Зергеля. Наоборот, они разрешали многие жгучие проблемы современности. Именитые архитекторы соглашались даже бесплатно помочь ему в "архитектоническом оформлении новых территорий". Светила европейского модерна вычерчивали "идеальные города" будущего, что вырастут на равнинах, вознесшихся из пучины вод, или заново планировали облик крупнейших европейских портов — Генуи, Неаполя, Мессины, оказавшихся вдали от моря.
Сам Зергель немало размышлял о том, как вдохнуть жизнь в старинные города, "севшие" по его воле "на мель". Так, обводной канал длиной в несколько сот километров возвращал Венеции море. Город сохранял средневековый колорит. Жизнь его, как встарь, отражалась в зеркале вод. Речные трамвайчики — вапоретто, — подчиняясь фантазии немецкого творца, все так же курсировали по своим маршрутам, а гондольеры, "при свете Веспера" распевая "Торкватовы октавы", по-прежнему ловко сохраняли равновесие, какой бы шаткой ни была почва под их ногами. Но шатким, иллюзорным было благополучие всей Венеции, видимость которого создавало раскинувшееся неподалеку водохранилище. Оно не давало пересохнуть каналам, подобно тому, как машины, спрятанные за сценой, не дают замереть жизни на театральных подмостках.
В Европе без гавани
Сбывшийся план Зергеля грозил опрокинуть прежние представления о географии. Корсика соединялась с Сардинией, Мальта с Сицилией, а Корфу, Кефалония и Лесбос — с материковой частью Греции. Береговая линия Южной Франции отступала вглубь моря на 70 километров. Итальянский "сапожок" менялся до неузнаваемости, превращаясь в бочку.
"Ох! Эх! Ах! Наивный синьор Зергель, нет ли у Вас другого поля деятельности, на котором Вы могли бы развивать свои безумные фантазии?"
— витийствовала миланская газета "Corriere della Sera".
Эти фантазии вызвали возмущение у жителей Южной Европы. Решительно менялся весь уклад их жизни, связанный с морем. Через тридцать лет после постройки плотины все современные портовые города Средиземноморья теряли выход к морю. Применительно к ним само слово "гавань" таило неуместную иронию, как звание "адмирал", звучавшее при упоминании диктатора сухопутной Венгрии — Миклоша Хорти. Морские волки, веками кормившиеся дарами моря, вдруг превращались в "сухопутных крыс".
"Того и гляди, в Тулоне, Бизерте и Специи, — иронизировала одна марсельская газета, — работа пойдет полным ходом: к военным кораблям начнут прибивать колеса, лишь бы было на чем до воды докатить".
Архитектор, правивший судьбами мира, как Бог, мог предложить им лишь два варианта: переселиться в новые города — все эти "Нью-Генуи" и "Нью-Мессины", которые будут построены вдоль новой береговой линии, либо все так же жить в старинных городах, ставших музеями под открытым небом, но жизнь будет пульсировать в стороне от них.
Сам же он все развивал свои фантазии, вмешиваясь в геополитику, как в геологию, и пуская весь прибыток территорий, доставшихся вследствие мелиорации марины, на строительство новой империи (архитектура дамб и мостов, надо полагать, была для него теперь мелка). Африка и Европа навязчиво сливались в одно целое, стягиваемые шнурами автомобильных и железных дорог, как рыхлое тело — корсетом. Новая часть света — Атлантропа — была по-настоящему велика, чтобы бросить вызов и Америке, и Азии.
Зергель писал, что мир будет разделен на три огромные части, "три великих А": Америку, Азию, Атлантропу. Лишь соединив интеллектуальный потенциал Европы и сырьевые ресурсы Африки, удастся противостоять финансовой мощи Америки и людским резервам Азии.
"Конечная политическая цель моего проекта — это объединение Европы и Африки. Между Панамерикой и Азией появится могущественная часть света — между, несомненно, объединяющейся Северной, Центральной и Южной Америкой, с одной стороны, и желтой опасностью расово враждебных Индии, Китая и Японии, с другой стороны",
— это было сказано еще в 1929 году.
В переживавшем упадок Западном мире, — кстати, идеи философа Шпенглера очень увлекли Зергеля, — последний чувствовал себя "спасителем Европы". Недаром на плакате в поддержку своего проекта он велел написать следующие слова:
"Либо Западный мир погибнет, либо все изменится с появлением Атлантропы, и к этому надо стремиться".
Зергель ставил перед европейцами новую сверхзадачу: переустройство мира, явленного нам в виде рек, морей, пустынь, континентов. Он призывал народы Европы забыть национальные и классовые распри ради решения великих мелиорационных задач, подобно тому, как народы Древнего Востока объединяли и на¬правляли свои усилия на поддержание в порядке системы плотин и каналов, создавая особый тип сельскохозяйственной цивилизации, основанной на ирригации. Образ Древнего Востока явно брезжил за теми утопиями, что рождались по обе стороны "линии Керзона". В СССР вслед за невиданной свободой, принесенной революцией, возродилась восточная деспотия, высшим проявлением которой стал ГУЛАГ. В Европе пока только говорили о том, что тысячи, сотни тысяч, миллионы людей, подобно жителям Древнего Междуречья, должны строить плотины и обводные каналы, осушать проливы и дельты, орошать песчаные пустыни и солончаки, создавая новый идеальный мир — цивилизацию Междуморья. Воды обреченного на смерть Средиземного моря призваны были дать новую жизнь средиземноморской (и шире: европейско-африканской!) цивилизации.
По каналам, проложенным на севере Африки, опресненная морская вода потекла бы в сторону Сахары, посреди которой возникло бы искусственное море. Пустынные земли превратились бы в цветущую страну, покрытую плантациями, общая площадь которых достигла бы трех миллионов квадратных километров. Зергель намеревался затопить бассейн реки Конго — почти половину территории Заира. По его расчетам, с появлением Конголезского моря площадью 900 тысяч квадратных километров климат в Африке изменился бы в лучшую сторону.
Ради этой славной цели миллион рабочих круглые сутки в четыре смены возводил бы великую дамбу. Кстати, архитектор, готовый командовать такой армией строителей, даже не задумывался над тем, как доставлять их на стройплощадку, как организовать их питание, снабжение, проживание. Все это — мелочи перед задачами планетарных масштабов. Свою армию он — одно интервью — навербует из безработных или — нет, нет, скажет в другой раз, — здесь будут работать заключенные. Так на другом конце Евразии, у Геркулесовых Столбов, возникнет призрак ГУЛАГа, а рабочий лагерь под Гибралтаром будет все больше напоминать Дмитровлаг.
А куда, к слову, переселят жителей затопленных районов Заира? Автора проекта не интересовал этот вопрос. Он лишь жестко заметил:
"Если белые собираются надолго завладеть Африкой, то черных должно быть не намного больше, чем их".
Африка была для него пространством без народа, пустым местом, которое следовало заселить европейцами. Гениальный визионер был все-таки человеком своего времени.
Первая жертва "мирного атома"
Как это часто бывает (свежий тому пример — нефтепровод на берегу Байкала), работу над проектом приостановили вовсе не протесты местного населения, весь уклад жизни которого мог пострадать по прихоти одного технократа. Все решила власть. Мудрый, незаменимый правитель. Гитлер.
Поначалу Зергель рассчитывал на помощь нацистов, завязывая нужные контакты в гитлеровской верхушке и знакомя ответственных лиц с планами будущей новостройки. Однако в Третьем рейхе скоро охладели к этому проекту. Нацисты не пылали стремлением "на века вперед канализировать тягу к военным авантюрам и преступлениям, заставив европейцев вовсю строить и строить", писал немецкий историк Вольфганг Фойгт, автор книги "Атлантропа. Сотворение мира в Средиземноморье. Одна архитектурная мечта современности". Конечно, Гитлер, как и Зергель, тоже любил поговорить о "расширении жизненного пространства". Но там, где один мечтал сразиться с морем на юге, другой хотел отобрать плодородные земли на востоке, "не по чину" занятые славянами.
К этому прибавились идейные конфликты Зергеля с наци. Он был пацифистом и открыто надеялся, что совместное возведение плотины примирит европейцев. Однако вожди НСДАП меньше всего хотели слушать миролюбивого визионера, звавшего лишь на бой с Природой, но не с людьми. Справедливости ради, следует признать, что и попытка осушить Средиземное море могла бы обернуться такой же крупной — только экологической — катастрофой, как окончательное решение всех проблем, предложенное нацистами.
И наконец, о личном. По нюрнбергским законам о чистоте расы, Зергель осквернил арийскую кровь, ведь его жена, Ирена, с которой он не желал расстаться, была наполовину еврейкой. Опять судьбами мира — "будущим Атлантропы" — собирались манипулировать сионские мудрецы и дщери! Позднее, в разгар Второй мировой войны, Зергелю запретят даже публиковать статьи, превратив Атлантропу в еще одну крамольную мечту человечества.
Лишь после 1945 года вновь пробуждается интерес к идеям архитектора.
"Истосковавшаяся по миру и все еще не утратившая веру в технический прогресс молодежь той эпохи — эпохи руин и крушения всего и вся — вновь обрела благодатную почву для своих фантазий",
— писал Вольфганг Фойгт. Только в 1948 — 1950 годах в печати появляются 183 статьи, посвященные Атлантропе.
"Масштаб этого проекта далеко превосходил план Маршалла, обещая одним махом решить все проблемы разоренной Европы" (В. Фойгт).
Немало видных промышленников поддерживало крупный и очень прибыльный инвестиционный проект — застройку жильем и заводскими корпусами, транспортными системами и коммуникациями пустыря размером с Францию и Нидерланды.
И мало кто думал тогда о сбережении природы или угрозах ей, исходящих от человека. Да и сам Зергель не задумывался об изменениях климата, которые вызовет быстрое высыхание моря, омывающего Европу, о дальнейшем наступлении Сахары, о тектонических процессах, что произойдут, когда нагрузка на земную кору — пресловутая "толща вод" — исчезнет. Наконец, его даже не заботило, что он отвоюет у моря не тучный чернозем, а бесплодную землю, до омертвения пропитанную солью. На этой земле вместо полей и пастбищ найдется место разве что асфальту дорог, техническим коммуникациям, заводам и фабрикам.
Мы крепки задним умом. Теперь-то мы знаем, что сооружение Гибралтарской плотины приведет к экологической катастрофе невиданных масштабов. Резко уменьшится количество воды, испаряющейся с поверхности Средиземного моря, а значит — и осадков во всем регионе. Одна засуха спешит сменить другую. Уровень грунтовых вод тоже резко падает. Целинные земли, отвоеванные у моря, превращаются в пустыню. Мало того! Катастрофа будет не региональной, а мировой.
"Ведь средиземноморская вода не может бесследно исчезнуть, — пишет немецкий климатолог Штефан Рамсторф. — Она окажется в других морях. Уровень Мирового океана повысится примерно на метр. Целые прибрежные регионы будут затоплены".
Однако в то время эти возражения не приходили в голову даже критикам проекта. От Гибралтарской дамбы отказались не потому, что поняли пагубность безоговорочной веры в прогресс, а по той причине, что поверили в новое "детище прогресса" — атомную энергетику. Казалось, будущее за мирным атомом, а не за монструозными каскадами ГЭС.
Защищать памятный проект было некому. Мечта об Атлантропе умерла в день смерти ее творца. Вечером 4 декабря 1952 года он едет на велосипеде по Мюнхену, спеша на очередную лекцию, ведь он любит выступать перед публикой. Водителя автомобиля, сбившего его, так и не найдут. Сам провидец через три недели умрет от полученных травм. Пять лет спустя, на последней конференции, посвященной Атлантропе, ее участники признают, что идея изжила себя.
Европа устала от утопий, от чрезмерного напряжения сил. Европейцы хотели жить сегодняшним днем, а не строить "идеальный мир" для своих потомков. Пафос больших целей, великих строек, сверхзадач, рассчитанных на несколько поколений вперед, наконец угас. Жизнь стала приятно теплиться — как и там, у берега моря, все так же несущего свои волны.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Гибралтарский пролив: некоторые цифры
- • Ширина Гибралтарского пролива составляет от 14 до 44 километров, а его протяженность — 60 километров.
- • Максимальная глубина пролива — 286 метров.
- • Уровень Средиземного моря на 1,4 метра ниже, чем Атлантического океана, а потому воды океана постоянно притекают в Средиземное море.
- • Ежедневно пролив минует около трех сотен торговых судов.
Земля морская обетованная
Одним из поборников "Атлантропы" стал активный участник сионистского движения, архитектор Эрих Мендельсон. Ведь территория Палестины значительно увеличится, когда море отступит от ее берегов, а потому на Земле обетованной уместятся два государства — еврейское и арабское, — и вражды между ними не будет. Иммигранты из Европы возведут новые поселения и города на землях, отвоеванных у моря, а не у людей. Кто знает, быть может, географическая утопия, придуманная зодчим, помогла бы решить одну из болезненных проблем современности?
Александр ВОЛКОВ «ПРОЕКТ "АТЛАНТРОПА"» "Знание — Сила" 10.04.2007 г
источники:
