Проблемы Италии реальной и альтернативной

Доброго времени суток, уважаемые коллеги. В качестве сопутствующего материала к своей АИшке Россия Прагматическая II публикую сей пост, и посвящен он истории Италии. Рассказано будет о ее исторических перспективах развития перед объединением, особенностях восприятия Италии и итальянцев в нашем обществе, и многом другом. Статья носит характер эдакой сборки заметок, размышлений и диванной аналитики на выше указанную тему.

Содержание:

Проблема Италии как таковой

Что у нас вообще знают про Италию и итальянцев? Как их воспринимают? В принципе, рассказывать можно очень много – и про Орнеллу Мути, и про Адриано Челентано, и про пиццу, и про «Феррари», и все это будет уместно, актуально и правильно. Но что на счет истории этого государства? Увы, здесь начинается то, что в интеллигентном обществе называется субъективизмом, фолк-хистори и лютой упрощенкой. А в связке с историей у нас неправильно оценивают менталитет. В результате итальянцы перед нами предстают эдакими ленивыми пацифистами, никакими воинами, неумехами, с низким моральным духом. При этом все, что до объединения Италии, описывается пренебрежительно, уничижительно, под раздачу порой попадает и итальянский католицизм – мол, ничего нормального при сочетании католицизма и «средиземноморского» менталитета быть не может. Само же объединение, или, как это называют итальянцы, Рисорджименто, считается чем-то очень простым, легким, так же изящно и удачно проведенным, как и объединение Германии Бисмарком. Эта точка зрения, теория касательно итальянцев и Италии царствует в умах людей, не увлекающихся историей, или банально не уделяющих вопросу достаточно времени в пользу других, более интересных им тем. Причем не только у нас – пренебрежительное отношение к итальянцам прослеживалось исторически у немцев, французов, англичан, даже испанцев, турок. Мол, ну что они могут? Дети гор с приморья, с кучей понтов, ленивые и мало на что способные… Само собой, я утрирую, но в целом картина обычно представляется примерно такой. Но при детальном рассмотрении оказывается, что все это имеет мало общего с действительностью, и история становления Италии как единого государства полна трагизма, проблем, ошибок и комплекса внешних факторов – как их негативного влияния, так и негативного влияния отсутствия этих внешних факторов в ряде случаев. И потому неверное восприятие истории Италии – первая проблема, с которой и начинается вся эта статья.

Проблема потенциала Италии в разрезе истории

Италия к началу XIX века как таковая еще не существовала как государство, но как регион уже закрепилась в умах людей задолго до этого. Территория этого региона, населенного культурно близкими, но не идентичными группами итальянцев, была разделена на множество мелких и средних государств, отличавшихся разным государственным строем, и следующими из этого отличиями в социально-политической и социально-экономической структуре общества. Здесь существовали торговые республики (Генуя и Венеция), теократия (Папская область), несколько малых аристократических республик-коммун (в том числе известное ныне карликовое государство Сан-Марино), вполне себе монархии, числившиеся графствами, герцогствами и великими герцогствами, а в случае с Сардинией и Неаполем-Сицилией – даже королевствами. Все это усугубляло местные отличия в рамках даже одного региона, а в политическом плане, с учетом значительных иностранных интересов (испанские на юге, австрийские и французские на севере) любые тенденции к объединению если и имелись, то не выходили далеко за рамки мыслей отдельных правителей. Еще более ситуация усугублялось близостью Рима и Папы, который, обломавшись к тому времени с вмешательством в дела крупных светских государей в других регионах, продолжал вмешиваться в дела мелких итальянских государств, и часто доставлял немалые проблемы любым прогрессивным стремлениям и движениям. При этом Италия условно делилась на консервативный юг (Сицилия, Неаполь, Папская область) и прогрессивный север (Сардиния, Ломбардия, Венеция), хотя оба этих понятия были весьма расплывчатыми – и среди «прогрессивных» северян встречались деспоты, как и при «консервативных» южанах пытались проводить полезные и своевременные реформы.

Ситуацию несколько улучшала экономика. По отдельности итальянские государства не блистали показателями торговли, промышленного производства или сельского хозяйства, но в совокупности своей экономический потенциал единой Италии был поистине огромен. Особенно в этом плане отличался север – более густонаселенный, с достаточно высокой (по меркам отдельных частей Европы) степенью образованности населения, с мануфактурами и достаточно развитой промышленностью. Наличие значительных людских ресурсов, обладающих хотя бы зачаточным образованием, создавало благоприятную обстановку для дальнейшей индустриализации и бурного развития экономики. Запасы полезных ископаемых тяжко было назвать изобильными, но они были, и достаточно немало – а все остальное можно было выторговать на внешних рынках. При этом Север имел и экспортный потенциал. Юг был гораздо менее развит, промышленность там носила зачаточный характер, хотя имелись все же достаточно успешные отрасли. Население здесь также было менее образовано, но зато регион был весьма перспективным в плане сельского хозяйства – говоря языком персонажа «красного графа» Толстого, земля здесь, несмотря на гористую местность, была как девка: стоило потрясти над ней портками – и можно было получить огромные урожаи зерна и фруктов. С учетом, что спрос на фрукты в XIX веке с каждым годом рос, это сулило большие прибыли и неплохой торговый баланс. Однако даже в этой бочке меда была ложка дегтя – разные части Италии развивались слишком по-разному, что в случае объединения давало хоть и неплохой общий результат, но слишком большую разницу между отдельными регионами государства, с абсолютно разным уровнем развития экономики, благосостояния населения, и т.д. Вкупе с выше описанными проблемами в области общества и политики, это заранее обещало огромные проблемы новорожденной Италии, которые предстояло решать ее создателям – объединив страну политически, ее еще предстояло очень долго приводить в порядок в области общества и экономики. А с политическим объединением проблем более чем хватало.

Проблема Рисорджименто

Описанная выше ситуация заранее закладывала в регион бомбу с часовым механизмом. С одной стороны, отличий в области языка и культуры было недостаточно для препятствования возникно­вению ирредентистских движений, и общая ситуация в регионе делала почву для них весьма благоприятной, но с другой – объединить в действительно целостное государство всю Италию было сложно, а сохранить ее и развивать – еще сложнее, ведь предстояло увязать воедино коня и трепетную лань, т.е. общества с абсолютно разной моделью – теократию, республики и монархии. Сделать это можно было, но лишь ценой больших усилий, да и требовались для этого совершенно экстраординарные люди, поистине Великие, которые провернули бы подобное дело. Еще больше требования к ним повышались из-за политического фона, который не изменится в регионе вплоть до окончания Рисорджименто – если противников объединения Италии, обладавших превосход­ством в ресурсах, хватало с головой (в первую очередь – могучая Франция и сильная Австрия), то вот сторонников этой идеи, которые оказали бы системную поддержку если не войсками и ресурсами, то хотя бы дипломатически, здесь не было, лишь англичане делали какие-то вялые подвижки, и то – мало и несистемно. Германия, которая объединялась примерно в то же время, а активная фаза началась позднее итальянской на три десятилетия, смогла добиться больших и более быстрых успехов благодаря прямому или косвенному содействию дипломатов Великобритании и России, которые хоть и не всегда, но все же оказывали какую-то поддержку немцам. Да и сама по себе Пруссия мало в чем уступала главным «тормозам прогресса», а во многом их превосходила, в особенности на поле боя. Итальянцы же, будучи сильно раздробленными и разобщенными, творили свое Рисорджименто практически целиком в гордом одиночестве, без союзников, значительно уступая по всем статьям своим основным оппонентам, в первую очередь – Австрии, испытывая также острую политическую разобщенность и противоречия между группами ирредентистов из разных частей будущего государства.

Именно потому Рисорджименто достойно аплодисментов и особенно высоких оценок, и итальянцам здесь есть чем гордиться – если Германию объединяли Бисмарк и Пруссия, то Италию объединили прежде всего итальянцы. Конечно, и здесь был свой центр силы – Сардиния, однако активные действия она стала предпринимать далеко не сразу, да и вообще обо всем надо говорить по порядку. А началось все…. С Наполеоновских войн, которые принесли в сонное итальянское царство идеи «либертэ, эгалитэ, фратернитэ» и вызвали мощный рост национального самосознания во всех концах будущего государства. Однако чаяния итальянских патриотов добиться объединения с помощью Наполеона или кого-то другого не сбылись, и потому вскоре после Венского конгресса появилось движение карбонариев – «итальянский интернационал», подпольное движение револю­ционеров, которое раскинуло щупальцы по всем углам Италии. Планировали они всего ничего – всеобщее восстание во всех итальянских государствах, которое приведет к объединению страны. Звучит достаточно авантюрно и амбициозно, однако на деле у них имелись нехилые шансы на успех – среди карбонариев было очень много политиков, военных и гражданских деятелей, в результате чего революцию с самого начала поддерживала часть войск во всех государствах, что в иной обстановке было бы залогом успеха. Увы, не срослось по двум причинам – правители отдельных государств слишком цеплялись за свои короны и всячески противились объединению, а за ситу­ацией в итальянских государствах следили австрийцы, которым Рисорджименто было поперек горла. Как результат – выступления карбонариев подавили и в Пьемонте, и в Неаполе, в том числе с участием австрийцев, и по всей Италии настал период реакции. Первая волна Рисорджименто захлебнулась, не добившись никаких успехов во многом из-за вмешательства внешних сил в лице армии Габсбургов.

Но вскоре все изменилось – королем Сардинии-Пьемонта стал Карло Альберто ди Савойя, достаточно прогрессивный монарх, который сочувствовал идеям объединения Италии. Патриоты получили своеобразный центр, вокруг которого они собрались строить государство, а Сардиния стала готовиться к будущим свершениям. Впрочем, готовилась она не так чтобы особо активно, и без иностранной поддержки надежды на успех практически не было. Так дотянули до 1848 года и «Весны народов», когда Карло Альберто фактически под давлением своих поданных объявил войну Австрии. Это было сродни самоубийству – несмотря на то, что монархию Габсбургов лихорадило, и вот-вот ей мог настать кирдык, она при любом раскладе была в разы сильнее Сардинии-Пьемонта. Одна только австрийская армия в Ломбардии-Венето немногим уступала отмобилизованному сардинскому войску. Надежда была на быстрые действия, военную удачу и поддержку союзников-революционеров из других частей Италии – сицилийцев, папских войск, венецианцев. Быстрые действия у итальянцев поначалу в принципе получились – в ряде стычек им удалось опрокинуть австрийские войска и развить наступление, занять Милан и двинуться дальше на восток, но тут все начало расклеиваться. У самих сардинцев войск было мало – и это при том, что они выгребли львиную долю своего мобилизационного потенциала – а союзники предпочитали крутиться где-то рядом и активно прикидываться частями итальянского пейзажа. Особенно в этом отличились папские войска. Впрочем, рядовым итальянцам здесь стоит отдать должное – увидев, что их хозяева ведут двойную игру не в интересах Рисорджименто, рядовые солдаты и офицеры попросту переходили под сардинские знамена целыми ротами, батальонами и полками, что наглядно иллюст­рирует патриотический подъем. Увы, это тоже не помогло – итальянцы были разбиты Радецким при Кустоце и Новаре, Карло Альберто отрекся от престола и вскоре умер, а новому королю Сардинии-Пьемонта, Витторио Эмануэле, пришлось с первых дней своего правления готовиться к весьма тяжелому мирному договору, по которому он обязывался выплатить австрийцам огромную контрибуцию и вернуться к довоенным границам.

События австро-итальянской войны должны были поставить крест на Рисорджименто, но не тут-то было! Итальянцы оказались слишком упорны в своем стремлении к единству, и, вопреки интригам своих правителей и неудачам, продолжили движение вперед. Конечно, у этого процесса были свои авторы – широко известный Гарибальди и менее известный Мадзини, создатель «Молодой Италии», но они на самом деле выполняли лишь вторые роли. Куда более важную роль сыграла фигура графа Камилло ди Кавура, умелого дипломата и политика. Именно он оказался достаточно прагматичен и способен для того, чтобы переосмыслить весь подход к Рисорджименто, и, пользуясь благосклон­ностью монарха и политической элиты, начал все с самого начала. Были установлены конкретные связи с подпольными движениями патриотов; началась реорганизация экономики и армии Сардинии; активизировалась внешняя политика государства, где активно стали использоваться противоречия между разными государствами. Приняв участие в Крымской войне, сардинцы вернули себе потерянный было международный престиж и заручились рядом важных дипломатических связей, целиком окупив для себя ненужный конфликт в далекой восточной Европе. Укрепив связи с Францией, Кавур добился поддержки императора Наполеона III и удачно «развел» его на войну с Австрией, благодаря чему удалось добиться победы, присоединить Ломбардию ценой потери Ниццы и Савойи, отданных французам. Этим самым была запущена самая активная и значимая фаза и в истории Рисорджименто, которая закончилась в 1861 году окончательным объединением Италии. Увы, Кавур вскоре после этого умер в достаточно молодом возрасте от малярии, и потому дальней­шее продвижение возглавили уже другие люди. Оставалось лишь забрать Венето (австро-итало-прусская война) и занять Папскую область в 1870 году, после вывода оттуда французских войск. После этого столицу перенесли в Рим, и Рисорджименто официально завершилось, во многом благодаря гибкой и умелой политике и дипломатии Кавура, который пошел на огромный риск и потерю своей популярности, отдав французам Савойю и Ниццу, но вместо этого победив австрийцев и запустив «парад референдумов» о присоединении итальянских государств к Сардинии-Пьемонту.

Как можно увидеть и понять по выше написанному, процесс объединения Италии шел очень тяжело и долго, около 50 лет, и первые две из трех попыток обернулись полным крахом. Лишь упорство итальянцев и стремление к объединению, а также фигура Кавура и определенные жертвы (Савойя и Ницца) позволили с третьей попытки завершить процесс. Такое великое свершение должно было вызывать огромный подъем в обществе, и положить начало стремительному подъему и укреплению экономики, общества, и всего прочего…. Но помните, что я говорил несколько выше о том, что с объединением Италии борьба за нее только начиналась? Никакого подъема, подобного германскому после 1871 года, не случилось. Более того, в Италии не оказалось государственных мужей масштабов графа Камилло Бенсо ди Кавура, и потому никто не знал, как управиться с текущим положением дел, и куда дальше следует идти и что делать. В результате этого Италия сразу после завершения Рисорджименто рухнула в системный кризис, завершиться которому суждено будет очень нескоро.

Проблема, когда Италия есть, а итальянцев еще нет

В 1861 году, после провозглашения Италии и незадолго до своей смерти, граф ди Кавур сказал: «Италию мы создали, теперь надо создавать итальянцев». Увы, сей процесс ему не суждено будет курировать и возглавлять – а он, судя по всему, единственный понимал, сколь важной была эта задача. Фигур его масштаба в стране больше не было. Дело было начато другими людьми, но шло ни шатко ни валко, в результате чего в умах итальянцев царил разброд и шатание. Единая Италия была создана на карте мира, но единая Италия в умах людей появилась лишь в XX веке, при Витторио Эмануэле III и Бенито Муссолини. Но даже после этого элемент разброда и шатания сохраняется, и то тут, то там имеются достаточно серьезные движения сепаратистов Венеции и Сицилии, а в XIX веке и вовсе долго время существовал социальный конфликт между южными и северными итальянцами, что усложняло проблему создания единой нации. Т.е., если говорить с некоторым преувеличением, то даже сейчас Италия является не единым во всех смыслах государством, а совокупностью неких территорий, населенных культурно и языково близкими людьми. Добавьте к этому еще и укоренившийся в разных регионах разный государственный строй (республика/теократия/монархия), с неизбежными отличиями в социуме, и получится совсем уж мрачная картина той ситуации, в которой оказалась Италия после завершения своего объединения. У самих италь­янцев – само собой тех, что умнее и образованнее – есть поговорка, что все проблемы нынешней Италии идут корнями ко временам Рисорджименто, причем поговорка эта, судя по всему, датиру­ется как минимум 1930-ми годами.

Все это накладывалось на традиционные проблемы итальянского менталитета. Не имея сильной государственности долгое время, управляясь иностранцами, итальянцы уже привыкли к различным политическим переменам, сменам границ и хозяев, и потому у них в головах крепко засела черта менталитета, которая очень похожа на нашу «хатоскрайность». Хозяева меняются, всем им служи, плати налоги, отбывай в войска и воюй, но жить-то самому хочется! А жить красиво – так очень хочется. Потому все «государственные работы» итальянцы выполняли не очень рьяно и усердно в эпоху раздробленности, и долгое время в эпоху единства, научившись выкручиваться и, грубо говоря, в первую очередь заботиться о своей собственной шкуре. Одним из результатов подобного подхода стало появление «итальянской забастовки» — когда на деле рабочие (или даже военные в действующей армии) дотошно, тщательно и неспешно выполняют назначенную им работу, и в случае малейшего форс-мажора прекращают свою деятельность, мотивируя это «кабы чего не вышло». Чем дальше от Рисорджименто, тем больше лояльности они проявляли в сторону своего государства, единого общества, и «хатоскрайность» постепенно пошла на спад – но шло это все медленно, самотеком, и даже в годы ВМВ еще не дошло до логического завершения. Какое-то лояльное ядро было всегда, но во время тотальных войн основная масса итальянцев оказывалась лишена должной мотивации и стимулов лишний раз геройствовать, упорствовать, биться до конца и т.д., что выливалось в невысокую стойкость большинства итальянских военных подразделений – но при этом высокие, на уровне лучших в мире, боевые качества отдельных подразделений, где удалось должным образом поставить работу с личным составом. Потому любая попытка пришить итальянцам трусливость и неумение – лишь грубая попытка найти простое объяснение сложного явления, сформировавшегося в ходе именно той итальянской истории, которая случилась в реальности.

Проблема династии

К проблеме социально-политического объединения Италии добавилась проблема династическая. В указанное время любые династические проблемы с каждым годом значили уже все меньше и меньше, да и в Италии вполне утвердился конституционализм с независимым правительством и доминирующей ролью премьер-министра, а не короля, но монархи все же сохраняли за собой достаточно много рычагов влияния. Кроме того, они были едва ли не единственным объединяющим фактором, который сохранял актуальность для подавляющего большинства итальянцев. Но у Савойской династии ко 2-й половине XIX века были проблемы. Из всех многочисленных ветвей осталась лишь одна, принцев Кариньяно, все остальные к 1848 году угасли. Какое-то время Карло Альберто ди Савойя был последним представителем всей некогда великой и влиятельной итальян­ской семьи. Его сын, Витторио Эмануэле, хоть и был достаточно сообразительным, но все же оказался достаточно пассивным, зачастую слабовольным, и имел некоторые признаки вырождения – в частности, будучи чрезвычайно низкого роста. Ему все же хватило ума и навыков для поддержки Кавура и завершения Рисорджименто, но вот дальше дело пошло наперекосяк – королю стало не хватать ума и сообразительности, правительству – понимания ситуации, а судьба династии пошла по хорошо накатанной дорожке упадка. Король взял в жены свою двоюродную сестру, из 8 детей от этого брака выжило пятеро, и все они так или иначе имели признаки вырождения – от слабого здоровья до вполне конкретных внешних проявлений.

Его наследник, Умберто, оказался достаточно жестким, деспотичным и временами даже глуповатым правителем, который во многом поспособствовал затяжному итальянскому кризису, стал самым ненавистным королем Италии на юге из-за игнорирования экономического кризиса, и погиб от рук анархиста. Ах да, чуть не забыл – забастовки итальянских рабочих он предпочитал подавлять силой, не считаясь с погибшими, что также добавило ему народной любви. И опять Умберто взял в жены свою кузину, в результате чего в браке у них родился всего лишь один-единственный сын – Витторио Эмануэле III, ставший королем в 1900 году. Лишь при нем во главе государства появился крепкий, здравомыслящий и в достаточной мере волевой монарх, который активно взаимодействовал с правительством и поспособствовал укреплению Италии перед Первой мировой. Также он удачно женился, отказавшись от близкородственных браков – Елена Черногорская, сестра печально известных Милицы и Анастасии, была святой женщиной при жизни, за что после смерти заслужила канонизацию в католической церкви. И все бы хорошо – но это все было уже поздно. Ту значитель­ную роль, которую мог сыграть король, и которая могла привести к большим улучшениям, Витторио Эмануэле III сыграть не смог, ибо ему уже не хватило времени до начала периода мировых войн, пережить которые итальянской монархии будет не суждено – на референдуме 1946 года 54% населения выскажутся за упразднение монархии в Италии.

Проблема культа свободной торговли

Свободная торговля…. Сколько о ней всего понаписано и сказано! Свободную торговлю принято идеализировать и возводить ее потенциал в абсолют – дескать, стоит ее ввести, и все сразу станет очень хорошо, и экономика будет развиваться, и так далее…. Увы, на деле все это оказалось палкой о двух концах, и фритрейдом (для упрощения свободную торговлю я далее буду называть именно так) можно было как добиться процветания своего государства, так и загнать его в упадок. Именно из-за фанатичной приверженности фритрейду некогда могучие Нидерланды, первая морская сверхдержава Нового времени, скатилась к началу XIX века до уровня второстепенной европейской страны, которую никто не трогает потому, что всем, собственно, на нее плевать. Вторая в Новом времени морская сверхдержава, Великобритания, повторила этот путь – построив на своем отно­сительно небольшом и слабо заселенном острове могучую экономику благодаря протекци­онизму, она затем предалась тому самому фритрейду, и небезосновательными выглядят утверждения тех экономистов, которые считают, что именно этот самый фритрейд сначала стал замедлять развитие британской метрополии, а затем и вовсе ускорил ее падение после потрясений 1-й половины XX века. Еще более разрушителен фритрейд был для тех стран, которые могли выставить на между­народный рынок слишком мало товаров – т.е. имели слишком слабо развитую экономику, сельское хозяйство, промышленность. Теоретически, он должен привлекать инвестиции, но на деле это работает не всегда – зато собственный производитель вынужден на равных конкурировать с иностранным, и в этом случае более экономически развитое государство получает преимущество, натурально подавляя местного производителя более дешевыми и качественными товарами. Местный производитель тоже может производить такие, и по такой же цене, а то и дешевле – но ему нужно время для того, чтобы окрепнуть, встать на ноги, воспитать поколения рабочих и т.д., а фритрейд такой возможности местному производителю не дает вовсе. Нам эта ситуация знакома по собственной истории, когда при Екатерине II началось постепенно снижение пошлин и переход к фритрейду, так активно прославляемому англичанами – и в результате огромная империя стала испытывать проблемы с развитием экономики, имея при этом не самый лучший торговый баланс, подавляюще сырьевой экспорт и зависимость от поставок многих товаров из-за границы при слабо развитом внутреннем рынке. Особенно клиническая стадия в империи была достигнута при Александре II, который, купившись на рекламу, таки установил целиком свободную торговлю с западом – но вместо бурного экономического роста началась стагнация и огромные проблемы с развитием, так как отечественная промышленность не могла конкурировать с английской, и потому английский производитель системно подавлял русского, при этом увеличивая вывоз сырья на свои заводы Туманного Альбиона.

Но не стоит ругать Александра II за эти ошибки – фритрейдом тогда увлеклись все, и очень многие обожглись на нем. Коснулось это и Италии. Еще Камилло Бенсо ди Кавур был ярым сторонником оного, и внедрял его и капитализм на просторах Сардинии-Пьемонта, занимая в разное время различные посты вроде министра сельского хозяйства, торговли и финансов. Он выступал за полный, неограниченный фритрейд, однако на деле он или просто не смог довести экономику до него, или же понимал его по-своему, потому отдельные элементы протекционизма в Сардинии все равно сохранялись. Да и сам фритрейд распространялся лишь на торговлю с отдельными странами, о «свободном мировом рынке», насколько можно судить сейчас, Кавур и не думал. Но вскоре Кавур умер, и ему на смену пришли люди, которые были настоящими фанатиками свободной торговли, под стать подобным же фанатикам из других государств. Итальянской экономике требовалось хотя бы 5-10 лет для нормализации, создания единого экономического пространства, подведения всего под единые стандарты для успешной конкуренции в дальнейшем, пускай и без протекционистских мер – но подобного благоприятного фона не случилось. И в результате этого промышленность, да и во многом сельское хозяйство молодой Италии оказались неконкурентоспособны на мировом рынке, и начался период затяжной экономической стагнации. Особенно большой размах она достигла при короле Умберто I, и больнее всего ударила по бедным районам Италии – т.е. Югу, где началось массовое обнищание до того далеко не бедных крестьян. Именно в это время начинается колоссальная миграция итальянцев в США, и именно в этой обстановке начинает формироваться итальянская мафия, которой до того по сути и не было. Италия, вместо того чтобы начать слияние экономик разных регионов в одно и пытаться ликвидировать разницу между ними, или хотя бы свести ее к минимуму, лишь усугубила положение. Из этого болота свободной торговли государство стало выбираться лишь в начале XX века, но ущерб уже был нанесен – для экономики, если говорить лишь с небольшим преувеличением, период с 1860 по 1900 годы оказался потерянным временем, и вместо бурного роста случились стагнация и экономический кризис. К Первой мировой войне Италия хоть и вроде бы успела стряхнуть с себя оцепенение, но все же пришла бедной, практически нищей страной, с плохо организованной промышленностью, значительной разницей в развитии регионов, внутренними экономическими противоречиями и немалыми внешними долгами, которые пришлось грести для стабилизации обстановки во время предыдущего кризиса.

Стоит заметить, что и фанатичные сторонники протекционизма, и их «коллеги» по упрямству из числа любителей фритрейда были в одинаковой степени неправы – по крайней мере, в отношении Италии. Экономика государства в условиях фритрейда может успешно развиваться лишь в двух случаях – когда это одна из ведущих экономик мира и может конкурировать с кем угодно, или государству повезло занять какую-то свою нишу, где более сильные государства просто отказались от конкуренции. Как только в нише или вообще на рынке появляется более сильный конкурент, с более мощным потенциалом, как государство, исповедующее фритрейд, неизбежно впадает в стагнацию и сдает свои позиции, причем с треском. Так некогда могущественные Нидерланды в мгновение ока превратились в окраину Европы, не нищую, но и не богатую; так случилось с Великобританией, которая с 1850-х годов выстраивала свою экономику на основе фритрейда, едва выдерживала конкуренцию с сильной Францией, не имевшей столь развитой торговли и колоний, и начала быстро сливаться при появлении на горизонте еще более сильных экономик Германии и США. И тут на помощь развивающегося государства приходит протекционизм, или хотя бы отдель­ные его элементы. Благодаря протекционизму можно дать время укрепиться отечественному производителю, или прямо защитить его от более успешного конкурента хотя бы на внутреннем рынке. Идеальной конфигурацией торгово-экономических моделей является сверхдержава, умело использующая протекционизм в ограниченных масштабах для сохранения своих позиций в мире, но при этом навязывающая всем свободную торговлю – сильных это ослабит, а слабых поставит в прямую экономическую зависимость от сверхдержавы. Через эти этапы прошли почти все государства мира; именно эти истины вспомнили европейцы после повального и не очень удачного увлечения фритрейдом во 2-й половине XIX века. Но если для Франции это просто оказался не самый простой период, то для Италии он стал в чем-то определяющим, не позволившим добиться «итальянского экономического чуда» после окончания Рисорджименто, в то время как Германия, умело сочетавшая протекционизм и фритрейд, совершила колоссальный скачок вперед после 1871 года.

Проблема демографии

Еще одной проблемой Италии стал демографический кризис. Начался он еще в 1850-х годах, и выразился в заметном падении средней рождаемости – показателей 1850-го года Италии более не удалось достигнуть, ибо вскоре после окончания демографического кризиса начался демографи­ческий переход. В то же время возросла смертность. Если брать общее население в границах современной Италии, то в период с 1850 по 1870 годы оно практически не выросло. Сам демо­графический кризис завершился к 1870-м годам, рождаемость восстановилась до более или менее приемлемого уровня, но тут на страну обрушился экономический кризис, особенно болезненно сказавшийся на Юге. Крестьяне бывшего королевства Обеих Сицилий стали стремительно беднеть, голодать, терять свою землю и работу, мигрировать за границу или искать иных способов выжива­ния – что послужило основой для создания той самой сицилийской мафии. И хотя темпы роста населения все равно оставались немалыми, но эти проблемы больно ударили по демографии – если Италия в современных границах в 1800 году была одной из самых населенных стран Европы, то к 1900 году ее уже успели опередить многие другие государства. Что еще хуже – бездействие правительства, деспотичность Умберто I и силовое подавление выступлений, вызванных кризисом, привели к сильной радикализации итальянского общества, со значительным укреплением позиций анархистов, и появлению натурального терроризма. Побудешь тут спокойным, когда такие дела творятся!

Проблема таможенных войн

К 1890-м годам в Италии начали понимать, что им нужен протекционизм, иначе экономика останется совсем слабой. Шутка ли – незначительно уступая по населению Франции, Италия могла позволить себе чуть ли не в два раза меньшие государственные расходы! Было решено ввести ряд пошлин, защитить отечественного производителя, а заодно и добиться экономической независимости от западного соседа, с которым имелись некоторые противоречия и территориальные споры, пускай и не такие большие, как с Австро-Венгрией. Беда заключалась в том, что за предыдущие годы торжества фритрейда главным торговым партнером Италии стала Франция, которая очень трепетно относилась к своей сфере экономического влияния, и попытку итальянцев играть самостоятельно восприняла крайне негативно. Так началась итало-французская торговая (или же таможенная) война, в которой французы стремились сохранить за собой влияние в Италии, а итальянцы хотели добиться экономической независимости и утвердить протекционистскую торговую политику. Увы, Рисорджименто давно прошло, но главная проблема Рисорджименто – абсолютное равнодушие всех прочих стран – осталась актуальной: Италию никто не поддержал, ей не удалось найти новые рынки сбыта и других торговых партнеров, а ответные французские пошлины очень больно ударили по итальянской экономике. В результате этого торговую войну итальянцы вчистую проиграли, с большими потерями для себя, да еще и добавился международный экономический кризис, особенно чувствительный при свободной торговле – в результате чего стране пришлось на время забыть о каких-то крупных проектах. Даже на судостроении пришлось резко начать экономить – флотофилам известны темпы строительства итальянских кораблей в это время (мягко говоря, не впечатляющие), и даже факт активного экспорта итальянскими фирмами крейсеров типа «Гарибальди» приобретает новый, столь знакомый России 1990-х смысл «продержаться на плаву, пока в казне нет денег на госзаказ». Выбралась из этой ямы Италия лишь примерно к 1907 году, потеряв несколько лет и огромное количество средств. Зависимость Италии от Франции была де-факто закреплена, что предопределило выступление Рима на стороне Антанты в ПМВ куда больше, чем собственно политика. Впрочем, тяжелая для итальянцев Первая мировая война дала им и определенные преимущества – послевоенная Франция, пострадавшая еще сильнее Италии, уже не могла так уверенно держать поводок, в результате чего Бенито Муссолини, которого некоторые называют «клоуном» и «ничтожеством», смог все же добиться независимости итальянской экономики от французов и завершить становление экономически развитой, пускай и со многими оговорками, современной Италии.

Проблема альтернативной Италии

Из всего выше сказанного можно легко понять, что в реальности Италия, при всех ее достижениях, вплоть до ВМВ, использовала лишь малую долю своего потенциала. Да и в ВМВ итальянцы сильно не блистали во многом как раз из-за того, что все относительно неплохо стало совсем недавно. Оно, конечно, к счастью для нас, ибо Италия воевала на стороне Третьего Рейха, но с точки зрения истории получается, что страна эта весьма обделена и имеет огромный потенциал в плане АИ. И действительно – если не дать умереть от малярии Кавуру в 1861 году, объединить Италию пораньше (хотя бы во 2-ю волну), проводить умеренно протекционистскую политику, то история этого государства получилась бы кардинально другой. Более успешными итальянцы были бы и на поле боя, ибо менталитет – лишь один из факторов, определяющих боеспособность на суше, море и в воздухе, а у итальянцев в действительности были проблемы с множеством факторов помимо него. К такому исходу было множество предпосылок, потенциал единой Италии поистине большой и достоин великой европейской державы – но, как и всегда, в этой бочке меда есть ложка дегтя, достойная звания отдельной, последней проблемы альтернативной Италии.

И проблема эта заключается в том, что практически до 1930-х годов Италия – это страна-изгой, на которую всем плевать, за исключением тех случаев, если от нее что-то надо, или нельзя допустить усиления ее позиций. В отличие от многих других стран, здесь не велась беспощадная борьба за симпатии при дворе или в правительстве; здесь не было конфликтов сфер влияния; итальянцев не считали даже «младшими партнерами», ибо из всего вышесказанного складывается картина того, как итальянцев считали даже куда менее «своими» в клубе европейских держав, чем маленькую Бельгию. Даже англичане в Риме вели свои дела как бы между прочим, вспоминая о существовании такого города и страны лишь по мере необходимости. Германию, чьим союзником некоторое время была Италия, не особо волновала судьба этой страны, как и наличие или отсутствие ее в списке врагов или союзников. И если в чем-то подобное положение дел благоприятно для самих итальянцев, то в случае с Рисорджименто отсутствие каких-либо значительных внешних факторов играет против них. Ведь требуется объединить страну как можно раньше, чтобы над ней успел поработать Кавур, возможно, воспитав наследника, задав правильный тон развития общества и самой итальянской идеи, дать время укрепиться экономике единого государства, а то и вовсе не погружаться в фанатичное следование тезису, что фритрейд – это круто. Объединение посредством всеобщего восстания карбонариев представляется крайне маловероятным – австрийцы просто так смотреть на это дело не будут, война неизбежна, а выиграть у итальянцев шансов крайне мало. Италия вполне может объединиться в 1849-1850-х годах, но для этого требуется одно — победить эту самую Австрию. Собственными силами Сардиния-Пьемонт сделать это если и может, то на грани фола, а внешние факторы, как я уже говорил, отсутствуют.

Лишь с привлечением оных внешних факторов для Италии открываются впечатляющие перспек­тивы, и даже с наличием таких «хороших» монархов, как Умберто I, все может сложиться куда благополучнее для этой страны. К началу XX века это может быть не большая и несколько более развитая версия Румынии, а таки вполне себе европейская великая держава, с куда более сильными военными традициями, экономикой, армией и флотом, лишенная тех многих проблем, которые не позволили итальянцам показать себя на высоком уровне в последующих великих потрясениях. И потому в любой АИшке, где Италия все же объединяется раньше и не делает той массы ошибок 2-й половины XIX века, что были в реальности, может получиться совершенно неожиданный и непред­сказуемый результат, с совершенно другой Италией – значительно более сильной, эконо­мически развитой, незначительно уступающей и в населении, и в вооруженных силах Франции, а то в отдельных моментах и превосходя ее. Но это, как говорится, совсем другая история….