Штаб-квартира Главнокомандующего Запада, 18.8.1944
Мой фюрер! Ваше решение, переданное мне вчера фельдмаршалом Моделем, освобождает меня от возглавления Главнокомандования Запада и войск группы армий «Б». Очевидной причиной является неудача прорыва танковых сил на Авранш и воспоследовавшая отсюда невозможность закрыть прорыв вплоть до моря. Моя «вина», как ответственного командующего, тем самым утверждена.
Разрешите мне, мой фюрер, со всем уважением высказать свое мнение. Когда Вы получите эти строки, которые я пересылаю Вам через обергруппенфюрера Зеппа Дитриха, которого я за эти тяжкие недели узнал и оценил как неподкупного, храброго человека, меня уже не будет в живых. Я не могу выносить обвинение в том, что предрешил судьбу Западного фронта неверными мерами, и при этом у меня нет средств оправдаться. Я делаю из этого соответствующие выводы и отправляю себя туда, где уже находятся тысячи моих боевых товарищей. Я никогда не боялся смерти. Жизнь для меня, — меня, который еще и внесен в списки подлежащих выдаче как военный преступник, — не имеет более смысла.
По самому вопросу о вине позвольте мне сказать следующее.
1. Танковые соединения в результате предшествующих боев были сами по себе слишком слабы по потенциалу атаки, чтобы обеспечить успех. Даже если бы удалось в результате более искусных командных мер [, чем мои,] повысить их ударную силу, они, несмотря на какие-либо начальные успехи, достигнутые ими, никогда не дошли бы до моря. Единственной дивизией, которую можно было назвать более или менее нормальной по ударной силе, была 2-я танковая дивизия. Ее успехи, однако, не могут служить ориентиром для суждения о других танковых дивизиях.
2. Даже если предположить, что Авранш мог быть достигнут, то тогда брешь под Авраншем могла быть, очевидно, ликвидирована, но опасность для группы армий никоим образом не устранялась бы, в самом лучшем случае была бы отложена на некоторое время. Дальнейшее продвижение наших танковых сил на север в соответствии с [Вашим] приказом, включение остальных наших сил в наступательные действия, чтобы решительно повлиять на общее положение, было _абсолютно_ исключено. Всякий, кто знал реальное состояние наших войск, без колебания подтвердил бы, что я прав. Поэтому Ваш приказ, предписывавший это, исходил из оснований, которых не существовало. Когда я читал этот решительный приказ, я немедленно понял, что он требует чего-то такого, что должно было бы войти в историю как операция величественная и предельного дерзания, но, к сожалению, невыполнимая на практике, и тем самым долженствующая однозначно сложить вину [за свой провал] на облеченных ответственностью [за ее исполнение] военачальников.
Я сделал все в пределах моих сил для осуществления Вашей воли. Я также признаю, что было бы лучше подождать еще один день с переходом в наступление. Но в сущности это ничего не изменило бы. Это мое _неколебимое_ убеждение, с которым я ухожу в могилу, потому что дело зашло уже слишком далеко, чтобы его возможно было изменить чем бы то ни было. Перед южным флангом группы армий были уже слишком значительные силы [противника], которые, даже в случае ликвидации бреши под Авраншем, однозначно могли снабжаться по воздуху и получить дальнейшую поддержку от сил, направленных в Бретань. Наша непосредственная линия обороны была уже настолько ослаблена, что нельзя было ждать, что она продержится сколько-нибудь долго, особенно когда теперь поток новых американо-английских соединений устремился непосредственно против нее и не направлялся более через брешь под Авраншем на юг. Если я согласился с предложением командующих танковой группой и 7-й армией нанести удар быстрее, несмотря на более отвечавшие фактическому положению дел опасения, то это потому, что все мы точно знали, какова оборонительная сила северного участка фронта этой армии, и уже не ожидали от нее многого, даже совершенно независимо от охватывающего продвижения противника на юге. Поэтому было важно действовать без промедления, тем более, что и положение в воздухе требовало этого. Учитывая это положение в воздухе, которое почти полностью исключало ведение боя в дневное время, шансы на успех, на который надеялись, были также чрезвычайно малы. И антициклональная [ясная, лётная] погода сохраняется по сей день.
На основе изложенных фактов я остаюсь при своем утверждении, что предпосылок на успех операции не было, напротив, предписанные приказом наступательные действия должны были неизбежно ухудшить общее положение группы армий решающим образом. И так оно и вышло.
3. В конце концов войска на Западе были оставлены почти без притока людских резервов и техники. Этого потребовало отчаянное положение на Востоке. Быстрое уменьшение числа танков, как и противотанковых средств, а также недостаточное снабжение минометами так называемых стационарных дивизий привело к тому положению, каким оно, еще и дополнительно крайне ухудшенное потерями в так называемом котле, должно быть констатируемо сейчас как фактически имеющее место.
Из-за напряженных отношений между мной и новым начальником генерального штаба [Гудерианом], который видит во мне своего врага, я не мог сблизиться с ним и таким образом не имел возможности получить для Запада необходимые подкрепления в танках. Все это имело решающее значение для развития обстановки в целом.
Мой фюрер, по моему мнению я вправе утверждать, что сделал все, что было в моих крайних силах, чтобы овладеть обстановкой. В моем сопроводительном письме к меморандуму генерал-фельдмаршала Роммеля, который я переслал Вам, я уже излагал свое мнение о вероятном развитии обстановки. Оба мы, Роммель и я, и, видимо, все командующие здесь, на Западе, которые имеют боевой опыт военных действий против англо-американцев, с их превосходством в материальной части, предвидели возникновение теперешней обстановки. К нам не прислушались. Наши взгляды были продиктованы не пессимизмом, а трезвым знанием фактов. Я не знаю, сможет ли еще генерал-фельдмаршал Модель, испытанный во всех отношениях, овладеть обстановкой. Я ему этого желаю от всего сердца. Однако если этого не произойдет и если не принесут успеха Ваши новые долгожданные виды оружия, особенно воздушные, тогда, мой фюрер, Вы должны решиться прекратить войну. Немецкий народ перенес уже такие неописуемые страдания, что пора было бы положить конец этому чудовищному злу.
Должны быть пути достичь этого, и прежде всего достичь того, чтобы рейх не подпал большевизму. Поведение части попавших в плен на Востоке [наших] офицеров [комитет «Свободная Германия»] для меня неизменно оставалось загадкой. Мой фюрер, я всегда восхищался Вашим величием, Вашим поведением в этой гигантской борьбе и Вашей железной волей удержаться самому и удержать национал-социализм. Если судьба сильнее Вашей воли и Вашего гения, то это сам рок. Вы вели честную, громадную битву. История за Вами это признает.
Покажите же теперь и то величие, которое становится необходимым, когда надлежит прекратить битву, ставшую безнадежной.
Я оставляю Вас, мой фюрер, как человек, мысленно стоявший ближе к Вам, чем Вы, вероятно, понимали, — в сознании того, что исполнял свой долг до последнего предела.
Да здравствует мой фюрер!
(подпись) ф. Клюге
Генерал-фельдмаршал.
Источник: https://wyradhe.livejournal.com/326884.html
В полном виде предсмертное письмо фельдмаршала фон Клюге появилось на просторах интернета недавно. В дополнение к выделенному мною фрагменту в 3-м пункте о причинах провала у Авранша (который все же относится к периоду августа 1944 г., а не ко Дню Д) я позволю себе еще некоторые фрагменты о состоянии войск, которые должны были противодействовать вторжению американцев в Нормандию (т.е. об их состоянии ДО начала такового).
Блюментрит сказал: «До 1943 года во Франции было 50–60 дивизий, которые заменялись остатками дивизий, прибывших с русского фронта. Этот постоянно идущий обмен оказывал вредное влияние на процесс организации обороны береговой линии. Поэтому были созданы специальные дивизии, за которыми были закреплены определенные сектора. Такая система имела несомненные преимущества – люди успевали хорошо изучить охраняемые территории, да и крайне ограниченное тяжелое вооружение, имеющееся на западе, могло быть использовано с максимальной эффективностью. Но был и существенный недостаток: офицеры и солдаты, пробывшие здесь долгое время, теряли боевые навыки, да и вооружены они были не лучшим образом. Их оружие в основном состояло из трофеев, захваченных у французов, поляков и югославов, использовавших самые разные боеприпасы, которые имели обыкновение заканчиваться в самый неподходящий момент, а пополнить запасы было куда сложнее, чем в случае стандартного оружия. Большинство дивизий состояли только из двух пехотных полков с двумя полевыми батареями, насчитывающими 24 орудия, и одной среднекалиберной батареи из 12 орудий. Поскольку для перемещения орудий использовались лошади, артиллерия была не слишком мобильной…
«Сила нашей обороны была абсурдно преувеличена. «Атлантический вал» был не более чем иллюзией, созданной усилиями наших пропагандистов, чтобы обмануть как союзников, так и свой собственный народ. Меня ужасно нервируют частые рассказы о непроницаемой обороне. «Стеной» ее уж точно назвать было никак нельзя. Гитлер никогда не посещал эти участки и не знал, что представляет собой эта, с позволения сказать, стена в действительности.«
К югу от Луары у нас имелось только три дивизии на 300 миль береговой линии, причем две из них были учебными, составленными из необученных новобранцев. Командиру роты на этом участке приходилось целый день находиться на колесах, чтобы объехать занимаемый его солдатами участок.
Роммель располагал только тремя танковыми дивизиями на всем протяжении фронта от Луары до Шельды. Одна дивизия предназначалась для восточного сектора, другая – для центрального и третья – для западного. Численность танков в них была намного ниже, чем в британских или американских дивизиях. Иными словами, кулак, которым мы намеревались нанести удар по армии вторжения, был, мягко говоря, слабоват.
Источник: Б. Лиддел-Гарт, «Битвы Третьего рейха. Воспоминания высших чинов генералитета нацистской Германии».
Вопрос о том, что бы могла сотворить с американцами немецкая армия с оружием 1944 г., но при комплектности по штатам 1941 г., и какие бы потери при этом пришлось бы понести американцам (в реальной истории добивания полудохлого рейха союзники потеряли во Франции и Германии ок. 250 тысяч бойцов убитыми и умершими от ран), что было бы неизбежно в случае разгрома СССР немцами — оставляю открытым.
