Предлагаю вашему вниманию очередной видеоматериал на оружейную тему, к которому прилагаю пояснительный текст. По многочисленным пожеланиям коллег снабжаю его иллюстрациями, представляющими собой скриншоты из ролика.
Пистолет-пулемёт Судаева традиционно считается оружейными историками лучшим пистолетом-пулемётом второй мировой войны. То, что его считают лучшим, я впервые узнал 5 июня 1984 года, достав в тот день из почтового ящика майский номер журнала «Наука и Жизнь». Там, в статье некоего А. Волгина, который регулярно писал в этом журнале статьи о фотоделе и на оружейную тематику.
В этой статье, просто и незамысловато озаглавленной «Стрелковое оружие», была кратко изложена вся история советского автоматического оружия. На тогдашнем безрыбье оружейной литературы эта восьмистраничная статья стала эпохальной, и многие современные историки оружия свой путь к познанию его истории начали в детстве именно с этой статьи.
Фраза же эта звучала буквально следующим образом:
«Некоторые зарубежные историки считают пистолет-пулемет Судаева лучшим из всех применявшихся на фронтах второй мировой войны».
Однако с тех пор всем встречаемым мной знатокам задавал один и тот же вопрос:
— Чем же он лучше?
— Чем остальные, отвечали мне знатоки.
Сравнение тактико-технических характеристик ППС с его собратьями-современниками вывода о его превосходстве сделать не позволяло, а все опрашиваемые мной фронтовики-пехотинцы, которые в 80-е были ещё живы, однозначно отдавали первенство пистолету-пулемёту Шпагина, причём тому варианту, который комплектовался дисковым магазином, и только танкисты жаловались на крупные габариты шпагинского автомата, не позволявшие пролезать сквозь танковый люк с автоматом, висящим за спиной на ремне.
Правда, один мой родственник-танкист, сменивший за войну не один танк, про ППС сказал так:
«Скажем прямо, автомат дрянь, но выскочить из горящего танка ты сможешь скорее с ним, чем с ППШ».
Кстати говоря, именно крупные габариты ППШ побудили раненого на Брянском фронте командира танкового экипажа старшего сержанта Калашникова создать свой первый образец. Изготовленный в Алма-Ате образец, весивший в два раза меньше, чем ППШ, и бывший короче ППС почти на 11 сантиметров, был представлен на последний этап конкурса, проходивший летом 1942 года, но был забракован из-за того, что темп стрельбы этого пистолета-пулемёта составил 824 выстрела в минуту, в то время как главным требованием комиссии был именно низкий темп стрельбы, ограничиваемый 500 выстрелами в минуту.
Правда в эти 500 выстрелов не вписались даже финалисты конкурса – Шпагин и Судаев. Образец Шпагина ППШ-2 имел темп 252 выстрела в минуту, а ППС-42 – 780. Потом, на ППС-43 укоротили ствол на 21 мм и темп снизился, но снизился слишком сильно. Поняв в ходе стрельб, что это не есть хорошо, облегчили затвор на 20 грамм и получили итоговые 650 выстрелов.
Возникает закономерный вопрос, если ППШ был настолько хорош и нравился практически всем фронтовикам, и не только нашим, но и немецким, то зачем было вообще проводить конкурс на замену ППШ?
Для того, чтобы это понять, давайте сначала выясним, чем ППД хуже ППШ. Хуже он прежде всего тем, что требует, во-первых, больше станочного времени, во-вторых, более квалифицированные руки для своей выделки, а в-третьих, более сложного оборудования, которое есть только на специализированных оружейных заводах. При таком подходе из него никогда не получилось бы массового автомата – его удавалось изготавливать лишь в пулемётных количествах.
Однако если перед войной и в первые её месяцы ППШ казался верхом технологического совершенства, то с третьего квартала 1941 года возможности промышленности по его производству резко сократились. И дело тут не в эвакуации: ей подверглись лишь два завода из семи – Тульский и Ворошиловградский, да ещё Сестрорецкий работал в условиях блокады, но до осени 1942-го у него оставался задел запчастей для ППД, а потом он перешёл на ППС-42. Дело было в том, что на фронт ушли квалифицированные мастера – мастера не оружейных заводов – у тех была бронь, а именно мастера из тех шаражек по починке примусов, по которым раскидали заказы на ППШ. Это и потребовало приспособить конструкцию под ещё менее умелые руки и ещё менее сложное оборудование.
Кроме того, на первую половину 42-го года пришёлся наибольший напряг с боеприпасами, потому что была утрачена значительная часть пороховых заводов, и интенданты думали, что если в два раза снизить темп стрельбы, то во столько же раз сократится и расход боеприпасов. На практике такая арифметика не подтвердилась – боевая скорострельность и у ППС, и у ППШ оказалась одинаковой. Одинаковым оказался и расход патронов.
Но самым главным условием, которое, хотя и не было прописано, но соблюдалось всеми конструкторами-конкурсантами, был отказ от деревянной ложи. Кстати говоря, когда я в молодости читал про это дело англоязычную книгу, под фотографией, изображающей мастерскую по изготовлению лож, было написано: «The false workshop». Очевидно, в русском источнике, откуда был взят снимок, подпись к оному гласила: «ложная мастерская», то есть, мастерская по изготовлению лож. Переводчик же, не факт что автоматический – тогда они были ещё редкостью, решил, что ложная, в смысле, фальшивая и перевёл как false. Жаль, что книга эта 20 лет как утрачена, и потому в фильме я не смог привести фото.
Эта деревянная ложа была одной из тех деталей, о которую производство ППШ всё время запиналось, и потому все конкурсанты проектировали металлические приклады.
Другой труднопроизводимой деталью был дисковый магазин. Почему я не называю его барабанным, хотя некоторые меня критикуют, говоря, что дисковый — это только тот, что у ДП или Льюиса? Да потому, что для меня барабан — это всё-таки принадлежность револьвера. Дисковый магазин был только у образца Зайцева, а все остальные конструкторы представили коробчатый.
Кстати говоря, меня многие спрашивают, почему у нас не было прямого магазина. Так вот, рожковая форма коробчатого магазина была обусловлена коничностью гильзы – примыкая друг к другу стенками, они выстраиваются не в прямой ряд, а в дугу окружности.
Таким образом, главным преимуществом ППС перед ППШ-41 оказалась ещё бóльшая его технологичность. Вместо 5 часов 36 минут (а для варианта с прицельной планкой и дисковым магазином и вообще 7 часов 42 минуты), на сборку ППС-42 тратилось 4 часа 25 минут. Правда, ближайший соперник ППС на конкурсе – шпагинский образец ППШ-2, требовал для своего изготовления ещё меньше времени – 3 часа 48 минут, да и вообще превосходил судаевский образец по дешевизне и технологичности. Однако офицеры ГАУ подошли к выбору победителя не с формальной стороны, учтя не только требование производственников, но и требования бойцов, и потому отдали предпочтение ППС. Такой поворот дела не устроил Устинова, на которого давили производственники, желавшие осваивать именно ППШ-2. Скандал вылился в то, что Устинов отказался осваивать ППС на предприятиях своего ведомства. Поэтому до конца войны ППС выпускали на предприятиях наркомата миномётного вооружения. Но ППС-43 было выпущено в разы меньше, чем ППШ-41, отнюдь не поэтому – предприятия ведомства Паршина тоже были в состоянии производить ППС миллионными тиражами, но когда дело дошло до массового производства ППС, те обстоятельства, которые вызвали проведение конкурса на замену ППШ, перестали иметь силу – с задачами, связанными с производством ППШ-41, подрядчики стали справляться. В результате ППС и пошёл на снабжение танкистов, парашютистов, разведчиков и тех категорий военнослужащих, для которых стрельба из личного оружия носила случайный характер. Поэтому-то ППС и производился в рамках потребностей этих категорий бойцов. Были, конечно, и накладки, когда ППС поставляли линейной пехоте, а ППШ – возницам из обоза, но на высоком уровне такое стремились избегать. Таким образом, ППС-43 стал прародителем той категории вооружений, которую сегодня называют PDW.
