«Попаданец» XVIII века, или Швед на службе степной империи
«Попаданец» XVIII века, или Швед на службе степной империи
Интересная статья с канала «Подумалось мне часом» яндекс-дзена, которая, думаю, заинтересует коллег.
Многие любят книжки про «попаданцев» — о том, как наш современник попадает во времена Ивана Грозного, устраивает там прогрессивные преобразования, и вскоре непобедимые русские стрельцы моют сапоги в Индийском океане.
Смех-смехом, но мировая история знает примеры реальных «попаданцев», у которых получилось если не изменить ход мировой истории, то хотя бы изрядно его скорректировать. Одним из таких «попаданцев» был Юхан Густав Ренат.
Андрей Бурковский в роли Юхана Густава Рената в фильме «Тобол»
О жизни Юхана Густава Рената до русского плена мы не знаем ничего. То есть вообще. В мировой истории он возникает в 1709 году, когда штык-юнкер (по нашему — сержант) шведской артиллерии попадает в русский плен после знаменитого Полтавского сражения. Как и многие другие пленные шведы, он был отправлен в Москву, а оттуда в 1711 году — в Тобольск.
В Тобольске Ренату, как и другим шведам из рядового и сержантского состава, жилось неплохо — много лучше, чем их бывшим офицерам. Рядовых нищебродов кормила Российская империя, а офицеры должны были сами о себе заботиться. Однако бывший «швед под Полтавой» совершил несколько неправильных поступков, и в результате чего попал в плен во второй раз — но уже к джунгарам.
Джунгария, если кто запамятовал, это «последняя степная империя» в истории человечества. Монгольское государство, существовавшее на территории между Россией и Китаем в XVII—XVIII веках, простиравшееся от Синьцзяна до Алтая. Ханы Джунгарии, жителей которой на Руси называли по-разному — зюнгорцы, ойраты и конташийцы — пытались вести самостоятельную политику, из-за чего и воевали постоянно с соседями.
Попав в плен к кочевникам, Ренат первое время, как и все, выполнял тяжелую физическую работу — ломал и возил камни, заготавливал дрова, копал землю. Однако, на свое счастье, бывший сержант принадлежал к тому вымирающему ныне типу людей, которых называют «руки золотые» или «на все руки мастер». Бывают такие люди, которым бог талант спрятал в руках, и за что они не возьмутся — все спорится.
Кадр из фильма «Тобол»
Путь наверх Ренат начал с сукноделия. Как рассказывал позже вернувшийся из джунгарского плена житель города Кузнецка Иван Сорокин, уже через полтора года после пленения Ренат землю больше не копал, а вместе со своим товарищем поручиком Дебешем начал
«делать сукна как украинские и учить контайшинцов, чего для и мельницы завели, от чего ныне в контайшинских улусах немалое число из природных контайшинцов суконщики находятся».
Потом было производство бумаги, открытие типографии и школы, но все эти внедряемые технические новшества были не совсем то, чего хотели джунгары.
Традиционное обывательское сознание обычно представляет кочевников эдакими наивными дикарями — да, страшными в битве, но все-таки простоватыми, недалекими и, что греха таить, глуповатыми. Эдакие неиспорченные «дети природы» со своими луками, лошадьми, юртами и кумысом.
И это высокомерное заблуждение стоило жизни многим чванливым европейцам. Технологическое отставание вовсе не предполагает отсталости умственной. Процент умных и дураков вообще всегда и везде одинаков — во все времена и во всех социальных группах. Джунгары развивались в ином направлении, нежели европейцы — это да, но во всем остальном это были взрослые, дальновидные и мудрые люди. И у их правителей было вполне достаточно аналитических способностей, чтобы оценить обстановку и понять — молодая держава, живущая в окружении России и Китая, может выстоять, выжить и реализовать свои амбиции только если сравняется с соседями в развитии. Да, да, все тот же знакомый лозунг:
«У нас есть немного лет, за которые мы или сделаем рывок, или нас сомнут».
Именно поэтому все свое царствование хан Цэван-Рабдан усиленно внедрял то, что сейчас именуют «новыми технологиями». Кочевники традиционно зависят от оседлых жителей в вопросе продовольствия, и Цэван-Рабдан буквально силой насаждает среди подданных земледелие. Да, у Джунгарии имелись земледельческие области — захваченный еще в самом начале джунгарской истории Восточный Туркестан (он же Малая Бухара) населенный уйгурами. Ойратский хан не довольствуется этой житницей, понимая, что концентрировать производство хлеба в одном месте в условиях непрекращающейся войны слишком опасно. И вот уже уйгуров переселяют в исконно джунгарские земли, требуя обучать природных кочевников земледелию. После посольства Унковского в русской Коллегии иностранных дел была составлена аналитическая справка о состоянии дел в кочевой империи. Там, в частности, писалось:
«Перед тем временем, как Унковский был, лет за 30, хлеба мало имели, понеже пахать не умели. Ныне пашни у них от часу умножаются, и не только подданные бухарцы сеют, но и калмыки многие за пашню приемлются, ибо о том от контанши приказ есть. Хлеб у них родится: зело изрядная пшеница, просо, ячмень, пшено сорочинское («сарацинское», то есть рис — ВН). Земля у них много соли имеет и овощи изрядные родит… в недавних летах начали у него, контайши, оружие делать, а железа у них, сказывают, что довольно находится, из которого панцыри и куяки (пластинчатый доспех — ВН) делают, а завели отчасти кожи делать и сукна, и бумагу писчую у них ныне делают».
Джунгаро-китайская война
Кто делал ойратам сукна и писчую бумагу, вы уже в курсе, но основная забота джунгарского хана в развитии собственного производства, была, естественно, иной. Если твоя страна представляет собой, по сути, военный лагерь, если она ведет непрерывную войну, то основная твоя забота, естественно, не о бумажной промышленности. Если вы несколько десятилетий живете под лозунгом «Все для фронта, все для победы», если в ханстве
«по вся лета сбирают со всех улусов в Ургу к контайше по 300 и больше баб и чрез целое лето за свой кошт шьют к латам куяки и платье, которое посылают в войско»,
главное, что тебе нужно — это современное оружие.
Но проблема осложнялась тем, что оба высокоразвитых соседа, и Россия, и Китай, вовсе не рвались продавать джунгарам «огнестрел». Собственно, они его вообще не продавали, прекрасно понимая, что завтра из этого же ружья могут выстрелить и в тебя. Поэтому все поступления оружия к джунгарам ограничивались военной добычей да нелегальными закупками. Вороватые прапорщики на оружейных складах, для которых деньги не пахнут, а совесть — неведомая химера, существуют во все времена и при всех режимах.
Джунгар эти крохи, конечно же, не устраивали, поэтому заветной мечтой ойратских владык было наладить оружейное производство у себя. С легким вооружением вопрос сдвинулся с мертвой точки в самом начале XVIII века — как сообщают «Памятники сибирской истории», русский слесарь Зеленовский уже в первых годах нового столетия завел у Цэван-Рабдана ружейное дело. Но главные помыслы Рабдана были, естественно, о «богине войны» — артиллерии. Именно она в то время все чаще и чаще решала исход сражений, но вот беда — пушку под полой из склада не вынесешь, и в качестве трофеев они доставались чрезвычайно редко, так как охраняли их люто и при поражении спасали в первую очередь. В русской армии до конца XIX века действовал неписаный, но незыблемый закон — захватившие в бою артиллеристское орудие автоматически представлялись к «Георгию». Поэтому с пушками у джунгаров была просто беда.
Мы не знаем, кто, когда и как сделал Ренату предложение, от которого нельзя отказаться. Может быть, преуспевшему шведу тонко намекнули, может быть — сказали все прямым текстом. Дескать, сукна и бумага — это очень хорошо, они, конечно, принесут тебе деньги, и ты наверняка скоро сможешь выкупиться и стать свободным человеком. Но чтобы стать не свободным, а большим человеком — нужно совершенно другое. И ты, штык-юнкер артиллерии, наверняка понимаешь — что.
Мастеровитый пленный швед был для джунгар уникальной находкой. Его ничто не связывало ни с Россией, ни с Китаем. Принимая это предложение, он не мог ощущать себя предателем, или испытывать угрызения совести. Да и награда была обещана нешутейная — богатства хан ему сулил сказочные, и, самое главное, дал слово, что если он
«ево людей всему тому научит, чему сам искусен»,
отправить его на родину через Индию и завоевывавших ее англичан.
Так или иначе, но «Аренар» (так Рената называли джунгары) предложение принял и начал лить пушки. Когда это произошло — не очень понятно. Сам он впоследствии уверял, что
«всех пушек зделал токмо четырехфунтовых 15, да малых 5, да мартир десятифунтовых з дватцать».
Уже знакомый нам «возвращенец» Сорокин утверждал в 1731 году, что лить пушки Ренат начал
«тому лет с пять назад»
и всего изготовил около тридцати орудий — пушек, мортир и зарядов к ним, подготовив и артиллерийскую прислугу из ойратов. Но эти сведения наверняка ошибочны — вернувшийся русский посланник в Джунгарии в 1722–1724 годах Иван Унковский свидетельствовал, что, когда он прибыл в ставку хунтайджи, Ренат уже вылил шесть медных пушек и три мортиры.
Разнобой в показаниях вполне понятен — тайну этого производства кочевники охраняли надежнее, чем честь жены. Известно было, что к Ренату приставили 20 высокородных ойратов с тем, чтобы он сделал из них оружейных мастеров. Он получил в свое распоряжение 200 рабочих для изготовления пушек, и ежедневно несколько тысяч человек отсылались на подсобные работы. Русские купцы, торговавшие с Ургой, доносили только, что
«русских людей до заводов не допускают и контайшинцы в тайне содержат. А волжских калмыков не токмо к тому ничем не употребляют, но ниже ничего знать не дают».
Эта секретность вполне объяснима — полным ходом шла вторая джунгаро-китайская война, и шла она с переменным успехом. Только что джунгары были на вершине могущества — помимо своей немалой территории, они контролировали нынешнюю китайскую Внутреннюю Монголию, подбирались к тому, чтобы овладеть Халхой (нынешней независимой Монголией), наконец, в 1716 году джунгары захватили Тибет. Джунгария была к тому, чтобы собрать под свое крыло чуть не все буддистские страны.
И вдруг — все с горы. В 1720-м цинские войска выбили ойратов из тибетской Лхасы, в том же году ойраты потеряли Хами и Турфан — ту самую Внутреннюю Монголию. Правда, лишь на время и вскоре вернули ее себе. В конце 1722 года скончался маньчжурский император Канси, и в боевых действиях наступила передышка в несколько лет.
Вот ее-то Цэван-Рабдан и использовал для того, чтобы обзавестись собственной артиллерией. Впрочем, в ожидании пушек войска без дела не стояли — как и все кочевники, джунгары, похоже, просто не понимали, что такое жить без войны. Пользуясь перемирием с китайцами, хан перебросил войска на запад и всей мощью ударил по казахам. 1723–27 годы вошли в казахскую историю как «Годы великого бедствия». Казахи храбро сражались, но разрозненные, они ничего не могли противопоставить опытным ветеранам-джунгарам, спаянным единым командованием. В итоге, два жуза из трех — Средний и Старший — оказались на грани исчезновения. Ойраты же изрядно увеличили свою базу, присоединив к себе огромное количество земель с оседлым населением — был захвачен весь Южный Казахстан, пали Ташкент, Сайрам и Туркестан, позже была захвачена Ферганская долина. Большинство казахов стали данниками своих вековечных врагов. Джунгарское ханство же резко усилилось.
Наконец, произошло то, чего ожидали все — возобновилась война с Китаем. Новый император Юнчжэн решил-таки поставить выскочек с запада на место.
Император Юнчжен. Неизвестный художник времен династии Цин
И вот здесь китайцев ожидал сюрприз: в одном из сражений в 1731 году их позиции были буквально проутюжены десятками ядер и бомб. Сказать, что китайцы были потрясены — это ничего не сказать. Как бахвалился нашему послу майору Угримову сам Галдан-Цэрэн, попавших в плен ойратов китайцы настойчиво допрашивали:
«Откуда де вы получили артиллерию, чего де у вас николи не бывало», подозревая кого угодно (конечно же, в первую очередь русских), но не допуская и мысли, что кочевые дикари могут изготовить пушки сами. Пленные, заранее проинструктированные, поддерживали их в этом заблуждении, нарочно отвечая, что пушки и мортиры «присланы к нам… и при них де прислано искусных людей сто человек».
Конечно же, это была работа Рената, который самолично отправился на войну с китайцами в составе армии уже известного нам Цэрэн-Дондоба, чтобы испытать свои пушки в деле. Ренат в должности начальника артиллерии командовал отрядом численностью в пять тысяч человек, которых он должен был научить
«как в поле и в лагерях поступать по европейскому образцу».
Ренар в казахстанском фильме «Кочевник»
Воевал герр Юхан хорошо, и джунгарский хан честно признавался русскому послу, что побеждают ойраты с помощью мортир. Меж тем сам Ренат был о китайской армии невысокого мнения, и о боевых качествах цинских солдат отзывался довольно презрительно:
«Как ис пушек, так и из ружья к палбе не очень искусны, и в баталию вступают спешася и строятца баталион декарием шириной в десять и больше, и ежели де увидят хотя малый у себя урон, то немедленно назад ретируются и когда разстроятся уже не скоро могут поправиться».
Презрительное отношение бывалого каролина неудивительно — шведская армия тогда считалась одной из лучших в Европе, а китайцы, если честно, на поле брани никогда особенно не блистали ни выучкой, ни стойкостью.
Удивительнее всего в этой истории то, что появление у кочевников артиллерии действительно стало для китайцев сюрпризом. Сохранить в тайне столь масштабное производство было бы затруднительно в любой стране, а уж в степи, где пересказывать слухи — любимое занятие местных жителей, и любая сплетня распространяется со скоростью степного пожара… В общем, в России об инновационных проектах Рената знали еще за несколько лет до первой джунгарской артподготовки.
И принесенная разведчиками новость, надо сказать, русскому правительству абсолютно не понравилась. Усиления Джунгарии там решительно не хотели, поэтому подобную информацию отслеживали постоянно. Не забывайте — разведка и контрразведка существуют столько же, сколько существует армия, и предки наши этими занятиями отнюдь не пренебрегали. Так, чиновники Коллегии иностранных дел в начале 30-х годов XVIII века специально изучали потенциальную возможность изготовления пушек для ойратского войска. Выяснилось, что в Джунгарии уже проживало несколько десятков русских фабричных мастеровых-оружейников, оказавшихся в разное время в плену у ойратов. Но, по заключению Коллегии
«из подданных Е. И. В. российских людей, кто б совершенно оное мастерство знал и мог без иноземцев делать, не имелось».
С появлением Рената ситуация изменилась, и Россия решила, что пора вмешаться.
Когда в Джунгарию отправлялось посольство майора Угримова, одним из главных пунктов инструкции, выданной Леонтию Дмитриевичу, значилась задача кровь из носу вытащить Рената из Джунгарии. В Петербурге не без оснований опасались, что новорожденную ойратскую артиллерию могут однажды отправить на Алтай, находившийся в российском подданстве, а то и против русских пограничных городков в Верхнем Прииртышье и Западной Сибири. Повторюсь — усиление Джунгарии не было выгодно никому из ее соседей.
Задача перед Угримовым стояла непростая. Потому что к тому времени жизнь у Рената, что называется, удалась — он вошел в число высших сановников Джунгарии. Хан, обещая милости, не обманул ни словом, и бывший раб и дважды пленник получил все, о чем только мог мечтать человек в то время. Он стал сказочно богат: как писал наш историк Миллер, в джунгарском плену швед нажил
«несчетное сокровище золота, серебра и драгих каменьев».
Он был знатен — за изготовление пушек и военную доблесть хан присвоил ему звание зайсана (князя). Он получил власть — вместе со званием ему пожаловали и улус, в котором проживало немалое количество поданных. Наконец, недавний раб на каменоломне мог теперь жить в неге и довольстве: его поместье располагалось в райском уголке страны, в долине реки Или и славилось роскошными плодоносящими садами. В гости к новому джунгарскому сановнику периодически наезжал поохотиться сам грозный контайша Галдан-Цэрэн.
Галдан-Цэрэн
Наконец, в Джунгарии бывший шведский сержант Юхан Густав женился, причем весьма удачно. Он взял в жены не джунгарку, даже не пленную маньчжурку или казашку, а природную шведку.
История фру Бригитты Кристины Шерзенфельд была чем-то похожа на судьбу самого Рената. Она была шведкой, родившейся в поместье Беккаскуг в Сконе в семье лейтенанта Кнута Шерзенфельда и Бригитты Транандер. Когда пришел срок, добропорядочная шведская фрекен вышла замуж за военного Матса Бернова и в 1700 году, подобно многим другим шведкам, последовала за мужем на войну. Потом… Потом была типичная для многих шведов история — мало того, что она дважды осталась вдовой, так еще Нарвская битва, плен, проживание в Москве, после неудачного Казанского бунта перевод в Тобольск, где она в третий раз вышла замуж за немца Михаэля Цимса, пошедшего на русскую службу. Однако случилось очередное несчастье — на марше на них напал джунгарский отряд. Схватка была жестокой, осажденные бились со стойкостью обреченных, но проиграли. А мужа-лейтенанта нашей фру Бернов в той схватке походя зарубил какой-то лихой ойратский воин. Бригитта Кристина осталась одна.
В джунгарском плену ей, правда, удалось сравнительно неплохо устроиться — шведки среди степняков были в большой цене. Рослые белокурые валькирии явно сводили с ума приземистых чернявых номадов — вопросы о шведках иногда решались на самом высоком дипломатическом уровне. Так, после Полтавской битвы прибывшее в Россию бухарское посольство поздравило Петра I с победой над шведами и от имени эмира официально просило прислать в Бухару девять шведок и отправить послом
«разумного человека».
Посла им действительно послали, а вот шведок не выдали.
Так или иначе, судьбу экзотической пленницы, сопротивлявшейся при изнасиловании так отчаянно, что даже повредила ойрату-насильнику ногу, решил сам Цэван-Рабдан. Он впредь запретил ее трогать и отдал в служанки собственной жене Сэтэржав, дочери калмыцкого хана Аюки. Вскоре новая служанка показала большое искусство в ткацком деле и шитье, и ее назначили учительницей к одной из дочерей Цэван-Рабдана по имени Цэцэн. А потом… Потом появился он, Юхан. Вошедший в силу Ренат выкупил землячку у своего сюзерена и женился на ней. Вскоре у них появилась дочка…
Бригитта в фильме «Тобол»
В общем, «вербовать» джунгарского военспеца русскому послу было практически не на чем. Кочевая империя дала шведу все — но за одним единственным исключением. Джунгария не могла вернуть ему Родины. А в те времена, как это не покажется странным сегодня, космополитов практически не было, и Ренат, похоже, в своих урюковых и гранатовых садах отчаянно тосковал по любимой холодной Швеции. Именно на этом и решили сыграть русские: послу Угримову велено было передать Ренату, что если тот согласится вернуться в Россию, его, как и положено по заключенному русско-шведскому договору, немедленно переправят на родину. Решение это утверждено на самом высоком уровне, да и простая логика свидетельствовала о том, что русские не обманут. В услугах рукастого, но не очень образованного шведа-самоучки Россия не больно-то нуждается, там своих мастеров хватает, русской администрации не важно, чтобы Ренат у них был, надо, чтобы его в Джунгарии не было. И оттуда «поподанца» надо вытащить любой ценой, пока он каких-нибудь пулеметов ойратам не изобрел.
Первая же встреча Угримова с джунгарским ханом обнадежила русского майора тем, что Голдан-Цэрэн, сменивший к тому времени на троне умершего Цэван-Рабдана, простодушно признался, что Ренат джунгарам
«немалые свои услуги показал»
и давно
«во отечество свое просился»,
но
«нам в нем было не без нужды».
Но вот отпустить шведа контайша категорически отказался, по крайней мере, до конца войны. Назревала проблема — весной 1731 года, когда Угримов прибыл в Джунгарию, война с Цинской империей была в самом разгаре.
Поэтому посольство Угримова изрядно затянулось — к тому же, кроме освобождения русских пленных, майор должен был решить еще вопросы о русско-ойратской границе и заключении торгового договора, а общаться с ханом ему доводилось не так часто — тот не вылезал с фронта, ибо вторая ойрато-китайская война забирала все силы немногочисленного джунгарского народа. Как писал потом сам Угримов:
«сего лета и при урге у них людей оставалося токмо одни попы и бухарцы (уйгуры) и несколько джиратов, с которыми их владелец всегда ездит на охоту, а прочие калмыки все до малого ребенка были изо всех улусов высланы на службу противу китайцев и казачьей орды (казахов)».
В общем, Угримов просидел в урге несколько лет. Но нет худа без добра — за время ожидания он несколько раз встречался с Ренатом, который принимал русского майора в своей ставке в 10 верстах от реки Темерлик
«при урочище Цонджи».
Шведу предложение русских явно пришлось по душе, но до конца посланнику он, похоже, так и не поверил. Джунгарский вельможа шведского происхождения очень осторожничал и в разговоре несколько раз подчеркивал, что во всех своих деяниях в Джунгарии
«он вины своей не признавает, понеже шведские полоненики чинили в России тому подобное ж, а он штик-юнкер не токмо российской, но и контайшин пленник и служб в России не принимал».
Наконец, война пошла на спад, изрядно обескровив обе державы. И после прекращения военных действий и начала мирных переговоров в 1733 году контайша сдержал слово, данное его отцом Ренату много лет назад. Бывшему шведскому пленнику дозволялось вместе с посольством Угримова возвратиться в Россию. Из первого же русского поселения майор Угримов эстафетой отправил в центр донесение о том, что задание выполнено, Рената (и еще 400 русских пленников) ему удалось вытащить:
«штык-юнкер Ренат при нем в Россию следует, которого я всячески едва склонил, понеже он весьма опасается своих прогрессов».
Ренату, думается, было еще тяжелей — он возвращался в Россию после 18-летнего отсутствия. По большому счету, полжизни прошло в другой стране. Стране, которая абсолютно не походила на его полузабытую уже северную Швецию, скорее уж была ее полной противоположностью. Стране, где он добился всего, о чем только может мечтать человек, и все это бросил. Ради чего? Об этом он скоро узнает.
Что его ожидает? Новый плен, теперь у славящихся своим коварством русских, чьи прельстивые речи вполне возможно были просто ловушкой? Этот вариант швед, навидавшийся, как всякий царедворец, самых изощренных интриг и предательств, думается, совершенно не исключал. И вскоре худшие ожидания начали оправдываться. Уже в Тобольске, куда они прибыли 26 июня 1733 года, случилось нечто, очень напоминающее провокацию. Трое девушек-казашек из его свиты, прослуживших у него десять лет, заявили, что ехать в Швецию не хотят, и обратились к сибирским властям с просьбой об освобождении, изъявив желание принять православную веру и крещение.
Императорским указом Угримову было велено прибыть в столицу,
«а присланных с ним контаншиных послаников потом отправить в Санкт-Питтербурх же, а штык-юнкору шведу Ренату до указу быть в Москве».
Ренат сразу же обратился к шведскому посланнику в России Йоакиму Диттмеру с просьбой о содействии в отправке его на родину. Дипломат принял живейшее участие в судьбе соотечественника и попытался решить вопрос через вице-канцлера Остермана. Сыграл на стороне Рената и глава ойратского посольства Зундуй Замсо. Прослышав, что Рената оставляют в Москве, он вызвал пристава посольства И. Сорокина и заявил решительный протест российским властям, объявив, что Ренат
«послан с ними (то есть с джунгарским посольством), и не в числе тех пленников… и об нем де от владелца их в листе написано и к Е.И.В. И тако надлежит им его довесть и объявить Е.И.В.».
Очевидно, Ренат еще в Джунгарии решил подстраховаться и добился от контайши инструкций посольству, требовавших от Зундуй Замсо заступничества, если шведа попытаются задержать в России.
Протесты возымели действие, и Рената переводят в Петербург. Швеция — вот она, рукой подать, но он все сидит в опостылевшей России, не то в качестве почетного пленника, не то в качестве джунгарского дипломата. Чтобы скрасить ожидание, штык-юнкер приводит в порядок составленную им еще у ойратов карту Джунгарии — первое европейское описание тех неведомых мест. Уточнять монгольские названия и транскрибировать их на латинский язык ему помогали члены ойратского посольства (переводчик при джунгарском посольстве М. Этыгеров доносил, что к ойратам приходил Ренат
«и на имеюшейся у него ландкарте их землице калмыцкое письмо звание местам с переводу их посланцов подписывал по-шведски»,
но не только они. Немалую лепту в создание карты Рената внес служащий коллегий Иностранных дел Василий Бакунин, говоривший на монгольском языке, как на родном. На нем же, думается, и общались между собой при составлении карты эти два европейца — швед и русский.
Одна из двух карт Джунгарии, составленных Ренатом
Наконец, было принято решение относительно пожелавших креститься трех казашек. Одна из них к тому времени умерла, а двух оставшихся, которых Ренат с женой звали Сусанной и Юганной, забрали у шведа, крестили и определили в Вознесенский девичий монастырь. 24 мая 1734 года ойратское посольство было принято Анной Иоанновной. Там русской императрице было вручено послание Голдан-Цэрэна, где, в частности, говорилось и о Ренате:
«сей швед Иван-учитель напред сего взят к нам в плен и показал мастерства — пушечное и некоторое другое. И когда за то дана ему воля, то он намерен был ехать в свое отечество. И когда ныне о том ево намерении спрашивали, он паки пожелал возвратиться и потому я его и возвратил, и прошу в том во всем ему милостиво спомоществовать».
Просьба контайши была уважена, и в конце 1734 года после 24-летнего плена в России и Джунгарии Юхан Густав Ренат возвратился на родину. С ним в Стокгольм уехали
«ево жена Кристина Андреевна»,
дочь и оставшиеся девять служителей (семь казахов и двое уйгуров). Оставшиеся годы Ренат жил в столице, служил лейтенантом в Королевском арсенале, и умер в 1744 году в возрасте 62 лет.
Джунгария проиграла свою неравную войну с Поднебесной империей и победители, с чисто китайской деловитостью и трудолюбием уничтожили полумиллионный народ джунгаров. Один сборный улус прорвался на Волгу, к братьям калмыкам. Многие ушли к заклятым врагам — казахам, и те их принимали — в лихие времена опытные воины лишними не бывают, а джунгары были очень хорошими воинами. До сих пор некоторые казахские «ру» (рода) неофициально называют «джунгарскими». Совсем уж мелкие осколки джунгарских улусов пробились в Афганистан, Бадахшан и Бухару, приняли ислам и были взяты тамошними ханами и эмирами на военную службу. Но подавляющая часть джунгар — по оценкам исследователей порядка девяноста процентов 600-тысячного народа — были методично вырезаны китайцами.
Это был один из самых масштабных актов геноцида в человеческой истории, но сегодня этого традиционно никто не помнит.
