Поэт и царь. «Видал я вас всех троих!»
Три девицы под окном разговаривали громко. Даже чересчур громко для такого позднего вечера. Нарочито громко. И развязно!
Разговаривали они будто между собой, но с явным расчетом на чужие уши.
– Кабы я была царица… – завела уже по третьему кругу первая девица.
Царь не выдержал. Бросил перо на стол, распахнул окно, высунулся наружу и закричал:
– А ну-ка, тише там! Работать мешаете. И вообще, одиннадцать уже, марш по домам быстро! Кому я указы писал?
Девицы с визгом и хохотом бросились наутек.
– А вот я вас! Ату их, ату! Улю-лю-лю-лю! – немножко еще покричал и посвистел им вслед довольный царь, захлопнул створки и вернулся к столу.
– Просто беда с ними, никакого сладу! – пожаловался он поэту, скучавшему в тени от абажура настольной лампы. – Совсем распустились, каждая кухарка считает, что может учить меня управлять царством-государством.
Поэт хмыкнул, внимательно разглядывая свои ногти.
– А всё вы, поэты, виноваты, – сказал царь, садясь и снова взяв перо.
– А чего сразу мы-то? – оскорбился поэт.
– Вольностям всяким их учите. И глупостям, – отрезал царь. – Вот это, например, что здесь у тебя написано? – и стал подчеркивать, разбрызгивая чернила.
– Где? – забеспокоился поэт, отложил пилочку и перегнулся через стол.
– Вот, смотри: «Бух в котел – и там сварился!» Разве можно про царя такие вещи писать?
– Это не я, – успокоился поэт и сел обратно в кресло.
– Точно? – царь внимательно посмотрел на него. – А говорят, что ты.
– Кто говорит-то? – с вызовом спросил поэт.
– Люди, – неопределенно пожал плечами царь.
– Врут! – как можно убедительней сказал поэт.
– Ну, ладно тогда, – смягчился царь, опять погружаясь в работу. – Но на будущее, все равно, ты гляди у меня!..
– Да видал я вас! – тихонько пробормотал поэт себе под нос, но царь услышал.
– Чего-чего? Кого ты видал?
– Трех царей, – смело сказал поэт. – Первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку…
– А вот это ты соврамши! – с удовольствием сказал царь. – Не было этого!
– Было, – упрямо сказал поэт. – Нянька врать не будет.
– Нянька твоя – известная сказочница!
– Так это другая была, первая, – уже менее уверенно сказал поэт.
– Нет, ты мне, пожалуйста, скажи: ведь не было ничего этого? – настаивал царь, и лицо его из надменного сделалось заискивающим. – Скажи, молю тебя. Больше мне ничего не нужно!
Поэт угрюмо молчал.
Царь вздохнул и развернул монитор к поэту:
– Тогда вот – читай сам!..
ПРИЛОЖЕНИЕ
«Видел я трёх царей…» Пушкин соврамши?
В письме, которое Пушкин написал жене, а Шарапов потом диктовал Фоксу, поэт, мягко выражаясь, пофантазировал. Что поэту вполне простительно. Понятно же, что «…двух царей» – не звучит. А «трех» – совсем другое дело!
Но Павел Первый, который якобы «велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку», – это персонаж из разряда семейных легенд и преданий.
Во-первых, рассказчики, которые свидетельствуют, что свирепый царюга набросился на малютку в аллеях «старинного московского парка» забывают о важном моменте: достоверно известно, что семейство Пушкиных увезло маленького Сашу из Москвы в возрасте четырех месяцев и вернулось в белокаменную через год, осенью 1800 года. Император же в Москве с 1799 года не появлялся, жил себе в Петербурге, где его в марте 1801-го и убили.
Более правдоподобна версия, что было это не в Москве, а в Петербурге.
Звучит она иногда так: «После переезда в Санкт-Петербург маленький Пушкин, прогуливаясь в Соляном переулке, увидел выглянувшего из кареты императора Павла…»
Годовалый. Как начал ходить, так сразу и отправился гулять по Соляному переулку, ага. «Мама, я в Летний сад, не теряйте меня!» А та ему: «Только картуз не забудь надеть!»
Вот этот картуз на годовалом дворянском ребенке и смущает больше всего! Дворянских детишек на рубеже тех веков лет до пяти-шести обряжали в платьица с оборочками и кружавчиками, независимо от пола. Только по цвету пуговиц порой и различали.
Хорошо, пусть не один пошел, а с няней за руку. В платьице и картузе.
А тут царь. Увидел это и давай кричать: «Снимите это немедленно!!!»
Скорее всего, даже не из придворного этикета, а чисто из эстетических соображений – картуз с платьицем, фу! Положен чепчик!
А, может, и не царь даже вовсе, а так, пижон какой. Мало ли кто няньке примерещился.
Кстати, многие думают, что это была Арина Родионовна. А вот и нет! В то время нянькой у Пушкина была некая Ульяна Яковлева, совсем темная, только-только из деревни.
Кабы Арина Родионовна, та бы ребенка в обиду не дала. Сказала бы; «Знаете что, сударь! Пушкин – наш, что хотим, то на голове и носит. Сами в чепчике ходите, если вам угодно!»
источники:
