Почему Т-34 проиграл PzKpfw III, но выиграл у «Тигров» и «Пантер». Часть 1
Как известно, в СССР Т-34 однозначно считался лучшим танком Второй мировой войны. Однако позднее, с распадом Страны Советов, эта точка зрения подверглась ревизии, причем споры о том, какое же место на самом деле занимали знаменитые «тридцатьчетверки» в танковой иерархии мира тех лет, не утихают и по сию пору. Да и вряд ли можно рассчитывать на то, что эта дискуссия будет прекращена в ближайшие годы, а то и десятилетия, разве что будущие поколения совершенно потеряют интерес к истории.
Основная причина этого, по мнению автора, заключается в парадоксе истории танка Т-34: он терпел поражения в период своей силы и побеждал в период слабости. В первый период войны, когда наш танк по своим справочным ТТХ оставлял далеко позади своих немецких «сверстников», Т-34 как-будто не снискал большой славы на полях сражений: РККА в 1941-1942 терпела одно поражение за другим, да и в 1943 г. наши танковые части, зачастую, несли очень большие потери. С появлением знаменитых «Тигров» и «Пантер» наш Т-34 утратил свое превосходство в ТТХ, но при этом, начиная с 1943 г., наша советская армия окончательно захватила стратегическую инициативу и не выпускала ее уже до самого конца войны. Не то, чтобы вермахт превратился в мальчиков для битья, немцы до самого конца оставались умелым и стойким противником, но противостоять советской военной машине, и, в частности, танковым корпусам СССР они уже не могли.
Разумеется, подобная логическая несообразность поражает воображение и заставляет искать какой-то подвох: в какой-то момент для ревизионистов стала классической точка зрения, что Т-34, несмотря на свои, формально, великолепные характеристики, по ряду неочевидных недостатков был весьма посредственным танком, что и проявилось в боях 1941-1942 гг. Ну, а затем немцев якобы просто завалили «трупами советских танкистов»: количество превозмогло качество и т.д.
В этом цикле статей мы попытаемся разобраться, что мешало Т-34 одерживать убедительные победы в начальный период войны, и что помогло ему стать танком Победы впоследствии. А начнем с простого вопроса – для чего вообще создавался Т-34?
На момент создания этого танка в СССР «правила бал» так называемая теория глубокой операции, при этом основным оперативным соединением танковых войск считался механизированный (на протяжении некоторого времени называвшийся также танковым) корпус. Его основной задачей считались боевые действия в оперативной глубине обороны противника.
Уточним значение этого определения. Когда войска занимают оборону, то она имеет тактическую и оперативную зоны. Тактическая зона начинается линией соприкосновения с противником и заканчивается тыловой границей первого эшелона армии – это та самая зона, в которой обороняющиеся рассчитывают обескровить атакующие их группировки, остановить их, нанести им поражение. Оперативная зона располагается сразу за тактической – там находятся вторые эшелоны и тактические резервы обороняющихся, а также всевозможные запасы, склады, аэродромы, штабы и прочие чрезвычайно важные для любой армии объекты.
Так вот, предполагалось, что в наступлении советские механизированные корпуса (МК) не будут участвовать в прорыве тактической обороны противника, и что за них это сделают стрелковые дивизии общевойсковых армий. МК должны были вводиться в уже проделанные бреши обороны противника и действовать на оперативную глубину, уничтожая не успевшего толком изготовиться к обороне врага. С этим, по имевшимся тогда представлениям, вполне могли справиться танки наподобие БТ-7, но в дальнейшем глубина «глубокой операции» была расширена с первоначальных 100 до 200-300 км, то есть предполагалось, что мехкорпуса будут действовать на фронтовую оперативную глубину. Здесь уже следовало ожидать, что МК, действуя в отрыве от основных сил армии, могут встретиться с более серьезным, организованным сопротивлением.
При этом считалось, что основную угрозу для мехкорпусов будут представлять танковые соединения противника, так как, по мнению наших военных аналитиков, только они обладали достаточной мобильностью для того, чтобы быть своевременно сосредоточенными для контрудара. Кроме того, принималось во внимание насыщение пехотных соединений большим количеством малокалиберной противотанковой артиллерии, которая также могла привести к большим потерям вырвавшихся на оперативный простор танковых соединений в случае, если возникала необходимость атаковать уступающего по численности, но успевшего занять оборону противника.
Для того, чтобы парировать эти угрозы, предполагалось, с одной стороны, создать танк с противоснарядным бронированием, которое позволяло ему не слишком опасаться встреч с малокалиберной ПТО, а с другой, обеспечить в мехкорпусах такую концентрацию танков, что противник просто не успеет собрать и бросить в бой соединения достаточной численности, чтобы противостоять им. Конечно, принималось во внимание и то, что большая часть современных танков имела на вооружении все те же малокалиберные орудия, которые не будут эффективны против танков с противоснарядным бронированием.
Разумеется, для мехкорпусов предусматривались и иные формы боевого применения, в том числе участие в окружении и недопущении прорыва окруженных войск противника (как одна из целей боевых действий в оперативной зоне обороны противника), контрудары по его прорвавшим нашу оборону танковым группировкам и т.д.
С высоты сегодняшнего опыта можно констатировать, что описанная выше концепция глубокой операции, предусматривающей действия крупных моторизованных соединений в оперативной глубине вражеских боевых порядков, была принципиально правильной, но содержала в себе серьезнейшую ошибку, сделавшую невозможной ее успешную реализацию на практике. Ошибка эта заключалась в известной абсолютизации танка на поле боя – по сути дела наши военспецы полагали, что чисто танковое соединение будет самодостаточным и сможет действовать эффективно даже в отрыве, либо при минимальной поддержке мотопехоты, полевой артиллерии и орудий ПТО. На самом же деле, даже самые мощные и сильные танки, являясь одним из важнейших вооружений армии, все-таки раскрывают свой потенциал только при совместных действиях с другими родами сухопутных сил.
Забегая вперед отметим, что данная ошибка не дает нам оснований подозревать наших военачальников тех лет в косности или неспособности предугадать особенности военных конфликтов будущего. Дело в том, что подобную же ошибку совершили абсолютно все ведущие страны мира: и в Англии, и в США, и, конечно же, в Германии изначально танковые соединения содержали избыточное количество танков в ущерб мотопехоте и артиллерии. Интересно, что генералам вермахта не открыл на это глаза даже опыт польской кампании. Только после разгрома Франции, перед операцией «Барбаросса» немцы пришли к оптимальному составу своих танковых дивизий, которые и продемонстрировали свою высочайшую эффективность в Великой Отечественной войне.
Можно говорить о том, что советские танковые войска довоенного времени были уничтожены в Приграничном сражении, которое шло 22-30 июня 1941 г. (дата окончания весьма условна) и которое РККА проиграло. В ходе этого сражения значительная часть мехкорпусов, сосредоточенных на западной границе, либо погибла, либо понесла тяжелейшие потери в материальной части. И, разумеется, вместе с Т-26, БТ-7 на полях сражений терпели поражения и новейшие Т-34 и КВ-1. Почему это произошло?
Причины поражения нашей бронетанковой техники совершенно невозможно отделить и рассматривать от общих причин, приведших к неуспеху РККА в начальный период войны, а именно:
Стратегическая инициатива принадлежала нашему противнику. Немцы имели большую шпионскую сеть в наших приграничных округах, их самолеты с целью разведывательной деятельности регулярно нарушали воздушные границы СССР, вермахт сконцентрировал силы и нанес удары там и тогда, где и когда считал нужным. Можно говорить о том, что Германия в полной мере воспользовалась преимуществами, которые давало ей неспровоцированное нападение на СССР и с первого дня войны захватило стратегическую инициативу в свои руки;
Отсутствие в СССР военных планов для отражения подобного вторжения. Дело в том, что предвоенные планы РККА во многом копировали аналогичные планы царских времен, и строились на понимании того простого факта, что начало войны – это не тогда, когда противник перешел через границу, а когда он объявил всеобщую мобилизацию. В то же время СССР (как и Российская империя ранее) значительно больше Германии по размерам при значительно меньшей плотности железных дорог. Соответственно, при одновременном начале всеобщей мобилизации Германия первой успевала развернуть армию на границе с СССР и первой атаковать, застав наши вооруженные силы лишь частично мобилизованными. Чтобы избежать этого СССР (как и Российская империя) создавала войска прикрытия в приграничных военных округах, отличавшиеся тем, что в мирное время их дивизии имели численность, куда ближе к штатной. В результате с началом всеобщей мобилизации такие войска пополнялись до полного штата за считанные дни, а затем должны были начать наступление на территорию противника. Такое наступление, разумеется, не могло иметь решающего характера и должно было осуществляться с целью смешать планы противника по развертыванию армии, заставить его вести оборонительные бои, срывая его планы и тем самым выиграть несколько недель до завершения мобилизации советской (ранее – российской) армии. Хотелось бы отметить, что именно этот сценарий мы пытались реализовать в 1914 г.: речь, разумеется, идет о Восточно-прусской операции, то есть о наступлении армий Самсонова и Ренненкампфа в Восточную Пруссию. И, конечно, следует сказать о том, что наличие этого плана превентивного наступления с ограниченными целями дало впоследствии богатейшую почву горе-историкам и предателям Родины для инсинуаций в стиле «Кровавый Сталин готовился первым напасть на душку-Гитлера и завоевать Европу».
Однако Великая Отечественная война началась совершенно по-другому. Поскольку Германия вела боевые действия с 1939 г., ее армия, разумеется, была отмобилизована и оставалась такой даже после поражения Франции – это объяснялось тем, что Великобритания не сложила оружия и продолжала войну. Соответственно, в 1941 г. сложилась совершенно аномальная, не предусмотренная никакими планами ситуация: Германия имела полностью отмобилизованные вооруженные силы, а СССР – нет, и он не мог приступить к всеобщей мобилизации, потому что это спровоцировало бы Германию на войну. В результате нам удалось провести только частичную мобилизацию под предлогом военных сборов в приграничных округах.
Для того, чтобы привести в действие предвоенные планы, нам следовало атаковать первыми в момент, когда будет выявлена массовая переброска германских войск на советско-германскую границу, но, во-первых, неизвестно, пошел бы на такое И.В. Сталин, а во-вторых, у него и возможности такой не было, так как разведка не смогла вскрыть это перемещение. Разведка сперва докладывала о том, что на советско-германской границе войск почти нет, а потом внезапно обнаружила у нас под боком группировку из более чем 80 дивизий. Против таких сил войска приграничных округов успешно наступать уже не могли, и потому довоенные планы уже никак не могли быть введены в действие, а новых разработать и довести до войск не успели.
Неудачная диспозиция наших войск. Когда выяснилось, что немцы сосредоточили на советско-германской границе силы, вполне эквивалентные тем, что располагали мы, и продолжают их быстро наращивать, СССР, с военной точки зрения, оказался в полностью провальной ситуации. Вермахт был отмобилизован, а РККА – нет, вермахт мог быть очень быстро сосредоточен на нашей границе, а РККА для этого требовалось куда больше времени. Таким образом, немцы стратегически переиграли нас, и противопоставить этому мы ничего не могли. И.В. Сталин в этой ситуации принял политическое решение воздерживаться от всяких провокаций или любого, что могло быть принято за таковые и постараться оттянуть начало войны на весну-лето 1942 г, а это давало нам возможности намного лучше подготовиться к вторжению.
Кто-то может сказать, что Иосиф Виссарионович «хватался за соломинку», но справедливости ради отметим, что в той ситуации для СССР уже не существовало хоть сколько-то очевидного правильного решения – таковое крайне нелегко найти даже с учетом сегодняшнего послезнания. Как известно, история не знает сослагательного наклонения, и И.В. Сталин решил то, что решил, но следствием его решения стала крайне неудачная диспозиция наших войск в приграничных округах. Когда 22 июня 1941 г. Германия напала на Советский Союз, она сосредоточила на Востоке 152 дивизии штатной численностью 2 432 тыс. чел., в том числе:
В первом эшелоне, то есть в группах армий «Север», «Центр», «Юг», а также силы, размещенные в Финляндии – 123 дивизии , включая 76 пехотных, 14 моторизованных, 17 танковых, 9 охранных, 1 кавалерийскую, 4 легких, 3 горнострелковых дивизии штатной численностью 1 954,1 тыс. чел.;
Второй эшелон, располагавшийся непосредственно за фронтом групп армий – 14 дивизий, в том числе 12 пехотных, 1 горнострелковая и 1 полицейская. Штатная численность — 226,3 тыс. чел.;
Третий эшелон: войска, находящиеся в резерве главного командования — 14 дивизий, в том числе 11 пехотных, 1 моторизованная и 2 танковых штатной численностью 233,4 тыс. чел.
Хотелось бы отметить, что указанная нами цифра общей численности войск вермахта и СС свыше 2,4 млн. чел. не включает в себя многочисленные небоевые и обеспечивающие структуры (строители, военные врачи и т.д.). С их учетом общая численность военнослужащих Германии на советско-германской границе составляла свыше 3,3 млн. чел.
Можно констатировать, что в немецком построении четко просматривается стремление нанести как можно более сильный удар первым эшелоном своей армии, по сути второй и третий эшелоны – это не более чем средства усиления и резерв. В то же время советские войска в приграничных округах имели 170 дивизий, при этом их штатная численность была ниже, чем у соответствующих им соединений германских войск. Более того – несмотря на проведенные «весенние сборы» подавляющая часть советских дивизий так и не была пополнена до штатной численности. Всего в указанных 170 дивизиях к началу войны находилось (примерно) 1 841 тыс. чел., что в 1,3 раза меньше численности дивизий Германии. Кроме того, не следует забывать, что на СССР напала не только Германия – ее поддержала Румыния силами, эквивалентными 7 дивизиям (4 дивизии и 6 бригад), а кроме того, уже 25 июня на стороне Германии выступила также Финляндия.
Но главная проблема заключалась в том, что наши 1,8 млн. чел. в начале войны были «размазаны» тонким слоем в глубину до 400 км от государственной границы. В целом дислокация войск в приграничных округах выглядела так:
Первый эшелон — (0-50 км от границы) – 53 стрелковых, 3 кавалерийских дивизии и 2 бригады – примерно 684, 4 тыс.чел.;
Второй эшелон — (50-100 км от госграницы) – 13 стрелковых, 3 кавалерийских, 24 танковых и 12 моторизованных дивизий – примерно 491,8 тыс. чел.;
Третий эшелон — располагался на расстоянии от 100 до 400 и более км от госграницы – 37 стрелковых, 1 кавалерийская, 16 танковых, 8 моторизованных дивизий – примерно 665 тыс. чел.
Так вот, с учетом того, что, согласно уставам, стрелковая дивизия могла перемещаться не более чем на 20 км в сутки, а по факту, под немецкими бомбардировками, эта скорость была и того ниже, РККА в приграничных округах практически не имела ни шанса «сбить» единый фронт из стрелковых дивизий, парируя прорывы немцев механизированными корпусами. Войска в приграничных округах обречены были воевать разрозненно, отдельными группами, против значительно превосходящих сил противника.
Лучшая подготовка и боевой опыт германских вооруженных сил. Надо сказать, что немцы уже как минимум с 1933 г. прикладывали титанические усилия для расширения своей сухопутной армии, а в 1935 г., ими в нарушение международных договоров была введена всеобщая воинская повинность. В результате этого, а также роста возможностей промышленности, они смогли добиться взрывного роста численности войск – если мобилизационный план 1935/36 гг. предусматривал развертывание армии в 29 дивизий и 2 бригады, то в 1939/40 гг. – уже 102 дивизии и 1 бригада. Разумеется, не обошлось без естественных болезней роста – так, в 1938 г. во время аншлюса Австрии, германские дивизии, двигавшиеся на Вену, попросту рассыпались на дорогах, завалив вышедшей из строя техникой их обочины. Но к сентябрю 1939 г., когда началась Вторая мировая война, эти сложности были по большому счету преодолены, а к началу Великой Отечественной сухопутные силы Германии состояли из 208 дивизий, 56 из которых находились в разных стадиях формирования и боевой подготовки, а 152 были сосредоточены для нападения на Советский Союз. При этом к началу нападения у немцев был превосходный боевой опыт, который они получили в боях против армий Польши, Франции и Англии.
В то же время в СССР до 1939 г. вообще сложно говорить о наличии боеспособной армии. Численно дела обстояли не так уж плохо, на тот момент РККА располагало автобронетанковыми войсками (43 бригады и не менее 20 отдельных полков), примерно 25 кавалерийскими дивизиями, и 99 стрелковыми дивизиями, из которых, правда, 37 представляли собой вчерашние территориальные дивизии, то есть соединения, скорее, милиционного типа, подавляющая часть офицеров которых даже не были кадровыми военными. Но по факту эти соединения испытывали категорическую нехватку офицерского состава, при очень низком качестве имеющихся кадров (дошло до того, что умение владеть личным оружием и способность обучать этому других приходилось особо отмечать в аттестациях) и имели огромнейшие пробелы в боевой подготовке («в войсках до сих пор еще есть, правда, отдельные бойцы, прослужившие год, но ни разу не стрелявшие боевым патроном», из приказа НКО СССР N 113 от 11 декабря 1938 г.). Иными словами, в 1939 г Германия однозначно превосходила нас в качестве подготовки солдат и офицеров.
Конечно, у РККА тоже был кое-какой боевой опыт – можно вспомнить о Халхин-Голе и о советско-финской войне, но нужно понимать разницу. В то время как Германия к 1939 г. создала вполне дееспособные и мощные вооруженные силы, которые, в ходе польской и французской кампаний стали однозначно лучшими в мире, то СССР в результате боев с финнами выяснил, что состояние РККА требует кардинального улучшения, а улучшение это пришлось проводить на фоне взрывного роста наших вооруженных сил!
Хотя это никак не относится к теме настоящей статьи, но, так сказать, «пользуясь случаем» хотелось бы в пояс поклониться С.К. Тимошенко, в мае 1940 г. сменившего на посту наркома обороны К.Е. Ворошилова.
С.К. Тимошенко
Автор настоящей статьи не слишком понимает, каким образом Семену Константиновичу это удалось, но в 1941 г. немецко-фашистские войска встретила уже совсем другая армия – контраст в сравнении с уровнем РККА 1939 г. разителен. Просто вспомним записи «Военного дневника» начальника генерального штаба сухопутных войск генерал-полковника Гальдера. Этот документ бесценен тем, что представляет собой не мемуары, а личные записи, которые автор делал для себя, вовсе не рассчитывая на какие-то публикации. И вот, на 8-ой день Великой Отечественной войны присутствует такая запись:
«Упорное сопротивление русских заставляет нас вести бой по всем правилам наших боевых уставов. В Польше и на Западе мы могли позволить себе известные вольности и отступления от уставных принципов; теперь это уже недопустимо».
Но, конечно же, волшебником С.К. Тимошенко не был и ликвидировать наше отставание в качестве подготовки рядового и офицерского состава не мог.
Все вышесказанное можно считать стратегическими предпосылками нашего поражения в сражениях 1941 г., однако к ним были «успешно» добавлены и другие.
Слабая работа штабов. В среднем штабные офицеры Германии, конечно, и по своему опыту, и по уровню подготовки превосходили своих советских коллег, но проблема заключалась не только, и может быть даже не столько в этом. Возможно, ключевыми проблемами наших штабов в начале войны являлись разведка и связь – две области, которым в германской армии придавали важнейшее значение, но которые откровенно плохо были развиты у нас. Немцы умели замечательно комбинировать действия своих разведгрупп и разведывательной авиации, а их соединения были превосходно оснащены радиосвязью.
Читая мемуары германских военачальников, мы видим, что уровень связи был таков, что командир дивизии или корпуса отлично знал, чем занимаются вверенные ему войска, а его штаб оперативно получал информацию о всех внештатных ситуациях, осложнявших или грозивших срывом намеченных планов. В то же время в РККА в 1941-1942 гг, а то и позже, для того, чтобы командир дивизии мог понять, что же собственно, произошло за день боевых действий, ему приходилось ночью объезжать свои подразделения и лично принимать доклады подчиненных ему командиров.
Так вот, указанные недостатки РККА проявились в Приграничном сражении особенно ярко. Данные о перемещениях противника были отрывочны, но, что намного хуже, поступали в штабы с большим запозданием. Затем какое-то время уходило на выработку решения, после чего соответствующие приказы отправлялись (сплошь и рядом – с нарочными) в войска, которым еще предстояло их как-то разыскать, что было не всегда легко. Таким образом задержка в передаче приказов могла составлять 2 суток и более.
В результате можно говорить о том, что штабы РККА «жили вчерашним днем», и, даже в тех случаях, когда наши офицеры принимали самые правильные решения, какие были только возможны с учетом имевшейся у них информации, они все равно устаревали к моменту прибытия в войска.
«Отличной» иллюстрацией к уровню управления РККА в 1941 г. является знаменитое танковое сражение в треугольнике Дубно-Луцк-Броды – для этой операции командование Юго-Западного фронта располагало пятью мехкорпусами, и еще одна танковая дивизия подошла позднее. Тем не менее, ключевой удар, от которого, в сущности, зависела судьба операции, был нанесен всего лишь частью сил одного только 8-го мехкорпуса – его не успели сосредоточить для наступления в полном составе.
Неоптимальный состав мехкорпусов. Об этом недостатке наших войск мы уже говорили выше. Если сравнить советскую танковую дивизию по штатам, действовавшим на 1941 г., с германской, то мы увидим, что по количеству легких гаубиц советская ТД уступала немецкой вдвое, по полковым орудиям – в 5 раз, а противотанковой артиллерии в ее составе не было вовсе. При этом на 375 танков советской ТД приходилось всего 3 000 чел. мотопехоты, а на 147-209 танков германской ТД – 6 000 чел. В состав советского мехкорпуса входили 2 танковых и одна моторизованная дивизия. При этом штат последней — 273 танка, 6 000 чел. мотопехоты, наличие ПТО и т.д., в общем-то, был достаточно близок к немецкой танковой дивизии. Но дело в том, что немцы в свои «ударные кулаки» включали, как правило, 2 танковых, и 1-2 моторизованных дивизии, причем последние состояли только из мотопехоты, танков в них не было вообще.
Как показала практика, немецкие штаты значительно лучше отвечали задачам современной маневренной войны, чем советские, несмотря на то, что танков в советских соединениях было намного больше. Это еще раз подчеркивает тот факт, что танк является всего лишь одним из средств вооруженной борьбы и эффективен только при соответствующей поддержке другими родами войск. Те же, кто измеряет силу армий по числу находящихся на ее вооружении танков, совершают огромную, непростительную для историка ошибку.
Но нехватка артиллерии и мотопехоты – лишь одна «сторона медали». Вторая существенная ошибка в структуре мехкорпусов заключалась в том, что в него умудрились «впихнуть» штатно аж пять типов танков, которые в принципе не могли эффективно взаимодействовать в составе одного подразделения. Тяжелые танки КВ-1 представляли собой средство прорыва обороны противника, легкие Т-26 являлись танками сопровождения пехоты, и все они были бы вполне уместны в виде отдельных батальонов в составе стрелковых дивизий, или в отдельных бригадах/полках, поддерживающих последние. В то же время танки БТ-7 и Т-34 представляли собой средство мобильного уничтожения противника в оперативной зоне его обороны и были предназначены для глубоких и быстрых рейдов по неприятельским тылам, чего медлительные КВ-1 и Т-26 делать никак не могли. Но помимо танков указанных марок, в состав мехкорпусов входили еще и «огнеметные» их модификации, а по факту в МК вообще присутствовала вся номенклатура танков, производящихся у нас до войны. Естественно, попытка «увязать в одной упряжке коня и трепетную лань» не могла быть успешной – Т-26 и КВ-1 зачастую становились «гирей», ограничивающей мобильность мехкорпусов, или же приходилось выделять их в отдельные отряды, и оставлять их плестись позади основных сил.
Нехватка автотранспорта и тягачей. Проблема неоптимальной штатной численности усиливалась тем, что наши мехкорпуса в основной массе не были обеспечены автотранспортом и тягачами по штату. То есть даже если бы МК были полностью укомплектованы, то и тогда следовало говорить о трагической нехватке в них артиллерии и мотопехоты, но по факту танки могли сопровождать в среднем порядка 50% артиллерии и мотопехоты, которые были положены им по штату, остальные «на своих двоих», увы, не успевали.
Собственно говоря, вышеназванные причины обрекали РККА вообще и ее танковые войска в частности на проигрыш летом 1941 г. вне зависимости от ТТХ техники, состоявшей на ее вооружении. С такими исходными данными мы были обречены даже и в том случае, если бы по щучьему велению, или там взмаху волшебной палочки, наши мехкорпуса получили на вооружение вместо Т-26, БТ-7, КВ-1 и Т-34, скажем, современные Т-90.
Тем не менее, в следующей статье мы рассмотрим некоторые особенности ТТХ танков Т-34 и постараемся оценить их влияние на неудачи в боях начального периода Великой Отечественной войны.
