Песок
0
В землянке было сыро. Середина марта, снег в лесу еще даже не начинал таять, но с земляных стен сочилась вода. Маленькая печь отчаянно дымила, но тепла давала мало.
Леонидову хотелось курить, но махорки было мало. Он поплотнее закутался в шинель и все-таки зажег самокрутку от керосиновой лампы. Вот уже полтора года он в этих лесах командует небольшим партизанским отрядом. За это время отряд превратился в хорошо слаженный механизм, обзавелся кое-каким скарбом и худо-бедно воевал с немцами. В октябре прошлого года с ними связалось командование с Большой Земли, у них появился радиопередатчик, а линия фронта подходила все ближе.
Немцы, отчетливо понимая, что надолго здесь не задержатся, предпринимали последние попытки выкачать из окрестных деревень максимум продовольствия. Почти всю молодежь угнали в Германию на работы, а оставшиеся старики и дети еле-еле сводили концы с концами, добывая себе нечеловеческим трудом на пропитание. И даже эти крохи оккупанты умудрялись реквизировать.
С питанием в отряде становилось все хуже и хуже, поэтому Леонидов все чаще отправлял маленькие группы на задания по поиску провианта. По наводке сочувствующих граждан грабили дома полицаев и небольшие немецкие заставы, кое-что передавали и местные.
С Большой Земли два раза сбрасывали грузы с боеприпасами и медикаментами, а по рации передали распоряжение, пока в активные боевые действия с врагом не вступать, ожидать приказа.
Леонидов, как кадровый офицер, понимал, что вот-вот должно начаться наступление, и тогда им будет поставлена задача. Но люди от безделья в лесу зверели, дисциплину приходилось наводить и жесткими методами. Сразу после Нового Года он впервые лично расстрелял своего же бойца. Никаноров его фамилия была, Петр. Двадцать лет, веселый балагур, душа компании.
Напился и изнасиловал девчонку тринадцати лет. У Леонидова тоже была дочь, и ей тоже было тринадцать. И все равно он долго колебался. Но за Никанорова не вступился никто из отряда.
Петька не сопротивлялся. Только плакал и просил прощения. Что-то лепетал про «бес попутал» и самогон. Леонидов расстрелял его на рассвете.
У входа к землянке послышался хруст, и капитан положил руку на рукоятку автомата. Но это был часовой Петров:
— Товарищ командир, группа вернулась.
Леонидов вылез наверх. Когда уходили бойцы их было четверо, вернулось пять человек. Федотов подошел к нему и доложил:
— Задание выполнили, товарищ капитан.
— Почему так долго?
— Ща доложу подробно.
Они спустились вниз. Оставшись наедине, Федотов расслабился и уже обратился по-свойски.
— Ну, тут такое дело, Серега. Я с собой жиденка приволок. Яшка Наймарк. Семнадцать ему.
— Зачем он нам, Вань? У нас и так жрать не богато, лишний рот.
— А че делать-то оставалось. Мы ж на Никифоровскую заимку сунулись, там вдова лесника живет…Жила… Подходим, а дом сожженный. А прямо перед ним шесть трупов.
— Так у вдовы же только двое ребятишек было?
— Ты дослушай, а? Ну, понятно, что полицаи были. А трое остальных-то жидята. Баба и двое мальчишек. Вдова их прятала. А полицаи нашли, ну и в действие привели. Правила-то знают.
— А этого где нашли?
— да там же. Он в колодце прятался. Его Муса вытащил. Он нам все и рассказал. Полицаи наши и восемь эсэсовцев под вечер прикатили. Кто-то стукнул, что вдова нам помогает. Вот они с обыском и приперлись. А малец жидовский один кашлял, они в подполе сидели, вот он их и выдал. Кашлем. Ну, потом, понятно все. А Яшке повезло, он в отхожем был и вовремя смекнул в колодце сныкаться.
— Ладно, хрен с ним с Яшкой твоим, еды достали?
— Достали. Неделю еще продержимся.
— И то хорошо.
— Че, ниче с Материка не передавали?
— Не. Молчок.
— А я тут газетенку немецкую надыбал, вроде свежая. Утром Генке отдам, он переведет.
— Как там, обстановка-то?
— Че-то скоро изменится. Фрицы из деревень что поменьше начали комендатуры снимать, все полицаям передают. Суки, чуют, что им под хвост скоро насыплют.
— В городе как дела?
— Ну, приказ новый вышел, теперь и пятнадцатилеток в Германию погонят. Раненых много стало прибывать. Еще одну школу под госпиталь заняли. И среди местных медсестер ищут.
— Это хорошо, значит, дают им наши прикурить.
— Серега, а мы долго еще херней страдать будем? Вот уже скоро полгода, как ни хера не делаем.
— Ты же знаешь приказ.
— ну, приказ, че. Кто ж его проверит. Может пошумим немного. Харитониха вон сказывает, что составы один за другим идут, дорогу стали проверять не так тщательно. А у нас ведь взрывчатки ой сколько.
— Ты, Иван, мне это брось. Будет приказ, выдвинемся. Вот что с твоим еврейчиком делать-то?
— А че? Я его стрелять научу, он на фрицев дюже лютый теперь.
— Ну, это понятно, всю семью положили. Только ты ведь знаешь, что времени на него затратить придется вагон.
— А у нас его столько и есть.
Капитан хмыкнул, отметив, что Федотов прав. Вот и будет бойцам развлечение – еврейчика учить. А то, что сержант, не оставил его там, так что поделаешь. Нельзя еврею попадаться гансам. Нельзя.
Сам Леонидов к евреям относился как к обычным людям, мог, конечно, пошутить про жидовские морды, но никакой ненависти к ним не испытывал. Да и учился он в школе с Семеном Перельманом, хороший был мальчишка. И совсем не жадный.
Федотов ушел. А капитан, выкурив еще одну самокрутку, отправился проверять посты. Потом лег спать.
…
Яшка быстро стал любимцем отряда. Измученные бездельем бойцы учили его премудростям военного дела и откровенно потешались над внуком раввина. О своем деде Яшка мог рассказывать часами. Еще парень иногда начинал цитировать какую-то свою еврейскую Бибилию, но Леонидов поговорил с ним строго:
— Ты, малой, брось мне это дело. Бога нет. Лучше вон, Ленина, почитай.
Была в отряде книга Ильича, и даже не одна. Пустить ее на самокрутки смелости не хватило даже у отчаянного Федотова. Так прошла половина марта, потом минул апрель, а в первых числах мая ожила рация, по которой передали приказ. Захватить «языка», офицера чином не менее майора, допросить с пристрастием. Список вопросов прилагался.
Это могло означать только одно – скоро в этом направлении последует удар Красной Армии. Леонидов вызвал командиров групп: Федотова, Архангельского и Казбекова. Военный совет они устроили на поляне перед землянками.
— Итак, товарищи, наше время пришло. С материка получено задание. Нужно захватить немецкого офицера и допросить его, данные отправить шифрограммой. На выполнение у нас есть четыре дня.
— Вот и славно, товарищ капитан. А то мы уж думали, что так и отсидимся здесь до конца войны.
— Отставить разговорчики. Приказ есть приказ. Мы на войне, а не кружке самодеятельности. Согласно оперативной обстановке имеем два крупных села, в которых находятся немцы, из остальных деревушек они ушли. Это Храмовичи и Брянцево. Только там могут находиться офицеры требуемого ранга. Начнем с Храмовичей. Они дальше от нас. В случае неудачи попробуем в Брянцево. В Храмовичи пойдет группа Федотова, в Брянцево группа Казбекова, группа Архангельского останется в лагере со мной. На Храмовичи выступаем сегодня вечером. Еще раз повторяю: цель – захват «языка», а не уничтожение противника. Доведите приказ до бойцов, чтобы не было лишней стрельбы. Взяли «языка» и исчезли. Это более важно, чем даже десяток мертвых фрицев. Вопросы есть?
Вопросов не оказалось. Командиры разошлись по своим землянкам и начали готовить людей к заданию.
В обед Федотов обратился к капитану:
— Я Яшку с собой возьму. Извелся тут парень.
— Не слишком ли велик риск? Он же совсем зеленый.
— Да не, ребята за ним присмотрят. Да и поднатаскали его неплохо.
— Как знаешь. Но я бы не стал рисковать.
— Под мою ответственность.
— Ладно, бери.
К вечеру группа ушла. Группа Казбекова должна была идти через день, если у Федотова не получится. Но у сержанта получилось.
…
Они вернулись на рассвете. Все до одного, без потерь и ранений, но с ценным грузом. Майор вермахта, здоровый полный мужик с не менее большим фингалом под глазом.
Переводчик Гриша сразу принялся за дело. Леонидов зачитывал вопрос, Гриша переводил и записывал ответ. Чтобы разговорить майора капитану пришлось пару раз сунуть тому в рожу пистолет. После этого разговор пошел веселее.
«Язык» оказался очень ценным. Он выдал все, что запрашивал материк и даже больше. На Большую Землю ушла шифровка. Только после этого Леонидов пошел разговаривать с Федотовым.
Сержант поведал, что майора взяли в нужнике, дождались пока он доделает дело и повязали. Немцы были расслаблены отсутствием активности партизан, и посты охранялись чисто символически. К тому же в деревне дислоцировалось почти двести человек эсэсовцев и триста солдат, две трети которых были из военных госпиталей и поправляли здоровье на деревенских хлебах.
Капитан понимал, что пропажу майора уже обнаружили и вскоре последует карательная операция, но сниматься с лагеря решил только завтра утром.
Майора оставили под охраной. Леонидову закралась подлая мысль пристрелить его, но он ее отогнал. Но не только капитана посещали подобные мысли.
Ближе к вечеру он услышал крики и ругань в землянке, где находился майор, схватил автомат и бросился туда. Часовой Наличников отчаянно материл еврейского мальчишку:
— Ты чего удумал! Вот гад!
Яков стоял в стороне, опустив взгляд в землю. Руки у него дрожали, а перед спуском в землянку блестел лезвием нож. Леонидов спросил, что случилось, хотя уже все понял и без вопроса.
— да, жиденок этот, напросился на фрица поглазеть. Ну, я его пропустил, а потом, думаю, дай руки у печки погрею. А он его уже резать начал.
— Это правда, Яков? – строго спросил капитан.
— Да, — чуть слышно ответил парень.
— Громче говори. Отвечай на мои вопросы четко.
— Да, товарищ капитан.
— Зачем ты хотел убить его?
— Вы еще спрашиваете? – изумился парень. – Гриша, переводчик, сказал, что его солдаты были на заимке, где маму убили.
— Яков, ты совершил преступление. Нельзя убивать пленного без приказа. Он хоть и фашистская сволочь, но он пленный. А солдаты Красной Армии с безоружными не воюют.
— Им можно женщин и детей убивать, а нам их нет, если они лапки кверху?
— Именно так. Нельзя уподобляться зверям. Я понимаю, как сильно ты их ненавидишь, но я требую, чтобы мои приказы выполнялись. То, что ты совершил, заслуживает расстрела. Но я не стану этого делать, так как ты еще совсем молод. Но помни, что сейчас твоя жизнь висела на волоске.
— А-а, да стреляйте, товарищ капитан, стреляйте, — Яшка начал всхлипывать, но это были слезы обиды, а не страха. Леонидов отлично научился ориентироваться в человеческих эмоциях.
— Отправляйся ужинать, а потом спать. А к утру я придумаю для тебя наказание.
Яшка побрел от землянки словно побитый щенок. Леонидов был зол. Зол на себя, зол на этого еврея, зол на фашистов, которые зверствовали сами и превращали других людей в зверей. Он разыскал Федотова и рассказал ему о случившемся. Сержант ухмыльнулся:
— ну, обошлось же.
И тут капитан взорвался:
— Я ни хера не вижу ничего смешного, сержант. Ты сменишь часового и будешь сам охранять майора. Привел и Яшку и немца ты, вот и решай вопрос.
Улыбка сползла с лица Федотова.
— Слушаюсь, товарищ капитан.
Леонидов развернулся и отправился спать.
…
Утром его разбудил Федотов:
— Товарищ капитан…
— Ты почему, мать твою, не на посту.
— У нас тут, такое дело, в общем Яшка пропал.
— Как пропал?
— А вот так. Утром Муса проснулся, а его в землянке нет. Весь лагерь обыскали – нет жиденка.
— А часовые на внешнем периметре.
— Никто ничего не видел.
— Херово. А ты куда смотрел? А, да, ты же майора караулил… Оружие ни у кого не пропало?
— Нет, все на месте.
— И что ты думаешь по этому поводу?
— Ну…
— баранки гну. Он в Храмовичи деру дал. Немцев убивать.
— Скорее всего. Мусса говорит, что он весь вечер что-то писал и на непонятном языке бормотал.
Леонидов подумал о том, что сделают с евреем фашисты, особенно после исчезновения майора, и у него участился пульс. Кроме этого Яшка вызывал у него острое желание защищать и опекать.
— нельзя ему туда. Ох нельзя.
— Ладно, Федотов, не скули, и без тебя знаю. Зови Архангельского.
Командиру второй группы капитан приказал быстро сворачивать лагерь и передислоцироваться на уже присмотренное место для нового лагеря. А сам сказал Федотову:
— ну а мы стобой тоже до Храмовичей прогуляемся. Мож успеем поймать его.
— Людей сколько брать?
— Нисколько. Вдвоем пойдем. Да и я разомнусь, а то тут совсем закис.
— Есть, товарищ капитан.
Они собрались за полчаса. Леонидов рассовал по карманам гранаты и магазины для автомата, сунул в кобуру пистолет, бросил в сумку две банки с тушенкой и трофейный термос с чаем.
После этого отдал еще несколько распоряжений, и они вместе с Федотовым отправились в погоню.
…
То, что они увидели на месте Храмовичей, поставило их в ступор. Посреди засыпанного снегом леса образовалась пустыня. Несколько печаных барханов желетели на ослепительно-белом фоне. И была тишина.
Такого никогда не бывало. Даже в самые безветренные дни, что-то нарушало мертвецкую тишину, но не сегодня. Сегодня здесь творилась тишина. Могильная.
Леонидов посмотрел на Федотова:
— Что скажешь?
— Я хер его знаю, командир. Что-то тут нечисто. Где фрицы? Их здесь было около двух сотен.
— Вопрос. Куда они подевались?
— И куда делись все остальные? И откуда здесь песок?
— херь какая-то.
— Пошли?
— Пошли.
Они двинулись к засыпанной песком деревне. Оружие наготове. Под сапогами хрустел песок. Этот звук резал слух.
— У меня такое впечатление, что я иду по стеклу.
— Очень похоже, командир.
— Что же здесь произошло?
— Сейчас увидим.
И они увидели.
Песок был во многих местах окроплен кровью. Из него торчали руки, ноги и головы мертвых фрицев.
Некоторые тела были распростерты на стенах домов.
Леонидов передернул затвор когда показался бронетранспортер, засыпанный почти полностью. Дуло пулемета было задрано в небо. Пулеметчик, вернее, его половина повисла на броне.
Под этой половиной на песке образовалась куча мокроты – кровь стекала туда обильно.
— Это какая-то херня.
— Что, командир?
— Я говорю: гавно какое-то, непонятное. Что здесь произошло?
— Ну, гансы подохли – и то хорошо.
— Хорошо-то, хорошо, но как?
— Да похер. Лишь бы они все подохли.
— Где же наш Абраша?
— Чует мое сердце, что живым мы его не найдем.
Федотов не ошибся. Абрама они нашли в немецком штабе. Мальчишка сидел за столом, залитом кровью. Перед ним лежала открытая книга, на непонятном языке.
Перед входом в штаб они нашли четыре трупа эсэсовцев, вернее их остатки.
Леонидова тянуло проблеваться: он неоднократно видел смерть, но такое видел впервые.
— Командир, я кое-кого нашел.
— Да?
Федоров ткнул дулом трофейного автомата один из трупов: тот вяло зашевелился. Хотя шевелиться с оторванной ногой было проблематично.
— Чудище, — прошептал получеловек. Прошептал по-русски. Леонидов присмотрелся – на раненом была форма полицая.
— Живой, сука, — прошипел Федоров. –Добить?
— Не, не надо. Пусть расскажет, что тут произошло. Может, оставим его в живых.
Леонидов перетянул обрубок потуже – полицай успел обмотать ее ремнем, чтобы не истечь кровью. Он заметил что это был совсем молодой парень, только совершенно седой. Не с проседью, а совершенно седой. Леонидов многое повидал за свои годы и тоже обзавелся сединой на висках, но этот был абсолютно седой.
— Говори.
И полицай заговорил.
— Этот жиденок пришел в комендатуру. Я в это время чистил сапоги коменданту. Господа немцы ужасно развеселились, когда жиденок заговорил. Они по-немецки говорили. Я ничего не понял. Но судя по всему жиденок их оскорбил. Это их развеселило. Они усадили его за стол. А он достал книгу и начал читать вслух.
Немцы смеялись, глядя на него. А он все читал. Потом послышалась стрельба. И грохот, но не взрывы. Взрывы были позже. Еще чуть позже стали доноситься крики. Вопили в основном немцы. Тряслась земля. Немцы схватили оружие и выскочили на улицу, позабыв про жиденка.
А тот все читал. И грохот становился все громче. Стрельба становилась все слабее. Я посмотрел наружу. Немцы стреляли. Комендант крикнул мне, чтобы я вынес патроны. Я схватил подсумок и выбежал из дома.
По улице струился песок. А из него вырастало оно, чудище, тоже все из песка. Немцы стреляли по нему, но пули не могли причинить ему вреда. Кто-то бросил гранату, кто-то еще. Но оно поглотило их, просто поглотило. Я знаю, как взрываются гранаты, но тут был только хлопок. Чудище отрастило лапы и этими лапами раскидывало немцев, хватало их и рвало на куски. А все это засыпало песком. Немцы попытались забаррикадироваться. Кто-то догадался выстрелить в жиденка, но пули уходили мимо. Я попытался его ударить, но какая-то невидимая сила оттолкнула мою руку.
А потом дверь сломалась под напором песка. Лапа чудища схватила меня, и больше я ничего не помню.
Полицай замолчал, а потом расплакался, по-детски, искренне. Леонидов посмотрел на Федорова, который повел дулом автомата, спрашивая – пришить предателя или нет. Леонидов отрицательно мотнул головой – он и так не жилец.
— Немцы кричали еще одно – Голем.
Но Леонидов его уже не слушал, он смотрел на обескровленное тело Абраши и думал, что иногда ненависть может приобретать крайне неприятные формы выражения. В чертовщину и Бога он, конечно же, не верил, но и разумного объяснения этому случаю он не находил.
— А занешь, командир, что я подумал, — прервал его мысли Федоров.
— Ну.
— Да и хер с ним. Дело сделано. Нам надо возвращаться. Жратвы мы в этом песчанике вряд ли найдем. Немцы подохли, Абрашка, правда, тоже. Но нам надо возвращаться. Скоро фронт будет здесь, и нам надо продолжать воевать.
-Ты прав, — ответил капитан. – Пойдем.
