«Все знать, о великая кхалиси», что для государств Латинской Америки характера высокая степень политической нестабильности. Как сказал однажды один мой знакомый – там под каждой пальмой сидит генерал-оппозиционер с сотней-другой сторонников, готовый при малейшей ошибке текущей власти поднять мятеж, устроить революцию, и за чужие деньги прийти к власти, называя себя самым добрым, самым демократическим, самым-самым правителем в мире. Чтобы потом, само собой, установить диктатуру и начать расстреливать несогласных. В целом все эти утверждения верны, но как любые общие определения и характеристики, при углублении в детали начинает все меньше соответствовать действительности на каких-то конкретных примерах. Главное отличие касается причин – несмотря на то, что явление распространено почти по всей Латинской Америки, в каждом государстве причины подобной политической нестабильности и повторяющихся пронунсиаменто отличаются друг от друга, причем порой кардинально. И если в какой-то Колумбии все складывается именно так из-за коренных противоречий в обществе, когда каждый видит будущее по-своему, и с фанатизмом отстаивает собственные взгляды на государство и собственное право взять под контроль «кормушку» в виде должностных постов в высшей администрации, то совершенно не обязательно, что точно так же дела будут обстоять на Кубе, в Мексике или государстве, которое я хочу рассмотреть детальнее в текущем материале.
На первый взгляд, в Перу все получается как обычно – нестабильный политический фон, частая смена президентов даже в наше время, частая смена власти в XIX веке в следствии всяческих пронунсиаменто, джунглевые партизаны-коммунисты во 2-й половине XX века, периоды военной диктатуры, и все такое прочее. Гражданских войн тут насчитывается аж 10 штук, плюс еще 5 крупных восстаний, в число которых включают и «красных партизан» 1980-х годов. Но вот при детальном рассмотрении уже начинают бросаться в глаза отличия, или, точнее говоря – местные особенности. Если в Мексике лишь одна гражданская война привела к потере примерно 20% населения, то в Перу все гражданские войны, т.е. все 10 штук, привели к жертвам, численность которых с 1834 по 1895 годы не достигает отметки даже в 100 тысяч человек. К примеру, гражданская война 1856-1858 годов унесла аж 3 тысячи жизней, последняя гражданская, 1894-1895 годов – 4 тысяч. В сумме же демографические потери от гражданских конфликтов, не считая восстаний и «красных партизан», составляют примерно 60 тысяч человек за 60 лет, что, конечно же, немало, но далеко не так много, как было бы в других латиноамериканских странах. К примеру, только последняя (и далеко не единственная) гражданская война в Колумбии, которая продолжается с 1964 года по сей день (!!!), уже унесла жизни более 200 тысяч человек, пропали без вести еще около 50 тысяч, а несколько миллионов стали беженцами. За 10 лет Мексиканской революции демографические потери составили примерно 2,5 миллиона человек. Даже если вычесть из них резко возросшую детскую смертность, то получится почти в 20 раз больше, чем перуанцы потеряли в ходе всех своих гражданских войн XIX столетия. На фоне этого их внутренние разборки смотрятся какими-то «игрушечными», и несерьезными, да и не были они теми гражданскими войнами, к которым мы привыкли, являясь лишь вооруженной борьбой за власть различных политических группировок. Не было в Перу и длительных и упорных споров за то, каким быть государству – федерацией, конфедерацией, централизованной республикой или монархией, чем особенно отличались Мексика, Колумбия и Аргентина. Даже местные революционеры-коммунисты, вопреки определенным успехам, не успели завоевать сколь-либо значительной популярности в народе во многом из-за своих радикальных программ, и быстро перешли на крайне сомнительную деятельность, потеряв реальные возможности хоть как-то влиять на политику государства, и тем более провернуть революцию.
В сумме же получается, что общество Перу, по меркам Латинской Америки, лишено коренных противоречий и серьезных внутренних проблем, да и сама государственность Перу устоялась достаточно быстро и уверенно, даже с учетом того, что республика и многие нормы демократии были навязаны Перу Боливаром и Сан-Мартином. Говоря простым языком – в Перу всегда шла внутренняя политическая борьба, приводящая к вооруженным противостояниям и нестабильности, но это была борьба за уже вполне конкретную власть в государстве, а не то, каким этому государству быть, и какие общественные порядки требуется радикально изменить. И борьба эта все же велась в определенных рамках, с определенными правилами, без соблюдения которых разного рода горячие головы становились аутсайдерами перуанского политикума. Общественные противоречия, коих полно и в Латинской Америке, и в нашей с вами Восточной Европе, в Перу имелись в весьма незначительных количествах. Это не значит, что там все идеально, но уже может послужить причиной для того, чтобы копать дальше, и пытаться разобраться, почему у них все так получилось, когда в соседних странах есть масса примеров острейших социальных противоречий.
Здесь стоит резко перескочить во времени на самое начало существования независимого Перу, и даже чуть раньше, во времена испанского вице-королевства с тем же названием. В отличие от многих других испанских колоний, население Перу не спешило устраивать революцию, и в 1810-1820 годах здесь случались лишь локальные выступления, порой достаточно массовые, но не отличавшиеся широкой поддержкой или какой-то радикальностью. Даже местные «патриоты» в первую очередь выступали за самоуправление под началом Испании, но никак не свержение испанского господства. Более того – Перу оказалось единственной испанской колонией, которая не только не восприняла идею революций, но и приняла самое активное участие в борьбе с революционерами в соседних испанских колониальных владениях. Причем борьба эта была весьма успешной – до 1820 года Королевская армия Перу практически не знала поражений, и формировалась она не из привезенных из метрополии рекрутов, а почти на 100% из креолов, метисов, кечуа и аймара – т.е. местного населения. Перуанское общество было достаточно целостным, и после восстания Тупака Амару в 1780-83 году, когда с обеих сторон поднимались расистские и шовинистские призывы, выросло новое поколение людей, которое уже не делало такой большой разницы между метисами и индейцами, и привыкло сосуществовать в рамках колонии со всеми его этническими группами. Нельзя сказать, что трения совсем удалось ликвидировать, но 98% возмущения населения колонии было вызвано из-за такого обыденного и понятного чиновничьего произвола на местах. К слову, показательным было и другое – во время того самого восстания 1780-83 годов именно радикализм определенных партий как в правительстве вице-королевства, так и среди мятежников, обернулся для них потерей влияния и позиций, так как даже во времена внутреннего конфликта тот, кто брал на себя слишком много и нарушал устоявшиеся порядки политической жизни колонии, становился аутсайдером, о чем я уже говорил выше.
К чему я это все рассказываю? Да к тому, что в Перу на тот момент уже состоялось вполне конкретное общество, и вполне конкретная структура власти, которая устраивала всех – равенство индейцев и метисов, верховенство европейцев, управляющих от имени монарха Испании, что означало также и равенство местных политических группировок перед лицом власти. А таковые группировки были – объединения индейских касиков, землевладельческой и горнопромышленной элиты, а в некоторых вопросах – все еще разделение на «европейцев» и «туземцев». Все эти группы были полностью удовлетворены существующей системой власти, и не видели смысла ломать ее ради смутного будущего. Более того – достаточно широкие слои местных элит Перу даже боялись каких-то радикальных перемен. Горнопромышленники опасались потерять свое влияние и выгодные условия работы, землевладельцы боялись потерять землю из-за бунта бедноты и индейцев, индейцы боялись резни со стороны метисов и креолов, и так далее. Страх, а также отсутствие внятных гарантий лучшего будущего стабилизировали общество, что сделало Перу одной из самых спокойных и надежных колоний Испании.
Однако страх и неизвестность работали лишь при существовании той конкретной системы власти, которая уже имелась в вице-королевстве, когда верховную власть осуществляли люди со стороны, заинтересованные, тем не менее, в успешности колонии. Здесь уместно будет вспомнить о широкой практике призвания правителей со стороны, которая существовала в Европе и Азии еще с очень давних времен. Еще в Раннем Средневековье, и даже в Античности случалось такое, что племена и племенные союзы при добровольном объединении стремились выбрать единого, общего лидера, намереваясь наделить его значительной властью в будущем. Однако такой правитель просто обязан быть нейтральным, что значительно осложняет его выбор из «своих». Допустим, решили племена словен, дреговичей и кривичей объединится в общий племенной союз, и начали выбирать верховного вождя. Выбрать из словен? Так он же будет иметь кучу родовых связей со словенами, и гарантированно будет действовать в их интересах, а значит не будет нейтральным. Точно так же и с дреговичами, и с кривичами. Нейтральный правитель в таких случаях обязан не иметь глубоких родовых связей среди объединяющихся племен, чем более чужой он – тем лучше с точки зрения политики, ибо только целиком чужой человек, или точнее одинаково устраивающий все племена кандидат будет максимально нейтрален, и потому настроен на эффективное развитие объединения, а не обогащение своего рода и племени за счет других. Потому залетный варяг в таком случае выглядит наиболее удобным компромиссным вариантом, гораздо более уместным, чем кто-то из своей родоплеменной элиты.
То же самое работало и в Перу – «племена» метисов и индейцев, такие разные, но стремящиеся к сосуществованию в рамках единого общества, были заинтересованы в правителе, нейтральном относительно местных политических раскладок, и испанская колониальная система обеспечивала им таких нейтральных вице-королей, которые, будучи «чужими» для местного населения, при хороших способностях завоевывали значительную популярность и любовь перуанцев. В том числе потому их и устраивала старая колониальная система, потому она и была настолько стабильной – что этнические группы населения, что политические региональные элиты оставались в лице верховной власти условно равными, а верховная власть стремилась быть нейтральной, не делая решительного выбора в пользу какой-то одной группы. Эта же система, ставшая традиционной, общепринятой и признанной в Перу, обусловила еще одну важную особенность местного населения – интерес к республиканской форме правления там в начале XIX века немногим отличался от нуля. Население вместе с метрополией выработали эффективную в сложившихся условиях модель государственной власти, что вкупе с еще доколумбовыми традициями Тауантисуйу (Империи Инков) делало монархию для перуанцев единственно допустимым и эффективным выбором. Аналогично невостребованной оставалась и полная демократия – что белые, что индейцы в Перу допускали какую-то выборность местного самоуправления (кураки формально были именно выборными лидерами индейцев, у испанцев были коррехидоры и алькальды), но вот регулярное переизбрание главы государства и состава правительства на основе всеобщих выборов для них было чем-то из другого мира, и не из-за какой-то особой отсталости общества, а именно из-за того, что лишь при ограниченной демократии, а то и вовсе без нее, и нейтральным монархом, стоящим выше местных политических элит, равных перед ним, это общество на тот момент могло гармонично существовать и развиваться.
Однако революции в Америке в результате захлестнули и Перу, причем главные ее деятели не были перуанцами, и преследовали свои собственные цели. Сан-Мартин, вторгнувшийся в Перу с юга, стремился обезопасить Ла-Плату от успешных действий роялистов, а шедший с севера Симон Боливар просто мечтал о создании большой Андской Федерации, куда следовало включить Перу без оглядки на мнение местного населения. Тем более что Боливар, как выходец из рядов «мантуанцев», т.е. венесуэальской аристократии, не отличался расовой терпимостью, и пренебрежительно относился к индейскому большинству в этой испанской колонии…. И Сан-Мартин, и Боливар на словах несли свет, прогресс и свободу перуанцам, но на деле они практически ничего толкового не сделали и не построили, зато вот старую стабильную систему власти и политики в вице-королевстве сломали напрочь. Впрочем, Сан-Мартин еще пытался сформировать монархию в Перу, а Боливар даже думал сам сесть на императорский трон, но у них ничего не вышло, так как большинство окружения этих двух деятелей были представлены именно республиканцами, и в конце концов Перу стало республикой – тем, чего перуанцы совершенно не хотели, и к чему оказались вообще не готовы. Не было больше сильного нейтрального правителя «наверху», был лишь формально выборный из местных элит президент, который получал почти неограниченную власть в государстве, равную власти монарха. И политические элиты, уже разделенные на несколько крупных группировок, бывшие ранее равными перед властью, оказались в стране, где власть должен был взять самый успешный, подняв «свою» группировку над другими, тем самым разрушая равенство.
В развитых государствах, где республиканские и демократические традиции складывались поколениями, подобная ситуация считается благом, и демократия работает, а борьба проходит в не самой честной, но уж точно мирной обстановке. Перу же такого опыта развития политической системы не имело, так что результат предсказуем – началась борьба за власть между политическими группировками, которые в конце концов собрались в две крупные, не оформленные официально и не имеющие какое-то название, но вполне себе дееспособные и выраженные кланы политических элит, которые существуют и поныне. Если вы пройдетесь по фамилиям ряда политических деятелей середины XIX и конца XX веков, то с удивлением обнаружите, что многие из них совпадают, и какой-то успешный лидер пронунсиаменто 1860-х годов может оказаться родственником и непосредственным предком нынешнего перуанского политика или военного. Впрочем, группы эти не зажаты в жесткие рамки, и не имеют кастовых ограничений, в результате чего туда с легкостью входили не только потомки переселенцев из других стран, но и непосредственно сами мигранты из стран Европы и Азии. Такое разделение началось почти сразу после обретения страной независимости, и тогда привело к разделению Перу на две республики – Северную и Южную, хотя региональное деление политических элит этого государства будет, пожалуй, слишком примитивным. Наиболее близкая аналогия этих двух групп – это республиканцы и демократы в США, только не столь ярко выраженные, и имеющие иные традиции. Самое главное, политическая борьба для американских элит – процесс мирный, и до гражданской войны они довели страну лишь один раз, правда, с особым размахом.
А вот у перуанских элит после обретения независимости таких традиций не было, более того — старые традиции оказались разрушенными. При этом бравые ребята из группы А считали себя ничуть не хуже ребят из группы В, и потому, когда президентом становился представитель группы В, то парни из группы А устраивали пронунсиаменто против него, пытаясь свергнуть президента. Не из-за какого-то врожденного властолюбия, амбиций или чего-то подобного, нет! Точнее, не без этого, но амбиции играли далеко не единственную роль, и даже не самую главную. В истории Перу есть предводители переворотов, которые затем отказывались от власти, т.е. делали это не для себя, а для идеи, государства, народа, считая, что они лучше знают, чья политическая программа больше подходит стране. В корне проблемы лежали другие причины – политические группы считали себя равными друг другу в праве управлять государством, при этом имея каждая то разные, а то практически идентичные взгляды на будущее. Что, с одной стороны, позволило стране избежать войн ради тотального уничтожения оппонентов, такое просто не приходило в голову перуанским лидерам, а с другой – не имея традиции «первых среди равных», перуанские политические кланы считали недопустимым возвышение какой-то одной группировки над другой, что предопределяло конфликтность перуанского политического мира в XIX века.
Удержаться у власти было чрезвычайно сложно – даже выдающийся по местным меркам политик, будучи представителем группы А, рано или поздно делал какую-то ошибку, и его тут же пытались снести представители группы В, потому как они бы такие ошибки точно не сделали бы! Однако в результате стороны лишь менялись местами, и все начиналось по новой. Крайне редко кому удавалось в XIX веке в Перу просидеть у власти сколь-либо долго, и лишь в XX столетии стали появляться более длительные периоды правления – правда, основанные на принципах диктатуры, иначе мелкие пронунсиаменто так и продолжали бы приводить к частым сменам власти. Правда, в отличие от жестких диктатур в других странах, большинство перуанских диктаторов были далеко не столь деспотичны и властолюбивы, и вынуждены были рано или поздно прислушиваться к общественному мнению – или попросту лишались власти. Более того – многие диктатуры Перу базировалась на достаточно широком привлечении к осуществлению власти представителей всех политических течений, ибо во главу угла самим диктатором (!!!) ставился принцип эгалитаризма, и человек получал пост в зависимости от своих способностей, без оглядки на его политические предпочтения. Нет, цензура и определенные ограничения в стране все равно вводились во время диктатур, но если брать сравнение с другими государствами и другими диктаторами, то у перуанцев все получалось как-то спокойно, без лишней суеты и жертв, притеснений, и вообще не по-диктаторски даже. Такая «мягкая диктатура» является для многих влажной мечтой у нас, а в Перу она реализовывалась на практике. К нашему времени перуанский политикум развился уже достаточно, чтобы пытаться в «обычную» демократию, но отголоски старых времен все еще остаются – как в хорошем, так и в плохом смысле. Последние десятилетия отметились частой сменой президентов и общей нестабильностью власти, при достаточно крепкой государственной структуре и четко выраженных приоритетах, единых для всех основных партий. Несмотря на разную риторику различных партий, и отличиях в их программах, де-факто они все следуют одному и тому же курсу, и на выборах речь идет не об определении какой-то конкретной программы развития государства, а того, кто из кандидатов лучше справится с общими намеченными задачами.
Конечно же, даже без разрушения традиционного порядка в Перу, с сохранением монархии или какой-то иной формы правления, целиком удовлетворяющей требования и видение мира перуанским обществом, со временем государство все равно пришло бы к демократии, номинальной монархии или даже республике. Таковы законы здорового развития политических систем любых государств, Южная Америка тут не исключение. Но такой порядок сложился бы лишь со временем, естественным путем, и тогда Перу могло бы стать самым политически стабильным и адекватно развивающимся государством Латинской Америки, сравнимым по политическому фону с США, или европейскими державами. В реальности Перу лишили такой возможности, не спрашивая особо мнение собственно перуанцев. Впрочем, следует отдать должное гражданам и политической элите этой страны – в сравнении с практически всей Латинской Америкой, перуанцы оказались одними из самых стабильных, спокойных и сдержанных. Здесь не было масштабных репрессий по политическим признакам со стороны государства, не было больших гражданских войн, а люди в целом достаточно терпимы по этническому признаку, ибо само общество базируется на смешении многого разного, но в первую очередь – европейцев и индейцев. Даже продажность перуанских элит относительно какой-то Колумбии или Мексики выглядит весьма скромно, да и не всегда является такой. Так, очень многие политические деятели совершали пронунсиаменто на деньги других стран в обмен на обязательства, но после прихода к власти от этих обязательств решительно отказывались, причем прилюдно, не скрывая условий сделки, что лишь играло в пользу их популярности. И, с другой стороны, если кто-то из представителей власти втихую пытался продаться подороже иностранцам – то быстро терял эту самую власть, положение и влияние, потому как действие в чужих интересах политические элиты Перу для своих представителей не допускают. В истории государства хватает историй о том, как за неравноправные уступки США, Британии, транснациональным корпорациям или еще кому-то преследованиям подвергались очень серьезные люди, и такие поступки активно осуждались обществом. Нельзя сказать, что это работает всегда и везде, как и нельзя в целом идеализировать политическую историю Перу, но если сравнивать с прочими государствами в регионе – то перуанцы, несомненно, одни из самых успешных и стабильных, что роднит их с Эквадором и Боливией, где и многие проблемы, и их решения оказались похожи.
Таким образом, становится понятно, что у политической нестабильности Перу, и особенностей его политической истории, есть вполне конкретные предпосылки и причины, и это совсем не какая-то особенность менталитета всех латиноамериканцев, и не несостоятельность перуанского государства как такового. Условия для такого результата в стране сложились тогда, когда перуанцам извне навязали революцию, республиканство и демократию, которых общество не желало, и не знало, что с ними делать. Но это также значит то, что при сохранении естественного развития государственности, структуры власти и общества в Перу государство могло бы получиться по латиноамериканским меркам неприлично стабильным и спокойным. Нет, определенные вспышки возмущения, восстания и попытки пронунсиаменто сохранились бы, как и разного рода леворадикальные партизаны в джунглях (которые в суровом реале порой появлялись после того, как индейцам запрещали выращивать коку и продавать ее разным мутным типочкам), но их бы стало значительно меньше, и на развитии государства они сказались бы не так серьезно. Учитывая аутентичность перуанского общества, потенциал государства, и некоторые исторические особенности его развития, такое Перу могло бы выйти самым развитым и стабильным государством всей Латинской Америки, успешно пройдя через многие испытания из сурового реала, с которыми перуанцы по тем или иным причинам не справились. Более того – такая стабильная и перспективная государственная основа могла бы стать привлекательной и для формирования чего-то большего – к примеру, стабильного единого государства с Боливией, которая в одиночку плохо справлялась с внешними угрозами, и с Эквадором, который в начале XIX века вообще не совсем понимал, зачем ему государственность, и что с ней делать. Тем более что и этнически, и культурно, и по структуре общества эти государства близки друг другу как никто другой. А это, уважаемые коллеги, уже вызывает определенный интерес….
