Палтус. Величайший Диктатор (Воспоминания старого журналюги).Продолжение.
Выкладываю очередное продолжение великолепного произведения коллеги Палтуса. К сожалению, писать он стал несколько медленнее, но всё по прежнему так же шедеврально.
20 декабря 1959 года ко мне явился правительственный курьер и вручил конверт с эмблемой Генерального Комитета. Признаюсь, я надорвал край дрожащими руками, но внутри оказалось всего лишь приглашение на официальный новогодний прием в Главном Доме. Раньше из всего КМР подобной чести удостаивался только сам директор. Неожиданное признание заслуг? В последнее время Губарев не баловал меня похвалами. Впрочем, времени гадать не было, следовало хорошо подготовится к церемонии. Я даже не знал, как теперь требовалось вести себя в присутствии послов и прочих важных гостей и до какой степени старый этикет сдал позиции жаннеристскому демократизму и простоте. Добавила хлопот и Наденька — для такого случая ей непременно потребовалось новое платье за совершенно фантастические деньги, чуть ли не за пятьсот рублей.
— Пойми, — убеждал я, — Губарев не одобряет роскоши, для него это ненавистное мещанство. Да и не столь уж мы молоды, чтобы щеголять нарядами…
После этой невинной фразы Наденька не разговаривала со мной до самого Нового Года. Лишь когда настало время выезжать, она нехотя приняла извинения.
Перед Главным Домом уже скопилось множество автомобилей — черные "Авангарды" стояли вперемежку с "Роллс-Ройсами", "Паккардами" "Альфа-Ромео" и "Тойодами" иностранных гостей. Целых два места разом занимало нечто огромное, золотистое и шестиколесное с персидским гербом на двери. Я поневоле испытывал робость, входя в ярко освещенный зал мимо застывших изваяниями жандармов. Впрочем, само помещение кроме размеров ничем не впечатляло: гладкие белые стены, угловатая мебель и мертвенный свет газоэлектрических ламп — стопроцентный социал-авангардизм. Нас проводили к Губареву для обмена приветствиями. Кажется, президент был здесь единственным, кто явился без пары — он по-прежнему оставался одинок, что уже порождало в народе мерзкие и вредные слухи. Человек, посвятивший всего себя великому делу, редко бывает понят толпой.
Российских министров, генералов и прочих деятелей я, по большей части, уже видел раньше и со многими был коротко знаком, куда сильнейший интерес представляли иностранцы. Множество их столпилось вокруг леди Маргарет, британской посланницы. В последнее время фашисты ступили на тот же неверный путь уничтожения различий между полами, что и жаннеристы. Причина заключалась не только в политике. Мосли был большим ценителем женского пола, являя в этом деле полную противоположность нашему руководителю. Ходили слухи, про целую армию любовниц фашистского диктатора, про его ненасытность… В свое время Губарев жестко пресек нашу попытку использовать эти сведения в антифашистской пропаганде.
— Вы так говорите, — удивленно произнес он, — как будто в этом есть что-то плохое.
Вот так, в свете новых веяний, британское посольство возглавила довольно молодая ещё женщина. Впрочем, независимо от пола она была в первую очередь фашистом: подойдя ближе я услышал такие слова:
— Официально я вам этого не говорила, но в России экономически целесообразно проживание пятнадцати миллионов человек…
Внимавшие ей смуглые мужчины во фраках с патронташами на груди согласно закивали. После Копенгагенских переговоров три десятка новообразованных фашистских и жаннеристских государств нехотя, под давлением Парижа и Лондона, признали друг друга и обменялись послами, так что в Москве появились дипломаты из Грузии, Армении и прочих экзотических мест. Лишь с новгородцами у нас по-прежнему не было отношений. Пожилой азиат, видимо, представитель какого-то дружественного китайского варлордства, покачал головой:
— Экономически целесообразно пятнадцать миллионов, но уместится ещё как минимум восемьсот. Много земли, очень много…
Я усмехнулся. Несомненно, рассуждения англичанки основывались не на экономических расчетах, а на бессильной ненависти. САС был на пике экономического и военного могущества, а дряхлая Британская Империя неудержимо катилась к распаду. Лишь потрясающая активность и изворотливость Мосли вкупе с атомным оружием кое-как удерживали бунтующие колонии. Последний кризис едва не привел к потере Индии — чтобы остановить инсургентов Армии Ганди, вооруженных французскими скорострельными карабинами и бронебойными ракетометами, потребовалось сразу пять атомных бомб. При этом ядовитый ветер накрыл отправленную в помощь хозяевам новгородскую бригаду, что вызвало немалый разлад в стане фашистов.
От разглагольствующей англичанки мое внимание отвлекли два яростно спорящих еврея, которых пытался утихомирить американский посол. Хотя жаннеристская Еврейская Республика и фашистский Израиль были разделены Средиземным морем и половиной Европы, эти родственные страны ненавидели друг друга вполне по-соседски. С одной стороны — совершенно европейское светское государство, развитое, богатое и миролюбивое. С другой — азиатская пустыня, фанатическая религиозность, нищета и милитаризм. Последняя вспышка "братской любви" случилась из-за Амхарского Кризиса. Дряхлый и больной итальянский дуче решил перед смертью прославить себя военной победой и в очередной раз напал на Абиссинию, однако наследники римлян были разбиты в трех больших сражениях, а сброшенная на армию негуса атомная бомба не взорвалась. От поражения итальянцев спасли еврейские фашисты, пославшие им в помощь корпус отборных головорезов — взамен Муссолини обещал депортировать из новой колонии тамошних многочисленных чернокожих евреев прямиком в Израиль. Узнав об этом, еврейские жаннеристы, закупив оружие, собрали и отправили в распоряжение негуса большой отряд летчиков и танкистов, так что у стен Аддис-Абебы разгорелось настоящее братоубийство.
— Что может быть отвратительнее еврейского фашизма?! — гневно воскликнул посол-жаннерист.
Я уже приготовился выслушать ответ, но тут оба спорящих перешли на идиш, хотя в Израиле официальным языком считался древний и мертвый иврит, а в Еврейской Республике — царфатский. К моему удивлению, американец последовал их примеру. Что-либо понять стало невозможно, и я направился к посланникам САС…
САСовцы оживленно беседовали с адмиралом Тагавой, японским послом.
— …напрасные опасения. Социал-авангардизм вполне совместим с императорской властью. Народное Королевство Румыния служит тому примером…
— Разумеется, господа. Но если теоретически допустить, что некие важные лица в Империи заинтересовались подобным вариантом, то следует предположить, что их также в значительной степени беспокоит вопрос сохранения верховенства Флота при гипотетическом переходе к новому устройству державы. Увы, прошлое вашего Союза было омрачено гонениями на адмиралов…
— Гонения? Всего лишь маленькое недоразумение, господин посол. Действительно, в свое время пришлось подвергнуть психиатрическому лечению адмирала Коллера, поскольку тот явственно впал в сумасшествие. Согласитесь, его план создать флот в 92 линкора, 163 авианосца и 302 крейсера лежало за гранью реальности. Да, потребовалось ограничить аппетиты Морского Штаба. Только что была разбита Германия, ещё продолжалось освобождение России от власти петербургской шайки, половина Европы лежит в руинах — стоит признать, неподходящий момент для овладения океанами. Но, разумеется, мы не являемся принципиальными противниками военного флота. Напротив, как только положение выправилось, началось воссоздание морских сил. Разве не мы, основываясь на научном подходе, создали самую передовую, разумную и совершенную систему базирования и снабжения? Разве не мы, пользуясь новейшими производственными методами, максимально удешевили и ускорили строительство кораблей? Разве не мы первые заменили тяжелые орудия дальнобойными ракетами? Разве не мы первые разместили на палубах реактивные аэропланы? Разве не мы первые применили атомный двигатель? Разве не мы ввели унифицированную систему вооружения? Разве не мы производим десантно-геликоптеронесущие корабли революционно новой конструкции? Разве не мы изобрели подводные дыхательные аппараты? И разве сами вы не пользуетесь результатами наших трудов?
Я удивленно посмотрел на человека, с таким пылом и осведомленностью рассказывающего про флотские достижения САС. Это был посол Венгрии — страны, не имеющей выхода к морю…
— Конечно, господа, мы хорошо осведомлены об этих технических новинках и высоко оцениваем их значение. Но Флот — это не техника, Флот — это дух. Дух, дающий цель, дающий решимость пожертвовать всем ради увеличения морской мощи. Это касается не только моряков, но и каждого из подданных. Отдать себя Флоту без остатка! Есть ли такой дух в социал-авангардизме?
— Цель социал-авангардизма — построение Нового Общества.
— Ах, да… Нового общества, где женщины командуют мужчинами!
— Где женщины равноправны с мужчинами. Вы ведь и сами движетесь в этом направлении, признайте. Не ваши ли боевые отряды девочек-школьниц засветились при мартовской резне китайских инсургентов?
— Это другое. Была теория, будто подростки женского пола обладают некими особыми способностями… Чепуха, не стоит и вспоминать. Армия вечно что-нибудь такое выдумает. И потом, эти школьницы — просто солдаты, рядового звания. Не сравнить с госпожой Арсан, которая у вас командует авианосцем "Прогресс".
— Разве плохо командует? Уцелевшие моряки сиамского флота не жаловались…
Спеша уйти от скользкой темы, японец обратил свой взгляд на меня.
— Господин …? Рад приветствовать в вашем лице воспитателя российского юношества!
— О, ваша осведомленность о моей скромной персоне делает мне честь, господин Тагава!
— Я с глубоким интересом слежу за вашей деятельностью. Пусть конечные цели её не бесспорны, но мастерство в любом случае заслуживает уважения. Особенно хорошо удаются анимационы. Мне кажется, это одна из сфер, в которых между нашими странами возможно плодотворное сотрудничество.
— Мы всегда открыты для столь заманчивых предложений.
— Очень хорошо. Некое лицо… выступает с идеей создания многосерийного анимациона, — глаза посла-адмирала загорелись энтузиазмом, — с таким сюжетом: в будущем, в двадцать третьем веке, Земля подвергается коварному нападению враждебных инопланетников. Чтобы защитить свой дом, земляне переделывают остов древнего линкора в межзвездный корабль…
— Простите, вы сказали линкора?
— Ну, да! Какой-нибудь линкор двадцатого века, утопленный в бою. Триста лет он пролежал на дне, а потом его подняли, оснастили ракетным двигателем и лучевыми пушками… Назовем этот анимацион "Звездный линкор Муцу"!
Мой интерес разом угас. Достаточно было представить реакцию Губарева на такое название. Диктатор ненавидел линкоры. Интересно, какую кару для меня он выберет — вздернуть на рее или протащить под килем?
— Господин посол, а может лучше вместо линкора — авианосец? Это ведь более мощный корабль, насколько я знаю?
— Зато линкор эпичнее. Ладно, пусть будет линкор-авианосец, у нас есть один такой.
— Ох…
К счастью, нашу беседу прервали. Время близилось к полуночи, и настала пора для торжественной речи президента.
Все взгляды устремились на Губарева. Он выступал, как всегда, без листа с текстом. Не знаю даже, продумывал ли диктатор свою речь заранее.
— Дамы и господа! Коллеги! Сегодня особый день. Мы не только встречаем новый год, мы вступаем в новое десятилетие. И это повод задуматься об итогах десятилетия прошедшего. Чем мы занимались, чего достигли?
Мы помним царскую Россию. Она была во всех смыслах отсталым государством. Я не буду сейчас сравнивать производство стали и зерна, станков и вагонов. Я хочу рассказать о прогрессе в иных сферах. Наша страна являлась практически германской колонией, но колонией особого рода — не только не тяготившейся своим позорным положением, но и цеплявшейся за него до самого конца. Верные рабы, восторженные холопы! Таково было свойство не одной лишь продажной клики, но всей политической и экономической верхушки. Чтобы сохранять это положение вечно, чтобы заранее исключить малейший протест против берлинских хозяев и петербургских наместников, продажная клика старательно консервировала отсталость, убивала веру народа в свои силы, душила тягу к знаниям и прогрессу. "Мы уникальная нация! — говорили людям, — Мы не европейцы, мы отдельная цивилизация со своим путем и исторической миссией. Все вокруг — кроме Германии, конечно, — хотят разложить нас, погубить своим ядом. Не поддадимся!". И народ соглашался. Соглашался быть "уникальным", соглашался, что церковь — нужнее завода или университета, что любые изменения — к худшему, жить надо по прадедовским заветам, а небогоугодной наукой и промышленностью пусть занимаются развращенные иностранцы. Вот так народ России превращали в покорных дикарей.
Десять с лишним лет мы боролись, выжигая эту гниль и заразу, возвращая гражданам человеческое достоинство. Страх мы заменили верой. "Я слаб!" — говорил человек. "Ты силен, в мире нет никого сильнее тебя!" — отвечали мы. "Я ничего не знаю! — говорил человек. "Ты научишься, в мире нет ничего, что было бы неподвластно разуму!" — отвечали мы. "Я боюсь!" — говорил человек. "Не бойся, повелителю Вселенной нечего бояться!" — отвечали мы. День за днем, год за годом мы выковывали Нового Человека. Мы уничтожали пороки, веками культивировавшиеся старым обществом, мы пробуждали добродетели, подавлявшиеся с начала времен. Нелегкий труд, который ещё далек от завершения. Но результаты его уже очевидны. Без морального развития не было бы возможно развитие экономическое. Человек понял — "Я могу!". Не герой древности, не загадочный чужестранец — простой человек может изменить наш мир! Может созидать, развиваться, делать открытия! Может жить по-другому, по новому! Стоило это понять — и над бывшими пустырями выросли заводы и фабрики, в степи протянулись дороги, был побежден голод, уничтожена безграмотность, низвергнута преступность. Вчерашний лапотный крестьянин сегодня пашет на тракторе, собранном сыном-рабочим, и слушает по радио выступление дочери-певицы. И это только начало!
Мы вернули Россию в Европу, мы уничтожили всякую "особость" и "уникальность", "путь" и "миссию". Мы извели страх, ненависть и гордыню, которые стеной отделяли русский народ от цивилизации. С гордо поднятой головой вошли мы в братскую семью САС. Каждый школьник теперь учит французский, язык международного общения. Каждый гражданин может в любой момент отправится во Францию или Испанию, Чехию или Еврейскую Республику, в любое прогрессивное государство. Его встретят как равного, встретят как друга. Вместе мы работаем, вместе отдыхаем, вместе защищаем наш общий дом. Конечно, это было бы невозможно без победы социал-авангардизма, без помощи французских братьев, без мудрой и благородной политики коллеги Жаннере. Мы благодарны стране-пионеру и помним её героев.
Мы добились выдающихся успехов, но ещё больше предстоит сделать. Поэтому сейчас я не только благодарю коллег за работу, но и призываю их к новым свершениям. Мы начинали с нуля, теперь у нас появилась прочная опора. Все в наших руках! Пятидесятые годы были временем упорного труда, шестидесятые станут временем великого расцвета. Пусть новый год и новое десятилетие откроют для нас эпоху счастливого будущего. С Новым Годом, коллеги!
Губарев подгадал окончание своей речи ровно к полуночи. Как только он замолк, послышались удары электрического гонга — один, два, три… Двенадцать! За это время шустрые официанты успели наполнить каждый бокал шампанским. Veuve Clicquot по 50 франков за бутылку, специальный подарок Жаннере своему лучшему ученику… Хорошо, что у главного социал-авангардиста есть вкус — сам Губарев с вечным показным аскетизмом довольствовался бы вероятно, крымской шипучкой. После двенадцатого удара грянул гимн. Стоит ли говорить, что живой оркестр заменили — вполне в духе времени — электрическим аппаратом. Все осушили бокалы.
На минуту меня объяла меланхолия. Все вдруг показалось отвратительным — унылые белые стены, фанатичный диктатор со своей дурацкой речью, само новогоднее действо, заменившее светлый праздник Рождества. И гимн! Вместо величественного "Боже, царя храни!" из звуковода раздавалась "Песня строителей", высокоактуальное творение теперешнего главного поэта, бывшего сочинителя приключенческих романов о поручике Пеклове. Тошно… Говорить ни с кем не хотелось. Разве что Наденька… Но она о чем-то мило беседовала с супругой испанского посла, и я не стали их беспокоить. Грустные размышления прервал служитель.
— Коллега …, вас просит подойти коллега Губарев.
Диктатор был настроен вполне доброжелательно.
— Вы хорошо поработали в этом году, коллега. Я хочу сделать вам маленький подарок.
Стоявшие за спиной диктатора жандармы-охранники расступились, пропуская служителя с блестящим подносом в руках. На подносе лежала небольшая коробочка продолговатой формы. Сердце моё замерло. Неужели?!.. Губарев сам поднял крышку. Да, это была она! Синяя в белую полоску, из лучшего материала… Я взял подарок дрожащими руками.
— Спасибо, коллега Губарев! Это огромная честь для меня! Я…
— Думаю, вам пойдет. Носите на здоровье.
Возвращаясь в зал, я на ходу сорвал шелковую "селедку". Новым статусом нельзя было пренебрегать ни секунды. Наконец-то! После стольких лет упорного — и успешного! — труда, после бессонных ночей, после битв и лишений… Лишь одно омрачало радость — слишком запоздалым было признание, слишком много людей куда менее достойных получили его раньше. Коллеги, заметившие перемену моего наряда, тут же рассыпались в поздравлениях. Я небрежно благодарил. Наденька всплеснула руками и расплакалась от счастья.
— Скорее, это надо отметить!
— Конечно! Теперь я в Клубе. Жизнь налаживается, Наденька, жизнь налаживается!
Продолжение.
