Задумав цикл статей «Мифы Цусимы», я полагал достаточным предложить уважаемым читателям аргументацию, опровергающую многие устоявшиеся взгляды на Цусимское сражение. Взгляды, которые долгие десятилетия считались непреложными фактами, хотя таковыми не являлись. По моему мнению, этого было достаточно для того, чтобы как минимум зародить сомнение в устоявшемся восприятии Цусимского сражения, подготовки русских моряков и способностей вице-адмирала Рожественского. Однако, внимательно изучив отклики на мой цикл статей, я понял, что изложенные мною материалы не охватывают целый ряд вопросов, интересующих почтенную аудиторию.
Наиболее интересным мне показалось следующее заявление: Рожественский вел бой пассивно, в то время как следовало решительно сблизиться на дистанцию кинжального огня — 10-20 кбт, на которой могло бы сказаться преимущество русских снарядов в бронепробиваемости, что, по мнению многих читателей «ВО», могло бы привести к иным результатам сражения.
Интересно, что критики Рожественского проявляют удивительное единодушие в том, что русская эскадра оказалась не готова к сражению с японским флотом, но придерживаются совершенно полярных точек зрения на то, что в этой ситуации следовало делать русскому адмиралу. Одни пишут, что русский командующий должен был своею волей увести эскадру обратно или, быть может, интернироваться, избегнув тем самым сокрушительного поражения и спася жизни вверенных ему людей. Вторые же считают, что Рожественскому следовало вести сражение в предельно агрессивной манере и быть готовым пожертвовать чем угодно, чтобы только сойтись с японцами на короткой дистанции.
По первой точке зрения у меня комментариев нет, поскольку вооруженные силы, в которых командиры будут решать, стоит ли выполнять приказы вышестоящих начальников, или же лучше покинуть поле боя, сохранив жизни солдат, попросту невозможны. Общеизвестно, что вооруженные силы держатся на единоначалии («лучше один плохой командир, чем два хороших»), из которого вытекает незыблемость отданных приказов. Армии, которые пренебрегали этим постулатом, терпели сокрушительные поражения зачастую от уступающего численностью и техникой противника — конечно, если этот противник был решителен и готов сражаться до конца. Кроме того, есть еще одно соображение, не связанное с военной дисциплиной: самоличное решение Рожественского вернуть эскадру обратно могло быть (и было бы) расценено как страшное предательство, народному негодованию не было бы предела, и негодование это могло вылиться в такие формы, на фоне которых любые мыслимые людские потери эскадры моментально поблекли бы. Сам адмирал говорил об этом так:
"Мне же и теперь ясно, и тогда было очевидно, что если бы я повернул вспять от Мадагаскара или от Аннама, или если бы я предпочел интернироваться в нейтральных портах, то взрыву народного негодования не было бы границ."
Поэтому ни в каком случае нельзя обвинять Рожественского в том, что он выполнил приказ и повел эскадру на прорыв во Владивосток. Вопросы должны возникать исключительно к тем, кто отдал ему такой приказ.
Отправлять 2-ю и 3-ю Тихоокеанские эскадры в бой, разумеется, было нельзя. Единственным разумным использованием русских кораблей стало бы применение их мощи в политической баталии. Следовало придержать эскадру (возможно, у берегов Индокитая) и, угрожая японцам генеральным сражением на море, постараться заключить приемлемый для Российской империи мир. Японцы не могли знать истинного соотношения сил эскадр, морская удача переменчива, а потеря японцами господства на море совершенно аннулировала все их достижения на материке. Соответственно, наличие грозной русской эскадры могло бы стать мощным политическим аргументом, которым, увы, пренебрегли. Вину за это следует разделить между самодержцем российским Николаем II и генерал-адмиралом Великим князем Алексеем Александровичем, который имел "в миру" вполне заслуженное прозвище: «7 пудов августейшего мяса». Разумеется, ни тот, ни другой не могли провидеть катастрофы, которая произошла в Цусиме, но оба располагали всей необходимой информацией, чтобы понимать: объединенные силы 2-ой и 3-ей Тихоокеанских эскадр слабее японского флота, и потому рассчитывать на разгром кораблей Того и Камимуры нельзя. А ведь русская эскадра сохраняла свой политический вес только до тех пор, пока оставалась неизвестным для японцев фактором. Если бы русская эскадра проиграла сражение, или если бы сражение привело к неопределенному результату, то пусть даже корабли Рожественского прошли бы во Владивосток, все равно их наличие там уже не могло бы служить серьезным политическим аргументом. Соответственно, упомянутые выше лица отправили эскадру в бой, уповая на волшебство, на чудесную победу русского флота, и это, конечно же, был чистой воды авантюризм, которым высшее руководство страны никогда не должно руководствоваться.
Тем не менее, адмирал Рожественский получил приказ… Оставалось только решить, каким образом этот приказ можно было выполнить.
Разумеется, лучше всего было бы сперва пройти во Владивосток, а уж оттуда дать бой японской эскадре. Но было ли это возможно? Как в русских народных сказках, у Рожественского имелось три дороги: Цусимский или Сангарский пролив, или в обход Японии. Адмирал Рожественский в своих показаниях Следственной комиссии сообщил:
"Я решил прорываться Корейским проливом, а не Сангарским, потому что прорыв последним представлял бы в навигационном отношении более трудностей, был бы сопряжен с большими опасностями ввиду того, что японцы публикациями обеспечили себе право прибегать в том проливе к пользованию плавучими минами и заграждениями в подходящих местах и потому, что сравнительно медленное движение эскадры к Сангарскому проливу было бы непременно с точностью выслежено японцами и их союзниками, и прорыв был бы прегражден теми же сосредоточенными силами японского флота, какие были противопоставлены нашей эскадре в Корейском проливе. Что же касается перехода в мае месяце от Аннама во Владивосток через Лаперузов пролив, то таковой представлялся мне совершенно невозможным: растеряв в туманах часть судов и потерпев от аварий и крушений, эскадра могла быть парализована недостатком угля и стать легкою добычей японского флота."
Действительно, лезь в узкий и неудобный для навигации Сангарский пролив, где вполне можно было ожидать японских минных заграждений, означало риск понести потери еще до боя, а шансы пройти незамеченным стремились к нулю (минимальная ширина пролива — 18 км). При этом японцам не составило бы сложности перехватить русских по выходе из этого пролива. Что касается маршрута в обход Японии, то он, возможно, более интересен тем, что в этом случае японцы скорее всего перехватили бы русских только у Владивостока, а у своих берегов драться легче. Но следовало иметь в виду, что для такого перехода следовало действительно заваливать углем все, по адмиральские клозеты включительно (и не факт, что этого хватило бы), зато если Того как-то ухитрился бы перехватить русских на подходе к Японии, то корабли Рожественского оказались бы практически небоеспособны из-за чрезмерной перегрузки. А если бы этого не случилось, принимать бой на подходах к Владивостоку с почти пустыми угольными ямами — удовольствие ниже среднего. Цусимский пролив был хорош тем, что являлся кратчайшей дорогой к цели, к тому же он был достаточно широк для маневрирования и шансов налететь на японские минные постановки там практически не было. Его недостаток заключался в его очевидности — именно там с наибольшей степенью вероятности следовало ожидать главные силы Того и Камимуры. Однако русский командующий полагал, что вне зависимости от маршрута, который он бы избрал, его в любом случае ожидал бой, причем ретроспективно можно утверждать, что и в этом Рожественский оказался совершенно прав. Сейчас известно, что Того ожидал русских в Цусимском проливе, однако если бы этого не произошло до определенной даты (что означало бы, что русские избрали другой маршрут), японский флот двинулся бы в район, откуда мог контролировать и Лаперузов, и Сангарский проливы. Следовательно, только чрезвычайно счастливая случайность могла помешать Того встретиться с Рожественским, но чуда (в силу его иррациональности) можно было бы ожидать и в Цусимском проливе. Следовательно, можно соглашаться, а можно не соглашаться с решением Рожественского идти именно Цусимой, но такое решение имело свои плюсы, а вот очевидно лучшего варианта у вице-адмирала не имелось — все пути имели свои достоинства (кроме, пожалуй, Сангарского), но также и недостатки.
Итак, русский адмирал изначально предполагал, что пройти во Владивосток незамеченным ему не удастся, и что его ждет именно прорыв — т.е. бой с главными силами японского флота. Тогда возникает вопрос: каким именно способом было бы лучше всего дать бой адмиралу Того?
Я предлагаю небольшую игру ума, мозговой штурм, если угодно. Давайте попробуем поставить себя на место русского командующего и, «влезши в его эполеты», составим план боя в Цусимском проливе. Разумеется, отринув наше послезнание и пользуясь только тем, что знал вице-адмирал Рожественский.
Какими же сведениями располагал адмирал?
1) Как я уже писал выше, он был уверен, что пройти без боя во Владивосток японцы ему не дадут.
2) Он считал (опять же, справедливо), что его эскадры по силе уступают японскому флоту.
3) Еще он располагал достоверными сведениями о событиях в Порт-Артуре и в том числе — о морском сражении 1-ой Тихоокеанской эскадры с главными силами адмирала Того, известному как бой при Шантунге или сражение в Желтом море. В том числе — о повреждениях русских кораблей.
4) Будучи артиллеристом, Рожественский знал основные конструктивные особенности имевшихся на его кораблях снарядов, как бронебойных так и фугасных.
5) И, конечно же, адмирал имел представление об основных характеристиках вражеских броненосных кораблей — не то чтобы он знал их в совершенстве, но общее представление о конструкции броненосцев и броненосных крейсеров Японии у него имелось.
6) А вот о чем Рожественский не мог иметь представления, так это об эффективности русского огня при Шантунге и о повреждениях, которые получили японские корабли.
Какой план из всего этого мы сможем составить? Для этого сперва обратимся к бою при Шантунге:
1) Сражение началось на дистанции порядка 80 кбт, при этом первые попадания (в русские корабли) фиксировались уже где-то на 70 кбт.
2) В первой фазе боя японская эскадра пыталась ставить «палочку над Т», но неудачно, а в остальном вела весьма осторожный бой — хотя японцы снарядов не жалели, но воевать предпочитали на весьма больших дистанциях. Лишь дважды они сближались с броненосцами Витгефта, расходясь с ними на контркурсах в первый раз на дистанции порядка 50-60 кбт, а второй раз сблизившись до 30 кбт.
3) По итогам первой фазы боя японцы не достигли никаких целей — им не удалось ни разгромить, ни даже сколько-то серьезно повредить русские броненосцы, при этом Витгефт вел свои корабли на прорыв и возвращаться в Артур не желал. Того же наоборот оказался в невыгодной тактической позиции — позади русских кораблей.
4) Что оставалось делать японскому адмиралу? Вечер и ночь не за горами, а никакие тактические «изыски» Хейхатиро Того не помогли. Остается одно — решительный бой «грудь о грудь» в кильватерных колоннах на короткой дистанции. Только так можно было надеяться разбить или хотя бы остановить Витгефта.
5) И Того во второй фазе сражения, невзирая на невыгодную для себя тактическую ситуацию, идет «в клинч». Бой возобновляется на дистанции ориентировочно 42 кбт и далее следует постепенное сближение на 23 кбт и даже до 21 кбт. В итоге русский командующий погибает, а его флагман «Цесаревич» выкатывается из строя. Эскадра немедленно рассыпается, потеряв управление — следующий за «Цесаревичем» «Ретвизан» предпринимает рискованный маневр, резко сближаясь с японскими кораблями, но оставшиеся броненосцы не следуют за ним, а у поврежденного «Цесаревича» никак не получается занять строй. Отставшая «Полтава» еще только подтягивается и в строю остаются только «Пересвет», «Победа» и «Севастополь».
Итак, тактика японского адмирала в прошедшем сражении хотя и не блещет мастерством, но все же понятна и логична. Задачей Витгефта был прорыв во Владивосток, где, соединившись с крейсерами ВОКа, 1-я Тихоокеанская могла бы дождаться подкреплений с Балтики. Задачей Того было ни в коем случае не пропустить русские корабли во Владивосток. Соответственно, требовалось либо уничтожить основные силы 1-ой Тихоокеанской в бою, либо загнать их обратно в мышеловку Порт-Артура. Несмотря на высокий профессионализм артиллеристов, японцы ничего не смогли добиться на больших дистанциях ведения огня в первой фазе сражения, и для решительного результата вынуждены были искать боя «накоротке». И только сойдясь с русскими броненосцами на 20 кбт, японцам удалось-таки расстроить боевой порядок 1-ой Тихоокеанской, но уничтожить не то, чтобы основные силы русской эскадры, но даже хотя бы один броненосец японцы не смогли. Более того:
1) Ни один русский броненосец не получил серьезных, значимо снижающих его боеспособность повреждений. Например, у наиболее пострадавшего, получившего порядка 35 попаданий эскадренного броненосца «Пересвет» оставались исправными три 254-мм орудия (из четырех), восемь 152-мм (из одиннадцати), тринадцать 75-мм (из двадцати) и семнадцать — 47-мм (из двадцати). Кроме этого были выведены из строя два котла (из 30) и на некоторое время в бою выходила из строя средняя машина. Людские потери были также весьма умеренными — погибли 1 офицер и 12 матросов, еще 69 человек было ранено.
2) Всего русские броненосцы получили порядка 150 попаданий. Из них около 40 вражеских снарядов попали в вертикальную броню корпуса, а также рубки, башни и другие бронированные части русских броненосцев. При этом смог пробить броню ровно 1 (прописью — ОДИН) японский снаряд.
3) В тех случаях, когда японские снаряды взрывались в небронированных частях кораблей, это было весьма неприятно, но не более — разрывы причиняли умеренные повреждения и не вызывали больших пожаров.
Из всего этого следовало два очень простых вывода, и вот первый из них: результаты сражения в Желтом море очевидно свидетельствовали, что японская артиллерия не обладала достаточной огневой мощью для уничтожения современных эскадренных броненосцев.
Интересно, что когда Рожественского спросили об окраске русских кораблей, он ответил:
"Эскадра не была перекрашена в серый цвет, потому что матово-черный лучше скрывает суда ночью от минных атак."
Когда я впервые прочитал эти слова, то был шокирован их очевидной нелепостью — как можно было, убоявшись каких-то там миноносцев, сделать из кораблей эскадры превосходные мишени для японских артиллеристов?! Однако если планировать битву в Цусиме по результатам сражения в Желтом море, то становится очевидно, что как раз таки ночных торпедных атак следовало бояться куда больше японского артиллерийского огня!
И далее: грядущее Цусимское сражение имело очевидное сходство с боем в Желтом море. Задачей русского адмирала был прорыв во Владивосток. Задачей японского — не пропустить русских, чего можно было добиться, только разгромив русскую эскадру. Но бой на дальней и средней дистанциях не мог остановить русских, что было доказано в Желтом море. Отсюда следует во многом парадоксальный, но совершенно логичный вывод: для того, чтобы остановить броненосцы Рожественского, Хейхатиро Того должен был САМ искать ближнего боя!
Этот вывод настолько очевиден, что мы не замечаем его. Как говорится: «Если хочешь что-то спрятать по-настоящему хорошо — поставь на самое видное место». А еще над нами довлеет знание того, что в Цусиме у японцев были снаряды, позволившие эффективно выводить из строя русские броненосцы на средних дистанциях боя. И, раз у Того были такие снаряды, то зачем же ему лезть в ближний бой?
Но в том-то и дело, что вице-адмирал Рожественский об этом оружии адмирала Того не знал, да и не мог знать. «Чемоданы» в Желтом море либо не использовались вообще, либо же — в крайне ограниченном количестве, так что в описаниях боя в Желтом море не содержится ничего похожего на эффект японских 305-мм фугасов в Цусиме.
Знаменитые японские «фуросики» — тонкостенные 305-мм «чемоданы», содержащие под 40 кг «шимозы», японцы создали незадолго до Русско-японской войны. Однако создать снаряд и обеспечить ими флот — это, как говорят в Одессе, две большие разницы. А так японские корабли использовали массу различных снарядов: кое-что делали сами, но большинство орудий и боеприпасов к ним закупали в Англии. При этом известно, что как минимум часть британских бронебойных снарядов уже в Японии была модифицирована с заменой стандартного ВВ на «шимозу», хотя конечно такой массы ВВ, как в «фуросики», добиться было нельзя. Числились ли такие снаряды бронебойными или фугасными — сказать не могу. Опять же, сколько и какие снаряды подверглись модернизации, доподлинно неизвестно. Кроме того, в битве в Желтом море японцы вовсю применяли не только фугасные, но и бронебойные снаряды, причем таких снарядов было до половины от общего расхода. В Цусиме — гораздо меньше, из 446 израсходованных 305-мм снарядов только 31 (возможно меньше, но не больше) были бронебойными. Поэтому весьма вероятно, что в Желтом море Того использовал преимущественно бронебойные и британские фугасные снаряды с их «родным» ВВ, что вполне соответствует характеру полученных русскими кораблями повреждений.
А из этого следует вот что: это мы знаем, что в Цусиме Того мог разбить русский флот, воюя на дистанции 25-40 кбт. Но никто на русской эскадре этого знать не мог, и потому любым планам, которые могли быть составлены русским командующим, следовало исходить из того, что японские броненосные корабли линии обязательно «полезут» в ближний бой, в котором японский флот со снарядами образца «боя при Шантунге» только и мог рассчитывать нанести решающие повреждения русским броненосцам. Для того, чтобы заставить адмирала Того войти в ближний бой, вовсе не надо было «топить педаль в пол», пытаясь сравняться с японцами в эскадренной скорости. И выделять «быстроходные» броненосцы в отдельный отряд не нужно было тоже. Требовалось, в сущности, только одно — твердо, не сворачивая с курса, ИДТИ ВО ВЛАДИВОСТОК! Это был как раз тот самый случай, когда горе не нужно идти к Магомету, потому что Магомет сам придет к горе.
Хейхатиро Того зарекомендовал себя опытным, но осторожным флотоводцем. Не приходилось сомневаться, что сперва японский адмирал «попробует на зуб» русскую эскадру, а заодно, пользуясь своими тактическими преимуществами, будет стараться выставить Рожественскому «палочку над Т». Этого, конечно, допустить было нельзя — при концентрации огня, который обеспечивал этот прием морской войны даже на 20-40 кбт был риск получить серьезнейшие повреждения, пусть даже снарядами образца «боя при Шантунге». Но, исключая «палочку над Т», боя на средних дистанциях в завязке битвы, когда японцы стремились бы наседать на «голову» русской колонны, Рожественскому особо опасаться не стоило: во главе русской эскадры шла «бронированная черепаха» из четырех новейших броненосцев типа «Бородино», малоуязвимых на дистанции в 30-40 кбт для японских снарядов образца «боя при Шантунге». И что с того, что главный бронепояс этих броненосцев был почти полностью скрыт под водой? Так было даже и к лучшему — второй, верхний 152-мм бронепояс русских броненосцев гарантировал им сохранение плавучести, с успехом выполняя функции главного, поскольку, как было известно по результатам сражения в Желтом море, японские снаряды не пробивали брони. Зато при определенном везении тяжелый снаряд мог упасть в воду прямо перед бортом броненосца и уйти ему «под юбку», ударив ниже главного броневого пояса, где корабли тех лет почти ничто не защищало. Ушедший в воду бронепояс отлично предохранял от такого удара, так что в целом ватерлиния новейших русских броненосцев при перегрузке оказывалась защищена даже лучше, чем при их нормальном водоизмещении.
Что же касается русской артиллерии, то тут, ставя себя на место русского адмирала, мы придем к не менее интересным выводам.
Увы, но первые сомнения в качестве русских снарядов появились только после Цусимы. Офицеры 1-ой Тихоокеанской эскадры много писали о том, что японские снаряды не пробивают русской брони, но практически ничего — о слабом бризантном действии русских снарядов. То же касалось и моряков Владивостокского отряда крейсеров. Отмечалось только, что японские снаряды часто взрываются при ударе о воду, что упрощало пристрелку. До Цусимы русские моряки всерьез считали свои снаряды вполне качественным оружием, а испытаний, способных показать их несостоятельность в Российской империи, пожалев 70 тыс. руб., провести так и не удосужились. Таким образом, ставя себя на место русского адмирала, следует считать русские снаряды вполне способными наносить неприятелю серьезные повреждения.
При этом, рассуждая о 305-мм русских снарядах, следует понимать, что несмотря на формальное деление их на бронебойные и фугасные, фактически российский императорский флот располагал двумя типами бронебойных снарядов. Содержание ВВ в «фугасном» русском снаряде было чуть выше (почти 6 кг вместо 4,3 кг в бронебойном), но он был снабжен тем же типом взрывателя и с тем же замедлением, как и бронебойный, о чем в русском флоте было прекрасно известно. Правда, в Цусиму русские броненосцы пошли с «фугасными» снарядами, оснащёнными согласно показаниям МТК, не «двойными ударными пироксилиновыми трубками», а «обыкновенными трубками образца 1894 г.», но и те не имели моментального действия. Вероятно, прочность корпуса русского «фугаса» несколько уступала бронебойному, однако же, как известно, даже тонкостенный фугасный снаряд вполне способен пробивать броню в половину собственного калибра (если только взрыватель не сработает раньше), а русский снаряд тонкостенным уж точно не был и при попадании в броню взрываться не спешил. Посмотрим на бронепробиваемость русской и японской артиллерии.
На дистанции в 30-40 кбт русские 305-мм «фугасные» снаряды, конечно, не могли пробить главного бронепояса, барбетов и брони 305-мм установок японских броненосцев. Зато им были вполне по силам относительно слабо бронированные оконечности японских кораблей, 152-мм броня японских казематов и башен 203-мм орудий броненосных крейсеров. Поэтому бой на 30-40 кбт для русской эскадры, чье бронирование могло считаться для японцев неуязвимым, но чья артиллерия все же могла пробивать часть японской брони, был вполне выгоден — особенно с учетом того, что 2-я и 3-я Тихоокеанские эскадры превосходили японский флот по числу крупнокалиберных орудий. Но это, разумеется, если японский флот оснащен снарядами образца «боя при Шантунге» и если считать, что наши снаряды способны были причинить вред японским кораблям — мы знаем, что это не так, но командующий русского флота не мог считать иначе.
Конечно, для решительного боя с японцами дистанция в 30-40 кбт не годилась — не терпя особого урона от японских снарядов, русские корабли не имели возможности нанести по-настоящему серьезные повреждения, что опять же обосновывалось опытом боя в Желтом море — да, японцам не удалось выбить ни одного русского броненосца, но ведь и русским не удалось ничего подобного! (Опять же — ситуация могла бы стать совершенно другой, если бы господа из-под шпица потрудились наладить производство фугасных снарядов с 25 кг пироксилина, обеспечив заводы высокосортной сталью.) Для того, чтобы нанести врагу решающий ущерб, следовало сблизиться с ним на 10-15 кбт, где для русских бронебойных снарядов уже почти не осталось бы преград. Однако следует принять во внимание не только выгоды, но и опасности такого сближения.
Как известно, многие морские теоретики тех времен считали основным оружием современного броненосца не 305-мм, а скорострельную 152-мм артиллерию. Причина была в том, что до появления «скорострелок» броненосцы старались защитить от чудовищных снарядов главного калибра, и если первые броненосцы мира имели полностью бронированный борт, то с ростом размеров и мощи морской артиллерии броня стягивалась в тонкий пояс, прикрывавший только ватерлинию, да и то не по всей длине — оконечности оставлялись небронированными. И вот эти-то небронированные борта и оконечности могли быть совершенно разрушены частыми попаданиями 152-мм снарядов. В этом случае броненосцу грозила гибель даже при непробитом бронепоясе, целых машинах и механизмах.
Разумеется, проектировщики кораблей быстро нашли «противоядие» — достаточно увеличить площадь бронирования борта, прикрыть его тонким слоем брони, и фугасные 152-мм снаряды тут же теряли свою ценность, поскольку даже бронебойный 152-мм снаряд на 10 кбт едва ли мог осилить 100-мм броню, что уж говорить о фугасном. Японский флот был сравнительно молодым, так что из дюжины кораблей линии один только «Фудзи» не имел приемлемой защиты от скорострельной среднекалиберной артиллерии. А вот из русских кораблей такой защитой располагали только 4 броненосца типа «Бородино» — остальные восемь были уязвимы. При этом следовало учесть, что, сильно уступая в защите от скорострельной артиллерии, русская эскадра не менее сильно отставала от японцев и в количестве этой самой артиллерии. Японцы на своих 4 броненосцах и 8 броненосных крейсерах имели аж 160 шестидюймовых орудий (80 в бортовом залпе), причем все они были новейшей конструкции. У русской эскадры имелось только 91 такое орудие, и всего лишь 65 из них были скорострельными. Остальные 26 пушек (на «Наварине», «Нахимове» и «Николае I») были старыми 35-калиберными, со скоростью стрельбы не выше 1 выстр./мин. Еще было двенадцать 120-мм орудий на броненосцах береговой обороны, но эти пушки имели снаряд вдвое легче шестидюймового. Таким образом, сойдись русские корабли с японскими «накоротке», и 80 японским 152-мм скорострелкам Рожественский мог бы противопоставить только 32 новых и 13 старых шестидюймовок, да еще шесть 120-мм орудий, а всего 51 ствол.
Это неравенство еще более усугубляется тем, что техническая скорострельность шестидюймовок Канэ, которыми были вооружены новейшие отечественные броненосцы типа «Бородино», была примерно вдвое ниже, чем у японских, расположенных в казематах орудий. Такова была цена размещения орудий в башнях — увы, но наши «шестидюймовые» башни были недостаточно совершенны и обеспечивали не более 3 выстр./мин., в то время как японские пушки того же калибра, расположенные в казематах, давали 5-7 выстр./мин. И совсем катастрофической оказывается распределение шестидюмовок на случай «рубилова» в кильватерных колоннах — считая, что 4 японских броненосца свяжут боем четверку головных «Бородино», на слабозащищенные корабли второго и третьего русских отрядов японцы могли обрушить огонь 54 орудий своих броненосных крейсеров, противопоставить которым 2-ой и 3-ий русские отряды могли всего лишь 21 шестидюймовый ствол, из которых новейших только 8, да еще 6 орудий калибра 120-мм дополнительно.
Мне неоднократно приходилось слышать, что русские 152-мм пушки системы Канэ были значительно мощнее своих японских визави, но к сожалению, это совершенно ошибочное мнение. Да, русские пушки могли стрелять 41,5-кг снарядом с начальной скоростью в 792 м/сек, в то время как японцы стреляли 45,4-кг снарядами с начальной скоростью 670 м/сек. Но более высокая энергия интересна только для бронебойных снарядов, в то время как применение таких снарядов против броненосцев и броненосных крейсеров не имело никакого смысла — слишком низкая бронепробиваемость шестидюймовок не позволяла их снарядам добраться до чего-то сколько-нибудь важного. Смысл шестидюймовой артиллерии состоял в разрушении небронированных частей броненосца на малых дистанциях боя, и тут начальная высокая скорость была совсем не нужна, а наиболее важной характеристикой являлось содержание ВВ в снаряде. В этом японские снаряды традиционно опережали наши — в русском фугасном 152-мм снаряде содержался 1 кг (по другим данным 2,7 кг) взрывчатки, в японском — 6 кг.
Есть и еще один нюанс — шестидюймовые орудия во всех сражениях Русско-японской войны показывали в разы меньшую точность, чем их 305-мм «старшие сестры». Например, в бою при Шантунге в бортовом залпе 1-го отряда японцев участвовало 16 305-мм пушек и 40 152-мм. Из них было выпущено 603 305-мм и свыше 3,5 тыс. 152-мм снарядов. Но главный калибр «добился» 57 попаданий, а вот шестидюймовые снаряды поразили русские корабли всего 29 раз. Тем не менее, следовало учесть, что при сближении на 10-15 кбт (почти на прямую наводку) точность шестидюймовок может значительно вырасти.
Кроме этого, существовала и другая опасность — хотя «моментальные» японские взрыватели и обеспечивали подрыв снарядов образца «боя при Шантунге» при соприкосновении с броней, но при сближении на 10-15 кбт существовал риск того, что японские снаряды все же начнут пробивать броню (хотя бы не самую толстую) или же взрываться в момент пробития брони, что был чревато куда серьезными повреждениями, чем получали наши броненосцы в Желтом море.
Соответственно вышесказанному, "за русских" просматривается следующая тактика. Нашей эскадре следовало как можно дольше удерживать неприятеля на дистанции боя 25-40 кбт, находясь в зоне «относительной неуязвимости» от японских снарядов и одновременно там, откуда русские «фугаснобронебойные» могли причинить весьма серьезный ущерб японским броненосным кораблям. Такая тактика позволяла рассчитывать на ослабление неприятельского флота до неминуемого «перехода в клинч», особенно в части выведения из строя средней артиллерии японцев. Чем больше на этом этапе тяжелых орудий стреляло бы по японцам, тем лучше, поэтому требовалось обязательно ввести в бой корабли 2-го и 3-го броненосных отрядов.
При этом русским следовало в максимальной степени сохранить в строю корабли 2-го и 3-го отрядов для сближения с японцами: будучи (за исключением броненосца «Ослябя») либо сильно устаревшими, либо откровенно слабыми (тот же «Асахи» по массе превосходил «Ушакова», «Сенявина» и «Апраксина», вместе взятых), они не обладали высокой боевой устойчивостью, но обеспечивали одно-единственное преимущество, которое могло бы стать решающим в ближнем бою: превосходство над японскими главными силами в тяжелой артиллерии. Соответственно, броненосцам типа «Бородино» следовало приковать к себе внимание 1-го отряда Того с его четырьмя броненосцами, не мешая японским броненосным крейсерам крутиться около старых русских кораблей — с дистанции в 30-40 кбт их 152-203-мм орудия вряд ли могли нанести решающие повреждения нашим «старичкам», а вот 254-мм — 305-мм артиллерия русских имела неплохие шансы серьезно «попортить шкурку» кораблям Камимуры.
А это означает, что в первой фазе (до момента, когда Того решит сблизиться на 20-25 кбт) следовало вести сражение в сомкнутой колонне, «подставляя» под огонь 305-мм пушек японцев «бронированный лоб» из новейших кораблей типа «Бородино». Только так можно было бы ввести в бой тяжелые орудия 2-го и 3-го отрядов, не подставляя их самих под сокрушительный огонь японских броненосцев. Безусловно, русским следовало избегать «палочки над Т», но для этого достаточно было бы просто поворачивать параллельно японцам всякий раз, когда те пытаются «подрезать» курс русской эскадры. В этом случае 1-ый японский отряд будет располагаться в лучшей тактической позиции, чем 1-ый броненосный отряд русских, но поскольку броненосцы типа «Бородино» малоуязвимы для снарядов образца «боя при Шантунге» (но других ведь не ожидалось!), то это можно было стерпеть. А вот когда Хейхатиро Того, видя бесперспективность боя на средней дистанции, решился бы войти «в клинч», сблизившись до 20-25 кбт и следуя параллельно русскому строю (как он это сделал в бою при Шантунге) — тогда, и только тогда, дав полный ход ринуться на противника, сократив дистанцию до убойных 10-15 кбт и попытаться реализовать свое преимущество в тяжелых орудиях.
P. S. Интересно, зачем Рожественский 13 мая приказал эскадре сигналом с «Суворова»: «Завтра с рассветом иметь пары в котлах разведенными для полного хода»?
P. P. S. Представленный вашему вниманию план, по мнению автора, вполне мог бы сработать, располагай японцы теми снарядами, что были у них при Шантунге. Но массовое применение «фуросики» в корне меняло ситуацию — отныне бой на дистанции в 25-40 кбт становился гибельным для русских кораблей. Предусмотреть появление такого «вундерваффе» у японцев было нельзя, и вопрос состоял в том, как быстро русские смогут понять, что их планы не годятся для боя и смогут ли они что-то противопоставить глобальному превосходству японского флота в скорости и огневой мощи?
