О царях через призму самозванства

Коллега Фрог в обсуждении анализа состояния русской армии Деникиным высказал толковую мысль про то «что царь не ходит в туалет, а думу думает, с царицей не живёт, а решает вопросы престолонаследия» (да простится мне несколько вольное обращение с цитатой).

И вот эта элементарная мысль позволила мне выкристаллизовать давние размышления по поводу русской монархии в смутные времена. Рассуждения мои абсолютно дилетантские и никоим образом не претендуют на истинность в последней инстанции, тем более, что по вопросу высказались давно и веско такие признанные академические авторитеты, как Костомаров, Грушевский, Ухтомский, Бердяев, Покровский да и русскую эмиграцию этот вопрос сильно заботил (тот же Деникин, Розанов). Я же позволю себе затронуть лишь один аспект этого вопроса, связанный именно с ожиданиями народа по отношению к самодержцу. Основной тезис такой: ожидания – штука субъективная, но именно как народные ожидания – они объективируются и объективируются в такой степени, что становятся независимым фактором политики. Т.е. ожиданиям надо соответствовать!

В историях о попаданцах, особенно тех, кто вляпывается в тела царей, есть один аспект, который практически все авторы таких историй спускают на тормозах, говорят о нём не внятно, либо вообще не упоминают. А меж тем, вопросик этот крайне важен с т.з. человека того времени и недопонимание его автоматически ставит попаданца на грань провала, будь он хоть семи пядей во лбу. Да что говорить, на этом вопросе и НАСТОЯЩИЕ цари горели. Дело в том, что царская власть – она сакральна, т.е всякий попаданец в царя – есть самозванец. Оно банально? Да. Но эта банальность тянет за собой далеко идущие, в первую очередь, практические следствия…

В отношении к вопросу о сакральности царской власти проявляется огромная разница в менталитете человека нашего времени и жителя века XVII — начала XX, которые чаще всего и выбираются в качестве арены деятельности попаданца (сложнее всего разобраться как раз с тем, что посвящено событиям ХХ века по трём причинам: во-первых, это время нам ближе и технически и ментально, соответственно сильнее подвержено ретроспекции; во-вторых, уже в начале XX века понятие сакральности стало размываться, плоды просвещения, однако; в-третьих, уже тогда стало ясно, что царь хоть и царь, но тоже человек, со всеми втекающими и вытекающими вплоть до расстрела гражданина Романова). А сакральность власти – штука очень непростая, а главное – она есть тест на царскость.

Чудо-Юдо беззаконное. Тоже царь.

Такого распространения, как в России, самозванчество не имело нигде и никогда. За всю многовековую историю Европы там самозванцев всего около сорока, и то в короли мало кто лез, всё больше под святых косили (есть для этого свои причины, есть и исключения, куда без них). А у нас только в Смутное время 18 штук царей и царевичей, на XVIII век – более 40 только развернувшихся, а академический труд Олега Усенко, посвящённый вопросу, приводит вообще космическую цифру в 866 псевдоцарских голов с XVII по XX века (и у каждого своя история). А если к этому прибавить ещё около 230 штук «спасшихся от расстрела Романовых» и их потомков… Куда ни плюнь – всюду царь или царица, в крайнем случае – царевна или царевич!..

Прелесть ситуации заключается и в том, что для народа, самозванец всегда – больше чем царь, причём в силу того, что именно он-то и царь! Настоящий и «праведный». Соответственно у всякого настоящего царя есть все шансы в один прекрасный момент оказаться не настоящим и не праведным, т.е. самозванцем. И наследование власти «де-юре» тут играет роль третьестепенную. Оно важно, но обоснование законности важно в первую очередь для дворянства, не для народа (что, косвенно и подтверждают дворцовые перевороты). Народ же законность монарха воспринимает не по актам, а «нутром». Не запутались ещё? Попробую это дело прояснить.

Количество сторонников их псевдоцарских-псевдоимператорских величеств и высочеств сильно различалось, как и различался масштаб их деятельности. Среди них было много откровенно больных людей, но были и личности выдающиеся. Несмотря на все различия, в деятельности тех самозванцев, кто оставил свой след в истории, наблюдаются определённые схожие моменты. Вот эти моменты мы и используем для определения того, чтó есть истинная «царская сакральность». Заглянем в зеркало самозванства, пойдём, так сказать, от противного.

Основной пласт сведений о самозванцах нам дают летописи, документы поместного и опричного приказов, документы Тайной канцелярии, но не менее значимым с точки зрения понимания самозванчества, как явления, является и банальный фольклор. До XVII века Россия не знала самозванцев, имеющих виды на царский трон. Во-первых, для самозванчества царистского толка необходим определенный уровень развития государства. Во-вторых, история самозванчества в России тесно связана с династическими кризисами, время от времени сотрясавшими царский трон. Первый такой кризис относится к рубежу XVI и XVII веков, когда пресеклась династия Рюриковичей и на престоле оказались «боярские цари» — Борис Годунов и Василий Шуйский. Именно тогда впервые массово появляются лжецари и рождаются массовые же движения в их поддержку. Позднее нарушения традиционного порядка престолонаследия (например, появление на троне малолетних детей или же воцарение женщин) обогащали историю самозванчества новыми именами и событиями. В-третьих, история самозванчества представляет собой цепь реальных воплощений народных утопических чаяний о «возвращающихся царях-избавителях».

По фольклорным сведениям, первым настоящим самозванцем в истории Руси является разбойник Кудеяр, он же Юрий, сын Василия III от первой жены Соломонии Сабуровой (лубочное представление Кудеяра на тизере). История там, конечно, тёмная, но нельзя отрицать саму возможность появления такого персонажа. Эта потенция, помноженная на резкое недовольство Еленой Глинской, которая вела себя сильно не «по старине», плюс странное поведение её сына, известного нам как Иван Грозный, привело к тому, что в народе возникает идея появления «праведного царя», противопоставляемого «царю неправедному». Важно понимать, что «праведный царь» — это царь, даже если он не царствует, а «неправедный царь», он, что характерно, тоже царь! Но он – не совсем правильный, лишённый божьей милости, а, значит и сакральности.

Кудеяр. Лубочно, но доходчиво.

В этой связи возникает вопрос: а что есть «царь праведный»? Простейший ответ: «отвечающий чаяниям народным». Но это штука расплывчатая, попробуем конкретизировать. Касательно самозванцев, как-то устоялось мнение, будто народ поддерживал их главным образом потому, что те обещали ему освобождение от крепостного гнета, сытую жизнь и повышение социального статуса. При этом допускается возможность того, что трудящиеся (по крайней мере, их часть) могли идти за самозванцами, не веря в их царское происхождение, а просто используя их в своих целях. Подразумевается, что «толпе» всё равно, кто взойдет с её помощью на престол, главное, чтобы новый царь был «мужицким», чтобы он защищал интересы народа. Однако данная точка зрения далеко не бесспорна. Скорее всего, одни самозванцы лучше играли свою роль, их поступки в большей степени соответствовали народным ожиданиям, а другие претенденты на престол не соблюдали общепринятых «правил игры» или же чаще их нарушали, отсюда и разное количество их сторонников, от единиц до сотен тысяч.

«Отвечающим чаяниям» в глазах народа выглядел тот монарх, который был, во-первых, «благочестивым», во-вторых, «справедливым», в-третьих, «законным». Заметим, что «законность» не зря тут только на третьем месте. Дело в том, что законность определяется не собственно происхождением или обстоятельствами воцарения, а зависит от таких признаков, как наличие инсигний («царских знаков») и «поддержки всего мира». Именно с помощью инсигний (креста, звезды, месяца, «орла», то есть царского герба) многочисленные самозванцы в XVII–ХVIII веках доказывали свое право на престол и обеспечивали себе поддержку в народе. Взять, например, Емельяна Пугачева. В августе 1773 года он обратился за поддержкой к яицким казакам. Когда те узнали, что перед ними «император Петр III», то потребовали доказательств (излишних, если бы им был нужен просто человек, играющий роль императора). Источник сообщает:

«Караваев говорил ему, Емельке: «Ты де называешь себя государем, а у государей де бывают на теле царские знаки», то Емелька… разодрав у рубашки ворот, сказал: «На вот, коли вы не верите, што я государь, так смотрите — вот вам царский знак». И показал сперва под грудями знаки, а потом такое же пятно и на левом виске. Оные казаки Шигаев, Караваев, Зарубин, Мясников, посмотря те знаки, сказали: «Ну теперь верим и за государя тебя признаем».

Но инсигния – это только внешнее проявление того, что на человеке лежит длань господня. Главным же образом она проявляется в удачливости! Уверенность, что царевич Дмитрий все-таки жив, росла по мере того, как войска первого самозванца успешно продвигались к Москве. Заборские казаки весной 1607 года перешли на сторону Ивана Болотникова, «проведав, что московиты уж два раза потерпели поражение, подумали, что истинный Димитрий, должно быть, жив…». Донские казаки, рассуждая об успехах Пугачева, говорили, «что если б это был Пугач, то он не мог бы так долго противиться войскам царским». Аналогично рассуждали жители Сибири, для которых истинность Пугачева — «Петра III» доказывалась, помимо прочего, тем, что «его команды рассыпались уже везде», покорив многие города.

Емельян Пугачёв. Харизмат, как он есть.

Наконец, в народном сознании хранился определенный план действий, который предписывался каждому царю и необходимый для его признания. Суть его заключалась в вооруженной борьбе с «изменниками», а для самозванцев собственно – в обязательных для этого походах на Москву (в XVIII веке — сначала на Москву, а затем на Петербург). Действовать как-то иначе значило разоблачить себя. Ведь «законный» царь для того и «объявлялся» народу, чтобы с его помощью вернуть себе власть! К тому же Пугачёву, после поражения под Казанью (июль 1774 года) решившему идти по Волге к Дону, яицкие казаки обращались с такими словами: «Ваше величество! Помилуйте, долго ли нам так странствовать и проливать человеческую кровь? Время вам итти в Москву и принять престол!» Точно так же в 1604 году донские казаки писали Лжедмитрию I в Польшу, чтобы «он не замешкал, шел в Московское государство, а оне ему все ради».

Кстати, за стремлением Пугачева уйти на Дон также можно усмотреть традиционный для монарха мотив. «Поддержка миром» не означает поддержку «холопьев», будь они подлыми или дворянами. Единственное сословие, которое одинаково далеко от холопского статуса и «служивости», на тот момент было казачество. И мы видим, что для сознания тяглого населения XVII–XVIII веков характерно представление о союзе «подлинного» царя с донскими казаками. В 1650 году восставшие псковичи были уверены, будто царь из Польши «будет с казаками донскими и запорожскими на выручку вскоре». Крестьяне Тамбовского уезда в мае-июне 1708 года передавали друг другу новость, что царевич Алексей ходит по Москве в окружении донских казаков и велит бросать бояр в ров. В 1772 году в Козлове распространялся слух, что император Петр III жив, «ныне находится благополучно у донских казаков и хочет итти с оружием возвратить себе престол». И Пугачев, рискуя быть узнанным своими земляками, сознавая эту опасность, тем не менее двигался со своим войском на Дон.

Теперь о «благочестивости». Заключалась она прежде всего в строгом соответствии образа жизни предписаниям «царского чина». Истинный государь должен был выполнять все установления православия, строго соблюдать национальные обычаи и традиции двора. Сообразно с этим, для развенчания Лжедмитрия I его противники ссылались на то, что он дружил с иностранцами, занимался колдовством, относился с пренебрежением к иконам и церковным обрядам, не следовал традициям русского быта. Представления о Петре I как «подменном», «ложном» царе во многом обязаны своим возникновением тому, что он ввел брадобритие, иноземные обычаи и одежду, кутил с иностранцами, устраивал фейерверки, издевался над священнослужителями и часто покидал свое государство. Можно привести и такой пример: в 1722 году взбунтовался гарнизон сибирского города Тара. Поводом послужил петровский указ принести присягу будущему наследнику трона, имя которого, однако, не называлось. «Восставшие объявляли, что они будут присягать только такому наследнику, царское происхождение и православная вера которого несомненны».

Для признания в народе какого-либо претендента на царский трон в качестве «благочестивого», а значит, «истинного» государя требовалось, ко всему прочему, чтобы он жаловал и одаривал своих сторонников, чтобы его сопровождала свита из знати (настоящей или созданной самим самозванцем). Например, «царевич Петр», один из предводителей крестьянской войны начала XVII века, по происхождению казак, создал при себе «думу» из бояр и дворян и «неизменно ставил во главе армии или отдельных отрядов титулованных лиц». Пугачева также сопровождала свита из «генералов» и «графов». Характерная черта: наши самозванцы в отличии от западных (за исключением Лжедмитриев, пожалуй) — все находились на самофинансировании и самоокупаемости. Не царское дело из народа налоги выжимать!

Кроме того, самозванец, чтобы не порождать кривотолков, должен был избегать панибратства с простыми людьми, соблюдать определенную дистанцию в отношениях с ними. Ввиду этого женитьба Пугачева — «Петра III» на простой казачке вызвала сомнения в том, что он император, даже у его жены.

Можем добавить еще один штрих к фольклорному портрету «благочестивого» (сиречь «истинного») царя – это образовательный уровень! Среди причин, породивших у сподвижников Пугачева сомнения в его императорском происхождении, была и его неграмотность. «Настоящий» государь должен был подписывать свои указы собственноручно, а Пугачев этого не делал. И хотя он предупредил своего секретаря А. Дубровского, что тот будет сразу же повешен, если проговорится, тайну сохранить оказалось невозможно. В результате

«слухи о том, что Пугачев не знает грамоты, ибо не подписывает сам своих указов, и потому является самозванцем, послужили основанием к организации заговора, завершившегося несколькими неделями спустя арестом Пугачева и выдачей его властям».

Лжедмитрий I, во всей красе и славе.

Таким образом, далеко не всякий, даже из тех, кто стремился помочь народу, кто играл роль «справедливого» (и только) царя, мог получить массовую поддержку. В работе Грушевского по Смутному времени приводится такой эпизод: «В 1608 году по приказу Лжедмитрия II донские казаки казнили двух «царевичей», с которыми сами же пришли к Москве». Если бы для казаков главным было то, насколько государь «свой», то, очевидно, они бы предпочли собственных «царевичей» более чуждому для них «царевичу Дмитрию». Но все вышло наоборот. Из этого следует, что царистские представления народа не могли быть объектом сознательного манипулирования. Т.е. сакрализация царскости приводила к тому, что даже ближайшее окружение самозваного претендента на престол должно было пребывать в уверенности, что служит «истинному», «настоящему» государю. «Истинный царь» должен был выдвинуть такую программу, которая бы указывала не просто путь к вольной и сытой жизни, но и следовать строго определенным методам достижения цели — уже намеченным народным сознанием. Т.е. человек, принявший на себя «царскость», теряет свободу жизненного выбора. Он обречен вести себя так, как это предписано массовым сознанием, делать то, что от него ожидают. Претензии такого лица на получение им свыше каких-либо полномочий могли быть признаны окружающими только в том случае, если его облик и поведение соответствовали канонам.

А ведь были и такие самозванцы, которые принимали на себя не только «царскую сакральность», но и «христову святость»! Например, Кондратий Селиванов. Для скопцов он был не просто Мессия, но «Бог над Богами, царь над царями и пророк над пророками». Своей славой и авторитетом Селиванов был обязан в первую очередь богатым купцам, с которыми он сошелся во время сибирской ссылки, куда был отправлен в 1774 году (та самая поддержка «мира»). Купцы не только создали скопческие «корабли», где господствовал культ нового «Мессии», но и устроили ему побег из ссылки. После этого, в 90-х годах XVIII века, К. Селиванов принял имя императора Петра III. В этом ему оказали большую услугу петербургские скопцы. Им удалось обратить в свою веру некоего Кобелева — бывшего лакея Петра III. Кобелев стал подтверждать, что Селиванов — свергнутый император и что он его сразу узнал, как только увидел. Наконец, прославлению двуликого «Мессии» (одновременно «Христа» и «Петра III») помогла небезызвестная «Богородица» Акулина Ивановна. Она признала Селиванова своим сыном, рожденным от святого духа, и после этого стала зваться «императрицей Елизаветой Петровной». Кстати, другая скопческая «Богородица» — Анна Софоновна — почиталась и как «великая княгиня Анна Федоровна», незадачливая супруга цесаревича Константина Павловича.

Таким образом, вынужденно констатирую, что гражданин Романов Н.А. на «Царя праведного» не тянул. Причём — по всем признакам. Были и менее удачливые цари (того же Петра Великого колошматили уйму раз, а проигранную Крымскую войну не сравнить по важности с Цусимой, правда Цусима более наглядна, конечно). Были цари менее «благочестивые» (бабы на троне, да ещё не русские. Да ещё и с облегчённым социальным поведением…). Но по совокупности признаков именно Николай II перещеголял всех. С крамолой и ворами не боролся, войну проиграл, с шушерой типа Распутина водился, тяготы и поборы при нём выросли, да ещё в народ стрелял… И кто он после этого? Причём ведь массовые бунты были в России при любом царе. Но предшественники Николая справлялись с ними, кто как мог. У всех монархов были как свои слабые, так и сильные стороны с т.з. народного сознания (тут опять фольклор нам в помощь). И только Николай из ряда вон.