Лычки

14 августа 1934 года. Крит. Вечер.

— Иван! Здавай, рашен Иван! – снова грянули несколько луженых глоток. Только уже немного дальше, чем в прошлый раз.

«Ну, это не меня, это опять Ивана какого-то», весело подумал Гошка. «И колоды я не захватил, так что сдавать мне нечего». Судя по всему, крикуны двинулись по той, уходящей влево тропке, миновать которую сам он заставил себя с большой неохотой. Но в итоге, как оказалось, сделал все правильно.

Выждав немного, он вернулся на ведущую на север дорогу. К сожалению, шагов через сто опять пришлось нырнуть в лес: дорога резко сворачивала, и кто там ждал за поворотом, было совершенно непонятно. Понятен был лишь запах – явно что-то там недавно горело, интересно что? Прокравшись на полусогнутых сквозь кусты, Гошка вгляделся в открывшуюся панораму.

За поворотом действительно оказалось немало интересного. Центральное место занимал пригорелый В-6, с развернутыми в разные стороны башнями. Запах был чисто резиново-бензиновый – сладковатой составляющей в нем, к счастью, не ощущалось. Да и пулемет из правой башни был свинчен, подтверждая то, что Провидение оказалось милостиво к танкистам, как бывает далеко не всегда.

Крупнокалиберный «Гочкис» остался на своем законном месте в левой башне, что и понятно – тащить эту дуру на своих плечах никто добровольно не стал бы.

Невдалеке, позади подбитого танка, нашлись два мертвых боба, срезанных одной пулеметной очередью, к сожалению безоружных. Их винтари, или что там у них было, конечно прибрали танкисты. Один из бобов, наверное, и метнул ту бутылку с бензином, осколки которой теперь весело поблескивали на корме танка.

Гошка глянул в сторону, куда указывал длинный ствол «Гочкиса», и обругал себя за недогадливость – кустик перед ним был основательно прорежен. За кустиком лежал толстый солдат в греческой форме, зато безголовый – пуля, вылетевшая из тяжелого пулемета, забрала с собой не только мозги, но и всю черепную коробку. Да и тойфель с ним, а вот рядом валялась новенькая, лак на антабках еще не обтерся, СВР-27, наверное доставшаяся пиндосу от погибшего десантника.     

«Щепку» Гошка схватил радостно, с одним Наганом много не навоюешь, но, как оказалось, обрадовался рано – запасных обойм у пиндоса не нашлось, в магазине же самозарядки оказалось лишь семь патронов из положенных десяти, хотя и этим богатством можно распорядиться с толком. Чем хороша «Щепка» так это своей надежностью – штатный Гошкин АФ-26, при всей своей непревзойденной огневой мощи, имел скверную привычку закусывать иногда гильзу.

Гошка прислушался – искателей Ивана больше не было слышно, и пусть их, куда-то тропинка их да приведет, а вот куда направились безлошадные танкисты?

Конечно в лес, причем наследили основательно – трава примята, ветки на кустах обломаны. На свободном от травы пятачке валялся мундштук папиросы – да, пригибаться, чтобы увидеть след, не нужно, парни совершенно непуганые, можно обойтись верхним поглядом.

А здесь видимо отдыхали, валяясь на траве, причем на ближайшем дереве ножом вырезаны буквы: «Тут был Вася». Эх, Вася, Вася, а окажись на моем месте английские следаки, что было бы?

В размышлениях о горестной судьбе Васи в подобном случае, Гошка чуть не выскочил на прогалину, где расположился на ночь танкистский табор. Вовремя затормозив, пригляделся.

Присутствовали: сидящий на корточках немолодой унтер и два похожих друг на друга как близнецы чумазых шкета, все трое в танкистских шлемах. Кто-то четвертый спал, завернувшись в плащ-накидку. Шкеты же пытались разжечь костер, что Гошке категорически не понравилось – лес, во-первых, небольшой, а во-вторых, редкий. Неслышно ступая, он подошел к расшалившейся компании и встал рядом с унтером. Заметили его не сразу, точнее заметили, но не поняли, что к ним присоединился посторонний. Унтер даже протянул ему недокуренную папиросу, прежде чем завалиться набок, судорожно лапая кобуру. Шкеты оцепенели со страху, забыв про прислоненные к дереву винтовки.     

Гошка демонстративно приставил к ноге приклад СВР.

— Ефрейтор Георг Лауэр, – отчеканил он. – Второй отдельный парашютно-десантный батальон. 

Из-под плащ-накидки выглянул Валька Дуркин.

— А, это ты, Жох. Давненько не виделись, – пробормотал он сонно и снова укрылся с головой.

А то – больше двух суток прошло, как они одновременно шагнули с широкого как улица, простроченного рядами заклепок, крыла ТБ-2, в огромную, разом вобравшую их в себя пустоту, рухнувшую навстречу сказочному острову, словно возникшему из зачитанного в детстве сборника греческих мифов. Правда весь четырехчасовой полет от Галлиполи до Крита они просидели почти в противоположных концах фюзеляжа, но тому были свои причины.

Хотя ровный гул моторов навевал сон, никто, как показалось Гошке, не спал. Видимо сказывались мысли о бездонной морской пучине, ждущей под брюхом аэроплана, навеянные виденным весной фильмом братьев Васильевых «Титаник». Только появившийся внизу берег острова заставил забыть о символе грядущей гибели Британской империи, заняв головы более насущными вопросами. Хотя, уже вися под раскрывшимся куполом, думал почему-то о трехстах спартанцах, возможно, из-за числа парашютистов в батальоне.

Танкисты, понемногу придя в себя, приступили к знакомству.

Унтер-офицер, Поликарп Петрович, как оказалось, воевал еще в прошлую Отечественную. Только тогда он, как порядочный человек, ездил по приличным дорогам, поскольку по неприличным его «Путилов-Гарфорд» двигаться отказывался. Последние годы он проработал на МТС у купца Сереброва, так что по призыву вновь угодил в автоброневые части, сменив, правда, колесную машину на гусеничную, обладающую куда лучшей проходимостью, в результате чего и оказался в этом лесу.

Атака началась в полдень – батальон гвардейцев из 1-й Морской и батальон «крупы», при поддержке четырех танков, двинулись на деревню, без артиллерийской поддержки конечно – обещанная батарея то ли где-то застряла, то ли была ущучена в свою пользу другой частью. Англичан и греков, укрывавшихся за здешними каменными домами, было, казалось, не очень много, но, когда танки подошли вплотную, им в лоб ударили противотанковые пушки, причем, судя по тому как быстро вспыхнула пара машин – двухфунтовые. Что стало с еще одним танком неизвестно – Васенька, умный мальчик, голова золотая, все понял сразу и без команды выжал максимальную скорость, проскочив деревню насквозь. Почти сразу за околицей же начинался лес, в которой уходила дорога, по ней и двинулись, так как возвращаться под пушки смысла не было никакого. Ехали около часа, прежде чем натолкнулись на англичан, у которых оказалась при себе бутылка с бензином. Пламя удалось сбить, но что толку – сгорел карбюратор, и «Варька» стала уже ни на что не годна.

Шкеты оказались вовсе не близнецами, а совсем из разных губерний – Васек рязанской, а Петька тамбовской, но с шестью классами на брата, что ценно. В танкисты они пошли охотно, так как после службы рассчитывали податься в механизаторы. Между прочим, узелок на память: сейчас в армию идет все больше народу с шестилеткой, значит надо торопиться – успеть заработать унтер-офицерские лычки, потом на сверхсрочную и выслуживаться в фельдфебели. И делать что-то надо как раз сейчас, а то за бездарно потерянный автомат скорее сорвут имеющиеся лычки, чем навесят новые. Эх, школа родная, слишком поздно ты восьмилетней стала, еще радовался, дурак, что два лишних года париться не надо, зато сейчас была бы прямая дорога в вольноопределяющиеся, а там и в офицеры.

Сжевав свою порцию консервов, холодных конечно – никаких костров! – это танкисты твердо уразумели, Гошка присел возле Вальки, откинул закрывавший его лицо край плащ-накидки и тот тут же открыл глаза.

— Ты что творишь, Дуркин?

— А че?

— Через плечо! Танкисты тут костер разжечь хотели, а ты дрыхнешь как неродной.   

— Да и пусть разожгли б – ты в лесу хоть одного боба видел? Они ж все по дорогам шныряют, а тут место укромное, в низинке.

— Не положено.

— Эх, душа твоя немецкая! Все б тебе по уставу жить.

— И часового поставить надо, – гнул свое Гошка.

— Если кто подойдет, и так услышим.

— Я-то подошел.

— Так то ж ты, – Валька вновь завернулся в плащ-накидку и мгновенно уснул.

Подумав, Гошка нехотя согласился с Валькиной правотой – слишком хотелось спать, и прилег рядом, какое-то время бессмысленно пялясь в усыпанное яркими южными звездами небо.

С Валькой они были корешами с детства: вместе ходили в парк графини Апраксиной бить скаутов (с переменным успехом), летом гоняли мяч то по одну, то по другую сторону Невы, зимой, самодельными клюшками, банку на невском льду. Потом подросли и в кулачном бою, все на том же льду (русские против немцев – хха!), Валька выбил Гошке передний зуб, из-за Оленьки конечно, причем зря – она все равно выскочила за инженера с Обуховского, но дружба на том и закончилась. Если бы фатер с маменькой не разорились на золотую фиксу, черта с два попал бы он в ПДБ — брали лишь тех, кто не имел ни одного физического изъяна.

Родители теперь переживают, небось, что фиксу купили, как тут привыкнешь, что сын с аэроплана прыгает, как в детстве с сарая. Фатер так и сказал: «Служил бы ты, Георг, в пехоте, и нам с муттер спокойнее было». Щас! Сидеть в окопе под руководством пьяного штабс-капитана, или поручика (видели, знаем), обозленного на весь белый свет за свою не сложившуюся карьеру? А в ПДБ ты человек и офицер свой парень, с которым прыгаешь вместе и ешь вместе и спишь, зачастую укрывшись одной плащ-накидкой.   

Напоследок привиделось большеглазое изумленное  лицо Дашки-племяшки: «И как ты, дядька Георгий, с неба сигаешь? Рази не страшно?»

Страшно.

15 августа 1934 года. Лес. Утро.

Разбудил Гошку, да и всех остальных, рев моторов – в просветах между древесными кронами важно проплыл, раскинув этажерочные крылья, ТБ-1. Гошка вдруг вспомнил, что английские аэропланы он видел всего пару раз со дня высадки, что говорило о многом.

Позавтракали теми же консервированными «Щами с кашей», двумя последними банками из танкистского НЗ. Когда поднялись и оправились, Петрович встал вдруг навытяжку:  

— Ну ты, эта, Георг Адамыч, командуй. Я ж все понимаю.

Вот так да! Гошка изумленно уставился на унтера: нет, всякое бывает, конечно, ну и он же не кадровый, в конце концов. И все же… Сам Гошка уже приготовился к долгому спору, в котором рассчитывал доказать свою большую пригодность для командования оказавшимся в тылу противника маленьким подразделением.

Построились. Шкеты были вооружены трофейными магазинками SMLE, укороченными, какой-то новой модели, у Поликарпа Петровича же был танковый пулемет, к которому имелось четыре дисковых магазина, два из которых, впрочем, были навьючены на остальных танкистов. Гошка, пригляделся, молча взял один из магазинов и нащелкал себе патронов, благо они были те же что и у СВР – 3х16. Валька только вздохнул завистливо – его ППЛ-30 требовал совсем других патронов, а расстрелял он их уже немало.

— Значица так, бойцы, – Гошка прочистил горло. – Задачей нашей будет пробиться к своим, ну и конечно, по дороге, поднять шуму как можно больше, чтоб бобам служба медом не казалась.

— И что важнее? – с явной насмешкой спросил Валька.

— Важнее? – Гошка сделал вид, что призадумался. – Выйти, конечно. Но и пошуметь.

Двинулись через лес, точно на север.

К маленькой греческой деревушке они вышли пару часов спустя.

Лес от деревни отделяло небольшое поле и на нем, возле самой опушки, ковырял землю мотыгой пожилой усатый пиндос, с морщинистым дочерна загорелым лицом. Завидев вооруженных людей, он уронил мотыгу, и замер неподвижно, обреченно свесив тяжелые крестьянские руки вдоль туловища.

— Сто хорио пу эйни? – с трудом припоминая слова из военного разговорника, спросил его Гошка.

Крестьянин явно удивился.

— Руски? – спросил он вместо ответа (хотя местные уже могли бы научиться отличать русские мундиры от английских). Потом выдал совершенно непонятную фразу. 

— Давайте я с ним поговорю, – вылез вперед имеющий золотую голову Васек-мехвод. – Я сумею.

— А ты что, греческий знаешь? Откуда? – удивился Гошка, с недоверием глядя в типично рязанское курносое лицо.

— Батя наш меня учил, в деревне еще, – ответил Васек.

— Поп что ли?

— Ну да, он у нас образованный, Академию кончил, а потом его к нам его сослали. За политику, – добавил шкет гордо.    

— Ну тогда поговори с ним, – неуверенно (что-то казалось неправильным) разрешил Гошка.

Васек бойко залопотал, обращаясь к крестьянину. Тот хлопал глазами, явно ничего не понимая, а до Гошки наконец дошло: поп-политик учил Васю древнегреческому, которого нынешние пиндосы знать не обязаны.

Крестьянин вдруг заговорил на другом языке, в котором изредка проскакивали знакомые слова. Болгарский?

— Англичане? – спросил Гошка по-русски, – Дие золдатен? Есть бритишен в селе? Там?

Крестьянин явно понял и отрицательно замотал головой.

— Ну и хорошо, веди, – Гошка вновь махнул рукой в сторону деревни, но грек (или все же болгарин?) остался на месте, что-то бормоча и истово кивая.

Стрельба началась, когда они прошли ровно половину пути до ближайших домов, так что бежать обратно к лесу пришлось сломя голову. Оглянувшись на бегу, Гошка успел заметить рассыпающихся цепью бобов, штук пятнадцать, не меньше. Чертов крестьянин завалился в борозду – то ли поймав шальную пулю, то ли правильно сообразив, что русские будут к нему теперь гораздо менее снисходительны.

Шкеты, первыми добежавшие до деревьев, открыли из-за них торопливый огонь и хорошо хоть не задели отставших. Промчавшись мимо них, Гошка торопливо выкрикнул:

— Не здесь! Дальше есть местечко!

Пришлось наддать, да так, что деревья замелькали как фонарные столбы при поездке в питерской надземке. Петрович хоть и поотстал, но ненамного.

Подходящее местечко Гошка приметил на всякий случай еще на подходе – полянка ровная, пальчики оближешь, а с другой стороны, у самой дороги, несколько поваленных, видимо недавней бурей, деревьев. За ними и укрылись, переводя дыхание, в ожидании преследователей и те не замедлили появиться.

Англичане, конечно, не сунулись на поляну сходу, а сначала осмотрелись, и лишь потом вышли из-за деревьев, на ходу вновь выстраиваясь в цепь. Гошка тщательно пересчитал их – всего тринадцать, и лишь потом приказал открыть огонь, сам, впрочем, стал стрелять не сразу, а сначала глянул, как ведут себя танкисты.

Васек стрелял довольно прилично, а вот Петька явно занижал прицел, о чем надо будет сказать ему, но уже после.

Гошка выцелил долговязого английского сержанта, и чуть не взвыл от досады: винтовка бодро выплюнула почти всю обойму одной очередью, прежде чем он успел отпустить спусковой крючок. Все было ясно – какой-то народный умелец (ручки б ему шаловливые оторвать) переделал «Щепку» под автоматический огонь, естественно лишив ее возможности стрелять одиночными. И понятно теперь, почему у безголового пиндоса не нашлось запасных обойм – успел расстрелять все, стервец.

Отрывисто залаял ПТТ Петровича, и бобы залегли, что дало Гошке время набить магазин новой порцией патронов, по одному естественно. Приглядевшись, заметил зашевелившуюся траву (кто-то явно передергивал затвор винтовки) и, уже аккуратно, выпустил туда экономную, в три патрона, очередь. Копошение прекратилось. 

Минут через пять, англичане вновь поднялись, все оставшиеся девять, и приметного сержанта среди них уже не было. Двигались осторожно, поминутно пригибаясь и не напрасно – потому что вон у того одинокого дерева залег Валька со своим «Лахти».

Вот бобы прошли мимо Вальки, тот взлетел над травой, словно подброшенный пружиной, с ходу полоснул им в спины длинной, от бедра, очередью и тут же упал обратно. Бобам хватило. Не сговариваясь, все шестеро, кинулись бежать без оглядки. Им вслед стреляли, но уже без толку – лишь у самых деревьев один пошатнулся, но не упал, а продолжал бежать. Возвращаться англичане явно не собирались.       

— Кажись все.

Выждав немного, Гошка с Валькой переглянулись и, петляя, направились к месту, где должны были остаться убитые, или еще не очень, бобы.

Вернулись, на ходу пряча в ножны финки. Шкеты, кажется, ничего не поняли, а Петрович торопливо отвел глаза.

У покойников нашлись несколько двойных английских бутербродов, с мясом и огурцами, завернутых в вощеную бумагу, а у сержанта фляжка с каким-то мутным, видимо местным, пойлом. Бутерброды решили оставить на ужин, к фляжке же по очереди слегка приложились (отказался лишь Васек).

Гошка кивком отозвал Вальку в сторону:

— Тот сержант по-немецки немного шпрехал.

— То-то я смотрю ты с ним долго… И что?

— И то! Они из аэродромной команды, аэродром же тут неподалеку, в лесу. Чуешь?

— Еще нет – бобов там полно, наверное, а нас пятеро, да трое мало годных.

— Брось, отличные парни, уже обстрелянные, а аэродром маленький, был всего десяток истребителей, теперь же только три осталось. И бойцов у них всего штыков тридцать.

— Нам хватит.

— Так это ж механики, да прочая шушера, ты что думаешь, мы бы пехтуру так вот запросто шуганули? Щас! Это они б нас…

— Я хоть и Дуркин, но не дурак. Тебе, Жох, лычки новые заработать хочется – я понимаю. И я что? Я пойду с тобой, и не пропаду, а вот за танкистов тебе перед богом отвечать придется.

— И отвечу.

Петрович идею нападения на аэродром принял сдержано, зато оба шкета аж загорелись – удачная стычка с англичанами не прошла для них даром.

— Был бы танк цел, — вздохнул Петрович.

Танк это конечно хорошо, но вот не давала Гошке покоя мысль об оказавшейся у подбивших танк бобов бутылке с бензином. Откуда-то она у них взялась? В то, что англичане, у себя в тылу, разгуливали с этой бутылкой наперевес, не верилось совершенно. Добро бы еще со спиртным, но с бензином?

Аэродром оказался большой поляной, окруженной низкими кустами. Глазастый Валька обнаружил стоящий под деревьями аэроплан, потом утыканную ветками вышку, то ли сторожевую, то ли какую еще. Второй аэроплан сел около семи вечера, набежавшие солдаты облепили его как муравьи и мигом закатили под деревья, неподалеку от первого. Прождали еще час, но третий истребитель куда-то запропастился и, похоже, с концами.

— И что будем делать, Ваше Превосходительство, господин ефрейтор? – спросил Валька (он давно не смотрел на аэродром, а валялся на спине, покусывая голенастую травину).

— Аэропланы жечь, что ж еще? Танкисты, через лес подойдут, огнем на себя внимание отвлекут, а мы тем временем…

— Спичками подожжешь? Перхаль, он загорается плохо, а граната у нас всего одна.

— Перкаль, – машинально поправил Гошка. – Там бензобак есть, конечно, но где его искать?

Бутылки с бензином нужны, и он, наконец, понял, где они могут быть.

— Пошли, – сказал он, отползая назад.

— Куда?

— К танку.

Возле сгоревшей «Варьки» ничего вроде не изменилось, хотя Петрович, осмотрев танк, недовольно пожевал губами и отметил, что пропал шанцевый инструмент, а, следовательно, кто-то из местных уже успел тут побывать. Тела убитых, впрочем, остались на своих местах, облепленные тучами мух.

Гошка тут же полез в кусты, откуда по его расчетам должны были выскочить бобы, ничего, ничего, и вдруг – «Хы-бля!» (как говорил заезжий фокусник, выступавший в сельском Народном доме) – ящик, набитый бутылками с длинными бумажными пробками. Его бобы и тащили на передовую, пока им не встретился заблудший русский танк. А откуда тащили тоже понятно – с того самого аэродромчика, где бензина хоть залейся.  

Вот и все, ребята. Все что надо.

16 августа 1934 года. Английский аэродром. Ночь.

Южная ночь темная, но звездного света хватало для опытного глаза. Гошка, наконец, обнаружил часового, тот стоял неподвижно, как раз между двумя истребителями. Дремлет или нет? И есть ли второй?

Гошка начал жалеть, что отпустил Вальку с танкистами – вдвоем было бы куда сподручнее. Он глянул на слабо фосфоресцирующий циферблат – 12. 20 – ребята должны начать через десять минут, часы с Валькиными сверены точно и часового за это время он подколоть точно успеет.

Он быстро пополз к часовому, и, почти сразу, в той стороне, где вышка, взвизгнула собака и тут же залилась яростным лаем. Гошка облился холодным потом, но выстрелы, а потом пулеметная очередь, затрещали там же, и растяпа часовой кинулся вокруг аэроплана в том же направлении, оставив пост, так что пришлось потратить лишнюю секунду, чтобы спрятать уже ненужный нож. Гошка метнулся к аэроплану, поджег бумажный фитиль и зашвырнул бутылку в кабину, а следом за ней, для надежности гранату.  

Пригибаясь, он побежал ко второму истребителю, до него было саженей пятнадцать, когда за спиной полыхнуло, возвращающийся часовой истошно завопил: «Элам!» и кто-то еще бежал за ним, на ходу стреляя, так что уже не было времени поджигать вторую бутылку, где-то там, у вышки, начали смачно лопаться гранаты, и пулемет Петровича смолк, а Гошка перекувырнувшись назад бросился в спасительные заросли и уже там что-то горячее ударило ему в спину, окончательно вышибив дух и погасив сознание.

Стреляли, кажется, со всех сторон и, судя по проплывающим совсем близко трассерам, именно по нему. Было очень больно, да еще этот Дуркин, тянущий его за подмышки – он, что не понимает, сволочь, что делает только хуже?

— Ну и тяжелая ж ты тварь, Жох. Но я тебя все равно дотащу, – бормотал Валька. – Никак не оставлю… И не думай, ты мне еще за тот раз должен…  Не…

Замолчав на полуслове, Валька уронил Гошку и лег рядом, слепо уставившись ему в глаза. Гошка, неуклюже ворочаясь, попытался вытащить из кобуры револьвер, но не смог – пальцы совсем перестали слушаться. Чья-то огромная фигура заслонила свет.

— Тут вроде наши, вашбродь, парашутники. Один живой.

Головы склонившихся над Гошкой людей увенчивали остроконечные шлемы-богатырки.

Унтерские лычки за уничтожение вражеского аэродрома Гошке вручили вместе с солдатским «Георгием» – его, впрочем, получили все оставшиеся в живых парашютисты. Все сорок два.