– Бери мешок! Мешок бери! Ты слышал? Мешок! Ты бери! Ты! Бери!! Мешок!!!
Красный от возмущения дюжинник нависал над молодым грузчиком, словно журавль над слишком вонючей жабой, и попеременно тыкал пальцем то в худой бок подчинённого, то в толстый бок кожаного мешка. Грузчик боязливо жмурился, но с мешка не вставал. Как только в крике начальника участка возникала пауза, юноша виновато разводил руками и лопотал что-то непонятное. Когда лопотание достигало ушей дюжинника, тот наливался кровью, набирал в грудь воздуха и начинал орать ещё громче.
– Новенький, что ль? – послышался из-за спины дюжинника знакомый ленивый голос.
Начальник участка вздрогнул, оглянулся, затем с трудом разогнул спину, стащил с головы шапочку, вытер лицо и сплюнул.
– Новенький, – хмуро подтвердил он. – Уже час как перевели сюда с пятнадцатого яруса, а он ещё палец о палец не ударил. Не понимает, видите ли. Раньше, небось, всё понимал… Пробовал его бить – только плачет, с-скотина. Разозлил он меня дальше некуда. Сам видишь, даже трогать боюсь – зашибу. Ей-ей, зашибу!
Приятель дюжинника, работавший учётчиком на глиняном карьере, в задумчивости поглядел на Башню, а затем склонился над рабочим с другой стороны. Чернявый грузчик испуганно заслонился рукой.
– Пятнадцатый ярус, говоришь… КУЗГАЛМОК!!! – вдруг заорал учётчик так, что проходящий мимо водонос чуть не выронил свой бурдюк.
Грузчик мгновенно вскочил на ноги и начал кланяться.
– Лаббай, лаббай, – причитал он, поворачиваясь то к одному начальству, то к другому.
– Ол коп! – указал учётчик на мешок.
Юноша, чуть крякнув, одним движением забросил мешок на плечо и застыл в ожидании. Приятель дюжинника повелительным жестом ткнул пальцем в сторону цеха обжига, и грузчик с видимым облегчением потрусил в указанном направлении.
Учётчик повернулся к другу, с важным видом прижал руку к сердцу и слегка наклонил голову.
– Хамма нарса мухайё!
– Ну ты даёшь… – выдохнул дюжинник, поражённый до глубины души. – Как это ты с ним так?.. Откуда?..
– Да, это ерунда, – небрежно махнул рукой учётчик. – У нас на участке от таких, как он, не знаешь куда деваться, вот и нахватался понемногу. А вот на соседнем карьере работает один желтокожий коротышка, так тот со времени Языкового Кошмара использует всего десяток слов: цинь, цянь, цюнь… Стражники думали, что он притворяется, уже хотели всыпать как следует – оказалось, нет, всё взаправду: встретилась ему однажды такая же жёлтая старуха, и они битый час трепались, прекрасно друг друга понимая.
– Да уж, – скорбно поцокал языком дюжинник. – Делать им там, на небесах, нечего. Столько трудностей теперь с этим племенным самоопределением и прочими дурацкими нововведениями. Хотя наши вроде уже приноровились, строительство продолжается, пускай и со скрипом. Правда, тут новая беда: бригады первого яруса как сообразили, что Союз Строителей Столпа Разноплеменного слабеет день ото дня, так сразу решили отделиться. Поставили на входе в ярус ворота с замком, нагнали стражников и требуют платить за пронос кирпича на другие ярусы, причём плату взимают, понятное дело, кирпичом. Централизованного управления-то больше нет, управы на них не найти, вот и приходится платить.
– Первый ярус? – переспросил учётчик. – Это у которых язык почти такой же, как у нас?
– Ага, только покорябанный какой-то. Ну, ничего, мы тоже не папирусом шиты. Скидываем им разный брак – то недожжённый, то пережжённый, а то вообще ила зачерпнём со дна реки, сверху глиной обмажем, прокалим и отдаём им в уплату.
– И что, берут?
– Конечно. Это же тебе не расцвет СССР. Приёмку по качеству сократили из-за нехватки средств, специалисты разъехались по другим ярусам, так что берут за милую душу.
Учётчик торжествующе улыбнулся. Однако уже в следующее мгновение его улыбка начала увядать.
– А куда они эти уплаченные кирпичи девают? – тихо спросил он.
Дюжинник пожал плечами.
– Да кто его знает. Может, себе пристройки делают, может, стену Башни наращивают, когда новые ярусы добавляются.
– Стену Башни наращивают? Недожогом и пережогом?
Дюжинник окинул взглядом громаду Башню и скептически изогнул бровь.
– Да что ей сделается… Столько лет в неё разный хлам закладываем, а Башенка только краше становится. Нерушимая наша…
