Ранним осенним утром у старой ночлежки остановился фургон, битком набитый полицейскими. Из него тут же высыпали вооружённые дубинками здоровяки и расположились ровным полукругом напротив дворика ночлежки.
Некоторое время фургон стоял, дожидаясь, пока в переулок не втиснется богато украшенная коляска. На козлах коляски сидел грустный сутулый парень, неуверенно дёргал за поводья и всё время что-то бормотал себе под нос. Некрашеная холщовая накидка на его плечах была похожа на белый флаг, вывешенный на сдавшейся крепости.
Заспанные обитатели ночлежки с любопытством выглядывали из окон. Молодёжь понемногу заполняла двор: те, кто поменьше, садились прямо на ступеньки, старшие разместились на поленнице у стены, чинно грызя яблоки.
Белый кучер натянул поводья, лошади заскользили копытами в дорожной грязи, и коляска встала. Из неё выглянул какой-то сухощавый господин в цилиндре и при трости. Проигнорировав руку верзилы-лакея, проворно соскользнувшего с запяток, господин сошёл с подножки, ловко перепрыгнул через лужу и неторопливо двинулся к угловому подъезду. За ним неслышной тенью заскользил лакей.
– Директор! Это же сам Директор! – зашелестело в окнах. Тут же задребезжали рамы, защёлкали шпингалеты, завопили детишки, которых перепуганные мамаши оттаскивали от подоконников.
Дойдя до лужи у подъезда, господин остановился и с деревянным выражением лица оглядел гнилой порог. Очевидно, придя к неутешительному для порога заключению, он указал тростью в тёмный проём подъезда, лакей обошёл лужу, пригнулся и проскользнул под низким козырьком.
Ночлежники замерли в напряжённом ожидании. Какая-то малышка с перепугу заплакала, но на неё шикнули всей комнатой, девочка громко икнула и замолчала.
Из подъезда, подслеповато щурясь, вышел уличный музыкант; лакей вежливо, но крепко придерживал его под локоть.
Дом облегчённо выдохнул.
Музыкант подошёл к луже, остановился у края, отодвинул носком дырявого ботинка яблочный огрызок и поднял глаза на приезжего. Господин ответил ему пустым невыразительным взглядом. Музыкант робко улыбнулся, достал из кармана скомканный платок и вытер набежавшую слезу.
Господин потупился и отвёл глаза в сторону.
– Вчера мне напомнили об одном давнем обещании, – нехотя проговорил он. – В определённых кругах моё слово ценится дорого, партнёры знают, что я никогда не нарушаю принятых на себя обязательств. Поэтому я не могу допустить, чтобы хотя бы одно моё обещание осталось невыполненным.
Он обернулся и махнул рукой.
В переулок начали въезжать тяжело гружёные телеги. Дюжие возницы расстелили на земле огромное полотнище и начали переносить на него тюки, обвязанные толстыми верёвками. Господин перехватил руками трость, повернул рукоятку и из другого конца с тихим щелчком выскочило узкое лезвие. Чуть отклонившись назад, господин несколько раз махнул тростью перед одним из тюков, и обрезки верёвки разлетелись в стороны. Лакей с силой дёрнул в стороны разрезанную ткань и с поклоном отступил в сторону.
Внутри тюка аккуратными стопками лежали меховые куртки.
– Посмотри. Тут ровно тысяча.
Музыкант, не отводя глаз от господина, еле заметно вздохнул – счастливо и умиротворенно.
– Да посмотри же! – крикнул господин, схватив в охапку несколько курток. – Это всё тебе!
Музыкант кивнул.
– Чаю хочешь? – спросил он надтреснутым голосом.
Женщина с волосами необычного голубого цвета выглянула из-за козырька коляски, крикнула "Эй!" и нетерпеливо постучала лёгким зонтиком по спине кучера.
Куртки тяжело упали в воду. Господин нервно дёрнулся, развернулся и, ничего не сказав, зашагал к коляске.
Уставясь на оборванца-соседа, уже примерявшего одну из мокрых курток, Карло с грустью и умилением мысленно оглянулся на себя самого, каким он был до приезда сюда. Это был он, над кем потешались прохожие. Это был он, кого даже уличные мальчишки обзывали нищебродом. Это был он, одинокий человек в выцветшем жилете и треснутых сабо, который уныло, как бездомный пес, слонялся по холодным улицам крохотного городка. И все же это был он, счастливый Карло, всю жизнь лелеявший мечту накопить на куртку с настоящей меховой подбивкой…
От сознания, что никогда в жизни он не наденет ни одну из этих курток, на него снизошло успокоение, и он ощутил, как высыхает на нем пот и высохла даже капля на кончике носа.
По утрам в Коллоди солнечно, однако ветер пробирает до костей. Карло торопливо схватился за нос и громко чихнул в воротник ветхой рубашки.
