Обещанный иноземный ведун, охотник за чудовищами, поначалу вызвал у сельчан сомнения: уж больно хитрой у него была рожа, небритая и вечно перекошенная от кривой улыбки, да ещё и волосы рыжие, словно ржа на древней железяке. Однако дотошность, с которой тот выспрашивал все подробности об одноглазой напасти, а пуще всего мешок с диковинными бутыльками, коробками и плетёнками убедили в конце концов даже самых недоверчивых, что намерения у чужака куда как серьёзные.
– Значит, никто о нём ничего определённого рассказать не может, – разочарованно подытожил ведун. Вопреки опасениям старшого объясняться на местном наречии у него получалось очень даже неплохо.
Старшой, кряжистый мужик лет сорока, с сожалением помотал головой.
– А откуда же тогда известно, что у этого вашего Лиха всего один глаз, если его никто не видал? – прищурился рыжий.
– Да как же не видал? – воскликнул старшой. – Бортник видал, несколько лун назад, аккурат когда последний снег сошёл.
– Но если видал, чего ж тогда не расскажет? – удивился ведун.
– Я б посмотрел, как бы ты соловьём разливался после встречи с этим Лихом, – тихо проворчал, отвернув голову в сторону, старшой.
Ловец заинтересованно вскинул бровь.
– Споткнулся он неудачно на ровном месте и язык себе до половины откусил, – нехотя пояснил старшой. – Видать, Лихо в тот день доброе было: вон, у него на болоте Третьяка в прошлом годе нашли с перекушенным горлом.
– Тоже, наверное, неудачно споткнулся? – участливо предположил чужак.
Старшой зло скрипнул зубами, но промолчал.
– Дядя, давай по-серьёзному, – примирительным тоном предложил рыжий. – Я сюда как раз и приехал, чтобы с этим вашим Лихом встретиться, и мне, коли случай выпадет, любая мелочь может жизнь сохранить. Выкладывай всё, что слышал, пускай и явное враньё: я сам буду важное отделять от пустого.
– Бабы судачили, что Лихо – дух бесплотный, – после долгого молчания сообщил старшой. – Воды не колыхнёт, травинку не пригнёт. Но здоровенное, чуть ли не с сарай. Глаз у него, дескать, один от рождения, а не то что в драке выбитый. Скотину не трогает, наоборот: в его топи ни одно заблукавшее животное не погибло, всегда все домой возвращались – ровно их гнал кто невидимой хворостиной.
– Во-от, – удовлетворённо протянул ведун. – А говоришь, нечего рассказать.
– Ага, а ещё ходят слухи, что оно народилось от водяного и утоплой дурочки Уськи, – не меняя тона, продолжал старшой. – Что бодалось оно с кузнецовым быком, и тот ему рог обломал. Что это из-за него Редя сел на ежа, когда отошёл в кусты по нужде. И ещё…
Мужик рассказывал и рассказывал, мстительно подкидывая одну нелепость за другой и всё время ожидая, что собеседник взмолится "Хватит молоть эту чушь!" Однако рыжий, против ожидания, слушал очень внимательно и даже задавал иногда странные, вроде бы ничего не значащие вопросы.
– Да, вроде всё сходится, – наконец заметил ведун, откидываясь назад и прислоняясь спиной к печи.
– Что сходится? – не понял старшой.
– Ну, что бесплотный, и что от водяного… ну да, от водяного, и что скотина… да и вообще… – Рыжий неопределённо повертел рукой.
– Ты хочешь сказать, что встречался с ним раньше?
– Нет. Но теперь я точно знаю, кто это. И знаю, что могу с ним справиться.
– И кто же это? – спросил старшой наудачу, не особо надеясь на ответ.
– Как – кто? Лихо одноглазое, – с непроницаемой улыбкой ответил рыжий. – Мы с тобой на него пойдём, ежели не забоишься.
– Не забоюсь, – буркнул старшой, отводя глаза. – Когда идём? Утром?
– Утром. Только не завтрашним, а через пару дней. Тебя ещё подготовить надо.
На подходе к болоту потянуло сыростью. Солнечные лучи едва пробивались сквозь утренний туман, и старшой невольно подумал, что в своём тулупе, надетом овчиной наружу, он выглядит не так уж и глупо. Чужак невозмутимо вышагивал рядом, высоко задирая ноги.
Позади них плёлся с мешком ведуна на плече Глот, грузный молодой парень, напросившийся в помощники по причине вечного неутолимого любопытства.
Ведун внезапно остановился возле маленькой, в рост человека, осинки.
– Вот эта вроде пойдёт, – задумчиво пробормотал он, огляделся по сторонам, вытащил тяжёлый засапожный нож и знаком подозвал Глота.
Парень бросил несмелый взгляд на старшого, медленно приблизился к рыжему и, опасливо косясь на чёрное лезвие, протянул мешок ведуну. Тот долго рылся внутри, высматривал что-то в тёмном брюхе мешка и наконец с победным возгласом извлёк из него запечатанную склянку, к которой были привязаны простые полотняные рукавицы и небольшой веер.
Пока рыжий возился с узелками на склянке, неугомонный Глот тихо подобрал мешок и заглянул внутрь, прищурив глаз. Изнутри на него уставилось жёлтое горящее око. От неожиданности Глот отшатнулся и открыл второй глаз. В мешке тут же проклюнулось другое око, за ним третье, а ещё через мгновение до ушей парня донеслось тихое сопение, неприятно похожее на звук, с каким крупный хищник нюхает воздух в поисках жертвы. Испуганно взмахнув руками, Глот выронил мешок; тот упал на травяную кочку, и его бока опали с еле слышным разочарованным вздохом.
Тем временем ведун справился с завязкой, бережно закрепил нож между веток осинки, с величайшей осторожностью откупорил флакон, облокотил его о большой острый камень, выпиравший из травы, зажал подмышкой веер, натянул рукавицы, поднял склянку обеими руками и брызнул из неё на верхушку деревца.
Из горлышка вылетели искристые брызги – то ли жидкость, то ли порошок. Зависшие в воздухе над кроной капельки продолжали дробиться на лету, и вскоре осину окутало сверкающее облако.
Ведун несколько раз махнул веером, направляя серебристую дымку на оголённый участок ствола, затем бросил веер на землю, быстро окунул обе руки в облачко, выхватил из него нож, присел на корточки и несколькими мощными ударами перерубил деревце у основания.
Налетевший откуда-то сверху порыв ветра в одно мгновение разогнал диковинную пелену, раскидал капельки по траве, и ошарашенные сельчане застыли на месте. Несмотря на то, что осина лежала на земле, беспомощно подрагивая листиками, из обрубка торчало её точное подобие – полупрозрачное, бестелесное.
Ведун опустился на колено над торчащим из зелёной поросли камнем и с неожиданной силой переломил нож у самой рукояти об острый каменный гребень. Лезвие отскочило в сторону и бесшумно кануло в траву. Старшой уже почти без удивления наблюдал, как ведун перехватывает поудобнее рукоять, из которой торчит бесплотное лезвие – бледное, словно скованное из лунного света, как от ударов сломанного ножа содрогается уже срубленное, но каким-то чудом стоящее дерево, как мелкие щепки пролетают сквозь зелёные стебельки, как рушится в траву едва заметная тень кроны, и кончики травинок пронизывают узкие осиновые листья, не сгибаясь и не отклоняясь в сторону ни на чуточку.
Глот с шумом втянул слюну, закрыл рот и потёр кулаками покрасневшие глаза. Умелые руки чужака и его призрачный нож быстро превращали дважды срубленный ствол осинки в подобие серебристого копья.
– По-хорошему надо бы его обжечь, – заметил рыжий, осматривая заострённый конец оружия, – но зелья на дрова слишком много уйдет.
– Ты собираешься убить Лихо этим? – хриплым от волнения голосом спросил старшой.
– Убить? – Ведун окинул взглядом копьё. – Не думаю, что получится. Он слишком большой, ты же сам говорил.
– А как же тогда?.. – выдавил из себя Глот.
Вместо ответа рыжий достал из мешка небольшую дощечку и кожаный стаканчик с крышкой, в котором что-то перекатывалось.
– Умеете в кости играть? – спросил он.
Старшой, поколебавшись, кивнул.
– Вот и хорошо, – отметил рыжий, с усмешкой глядя на озадаченную рожу Глота. – Расскажи по-быстрому этому увальню правила и начинайте. Если я не ошибся, Лихо обязательно нагрянет: в игру невезения добавить – это ему как семечки лузгать, превеликое удовольствие. Только колпаки наденьте, – жёстко добавил он. – И не снимайте ни в коем разе. Что бы ни произошло. Одна надежда, что он теперь видит не так хорошо, как раньше.
Хмурые сельчане, всё ещё опасаясь подвоха, нахлобучили овчинные колпаки, почти полностью закрывавшие лица. Чужак последовал их примеру; его колпак отличался парой нашитых сверху бараньих рожек.
Выбрав место посуше, ряженые расселись кружком на земле. Высокая трава полностью скрыла от глаз копьё, которое рыжий не выпускал из руки. Старшой наскоро объяснил Глоту, как должны выпадать кости, и затряс стаканчиком над дощечкой.
Глоту игра не понравилась: опытный старшой раз за разом его обыгрывал. Если бы чужак начал подшучивать над парнем, Глот плюнул бы на все эти приготовления и отказался притрагиваться к этому нелепому стакану. То ли дело – рюхи или хотя бы бабки. Однако рыжий не следил за игрой: его внимание было полностью сосредоточено на редких болотных зарослях. Глаза ведуна поблёскивали в прорезях колпака, голова медленно поворачивалась из стороны в сторону.
Тёплый от летнего солнца воздух растворил в себе остатки тумана. Трава застыла в сладком томлении, слушая, как состязаются в громкости хор лягушек и хор кузнечиков.
– Да что за невезуха такая! – в сердцах бросил старшой, тоскливо глядя на дощечку. – Пятый раз кидаю и пятый…
– На карачки! Быстро! – спохватился ведун, упёрся в землю ладонями и коленями и наклонил рогатую голову к траве.
Мгновением позже к нему, тяжело сопя, присоединился старшой; последним на землю, раскорячившись жабой, бухнулся перепуганный Глот.
В ладонь ведуна вонзилось что-то острое; он переложил руку на другое место – и ожёг голую кожу крапивой. Почти тут же Глот приглушённо охнул, шлёпнул себя по толстой шее, и на лист калужницы свалилась убитая оса. Старшой застыл в напряжении, вслушиваясь в стрекотание кузнечиков.
Текли тягучие, как мёд, мгновения. Солнечный зайчик прямо перед глазами старшого поблёк и исчез, по спине пробежал неприятный холодок, и она отчаянно зачесалась. Мужик поёжился, чуть наклонился вбок, но не успел он поднять руку, как рыжий прижал его ладонь к земле, прошипел прямо в лицо что-то непонятное, но явно ругательное, а затем вдруг заблеял – громко, гнусаво и очень усердно. Глот тотчас поддержал его на удивление тонким голоском. И тут старшой заметил на расстоянии нескольких шагов от себя серую полупрозрачную ногу, заканчивавшуюся копытом.
По виду Лихо напоминало беса, каким его описывал пришлый христов человек Онфим, только раза в три больше ростом самого Онфима. Единственный рог торчал над единственным оком, широченные плечи были сгорблены, мохнатые ноги чуть расставлены. Лоб мужика покрылся холодным потом, и он забекал ещё старательнее, чем ведун. Лихо озадаченно обвело прогалину глазами, затем склонилось над овцами, что-то прогудело и неуверенно подтолкнуло старшого призрачной рукой пониже спины. Словно порыв ветра ударил мужика в зад – не сильно, но неожиданно и очень обидно. Старшой взвизгнул совсем не по-овечьи, но тут же взял себя в руки и начал блеять как можно более тонким голосом. Лихо раздражённо рыкнуло и опять шлёпнуло мужика по мохнатому тылу, направляя в сторону тропки. Старшой с возмущением мекнул и покорно двинулся вперёд по примятой траве. Краем глаза он заметил, как рыжий, перебирая руками и ногами, ползёт за ветвистую ольшину в сторону восходящего солнца.
Убедившись, что одна овца направляется куда надо, Лихо развернулось к Глоту. Тот стоял, широко расставив конечности, и дрожащим от страха голосом блеял так громко и протяжно, что заглушал кузнечиков и лягушек. Лихо погладило парня по курчавой спине и неожиданно певучим голосом заговорило на незнакомом языке. Слова старшому были непонятны, но он вдруг ощутил, как напряжение отпускает его, нервная дрожь в членах понемногу унимается. Тело Глота обмякло, парня чуть повело в сторону, но он устоял на четвереньках и медленно направился вслед за старшим. Сзади послышался громкий шлепок – словно большая жаба шмякнулась о воду всем своим брюхом. Старшой быстро обернулся и тут же прикрылся рукой от слепящих солнечных лучей. Словно во сне он следил сквозь пальцы, как Лихо разворачивается навстречу солнцу и тут же зажмуривает глаз, как из-за ольшины показывается тёмная волосатая фигура со съехавшими набок рогами, как прозрачное, еле видимое копьё отрывается от руки в серебристой рукавице и глубоко входит в бесплотную глазницу, как рыжий рыбкой прыгает вбок и катится по траве, мимо чёрной дыры на месте острого камня…
Дикий рёв сотряс окрестности. Одним движением чудовище вырвало копьё из головы и отбросило его в сторону, затем, оскалив зубы и выставив перед собой когти, прыгнуло в сторону ольшины и обхватило её своими ручищами.
Деревце жалобно зашуршало. В одно мгновение листья покрылись нездоровым белёсым налётом, затем неведомо откуда появившиеся жучки заскрипели челюстями, жадно пожирая зелёную мякоть. Чёрная, похожая на смолу жидкость заструилась по коре. Ветки скрючивались на глазах; с обречённым шорохом они отрывались от ствола и повисали на серых лубяных струпьях. За какой-нибудь десяток ударов сердца с ольхой было покончено.
Не в силах и пальцем пошевелить, старшой глядел на серую слизь, сочившуюся с веток злосчастной ольшинки. Лёгкий удар по плечу вывел его из оцепенения. Ведун приложил палец к губам, решительно махнул рукой в сторону леска и осторожно начал ступать по кочкам, выверяя каждый шаг.
Ослепшее Лихо шарило вокруг себя и яростно принюхивалось. Внезапно оно махнуло перед собой ладонью, и делянка травы в несколько аршин мгновенно покрылась инеем, почернела и пожухла. До слуха старшого донёсся отчаянный писк какой-то незадачливой болотной зверушки. Лихо мгновенно развернулось и снова отвело руку чуть назад. Старшой хотел было крикнуть, но страх удавкой сдавил горло. Ведун уже начал приседать, явно собираясь перепрыгнуть невидимую волну, однако чудовище в последний момент передумало и шагнуло вперёд – туда, где всё ещё стоял на четвереньках и без умолку блеял скованный ужасом Глот. Схватив парня за курчавую спину, Лихо отшвырнуло его прямо на тропу и опять повело кистью. Мёртвая полоса пролегла всего в нескольких шагах от старшого. В замешательстве взмемекнув по-козлиному, мужик бросился к оглушённому падением Глоту и вместе с подскочившим ведуном потащил его прочь, подальше от слепой смерти, мечущейся за спиной.
– На, держи, – послышался знакомый голос с лёгким иноземным выговором. – На память.
Старшой разлепил веки. Ведун протягивал ему камешек с дыркой, через которую был продет кожаный шнурок. Мужик принял подарок, повертел его в пальцах, поглядел на свет. Камень показался необычно тёплым; в прозрачной, медового цвета толще виднелись золотистые искорки.
– Защищает от наведенной порчи, – пояснил рыжий. – Вдруг тебя на болото сдуру понесёт.
– Неужто от Лиха оборонит? – усомнился мужик.
Ведун усмехнулся.
– Если ты ему прямо под руку попадёшься – свернёт шею и камнем не подавится, не надейся. А так, на расстоянии – хороший оберег, сильный, чего ж нет.
– Дорогой, небось… – с сомнением проговорил старший, разглядывая висящий между искорок пузырёк воздуха.
– Ерунда, – пренебрежительно махнул рукой ведун. – У нас в… там, откуда я родом, всё есть, а уж такие камни из земель пруссов целыми телегами привозят.
– А откуда ты родом? – тут же поинтересовался разомлевший, но не утративший любопытства Глот. – И имя своё скажи, мы же теперь други не разлей вода!
Рыжий ухмыльнулся и протянул парню похожий оберег, чуть светлее и поменьше размером.
– Ну тогда хотя бы расскажи наконец, что такое это Лихо, – разочарованно проговорил Глот, когда стало ясно, что ведун о себе докладывать не собирается.
– Сын бога, – просто ответил чужак.
– Это какого? Перуна? Стрибога? Или того, о котором Онфим толковал?
– Нет, совсем другого, – мотнул головой ведун. – Он на моей родине старшой над всеми морями. Когда мой предок к этому его сынку-пастуху на остров приплыл едой разжиться, одноглазый и предка, и всех его спутников в пещере с овцами запер, а потом по одному жрать начал.
– Фу ты, страсти какие, – скривилась жена старшого, ставя на стол ещё одну миску с кусками жареного мяса. – Это вы с умыслом за столом такие разговоры ведёте?
– Цыц, хозяйка! – шикнул на неё старшой и подвинул миску к гостю.
– Ну давай же, рассказывай!
– Предок его тогда обожжённым колом глаза лишил, а потом под брюхом барана из пещеры выбрался. За ним и другие похватали овец, за шерсть поцеплялись – только так и спаслись.
– Во умный какой! – восхитился Глот. – Прямо как ты, старшой! Рыжий улыбнулся и неторопливо потянулся к ближайшему шмату мяса.
– Что умный, то умный, – согласился он, откусывая небольшой кусок. – Можете себе представить ярость одноглазого, с которым так несправедливо обошлась его еда. Он тогда выпросил у отца умение наводить порчу, как-то перебрался через пролив и начал опустошать соседний полуостров. И бесчинствовал, пока его не заманили в ущелье и не завалили каменной лавиной.
– Туда ему и дорога, – с облегчением заметил Глот.
– И вот тогда началось самое страшное, – словно его и не прерывали, продолжил рыжий. – Сила ненависти одноглазого к людям была такова, что, смешавшись с силой божественной крови, лишила его вечного покоя. А так как увечий у обитателей Нижнего мира не бывает, одноглазый восстал из мёртвых целым и невредимым, да ещё и сохранил подаренные отцом способности к тёмной ворожбе.
Примостившаяся на краю лавки хозяйка охнула и зажала рот руками.
– Вот зараза! – стукнул кулаком по столу раскрасневшийся старшой.
– Он в наших местах такого натворил… Несколько хат сгорело, в колодцах вода сперва протухла, а затем вообще ушла, на мельнице оба жернова потрескались – ой, да много чего.
– Это ты скажи спасибо, что с годами у него сила всё-таки уходит, – пренебрежительно скривился ведун. – Он раньше на подобные мелочи не разменивался. Я подозреваю, что без его участия Эллада в своё время не покорилась бы Македонии… ну то есть он судьбами целых стран ворочал, – поправился рыжий, глядя на вытянутые в недоумении лица сельчан. – Этот неубиваемый выродок по всей земле странствовал и гадил без устали, тем более что ему было всё равно, на ком из людей свою злобу вымещать. У вас во всём крае не найдётся столько живых душ, сколько у него за плечами погибших. Ведун налил себе ещё немного сбитня, опустошил чашку одним глотком, крякнул и заел кусочком пареной репы.
– Короче, удружил предок, ничего не скажешь. Я частенько думаю, что у иных отцов подобный должок перед детьми стократ перебивает ту малость, что дети должают родителям. Мы в этот мир приходим уже с обязанностью оставить его потомству хотя бы в таком же порядке и согласии. Ежели ты не задолжал по этому счёту – значит, не зря прожил век. Я вот сейчас рыскаю по разным землям, за предком подчищаю, и отец мой невесть сколько лет отдал этому занятию, и дед в стороне не стоял – и всё из-за одного слишком деятельного охламона. А ведь могли бы столько хорошего сделать… Теперь вот на Сицилию отправлюсь – там страшный мор уже который год не утихает. Говорят, его призраки божественных коров разносят, которых предок со своими матросами схарчил не задумавшись. А с душами троянцев, что из-за этого хитроумного погибли, я за свою жизнь, пожалуй, разобраться не успею, это уже для сына будет работа. А как тут сына заведёшь, с такой-то занятостью…
После обеда ведун собрал пожитки в мешок, уложил сверху собранные хозяйкой харчи (Глот готов был поклясться, что услышал внутри мешка тихое чавканье) и вышел на крыльцо. Во дворе уже собрались все оставшиеся жители села. Старшой благодарно поклонился гостю и протянул ему руку.
– Воевал? – неожиданно спросил рыжий, отвечая на крепкое рукопожатие.
– Было дело, – не стал скрывать старшой. – С ушкуйниками ходил. Десятником.
– Заметно, – одобрительно кивнул ведун. – Как воину могу подсказать, что теперь вашу деревню оборонять – одно удовольствие. Заманил врага на болото – и спи спокойно. Лихо оттуда теперь точно никуда не уйдёт.
– А и правда! – радостно вскричал захмелевший Глот и хлопнул шапкой оземь.
– Я уже думал об этом, – сдержанно кивнул старшой.
– Ну а коли думал, то мне здесь больше делать нечего. Тебя как зовут-то?
– Сусаней кличут, – с лёгким удивлением ответил мужик. – Онфим для чего-то уговаривает в Валентина переделаться, а по мне и так хорошо.
– Ну и правильно. Бывай, Сусаня, – хлопнул его по плечу рыжий. – Бывай, Глот. И не жри столько! Прощайте, люди.
Ведун опустил голову в поклоне, подмигнул смазливой девахе, выглядывавшей из-за плеча Глота, и быстро зашагал по дороге.
