Доброго времени суток, уважаемые коллеги. Продолжаю публиковать свой цикл Ruthenia Magna, и сегодня речь пойдет церковных реформах, делах обыденных, кратком правлении короля Святослава II, и относительно небольшой войне за право быть королем-консортом Русинии при правящей королеве.
Содержание:
Русинская Реформация
В 1529 году, пока шла война с турками, умер патриарх Варфоломей. Все 20-е годы прошли в глухом противостоянии его и короля Богдана I. Патриарх РуПЦ, забыв о своих прямых обязанностях, саботировал многие начинания короля на нужды войны, сорвал сбор средств на усиление укреплений Берладских Ворот и постройку новых кораблей, отозвал полковых священников и вообще всю поддержку церковью военного дела. Причиной тому послужила глубокая обида, нанесенная ему королем и правительством – в 1521 году, когда война только началась, патриарх Варфоломей попытался продавить через Собрание закон об увеличении церковной десятины, особые преференции церкви при покупке земли и экономической деятельности, и попытался при этом поставить во главе урядов своих людей [1]. Собрание, само собой, не поддержало законопроекты патриарха, а король, узнав об этом, вызвал Варфоломея «на ковер» и отчитал того, по слухам – в весьма грубой форме, заявив, что он – лишь подчиненное лицо, и не должен претендовать на какую-либо власть или перехватывать рычаги управления у монарха. С этого момента РуПЦ окончательно выступила против короля. На выборах нового патриарха Богдан попытался добиться избрания своего ставленника, верного ему, но ничего не получилось – новым главой церкви стал Кирилл, в миру – Вячеслав Огинский, представитель аристократической династии Черниговского уезда, стойкий сторонник «старой» знати и вольностей дворянства. Тем не менее, Кирилл, будучи достаточно разумным человеком, не пошел на прямую конфронтацию с королем, и в целом подчинился его воле, хоть и продолжал всячески усиливать позиции церкви в стране, уже и без того могущественной и богатой сверх меры.
А в 1536 году Кирилл умер, и настало время выбирать нового патриарха. На поместном соборе основными кандидатурами на роль главы РуПЦ были три человека – умеренный Дионисий, лояльный Короне Феодосий, и верный последователь дела покойного Варфоломея, Филарет. Последний являлся выходцем из довольно популярной княжеской династии Одоевских, которые на тот момент фактически возглавляли оппозицию королевской власти, и были стойкими сторонниками закрепощения крестьян, дворянских вольностей и ограничения власти короля. Король лично явился к иерархам церкви, и прямо указал, что избрание Филарета он не признает и не поддержит. Тем не менее, патриархом все же был избран он, и практически сразу же в государстве начался ярко выраженный кризис. Церкви и монастыри перестали принимать служащих короля, патриарх демонстративно покидал Софийский собор, когда туда прибывали король с королевой. Дворяне из сторонников Одоевских стали раскачивать ситуацию в стране, на дорогах появились разбойники во главе с дворянами. Однако тут же вскрылся тот факт, что многие иерархи отдавали свой голос за Филарета под принуждением – или, по крайней мере, они сказали так, когда отношения между церковью и государством стали стремительно портиться. При поддержке Короны был созван новый поместный собор в Межигорском монастыре, где собравшиеся низложили Филарета, и избрали патриархом Дионисия. Король принял его кандидатуру, а затем отправился вместе с новым патриархом, под защитой гридней, в Киев, где оба приняли участие в богослужении. Филарет при этом уже покинул столицу, и якобы смирился со своим низложением. Однако затем произошло то, о чем споры продолжаются по сей день – спустя неделю Дионисия нашли умершим в Патриаршем дворце, который он занял как полноправный глава РуПЦ. Филарет сразу же обвинил в произошедшем короля, а король – Филарета, Одоевских и «старую» знать.
Трудно сказать, кто из них на самом деле был прав. С одной стороны, Богдан, с его деспотичным и авторитарным характером, вполне мог «заказать» патриарха, дабы обвинить в этом своих политических врагов. В то же время нет информации о том, что король так легко разменивался лояльными ему людьми – а Дионисий, хоть и отстаивал прежде всего права церкви, но все же видел ее будущее в мирном сосуществовании с сильной королевской властью. С другой стороны, Филарет, Одоевские и вообще все движение за дворянские вольности тоже отнюдь не были ангелами, и не стеснялись идти на крайние меры. За их антигосударственным поведением стояло не что иное, как деньги, и деньги очень большие. Новая, современная экономика Русинии приносила ей огромные прибыли, в особенности крупным землевладельцам и предпринимателям – а церковь, из-за отсутствия коренных преобразований, продолжала оставаться старой, консервативной организацией, и была не только одним из крупнейших землевладельцев в стране, но и содержала собственные ремесленные цеха, что приносило ей дополнительные прибыли, не считая вливания государственных средств в строительство храмов. Еще более противопоставлял церковь государству тот факт, что основная масса высшего духовенства набиралась из представителей княжеских династий, что невольно прививало РуПЦ их светские амбиции.
Здесь интересы «боярских» сословий тесно переплелись, и ресурсное изобилие в стране привело к росту алчности и агрессивности тех, кто мог законными и незаконными средствами увеличивать свою прибыль. На их пути стояли лишь две вещи – Общинная дума и сильная королевская власть. Дабы убрать их с дороги, церковь и дворянство были готовы пойти на все. Конечно же, Дионисий мог умереть и естественной смертью – однако консилия русинских и иноземных врачей вынесла четкий вердикт: патриарх был отравлен. Правда это, или нет, но по стране мгновенно разнеслись слухи о том, что главу РуПЦ убили, и слух этот произвел эффект разрыва бомбы. Те, кто был убежден в виновности короля в смерти Дионисия, стали собираться в Чернигове, который контролировали Одоевские, а сторонники Короны в ответ направились в Киев. Параллельно в двух городах прошли новые поместные соборы, и каждый из них выбрал своего кандидата – Феодосия в Киеве, и Филарета в Чернигове. А вслед за этим в стране началась новая гражданская война.
Король Богдан был целиком уверен в том, что он победит – в конце концов, на его стороне была дружина, почти все уездные полки, часть дворян и большинство церковных иерархов, которые откровенно опасались мирских амбиций Филарета. И действительно – уже в 1536 году удалось выбить смутьянов из Чернигова, вернуть множество городов под свой контроль, разбить их армию у Десны. Московское государство выказывало симпатии мятежникам, однако не могло им помочь в открытую – умер великий князь Василий III, а его наследник и сын, Иван IV, был еще слишком мал, и вместо него правил регентский совет во главе с его матерью, Еленой Глинской, власть которой была далеко не полной. Уже в 1537 году война могла быть закончена….
Если бы Богдан Михайлович не был самим собой. Он желал воспользоваться конфликтом в своих интересах, ослабить позиции и церкви, и знати, и усилить централизацию. Кроме того, из-за границы до него доходило много информации о развернувшейся в Германии и Англии Реформации, в результате которой церковь преобразовывалась революционным путем, теряла мирские амбиции и начинала работать в интересах государства. Не знал еще русинский король и о том, что уже в ближайшем будущем Реформация благоприятно скажется на развитии городского сословия — с которым у него были хорошие отношения. Это, а также некоторые другие идеи Реформации, перенесенные на русинскую почву, пришлось по нраву Богдану, и потому, предчувствуя свой триумф над мятежниками, он 12 декабря 1537 года издал высочайший указ о реформах РуПЦ. Согласно ему, требовалось созвать особый поместный собор для решения ряда важных вопросов касательно обрядов, богослужения, «искоренения иностранного влияния в церкви», а также некоторых иных нюансов. И все бы ничего, но среди пунктов необходимых реформ был один – вопрос о церковной секуляризации, т.е. лишения церкви земель и иных источников доходов, и перевод их на содержание за государственный счет.
И вот здесь полыхнуло, и гражданская война приняла все черты войны религиозной. Не поняв планы государя, от него откололась значительная часть духовенства, а вместе с ним и знати. Симпатии многих крестьян и горожан также переменились, и теперь уже к Одоевским стали прибывать сторонники в больших количествах. Более того – Елена Глинская все же нашла возможность, и без объявления войны выделила войска для мятежников в Русинии, использовав против нее ее же оружие – наемников. Под Курском собралась 28-тысячная армия, возглавляемая князем Михаилом Одоевским, человеком прямолинейным, жестким и решительным. Смоленск, важный город на Днепро-Двинском торговом пути, оказался под осадой 12-тысячной крестьянско-наемнической армии под началом князя Ивана Масальского. По всей стране начали подниматься восстания в поддержку Филарета и старых порядков в РуПЦ. Часть уездных полков под началом короля разбежалась, в остальных поднялся ропот, и надежной оставалась лишь гвардия – достаточно многочисленная и верная, но не способная воевать везде и сразу. Территории, полностью контролируемые Короной, резко сократились, и оказались отделены друг от друга. Наместники Берладья, Крыма, Приазовья и Закарпатья заявили о своем нейтралитете в конфликте, ссылаясь на тот факт, что им прежде всего необходимо защищать границы от опасных соседей (подразумевались татары и турки), а не участвовать в братоубийственной войне. Ситуация для Короны резко ухудшилась, возможность добиться быстрой победы была потеряна, и впереди были тяжелые и кровавые годы внутригосударственного конфликта.
Однако Богдан стоял на своем, и уже в начале 1538 года Поместный собор стал принимать новые законы, значительно изменившие облик Русинской Православной церкви. Для того, чтобы как-то легитимировать весь процесс, король приказал включить в деятельность собора и младших иерархов церкви, попутно обеспечив их лояльность. В результате этого собор быстро установил новые порядки избрания патриарха, ограничение его прав в пользу монарха, подчинение РуПЦ Короне в виде нового «договора», при декларировании невмешательства в церковные дела светских властей. При даже большей централизации власти внутри церкви, чем раньше, в целом она оказалась практически целиком лишена реального влияния на происходящее в стране, а патриарх, кем бы он ни был, сильно зависел от короля. Были также установлены новые правила касательно заключения брака между людьми, находящимися в семейном, но не кровном родстве; четкие каноны богослужения согласно местным традициям, а не греческому обряду [2]; была восстановлена работа полковых священников и всех церковных структур, связанных с органами королевской власти в стране. Церковь делалась куда более открытой и свободной в своих порядках, а ее риторика в целом согласовывалась с государственным курсом. По вопросам секуляризации присутствующие иерархи долгое время сопротивлялись воле короля, однако тот применил метод кнута и пряника: во время очередного заседания иерархов в Патриаршем дворце его окружили вооруженные гридни, а сам Богдан, явившись на заседание, предложил более выгодные условия, чем раньше: постоянное место патриарха в правительстве, солидное содержание имеющимся церквям и монастырям, а также определенные привилегии клиру и строительство новых монастырей и церквей. Было ясно, что просто так он с заседания не уйдет, и поместный собор в начале 1539 года утвердил и секуляризацию церковного имущества. Решение было вынесено одновременно с солидными денежными вливаниями в расширение Михайловского Златоверхого монастыря и Печерского монастыря, который в ближайшее время должен был превратиться в лавру. В других крупнейших городах также были заложены новые храмы, самым крупным из которых стал Свято-Троицкий собор в Таврограде. Кроме того, начиналось строительство малых храмов в тех частях страны, где их ранее не хватало.
В 1540 году собор завершил свою работу, утвердив новое книгопечатание церковных книг на русинском литературном языке, упрощение поста (особенно в войсках во время военных действий, когда избирательность в еде была чревата голодом) создание при церквях и монастырях курсов по изучению Евангелие [3], некоторые правки в порядки церкви и правила богослужения согласно изначальным библейским или древнерусским текстам, и смещение некоторых акцентов касательно взгляда РуЦП на определенные сферы человеческой деятельности – в частности, стимулировалась любая личная успешность (в том числе экономическая), но лишь при полном соблюдении королевских и божеских законов, верность Короне и фигуре короля, и многое другое, что ранее существовало не в столь явном виде, или же целиком отсутствовало. После долгих размышлений как со стороны собора, так и со стороны короля, было решено при крупных церквях и монастырях создать церковно-приходские школы для местного населения, что было тесно связано со стимулированием интереса к Писанию и изучению религиозных текстов обывателями. Предпоследний указ касался расширения миссионерской деятельности внутри государства и за его границами, при появившемся запрете на насильственное обращение в христианство – что ранее практиковалось с военнопленными. Правда, параллельно с этим РуПЦ активизировала свою миссионерскую деятельность как внутри государства, так и вне его, да и ряд законов и установившихся порядков всячески стимулировали иноверцев к переходу в православие, что быстро стало давать свои плоды. Самым последним решением собора было утверждение единого креста как символа православной веры – восьмиконечного русского, в то время как классический латинский крест признавался католическим, а четырехконечный греческий – символом Вселенского Патриархата.
К этому времени религиозная война в Русинии уже заканчивалась. Год 1538 прошел в сражениях без внятного исхода – малыми силами королевские воеводы отражали удары мятежников, в то время как основная масса дружинников подавляла выступления крестьян на второстепенных направлениях. При этом король под конец войны особо акцентировал внимание на том, чтобы со всеми сословиями обходились исключительно мягко и доброжелательно, без большого насилия, не желая усиливать сопротивление развернувшейся в стране церковной реформе, и пытаясь ускорить свою победу. Правда, королевская милость лишь частично коснулась мятежных дворян, которых ожидали те или иные лишения, и совсем не касалась главных участников мятежа и его руководство, которые были объявлены виновными в текущем «братоубийстве». Кроме того, когда схлынула первая волна испуга за судьбу РуПЦ, оказалось, что, за исключением секуляризации, ничего плохого король в общем-то не требовал, да и сама секуляризация оказалась «не страшной» ни для рядовых представителей духовенства, ни тем более для мирян. Это вызвало спад популярности Филарета в народе, тем более что тот стал делать одну ошибку за другой, отстаивая интересы прежде всего богатого духовенства, магнатов и аристократии.
Чувствуя, что основная масса крестьян и холопов, бунтующих в поддержку старых порядков, колеблется, Богдан при поддержке лояльной ему части знати в 1539 году издал «Указ о Пятом сословии», который фактически упразднял институт крепостного права, и переводил всех холопов в сословие крестьян, вслед за чем отменил церковную десятину – Корона могла позволить себе содержание РуПЦ и без нее. Этот указ был сугубо ситуативным способом ослабить политических противников, и нанес сокрушительный удар по сторонникам дворянских вольностей и крепостного права – подавляющее большинство холопов находилось как раз в их владении, а церковная десятина была не самым легким для выплат налогом даже для свободных крестьян. К началу 1540 года земля уже горела под Одоевскими, и им пришлось бежать в Московское государство. Филарет, понимая, что ничего хорошего его не ждет, покончил с собой — хотя существовали слухи о том, что на самом деле он или инсценировал смерть, или был убит, а самоубийцей его объявили для дополнительной дискредитации идей восстания. Вместе с Одоевскими на восток бежали многие представители реакционной знати. Освободившиеся земли были включены в состав земельного фонда Короны, и стали или распродаваться частным лицам, или заселяться бывшими холопами, а ныне – свободными крестьянами под протекцией самого Богдана I.
В результате непростой 4-летней религиозной войны в Русинии прошла масштабная церковная реформа, прозванная также Русинской Реформацией, объединившая лучшие черты зарождающегося протестантизма и традиционного русского православия, придав церкви особый, уникальный вид, при этом не разорвав ее связи с верой времен Владимира Великого и Ярослава Мудрого, и сохранив связь с «обычным» православием греческого обряда. Одновременно с этим закладывалась мощная основа для роста образования, дальнейшего роста экономики, а главное – во многом импульсивное и мало обоснованное решение Богдана I, принятое исключительно из стремления выдернуть опору в виде крестьян и холопов из-под мятежников, привело к формированию в государстве общества, целиком свободного от крепостного права. Так продолжался традиционный русинский путь социально-экономического развития, начатый еще во времена Киевской Руси, и закладывался огромный потенциал в будущий рост государства, его населения и его могущества.
Еще одним важным религиозным вопросом, решенным Богданом I, стал вопрос канонизации его предшественников. Еще при отце Богдана, Михаиле Красивом, не единожды поднимался вопрос о канонизации хотя бы самых выдающихся правителей из династии Романовичей, дабы отметить особый вклад в развитие Руси этой династии, но процесс постоянно тормозился церковными чинами по тем или иным причинам, а после начала противостояния с верхушкой РуПЦ, ставшей чрезмерно меркантильной как для духовенства, вопрос и вовсе пришлось отложить. Уже после религиозной войны и Реформации, уже в 1541 году Богдан смог инициировать сразу несколько дел по канонизации своих предшественников. До конца его правления, а также в годы правления его сына окончательно были канонизированы следующие Романовичи:
- Роман Великий (1152-1206), благоверный, основатель и духовный покровитель династии Романовичей;
- Даниил Романович (1202-1264), благоверный, покровитель Русинии;
- Андрей II Михайлович (1320-1340), благоверный, мученик (убит татарами);
- Лев II Михайлович (1321-1378), также Лев Воитель, благоверный, покровитель русинского воинства;
- Святослав I Великий (1428-1492), благоверный, еще один покровитель Русинии;
- Валерия Корвин (1468-1527), благоверная, покровительница русинской семьи, материнства и детей;
Не забыл Богдан также и про великого князя Киева, Ярослава Мудрого, которого издревле почитали как святого, но который святым фактически не являлся до 1547 года, когда его имя наконец-то внесли в святцы. По слухам, после столь масштабной работы по канонизации, Богдан вдруг ужаснулся того, что своими поступками может свести высокий статус благоверного до нуля, и подумывал даже о том, чтобы отказаться от канонизации некоторых своих предков, но супруга, королева Ангелина, отговорила его от подобного поступка. В конце концов, эта активная деятельность не привела к «опопсению» статуса святого в РуПЦ, но в дальнейшем он присваивался достаточно редко. Что же касается самого Богдана I, то на будущее, если бы вдруг предприимчивым потомкам захотелось сделать его православным святым, он оставил завещание, в котором строго-настрого запретил им делать это, мотивируя запрет тем, что он, как государственный муж, сделал много такого, что делает его непригодным для канонизации. Потому попытки возвести этого короля до статуса благоверного после его смерти не принимались, хотя его супругу, Ангелину, все же канонизировали в 1618 году, и она стала еще одной покровительницей семьи и детей в Русинии.
Дела королевства
Одним из косвенных результатов русинско-турецкой войны для Русинии стало расширение штата Королевской Дружины. К началу конфликта в ней состояли 4 пеших и 2 конных полка, и во время военных действий они зарекомендовали себя так хорошо, что Богдан I решил увеличить количество своих отборных войск. В 1527 году последовало создание двух новых пеших полков – Буковинского и Берладского, а в 1530 последовало формирование первого русинского полка легкой кавалерии – Татарского, представлявшего собой элитных улан. Личный состав в него набирался из русинских татар и степных жителей, в том числе детей скотоводов, привычных к седлу. Но на этом король не остановился, и в 1536 году последовало формирование еще трех полков – пеших Полесского и Закарпатского, и уланского Черкесского, развернутого из личной охраны королевы Ангелины. Последний, как и прочие конные полки дружинников, носил ярко выраженный национальный характер – в него набирались преимущественно черкесы, получившие характерный внешний вид и использующие черкесских коней. Его покровительницей стала сама королева. В дальнейшем служба в этом элитном подразделении стала особо престижной для кавказцев, в нее стремились попасть и мусульмане, и христиане, а боевой дух традиционно держался на столь высоком уровне, что мог служить образцом для всей русинской конницы.
После всех этих преобразований численность дружинников выросла до 19,2 тысяч пеших и 6,4 тысяч конных. Значительное расширение штата дружины привело к падению ее средней боеспособности, но в то же время позволило создать мощное регулярное ядро армии Русинии, которое дополнялось многочисленными уездными полками пехоты и хоругвями поместной конницы. Вся Королевская Дружина в событиях, развернувшихся вскоре после окончания русинско-турецкой войны, сохраняла полную лояльность Короне, и обеспечила стране будущее и относительно легкий выход из многих кризисов. Кроме того, значительные изменения перетерпела и конница. С 1532 года внедрялось официальное деление кавалеристов в хоругвях на легких и средних улан, и тяжелых гусар. Русинская гусария при этом окончательно переняла черты гусарии польской, т.е., в отличие от венгров, русинские гусары стали тяжелой ударной конницей, предназначенной для таранных ударов. Король пришел к такому делению под впечатлением от польских гусарских хоругвей, которые отлично показали себя во время сражений с турками. При этом сами хоругви оставались смешанными, деление на улан и гусар происходило по сотням, а сама хоругвь таким образом получалось достаточно гибкой и универсальной в тактическом плане, способной выделить всадников и для эффективной разведки. Несмотря на внедрение в употребление слова «гусар», которое не прижилось, сотни тяжелой конницы продолжали по традиции называться панцирными, а сами тяжелые всадники чаще называли себя латниками.
Несмотря на формальный мирный договор между Русинией и Османской империей, а также достаточно успешную торговлю, Черное море с каждым годом становилось все более опасным для плавания христианских купцов. Сулейман Великолепный, стремясь ослабить своего северного соседа, решил блокировать каботажное судоходство, и сделал то же, что успешно делал в Западном Средиземноморье – стал нанимать и стимулировать развитие мусульманских пиратов. В Черном море отсутствовал свой Варварский Берег, и потому его пришлось создавать вручную, переселяя берберов и давая им в подчинение местных турок, нанимая греческих матросов. Очагом турецких пиратов стал Синоп, из которого можно было удобно выходить на разбой к русинским берегам. Торговые корабли мусульман они не трогали, но русинские нещадно грабили, а часто и вовсе совершали набеги на побережье, уводя людей и грабя поселения.
Однако Черное море по своей площади было меньше Западного Средиземноморья, а русинский флот никто не распускал в мирное время полностью – в результате чего на волнах и под палящим небом развернулись масштабные морские сражения, порой превращающиеся в настоящие битвы с участием десятков судов. Король Богдан требовал от султана прекратить эти рейды – но ничего не получалось: Сулейман попросту заявлял, что ничего не знает об этом, и не имеет понятия, кто из его поданных мог осмелиться напасть на «друзей Высокой Порты». Однако русинский король был не тем, кто просто так проглотит эту обиду – стали снаряжаться собственные корабли, чьи экипажи набирались из не-русинских поданных Романовичей (армян, греков, черкесов, болгар), и отправлялись грабить турецкие берега. Когда Сулейман потребовал прекратить эти набеги, Богдан I ответил ему точно так же, как недавно султан отвечал ему. В Константинополе это сочли верхом грубости, но войну объявлять не стали – Османская империя и без того постоянно вела изнурительные конфликты на востоке и западе, в то время как на текущий момент с Русинией было куда выгоднее торговать, чем воевать. Впрочем, это не отменяло попыток ослабить позиции северного соседа иными способами.
Одним из таких иных способов стали набеги татар на Приазовье. Восточная Черта оказалась хорошей защитой против вторжения орды или просто больших отрядов кочевников, но малые банды, передвигающиеся по ночам, успешно прорывали пограничную линию, и грабили русинские земли, чтобы затем вновь прорывать пограничные укрепления с тылу и вывозить награбленное на Кубань. Однако и здесь мусульмане встретили проблемы, причем возникшие даже без участия Короны. Заключались они в том, что юг Русинии, а именно его степная часть, являлся опасным местом, полным различных мелких банд разбойников, с достаточно слабым государственным контролем, ограниченным по сути лишь крупными городами. Образовалась своеобразная атмосфера фронтира — а в таких случаях местное население, дабы защитить себя, начинало вооружаться. Этот процесс начался еще в середине XV века, и к 1540-м годам привел к окончательному формированию русинского казачества – явления в чем-то схожего на казачество донское, но в то же время и заметно отличимого от него. Ядро его составили бывшие татарские нукеры, а ныне крещеные полукочевые скотоводы, русины, валахи, черкесы, наемники, охранявшие имущество богатеев на юге, поселенцы, предпочитающие сражаться, а не бежать от беды, различные искатели приключений и просто любители вольной жизни. Вся эта пестрая братия имела определенные общие черты, главными из которых были дух вольницы, великолепные навыки обращения с оружием, и ничуть не меньшие навыки обращения с лошадьми. Когда они собирались в количествах более десятка, то становились опасной силой; сотня казаков превращалась уже в серьезную проблему, которая усугублялась тем, что русинские «вольные люди» не страдали избытком морали и гуманностью, привыкнув за свои непростые жизни решать проблемы радикально [4]. В результате этого и татары, и турецкие пираты, сунувшись на территорию южных уездов Русинии, не раз получали мощный отпор, по своей силе порой совершенно не вяжущийся с тем фактом, что казаки по сути своей были иррегулярами. Осознав боевой потенциал казачества, наместники короля в уездах стали формировать из их числа наемные сотни, которые играли роль стражей правопорядка и блюстителей государственной границы за сооружениями Восточной Черты. Однако этим действия казаков не ограничивались – безо всякого зазрения совести и разрешения сверху они не единожды осуществляли набеги на соседние территории, а после начала необъявленной войны на море стали строить свои чайки и отправляться в набеги на Малую Азию. Несмотря на активную деятельность казачества, организация его находилась в зачаточном уровне – формируя сотни и выбирая себе в командиры сотника, казаки крайне редко собирались в отряды из нескольких сотен под началом выборного атамана. Отряд в пять сотен казаков уже считался очень большим, а общая численность казачества, которое не было занято скотоводством или выполнением иной работы на местах, к концу XVI века не превышала 10 тысяч [5].
За Богданом I к концу его правления числился также значительный вклад в развитие Киева. Город продолжал приобретать население, в основном за счет ремесленников, государственных служащих и монахов многочисленных монастырей и церквей. В 1434 году, едва закончилась война с турками, он занялся сносом старой городской стены, и переносом ее на окраины города. Однако вскоре стало ясно, что окружить стеной весь нынешний город нереально, и вскоре она будет мешать движению горожан и дальнейшему развитию Киева точно так же, как мешала старая. В результате этого было решено вовсе отказаться от нее, а вместо этого развивать точечную фортификацию в городе и на подступах к нему, сооружая новые замки и столпы, благо угроза столице в случае большой войны практически отсутствовала. Началась масштабная перестройка Михайловского замка, однако к началу 1540-м годам король решил, что тот более не удовлетворяет его требования, и в 1541 году было начато строительство крупного кирпичного Королевского дворца невдалеке от замка, прямо у Днепра. Недалеко от него уже располагался Софийский дворец, место для работы Государственного Собрания, но дабы разделить эти два здания, было решено разбить рядом с Королевским дворцом сады. Сам дворец имел достаточно простую форму, и его архитектурный стиль вдохновлялся идеями Ренессанса, хотя зодчие его были исключительно русинские. При этом на Днепре рядом с дворцом обустраивалась паромная переправа и пристань с лодками, а напротив дворца, на Трухановском острове, начиналось строительство замка, который должен был стать безопасным местом в Киеве для Романовичей в случае смуты. Михайловский же замок после всех преобразований был отдан в качестве казарм для Гридненской хоругви, численность которой была несколько увеличена, и на которую частично была возложена функция обеспечения правопорядка в городе. Благодаря расцвету экономики и большой прибыли от секуляризации и изъятия имущества сбежавшей в Москву знати все эти здания строились быстрыми темпами, и к началу 1570-х годов были завершены и Королевский дворец, и Трухановский замок. Кроме того, в Русинии началось бурное развитие культуры и искусства, а Киев, считающийся вполне европейской столицей, стал местом работы и активного творчества не только отечественных художников, писателей, музыкантов и поэтов, но и иностранцев, которые с радостью прибывали ко двору православного короля, где их всегда ждал теплый прием.
На фоне всех этих событий правления Богдана I продолжалось сближение Русинии с Западом и «европеизация» самой страны. Так, проведение Реформации в самой Русинии, помимо внутренних выгод, обеспечило еще и внешнеполитические – протестантские государства стали считать Русинию за «свою», несмотря на сохранение серьезных отличий РуПЦ от лютеранства и кальвинизма. Браки между русинскими православными и европейскими протестантами заключались без всяких проблем. На основе протестантского взаимодействия начали налаживаться контакты не только с близкими государствами, но и с далекими – так, в частности, через Ригу были установлены очень тесные контакты с Голландией, которая всегда остро нуждалась в продовольствии, и благодаря торговле с Польшей и Русинией целиком удовлетворяла свои потребности. Протестантская Швеция после коронации Густава I получила серьезную поддержку со стороны Романовичей в виде наемников, продовольствия и оружия. Появились связи с английскими купцами. Русинское влияние в Ливонии, после утверждения там протестантизма в начале XVI века, еще более усилилось, и Ливонская конфедерация была уже в полушаге от признания своей полной зависимости от Романовичей, а ее рыцари, стремительно становившиеся дворянами, уже не помышляли о набегах в южном направлении. На фоне всего этого было решено даже провести монетную реформу, привязав русинскую финансовую систему к европейским талерам, что облегчало торговлю между государствами.
Наконец, на фоне противостояния с турками началось сближение с Австрией, естественным антитурецким союзником, однако процесс этот был весьма сложным. Австрийцы почти постоянно воевали с турками, в то время как у Русинии были свои проблемы; австрийцы были ревностными католиками, и вслед за европейскими протестантами стали считать близкими к протестантизму и русинов, распространяя на них свою ненависть, хотя Габсбурги прекрасно понимали, что без Русинии им будет гораздо сложнее одолеть османов. Постоянно велась сложная переписка между Киевом и Веной, которая требовала много времени и сил. Во время написания одного такого письма, в 1548 году, и умер король Богдан I. За свои действия касательно государства и, в особенности, церкви, его прозвали Реформатором, хотя по числу менее популярных прозвищ он, вероятно, является лидером среди Романовичей и по сей день, и далеко не все из них были хвалебными – настолько противоречивой оказалась его фигура в истории государства. Тем не менее, он заложил большую основу на грядущие времена, и уже вскоре именно то, что создал или начал создавать он, определит будущее Русинии.
Король Святослав II Богданович
Единственный сын Богдана I и Ангелины Черкесской, Святослав, был человеком образованным и умным. На хорошем образовании настояла мать, сама получившая его лишь после замужества, и целиком оценившая сопутствующие преимущества. Святослав Богданович оказался прилежным и способным учеником, упорным, терпеливым, но в то же время эмоциональным. Эта эмоциональность сопровождала его всю жизнь – успехи вызывали у него подъем, а неудачи вгоняли в глубокую депрессию, которая, правда, никогда не была для него причиной прервать свои начинания. Принц Литовский не проявил особых военных или организаторских талантов, но зато за ним стали замечать иные – дипломатические и ораторские. Он умел привлечь внимание собеседника и склонить его на свою сторону, умел четко формулировать свои мысли на бумаге, манипулировал настроением и мнением окружающих так, как хотелось ему, что было высоко оценено даже его отцом, который относился к сыну с особой строгостью.
Причиной тому был тот факт, что с детства Святослав увлекся искусством во всех его проявлениях – от музыки и литературы до живописи и скульптуры. Именно под его влиянием Богдан I начал строительство Королевского дворца и стал оказывать покровительство творческим людям в еще больших масштабах, чем это было принято при дворе в Киеве. Сам Святослав отлично умел петь и играть на музыкальных инструментах, сочинял песни и музыку под них, развивал свои навыки художника, хоть и не смог добиться больших успехов на этом поприще. Когда в 1448 году 28-летнего молодого человека короновали в Софийском соборе, его приветствовала огромная толпа народу. Ему пророчили великое будущее, и еще до своей коронации он стал самым обожаемым человеком в стране, переплюнув своего отца.
Важнейшим достижением его правления оказалось признание Вселенским Патриархатом автокефалии РуПЦ в 1550 году. Работу над этим он начала еще в далеком 1541 году, когда было отправлено первое письмо в Константинополь с попыткой прощупать почву по поводу признания русинской церкви. В то время патриархом в столице бывшей Византии был Иеремия I, человек достаточно жесткий и решительный. Ранее с ним уже велись переговоры касательно русинской автокефалии, однако они закончились провалом, что и заставила Принца Литовского вмешаться в процесс лично. После этого процесс стал кое-как продвигаться, хотя до признания все равно было далеко. Но в 1546 году он умер, и новым Вселенским Патриархом стал Дионисий II, куда более уступчивый и простой человек. К тому же его патриархат в это время остро нуждался в деньгах – средства на поддержание церквей ему приходилось собирать даже среди греческих общин в Италии, а при нем постоянно находились греческие купцы, которые имели на патриарха значительное влияние, поддерживая работу патриархата [6]. Плюс, в 1548 году Святослав II короновался – и процесс вместо былого медленного продвижения вперед начал набирать обороты с огромной скоростью. Уже в 1549 году в Киев прибыл посланник от Дионисия, а в 1550 в Константинополе был созван Поместный собор, на котором автокефалия Русинской православной церкви была окончательно признана. За это решение Святославу пришлось заплатить достаточно крупную сумму, но это его совершенно не волновало – самое главное, что РуПЦ была окончательно признана, и получила официальный статус, хотя уже давно жила своей жизнью и абсолютно не зависела от Вселенского Патриархата. За это достижение королю даже предрекали скорую канонизацию после его смерти, но ввиду особых обстоятельств этому так и не суждено было случиться.
Супругой Святослава II была Варвара (Барбара) Радзивилл, представительница самой влиятельной литовской аристократической династии [7]. Будущие монархи познакомились в детстве, когда отец Варвары, Юрий Геркулес Радзивилл, наместник короля в Литве, прибыл в столицу со своими детьми. Буквально сразу же мальчик и девочка сдружились, и стало ясно, что их брак будет логическим продолжением этой дружбы. Родители обоих не были против этого, и потому в 1536 году молодожены сыграли свадьбу, когда обоим исполнилось по 16 лет. Событие это пышно отмечалось даже с учетом напряженной обстановки внутри страны, и в том числе поспособствовало лояльности Литвы в развернувшейся вскоре гражданской войне. Брак их оказался идеальным – супруги заканчивали друг за другом фразы, постоянно были вместе, все дела решали тоже вместе. Поручения, выдаваемые им Богданом I, выполнялись образцово, при активнейшем участии и Святослава, и Варвары. Принцесса Литовская при этом последовала примеру свекрови, и стала активно проявлять себя на поприще благотворительности, чем быстро завоевала популярность при дворе и в народе. Будущие король и королева были добрыми, отзывчивыми, умными, даже осторожный Богдан пророчил им двоим великое будущее, «если не разругаются».
Однако вскоре после коронации Святослава Варвара, пережив третьи неудачные роды, тяжело заболела, и долго не вставала с постели. Врачи обнаружили у нее в районе пупка плотный нарыв или опухоль (по всей видимости, раковую). Рискуя собственной головой, русинские врачи решили удалить ее, и операция прошла успешна, хоть и тяжело. Королева Варвара пошла на поправку, но улучшение оказалось временным, и в конце 1553 года она умерла. Король Святослав II обезумел от горя, не мог найти себе места. Ходили слухи о том, что он, человек до того не пьющий, пристрастился к алкоголю, и стал запираться в своих покоях на долгое время. Страна стала постепенно ощущать грядущий кризис, и 21 января 1554 года настала закономерная развязка – не выдержав горечи утраты, Святослав II умер. По слухам, которые косвенно подтверждались скромностью похорон, он покончил жизнь самоубийством, хотя имелись и другии версии — отравление алкоголем, или вовсе месть недобитого «старого» дворянства за деяния Богдана Реформатора. Страна осталась без короля, а заодно и без легитимного наследника. Надвигалась очередная гражданская война.
Династический кризис и война за руку королевы Ангелины (1554-1556)
Предположим, что это князь Михаил Волынский
Королева Варвара Радзивилл была беременна четыре раза. Вторая беременность завершилась преждевременным выкидышем, а третья и четвертая – родами мертворожденных детей. В результате этого единственным ребенком в семье Святослава II оказалась его перворожденная дочь, Ангелина, рожденная в 1538 году и названная в честь Ангелины Черкесской, королевы и бабушки новорожденной девочки. А в 1554 году, когда король покончил с собой, она оказалась его единственной наследницей.
Однако здесь начинались большие проблемы. Дело в том, что в законах Русинии не рассматривались случаи, когда наследник умершего короля был женского пола, т.е., с точки зрения буквы закона, пол наследника не имел значения. Впрочем, негласно существовало правило, что власть передавалась старшему сыну, а дочери исключались из линии наследования, или располагались в очереди после ближайших потомков мужского пола. Таким образом, существовала неопределенность, и фактически каждый мог трактовать закон так, как хотел.
Сразу же после вестей о смерти Святослава в Киев прибыл Алексей Романович-Винницкий, сын Андрея Винницкого, внук Святослава Великого, который заявил свои претензии на корону Русинии как ближайший родственник мужского пола. Но Алексей был фигурой спорной, много времени проводил в Польше, проникся духом местных шляхетских вольностей, и был новым неофициальным лидером движения русинской знати за расширение ее привилегий. Однако еще до его прибытия в столице развили бурную деятельность люди, оказывающие поддержку 15-летней Ангелине – ее бабушка, вдовствующая королева Ангелина Черкесская, дядя по линии матери, Николай Рыжий Радзивилл, урядник Владимир Вишневецкий, а также случайно оказавшийся в городе Константин Палеолог, наместник Крымского уезда, который искал себе в Киеве невесту. Наконец, сама Ангелина хоть и была молодой и неопытной, но уже с юных лет проявляла политический прагматизм, хороший ум, и главное – получила отличное образование и воспитание, благодаря чему сразу же начала играть роль королевы, которую заслуживает народ.
Все эти люди собирались удержать власть в своих руках и не допустить на трон сторонника дворянской республики, и потому, едва узнав о смерти короля, сразу же начали действовать. Было созвано Государственное Собрание, причем бояр и думцев-общинников «обрабатывали» заранее. Обе думы в результате на короткое время обрели законодательные функции, и должны были решить судьбу Короны Русинии большинством голосов. Всеми собравшимися умело манипулировали сторонники Ангелины, в результате чего Собрание признало ее непосредственной наследницей Святослава II, однако с оговоркой – коронация будет проведена только тогда, когда она найдет себе супруга, который станет новым королем и правителем государства. При этом тут же был ограничен выбор женихов – будущим мужем королевы мог стать только представитель династии Романовичей, принадлежащий к какой-то из побочных ветвей, «для сохранения единственно легитимной в глазах народа правящей династии» [8].
Это мгновенно лишило Алексея Винницкого возможности оказаться в правящей верхушке, ибо и он, и его сыновья уже были женаты, хоть они и принадлежали к побочной ветви Романовичей. Помимо Винницкой, существовали еще пять ветвей правящей династии – Полоцкая, Берладская, Черниговская, Смоленская и Волынская. Первые две были самыми старшими, и уже успели сильно измельчать, что, с одной стороны, делало их непривлекательным союзником для брака с королевой, а с другой – поставило бы их в зависимость от Короны. Однако у Берладской ветви не оказалось подходящих мужчин, а у Полоцкой для брака были два мужчины – 60-летний Владислав и 15-летний Владимир, про которого ходили очень неприятные слухи касательно его физической и умственной неполноценности. Смоленская и Черниговская ветвь представили двух кандидатов в короли – 28-летнего Николая и 25-летнего Ярослава. Оба были достаточно крепкими и умными, но Николай имел плохую репутацию пьяницы, бабника и драчуна, в то время как Ярослав был уравновешенным и образованным, но в то же время принадлежал к партии Алексея Винницкого, а также имел значительные связи в Московском государстве, выступая защитником его интересов в Русинии. Одной из самых старых и уважаемых ветвей Романовичей была Волынская, основателями которой являлись Андрей Волынский (1352-1411), сын Льва II, создателя Русинии, и некая Ядвига Пяст. Однако к середине XVI века эта ветвь успела измельчать и практически исчезнуть – ее последним представителем мужского пола являлся 22-летний Михаил Романович-Волынский, о котором практически ничего не было известно.
Приемлемых вариантов под рукой не оказалось, и потому было объявлено о совершенно уникальном мероприятии – в Киев призывались все кандидаты в короли Русинии, которые должны были показать себя перед Регентским советом, возглавляемого вдовствующей королевой, и завоевать расположение королевы Ангелины и ее советников. Столь необычное событие прозвали «Смотринами Ангелины», и в дальнейшем стало основой для многих театральных представлений, книг, и даже фильмов – и неспроста: пока женихи вовсю пытались проявить себя, завоевав сердце юной королевы, за их спинами развернулись интриги с попытками убрать нежелательных кандидатов, конкурентов и их сторонников. Все это действо началось ранним мартом 1554 года, и грозило затянуться, так как ни один из женихов не смог завоевать сердце Ангелины, которая заупрямилась и заявила, что не выйдет замуж за кого попало, так как это может навредить не только ее личной жизни, но и Короне, на что окружению оставалось только развести руками – женихи действительно были не ахти, и плохо подходили на роль короля, из-за чего даже вдовствующая королева стала подумывать о том, чтобы начать искал мужа своей внучке среди зарубежных принцев.
В первых числах апреля в Киев с небольшой свитой явился Михаил Волынский. Незадолго до этого Регентский совет наконец-то смог разузнать побольше об этом человеке, и полученная информация впечатляла. Михаил был младшим сыном в семье Богдана Романовича-Волынского, ныне уже покойного, и наследство ему не светило. Мальчик рос практически беспризорником, рано начал драться со сверстниками, считался недалеким, но в 8 лет отец отправил того на учебу, и княжич неожиданно хорошо проявил себя на этом поприще, за 4 года закончив весь необходимый курс обучения. В 12 лет он вернулся домой, но вскоре сбежал оттуда, и прибился к отряду наемников, который отправлялся в Европу, где Габсбурги вели тяжелую войну с турками. Там он стал быстро учить иностранные языки, а заодно показал себя как отчаянный рубака, и быстро обрел в отряде вес и популярность. В 16 лет он уже был наемником на службе у императора, в 18 командовал собственным отрядом, состоящим из русинов, венгров и хорватов, а в 20, во время очередной Итальянской войны, отличился на полях сражений и был удостоен особого внимания и почестей со стороны Карла V, самого титулованного и могущественного человека своего времени.
Еще осенью 1553 года он получил новости из Русинии о том, что его старший брат умер после долгой болезни, и он отныне является полноправным князем и последним представителем Романовичей-Волынских. Тогда-то он отправился домой вместе с некоторыми из своих самых верных людей, и тогда, уже явившись заявлять права на наследство в родные земли, узнал о том, что он рассматривается как жених королевы Ангелины Святославовны. Михаил всю свою жизнь поднимался с положения малоизвестного и лишенного больших перспектив представителя русинской знати на ступени выше, и эта новость стала для него лишь новым вызовом. В столице его встретили представители Алексея Винницкого, который тут же стал уговаривать своего дальнего родственника поддержать его и шляхетские вольности, однако Михаил попросту отмахнулся его, и прямо с дороги, одетый в помесь европейских доспехов и венгерского костюма, явился пред очи юной Ангелины, готовый одинаково воспринять любую реакцию на его смелость, граничащую с неучтивостью.
Ожидая грома и молний, Михаил встретил неожиданный интерес к себе со стороны королевы. Предыдущие женихи при личной встрече держались в ее обществе максимум час, после чего аудиенция заканчивалась, но королева и князь проговорили до глубокой ночи, к великому удивлению всего окружения, и знаменитого наемника и воина пришлось едва ли не силой выталкивать в коридор. При этом на него с ходу налетели Ангелина Черкесская вместе со своими сторонниками, которые предъявили ему претензии и требования, но вместо ответа князь попросту обнажил саблю и предложил свою службу если не в качестве супруга королевы, то хотя бы ее верного защитника. От такого исхода все опешили, и в последующие несколько дней последовало разбирательство и ненавязчивый шпионаж за Михаилом и Ангелиной, которые продолжали проводить много времени вместе, пока Николай Смоленский громил кабаки, а Алексей Винницкий и Ярослав Черниговский плели интриги. В конце концов, наблюдая за внучкой, вдовствующая королева даже пустила слезу, увидев между ней и Михаилом ту же великую любовь, что связывала ее сына, Святослава Богдановича, и Варвару Радзивилл, в результате чего на свет появилась сама Ангелина Святославовна. Последовали долгие допросы Михаила по части его способностей к управлению государством, связям и взглядам. Что так, что эдак получалось, что он был практически идеальным кандидатом в короли, и в начале июля Регентский совет, к счастью влюбленных, дал согласие на брак. Отныне Михаил Романович-Волынский переставал быть князем, и до официальной коронации становился Принцем Литовским. Также отбрасывалась прибавка к его фамилии – Волынская ветвь официально прекращала свое существование, а Михаил становился полноценным, настоящим Романовичем, без всяких прибавок, как и его супруга, сменив свой старый фамильный герб на традиционный герб правящей династии Русинии.
Подобный исход совершенно не понравился Алексею Винницкому и Ярославу Черниговскому. Они смогли переманить на свою сторону и Николая Смоленского, и еще до оглашения решения Регентского совета покинули Киев, отправившись собирать свои войска и войска своих сторонников. Князь Черниговский даже смог нанять наемников в соседнем Русском царстве. С целиком обоснованным поводом для мятежа получалась неувязочка, так как его просто не было, и потому было решено напрямую поддержать права князя Винницкого на корону Русинии, заявив, что женщина не может наследовать ее. Однако смутьяны слишком недооценили случившееся и выбор королевы – Принц Литовский, еще толком не освоившись в Киеве, собрал полки дружины и совершил стремительный марш к родовым владениям князя Алексея, взял их под свой контроль, а собиравшуюся у него армию разбил и рассеял по округе. Сам князь едва не попал в плен, и был вынужден без войск бежать в Новгород-Северский, где собирались главные силы мятежников. Столь же решительно Михаил отправился на восток и занял владения многих бунтующих дворян и магнатов. Часть из них сразу покинула стан сторонников Алексея Винницкого, а после сражения, где армия претендента на корону была разбита в пух и прах, фактическая угроза Короне исчезла.
Однако небольшие отряды, возглавляемые отдельными князьями, продолжали партизанскую войну, а иногда собирались в достаточно крупные хоругви и полки, и тогда приходилось созывать армию для уничтожения этих отрядов. Более того, в столице возникла оппозиция, из-за которой фактическая коронация Михаила и Ангелины откладывались до окончательного решения вопроса с мятежниками. Принц Литовский, быстро уставший от затягивающейся войны, решился на радикальные меры, и, целиком освоившись в Регентском совете, добился принятия нескольких важных указов. Во-первых, все участники восстания лишались всех титулов и имущества на территории страны, и объявлялись вне закона. Во-вторых, против крестьян и горожан, поддерживающих мятежников, были применены достаточно жесткие карательные меры. При этом отдельно объявлялось, что сдавшиеся в месячный срок мятежники будут прощены, и им вернут все титулы и владения. Практически сразу после этого объявился Николай Смоленский, который повинился и попросил разрешения уйти в монастырь дабы искупить свое предательство, на что получил утвердительный ответ. Значительная часть мятежной знати также вернулась в состав Короны, и признала легитимность Ангелины и Михаила. В конце концов, оставшись с несколькими сотнями сторонников, Алексей Винницкий и Ярослав Черниговский вместе со своими родственниками покинули территорию Русинии, отправились на восток и там поклялись в верности царю Ивану Васильевичу. Так прервалась история еще двух ветвей Романовичей в Русинии, а Принц и Принцесса Литовские добились мира в стране. При этом авторитет бывшего князя Волынского настолько возрос, что было решено не ограничивать его титулом консорта. Весной 1558 года супруги были коронованы как Михаил IV и Ангелина I – два абсолютно равноправных монарха, король и королева, новые правители государства, с которыми будут связаны многие перемены и потрясения в Русинии 2-й половины XVI века.
Примечания
- Несмотря на кажущуюся дикость подобного поведения православных иерархов, подобное вполне может случиться в условиях, когда на до того не самых богатых клириков обрушиваются огромные средства, и у них появляется влияния. Церковь – она ведь творение рук людских, ее служители – такие же люди, как и остальные, и когда денег и власти много, у высших иерархов практически неизбежно должны возникнуть амбиции и претензии, тем более если туда (в церковную верхушку) попадают представители аристократии, которые тоже имеют свои виды на будущее государства.
- Т.е., грубо говоря, РуПЦ в альтернативе в определенной мере является старообрядческой (староверной) церковью — но это очень грубо. На самом деле, я не вдавался в подробности касательно изменения обрядов, но само собой ставка будет сделана на традиционные русские, а не заимствованные греческие, т.е. церковные реформы по факту будут полной противоположностью тем, что проводились в реальности в России патриархом Никоном.
- Не самое очевидное, но крайне полезное заимствование у лютеран, стимулирующее развитие образования в стране.
- Атмофсера эдакого «Дикого Юга» получилась случайной, но в сложившихся условиях она вполне закономерна, как и весьма специфический вид возникшего казачества. Забавно, что такое казачество получается гораздо более близким к западноевропейским стереотипам об этом явлении, чем реальные казаки.
- Еще одна особенность русинского казачества – его никогда не будет много, чтобы претендовать на какое-то значительное влияние или доставлять серьезные проблемы «хозяевам». По моим прикидкам, в XVII-XVIII веках можно говорить о 12-15, максимум 20 тысячах казацкого «актива», что в несколько раз меньше тех казачьих войск, которые собирались на территории русинских воеводств Речи Посполитой в реальности.
- Вполне реальный факт – финансовое положение Вселенского Патриархата, судя по имеющейся у меня информации, было крайне плачевным, и Дионисий II высоко ценил любую финансовую помощь. Так почему бы не купить у него признание РуПЦ?
- Вся история любви Барбары Радзивилл и Святослава Романовича по сути списана с реала, только вместо русинского короля там был король польский и литовский, Сигизмунд Август Ягеллон.
- Я просто не хочу менять правящую династию с Романовичей на каких-то там Владимирских, Радзивиллов или Вишневецких, и даже Романовичи-Волынские или Романовичи-Винницкие мне не интересны. Королями должны быть просто Романовичи, и точка!
