«Глаголь» над Балтикой (Глава 6) Цусима

Предыдущая глава тут, самое начало — тут.

Руки и спина казались совершенно ватными, и наоборот — в ноги и затылок словно кто-то щедро плеснул свинца. Усталость, неразлучная спутница, искательно глянула в глаза, обняла за ноющие плечи и тихо шепнула: «Зачем ты здесь? Вспомни, какая мягкая кушетка в твоей каюте, приляг, расслабься, ни о чем не думай…»

Все это вздор. Даже утром, даже если хорошо спал, что случалось с ним не слишком часто, все равно приходилось вставать совершенно утомленным и разбитым. Усталость давно стала неизбывной, и преодолевать ее удавалось только за счет кипучей, бившей через край энергии, коей некогда отличался адмирал.  Только вот ее источник давно иссяк. Энергичный и сильный лидер исчез, словно растворившись в водах Атлантики и Индийского океана – изо дня в день, по капле. Но эскадра нуждалась в стальной воле, ведущей ее на восток, и если таковой в наличии не имелось, ее следовало хотя бы изобразить.  Только где было взять на это силы?

Адмирал находил их в ярости. Часто испытывая приступы бешеной злобы, он не изливал свой гнев на подчиненных ему офицеров, но и не противился ему, используя злую энергию на преодоление охватившей его апатии. Гнев  толкал его вперед, заставляя, как и встарь, обращать внимание на каждую мелочь, давая силу мучить экипажи вверенных ему кораблей и судов нескончаемыми учениями и работами. Чтобы темное пламя ярости, полыхавшее в нем, не слабело, он скормил ему по кусочкам собственную душу, специально растравляя в себе обиды и боль. Он знал, куда ведет этот путь и понимал, что в самом лучшем случае, даже если ему суждено уцелеть, он останется лишь выгоревшей дотла оболочкой некогда сильного и любившего жизнь человека. Но что ему с того? В глазах своего окружения он оставался энергичным, уверенным в себе воином и командиром, за которым стоит идти в огонь и воду. Только это и имело значение.

Адмирал не срывался на собственных подчиненных. Но эмоции, в коих черпал он силы, никак нельзя было скрыть от людей, с которыми он находился бок о бок месяцами. Он видел, как избегают его офицеры, читал в их глазах не только верность и повиновение, но и страх.  Только что было делать? Уж лучше пусть боятся, чем видят на мостике безвольную амебу в адмиральских эполетах. На нем был долг, который он не мог исполнить, но адмирал бессилен изменить что-либо, а в том, что так вышло, была и его вина.

Злость привычно толкнулась в виски. Будь прокляты эти умники из под адмиралтейского шпица, снарядившие и отправившие в бой эскадру, не имевшую надежды одержать верх над неприятелем! Будь прокляты те, кто настоял на скорейшем выходе кораблей, не дав им, как следует, совместной подготовки и артиллерийских учений! «На помощь первой тихоокеанской идете, выручать наших в Артуре», говорили они и в этом как-будто был какой-то смысл – объединившись, эскадры смогли бы пересчитать шпангоуты броненосцам микадо. Да что там, он и сам так думал. Но куда было гнать, после того как корабли первой тихоокеанской задохлись в ловушке Порт-Артура?! Вместо того, чтобы отозвать обратно вторую тихоокеанскую эскадру, которую вел адмирал, ее «усилили» третьей «эскадрой», под командованием Небогатова – старинный броненосец «Николай I», ровесник эпохи броненосных таранов, и три броненосца береговой обороны учебно-артиллерийского отряда – каждый размером меньше крейсера и с вполовину расстрелянными орудиями.

Но и тут оставалась еще надежда на то, что корабли второй эскадры бросят якорь где-нибудь в Камрани, дождутся и встретят бронепаноптикум Небогатова, и…  останутся на месте. Готовая к походу и бою эскадра, об истинной боевой ценности которой японцы не догадываются, могла бы стать грозным аргументом дипломатических баталий, а под угрозой генерального сражения, которое могло склонить чашу весов на сторону Российской империи, не грех было заключить с микадо приемлемый мир.

Пустое.

Когда его корабли бросили якорь у Мадагаскара и стало известно о гибели Порт-Артурской эскадры, многократно обращался адмирал в Петербург, объясняя, что четыре негодных к эскадренному бою корабля не увеличат его мощи.  Что с медлительными «самотопами» Небогатова пройти во Владивосток будет много сложнее, чем без оных.  В ответ он получил недвусмысленное указание — задачей вверенных ему сил является отнюдь не прорыв во Владивосток, но овладение Японским морем!  Адмирал писал: «С имеющимися в моем распоряжении силами не имею надежды восстановить преобладающее положение на море. Моя единственно возможная задача — пройти во Владивосток с наилучшими судами и, базируясь на него, действовать на сообщения неприятеля», а от него требовали победы в генеральном сражении!

Получив эту телеграмму, адмирал едва смог сохранить бесстрастное выражение лица.

— Ступайте, голубчик, я сам напишу ответ, —  сказал он лейтенанту, ведавшему секретной перепиской, но видать в  голосе прозвучало что-то такое, что заставило молодого офицера ретироваться едва ли не бегом…

…И тут же в стену адмиральского салона ахнул, расколовшись на части, тяжелый морской бинокль.

Горячая, всепобеждающая ярость захлестнула адмирала с головой. Большинство лучших его броненосцев были едва закончены постройкой, не сплаваны, артиллерийского учения до выхода из Либавы почти не проводилось. А ведь он сам, сам настаивал на том, чтобы вывести эскадру пораньше! Ему казалось, еще был шанс прийти на выручку своим в Артуре.

А если и нет, встав на Мадагаскаре, можно было дождаться аргентинских крейсеров, покупка которых должна была вот-вот состояться, да парохода «Иртыш», который должен был доставить второй комплект снарядов на эскадру. Тогда можно было и сплаваться, обучиться совместному маневрированию, подтянуть как следует комендоров. Но кто же знал, что вместо снарядов «Иртыш» доставит лишь уголь, а вместо новейших кораблей, построенных для Аргентины и Чили в Европе, адмирал получит «самотопы» Небогатова?!

Должен был знать. Ведь не первый год служил Отечеству, ведь знал, как делаются дела под адмиралтейским шпицем, мог догадаться, что ничего хорошего не будет – но не внял голосу предчувствий. А когда понял, то…растерялся.

Честь моряка и адмирала требовала вести флот вперед, хотя бы и в последний бой, ведь мертвые сраму не имут. Но что толку с его чести, если результатом такой битвы станет разгром и проигрыш войны? Совесть кричала о том, что нужно сознаться, объявить на весь мир о недееспособности эскадры. Тогда, конечно, его карьера была бы окончена, а история заклеймит его трусом и предателем. Однако люди, вверенные его командованию, останутся живы, корабли – целы. Но что если он сгустил краски? Что, если Хейхатиро Того  вдруг допустит какую-нибудь фатальную ошибку?  Что, если у него все же есть какие-то шансы, которых он пока не разглядел? Ведь тогда он действительно будет предателем, не оправдавшим доверия Государя Императора, дальневосточной армии и всего русского народа!

Адмирал разрывался между честью и совестью. Едва ли не впервые в жизни он не знал, как ему следует поступить.  И вместо того, чтобы сделать какой-то выбор, смалодушничал, отложил решение на потом, в надежде на то, что в Петербурге все же одумаются, отзовут эскадру, не бросят тысячи моряков на убой.

И за эту слабость, за неспособность принять какое-то решение, адмирал ненавидел самого себя. У него всякая вина была виновата, так почему он должен судить себя менее строго, чем паркетных адмиралтейств-мерзавцев?!

Петербург не одумался.

Адмирал знал, с каким страшным врагом предстояло ему схватиться. Еще будучи начальником Главного Морского штаба, он начал сбор всякой информации о том, как дают сражения японцы и даже позднее, уже получив под командование вторую тихоокеанскую эскадру не оставил этой привычки. Он сумел добиться рапортов командиров кораблей, участвовавших в сражении в Желтом море, когда первая тихоокеанская предприняла-таки попытку прорваться во Владивосток. И когда адмирал читал этих рапортов, его волосы вставали дыбом от ужаса.

Русская эскадра стреляла не слишком хорошо, но и не так, чтобы совсем плохо, особенно с учетом куда больших дистанций боя, чем предполагалось до войны. Но на каждый нашедший свою цель русский снаряд комендоры Хейхатиро Того отвечали тремя!

А ведь адмирал отлично знал старое присловье: «Врет как очевидец». Он знал, что дыры от японских снарядов, поразивших русские корабли, пересчитаны точно.  Понимал и то, что доклады о попаданиях в броненосцы Того, вероятно,  изрядно преувеличены, потому как в бою всегда кажется, что враг получил больше, чем на самом деле. Тогда выходит, что на каждое русское попадание приходилось  где четыре, а где и все пять японских?! А ведь Того явно не сидит сложа руки в ожидании его эскадры, он наверняка школит своих комендоров, шлифуя их мастерство до полного совершенства…

Первые же артиллерийские стрельбы, учиненные адмиралом во время «Великого Мадагаскарского Стояния» показали, что если его вторая эскадра и отличается от первой, то не в лучшую сторону. В ожидании дополнительных снарядов адмирал расстрелял все учебные болванки, которые были на его кораблях. А потом пришел «Иртыш» и выяснилось, что никаких других снарядов, кроме тех, что имелись на кораблях эскадры, нет.  И не будет, ни сейчас, ни во Владивостоке. А на кораблях погружен полный боекомплект и двадцать процентов сверху.

Упражнения комендоров без стрельбы были полезны, но всерьез повысить качество огня не могли. Правда, была возможность вести стволиковые стрельбы – когда в пушку крупного калибра устанавливался малокалиберный орудийный ствол и выстрел производился малым снарядом. Потом, глядя на попадания и с поправкой на разную баллистику пушек, прикидывали результат. Адмирал никогда не доверял стволиковым стрельбам, почитая их малоэффективным чудачеством, но что ему еще оставалось делать? При помощи рабочих с плавмастерской «Камчатка», удалось снять и приспособить для таких стрельб немало сорокасемимиллиметровых пукалок, украшавших боевые марсы и мостики броненосцев и крейсеров. Стрельбы проводились постоянно – с тем, чтобы многим количеством добиться хоть какого-то качества.

Когда эскадра прибыла в Камрань, адмирал отправил свой последний протест в Санкт-Петербург, в тайной надежде на то, что его наконец услышат. Увы — инструкции оставались все теми же. От адмирала и вверенной ему эскадры ждали чуда.

Адмирал объявил общий сбор командиров броненосцев и крейсеров.

— Нас ждет битва – без обиняков начал он

— Мы немало упражнялись в маневрировании. Успехи налицо. Если по выходе из Либавы, корабли наши представляли страшную опасность для самих себя, так и норовя пропороть борт соседу при простейшем перестроении, то теперь мы можем идти кильватерной колонной и делать повороты последовательно, не боясь потерять при этом половину эскадры. – сарказма в его голосе было столько, что его можно было бы мазать на хлеб вместо масла

— Что до артиллеристов – им повезло меньше. Или нам с ними повезло меньше — как посмотреть. После стрельб у Мадагаскара, глядя на которые надорвала от смеха животики вся рыба в бухте Носси-бэ, возможности погонять комендоров как следует почти не было, за исключением нашего беспримерного сотрясения воздуха мелким калибром. А нас ждет умелый и опытный враг. И потому – сообщаю Вам, что после двухдневной подготовки мы проведем двухнедельные артиллерийские учения. Время у нас есть – Небогатов раньше не подтянется, а уйти без него нам не дадут. Вопросы?

— Ваше превосходительство, а чем же мы будем стрелять-то целых две недели? – раздался голос командира «Осляби», капитана первого ранга Бэра.

Сардоническая улыбка заиграла на адмиральских устах

— Для того, чтобы напомнить нашим артиллеристам с какой стороны должно заряжать орудие, мне ничего не жалко. А потому приказываю, для нужд объявленных мною учений использовать…

Адмирал не мог удержаться от интригующей паузы

— Тридцать процентов штатного боеприпаса к орудиям.

Это было… настолько неслыханно, что привыкшие к субординации офицеры загомонили, как первокурсники морского корпуса

— Как?

— Стволы расстреляем!

— Чем же нам потом воевать-то?!

— Чем воевать?! Потом?!! – адмиральский рык перекрыл все голоса:

— Не будет никакого «потом»! Государь император повелел нам овладеть Японским морем! А это значит, что у нас есть два варианта – или мы  тайно прокрадемся во Владивосток, а уж оттуда дадим генеральное сражение японскому флоту, или же Того перехватит нас и мы примем бой где-нибудь около Японии. Хоть так, хоть эдак — нас ждет генеральное сражение с броненосцами микадо.

И чем бы оно ни кончилось, корабли наши будут сильно повреждены, а отремонтироваться во Владивостоке не выйдет – нет там ни мастерских, ни доков, ни рабочего люда в достатке. Потому, чем бы ни закончилось сражение, оно будет решающим, определит исход войны на море, а следующего не будет.  Значит, беречь снаряды незачем  – лучше уж к бою подготовиться получше.

Офицеры потрясенно молчали.

Две недели окрестности Камранга оглашал гром артиллерийской стрельбы – над водой звуки разносятся далеко. Стреляли, разбирали ошибки, чинили щиты, снова стреляли. Адмирал не был удовлетворен результатами, молча согласившись со случайно подслушанной им фразой старшего артиллерийского офицера «Суворова», лейтенанта  Владимирского:

—  Девять женщин за месяц дитя не родят.

Адмирал грустно усмехнулся невеселой шутке, но распекать офицера не стал. Петр Владимирович, конечно, был прав – обучение комендоров дело долгое и последовательное, тут кавалерийским наскоком много не добьешься. Но все же стреляли заметно лучше, чем в Носси-бэ. У адмирала даже зародилась надежда, в которой он вряд ли мог сознаться себе сам: нет, не победить, но хотя бы уберечь эскадру от разгрома в бою, пройти во Владивосток, хотя бы и с потерей нескольких броненосцев. В то, что эскадре удастся пройти во Владивосток совершенно без боя, адмирал не верил. Хейхатиро Того располагал сотнями разведчиков — миноносцы, вспомогательные крейсера, авизо, транспорты и мелкие суда, вплоть до совсем малых каботажников и даже джонок. Все они могли надежно перекрыть любые пути русской эскадры. И потому адмирал, не мудрствуя лукаво, повел свои корабли самым кратчайшим путем, через Цусимский пролив.

Ночь прошла спокойно, однако с половины пятого характер японских радиограмм резко изменился. Похоже было, что японцы передавали какое-то сообщение на север. Неужели все же обнаружили? Подозрение стало уверенностью, когда без четверти семь обнаружили смутный силуэт какого-то судна, вскоре опознанного – примерно на 50 кабельтов справа от колонны русских броненосцев шел «Идзуми» — маленький, древний и тихоходный японский крейсерок. Все же самураи странные люди – зачем было отправлять почти на верную смерть одинокий кораблик, неспособный ни за себя постоять, ни уйти от русских крейсеров? В том, что главных сил японцев поблизости нет, адмирал был уверен – корабли Хейхатиро Того пользовались радио вовсю, а на русских кораблях внимательно слушали эфир. Опытный радиотелеграфист по силе сигнала сможет определить расстояние до передающей радиостанции – но пока на русских кораблях не слышали ничего похожего на переговоры большой эскадры.

Адмирал задумался. С одной стороны, следовало поберечь силы – крейсеров у него немного, а хороших и вовсе два: «Олег» да «Аврора». С ними в крейсерском отряде числились старички «Мономах» и «Донской», жутко тихоходные, хоть и с новыми, полученными по модернизации пушками. Из разведочного отряда только «Светлана» была еще ничего, «Алмаз» — яхта, с десятком мелкокалиберных пушек, которые разве что миноносцу впору, «Урал» — просто вооруженный лайнер.  При броненосцах адмирал оставил «Изумруд» и «Жемчуг» — небольшие, быстроходные и вполне современные, но очень уж слабовооруженные крейсера, на которых хорошо вражеские миноносцы гонять, но вот с крейсерами лучше не связываться.

Крейсерскому отряду предстояло защищать транспорты, поддержать его могла разве что «Светлана», а навалятся на них  вражеские бронепалубники, числом побольше дюжины. У японцев, конечно, среди крейсеров тоже старья навалом, но когда воюешь вдвоем или втроем против одного, это не страшно. Поэтому, с одной стороны, крейсера следовало беречь, а с другой… Экипажи измучены долгим переходом и ожиданием, перенапряжены, и раскатать сейчас японца, пусть маленького, пусть слабенького, но зато на глазах всей эскадры — какой это будет радостью, как поднимет боевой дух! В бою далеко не последнее дело…

Погода была той еще мерзостью – резкий, порывистый ветер гнал с севера крупную зыбь, а горизонт таял в серой мгле. «Идзуми» удалось рассмотреть с пяти миль, а в семи милях спокойно могли пройти все двенадцать броненосных кораблей Того и Камимуры, и с русской эскадры их бы не заметили. Тут и там густился туман, сокращая и без того малую видимость почти до нуля.   Что, если «Идзуми» — лишь головной крейсер, а там, в свинцовой мгле таится целая эскадра?

Но тут доложили  – сигнальщикам удалось различить «Мацусиму», «Ицукусиму», кажется, «Чин-Иен», но были там еще силуэты, опознать которые не удалось.

— Заблудился он, что ли? – ни к кому конкретно не обращаясь и глядя на «Идзуми» весело спросил командир «Суворова», каперанг Игнациус.

Похоже на то. Скорее всего «Идзумо» шел в одиночку, быть может – в дозоре, а при попытке сблизиться со своим отрядом обнаружил, что на его пути оказалась вся русская эскадра. Адмирал решился:

— Крейсерскому и разведочному отряду – атаковать «Идзуми»! – коротко распорядился он

Атаковали и раскатали, ввиду всей эскадры, и крики «Ура!» долго перекатывались с корабля на корабль. Но адмирал, вспоминая эту «победу» кривился, как от сильнейшей изжоги.

Крейсера Энквиста проскочили под кормой замыкающего вторую колонну «Нахимова» и рванулись вдогон японцу – но только «Олег» и «Аврора», потому что «Донской» и «Мономах» безнадежно отстали. С разведочного отряда приказ адмирала разобрали только на «Светлане», но и на ней чего-то замешкались, повернули на противника не сразу. На «Идзуми», завидев догоняющие его два больших крейсера, попытались ускориться, рванули вперед, насилуя машины и выбрасывая из труб клубы черного дыма. Однако продолжали двигаться параллельно основным силам русских. Это адмирал оценил – кто бы там ни командовал японским крейсером, в мужестве ему не откажешь, он до последнего хотел удерживать русскую эскадру в поле зрения.

С «Олега» начали пристрелку, давшую недолеты, «Идзуми» ответил. Расстояние быстро сокращалось и вот… на баке «Олега» распустились пламенеющие лепестки разрыва. Второе попадание. Третье… А «Идзуми» все еще шел невредимым.  Наконец-то наперерез японскому крейсеру выкатилась «Светлана», отчаянно сигналя ничего не замечавшему «Уралу» и окуталась дымом выстрелов. Только теперь, похоже, на «Урале» поняли, что происходит нечто необычное.

«Идзуми», видя что дела его совсем плохи, наконец-то отвернул от эскадры, и открыл огонь на оба борта по «Олегу» и «Светлане». Русские крейсера еще довернули, сокращая дистанцию, наконец-то пошли попадания. Но даже сейчас «Идзуми» умудрялся успешно огрызаться, и несмотря на то, что по нему стреляли уже три крейсера, ни терять ход ни тонуть пока не собирался. Еще один снаряд ударил в борт «Олега», корма «Светланы» окуталась дымом взрыва!

— Сигнальте на «Жемчуг», пусть поможет – буркнул адмирал.

Как это ни удивительно, ситуация роковым образом поменялась, когда в бой вступил «Урал». Открыв огонь, он сразу же добился попадания в боевую рубку «Идзуми», отчего японский крейсер будто потерял управление, зарыскал на курсе, сбивая наводку собственным комендорам. Это позволило «Олегу» и «Авроре» подойти еще ближе, избежав попаданий, и вот тут для японского крейсера было все кончено.

На броненосцах гремело «Ура!», адмирал, пытаясь сохранить невозмутимое лицо, грязно матерился вполголоса.

— Вчетвером едва-едва уделали недомерка, и сами притом пострадали немало!

Японские корабли слева в бой не сунулись, и это было правильно – их дело наблюдать, а не лезть в баталию с броненосцами неприятеля. Вопрос о том, не послать ли на них крейсера отпал сам собой – по бою с «Идзуми» было ясно, что если даже Энквисту и удастся добиться успеха, то большой кровью, которая пока была не нужна. А ко времени, когда русские крейсера, покончив с вражеским крейсером, вернулись на свое место в строю, к японцам подошло подкрепление – «Читосе», «Кассаги», «Ниитака» и «Отова», кроме того, проступили силуэты «Хасидате» и, кажется, «Акицусима». Итого – восемь крейсеров и старый броненосец. Энквисту это не по зубам, даже если поддержать его всеми прочими крейсерами эскадры, но, быть может, имеет смысл бросить в бой главные силы ? Даже не считая «самотопов» Небогатова, сведенных адмиралом в третий броненосный отряд, семь броненосцев и броненосный крейсер, которые он сам вывел из Либавы, вполне могли бы раздавить идущих слева японцев. Быстроходные «собачки», конечно, убегут.  Но «Чин-Иен» и три «Мацусимы» имеют хода не больше русских броненосцев, так что…

Но для того, чтобы бросить в бой главные силы, следует поменять походный порядок на боевой, а потому адмирал скомандовал перестроение.

Правая колонна главных сил – первый и второй броненосные отряды, на которые только и рассчитывает адмирал в грядущей схватке с броненосцами Того увеличили скорость с девяти до одиннадцати узлов, медленно обгоняя идущие в левой колонне «самотопы» третьего боевого отряда. Когда расстояние между ними стало достаточным – на фалах взвились сигнальные флаги, и корабли Небогатова вступили в кильватер шедшему последним «Нахимову». Теперь все двенадцать русских броненосных кораблей шли одной колонной и были готовы к бою. Как раз доложились радиотелеграфисты – удалось расслышать переговоры главных сил Объединенного флота Того. Японцы очень неосмотрительно добавляли ко всякой радиограмме название корабля, с которого она была дана, шифровать же почитали нужным только текст. Таким образом, корабль, давший радиотелеграмму, назывался сам, по силе сигнала можно было определить расстояние до него, а география цусимского пролива давала направление – Того мог быть только впереди и нигде больше. И был он покамест весьма далеко, и даже со всякими скидками на неточность «радиотелеграфического дальномера», в ближайшие два часа его ждать не приходилось.

Адмирал отправил крейсера назад, прикрывать плетущиеся в хвосте колонны транспорты, а сам взял левее, с тем чтобы сократить  дистанцию до врага. После потопления «Идзуми», напряженная атмосфера в боевой рубке разрядилась и сейчас офицеры штаба откровенно зубоскалили: наверное, впервые в морской истории огромные и тяжелые броненосцы главных сил пытались «тихо и незаметно» подкрасться к легким вражеским крейсерам. Это почти удалось, но когда дистанция сократилась до 39 кабельтов, японский флагман начал что-то сигналить. Ждать больше было нельзя, и «Князь Суворов» рявкнул передней башней шестидюймовых орудий. Тут же вспышки выстрелов изукрасили левые борта русских броненосцев.

Японцы не приняли боя. Их комендоры, конечно, ответили огнем, но крейсера немедленно исполнили поворот «все вдруг» на 90 градусов влево – развернувшись кормой к опоясанной вспышками залпов колонне русских броненосцев, японские крейсера дали «самый полный вперед» и быстро разорвали дистанцию. Что, впрочем, не спасло «Чин-Иен» от большой плюхи – когда корабль почти полностью скрылся в серой туманной мгле, неожиданно корма его во все стороны полыхнула огнем. Что в него попало, и какие повреждения он получил было неведомо, но фейерверк вышел знатный. Настроение поднялось еще выше – офицеры с жаром строили догадки, кто именно достал старый японский корабль и к каким последствиям это привело. Сошлись лишь в одном, что пинок под зад вражина получил отменный. Как будто наблюдались и другие попадания в японские крейсера, но на этот счет что-либо определенное сказать было трудно.

Японцы отступили, но не ушли, их самих практически не было видно. Но похоже на то, что с их стороны видимость все же была лучше – то и дело вдалеке мелькали неясные силуэты, видать крейсера все же продолжали наблюдение за русской эскадрой.

Какое-то время так и продолжалось. В одиннадцать двадцать с «Суворова» приказано было: «команде обедать посменно». Самое время – в ближайшие полтора часа броненосцы Того не ожидались, зато потом станет жарко. Тогда Бог весть, когда удастся перекусить, да и удастся ли?

Адмиралу кусок не лез в глотку. Утреннее дело встряхнуло, вырвав из лап болезненной апатии, к которой он был склонен последнее время, но адреналин уже выветрился из крови без остатка, и возбуждение спало, уступив место привычной усталости. Ему удалось поднять настроение экипажам и это неплохо, но где-то впереди ждали своего часа главные силы Того – с ними дело будет совсем другим. Он вновь вызвал радиотелеграфистов и уточнил расстояние до флагмана Хейхатиро Того – броненосца «Микаса».

Судя по всему, японский флотоводец не спешил русским навстречу. Изменение расстояния показывало на то, что он, вероятно, решил ожидать русских в узости между островами Цусима и Окиносима. Это было разумно. Лучшим способом разбить флот врага считалась «палочка над Т» — охват головы вражеской колонны, когда она, следуя перпендикулярно вашему строю, утыкается прямо в его середину. Флотоводец, выполнивший этот маневр, получал огромное преимущество. Все его корабли могли вести бой полным бортом, концентрируя огонь на головном корабле врага и тем самым быстро выбивая один вражеский корабль за другим. В то же время у неприятеля часть кораблей в хвосте колонны оказывалась слишком далеко, чтобы вести бой, а тем, кто все же мог стрелять по противнику, закрывали обзор собственные корабли. «Палочка над Т» почти гарантировала разгром вражеского флота, но в открытом море, где противник не имел ограничения в маневре, ее не так-то легко было «поставить». Иное дело – форсирование узостей. Тут японский адмирал, установивший наблюдение за русскими кораблями, знал о них все – курс, скорость, дистанцию. И, зная это, легко мог в нужное время перегородить пролив своими кораблями так, чтобы русские головные уткнулись прямо в центр японского строя. Если же русские сами развернулись бы строем фронта поперек пролива –  что ж, извещенный об том японский адмирал мог бросить свои корабли вдоль пролива так, чтобы обрушить массированный огонь на один из флангов русского фронта. И помешать этому, в общем-то было нельзя. Адмирал немало поломал голову, пытаясь придумать какое-то противодействие, но не выдумал ничего и в конце концов пришел к выводу, что решать придется на месте.

В 12.05 эскадра довернула к NO 23. Курс – на Владивосток! Радиотелеграфисты сообщили, что главные силы японцев совсем неподалеку, контакта можно ожидать в ближайший час. Ну а их крейсера и так продолжали болтаться поодаль.

В 12.20 прямо по курсу обнаружилась широченная полоса густого тумана.

— Превосходно – буркнул адмирал

— Сейчас войдем в эту муть и будем в ней, как слепые, пока не уткнемся прямо во фронт Того.

Но что можно было сделать? Развернуть главные силы эскадры строем фронта адмирал не рискнул. Слишком велик шанс, что пока эскадра блуждает в тумане, японцы обрушатся на фланг, где пойдут «самотопы» Небогатова и раскатают их в тонкий блин еще до того, как основные силы сообразят, что вообще происходит. Если же туман рассеется, задача для японцев еще и упростится. С другой стороны, идти и дальше кильватерной колонной – самый верный способ подставиться под «палочку над «Т»» и разгром.

В конце концов, адмирал принял половинчатое решение. Первый броненосный отряд, четыре лучших броненосца эскадры – «Князь Суворов»,

«Император Александр III», «Бородино» и «Орел» он приказал развернуть так, чтобы эти корабли вместе с флагманским броненосцем второго броненосного отряда (точнее – большим броненосным крейсером) «Ослябя» образовали единый фронт. Остальные корабли должны были и дальше следовать в кильватер «Ослябе». Если японцы развернут свои силы во фронт поперек пролива, адмирал сможет встретить их огнем пяти своих лучших кораблей. Если Того бросить часть своих сил, например отряд Камимуры во фланг русской эскадре – что же, там их встретит не только музей «самотопов», по попущению Господнему поименованный третьим броненосным отрядом,  но и вся мощь второго броненосного  — «Ослябя», два старых, но крепких броненосца «Наварин» и «Сисой Великий» и броненосный крейсер «Адмирал Нахимов». Этого будет вполне достаточно, чтобы обломать зубы шести  броненосным крейсерам Камимуры. Но если Того бросит все свои силы на второй и третий броненосные отряды – останется только петь отходную… Только что тут еще-то придумать можно?

Адмирал отдал необходимые распоряжения.

Пошло перестроение. Вначале как будто все шло хорошо – флагманский «Князь Суворов» повернул на девяносто градусов вправо, за ним, как по ниточке, ворочали «Император Александр III», «Бородино» и «Орел». Теперь следовало завершить маневр – поворот «все вдруг» на прежний курс, и фронт будет образован. Но… На «Александре», следовавшем за «Суворовым» не разобрали сигнала, решив что ворочать нужно не «все вдруг», а последовательно, ну а на «Бородино» и «Орле», которые начали было выполнять маневр правильно, вообразили что ошиблись, и бросились вослед «Александру». В результате, вместо строя фронта, главные силы русской эскадры оказались в двух параллельных кильватерных колоннах – первый броненосный отряд в правой, второй и третий отряды – соответственно в левой. Адмирал в бессильной ярости созерцал происходящее, офицеры притихли. Да и было с чего – запороть несложное, в общем, перестроение практически ввиду неприятеля!

— Пока нашему табору ничто не угрожало, нам еще удавались хотя бы простейшие маневры — ни к кому конкретно не обращаясь, промолвил адмирал:

— Но стоило только заслышать, что японцы рядом – пошли кто в лес, кто по дрова. Передайте «Александру» мое полнейшее неудовольствие!

Неожиданно туман кончился и эскадра вышла на «чистую воду».  Оказавшиеся неподалеку японские крейсера, как видно пытавшиеся пересечь курс русских кораблей, (но зачем? неужто думали набросать мин?!) шарахнулись в сторону.

В боевой рубке – тишина. Вот-вот покажутся броненосцы Того, а эскадра не в боевом строю. Старшие флаг-офицеры нет-нет, да и поглядывали на адмирала – какие будут распоряжения?

— А никаких, — злорадно сообщил адмирал:

— Пусть японцы поломают голову, за каким это рожном мы перестроились в две колонны, и как мы в них собрались воевать.  Мне, кстати, и самому это безумно интересно.

А с другой стороны, подумал адмирал, перестроение в одну колонну займет не менее двадцати пяти минут. Даст ли нам Того это время?

— Передайте первому броненосному отряду – механикам быть готовыми дать полный ход!

В 13.20 справа по курсу показались главные силы японского флота, шедшие не более чем на 7-8 узлах.

Почти тут же они начали ворочать вправо, на пересечение курса русской эскадры. Интересно, зачем? Чего хочет Того? Готовится ставить «палочку над «Т»»? В этом, как будто был смысл  — к тому моменту, как русские корабли перестроятся в боевой порядок, они как раз уткнутся в центр японского строя. А если…

И тут детали головоломки, которую безуспешно пытался сложить адмирал, неожиданно пришли в движение и встали на место, обрисовав решение – четкую картину завязки боя.

— Первому отряду, держать ход четырнадцать узлов!

— Четырнадцать, Ваше превосходительство? – переспросил Игнациус. И немудрено – до этого, опасаясь поломки машин, адмирал никогда не приказывал ходить быстрее одиннадцати.

— Четырнадцать!

Того видит сейчас идущие на 9 узлах две колонны русских. И он ждет, что мы вот-вот начнем перестроение. Но если вместо того, чтобы пытаться слить две колонны в одну, просто ускорить правую колонну, первый броненосный отряд, чтобы он выдвинулся вперед? У Того сейчас отвратительный ракурс для наблюдения, он скорее всего не заметит этого.  Он будет думать, что мы все еще не начали перестроения, что нам все еще требуется почти полчаса для того, чтобы выстроиться в боевой порядок. И как только он увидит, что мы не успеем, что мы упустили отпущенное нам время, он перейдет на левую сторону и рванется нам навстречу. Он обрушится на нашу левую колонну, на второй и третий броненосные отряды, которые, конечно же, станут легкой добычей его броненосцам! Он нанесет удар всей мощью Объединенного флота по части наших сил, когда четыре броненосца первого отряда не могут поддержать своих огнем – и все, победа, можно считать, будет у японцев в кармане!

Вот только нашим, принявшим строй уступа отрядам, понадобится для перестроения как бы ни вдвое меньше времени, чем полагает японский адмирал. И Того, рванувшись вперед, увидит не старые броненосцы второго и «самотопы» третьего отрядов,

а грозную боевую линию, ведомую четверкой лучших броненосцев Российской империи. Что тогда ему делать? Продолжать сходиться на встречных курсах? Но у Того только четыре настоящих броненосца, остальные восемь – пусть большие, пусть быстроходные, но все же только броненосные крейсера, их защита слаба и не удержит двенадцатидюймовые снаряды русских кораблей. Мы же в хлам измочалим его арьергард!

Громады броненосцев первого отряда медленно, но верно набирали ход. Пятнадцатитысячетонный  броненосец – не орловский жеребец, способный с места в карьер рвануть скорой рысью. Но первый отряд все же обгонял левую колонну, флагман которой, «Ослябя», оставался теперь позади. Купятся ли японцы на нашу приманку? Все решат минуты, если броненосцы Того рванутся вперед, стремясь быстрее занять позицию слева от русской эскадры – значит купились, если же нет… А если нет, выходит что все равно нас ждет «палочка над «Т»», но черт побери, мы хотя бы попытались!

Адмирал опускал тяжелый цейссовский бинокль лишь тогда, когда совсем затекала рука, но он не пропустил того момента, когда «Микаса» рванул как пришпоренный, выбросив из труб клубы черного дыма. За ним, ускоряясь, покатились вперед остальные японские броненосные корабли. Неужто?!

На фалах «Суворова» взвился сигнал: «Второму отряду вступить в кильватер первому отряду»

Адмирал ухмыльнулся. После перехода едва законченных постройкой и не прошедших полного цикла испытаний новейших броненосцев из Либавы до Цусимы, им опасно было давать четырнадцать узлов. Бог знает, что могло бы произойти с машинами. Но риск себя оправдал, машины не подвели. Адмирал ясно видел, что «Ослябя», даже сбросив скорость, едва-едва успевает пойти в кильватер «Орлу». Если бы адмирал скомандовал обычный, одиннадцатиузловый ход,  первый отряд не успел бы выдвинуться достаточно далеко и броненосцам второго отряда, чтобы присоединиться к первому, пришлось бы ломать строй или даже вовсе останавливаться. Вместо кильватерной колонны получился бы привычный адмиральскому глазу, но совершенно недопустимый сейчас бардак.

Адмирал видел, как корабли Объединенного флота перешли на левую сторону его строя, вот «Микаса» довернул влево – теперь эскадры сближались с почти тридцатиузловой скоростью. Но русские корабли уже завершали перестроение, интересно, когда же это заметит японский командующий?

Заметил, кажется. На «Микасе» подняли какой-то сигнал и… Японский флагман начал разворот влево, «последовательно», ложась на обратный курс!

Того не распознал уготованную ему ловушку, а теперь пришла пора платить, и адмирал надеялся взять с японцев настоящую цену. Особого выбора, впрочем, у японского командующего теперь не было. Он мог бы пойти вперед, расходясь с русской эскадрой на контркурсах, подставив тем самым свои слабозащищенные  броненосные крейсера под удар многочисленных десяти- и двенадцатидюймовых пушек русских броненосцев, что грозило японцам неминуемой гибелью. Или же отворачивать, но как? Поворот «все вдруг» в пределах досягаемости русских орудий был чрезвычайно опасен уже хотя бы тем, что Того рисковал вовсе утратить управление боем. Оставался только поворот последовательно, что Того и исполнил, но…  Но это означало, что в течении долгих пятнадцати минут японские корабли будут проходить последовательно одну и ту же точку поворота, и пристрелявшись по ней, русские смогут обрушить град снарядов на каждый проходящий сквозь нее корабль. А у японцев смогут воевать только уже прошедшие поворот корабли, они же будут мешать тем, кто еще только идет к повороту…

Стрелки хронометра показали 13.47

— Дистанция?

— Тридцать кабельтов, Ваше превосходительство!

Адмирал сорвал с головы фуражку, размашисто, истово перекрестился

— Бить по головному!!! Огонь!

«Микаса» только заканчивал разворот, когда загремели первые залпы русских пушек.

Адмирал внимательно смотрел на маневры японского флагмана. Все же умен Хейхатиро Того, ох, как умен! С одной стороны, конечно, попал японский адмирал впросак, чего тут говорить.  А с другой…  Четверть часа преимущество будет за русскими. Но так ли велико это преимущество, как могло казаться? Слишком остер курсовой угол на японские броненосцы. По «Микасе» пока могут наводить пять-шесть русских кораблей, но сейчас, после разворота, японский флагман идет на пересечение курса русской эскадры, так что в скором времени стрелять по нему смогут только два-три идущих впереди броненосца и то не из всех орудий.  «Самотопы» третьего отряда и вовсе, наверное, не могут вести огня – слишком далеко. А потом японцы завершат разворот и… и все же получат свою «палочку над «Т»», хоть и чуть скособоченную. Тогда ничто не сможет спасти эскадру от разгрома. Вопрос лишь в том, смогут ли русские артиллеристы вмазать за четверть часа японцам так, чтобы решить исход боя? Четыре броненосца первого отряда, набрав четырнадцатиузловую скорость, неудержимо накатывались сейчас на петлю, в которую завязался  строй японских кораблей.

Броненосцы Фелькерзама и Небогатова не поспевали за первым отрядом. Адмирал стремился подойти к японцам как можно ближе, дабы дать лучшие условия своим артиллеристам, но не разорвать при этом строй. Нужно было,  не теряя управления эскадрой, дать всем двенадцати русским кораблям обрушить на врага максимум огня.

Ни в Мадагаскаре, ни в Камрани он и не мечтал отработать эскадренную стрельбу так, чтобы его броненосцы могли бы слаженно бить по одной цели – куда там! Счастье, что хоть индивидуальную стрельбу подтянули, и то хлеб. Зная это, адмирал вбивал в головы своих подчиненных:

— В бою свято блюдете мои указания, стреляете в того, на кого укажу. Но! Мне некогда будет тыкать пальцем каждому кораблю, в кого ему стрелять. Поэтому мои сигналы скажут вам приоритетную цель. Это значит, что по возможности следует бить по указанному мною японцу, но если таковой возможности нет – не швыряйте снаряды напрасно. Ежели, скажем,  мы будем драться в кильватерных колоннах и я укажу бить по «Микасе», то комендорам с «Нахимова» и «Сисоя», а может даже и с «Осляби» японский флагман будет виден плохо и шансов попасть в него почти не будет. В то же время напротив того же «Осляби», будет идти вражеский броненосец или крейсер, которого Вы будете видеть хорошо и сможете поразить. Тогда Вы сами должны принять решение и бить по тому японцу, который ближе всего к Вам, или которому Вы можете нанести максимальные повреждения.

И, похоже, все-таки вбил. Видно было, что вокруг японского головного, «Микасы» падает немало снарядов,

но еще большее их количество обрушивается в точку поворота, которую последовательно проходят японские корабли. Не видно было только одного – попаданий… от которых уже вовсю сотрясался «Князь Суворов».

Японцы открыли огонь на пару минут позднее, но теперь каждый их корабль, проходя точку поворота, препоясывался вспышками выстрелов и окутывался клубами дыма. Все больше и больше японских пушек били по русским кораблям, сначала шли недолеты… перелеты… а потом первое попадание взметнуло столб воющего пламени неподалеку от первой трубы «Суворова».  И дальше удары японских снарядов следовали один за другим.

Четверть часа истаяли, забрав с собой вспыхнувшую было надежду.  Оба японских отряда, составлявших главные силы, завершили разворот, но русской артиллерии так и не удалось выбить ни одного корабля. Четыре броненосца и два броненосных крейсера Того и шесть броненосных крейсеров Камимуры, выстроившись в линии, обрушили на русских лавину… Но что это?

У Камимуры в строю не шесть, а только пять кораблей. «Асама», вывалившись из строя и имея крен на левый борт, начал описывать короткую циркуляцию, словно собака, стремящаяся поймать свой собственный хвост. Да неужто?!!

Черта ли увидишь сквозь неширокие прорези боевой рубки? Адмирал не утерпел и, не слушая взволнованных возгласов, выскочил на мостик.

Первый боевой отряд Того уже подрезал курс русских и «палочка над «Т»» японскому командующему все же удалась. Броненосные крейсера Камимуры  заканчивали разворот, но сейчас по ним била почти вся эскадра, так что японцам нужно было срочно уносить ноги. Уж слишком близко подпустили они к себе русские броненосцы. Адмирал обернулся, чтобы бросить взгляд на колонну своих главных сил  — и застыл, не в силах оторвать глаз от открывшейся ему картины.

Вид «Князя Суворова» более всего напоминал уголок ада, где всюду правили бал разрушение и смерть. Некогда чистая, отдраенная палуба завалена была горящими обломками, дальномерные и сигнальные посты сметены, кормовая рубка пробита, а вокруг нее валялось что-то, до боли напоминающее бездыханные тела. Огонь тут и там рвался наружу, глодая остатки надстроек, лееры сорваны, с переломанных рей свисали остатки такелажа. У ближайших пожарных кранов никого не было и лишь кровавые разводы на палубе служили мрачным указателем судьбы их расчетов. Броненосец еще не был разбит, его башни изрыгали огонь, но разрывы японских снарядов следовали один за другим.

Видно было, что «Александр III» и «Бородино» также получили попадания, но серьезных повреждений они, кажется, не имели. А вот над «Ослябей» поднимался черный дым – флагману второго отряда досталось крепко. Адмирал, казалось, уловил расчет японцев – они выцеливали флагманов, концентрируя на них огонь и лишь изредка отвлекаясь на прочих. Всякие надежды на лучший исход, если они и были у адмирала, развеялись по ветру. Если японцы смогли нанести столько ущерба, пока преимущество позиции было у русской эскадры, что же они сотворят с нами сейчас?!

Адмирал опустил глаза и вздрогнул – рядом лежал труп сигнального кондуктора и он едва не стоял в луже темной крови. Принимать решение нужно было немедля, японцы зажимали в стальные тиски голову русской колонны, но что можно было сделать?

Прямо идти нельзя – раскатают. Взять правее, и лечь на курс, параллельный японскому? А толку? Японцы впереди, они все равно будут наседать на броненосцы первого отряда, расстреливая их по очереди. И ничего с этим не сделать, скорость Объединенного флота выше и раз уж они вышли в позицию «палочки над «Т»», теперь их оттуда не стряхнешь. Но если… Адмирал ринулся в боевую рубку.

По обе стороны от штурвала лежали тела.

— Берсенев и рулевой кондуктор, — ответил на невысказанный вопрос Игнациус:

— Наповал.

Боль кольнула сердце. Адмирал уважал и ценил своего флагманского артиллериста, хоть и не упускал случая пройтись по его заведованию, но сейчас на скорбь не было времени.

Решение было простым и эффектным, хоть от его последствий хотелось выть в голос. Идти вперед не имело смысла – японские корабли, заняв позицию «палочки над «Т»» играючи сокрушили бы русскую эскадру. Поворот направо тоже мало что давал. Но вот поворот налево…

С одной стороны, казалось, что адмирал поставит свою эскадру в те же условия, в которых четверть часа тому назад был японский флот. Теперь уже русские броненосцы должны были последовательно проходить одну и ту же точку и японские комендоры получали все те преимущества, которыми до того пользовались русские артиллеристы. Вроде бы так, да не совсем. В начале боя Того вынужден был отвернуть прочь, так что русские броненосцы приближались к точке поворота его кораблей, теперь же японские корабли уходили от точки поворота русской эскадры, разрывая дистанцию. Зато адмирал, ворочая свою эскадру влево, и пройдя под кормой Объединенного флота, сам ставил «палочку над «Т»» броненосным крейсерам Камимуры. Головной «Князь Суворов» должен был разойтись не далее как в пятнадцати кабельтовых с концевым японской колонны «Ивате». К тому же курс русских броненосцев проходил теперь мимо подбитой «Асамы». Это станет Via Dolorosa русской эскадры – сперва надо идти почти в лоб на линию крейсеров Камимуры, а в это время Того повернет первый боевой отряд влево и зажмет русскую эскадру между островом Цусима и строем своих броненосцев. Выхода  не будет. Но выхода нет и сейчас, а так… Так будет шанс заставить японцев платить настоящую цену за их грядущую победу.

— Поворот три румба влево!

Хейхатиро Того не разочаровал адмирала. Как только на «Микасе» заметили новый курс русской эскадры, японские броненосцы тут же покатились влево. Адмирал проведет свой флот под кормой колонны Камимуры  — и тут же на «Суворов» обрушится шквал бортового огня шести лучших японских кораблей. Что ж, семи смертям не бывать…

Уже не на чем было поднять сигнал «Бить по концевому», но адмирал рассчитывал на то, что его командиры сумеют сложить два и два. В бой вступали доселе молчавшие башни правого борта, вбивая во врага и море вокруг него десятки тяжелых снарядов. Страшные, озаряемые огнем нескончаемых попаданий силуэты русских броненосцев надвинулись, целясь оттоптать пламенеющим своим сапогом хвост колонны замешкавшегося японского адмирала. Платя сразу и за все, за гибель «Варяга» и «Рюрика», за первую тихоокеанскую эскадру и за падение Порт-Артура, за все потери и неудачи этой злосчастной войны и за сегодняшний японский триумф, они всаживали снаряд за снарядом в «Асаму», «Ивате», и над обреченными русскими и японскими кораблями в голос выл, исхлестанный плетьми неукротимого пламени ветер.

Бестрепетно шли вперед русские моряки, не прося пощады, но и не давая ее никому, щедро выстилая свой смертный путь телами японских воинов.  Вот перевернулся «Асама», не в силах более сопротивляться нарастающему крену, осел на корму, да так и тонул «Ивате», сотрясаемый многочисленными внутренними взрывами. А затем «Суворов» пересек курс уходящих от него на всех парах крейсеров Камимуры, и вышел прямо под дула все шести кораблей первого боевого отряда Того. Горизонт прянул в лицо адмиралу вакханалией адского пламени.

«Палочка над «Т»» была, наконец, поставлена.

«Суворову» оставалось жить совсем немного, но адмирал не собирался терять ни секунды отпущенного ему времени. Ложиться на параллельный курс было бессмысленно, отступать – некуда и незачем. Оставалось только одно – снова атаковать, идя прямо на противника. Конечно, его флагману конец, но быть может «Суворов» сможет гибелью своей проложить путь идущей за ним эскадре? А если даже погибнет и следующий за «Суворовым» «Александр»  – так ведь у японцев-то тоже на два корабля стало меньше!

Адмирал отдал приказ и груда пылающего металла, менее чем час тому назад бывшая гордостью русского флота, в последний раз изменила курс и двинулась прямо на противника.

И вдруг… вся  усталость, страшное бремя ответственности, неподъемным грузом давившее на плечи враз осыпалось невесомой трухой и адмирал, впервые за много месяцев вздохнул полной грудью.

Не о чем стало волноваться и переживать — больше от него не зависело ничего.  Он сделал все, что мог и вышло не так уж плохо. Пусть те, кто идет следом, сделают больше, если сумеют. Адмирал вознес молитву Господу за всех кто, оставаясь до конца верным долгу перед Государем и Отчизной, бестрепетно шел за ним от Либавы до Цусимы.

Казалось вся избитая, окровавленная, пылающая и закопченная линия русских кораблей исторгла слитный стон, когда «Суворов» выкатился из строя, не в силах больше вести за собой эскадру. Рванулся вперед «Жемчуг», в тщетной попытке спасти, снять уцелевших, но поздно – от очередного удара детонировала правая носовая шестидюймовая башня, страшный взрыв потряс броненосец,  пламя поднялось выше уровня давно уже рухнувших дымовых труб. А затем клубы пара и дыма укутали обреченный корабль.

Но все же скупая Судьба напоследок расщедрилась, вручив адмиралу прощальный дар. Броненосцы Того изуродовали до неузнаваемости «Суворова», не было живого места и на следующем за ним «Александре». Но русские уже почти прорвались, готовясь проскочить под кормой первого отряда Объединенного флота и допустить этого Хейхатиро Того никак не мог. Вновь взвились сигналы на фалах «Микасы» и корабли японской эскадры синхронно развернулись «все вдруг», обгоняя русские корабли. План был прост — временно разорвать дистанцию, отойти, а чуть позже вновь навалиться на голову русской колонны. Но в момент поворота головные русские броненосцы отделяло от японцев не больше двадцати – двадцати пяти кабельтов, а на таком расстоянии русским снарядам не было преград.

Триста тридцать килограмм закаленной стали двенадцатидюймового бронебойного снаряда проломили броню кормовой двенадцатидюймовой установки «Фудзи». А затем скрытый в нем пироксилин детонировал, хлестнув раскаленными осколками по казенникам орудий, людям и пороховым зарядам. В башне корабля всегда изрядно пороху – шелковые картузы, бывает, рвутся, тогда их уже нельзя использовать по назначению. Но расчет башни занят, комендорам не всегда есть время спустить в подбашенные отделения рваные картузы, а уж о том, чтобы подметать просыпавшийся порох и речи идти не может. «Фудзи» уже час вел интенсивный бой, так что просыпавшегося пороху было изрядно. Теперь же все это вспыхнуло, куски пороха огненными брызгами прянули во все стороны, достигли погребов…

Страшный взрыв  разбросал куски брони и стволы могучих орудий уткнулись в палубу. Огромный столб пламени рванулся на десятки метров вверх. Несколько минут «Фудзи» быстро садился кормой, а затем вдруг резко повалился на левый борт и перевернулся. Все закончилось очень быстро, корма ушла под воду, нос задрался, и почти стоймя ушел в пучину.

Адмирал видел гибель «Фудзи» до самого конца, и глаза его пылали еле сдерживаемым торжеством. А затем… страшный удар потряс боевую рубку «Суворова», что-то сильно толкнуло адмирала, и внезапно мир вокруг него изменился.

Адмирал замер, оглушенный тишиной, враз исчез все звуки битвы без остатка. Сильно болели глаза, предметы и вещи расплывались, словно стремясь избегнуть взыскующего адмиральского взгляда. В голове медленно ворочались вопросы, на которые не могло быть ответа: кто все эти люди вокруг? Почему они лежат в таких странных позах? Откуда здесь огонь, и почему так жарко? Что такое липкое течет по лицу, отчего намок китель? Но кто-то снял пелену с адмиральских глаз, и корабельная сталь перестала быть преградой его взору.  Адмирал видел огонь, затопивший его корабль, его взгляд пронзал толщу морских вод, он видел мягкое, уютное дно…

— Ты наш! – ревели языки всепобеждающего пламени

— Ты наш! – тихо шептали свинцовые волны

А затем к адмиралу склонилось прекрасное женское лицо, и он залюбовался его точеными чертами. Мягкая рука обвила его шею, как же хорошо… только плечи пронзило могильным холодом.

— Ты мой! – ласково прошептали полные, цвета спелой вишни губы.

Зиновий Петрович Рожественский посмотрел во Тьму, плескавшуюся в пустых глазницах прелестной незнакомки.

И широко, счастливо улыбнулся.