Глаголь над Балтикой (Глава 11)
Николай Оттович фон Эссен допил кофе, довольно крякнул и, промокнув губы салфеткой, бросил ее на тарелку. Рука коснулась кнопки звонка. Сейчас же дверь в адмиральский салон приоткрылась и вестовой, неслышно ступая по длинному ворсу мягчайшего ковра, тихо проскользнул к столу. Ловкие руки в безупречно белых нитяных перчатках двигались плавно и быстро, и в момент навели порядок. Грязная посуда исчезла, вмиг образовав небольшую горку на серебряном подносе, но ни единая чашка или блюдце не посмели оскорбить адмиральский слух обычным в таких делах позвякиванием. Бесшумно исчезла небольшая скатерть, и не приходилось сомневаться, что ни единая крошка не упала с нее на ковер. Идеально чистая поверхность столешницы блестела лаковым темным деревом, но все же удостоилась аккуратно-быстрого движения чистенькой тряпицы. По мнению адмирала стол в этом совершенно не нуждался, но стремление к идеалу впечатляло.
— Спасибо, голубчик – произнес Николай Оттович, благожелательно глядя на вестового
— Рад стараться Ваше высокопревосходительство – тихо, но внятно ответил матрос, и это тоже было необычно. Во все время, что фон Эссену довелось служить на флоте, нижние чины коверкали уставные обращения до «Вашблагродь», «Вашегитество» а то и еще хлеще, но Мартынюк всегда проговаривал каждую букву.
«Уйдет на берег – быть Мартынюку официантом, лучшие ресторации с руками оторвут», — в который уже раз подумал Николай Оттович, но вот продолжилась эта мысль самым необычным образом: «Если жив останется, конечно»
Вестовой исчез также неслышно, как и появился, оставив фон Эссена в одиночестве посередь роскошного адмиральского салона. Адмиральская кухня была превосходна, а Николай Оттович, будучи способен обойтись самой простой пищей, все же любил побаловать себя кулинарными излишествами, получая от них неподдельное удовольствие. Сегодняшний обед был великолепен, в особенности соус, поданный к тонким, обжаренным до хрустящей корочки, но сочным и нежным ломтикам мяса. Прекрасный вкус в сочетании с легкой тяжестью в желудке так и приглашали насладиться коротким послеобеденным отдыхом, но… адмирал зло покосился на тумбочку, поверху которой валялась старая, от 29 июня, газета.
Хотя нет, неправильно. Валялась газета позавчера, когда адмирал в сердцах швырнул ее так, что дрянная бумага, обиженно прошелестев, едва не упала на пол. Такого безобразия Мартынюк, конечно, допустить не мог, так что вскорости газета, будучи аккуратно сложена, скромно примостилась сбоку от металлической шкатулки, в которой адмирал держал всякую несущественную мелочь. И, конечно, огромный заголовок «Наследник престола, эрцгерцог Фердинанд и его супруга София…» располагался на самом виду. Что случилось с эрцгерцогом и его благоверной было не видно – как раз на этом месте газета сгибалась, и для дальнейшего чтения ее следовало перевернуть.
Больше всего фон Эссену хотелось бы взять в руки «Новое время» и прочесть что-нибудь такое: «Наследник престола, эрцгерцог Фердинанд и его супруга София посетили пышный прием, устроенный в честь их высочайшего прибытия в Сараево». Или, скажем, «Наследник престола, эрцгерцог Фердинанд и его супруга София после непродолжительного визита отбыли в Вену». Да что там! Сошло бы и: «Наследник престола, эрцгерцог Фердинанд и его супруга София, будучи в изрядном подпитии ныряли с моста в реку, но были счастливо спасены проезжавшими мимо гвардейцами». Все что угодно, черт побери, но только не… Адмирал тяжело вздохнул.
Убиты. Застрелены каким-то безумцем.
Международная обстановка… да что говорить, она никогда не была простой. Но в этом году все окончательно полетело под откос и призрак большой войны, до сей поры казавшийся эфемерно-далеким вдруг приобрел пугающе реальные очертания.
Когда-то давно адмирал, размышляя об извилистых путях большой политики, вдруг представил себе мировую историю в облике огромного парохода, так что перед его внутренним взором соткался гигантский лайнер, везущий во чреве своем население всей Земли. Образ рукотворного левиафана, от века встречающего удары пенных валов грядущего, и оставляющего за кормой кильватерный след уходящих, истаивающих в небытие лет так понравился Николаю Оттовичу, что стал для него забавной игрой ума. Адмирал старался представить, кто есть кто на этом судне, как оно управляется и что им движет…
По всему выходило, что паровым котлом лайнера, имя которому «Человечество», была никто иная, как старушка-Европа. Уродливые, скрюченные кочегары по именам «Жадность» и «Злопамятность», «Алчность» и «Честолюбие», «Глупость» и «Безответственность» работали как проклятые, огромными лопатами швыряя в огневеющие топки обиды, угрозы, конфликты, столкновения интересов, как политических так и экономических, исторических и современных, справедливых и надуманных, в общем, всего того, чем полнилась дипломатия европейских держав. И вся эта грязь полыхала темным пламенем политики, докрасна разогревая стенки котла, так что Европа кипела, бурлила, исходясь черным паром взаимной неприязни и ненависти. Пока огня было не слишком много, со стороны все выглядело вполне благолепно, но когда котел начинал подрагивать, раздираемый внутренними дрязгами, то одна, то другая царственная рука тянула потайной рычаг. И кипящая чернота устремлялась в закопченный ревун, на боку которого кто-то криво процарапал одно-единственное слово – «Война».
Тогда гнев, ненависть и ярость вырывались наружу, оглушали ревом, пачкали грязью, осыпали искрами сгорающих человеческих жизней все, до чего только могли дотянуться. Это было мерзко, но давление в котле спадало и на какое-то время все успокаивалось… ненадолго, а затем все повторялось снова и снова.
О том, кто управляет величественным лайнером, Николай Оттович старался не думать. А все потому что, когда он впервые помыслил об этом, на ум пришла циничнейшая картина: огромный ходовой мостик шикарного корабля, великолепное колесо штурвала из золота и красного дерева… Но на фоне всего этого — лилипуты, выряженные в костюмы и мундиры монархов, премьеров, министров, изо всех сил, пыхтя и ругаясь, дерутся за право хоть на секундочку дорваться до штурвала, хоть миг, но порулить. Хватаются за рукоятки, тянут каждый в свою сторону, а иногда и вовсе штурвал вращается сам по себе. А позади них, сложив руки на груди, возвышается огромная, молчаливая фигура. И Отец наш Небесный, истинный капитан затерянного в океане времен судна, с укоризной смотрит на то, как безумствует багроволицая, потеющая, осыпающая друг дружку тумаками и давно позабывшая о Нем сановная толпа.
Адмирал, кашлянув, перекрестился на образа в углу его апартаментов. Не дело ему, офицеру Российского императорского флота, созерцать, пусть даже мысленным взором, карикатурный облик того, кому клялся служить верой и правдой, ох, не дело…
По всему выходило, что на этот раз котел перегрелся настолько, что его ничто не спасет. Да, войны не миновать, но силы, рвущие Европу изнутри, обрели столь сокрушительную мощь, что дело грозило кончиться взрывом, в котором исчезнет привычный фон Эссену мир, и кто знает, что придет ему на смену?
Войны не миновать… впрочем, адмирал в этом никогда не сомневался.
Та, предыдущая его война, закончилась для молодого еще капитана второго ранга, Николая Оттовича Эссена вечером 30 ноября 1904 года, когда японский барказ выловил его из холодной воды зимнего Желтого моря.
Тремя неделями раньше, последний совет флагманов окончательно отказался от мысли вывести в море остатки Порт-Артурской эскадры и постановил, что все свои оставшиеся силы Эскадра употребит на оборону крепости. Но будущий адмирал не принял и не смирился с таким решением. Конечно, он обязан был повиноваться старшим по званию, и он повиновался, но его броненосец «Севастополь» пока еще сохранял способность выйти в море. Да, часть орудий была снята, да, множество боеприпаса было выгружено на берег, на борту оставалось не более сотни матросов, а угля в ямах было немного, но все это можно было изменить. А затем японцы заняли господствующие высоты над городом, с которых гавань просматривалась, как на ладони, и по русским кораблям ударил град тяжелых гаубичных снарядов. Теперь японские канониры могли бить прицельно, а не по площадям, как раньше и это означало лишь одно — отныне Порт-Артур и остатки первой тихоокеанской эскадры обречены на скорую смерть. Но если для измученного многомесячной осадой города-крепости, чьи защитники выстлали рубежи оборонительных линий десятками тысяч японских тел, никаких альтернатив не имелось – организовать сколько-нибудь длительную оборону под прицельным огнем японских пушек с господствующей высоты было нельзя, то последние оставшиеся корабли Эскадры могли, по крайней мере, самостоятельно избрать род своей кончины.
Можно было махнуть рукой, остаться в гавани и сгинуть под ударами 280-мм снарядов японских гаубиц, падающих прочти отвесно и поражающих нутро кораблей сквозь не слишком толстую броню палуб. А можно было выйти в море – и погибнуть там, потому что никаких шансов ни на прорыв, ни на победу у изрядно поврежденных кораблей, с частично снятыми пушками и неполными экипажами, конечно же, не было.
Флагманы выбрали первое. Капитан второго ранга Эссен – второе.
Находясь в Порт-Артуре, Николай Оттович видел, как иерархия и порядок командования постепенно растворялись в хаосе близящегося поражения. Казалось, все утрачивало смысл, да так оно и было на самом деле. Все постепенно уходило на самотек и ниточки субординации, донесений и приказов, связывавшие штабы и войска рвались с пугающей скоростью. Когда б Эссен интересовался восточной философией, он наверняка бы рассудил о наступлении энтропии, но он не интересовался. Едва ли не ежедневно Николай Оттович засыпал просьбами командование, умоляя дозволить ему выход на прорыв. Разрешения не было, но Эссен, уверенный в том, что капля камень точит, исподволь готовил корабль к походу и бою. Он даже сумел организовать погрузку угля, пытался грузить и боеприпасы, но этого ему делать не дали.
Двадцать пятого ноября начальник отряда, до которого сократилась теперь некогда грозная первая тихоокеанская эскадра, махнув рукой, разрешил Эссену вывести его броненосец на внешний рейд.
Запустение и хаос давно уже исподволь овладевали Порт-Артуром, но сейчас разложение стало особенно заметно. В бухту «Белый Волк», куда Эссен направил «Севастополь», вел извилистый и сложный фарватер — и если несколькими месяцами ранее неповоротливую тушу броненосца тащили бы буксиры, следуя в кильватер за дымящими в поисках японских мин тральщиками, то теперь «Севастополь» следовал в бухту на собственном ходу и в одиночестве. Да что там, некому даже было убрать бон, перекрывающий выход с внутреннего рейда и броненосец вынужден был разорвать его собственным тараном!
Ночь прошла спокойно, а утром на корабль прибыло четыре сотни матросов и несколько офицеров. Конечно, экипажу все еще не хватало почти две сотни человек, но это было уже кое-что. Четыре дня продолжалась подготовка корабля к прорыву, и к вечеру двадцать девятого ноября броненосец был готов – только не успели убрать противоторпедные сети и боны, которыми от греха подальше окружили стоявший на якоре корабль. Эссен еще размышлял, не выйти ли в море этой ночью, невзирая на все трудности прохождения сложного фарватера… когда появились японские миноносцы.
Разумеется, выход пришлось отложить – идти в ночь, прямо под торпеды гончих Того означало бесцельно погубить броненосец. И «Севастополь» остался на месте, отгоняя огнем изредка выныривающие из мглы силуэты японских «дестроеров».
Наступило утро, и ждать стало решительно нечего. Конечно, на прорыв следовало идти поздним вечером, уповая на то, что мрак зимней ночи скроет броненосец от внимательных азиатских глаз. Тогда к восходу солнца Эссен будет уже далеко от Артура, и это давало призрачную надежду уклониться от японских кораблей следующим днем. Но Эссен понимал, что японцы обнаружили его стоянку и знал, что отныне, ни вечером, ни ночью выйти в море ему не дадут. Конечно, при свете солнца соваться под многочисленные стволы «Севастополя» японским миноносникам не было никакого резона, но под покровом сумерек они будут атаковать каждую ночь и до тех пор, пока какая-нибудь блудливая мина Уайтхеда не найдет дорожку в обход противоминной сети к борту вверенного его командованию корабля.
И потому ранним утром «Севастополь» снялся с якоря и вышел в море, походя шугнув пару миноносцев, задержавшихся у русских берегов до рассвета. Они ли сообщили Хейхатиро Того об одиноком русском броненосце, или это сделал отчаянно дымивший у горизонта пароходик, типа и назначения которого с «Севастополя» не разобрали – сказать было нельзя, да и какая, в конце концов, разница? Важно было лишь то, что около четырех пополудни горизонт слева испятнали дымы тяжелых японских кораблей. Хейхатиро Того расщедрился – вскоре впередсмотрящие опознали два эскадренных броненосца и три броненосных крейсера микадо. А вскоре Эссен увидел вражеские дымы и прямо по курсу.
Все закончилось в полтора часа. На «Фудзи» что-то горело, сильно дымила корма и сквозь чернильные клубы нет-нет да и проскакивали язычки пламени – артиллеристы «Севастополя» все же смогли напоследок достать поганца. Конечно, починится, да и сейчас способен продолжить бой, но все же приятно было видеть, что проиграли не всухую.
Кавторанг сидел на банке совершенно мокрый, с трудом сдерживая сотрясающую тело дрожь — ноябрьское купание, это совсем не Черное море жарким летом. Он молчал, не в силах отвести взгляд от темных волн, сомкнувшихся над его кораблем, а глаза покраснели от морской соли и горечи непрошенных слез. Эссен знал, что для него эта война подошла к концу, что его ждет лагерь военнопленных, из которого он выйдет нескоро и уж точно не раньше, чем прекратятся боевые действия. Но в то же время его ни на секунду не оставляла странная уверенность, что еще ничего не кончено и что сейчас завершается первая в его жизни, но отнюдь не последняя для него война.
Это ощущение осталось с ним навсегда. Николай Оттович Эссен и до этого был хорошим моряком и командиром, а непоколебимая уверенность в приближении новой войны сделала его только лучше. Он, прошедший горнило русско-японской, прикладывал теперь все усилия к тому, чтобы подготовить вверенный его попечению флот к грядущим битвам, в приближении которых он ни секунды не сомневался.
Адмирал с мрачным интересом наблюдал за развертывающейся прелюдией, стремясь угадать, как скоро вновь загремят орудия. Он наблюдал постепенное охлаждение в отношениях между Российской Империей и Германией, присоединение России к Англии и Франции сказал ему многое. Но это еще была не война, и даже не преддверие – сановные гроссмейстеры покамест еще только расставляли фигуры на шахматном поле мира, определяя, сколь сложным и кровавым станет грядущий этюд.
Но будем ли мы готовы?
Прошло уже 9 лет с окончания русско-японской войны и, надо сказать, флот изрядно преобразился. «Семь пудов августейшего мяса» («Или все-таки девять?» — задумывался иной раз адмирал, вспоминая дородную фигуру Алексея Александровича), чье небрежение службой стоило России флота, после Цусимы наконец-то подал в отставку, и генерал-адмиральская должность была упразднена. Теперь флотом управлял морской министр, и во главе Морского ведомства становились такие серьезные люди, как Диков, Григорович… Моряки слегка напряглись, когда на высокую должность едва не попал Воеводский, но Бог миловал.
Отныне на подготовку флота денег не жалели. Видимо потому, что флота как такового почти и не осталось, ведь после войны с Дальнего Востока на Балтику вернулись немногие. Эскадренный броненосец «Цесаревич», броненосцы береговой обороны «Адмирал Сенявин» и «генерал-адмирал Апраксин», броненосные крейсера «Баян» «Россия» и «Громобой», бронепалубные «Олег», «Богатырь» и «Аскольд», да еще скороходы второго ранга — «Изумруд» с «Жемчугом». Правда, выжили еще «Паллада» с «Авророй» — крейсера не слишком хорошего проекта и боевых качеств, но эту парочку оставили во Владивостоке. Какое ни есть военное присутствие обеспечивать было нужно, а для этого два тихоходных и не слишком хорошо вооруженных корабля вполне подходили.
Броненосцы и крейсера, вернувшиеся с Дальнего, стали костяком балтийского флота. Удивляться не приходилось — ведь во вторую и третью тихоокеанские эскадры, сгинувшие в горниле цусимского сражения, включили практически все, что только могло дойти до Владивостока, не утонув в дороге от старости. Вскоре к вернувшимся с войны кораблям добавился броненосец «Слава», не успевший достроиться к Цусиме и таким образом уцелевший, да три крейсера типа «Баян» которые спешно заказывали в военные годы, но это, в общем, было и все.
Под войну с Японией пришлось брать много кредитов, теперь их следовало возвращать с процентами, а ведь никакого барыша военные действия не принесли. К тому же страну лихорадило, ибо на смену «врагу унешнему» ее теперь терзал «враг унутренний» — революция 1905 года посеяла многие смуты. В общем, денег на возрождение флота взять было негде и бюджет Морского ведомства сильно урезали, однако на то, чтобы гонять немногие оставшиеся корабли с утра до ночи денег хватало.
И, конечно же, ничто не являлось преградой для пытливой военно-морской мысли. Морской генеральный штаб или Генмор, как именовали его моряки, подошел к делу будущего возрождения флота научно и с подходом.
Раньше корабли строили или малой серией, а то и вовсе по одному, при этом норовя сделать каждый следующий корабль лучше предыдущего. Война же показала, что сборище разнотипных судов разной боевой силы не составляет эскадры – что толку было в том, если несколько броненосцев имеют скорость 18 узлов, если остальные едва тянут 14? Японские боевые отряды, составленные из кораблей сходных типов и характеристик, оказались куда предпочтительнее.
Выводы были сделаны незамедлительно. Отныне решено было, что Морскому ведомству не следует заказывать отдельные корабли или даже их серии, руководствуясь то одной, то другой концепцией. Генмор определил состав эскадры будущего, и, надо сказать, сила этой эскадры поражала всякое воображение.
Было определено, что тяжелые артиллерийские корабли наилучшим образом управляются соединением из четырех единиц, а коли так — решили, что отныне линкоры и линейные крейсера должны строиться серией по 4 корабля, не больше, но и не меньше. Причем закладывать корабли одной серии следовало одновременно, с тем, чтобы новопостроенные дредноуты сразу по вступлении в строй образовывали соединение нужной численности. Такое соединение решили именовать бригадой, а две бригады линкоров и бригада линейных крейсеров должны были образовать становой хребет новейшей эскадры. Для разведки и защиты тяжелых артиллерийских кораблей от поползновений вражеских миноносцев в состав эскадры включалась еще бригада новейших легких крейсеров, а девять дивизионов по четыре эсминца в каждом могли нанести воистину сокрушительный торпедный удар.
Восемь линкоров-дредноутов, четыре линейных и четыре легких крейсера, тридцать шесть новых турбинных эсминцев… В сущности, одно такое соединение превзошло бы по своей мощи весь доцусимский Российский императорский флот вместе взятый. Такая эскадра была великолепна всем, за единственным исключением – ее у Николая Оттовича фон Эссена не было.
Средства на возрождение флота появились у страны только в 1908 году, когда неожиданно-беспримерные зерновые урожаи Российской Империи удивительнейшим образом совпали с засухами и прочими непогодами в Европе. Российский хлеб и до того был весьма востребован, а сейчас европейцы и вовсе скупали его во множестве, за счет чего наконец-то удалось разобраться с государственными финансами.
Все это предоставило возможности заложить первую, долгожданную бригаду дредноутов для Балтийского моря. Более того – стремясь получить по-настоящему мощные и боеспособные корабли, отказались от привычной морскому ведомству «трехгрошевой» экономии, когда из-за боязни истратить лишнюю копейку лишали корабли важных боевых способностей. Уже на стадии проектирования решено было не упихивать дредноут в оговоренное водоизмещение, жертвуя не одним, так другим критично важным для корабля качеством. Вместо этого определили необходимые будущему линкору скорость, калибр и количество орудий, толщины брони и прочие характеристики, и спроектировали дредноут без оглядки на вес и размеры… после чего, правда, ужаснулись, ибо водоизмещение проекта подобралось вплотную к 28 тысячам тонн. И дело даже не в том, что ни один флот мира не располагал подобными левиафанами, а в сомнениях, по силам ли Отечеству создавать одновременно четыре таких корабля, не растянув стройку на десятилетие? В итоге осетра все же урезали и, окончательно согласовав характеристики, в середине 1909 года приступили к строительству четверки линейных кораблей типа «Севастополь»…
Череда тучных, урожайных лет, и добрая торговля зерном вкупе с иностранными кредитами, которые все более охотно предоставляла Франция, позволяли Российской Империи вкладываться и в армию и во флот, осуществляя давно назревшее перевооружение. Но постройка первых дредноутов России затянулась – уж слишком сложным оказалось дело. Требовались новые пушки и снаряды, двенадцатидюймовые бронеплиты, изготовленные методом Круппа, турбины и новые котлы, новейшие трехорудийные башни… А для этого требовались, в свою очередь, новые станки и мастерские, новые литейные и броневые производства, артиллерийские заводы. Все это создавалось, но, конечно же, не обходилось без обычных в таком большом деле накладок. В итоге к июлю 1914 года только два линкора вошли в состав флота, да и те еще не получили полной выучки, а «Полтава» и «Петропавловск» должны были присоединиться к ним месяцем позже. Быть может, к зиме из экипажей «Севастополя» и «Гангута» выйдет толк, но адмирал отлично понимал, что первую свою бригаду дредноутов «к походу и бою готовой» он получит не раньше, чем в следующем, 1915 году.
Тогда же следует ожидать и первые турбинные эсминцы, и адмирал возблагодарил Господа за прозорливость Григоровича, пропихнувшего строительство эсминцев типа «Дерзкий» на Балтике. Чего это стоило морскому министру, не хотелось даже и думать, ибо даже без пушек, торпед и беспроволочного телеграфа каждый такой корабль обходился казне в 2 миллиона рублей. И убедить Думу на выделение средств в обход и так уже не слишком скромного морского бюджета, представляло собой ту еще задачку. Впрочем, мастерство Григоровича в искусстве политического дискуссиона давно уже стало притчей во языцех, и многим казалось, будто он способен уговорить «народных избранников» на что угодно. Адмирал попробовал было представить Григоровича в облике сладкоречивого Нестора, но вместо этого на ум почему-то пришел образ огромного питона, с высокой трибуны гипнотизирующего своим холодным, мудрым взглядом массы думских… эгхкм…
Зато теперь не приходилось сомневаться, что в самом скором времени Балтфлот получит девять новейших эсминцев, а родоначальник всей серии, эскадренный миноносец «Новик» уже в строю.
На этом, увы, хорошие новости заканчивались. Да, вскоре после того как тяжкие черные корпуса «Севастополей» впервые вспенили морскую гладь, на освободившихся стапелях вновь закипела работа – их спешно готовили к строительству новых, куда более крупных и могучих кораблей, и закладка четверки мощнейших линейных крейсеров типа «Измаил» не заставила себя ждать. Казалось, еще вчера шипело и пузырилось шампанское, стекая по форштевням первых балтийских дредноутов, изготовившихся впервые окунуться в родную им морскую стихию. А сегодня – снова торжества, закладка новых броненосных гигантов…
Вот только новейшие «Измаилы», войдут в строй никак не раньше 1916 года, а то и еще позднее, и это при условии, что будут строить как в мирное время, а на носу война. Значит, к началу войны линейные крейсера ни за что не успеют, да и вряд ли они смогут застать хотя бы ее окончание. Сколько продлится очередная бойня? Ну полтора года, может и все два, только куда уж больше? А ведь вот-вот полыхнет, и дай-то Бог чтобы не прямо сейчас, оттянуть бы как-то хоть до следующего года… о большем фон Эссен Небо не просил. Новейшие легкие крейсера типа «Светлана» заложены совсем недавно и шансов на их вступление в строй до окончания войны даже меньше, чем у линейных крейсеров.
В общем, задуманная умниками из генмора Эскадра совершенно не складывалась. Вместо двух бригад дредноутов будет только одна и к ней — бригада старых броненосцев. Четыре дредноута «Севастополь» — опора и надежа Государства Российского и Флота Балтийского… А броненосцы – ну что с них взять? Да, теперь они именовались гордым именем «линкоры», вот только боевой мощи им это не прибавляло. Вчетвером они, пожалуй, разобьют один дредноут противника, быть может, отобъются от пары, хотя это уж вряд ли. Линейных крейсеров не будет вовсе. Вместо четырех новейших легких крейсеров есть еще доцусимские и не слишком быстроходные по сегодняшним меркам «Жемчуг» и «Изумрудом», да парочка, построенная в Британии – весьма хорошие корабли, хотя до строящихся «Светлан» им далеко. Вместо тридцати шести турбинных эсминцев – пока есть один, но скоро будет десять.
Остальное – не стоит упоминания. Два пятитысячных броненосца береговой обороны, годных только шнырять у Моонзунда под прикрытием родных береговых батарей. Две бригады крейсеров – одна из четверки тихоходных, но хотя бы прилично бронированных «Баянов», вторая – два океанских раритета-рейдера «Россия» с «Громобоем», да бронепалубные «Олег» с «Богатырем». Ну и конечно «Рюрик», который адмирал любил, и даже некоторое время использовал в качестве своего флагмана, однако про себя прозвал «ни два, ни полтора». Сей броненосный крейсер превосходно смотрелся бы в Артуре или в Цусиме, будучи куда более мощным и столько же быстроходным, как любой из «Асам» Камимуры. Однако ж на сегодня его скорость была мала и любой современный легкий крейсер от него удерет, а любой линейный – догонит и потопит. Эх, эх, жаль, что «Аскольд» ушел на Дальний…
Дюжина больших и тридцать шесть малых угольных эсминцев положения улучшить, разумеется, не могли. Была еще дюжина подводных лодок, нового оружия, к которому склонный ко всему новому и рисковому Николай Оттович весьма благоволил. Но не ждал от него особого чуда – смогут своим присутствием воздействовать на привыкшие к неукоснительному орднунгу мозги германского морского штаба, заставят шарахаться каждой тени – и то хлеб. Адмирал надеялся, что операции подводных кораблей способны учинить вред неприятелю и гонял их экипажи до седьмого пота, но больших успехов в борьбе с боевыми кораблями противника от них не ждал.
А вот противник… м-да. Против четверки русских дредноутов, Германия имела тринадцать, да еще четыре должны были скоро войти в строй. Против четырех броненосцев – двадцать! Против семи броненосных крейсеров – четыре линейных и девять броненосных. Против шести легких и бронепалубных крейсеров – сорок один! А сорок девять русских миноносцев совершенно терялись на фоне более чем двух сотен их германских «коллег». Ну да, вскоре вступят в строй девять «Дерзких» и количество русских миноносцев приблизится аж к шестидесяти, но сколько к этому времени введут в состав флота германцы?
Это далеко не Порт-Артур и не Цусима. Враг подавлял своим численным превосходством настолько, что ни о каких генеральных сражениях и речи быть не могло, но воевать все же было нужно. Как? Булавочными уколами, резней на коммуникациях, находя отдельные боевые отряды врага и обрушиваясь на них превосходящей силой. Николай Оттович фон Эссен был абсолютно уверен в необходимости активных, наступательных действий. Только так можно было нанести ущерб неприятелю, а еще адмирал на личном опыте знал, сколь гибельна максима «Беречь и не рисковать!» которую исповедовал флот в Артуре. Войны не бывает без риска, если враг превосходит числом – значит, риск растет, но бездействовать нельзя все равно.
Долгие годы Николай Оттович размышлял над тем, как следует вести войну на Балтике и давным-давно составил себе «Табель о рангах» задач вверенного ему флота. И сейчас он не отказал себе в удовольствии пробежаться по ним еще раз.
Первая задача флота – защита Столицы. Санкт-Петербург, твердокаменное сердце Российской Империи, раскинувшийся вдоль одетых гранитом берегов Невы, во всяком случае должен быть защищен от любой мыслимой угрозы. И адмирал считал, что с этой задачей Балтфлот способен справиться теми малыми силами, что у него есть, да даже и меньшими. Балтийское море не слишком велико, а в северной его части расположен узкий, но глубоко врезавшийся в материковую твердь Финский залив. И тот, кто желает достичь русской столицы, должен пройти по нему до самого края, но Николай Оттович готов был гарантировать, что это будет непросто.
В первые же часы войны вход в Финский залив перегородят мощнейшие минные заграждения, в которых увязнет любой флот, потому что прорывать их ему придется под дулами русских линкоров и крейсеров. Это называлось боем на минно-артиллерийской позиции – когда враг пытается вытралить мины со своего пути, и вынужден лезть в узкие фарватеры, следуя малым ходом за идущими впереди тральщиками. Здесь враг не имеет возможности сражаться в полную силу, сколько бы у него этой силы не было. Лишь когда флот преодолеет минное заграждение, тогда только сможет он развернуть свои боевые порядки и реализовать свое преимущество в численности. А до этого он обречен следовать медленно и без маневра, причем воевать могут только идущие впереди корабли. И если в лицо ему бьют тяжелые русские снаряды, а за пятки кусают скрывшиеся до срока в пучине вод подлодки — потери его будут велики.
А потом, если враг, уплатив немалую цену, все ж таки прорвется, он окажется на узкой полосе воды между двумя основными русскими базами флота – Гельсингфорсом и Ревелем. Первый прикрыт Свеаборгской крепостью, второй – крепостью Петра Великого и соваться под их пушки вражеским кораблям нет решительно никакого резона. Но стоит только сгуститься сумеркам – из гаваней выскользнут десятки русских миноносцев. Да, они стары и негодны для правильного эскадренного боя, но в ночи, вблизи от собственных баз, смогут сильно потрепать неприятеля. Дальше тяжелым броненосцам и линкорам чужого флота предстоит двигаться извилистыми фарватерами, которыми и в мирное-то время ходить непросто, вот только сейчас они будут перекрыты множеством минных банок. И даже если враг каким-то чудом преодолеет все естественные и рукотворные преграды Финского залива, он уткнется прямо в дула орудий Кронштадта.
Конечно, все это можно преодолеть, но цена! Если немцы всем назло и не считаясь с потерями, полезут в Финский залив – что же, они, наверное, смогут проломиться до Питера, потеряв по дороге половину флота. А дальше-то что? Немного пострелять по берегу издалека, потому что могучие дредноуты станут скрести донный ил своими килями уже на подступах к Кронштадту? Ведь там и до того небольшие глубины превращаются почти ни во что – когда выводили линкоры типа «Севастополь» их специально облегчали, не давая им полной нагрузки снарядами и топливом. Попробовать высадить десант? Так ведь операция по прорыву в Финский в любом случае затянется, генералы успеют стянуть войска. Обидно конечно воевать в собственной столице, но десант в любом случае будет опрокинут. Да и много ли может быть этого десанта? Для немцев не будет проблемой усадить на транспорты несколько десятков тысяч отборной кайзеровской солдатни, только что с этого? Бойцам нужно что-то есть, винтовкам нужны патроны, орудиям – выстрелы и все это быстро кончится. А наладить снабжение через остающееся враждебным игольное ушко Финского залива — задача почти нереальная.
Адмирал фон Эссен знал, против кого строит свой флот Кайзер. Он понимал, и даже в какой-то мере сочувствовал желанию Гогенцоллернов оспорить британское владычество на морях и океанах. Германия содержала могущественную армию и строительство второго по величине флота в мире требовало от нее тяжелых усилий. Не для того немцы столько лет создавали могучие эскадры, чтобы бездарно губить их в узостях Финского залива! И зачем — ради шанса показать язык Петербургу?! Николай Оттович был уверен – пока у него есть хотя бы пара-тройка броненосцев или дредноутов, немцы в Финский не сунутся. Слишком велики будут германские потери, слишком ничтожен выигрыш.
И потому адмирал, несмотря на жуткое неравенство сил, чувствовал себя вправе учинить пиратство по всему Балтийскому морю почти всем корабельным составом, что имелся у него в наличии. Даже неся чувствительные потери, флот сохранит способность защитить Санкт-Петербург, а коли так, то пуркуа бы не па, милостивые государи? Тихо покидать залив, проскользнув одним лишь нам известными тропками сквозь собственные минные заграждения, незаметно прокрадываться и наносить удар, а затем, по возможности уклоняясь от встречи с превосходящим противником, возвращаться домой. Разбить немцев на море нельзя, но не давать покоя, раздергивать их силы, теребить и будоражить, кусая то тут, то где-то еще, создавать призрак неуловимой угрозы всюду и этим заставить врага с криком просыпаться по ночам – вполне можно.
Этой тактики, елико возможно, и собирался придерживаться Николай Оттович, но на пути ее претворения в жизнь имелось два могущественных препятствия. И первое из них – Государь Император.
Русский самодержец любил флот и понимал полезность морской силы государства, поэтому моряки почти всегда могли рассчитывать на его покровительство. Но эта же любовь вызывала у Николая II известную боязнь потерять столь дорогие его сердцу «игрушки»-корабли. От осознания мощи кайзеровского флота боязнь эта только крепчала, к тому же Государь был… нет, не то, чтобы робок, но… в общем, той самой жилки, которая вела Ушакова и Суворова в бой против многажды превосходящего противника у Николая как-то не просматривалось. Вот будь на его месте так не вовремя почивший Александр… Тьфу. Хватит уже, хуже «скубента»-народника стал, честное слово морского офицера…
Решительных планов фон Эссена Государь не одобрял, предпочитая беречь флот для защиты Петербурга, и тем самым обрекая его на бездействие и пассивность, погубившую русскую эскадру в Порт-Артуре. Но адмирал не терял надежды не мытьем так катанием добиваться для вверенного ему флота большей свободы действий, и со свойственным ему деятельным оптимизмом льстил себе надеждой на успех.
Имя второй причине – Моонзунд, но сухопутному человеку было бы непросто понять, чем архипелаг из нескольких островов, да еще в входящий в состав земель, над которыми безраздельно царила корона Российской Империи, мог угрожать адмиральским планам.
Вот только чем был Моонзунд? К югу от входа в Финский залив располагались острова, отделенные от материка водами Рижского залива. Через последний можно было бы войти и в Финский залив, причем в обход планировавшихся на случай войны минных заграждений. Однако эту угрозу не так уж сложно было бы парировать, завалив проход все теми же минами, проблема была отнюдь не в этом.
Настоящая угроза заключалась в другом, что в отличие от прорыва в Финский залив, немцам вполне по силам было бы захватить острова Моонзундского архипелага, и возможностей помешать этому у адмирала было не слишком много. Ведь тот, кто владеет Моонзундом, контролирует горло Финского залива – достаточно занять крупные острова архипелага, развернуть на них временную базу для собственного флота, дополнить русские минные заграждения, преграждающие вход в залив своими, наладить патрулирование – и все, Балтийский флот окажется взаперти и уже не сможет выходить в море. На этом агрессивным планам русского адмирала и вообще всякой активности придет конец, никакой достойной роли в грядущей войне флот сыграть не сможет.
Конечно, Моонзунд был неплохо защищен. Удобные для высадки места прикрывали батареи тяжелых орудий, проходы между островами также будут завалены минами, преграждающими проход в Рижский залив. На архипелаге развернута база легких сил флота, там базировались оба оставшихся после Цусимы броненосца береговой обороны. Были там крейсера, эсминцы и подводные лодки, и даже более того – дабы иметь возможность заметить врага издали, на Эзеле построили настоящий аэродром, разместив там эскадрилью этих новомодных самолетов!
Адмирал привычно поморщился. В теории идея была неплоха – использовать самолеты для разведки противника, но на деле эти фанерные конструкции, более всего напоминающие карточные домики, пугали его своей капризностью и очевидной непрочностью. К тому же даже в лучшем случае, если этому чуду техники удавалось взлететь, время полета было очень ограничено. То ли дело дирижабель! Фон Эссен много сил положил, уговаривая Морское ведомство подкупить у немцев несколько их «Цеппелинов». Те могли часами висеть в воздухе, патрулируя морские просторы, вот была бы у флота всем разведкам разведка, но… Увы, как и многие другие предложения неугомонного адмирала, это также сгинуло под сукном или сыграло в долгий ящик, в общем — кануло в пучинах казенного канцеляризма, чтоб ему…
Фон Эссен не верил в попытку прорыва кайзеровского флота в Финский залив. Слишком много потерь и слишком мало выгоды. Десант на острова Моонзунда, вообще-то тоже не станет для немцев легкой прогулкой, но в отличие от «дранг нах Петербург», эту операцию осуществить было можно, причем при вполне приемлемом уровне потерь. Об этом знает он, фон Эссен, значит понимают и в германском штабе – дураков там нет.
Если в грядущей войне на стороне России будет воевать Англия – тогда германский флот, скорее всего, и носа не покажет из Северного моря. Дредноуты и броненосцы кайзера будут охранять собственные берега от угрозы куда более многочисленного Ройал Нэви и вряд ли смогут всерьез озаботиться Балтикой. Конечно, есть еще Кильский канал, которым так легко перебросить эскадру-другую из Северного моря в Балтийское и обратно, но все же нависающая угроза британского флота заставит немцев осторожничать и не рисковать крупными кораблями без крайней на то нужды. А вот если британские сэры и пэры решат отсидеться в сторонке… тогда да, тогда возможно все и атака на Моонзунд – в том числе.
Адмирал с чувством смаковал сложносочиненный акафист генмору, от которого покраснел бы даже матерый боцман. Ведь предлагали умные головы строить базу флота в Моонзунде, а не в Ревеле! Вот тогда проходы в Рижский залив были бы прикрыты ничуть не хуже горла Финского залива. Да черт с ней, с базой, достаточно было провести донноуглубительные работы, с тем чтобы новейшие линкоры могли выходить из Финского в Рижский… но нет. Не провели. И теперь, подойди вражеская эскадра к Моонзунду, отправить на его защиту можно было бы только два самых старых броненосца – «Славу» с «Цесаревичем», потому что ни «Андрею Первозванному», ни «Павлу I», не говоря уже о новейших «Севастополях» не позволяла пройти осадка. Иных вариантов не было – если не считать за таковой попытку выйти из Финского в море и дать последний и решительный, но от этого не менее безнадежный бой превосходящему противнику. Вот только адмиралу со времен Артура безумно надоели безнадежные бои. Ему хотелось на старости лет увидеть, как не он, но его противник идет в безнадежный бой… Должно же быть в жизни хоть какое-то разнообразие!
Николай Оттович еще раз задумчиво посмотрел на лежавшую на тумбочке газету. Выстрелы в Сараево что-то перевернули в нем, теперь грядущая война ощущалась так близко, как никогда раньше.
— Мы не готовы, — задумчиво сообщил адмирал самому себе. Задумчиво пожевал губами и добавил:
— Опять.
Перед тем, как покинуть адмиральские апартаменты Николай Оттович фон Эссен на секунду задержался у зеркала. Китель сидел великолепно на невысокой, плотной, но не расплывшейся фигуре. Густые усы переходили в короткую бородку, над умными и чуть-чуть печальными глазами кустились широкие брови, а больше никаких волос на голове адмирала долгие годы уже не наблюдалось. Да и те, что были, давненько уже высеребрило грузом прожитых лет.
— Ничего, седина в бороду – бес в ребро! — подумал про себя адмирал
И, видя как в глаза возвращается привычная всем его подчиненным, веселая чертовщинка, Николай Оттович улыбнулся своему отражению. Посмотрим еще, чья возьмет. А пока…
— Адмирал на мостике!
Фон Эссен чуть поморщился. Конечно, по службе положено, но чего уж так горланить-то, да еще почти в ухо?
— Вольно, голубчики. – обвел он вытянувшиеся в струнку фигуры самым что ни на есть благодушным взглядом, который, впрочем, никого здесь не смог бы ввести в заблуждение. Вахтенный офицер, равно как и случившийся на мостике старший штурман великолепно знали – чем добрее адмиральский взгляд, тем большая каверза их ожидает в самом ближайшем будущем. И, конечно же, не ошиблись.
— Я вот тут обедал, милостивые государи, — обратился ко всем присутствующим адмирал:
— И подумалось мне, а отчего бы нам не потренироваться немножко? Знаю-знаю, согласно утвержденного плана собирались выходить только послезавтра. Но зачем откладывать так надолго? Давайте-ка пригласим штаб, да и подумаем – а не выйти ли нам завтра утром, да хотя бы и на стволиковые стрельбы? Щиты вроде сегодня приняли, сами и сбросим. Пойдем на «Андрее», ну и новичков с собой прихватим — адмирал кивнул в сторону стоящих на рейде «Гангута» и «Севастополя»:
— Заодно посмотрим, смогут ли новики наши попасть во что-то меньшее по размерам, чем море… А к послезавтрему как раз первая бригада подтянется, тогда уж повоюем как планировали!
Не то, чтобы слова адмирала вызвали бешеный энтузиазм, ибо у господ офицеров, очевидно, на завтрашний день имелись собственные планы. Их крушение Николай Оттович сейчас и наблюдал, отеческим взором созерцая подернувшиеся грустью глаза младшего вахтенного офицера, чьи черты лица будто вышли из-под резца самого Бенвенуто Челлини. «Ишь, красавчик, девки поди так и сохнут. Молодой ведь, наверняка рассчитывал завтра спозаранку в Гельсинки», — подумал про себя адмирал: «Поди еще и зазноба ждет. А ничего, погонять всех вас как следует, глядишь – и вернетесь к своим зазнобам. Живыми».
Пока собирались офицеры штаба, адмирал вышел из рубки на мостик, оперся на поручни. Было как-то жарковато, да даже и душновато – совершенно невозможное состояние для Балтики, но тем не менее. Николай Оттович задумчиво смотрел на приземистые силуэты двух могучих дредноутов. Какая все-таки сила сокрыта в этих новейших кораблях! Причем именно что скрыта – со стороны, далекому от морского дела человеку, его флагман мог показаться даже более грозным, нежели один из «Севастополей». За счет двухэтажных казематов, высоких труб и аж шести башен бывший эскадренный броненосец, а ныне – линейный корабль Российского императорского флота «Андрей Первозванный» казался куда как страшен, а низкий, распластанный над водой силуэт дредноута, несмотря на четыре мощнейшие трехорудийные башни все-таки не производил такого впечатления.
Вот только в бою один на один «Севастополь» растерзает «Андрея» минут за тридцать-сорок, не слишком и утрудившись. Особенно, если его артиллерийский офицер не склонен считать ворон…
Адмирал прищурился. Он помнил всех своих старших офицеров по крейсера включительно, помнил и многих миноносников, хотя и не всех, конечно. Но уж капитанов первого и второго рангов с линейных кораблей знал наперечет, держа в голове все их достоинства и недостатки. А посему Николаю Оттовичу не приходилось напрягать память – та сразу же подсказала имя старшего артиллериста «Севастополя»
Маштаков…Николай Филиппович. Этот ворон считать не будет точно. Адмирал хмыкнул, вспомнив как на не столь уж давних учениях, сей офицер умыл-таки его флагманского артиллериста. Не то, чтобы Александр Евгеньевич отстрелялся плохо – отнюдь. Первая щит был накрыт, как положено — третьим залпом, а вот по второму «бог артиллерии» умудрился залепить со второго накрытия, и это на сорока пяти кабельтовых, между прочим! Да только «юное дарование», как про себя иной раз называл Маштакова адмирал, умудрилось положить ОБА щита со второго накрытия каждый. Было ли это случайностью или нет, сказать нельзя, но Николай Оттович довольно ухмыльнулся – повод как следует вогнать в краску Александра Евгеньевича был идеальный, адмирал вспоминал, как бурели уши главарта его флагмана, когда фон Эссен начинал пространно рассуждать о молодых талантах, способных отстрелить альбатросу в полете любое перо на выбор.
В общем, на «Севастополе» артиллерией командовал весьма многообещающий офицер, правда перевели его туда совсем недавно и вряд ли он успел многое. Но ничего, а то еще поди зазнался, обставив флагмана, самое время и ему спеси немножко поубавить… разумеется, исключительно для пользы дела!
