Репин. Манифест 17го октября.
Предварительная статья: https://alternathistory.ru/duma-o-dume/
С Думами в России сразу как-то не задалось…
События связанные с открытием первой Государственной думы и её роспуском — ярчайшая точка исторической бифуркации, на которую весьма мало обращают внимание. Оно и понятно, там чёрт ногу сломит, не смотря на внешне простенькую канву. И даже если всех эСДэков в 1905 году к стенке поставить, всё равно в перспективе маячит февраль, потому как противостояние Николая и Совета Министров с Думой (Дума — да, хреновое, но, какое-никакое, а зеркало народных настроений) никуда не исчезнет.
Итак, принят Манифест 17 Октября, избирательный Закон и народу дарована Конституция! Открытие первой Государственной думы произошло в Зимнем дворце 26 апреля 1905 года. Всё начиналось очень красиво. Военный министр А.Ф, Редигор так описывает это событие:
«…В 2 часа государь вошел в зал. Перед ним положили регалии, которые были положены на табуреты, около которых стали лица, их вынесшие. За государем шла императорская фамилия. Государь очень спокойно, но с большим чувством, прочел отличную речь, редактированную им самим. Прокричали «ура», и государь с таким же церемониалом ушел. В 4 часа я уехал домой. Великое событие совершилось. Перемена государственного строя России стала совершившимся фактом. При враждебном настроении Думы приходилось радоваться, что все сошло благополучно, без каких-либо неприятных инцидентов…»
Открытие Государственной Думы.
А «враждебное отношение» Думы становится ясно сразу же, в тот же день. В ответ на речь императора, депутаты Думы составили адрес в котором «всеподданейше» требовали проведения аграрной реформы, расширения избирательного права и установления ответственности совета министров перед Думой. Уже подготовка адреса вызвала в Совете Министров предложение о немедленном роспуске новорожденной Думы. Николай не принял адреса и поручил ответить на него председателю Совета Министров И.Л. Горемыкину. Тот, вполне естественно, отверг притязания на пересмотр избирательного права и принцип ответственности министров перед Думой, заявив, что все это означает изменение основных государственных законов, а следовательно, выходит за пределы компетенции Думы (напомню, что думцы не обладали правом законодательной инициативы и обсуждали только те вопросы, которые были предложены Советом Министров). Горемыкин заявил, что «главная задача царского правительства — охранение общественного порядка», и просил Думу помочь в успокоении страны. В ответ депутаты почти единогласно приняли формулу перехода к очередным делам, в которой требовали отставки правительства Горемыкина и замены его «министерством, пользующимся доверием Государственной думы». Конфликт между Государственной думой и Советом Министров усугубился в связи с обсуждением аграрного вопроса. Аграрные проекты трудовиков и даже кадетов представлялись правительству слишком радикальными. Вот это всё при том, что избирательный закон, казалось бы, гарантировал преимущественно консервативное направление настроений в Думе! (Кстати по итогам выборов в Думу вошли: 121 земледелец, 10 ремесленников, 17 фабричных рабочих, 14 торговцев, 5 фабрикантов и управляющих фабриками, 46 помещиков и управляющих имениями, 73 земских, городских и дворянских служащих, 16 священников, 14 чиновников, 39 адвокатов, 16 врачей, 7 инженеров, 16 профессоров и приват-доцентов, 3 преподавателя гимназии, 14 сельских учителей, 11 журналистов и 9 лиц неизвестных занятий).
8 июня в Думе выступил новый министр внутренних дел П.А. Столыпин. Он пытался защищать действия властей, уличенных в помощи черносотенным погромщикам («белостокское дело»), и был освистан депутатами. Дума приняла новую формулу перехода с требованием отставки правительства Горемыкина и передачи власти правительству, пользующемуся её доверием. Совету Министров приходилось выбирать: или компромисс с кадетским большинством в Думе (но не с трудовиками!), или немедленный роспуск её. Николай был расположен к роспуску Думы, но полагал, что сначала надо попытаться нащупать почву для соглашения. Сам он писал в своём дневнике (правда, несколько ранее) о сложившейся ситуации:
«Все это время меня мучает чувство, имею ли я перед моими предками право изменить пределы власти, которую я от них получил. Борьба во мне продолжается. Я еще не пришел к окончательному выводу. <…> Искренне говорю вам, верьте, что, если бы я был убежден, что Россия желает, чтобы я отрекся от самодержавных прав, я для блага ее сделал бы это с радостью. Акт 17 октября дан мною вполне сознательно, и я твердо решил довести его до конца. Но я не убежден в необходимости при этом отречься от самодержавных прав и изменить определение верховной власти, существующее в статье 1 основных законов уже 109 лет. Мое убеждение, что по многим соображениям крайне опасно изменять эту статью и принять новое ее изложение».
Компромисс не удался. 7 июля на заседании Совета Министров Горемыкин заявил, что Дума заняла «открыто революционную позицию» и, поэтому, необходимо обратиться к царю с просьбой о её роспуске. На другой день Столыпин и Горемыкин были приняты царем и согласовали с ним меры по роспуску Думы. 9 июля она была распущена. Горемыкин подал в отставку, а новым председателем Совета Министров стал Столыпин. Разгон Думы означал, что все переговоры по созданию буржуазного правительства в России свёрнуты, более того, буржуазное правительство в рамках имперского правопорядка неприемлемо, а значит ни о какой конституционной монархии в России и речи не идёт. Конституция — конституцией, а самодержавие — самодержавием. Это решение, без сомнения, стало для империи судьбоносным и надёжно привело её к февралю 1917, когда ситуация просто дозрела.
Карл Фаберже. Натюрморт, для которого использованы горный хрусталь, янтарь и серебро, дополнен папиросным окурком из кварца и серебра, все уложено на кирпич из яшмы. Составной частью натюрморта является текст Манифеста 17го Октября. Атмосферненько так.
И вот тут возникает вопрос: а возможен ли был компромисс в принципе?
С Николаем всё ясно, с Думой то же. Чуть более подробно рассмотрим третьего участника конфликта, а именно Совет Министров. Совет Министров Российской Империи был утверждён 12 ноября 1861 года, но фактически начал свою деятельность в 1867 году. Председателем Совета Министров был император, он назначал министров и полностью контролировал деятельность этого учреждения. Совет Министров призван был руководить внутренней политикой государства, но, на деле, значительной роли не играл. Александр II всё реже и реже созывал Совет, а Александр III вообще не считался со своими министрами. В царствование Николая II Совет так же изначально влачил жалкое существование, но в 1905 году всё изменилось. Вскоре после событий 9го января, возникла идея необходимости сильного правительства. После двадцати лет бездействия, Совет Министров возобновил свои совещания. Он оставался совещательным учреждением под председательством царя, но и получил толику исполнительной власти.
17 октября 1905 года Николай II подписал манифест «Об усовершенствовании государственного порядка», а 19 октября — указ «О мерах к укреплению единства в деятельности министерств и главных управлений», где говорилось: «На Совет Министров возлагается направление и объединение достойнейших главных начальников ведомств по вопросам законодательства и государственного управления». Председателем Совета Министров стал граф С.Ю. Витте, а после его отставки в апреле 1906 года — И.Л. Горемыкин. Заседания Совета протоколировались, велись Общий и Особый (для наиболее важных вопросов) журналы. Текст журналов подписывался всеми участниками совещаний и посылался на утверждение царю. В случае высочайшего одобрения, решения принятые Советом становились Законами Российской Империи. И это в Империи единственный законодательный орган! В чём, собственно, и сущность конфликта с Думой: ответственность Министров перед Думой означает то, что Дума автоматически начинает контролировать законодательную деятельность в Империи, чего самодержец допустить никак не мог (а иначе какой он самодержец?). Т.е. Совет Министров изначально рассматривался, как орган целью которого были не развитие экономики, не решение аграрного и других насущных вопросов, а исключительно охрана царствия и сплочение аппарата управления вокруг трона. И для Николая и для Совета Министров в России конституционной монархии не может быть от слова «совсем» (есть, правда, опыт третьей Думы, но об этом далее). О том, что это именно так и свидетельствует прилагаемый документ.
Особый журнал совещания Совета Министров 7 и 8 июня 1906 года (приводиться по Родина, 1989. №12.).
ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ благоугодно было на одном из переданных Председателю Совета Министров всеподданнейших писем, в котором обращалось внимание на некоторые появившиеся о последнее время газетные статьи крайнего направления положить следующую резолюцию: «Действительно отвратительные статьи. Раз газеты толкают на революцию — следовало бы их прямо закрывать. Нельзя законными мерами бороться с ересью. Правительство обязано спасать народ от вливаемого в него яда. а не сидеть только на законе».
Вследствие сего Совет почитает своим долгом довести до Сведения ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА о том положении, в котором находится ныне правительственная власть в отношении печати, а вместе с тем выразить свое мнение и по непосредственно вытекающему из этого положения общему политическому вопросу о предстоящем Правительству в ближайшем времени образе действий.
Существующие в настоящее время правила о печати, построенные на начале судебного преследования правонарушений, совершаемых путем печатного слова, нс дают государственной власти действительных средств, чтобы с успехом бороться против явно революционного направления, усвоенного огромным большинством наших представителей печати.
Такое направление печати представляется обычным в эпохи революционных движений. Начинал с Французской революции 1789 года, пресса всегда являлась сильнейшим разрушительным орудием и руках революционной партии. Ту же роль она играет теперь и у нас. Число газет, поддерживающих основы существующего государственного строя, крайне ограниченно, и они весьма мало распространены. Голос их совершенно заглушается радикальною прессою; а последняя не останавливается ни перед чем для разрушения всего, что служит опорою государству и обществу, и заведомою ложью, клеветою и открытым воззванием к кровавой расправе — с каждым днем все более и более захватывая незрелые умы низшей интеллигенции и темную массу народа, верящего печатному слову, как откровению. Между тем противодействовать этому злу нормальными мерами судебного преследования оказывается фактически невозможным. Суды в громадном большинстве случаев вынуждены оправдывать привлекаемых к ответственности за злоупотребления печатным словом, но чрезвычайной затруднительности устанавливать во многих случаях несомненные признаки состава преступления.
Со времени открытия Государственной Думы возможность для суда успешно бороться с преступлениями печати сделалась еще более трудною, между причин, в силу открыто высказываемых Думою неуважения к органам исполнительной власти и решительного намерения её изменить все основы нынешнего государственного общественного строя. Дума, подчинившаяся с первых шагов своей деятельности влиянию крайних партий, стала и продолжает быть центром активной революционной пропаганды и точкой опоры для революционной журналистики.
При этих условиях Правительство встретило даже непреодолимые препятствия к привлечению к законной ответственности 14 членов Думы, обратившихся к населению чуть ли не с открытым призывом к бунту и мятежу.
Очевидно, что длить такое ненормальное положение печати невозможно. Раз действующие о ней правила не облекают Правительство достаточными полномочиями для борьбы с революционной прессой, необходимо прибегнуть к чрезвычайной мере, основанной всё же на законе.
Мера эта заключается в объявлении столиц в положении чрезвычайной охраны, дающей высшему административному в них начальству право собственною властью приостанавливать и вовсе прекращать всякие повременные издания. Возможно ли и своевременно ли, однако, применить означенную меру немедленно? Решиться на эту меру и в то же время сохранить существующий порядок, по которому полная гласность принадлежит суждениям Думы, каким бы революционным характером они не отличались, очевидно совершенно невозможно. Из этого положения был бы только один выход — распущение Думы, и, таким образом, устанавливается связь частного вопроса о печати с общим неизмеримой важности вопросом о дальнейшем отношении Правительства к Государственной Думе.
В этом отношении Совет обязывается высказать свое глубокое убеждение, что создавшееся ныне сочетанием революционной Думы и настоящего Правительства положение представляется в высокой степени опасным. При нём прегражден в сущности правильный ход государственной жизни. Так или иначе, но нужно остановиться на каком-либо решении, могущем указать выход из создавшихся затруднений. По поводу существа этого решения в Совете высказаны были разные суждения.
Некоторые Члены (Статс-Секрстарь Коковцов. Гофмейстер Фон-Кауфман и в звании Камергера Извольский). Не мало не отрицая крайней опасности современного положения. не считают, однако, возможным ныне же остановиться на решении распустить Государственную Думу. Это был бы роковой шаг, последствия которого неисчислимы. Он неминуемо обозначил бы собою явный разрыв Правительства с населением, без поддержки которого немыслима между тем никакая созидательная работа, а следовательно, невозможно и действительное успокоение страны. При подобных условиях естественно возникает вопрос, испробованы ли уже все средства для того, чтобы достигнуть умиротворения, не прибегая к такой мере, как распущение только что созванных Верховной Властью выборных от населения. По мнению некоторых Членов, эти средства еще не истощены; их даже почти не пытались применить.
Главное из них — попытаться найти какую-либо возможность к совместной работе с Думою или по крайней мере к установлению известного общения с более умеренными сочленами. Так как уже и теперь в Думе обнаружился раскол между ее крайними элементами и партиею центра, то достигнуть такого соглашения окажется, быть может, и возможным. И если бы нынешнему составу Совета Министров такая задача оказалась непосильною, то ему надо уступить место другим деятелям, которым она представлялась бы более доступною. Пока такой попытки сойтись на деловой почве не будет сделано, преждевременно говорить о полной непригодности Думы для плодотворной государственной работы. При этом отнюдь не следует образовывать министерства парламентариев, а пригласить к исполнительной власти исключительно таких лиц, которые не имели бы в глазах Государственной Думы одного безусловно порочащего для нынешнего Совете Министров признака — облика непосредственных наследников прежнего министерства. В новый Совет должны были бы войти люди,— столь же, как и настоящие его Члены,— верные и преданные Государю и Родине, но не связанные своим прошлым с прежним режимом или, по крайней мере, своевременно заявившие о своем с ним разобщении, а, главное, не поставленные силою обстоятельств в положение того полного разлада с Думой, в котором находится нынешний состав Совета.
Таких людей надо искать частью в среде высших чинов служилого класса, известных умеренностью своих взглядов, частью в общественной среде. Конечно, не может подлежать особому сомнению, что если и в такой Государственной Думе не произойдет новой группировки партий (что, однако, более чем вероятно), то и новое министерство не будет встречено сочувствием, но, по крайней мере, один аргумент против Правительства отпаст: упрек и подозрение, что действующие в нем лица остались прежние, а изменилось лишь распределение ролей и что распущение Думы последовало по инициативе государя и даже в угоду ему.
Со своей стороны Статс-Секретарь Коковцов, примыкая в общем к высказанному меньшинством Членов Совета мнению, объяснил, что он не ожидает восстановления правильного хода государственной жизни от одной перемены личного состава правительственного совета, особенно, если состав тот не будет принадлежать к господствующей в Думе партии. Его основная мысль заключается лишь в том, что нельзя решать вопроса о роспуске Государственной Думы сгоряча. В этом вопросе нужны особые осторожность и терпение, тем более, что каждый день существования Думы, при проявляемом явно революционном настроении, роняет авторитет её в глазах благоразумной части населения, а следовательно укрепляет тем самым положение Правительства. Во всяком случае, рассматриваемый вопрос представляется настолько существенным с общегосударственной точки зрения, что разрешение его в составе одних Членов Совета было бы неудобно. Несомненно, по важности своей, этот вопрос должен быть всесторонне обсужден в Особом, под председательством ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, Совещании, при участии Членов Совета, а также и других, облеченных доверием МОНАРХА лиц. А Председатель и большинство Членов Совета (Генерал-Адъютант Барон Фредерикс. Генерал-Лейтенант Редигер. Вице-Адмирал Бирилев. Гофмейстер Князь Ширинский-Шихматов. Тайные Советники Шванебах и Стишинский. Генерал-Майор Шауфус и Действительные статские Советники в звании Камергера Столыпин и Щегловитов) рассуждали, что нынешний состав Государственной Думы и принятое ею направление прямо угрожают существованию государства. Дума стала у нас опорным пунктом революционного движения, и каждый день укрепления её в присвоенной себе власти приближает страну к открытому взрыву, признаки коего уже достаточно явственны. Не подлежит сомнениях что если бы политическое положение не было так напряжено, то выжидательная, по отношению к Думе, политика в расчете на падение её авторитета в глазах мыслящего населения была бы политикою приемлемою. Но в предвидении неизбежного, быстро приближающегося революционного взрыва такую политику воздержания от мер решительных надо признать недопустимою. При настоящем положении дел ни против Думы, ни против радикальной прессы нельзя принимать никаких мер. Несовершенные законы и невозможность применять даже эти законы создают ужасающее и опасное положение. Надвигающийся мятеж идет во всеоружии ничем не остановимой силы, а Правительство ждет момента, ограничиваясь декларациями и тщетными попытками воздействия судебным и полицейским аппаратом, дающим осечки на каждом шагу. Между тем Государственная Дума, преступив свои законные полномочия, считает уже возможным и вмешиваться в ход административного управления (посылки своих делегатов для расследования Белостокских событий [трёхдневный черносотенный погром с участием полиции и армии]) и пытается даже, вопреки ясному смыслу закона, создать для своих членов такое исключительное положение, при котором они должны быть прямо недосягаемыми для судебной власти (дело о депутате Ульянове).
При таких условиях выступление Правительства на путь активной борьбы с революцией и, прежде всего, поражение её центрального органа — Государственной Думы — принимает характер необходимой государственной самообороны.
Спрашивается, однако, нельзя ли, быть может, предотвратить столкновение компромиссом с Думою. Компромисс с Думою мог бы выразиться 1) учреждением министерства из партии конституционалистов-демократов или 2) учреждением министерства из общественных деятелей, приемлемых для Думы. Ясно, что как первое, так и второе министерство в таком только случае могло бы ужиться с Думою, если бы оно согласилось ей подчиниться и несло ту политику, разрушительную для всякой правительственной власти, которую преследует Дума. До каких же пределов допускать компромиссы и уступки? До уровня правых или же левых кадетов или же до программы трудовиков? Практически министерство созданное из каких бы то ни было общественных деятелей, призванное для политики компромисса неизбежно должно быть осуждено на повторение той политики, которую вел Граф Витте с 17 октября по конец ноября, т.е. политики боязливых уступок и деморализации администрации при растущей дерзости революционных партий. По истечении некоего времени такое правительство, чтобы не быть самому заарестованным революционерами, вынуждено будет вступить с ними в борьбу. Но врага придется ему встретить обессиленным, с деморализованными армией и администрацией на позиции наперёд потерянной.
Только решимость может устранить катастрофу, которая для судьбы России могла бы оказаться роковою. В виду сказанного, большинство Членов приходят к заключению, что без распущения Государственной Думы, которое может быть произведено на точном основании действующего закона и без принятия самых энергичных мер к подавлению возможных, вследствие сего, революционных вспышек обойтись невозможно. Откладывать осуществление такого решения на длительное время было бы не осторожно, ибо существование нынешней Думы и соединенная с этим невозможность для Правительства борьбы с революционным движением подтачивает положение государственной власти. Теперь оно может еще распустить Государственную Думу, но пройдёт некоторое время, и будет уже поздно, перевес сил окажется на стороне революционного лагеря. Поэтому Правительство должно быть в постоянной готовности прибегнуть к самой решительной мере. Высказываясь в этом смысле, большинство Членов Совета вполне признают при этом, что удачный выбор момента, при котором должен быть произведён роспуск Думы, имеет очень большое значение, дабы оправдать в глазах благоразумной части населения государственную необходимость такой меры. Стремление Думы уклониться от рассмотрения правительственных законопроектов и какие-либо крайние заключения ее в области общеполитических вопросов со дня на день создадут этот момент. Правительство должно умело воспользоваться им и оставаясь на строго законной почве, объявить о роспуске Думы, с назначением новых выборов и времени вторичного созыва Думы. Что же касается, наконец, предложения Министра Финансов о том, что бы в виду особой важности рассматриваемого вопроса, его следовало бы обсудить в Особом, под Личным Председательством ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА Совещании и при участии не только Членов Совета Министров, но и других лиц, МОНАРШИМ доверием к сему привлечённых, то в этом отношении Совет вполне присоединяется к мнению Статс-Секретаря Коковцова
О вышеизложенных соображениях своих Совет положил представить на ВЫСОЧАЙШЕ ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА благовоззрение.
Подписи: И.Л. Горемыкии. В.Б. Фредерикс. В.Н. Коковцов. П.М Кауфман. Л.Л. Ширинский-Шихматов, П.X. Шванебах, А.С. Стишинский. Н. К. Шауфус, А.П. Извольский, И.Г. Щегловитов, П.А. Столыпин.
Пометка царя: «рассмотрено».
