Содержание:
Перед лицом французской оккупации немцы не превратились в свирепых испанцев или отчаянных русских. Но война против Наполеона стала важной вехой становления германского национального самосознания. Как немецкий народ сплотился и дал отпор врагу — в нашем материале.
Братские разборки
Долгие века германские земли были разделены между множеством небольших государств. Власть Священной Римской империи становилась всё более формальной и призрачной. Немцы привыкли воевать друг с другом из-за династических разборок курфюрстов и епископов, не испытывая особого трепета перед убийством соплеменников, — носители разных немецких диалектов не слишком и понимали друг друга. В годы Тридцатилетней войны немцы по большей части самостоятельно истребили до трети населения германских земель.
Лишь в XVIII веке в университетских аудиториях понемногу зародились и развились идеи, что все немцы друг другу не соседи, а братья. Им было бы неплохо оставить вражду, а лучше и вовсе сплотиться в едином могучем государстве — и показать всем соседям, почём фунт баварских колбасок.
Как французы немцев до национализма довели
Кто знает, как долго эти идеи оставались бы предметом академических фантазий и увлечения романтичных студиозусов — но тут в немецкие земли ворвались французские армии. За несколько кампаний и крупных битв галлы сломали об колено и австрийское стратегическое искусство, и прусскую дисциплину.
Немцы обиделись. Они и раньше не слишком любили могущественных западных соседей, имевших старинное обыкновение по любому поводу и без ходить воевать по немецким землям как у себя дома — а теперь германская гордость оказалась втоптанной в пыль колоннами армий императора Франции.
«Войска Наполеона входят в Берлин», художник — Шарль Мейнье
Пока Наполеон пытался удушить англичан континентальной блокадой, лучшие военные умы Пруссии с немецкой обстоятельностью разрабатывали новые военные доктрины. «Комиссия по реорганизации армии» во главе с Шарнхорстом учла французский опыт и пришла к идеям общенациональной армии, всеобщей воинской повинности, обученного резерва и выдвижения на командные должности самых талантливых, а не самых знатных.
Раз служить должны были все, а не набранные по кабакам бедолаги, — их требовалось как-то мотивировать, и не только палкой. Более того, этой самой палкой теперь пользоваться и не следовало — набранные в рядовые солидные бюргеры могли и запихать её обидчику куда подальше.
Тут-то прусскому генштабу и пригодились идеи германского патриотизма, в пламя которого плеснули маслом французы с их обидными победами и оккупационными действиями. Тем более, что раз в немецких землях возникает желание объединиться, а австрийские Габсбурги слишком консервативны, чтобы им воспользоваться — почему бы Пруссии не встать в авангарде и не получить в итоге всё?
Их профессура готова к бою!
Поход Великой армии на Москву обернулся катастрофой. Пока её остатки гибли при Березине, а обрадованные поражением французов немцы начали понемногу резать оккупантов, в Пруссии уже просчитывали варианты реванша.
При этом военные не слишком обращали внимание на страх собственного короля перед Наполеоном. Не спрашивая Фридриха Вильгельма III, генерал-лейтенант Йорк фон Вартенбург вместо прикрытия отступления французов в последние дни 1812 года подписал Таурогенскую конвенцию с русским генералом Дибичем.
Подписание Таурогенской конвенции
«Самая смелая авантюра в истории Пруссии» открыла русским войскам путь на Кёнигсберг и напрочь выкрутила нерешительному монарху руки. Прусская армия дала понять, что или Фридрих Вильгельм III возглавит новую войну с Наполеоном — или война всё равно начнётся, но для короны это будет немного неудобно.
Общество и Пруссии, и других немецких государств охватила жажда реванша за унижения Ауэрштедта и Йены и оккупацию.
Люди массово вступали в ряды королевской армии, куда раньше приходилось загонять ударными дозами алкоголя и той самой палкой.
Успехи испанских и русских партизан надоумили прусского майора фон Лютцова создать особый корпус для действий за линией фронта. В духе гусар и казаков Дениса Давыдова они должны были хулиганить на французских коммуникациях, бить тыловые гарнизоны и заниматься прочими иррегулярными злодействами.
Помимо стратегического расчёта были и политический, и экономический, и даже социопсихологический.
Во-первых, в не совсем формальный добровольческий корпус куда проще призвать подданных других немецких монархий и избежать ненужных недоумённых вопросов. Половина офицеров корпуса в итоге оказались совсем не пруссаками. Даже из армии австрийских Габсбургов удалось получить отряд опытных тирольских егерей.
Во-вторых, воевать добровольцы должны были бесплатно. Прусская корона выдавала бойцам Королевского прусского вольного корпуса фон Лютцова только оружие — дальше крутитесь, как умеете.
Благословение добровольцев
В-третьих, в прусскую армию рвались увлечённые идеями общегерманского национализма учёные, литераторы и студенты.
Академические круги исторически не слишком склонны к дисциплине, зато способны талантливо устраивать бедлам на страх обывателям и прочим унылым личностям.
В рядах линейной пехоты или регулярной кавалерии им очень скоро стало скучно, и дисциплине нормальных Soldaten und Offizieren случился сплошной урон. Зато за линией фронта они смогли развернуться во всю широту натуры, на страх агрессору и оккупанту.
Как из бедности и практичности родился имперский флаг
Национальные флаги порой рождаются из самых странных обстоятельств. Не стал исключением и чёрно-бело-красный флаг Германской империи. Появился он благодаря немецкой склонности к орднунгу и изобретательности на фоне бедности и срочности.
Быть может, бойцы корпуса и получили бы традиционные прусские тёмно-синие мундиры, в которых ходили в бой ещё гренадеры Старого Фрица. Но, во-первых, у других государств могли возникнуть ненужные вопросы. А во-вторых, стремительно растущей королевской армии и так не хватало мундиров, чтобы ими снабжать ещё и партизанскую вольницу. Да и денег в казне особо не было, приходилось держаться.
Но уважающий себя немец абы в чём не воюет и даже не партизанит. Мундир — это святое. Посему во имя орднунга, дисциплины и единообразия бойцы корпуса принялись красить гражданскую одежду в радикально чёрный цвет.
Дёшево, сердито, грозно.
Для красоты добавлялись красные и белые, либо серебряные элементы.
Когда корпус фон Лютцова превратился в патриотическую легенду и символ единства немцев против общего врага, эти три цвета и угодили на общегерманский имперский флаг. А всё потому, что чёрный краситель было проще и дешевле всего достать, и он единственный надёжно перекрывал любые изначальные окраски одежды, достигая приятного немецкому глазу униформенного единообразия.
Корпус начали собирать по разрешению Шарнхорста ещё до того, как прусский король соизволил согласиться с собственной армией по поводу внешнеполитической ориентации. К моменту формального вступления Пруссии в войну с Францией 900 пехотинцев и почти три сотни всадников в Бреслау, Цобтене и Рогау уже устали ждать приказа.
Чёрный корпус учёных, рабочих и поэтов
На призыв фон Лютцова откликнулось множество немецких профессоров и студентов, численность которых достигала около 12 процентов от состава добровольческого корпуса — гораздо больше, чем их доля в обществах немецких государств в целом.
«Йенские студенты уходят добровольцами на войну», картина Фердинанда Ходлера
Общее же количество людей с высшим образованием достигло трети личного состава: уникально большая цифра даже для куда более поздних времён. Бóльшую часть оставшихся составляли кадровые военные, офицеры и рядовые разных германских государств, а также рабочие и ремесленники из немецких городов.
Для большей суровости и свирепого вида в корпусе распространилась мода не бриться и не стричься до победы над французами.
В рядах корпуса сражалось немало людей, которые оставили свои имена в немецкой истории как поэты, писатели и учёные. Пришли сами и привели немало студентов Фридрих Людвиг Ян и Карл Фридрих Фризе — «отцы» современной гимнастики и физкультуры. Поднял саблю на врага создатель первого в истории детского сада Фридрих Вильгельм Август Фрёбель, а также многие другие учёные, писатели и поэты, широко известные в Германии, но малоизвестные русскоязычному читателю.
Символом всего корпуса и вообще патриотического порыва германской интеллектуальной элиты стал Теодор Кёрнер. Юный, но крайне популярный во всех немецких землях поэт оставил венский двор Габсбургов и отправился сражаться в составе добровольцев, став адъютантом фон Лютцова. В перерывах между боями он написал множество патриотических стихов, в том числе гимн корпуса, «Lützows wilde Jagd», то есть «Дикая охота Лютцова». Кто знает, как высоко поднялась бы его звезда, если бы не французская пуля при налёте на обоз.
Смерть Теодора Кёрнера
На «Дикую охоту Лютцова» композитор Карл Мария фон Вебер наложил музыку. Получилась одна из самых популярных немецких патриотических песен, оказавшаяся востребованной во всех немецких государствах, от Третьего рейха до ГДР и современной единой Германии.
Две валькирии
Сражались в рядах корпуса и две «кавалерист-девицы» — Элеонора Прохазка и Анна Люринг.
Элеонора, дочь гвардейского сержанта, в детстве очутилась в приюте, где осталась уборщицей. Но живость натуры, отвага и романтические рассказы о боях с французами увлекли её на войну. Под мужским именем Август Ренц она вступила в егерский батальон барабанщиком, но сумела обратить на себя внимание отвагой, и её перевели в кавалерию корпуса, где Прохазка затем рубилась в боях.
Её тайна раскрылась при трагических обстоятельствах. В одном из боёв она бросилась выносить раненого товарища и угодила под залп французской картечи.
Гравюра «Смерть Элеоноры Прохазки»
Спустя три недели она умерла от ран в военном госпитале, успев стать национальной легендой Германии, «потсдамской Жанной д’Арк».
Пример Элеоноры Прохазки впечатлил Анну Люринг, дочь столяра из Бремена. Она взяла одежду брата и вступила в лютцовский корпус под именем Эдуарда Крузе. Вопреки тогдашнему обыкновению Люринг сумела добиться от командования разрешения продолжить службу, когда её пол раскрыли. Анна прошла с лютцовскими егерями до самого Парижа, сражаясь плечом к плечу с мужчинами. В родном городе её встретили как героиню.
Теперь имя Анны Люринг носят улицы в Бремене и Гамбурге.
Боевой путь корпуса фон Лютцова
Двадцать седьмого марта 1813 года корпус принёс присягу в Рогау и двинулся в поход. Его отряды рассыпались по Саксонии и Тюрингии, вошли в Дрезден и Бремен, везде набирая добровольцев. Размеры корпуса выросли с тысячи до трёх.
Вместе с лютцовцами, которые, признаться, жаждали героической партизанской войны куда больше, чем умели её вести, действовал отряд русских казаков. Увы, даже их советы и опыт не смогли сделать невозможного — превратить вчерашних студентов и профессоров в хитроумных партизан.
В итоге корпус фон Лютцова оказался более успешным в плане идеологии и пропаганды пангерманизма, чем в плане военных успехов. Нет, он весьма неплохо хулиганил на коммуникациях французов — пока тех было мало.
Лютцов удостоился от французского командования и лично императора Наполеона немалого числа лестных слов, самым приличным из которых было «разбойник».
А вот с серьёзными боестолкновениями у лютцовцев не задалось. Энтузиазм и отвага далеко не всегда компенсируют неважную дисциплину и отсутствие опыта регулярных боёв. В результате число дезертиров оказалось неприлично большим, рекордным для прусской армии. В июне 1813 года при Китцене корпус потерпел серьёзное поражение от французского генерала Фурнье.
Когда французов изгнали за Рейн, задачи добровольческого корпуса оказались исчерпанными. Его распустили, после чего из пехоты сформировали 25-й пехотный полк, а из кавалерии 6-й уланский полк прусской королевской армии. Улан возглавил сам фон Лютцов. Оба полка сражались при Ватерлоо.
Ещё во время существования корпуса он превратился в патриотическую легенду. Многие его бойцы после войны стали проповедниками германского объединения и национализма, а цвета их формы стали основой для немецкого имперского флага. Они же оказались на другом немецком знамени — с чёрной свастикой в белом круге.
«Дикая охота» в немецких народных мифах — образ величественный, но опасный. В годы патриотической войны с Наполеоном никто и в страшном сне не мог представить, чем однажды обернутся столь возвышенные и романтические идеи о немецком национальном единстве и борьбе с врагами германской нации.
Впрочем, сами добровольцы фон Лютцова ничем особенно дурным себя не запятнали. И пусть их боевая эффективность, по мнению поздних военных историков, оказалась не такой уж высокой — патриотический порыв немецких учёных, поэтов, рабочих и студентов был справедливым, правильным и достойным.
Потому их заслуженно продолжали и продолжают почитать героями все последующие поколения немцев. Вне зависимости от сложностей политического пути германской государственности.
