Былое без Дум
Коллеги, захотелось поделиться воспоминаниями из прошлой жизни. История правдивая, на ваш суд)))
Время идет, медленно но неумолимо, и отдаляет нас от молодости все дальше и дальше.. Мы взрослеем, стареем, а память держит воспоминания. Со временем, сознавая, что эти воспоминания уйдут вместе с нами, хочется их сохранить. Может быть кто-то прочтет и улыбнется, а в сознании прочитавшего останется пусть маленький, но осколочек моего прошлого, и оно останется жить в уже другом человеке, вместе с его памятью. Значит, прошлое не умрет.
Итак…
В моей семье всегда считалось, что мужчина не отслуживший в армии – не мужчина. Поэтому после окончания школы в институт я поступать не стал, а сидел и ждал осеннего призыва в Краснознаменную, Легендарную и Непобедимую. Повестка уже лежала в ящике письменного стола.
Чтобы я не болтался несколько месяцев без дела, отец предложил поработать в часовой мастерской, заведующей которой Матвей, был давним знакомым батюшки. Надо сказать, что в данное учреждение устроиться было практически невозможно, потому что система бытового обслуживания, включавшая в себя Металлоремонт, Часовые мастерские, Ювелирные мастерские, и прочие Химчистки и прачечные были повязаны семейственностью. Там трудились одновременно целыми семьями и династиями: деды, сыновья, внуки, братья, сестры, дядья и племянники. Плюс ко всему, подавляющее большинство работников, начиная от директоров, замов, начальников отделов, парторгов и оканчивая последним приемщиком составляли евреи. Их было процентов 70-80.
На всякий случай: так называемый «еврейский вопрос» меня никогда не интересовал, и, кстати, до сих пор не интересует. Евреев я знал с детства, т.к. жили в одной коммунальной квартире с еврейской семьей, глава которой Додик был добрым человеком, но законченным алкоголиком, и допился до того, что превратился в лежачее растение, а с его дочкой Иркой мы дружим до сих пор. Иногда к ним из Беллорусии приезжал Додиков отец, Шмуль, походивший на раввина, носивший густую бороду и широкополую шляпу, которую кажется никогда не снимал. В его глазах всегда присутствовала глубокая печаль. Широкими ладонями он обнимал Ирку и что-то тихо пел на незнакомом мне языке. Потом я понял, что это был идиш. Ирка всегда затихала на его коленях и внимательно слушала незнакомые слова. Шмуль грустил о своем пропащем сыне. Пожив с неделю он уезжал, а однажды уехал навсегда. Додик, когда узнал о смерти отца, так запил, что не смог поехать на похороны, и лежа на полу в своей комнате только плакал и твердил: «Я не еврей, я пОляк!». Именно так, с ударением на первом слоге.
И вот отец привел меня в часовую мастерскую, расположенную в то время на Суворовской улице. Начальник цеха, Матвей, с «большой» радостью принял меня в свои ряды т.к. отказать моему папаше он не осмелился, по причине наличия больших милицейских звезд на погонах отца, и подчиненной ему всей милиции нашего района.
В мастерской я задержался на 13 лет.
Вообще, советская «бытовка» еще ждет своего исследователя. Если наша Торговля отметилась на криминальной ниве яркими личностями типа Соколова, Трегубова, громкими делами, про которые до сих пор снимают сериалы, то «бытовка» как-то была обойдена, хотя я так думаю, что до нее просто не успели добраться. Начавшееся в середине 80-х дело Хинца закрылось по причине того, что Хинц выбросился из окна, когда пришли его арестовывать, чем сделал ОГРОМНЫЙ подарок для своих подельников, унеся с собой в могилу все «концы». В результате арестовали только Сашку Когана, заведующего одной из мастерских в районе Таганки, «впаяв ему статью «Частное предпринимательство», да и тот отсидел всего пару лет. Эта отсидка даже пошла Сашке на пользу – он перестал заикаться. Остальные вроде бы действующие лица были переведены на низшие должности, да и то не все. Но это все было потом, а сейчас я сидел и часами вникал в устройство механических часов, кинематические схемы, и названия инструментов, деталей, масел и прочей профессиональной терминологии.
Такие слова как «акс», «колонштейн», «корцанги», «анкерная вилка» и пр.. ласкали слух, и казалось, что я попал в какой-то закрытый орден.
Сразу скажу, что мне понравилось. Я любил механизмы, разные. А тут такое разнообразие. Плюс ко всему коллектив. Только что отойдя от школьной парты мне было интересно наблюдать за работающими в мастерской мастерами, многие были настолько колоритные персонажи, что они мне врезались в память на всю жизнь.
И еще, в мастерской ПИЛИ. Так пили, что за свои прожитые 47 лет, я не могу припомнить, где еще ТАК БУХАЛИ! Даже проходя практику на электрозаводе им. Куйбышева подобного не припомню. Разве нечто отдаленное было, когда я, будучи офицером, бывал в командировках. От запасного выхода мастерской, к винному магазину «пьяный угол» была вытоптана тропа, по которой непрерывно кто-то топал и зимой и летом, туда или обратно, невзирая на запрет торговли спиртным до 11, а потом и до 14. Вся окружающая торговая братия знала нас и постоянно бегала «часики починить». Не пил только
Исаак
Исаак работал приемщиком. Природа наделила его настолько колоритной внешностью, что ошибиться в национальной принадлежности было невозможно. Лысина, окруженная седыми кудряшками, навыкате глаза, длинный мясистый и крючковатый нос, уши с большими мочками, толстые губы и землистое вытянутое лицо с кое где проступающими старческими пигментными пятнами. Это была живая карикатура на еврея. Плюс, грассирующий выговор. И еще, Исаак не пил.
Точный портрет Исаака я обнаружил в иллюстрациях к роману Войновича «Приключения солдата Ивана Чонкина», напечатанного в конце 80-х в журнале «Юность». Нарисованный еврей «Сталин» был поразительно точной копией нашего персонажа.
Отличительной чертой МаркОвича (так мы звали Исаака в глаза и за глаза, слегка изменив его отчество МАркович) была просто запредельная жадность, это была ЖАДНОСТЬ с очень большой буквы, с которой он справиться не мог. Исаак носил ботинки лет по десять, пиджаки не снимал еще больше. Его не любили но терпели. Характерный пример. Однажды МаркОвич решил купить машину, и купил, Москвич ИЖ. Через три дня он его продал. Когда Исаак сообщил об этом народ удивился
— Ты чего это, Исачок?! Зачем продал?! – удивился Мишка Шейпман
— Понимаешь, Мойша, я не могу жить, когда ТАКИЕ бабки, МОИ бабки, просто так стоят под окном! – ответил Исаак, и горестно вздохнул.
Мойша просто покачал головой. Такого ему было не понять. А однажды МаркОвич вытворил такое, что его просто возненавидели, возненавидели всей душой, и против него началась непрерывная травля и издевательства, чтобы любыми способами удалить Исаака из коллектива.
А случилось вот что. Надо сразу сказать, что в одном помещении у нас было не одна, а две мастерские. Там где сидел начальник Матвей занимались ремонтом чисто электронных часов по гарантии и без, меняли батарейки. Таких мастерских в то время в Москве было две, и очереди для замены батареек люди занимали с 5 утра. Окно невозможно было открыть, как в форточку тянулись руки с деньгами. Чистая правда.
Я работал в другом отсеке, где ремонтировались часы электронно-механические, к нам занимали очередь попозже, где-то часов с 6. Моя мастерская тоже была одна на всю Москву. В то время батарейки для электронных часов содержали ртуть, и назывались «РЦ», если ее раздавить пассатижами, то из них ртуть просто капала. Поэтому у всех кто работал в общем помещении были льготы, молоко (бегали в молочный магазин к Розе через дорогу, сейчас там «Панин и Ко»), а так же отпуск на 24 дня, в отличии от других, у которых отпуск был 14 дней.
И вот Исаак, каким-то образом высчитал, что имея все эти льготы и отпуск, за год в зарплате теряет три рубля, или около того. Точно не вспомню уже, но сумма даже для тех времен была не очень большая, тем более, что работая приемщиком, он в день «имел» раз в десять больше минимум!
Поняв, какие он терпит убытки, МаркОвич написал бумагу в Производственный отдел «Мосгорремчаса». А так как юридически мы были разными мастерскими, пусть и в одном помещении, с нашей ВСЕ льготы сняли, а Исааку его трешник возвратили.
Матвей в ярости орал: «Исаак! Ты знаешь в чем разница между Жидом и Евреем?!» Изрядно побледнев и посерев одновременно, трясясь МаркОвич спрашивал: «В чем, Мотя?» «Я тебе не Мотя! А разница в том, что Еврей это национальность, а Жид это натура! Ты не Еврей Исаак, ты Жид! Ты Жид с большой буквы!» «Что ты сука наделал?! Ты насрал всему коллективу!» «Но я же, М.. Матвей Вениаминыч, три рубля теряю!» Матвей дыша в Исаака свежим перегаром: «Да хер с ними, ты сука и так имеешь больше! Пошел вон отсюда, чтобы я тебя не видел, объясняй сам остальным свою подлость, морда Жидовская!»
Посовещавшись, мастера решили Исааку мстить, идею не поддержал только один человек татарин Саша (настоящее имя Шамиль), неизвестно какими судьбами затесавшийся в этот коллектив. Личность тоже интересная. Саша пил наравне со всеми, но если перебирал лишнего, то на следующий день сидел за верстаком в темных очках и рыжей замшевой кепке, которые прикрывали следы вечерней «ручной работы» или «асфальтовой болезни». Жил он где-то в Мытищах, в хлебном магазине вместе с женой и двумя детьми. Саша всю жизнь платил алименты и чем дальше тем больше, потому что имел такую натуру, если переспал с женщиной, то обязан на ней жениться. Не все, конечно соглашались, но где-то 5 жен у него по очереди было. Еще что интересно, лечить зубы он ездил в Харьков, к другу. Мы удивлялись, разве поближе знакомого стоматолога нельзя найти?
Другие два приемщика, коллеги Исаака были друзья не разлей вода Фима и Юра. Юра хохол во всех отношениях. Особенностью его так же был алкоголизм, и странная болезнь, заключавшаяся в том, что если Юра за день зарабатывал меньше какого-то установленного им уровня, то сразу подскакивало давление, лицо краснело, и поднималась температура. Все сразу видели, что дела идут не очень, и Юрику сочувствовали.
Фима же был личностью очень примечательной. Красивый мужик, высокий, с благородной сединой, играющий на всех известных струнных и клавишных инструментах, даже в четыре руки мог, с неоконченной «Плешкой» за плечами, сын героя Варшавского подполья и русской простой женщины, имевший оглушительный успех у дам, обладающий талантами художника, чувством юмора и фантазией, выпив лишнего превращался в дикого зверя. Однажды после очередной попойки он очнулся в «обезъяннике», со статьей «покушение на убийство» в кармане. Дело удалось замять только благодаря его отцу, искреннему сталинисту, коммунисту, сидельцу гетто. После этого Фима зашился навсегда, и стал коллекционировать кактусы. Я до сих пор с ним Дружу.
И началась ТРАВЛЯ!
Начали с мелочей. Стоило Исааку хоть на короткое время покинуть свой верстак, как молниеносным движением Фима или Юра разгибали в разные стороны губки пинцета, ломали отвертки. Исаак возмущался, но на него смотрели круглыми невинными глазами и спрашивали: «Ты чего Исачок?!»
Потом на стене у прохода, Фима нарисовал красивого красного козла с Исаковой головой. Все ходили смотреть и радовались, но когда на следующий день Исаак пришел на работу, увидел свой портрет, вдруг налился кровью, глаза вылезли из орбит и он заорал: «Мойша, это ты, это сука ты!» Мишка посмотрел на него удивленными глазами: «Ты чего, Исачок?».
Если кто помнит, то в советское время, перед разными приемщиками в мастерских и магазинах стояли пластмассовые таблички, на которых было написано большими буквами: «Вас обслуживает мастер..», а дальше была выемка, куда вставлялась бумажка с фамилией мастера. Так вот, вынув из таблички бумажку с фамилией Исаака, туда вставили другую, на которой был текст такого содержания: «Да! Ну и что?!» И вот представьте себе, когда приходит посетитель, стоит в очереди и видит перед собой классического карикатурного еврея, на табличке которого написано: «Да! Ну и что?!».
Исаак долго не мог понять, почему клиенты, стоящие к нему в очередь просто сползают по прилавку от смеха, и не могут толком объяснить зачем пришли. Он нервничал, ругался… Надо сказать, что мы периодически выходили на приемку под разными предлогами, чтобы поржать вместе со всеми, и продолжить дальше в цехе.
Наконец кто-то из заказчиков подсказал, или он сам додумался, но дверь с приемки распахнулась от удара Исааковой ноги, и с воплем: «Мойша, это ты сука!» табличка полетела в Мишку. «Исачек!? Ты чего, Исачек!?» — был стандартный ответ. Почему МаркОвич думал, что во всем Мишка виноват?!
Мы все ходили обедать в ресторан «Звёздочка», что на Преображенской площади, рядом с винным магазином «Пьяный угол». Исаак же предпочитал столовую Райисполкома, что был построен за кинотеатром «Орион» на другой стороне. Это тоже было обыграно. Зная, что на пиджаке МаркОвичевского пиджака был красивый хлястик, Фима, привязал на него три презерватива, с коими Исаак и отправился на обед. Мы смотрели ему в след, и радовались как живенько расправленные презервативы развиваются на ветру.
Приход с обеда был ужасен. Исаак ругался и плевался, поминал в суе «Суку Мойшу» и иже с ними. Цвет лица у него менялся от чисто белого, до чисто зеленого. К вечеру было собрано собрание коллектива, на котором Матвей потребовал прекратить третирование «уважаемого человека», а товарищу Шейпману было поставлено на вид.
Передышка длилась до тех пор, пока не узнали, что Исаак записался на холодильник «ЗИЛ». Если кто помнит, то на такие вещи надо было записываться. Выждав некоторое время, и выбрав момент, когда Исаак на работе Фима позвонил, ему домой:
— Здравствуйте! Это квартира К…ан Исаака Марковича?
— Да.
— Позовите его пожалуйста к телефону.
— Он на работе. А вы кто?
— Это вам звонят из магазина «Холодильники».
— Можете сказать мне, я его жена, Анна Абрамовна!
— Хорошо. Холодильников «ЗИЛ» нет, к вам выехала машина с холодильником «Минск» и нужно будет доплатить!
— Да вы что-о!? Не надо нам никакого «Минска», мы заказывали «ЗИЛ»
— Ничего не знаю, ждите машину. – И Фима повесил трубку.
Буквально сразу начал трещать телефон, и позвали Исаака. Он выслушал возмущенные вопли своей дражайшей, и тут же начал дозваниваться в магазин «Холодильники». Наконец ему ответили, и Исаак заорал в трубку:
— Вы что сволочи творите?! Вы антисемиты!!!!. – далее пошло совсем нецензурное.
На том конце не сразу врубились в чем дело, и даже притихли в на короткое время. Но сами понимаете, что люди закаленные в боях с покупателями, не лыком шиты, и ответили тем же, а потом бросили трубку. Мы думали, что Исачок потеряет рассудок. Выложив все известные ему запасы мата раз пять подряд, и получив в ответ не менее шикарный букет отборных слов, плюс угрозу снять с очереди, до него стало доходить, что что-то здесь не то. Еще раз пообщавшись с женой, он понял, что это каким-то образом состряпанная подстава, из той же серии что и презервативы на хлястике, но более изощренная и продуманная.
«Мойша, это опять ты, Сука!». «Исачок, ты чего?!»
Почему, Исаак всегда подозревал Мишку, нам было непонятно. И вот Мишка, все же решил сам сделать гадость, потому, что ему надоело получать нападки ни за что. Он поступил просто, взял Исаковскую рубашку, и засунул ее в унитаз. Простенько и со вкусом. Но это оказалось последней каплей. Через два дня, Мишку отправили работать в цех, в заводоуправление, где нет «левых», а только голая зарплата.
Кстати, Исаак продержался на две недели больше. Как-то летним субботним вечером, когда посетителей уже не было, зашел дедок, с красным носом и бордовым лицом. Вид у дедка был не ахти какой. Исаак взглянув на него спросил:
— Тебе чего?! Чего надо!? Иди вон пивка попей, нечего тут шататься!
— Хорошо. – сказал дедок.
Только он пошел не пивка попить, а прямо через дорогу в Райисполком. Дедок оказался дважды героем СССР, и чуть ли не маршалом советского союза. На следующий день, прибежала комиссия из Райисполкома, Райкома партии, и вылетел Исаак с работы, как пробка из бутылки. Даже директор ничего сделать не мог.
Сын Исаака Лёшка работал вместе с нами, но никак не реагировал на то, что издеваются над его отцом, потому, что сам с ним не разговаривал. МаркОвич выгнал его из дому за то, что тот полюбил простую русскую женщину, на два года старше Лёшки, учительницу, да к тому же живущую в Коломне.
«Ты, Аид! Зачем женишься на Гойке ?!» — орал Исаак!
«Люблю ее!» — отвечал Лёшка.
Ине так давно, Лёшка со своей женой отметили серебряную свадьбу. Он так и работает часовщиком, а Маркович умер в Израиле лет 10 назад.
