Статья фигурирует в данной АИ, однако её реальное содержание, естественно, совершенно не соответствует предполагаемому ходу событий, что вносит некоторую дезориентацию. Для исправления ситуации предлагается АИ вариант содержания.
Маневр и артиллерия
ЗамНачШтаба Тухачевский М. Н. К совещанию по вопросам артиллерии.
Совершенно секретно.
Содержание:
Имея в виду ряд назревших артиллерийских вопросов в реформе РККА, необходимо провести специальное совещание Генштаба с представителями АртАкадемии и артиллерий округов. Мы уже неоднократно проводили артиллерийские совещания, в том числе и с представителями АртАкадемии, и некоторые положения проработали. Теперь необходимо, наконец, окончательно принять направление развития артиллерии, её тактики и материальной части, как руководство к практической деятельности, к которой незамедлительно и приступить.
Статья представляет собой обобщение предложений Генштаба и предлагается в качестве тезисов предстоящего совместного совещания по вопросам артиллерии.
Вступление о характере военного планирования Республики
Много разговоров сейчас сворачивает на дорогу констатации нашего отставания в военно-теоретическом, военно-техническом или военно-экономическом плане, как данного. Причём, странным образом эти завороты наблюдаются в выступлениях, которые, в общем, не подвергают сомнению необходимость военного строительства, и даже подразумевают возможность для нас манёвренных действий, наступательных действий, наши будущие победы и наше будущее превосходство. Но как, спрашивается, такое возможно? Либо мы принимаем наше отставание как данное, и значит, тем самым признаём бессмысленность какого-либо нашего сопротивления несомненно в таком случае превосходящему противнику, либо мы признаём наше отставание лишь временным явлением и планируем военное строительство для изменения нашего состояния к лучшему. Третьего, согласитесь, не дано. Но коли мы всё же говорим о военном строительстве, то очевидно, что это само по себе подразумевает второй вариант: наше отставание временно, а суть военного строительства состоит в неизбежном улучшении нашего положения. И тогда возникает дилемма: планировать ли армию с учётом нашего имеющегося отставания или закрыть глаза на теперешнее состояние и принимать решения исходя из сосредоточения всех усилий лишь только на будущей армии наилучшего образца. Казалось бы, одно другому не мешает: совершенствуй имеющееся и одновременно вводи новое. В принципе так оно и будет. Но всё же следует везде, где это возможно, стараться делать перевес в пользу новых решений, иначе мы рискуем «всю жизнь доедать чёрствый хлеб, так до самой смерти и не попробовав свежего» – то есть в постоянной модернизации, в погоне за «мировым уровнем» мы рискуем упустить возможность его обойти. Есть если мы всё время будем только оглядываться на наше отставание, то решений для армии нового образца мы принимать не сможем и армии нового образца мы не получим никогда, как анекдотический Ахиллес, неспособный догнать черепаху. А нам сейчас ситуацией дана прекрасная возможность внедрить всё новое, поскольку у нас не осталось почти ничего старого, и независимо от нашего желания или нежелания всё и так придётся создавать почти заново. А ведь по какой мы сейчас колее накатим, по той далее и ехать придётся – выбраться из неё, поменять на ходу что-либо впоследствии будет ой как тяжело. Отсюда призываю всех бояться быть «вечно вчерашними», но и с другой стороны призываю дерзость ваших решений к аргументированности, к обоснованности, дабы не кусать потом локти.
Таким образом, мы сейчас будем рассматривать только армию нового образца, подразумевая, что старую армию в меру её возможностей требуется до этого уровня подтягивать.
Огонь обороны и огонь наступления
По баллистическим свойствам огонь резко делится на два вида: настильный и навесной. Наиважнейшей для вопроса построения артиллерии является тактическая сторона этого разделения.
Оружие настильного огня (винтовка, пулемет, пушка) отличается значительной скорострельностью, меткостью, дальностью и большой убойностью по отношению к живым открытым целям. Наступающая пехота терпит колоссальные потери от настильного огня. Для преодоления его необходимо залечь и начать огневое состязание с противником. Лишь после того, как огонь обороны будет потушен, можно продолжать наступление.
Таким образом, настильный огонь по своему основному значению имеет оборонительный характер. Он, если обладает достаточной мощностью, не позволяет живой силе противника открыто приближаться к ведущему огонь. Зато в борьбе за огневое превосходство настильное оружие довольно беспомощно. Если противник залег в окопах, хорошо применился к местности и представляет собой незначительные цели, то трудно настильным огнем заставить его замолчать. Процент поражения уменьшается чрезвычайно. Вместе с тем и моральный эффект получается весьма незначительный, так как настильное оружие не имеет мощного снаряда. Это особенно касается винтовки и пулемета, но и легкая пушка тоже не производит на обороняющуюся пехоту значительного впечатления. Отсюда проистекает вывод, что по роду своему настильный огонь, являясь мощным оружием обороны, в то же время довольно бессилен в наступательной задаче. Настильным огнем трудно заставить замолчать обороняющегося, а поэтому трудно дать наступающему начать передвижение.
Навесной огонь, основным представителем которого является гаубица, обладает совершенно противоположными качествами. Благодаря крутой траектории и значительно меньшей скорострельности он менее действителен в деле уничтожения живых и открытых целей. Зато по целям закрытым действительность его чрезвычайно велика. Пробивая любое закрытие, легко пристреливаясь к мертвым точкам и, благодаря пропорционально большему калибру, производя на обороняющегося удручающее впечатление, навесной огонь в состоянии в самый короткий срок разрушить материальную и моральную упругость обороняющегося. Если настильный огонь приземляет противника, то навесный огонь, наоборот, выкуривает его из насиженного гнезда. Он не дает возможности спокойно сидеть за закрытием и вести прицельный огонь. Теоретически можно предположить, что и шрапнельный огонь пушки, ураганно обстреливающий укрепленное расположение противника, не даст ему возможности поднять головы из окопов и, таким образом, заставит его прекратить огонь. Но боевая действительность показывает, что рассеивание шрапнели значительное, пристрелка трудная, и, наконец, она не производит такого удручающего впечатления на обороняющуюся пехоту, какого достигает гаубица. Последняя, стреляя медленно, но зато лучше действуя по целям полевой фортификации и вызывая в обороняющемся чувство полной беззащитности, очень быстро подрывает его моральную устойчивость и заставляет его отказаться от продолжения боя. Каждый пехотинец, испытавший тяготы боев, хорошо знает и чувствует это различие между пушкой и гаубицей.
Ясно, таким образом, что оборона по своей природе не возлагает на артиллерию решающих задач. Эти задачи лежат в основном на огне пехоты, а артиллерийский огонь является здесь лишь вспомогательным. В наступлении дело обстоит как раз наоборот: огонь пехоты — вспомогательный, огонь артиллерии — основной и решающий. Поэтому образ артиллерии задаётся требованиями именно наступления. В требованиях наступления мы и станем его искать.
Преимущества гаубицы
Гаубица выгоднее пушки как в боевом отношении, так и в экономическом.
На применившуюся к местности и окопавшуюся пехоту противника моральный эффект производит не столько скорострельность, сколько мощность огня. Разрушение, производимое пушкой, не может сравниться с разрушением гаубицы. Сосредоточенный эффект ураганного обстрела пушкой распыляется. Десять 3-дюймовых гранат не произведут на пехоту такого впечатления, какое производят две 48-линейные бомбы. Десять ранений глубиной 1 см не будут смертельными, как одно ранение глубиной 10 см. Эту разницу так хорошо понимают пехотинцы и не всегда способны уяснить артиллеристы. Поэтому при наступлении дивизионная артиллерия должна иметь мощные калибры. Чем больше она будет иметь гаубиц, тем легче будет наступление. Это основное положение, признаваемое всеми пехотинцами, прошедшими тяжелую школу наступательного пехотного боя. Однако значительная часть артиллеристов имеет иную точку зрения в этом вопросе. Ссылаясь на скорострельность, на пробивную способность и проч., они часто доказывают, что наступление не заинтересовано так сильно в гаубицах, что пушки легко могут выполнить те же задачи. Это спор не новый. Французские артиллеристы, проникнутые теоретическими подсчетами, каким сортом артиллерии сколько металла можно выбросить в тот или другой промежуток времени на данный участок местности, горделиво утверждали до войны, что их пушечная артиллерия гораздо более могущественна, чем артиллерия германская, насыщенная гаубицами. Однако действительность с первых же боев доказала как раз обратное. Французы не могли выдержать германского наступления. Их пехота оказалась бессильной и не могла оказать нужного сопротивления. Пушечная французская артиллерия, как на это ссылается Гаскуэн, наносила немцам жестокие потери лишь когда немецкая пехота наступала нахально, не применяясь к местности, недостаточно разведывая и не неся правильной сторожевой службы. Как правило же, с одной стороны, французы не могли успешно наступать против немецкой армии, а с другой стороны, немцы легко выполняли наступательные задачи. Вместе с тем количество и подготовка французских бойцов мало чем уступали немецким. Однако и Жоффр и другие определенно указывают на то, что французские войска оказались недостаточно стойкими. Не нужно закрывать глаз на действительность, на то, что это происходило от недостатка французской артиллерии. Последняя обладала пушками, способными бить по живым целям, которых так мало появляется в достаточном числе на нынешних пустынных полях сражений. Вместе с тем, она не имела гаубиц, которые так верно прокладывают путь наступающей пехоте, которые так жестоко разрушают укрепления противника, которые так неизбежно разлагают моральную устойчивость сопротивления.
Благодаря меньшей начальной скорости, гаубица при одном и том же калибре всегда будет легче пушки, а при одном и том же весе всегда будет иметь больший калибр. Таким образом, в смысле подвижности и мощности огня гаубица стоит выше пушки. Достаточно сравнить 42-линейную пушку и 48-линейную гаубицу, чтобы понять это соотношение. Так как наступление пехоты лучше всего обеспечивается помощью крупнокалиберной артиллерии, то гаубичная артиллерия является в полном смысле слова артиллерией наступления и маневра как по мощи огня, так и по подвижности материальной части.
В отношении снарядов гаубица также выгоднее пушки. Если в пушке колоссальное давление газов требует снарядов, сделанных из качественной стали, гаубица допускает снаряды из худших сортов. Немцы делали их даже из чугуна.
Производство гаубицы дешевле пушки. Малая начальная скорость требует меньшего давления пороховых газов, а это допускает понижение качества стали. В отношении снарядов эта разница особенно велика. Гаубица по сравнению с пушкой ложится гораздо меньшим бременем на хозяйство страны в деле изготовления снарядов. Если к этому добавить еще нормы расходования снарядов, то экономия, достигаемая при наличии более мощной гаубичной артиллерии, станет еще более очевидной. Гаскуэн в своей книге об эволюции артиллерии подробно останавливается на этом вопросе и, несмотря на всю свою любовь к пушке и французской артиллерии, все же приходит к выводам, что пушка является самым расточительным оружием, наиболее тяжело высасывающим хозяйственные соки страны. Если к техническим преимуществам гаубицы прибавить еще и моральный эффект, достигаемый ею, то экономность ее поднимется еще более резко.
В выводах об артиллерийской экономике Гаскуэн говорит, что Германия, благодаря наличию многочисленной навесной артиллерии, гораздо экономнее разрешала наступательные задачи, чем Франция. Французы на свои прорывы должны были затрачивать колоссальнейшие средства. Миллионы и десятки миллионов снарядов выбрасывали они там, где немцам бывала достаточной в несколько раз меньшая затрата. Благодаря этому германские возможности к сопротивлению растянулись очень надолго, несмотря на всю тяжесть экономического положения страны. Наоборот, Франция и ее союзники, обладавшие гораздо большими ресурсами, тем не менее быстро шли по пути истощения своей промышленности.
Пехота или артиллерия?
Характер тактики пехоты резко отличается от тактики артиллерийской.
Мы привыкли, что пехота — это тот род войск, который своей атакой обязан поразить, уничтожить или пленить живую силу противника и его средства борьбы. Что пехоте некому содействовать, и, наоборот, все остальные средства борьбы содействуют пехоте. Однако, будучи в массе вооружённой оружием настильного огня, по существу оружием оборонительного характера, пехота, как получается, решает наступательные задачи не благодаря, а вопреки своей природе. Что признать не то что правильным, а и вообще сколь-нибудь нормальным невозможно.
Артиллерия же, как принято, без пехоты значения в бою иметь не может, а имеет смысл лишь постольку, поскольку содействует наступлению пехоты или кавалерии. Однако опыт Мировой войны показывает: огонь обороны теперь настолько силён, что без содействия артиллерии пехоте отныне никогда не удастся ворваться в укрепленную полосу противника. Поэтому артиллерийская подготовка и артиллерийское сопровождение в наступлении пехоты являются абсолютно необходимыми. И в этом смысле тактика пехоты целиком подчиняется возможностям артиллерии. Спланировать самый решительный, самый смелый удар и не обеспечить его артиллерией — значит провалить наступательную попытку. Пехота только тогда с ручательством может опрокинуть обороняющегося или наступающего ей навстречу противника, когда артиллерия на участке её удара сумеет развить такой мощный огонь, который не даст противнику возможности обороняться. Иначе наступление пехоты будет топиться в реках крови. Таким образом, общевойсковая тактика, имея в виду артиллерию как основную силу по прокладыванию пути наступления и соответственно этому намечая план атаки, должна всецело подчиняться артиллерийским интересам в деле выбора способа удара. Интересы артиллерии являются теперь общетактическими интересами, т. е. наличие и расположение артиллерии, местность, характер путей снабжения, позиции по ходу наступления и т. д. Артиллерия должна быть способной вести огонь любом направлении и по любой цели по фронту и по глубине наступления соответствующего подразделения-соединения.
Сосредоточение или насыщение?
Отсюда ясно, что самый характер маневра, самый характер наступления предопределяется возможностями артиллерии. Отсутствие же соразмерения общего действия с артиллерийскими возможностями ведет к потере маневренности. Маневр, не основанный на принципиальных базисах, не обеспеченный материальными средствами, не имеет жизненности. Поэтому понятие распределения-сосредоточения материально-технических средств, на котором до сих пор строится действие войск и которое даёт случайность и расплывчатость действий, должно уступить место понятию методически обоснованного насыщения. При достаточном насыщении действия неизбежно примут маневренный характер, ибо тогда не нужно будет терять время на специальную подготовку отдельного участка фронта для выполнения какой-то задачи – достаточно обеспеченному материально-техническими средствами подразделению будет под силу любая задача. Причём любая задача будет под силу ему сходу.
Если общевойсковая тактика будет основываться на этом практическом и трезвом соображении, да ещё если обеспечение материальных возможностей будет изначально направленно на достижение этой конкретной цели, то, во-первых, сила, наносящая удар и обеспеченная сокрушающим артиллерийским огнем, всегда легко выполнит поставленную ей задачу, и при этом быстро и без задержек, чем спутает расчеты противника, не даст ему возможности подтянуть резервы и обеспечит полное его поражение. С другой стороны, артиллерия будет иметь совершенно определенную конкретную задачу массового поражения противника. Она должна сокрушить все живое и мертвое, она должна совершенно потрясти моральную мощь противника и поставить «землю дыбом».
Противники насыщения, сторонники сосредоточения материально-технических средств наступления и в частности артиллерии, указывают, что до сих пор ни одно подразделение-соединение не способно иметь такой артиллерии, которая могла бы обеспечить огневого превосходства над противником на всём своём фронте, жизненно необходимого для организации наступления. Поэтому, дескать, подразделению-соединению следует сосредотачивать огонь артиллерии на ограниченном участке своего фронта, и на этом же ограниченном участке следует вести наступление. Но разве правильно, что часть подразделения-соединения должна наступать, а часть обороняться. Достаточно поставить себя на место командира, обязанного вести одновременно и оборону и наступление, чтобы понять всю трудность такого метода.
Вообще, если нет общего превосходства, то сиюминутное местное превосходство и даже сиюминутная местная победа сосредоточения скорее всего отразятся и повышенными потерями, результатом которых будет общий перевес в сторону противника. Уже не говоря об оголении остальных участков фронта.
Разумеется, что узконаправленные наступления бывают необходимы в оперативных или стратегических целях, но не за счёт сосредоточения и тем самым нарушения расстановки сил внутри подразделения-соединения, а за счёт насыщения фронта целостными нормально функционирующими подразделениями-соединениями как таковыми.
Всё же, насколько материально затратным будет высоконасыщенное подразделение, как нам то указывают? Предположим, что у двух противников имеются совершенно равные средства, которые они могут потратить на пехоту и артиллерию. И в прочих отношениях эти противники тоже равны настолько, что при одинаковом в обеих армиях проценте пехоты и артиллерии они просто взаимно источили бы друг друга. Тогда любое отклонение от их идентичности будет означать, что у одного больше артиллерии, у другого больше пехоты. О перевесе какого рода войск должен заботится тот из соперников, кто хочет добиться превосходства? Очевидно, что тот, у кого больше артиллерии, одержит превосходство в артиллерийском сражении, и у него ещё останется артиллерии, чтобы лишить пехоту противника возможности обороняться в принципе, вне зависимости от её численности. Таким образом, артиллерии нужно иметь как можно больше за счёт сокращения пехоты. Но до какой степени можно сокращать пехоту в угоду этому соображению? Можно ли дойти до крайности и отдать вообще всю пехоту за превосходство в артиллерии?
Наступательный пулемёт
Если мы готовим себе превосходство, то естественно, что оно нам необходимо для положительного решения. Мы не можем ждать, что положительное решение будет достигнуто полным уничтожением себя противника об нашу оборону – мы должны наступать, несмотря на выгодность обороны в смысле сиюмоментного сохранения сил. Значит, нам нужна артиллерия наступления, то есть гаубичная артиллерия. И если б весь противник представлял собой лишь артиллерию или другие защищённые огневые средства, в общем, если б он представлял собой только посильные гаубице цели, то одной лишь артиллерии нам было бы достаточно для положительного решения. Но противник представляет собой также и пехоту, причём более численную — раз у нас превосходство в артиллерии, то у него превосходство в пехоте. Гаубица способна лишь лишить пехоту укрытия, эффективно же бороться с подвижной пехотой она не может. Выйдя из укрытия, пехота становится доступна только настильному стрелковому огню. Значит, мы должны обеспечить против вражеской пехоты этот настильный стрелковый огонь. То есть свою пехоту? Но мы в пехоте уступаем. Если бы наша менее численная пехота оборонялась, она бы выстояла против более численной пехоты противника. Но мы намерены наступать.
За счёт чего пехота в обороне противостоит превосходящей пехоте противника? За счёт скрытости на позиции — во-первых, и за счёт пулемёта – во-вторых. Будучи скрытой на позиции и ведя огонь через амбразуры, пехота защищена от огня вражеской пехоты. А пулемёт позволяет всего нескольким человекам расчёта давать огневую производительность, большую таковой наступающего численно превосходящего подразделения. В то же время наступающая пехота до сих пор прикрытия не имеет, а её огневая способность ограничена ручным пулемётом, который никогда не сравнится со станковым, во-первых, по природе своей конструкции – ведь скорострельность и калибр, которые дают производительность, всегда легче получить от более тяжёлого пулемёта; а во-вторых, ручной пулемёт не может сравняться со станковым из-за затруднённого при наступлении боепитания. Поэтому если и до сих пор обороняющаяся пехота превосходила пехоту наступающую, то в последнее время — совершенно подавляет.
Можно ли выгоды обороняющейся пехоты придать пехоте наступающей? Ещё недавно такой вопрос вызвал бы недоумение. Но теперь есть танк. Пока что имеется в виду пулемётный. Он позволяет пулемёту наступление. Именно тяжёлому пулемёту. И везёт ощутимый боезапас. Вопрос прикрытия расчёта решается бронёй — именно в смысле борьбы пехоты с пехотой, то есть пока что имеется в виду противострелковая броня. Некоторые сравнивают танк с кавалерией. Это некорректно. Простой пулемёт заменяет пехоту в обороне. Пулемётный танк делает то же самое, но в наступлении. Пулемётный танк никак не может быть кавалерией, поскольку кавалерия не имеет серьёзной огневой силы. Пулемётный танк – это новая пехота с её усилившимся, благодаря пулемёту, стрелковым огнём.
Да, у танка и кавалерии есть кое-что общее: оба они — и танк, и кавалерия – одинаково отличаются от голой пехоты наличием транспортного средства. И в этом смысле они дороже пехоты. Что указывают как причину невозможности замены кавалерии, а тем более пехоты танками. Возражение это вроде бы весьма просто, но на самом деле ситуация гораздо сложнее, и столь же сложен ответ.
Прежде всего — и уже этого ответа достаточно, чтобы отклонить любые возражения против танка – наши противники будут иметь танки непременно. В Мировую войну англичане могли выставить уже порядка тысячи танков, причём тяжёлых. Французы свои более выгодные лёгкие танки (поскольку их огневой силой можно маневрировать) исчисляли тысячами. Исходя из того эффекта, который имел танк в войну, и из того значения, которое теперь придаётся танку иностранными специалистами, роль танка резко возрастает, и он становится едва ли не главным оружием на поле боя. Учитывая факт, что теперь англичане также перешли к более выгодным лёгким танкам, можно сказать, что в будущей войне участие танков будет измеряться тысячами, если не десятками тысяч. И, как показывает Польская кампания, эти танки будут широко поставлены англо-французами своим сателлитам. Теперь можно, конечно, подобно страусу, воткнуть голову в песок, дабы не видеть очевидного, и продолжать упрямо увещевать, что пехота и кавалерия, де, не потеряли значения, что мы не можем себе позволить того, что мы не умеем сделать этого. Но если мы желаем не то что одерживать верх, а хотя бы просто остаться среди держав, вообще способных хоть как-то сопротивляться, тогда мы не можем не признать, что при той огневой силе, какую имеет танк, пехота и кавалерия низводятся к величинам бесконечно малым. Теперь на поле боя будет иметь значение лишь число (и в определённой степени – качество) танков. Голая пехота понадобится лишь в той степени, в какой она способна выполнять функции, не относящиеся к собственно созданию силы стрелкового огня. Кавалерия исчезает совсем. Артиллерия значительно видоизменяется.
Но имеется и множество других ответов на возражение о дороговизне танка, каждый из которых в отдельности не менее убийственен для голой пехоты и кавалерии.
Танк, как и всякое моторное средство, вступает в состязание с подвижностью живой силы – будь то лошадь или ноги голого пехотинца – в каковом состязании проиграет не столько быстро устающая и не получающая отдыха живая сила, сколько командующий, делающий ставку на способность живой силы вынести кульминацию боя против машины.
Далее следует сказать, что тезис о дороговизне танка вообще надуман, и всего лишь по мелочному упрямству противления новому. На самом же деле в целом танк дешевле, поскольку живая сила – и пехотинец, и лошадь – требуют постоянных затрат, причём и в мирное время, тогда как танк, единожды произведённый, требует затрат только в период действия, но не в период простоя.
Ну и, наконец, можно успокоить противников замены пехоты танком тем, что, как показано из природы танка, он заменяет не пехоту вообще, а лишь пулемётную составляющую пехоты. То есть если до сих пор оборону можно было держать малым числом голой пехоты с заменой большей её части пулемётом, но для наступления пехоты требовалось много, то теперь пулемёт высвобождает голую пехоту что при обороне, что при наступлении.
Тут следует ещё раз сделать акцент: в смысле затрат за счёт кавалерии и части пехоты берутся лишь пулемётные танки.
«Танк» или «орудие»?
Теперь посмотрим на артиллерию. Сначала на полковую. А также на артиллерию сопровождения. У нас сейчас это две разные артиллерии. Однако практика западного фронта показывает невозможность такого деления. 37-47имиллиметровыые и прочие малокалиберные орудия сопровождения совершенно неэффективны для подавления укрытых огневых средств противника. А полковая артиллерия, чаще фактически распределяемая для сопровождения в батальоны (потому лучше сказать – батальонно-полковая), выполняет по сути ту же функцию.
Практика требует в этой задаче эффективной артиллерии. И в старой, и в Красной Армии полкам по этой причине придавалась часть дивизионной артиллерии. Это считается необходимой мерой, и норма такого выделения достигает 50 процентов дивизионной артиллерии. Однако дивизионная артиллерия, во-первых, не всегда может выделить орудия полку, а если и может, то такое выделение её, естественно, ослабляет. Во-вторых, дивизионное орудие, конечно, гораздо уступает в возможности сопровождать пехоту в смысле подвижности, а попытка заменить подвижность манёвренностью огня ограничивается потерей непосредственного контакта как с сопровождаемой пехотой, так и с целью, что делает дивизионное орудие неспособным к оперативной реакции и оперативному поражению точечного огневого средства противника.
Для устранения этих недостатков батальонно-полковой артиллерии необходимо двигаться вместе с самым передним краем наступления. Мы уже обнаружили удобное средство для подобного перемещения в танке. Но здесь именно, в отличие от аналогии с решением подвижности пулемёта, особо хочется предостеречь от бессмысленного термина «танк», поскольку нет ни малейших оснований к тому, чтобы считать подвижную батльонно-полковую артиллерию хоть в малейшей степени отличной от обычной. Обычная батальонно-полевая артиллерия тоже передвигается по полю боя. Разница лишь в передвижении прежде рукам, теперь – мотором. Конечно, она должна точно так же как и прежде оставаться облегченного типа, чтобы не потребовался слишком обременительный для экономики носитель. Здесь нельзя увлекаться фантастическими проектами «сухопутных броненосцев».
Действительно ли подобное полноценное батальонно-полковое автоорудие будет чем-то отличным от того, что будут иметь наши противники? Ведь подобные идеи имеются и в других странах. Более того: идея не танка, а самоходного орудия, родилась не из нашего собственного опыта, которому в этом смысле у нас просто неоткуда взяться, а извлечена из западного опыта и прямо взята из идей танковых пионеров. Это ведь самому Фуллеру принадлежат слова, что «действия танков будут сходными с действиями подвижных полевых пушек». Однако насколько вероятно, что англичане и французы будут здесь с нами соперничать?
Конечно, именно их передовая мысль и дала танк. Это был значительный шаг, и многие идеи начального периода были высказаны ими на основе логического построения, не упуская из виду принципа и приложения его к нуждам боя. Но в дальнейшем, похоже, сами авторы оказались не готовы воспринять свою идею достаточно трезво. Будучи словно опьянёнными открывшейся грандиозной перспективой, они в спешке не дали себе труда сперва просто-напросто чётко оценить место танка в армии, и теперь состоят в некоей растерянности. Они стали зачем-то непрестанно и отчаянно жонглировать танковым идеям, задрав головы вверх, раскрыв рты и сосредоточив на том всё своё внимание, неспособные видеть происходящего вокруг. Но армия не цирк, армия — строгая система, любая сущность в которой обязана иметь определённое место, а не служить предметом престидижитации, жонглирования или эквилибристики. В стане же передовых западных специалистов в отношении взглядов на место и роль танка сейчас наблюдается ситуация, которую не грех назвать «мартышка и очки».
Англичане начали со вполне понятного «уничтожителя пулемётов». Но скатились до «сухопутных броненосцев». Сейчас они возвращаются к более приемлемому лёгкому танку, однако многое в нём не лучшее: прежде всего, как уже называлось — орудие, которое ни пушка, ни пулемёт. Но и с массовостью там проблемы.
Французы также начали за здравие в смысле вооружения полноценным орудием и в целом с идеи, что танк в общем и есть полевым орудием. Да вот только не смогли измыслить этому орудию достойного носителя. Оттого и кинулись облегчать носитель и добиваться массовости, но вошли в крайность, потому что лёгкость достигается паллиативным вооружением и крайним обжатием носителя вокруг этого вооружения. То есть они зашли в тупик. Их «Рено ФТ» недостаточен даже как чисто пулемётный танк, а «Чар Б» и «Чар Ц», пытаясь исправить эту ситуацию, снова неловко проскакивают золотую середину и становятся «сухопутными броненосцами» без практического будущего.
Ко всему тому, танк начался со свойства преодоления линий заграждения. Но в стремлении к лёгкому танку этим пожертвовали. Лёгкому танку в отношении преодоления линий заграждения далёко от ромбического идеала. Однако, потеряв в одном, странно было не приобрести в другом. Скорость, дальность хода и массовость были бы достаточно компенсирующими свойствами самоходного шасси. Эти же достоинства, умело применённые, способны бороться и с линиями заграждения тем, что позволяют упредить создание их противником.
Но самое нелепое заключается в том, что теперь за рубежом танки, наподобие мартышкиных очков, прикладываются ко всем возможным частям тела армии: то они сопроводители пехоты, то прорыватели укрепполосы, то рейдеры по тылам, то разминёры, то мостоукладчики, то радиостанции, то командные пункты, то транспортеры пехоты и боеприпасов и т.д. и т.п. Одного только у них нет – танка-обычного орудия непосредственного огневого контакта: танка-обычного батальонно-полкового орудия и танка-обычного высокопроизводительного пулемёта. Не споря с перечисленным множеством применяемых к танку задач, следует заметить только, что все они: и сопровождение пехоты, и прорыв укрепполосы, и рейды по тылам – выполнимы танком лишь настолько, насколько он соответствует обычному батальонно-полковому орудию и обычному высокопроизводительному пулемёту. Этого понимания, которое прежде здраво проскакивало у англо-французских специалистов, сейчас мы у них больше не видим. Кроме разве что Мартеля, остальные мыслят армию смесью из одновременно одноместно действующих танков с их танковыми орудиями и пулемётами, а также голой пехоты с её собственными пехотными орудиями и пулемётами. Мартель же, в свою очередь, тоже недалеко ушёл, предусматривая армию танковую, но из смеси разнородных танков, специализированных для тех вот вышеперечисленных задач. Он не понимает, что будущая армия должна быть сперва артиллерийской, и уже только потом, поскольку она артиллерийская, она должна быть танковой, и то лишь на тактическом уровне поля боя.
Человек, который вроде наших старых военспецов во всех только что рассмотренных вопросах что называется «плавает», может с недоумением пожать плечами: мол, ну и к чему вся эта схоластика? К чему эти перестановки слагаемых? Тем более что совещание посвящено артиллерии, а большую часть прошедшего времени речь зачем-то ведут о танках. Но мы потратили это время на выяснение места танка в армии и взаимосвязи его с артиллерией для того, чтобы в дальнейшем совершенно исключить термин «танк» из нашего лексикона, как ничего не обозначающий, как слово-паразит. В этом и есть вывод наших рассуждений: то, что у англо-французов называется «танк», есть, точнее сказать — должно быть давно известным и понятным батальонно-полковым орудием и давно известным и понятным высокопроизводительным пулемётом. Из этого, казалось бы, всего лишь переименования, исходят определяющие сугубо уже практические следствия: во-первых, совершенная определённость с назначением – мы уже не будем подобно англо-французам метаться с местом какого-то танка в армии (что это такое – «танк», и куда его всунуть???); во-вторых, совершенная определённость с вооружением танка; в-третьих, опять же, совершенно определённо, что все остальные свойства машины, называемой «орудием», подчинены именно орудию, нет вопроса «что в этой машине самое главное?». И так же совершенно ясно, что вторым после этого самого главного свойства является свойство подвижности, поскольку именно в том и состоит смысл самоходности орудия.
Но, пожалуй, наиглавнейшее следствие состоит в том, что таким образом наши новые, точнее сказать — обновлённые орудия не являются ничему заменой, как не являются и новыми сущностями. Это прежнее батальонно-полковое орудие и прежний станковый пулемёт. На своих прежних местах. Таким образом, западные армии должны иметь танки, причём множество разных танков на всякую отдельную измышленную ими нишу, а также, независимо от танка – и разнотипную полевую артиллерию, да ещё и как минимум два комплекта пулемётов – станковый для обороны и лёгкий для наступления. Мы же останемся, как и были, только с единственным типом батальонно-полкового орудия и с единственным типом станкового пулемёта. Да, по цене наши обновлённые орудия будут соответствовать скорее их танку. Но ни на что остальное, что вынуждены производить наши противники, нам тратиться не потребуется. В чисто математическом измерении это даст нам превосходство в танках, хотя и отставание в танках плюс орудиях. Однако если прибавить сюда оговоренное ранее сокращение пехоты и ликвидацию кавалерии, то количественно мы сблизимся, а в тактическом плане будем в выигрыше.
Здесь даже видится экивок в сторону наших военспецов: ведь в армии формально ничего не меняется, всё остаётся привычно — ни тебе «танков», ни ручных пулемётов. Надо только учесть, что эта привычность с огромным подвохом. Если в иностранных армиях новое в тактике только для специальных танковых и штурмовых подразделений, и лишь в малой степени для остальных, то у нас требует пересмотра тактика всей армии.
Дальность артиллерии непосредственного контакта
Итак, артиллерия, развиваясь, не должна, однако, потерять некоего своего основного признака, который характеризует и место её в бою. Но какова будет она сама? Каковы будут её очертания? В самых хотя бы общих чертах.
Мобильный способ действий заставляет оценить мобильные же возможности артиллерии в более широком плане, чем только как способность орудия к перемещению. Тем более что способность даже моторизованного орудия к перемещению ограничена как его скоростью, так, зачастую, и обстоятельствами боевых действий. Гораздо менее ограничена мобильность орудия огнём. Несомненно, что широкопространственный мобильный способ действий потребует от орудия непосредственного контакта полного соответствия и в этом отношении. Необходимый предел действия орудия некоторого уровня подчинения теоретически определяется пространственными рамками задачи соответствующего уровня подразделения. То есть, например, если мы принимаем для полка глубину задачи наступления в 3 км, то нам желательно, чтобы для сопровождающей полк артиллерии любая цель, лежащая в пределах этих 3х км была доступна, а цели за пределами 3х км для неё следует принять не важными. Таким образом мы логически принимаем дальность полковой артиллерии в 3 км. Правильно также учесть, что для скрытия орудия от артиллерии нижестоящего уровня противника требуется вести огонь с позиций, отнесённых на глубину обороны подчинённого уровня. Для полка это глубина обороны батальона, которую для максимально пространного случая примем в 1 км (логично брать максимальные значения, чтобы наши требования по дальности огня выполнялись в любых обстоятельствах). Тогда мы получим дальность действия полкового орудия в 4 км. Не лишне также исходить из соображения, что по условиям местности более удобной может оказаться позиция на одном фланге, тогда как цель будет на самом краю задачи наступления и на противоположном фланге – то есть по диагонали участка наступления. Тогда, исходя из самого широкого возможного фронта полка при мобильных действиях в 3 км, правильная дальность полкового орудия будет 5 км.
Так в теории, и всё это представляется достаточно логичным. Но если мы из кабинета перенесёмся на поле боя, то увидим другую картину. Мы увидим, что хотя полковой артиллерист, по сути — артиллерист сопровождения, предназначенный действовать мобильно и действовать по непосредственному указанию пехоты, не наделен по этим причинам средствами артиллерийской разведки, но, будучи снабжённым хотя бы простейшими средствами оптического наблюдения, способен видеть цели на максимально позволяемом горизонтальной видимостью расстоянии. А таковое для того, например, чтобы один наблюдатель мог взглянуть другому в глаза, составляет примерно 10 км. Несложно подсчитать, что максимальная дальность обнаружения стоящим на поверхности Земли человеком наименьших объектов, достойных быть целью артиллерии, лежит в том же порядке. Это наблюдение приводит к естественному выводу: можно сколько угодно ограничивать дальность артиллерии соображением глубины задачи подразделения, как и надеждой, что действие всегда будет в лесисто-холмистой местности или в условиях частой застройки. Но если вы окажетесь в чистом поле и даже на просматриваемой со всех сторон вершине того самого холма, то весьма мало вероятности, что противник станет ограничивать дальность своего огня условностями тактической теории. Он, несомненно, будет стремиться поразить вас с той дистанции, с которой обнаружит. И горе вам, если дальность вашей артиллерии ограничится теорией или «авось» ограниченным обзором.
Конец разнообразию и независимость дальнобойной артиллерии
Из вышесказанного исходит простейшее, но основополагающее для судеб будущей артиллерии соображение: вся полевая артиллерия должна разделяться только на два типа и, соответственно, должна состоять лишь из двух моделей на вооружении – одной модели для огня непосредственного контакта в пределах прямой видимости и другой модели для непрямого загоризонтного огня.
Теперь становятся очевидными некоторые данные орудия загоризонтного непрямого огня. Загоризонтная дальность, стало быть, с этих самых 10и км только начинается (не в том, конечно, смысле, что дальнобойное орудие не способно вести огонь и на меньшие дальности). Далее. Ясно, что без разведки и корректировки дальнобойное орудие вести огонь не может. Наконец, ясно, что непрямой корректируемый загоризонтный огонь не может быть точечным, что это огонь по площадям. Из чего органически проистекает естественная необходимость ведения такого огня массированным более чем единственным орудием, что замыкает круг зависимости необходимостью объединять дальнобойные орудия для управления их огнем в рамках разведки и корректировки.
Значение минимальной дальности загоризонтного огня диктует нам порядок максимальной дальности. Если западные источники указывают максимальную дальность артиллерии из экономических соображений в 40 км, то, соотнося эту цифру с принятыми у нас рубежами, мы находим значение в 30 км, принятое за максимальные пространственные рамки мобильных действий дивизии. Конечно, подобная дальность для дивизионного орудия в ближайшее время не представляется достижимой, однако соображения о потребной массовости данного орудия, о большом образующемся в противном случае разрыве между полковым и корпусным орудием, а также ряд других соображений заставляют искать приемлемое решение именно в дивизионном орудии. В данный момент таковым представляется орудие с наиболее удачным балансом между дальностью и массовостью с дальнейшим повышением дальности. Другим есть вопрос содержания в дивизии средств воздушного наблюдения. В общем, тут ещё предстоит много работы. Нам необходимо внимательно пересмотреть структуру нашей отдельной артиллерии и найти те нужные организационные формы, которые соответствовали бы боевым потребностям и возможностям производства. Понятно, что на каком-то моменте в случае достаточного приближения к этой цели произойдёт окончательный отказ от корпусного орудия. Этот вопрос ещё следует конкретнее затронуть при разборе организации соответствующих соединений. Опять же, приемлемое решение может быть тут извлечено из факта, что корпусная артиллерия управляется централизованно лишь когда фронт корпуса не превосходит семи-восьми километров, а если таковой больше, как при мобильных действиях, то и сейчас обыкновенно распределяют артиллерию корпуса по дивизиям.
Теперь ответим на возражения против только двух типов полевой артиллерии. Естественно, что пока имеется в виду только два типа общего назначения — противотанковая артиллерия, зенитная и другая возможная специальная в виду не имеется. Возражение состоит в том, что вообще в мире на каждом организационном уровне артиллерии присутствует как гаубица, так и пушка, что позволяет решать задачи как навесного так и настильного огня. То же самое диалектически верно и с представленной нами выше точки зрения деления огня на оборонительный и наступательный. Но мы не зря, говоря до сих пор о требуемой нам артиллерии, пользовались не определениями «гаубица» или «пушка», а неопределённым термином «орудие» — поскольку мы пока что рассматривали общие вопросы. Теперь же, когда рассмотрен вопрос дальности огня, мы можем решить и вопрос типов наших орудий. А он, собственно говоря, давно уже решён. Суть состоит лишь в том, что наши оппоненты никак не могут примириться с принципом универсальности. В их представлении принцип универсальности предназначен лишь для упрощения снабжения, и в этом смысле они находят ему, как им кажется, значительные возражения. Но дело всё в том, что удобство снабжения к принципу универсальности является всего лишь приятным дополнением. А важнейшим есть, конечно, универсальность в применении. То есть речь идёт о невозможности предсказания заранее потребности в том или ином типе огня, а также в неоптимальности содержания двух типов орудий именно на каждом уровне, поскольку в любой момент актуальным является лишь один из них. В этом смысле требуется орудие, способное как к настильному, так и к навесному огню. И ни для кого не секрет, что такое орудие имеется уже более ста лет. Это Canon obusier de 12. Да — гаубица-пушка. Это для батальонно-полкового типа. Не стану сейчас растекаться мыслью по древу и объяснять, почему дальнобойный загоризонтный тип мы предлагаем сходный, но только наоборот — пушки-гаубицы. Этим мы исходим лишь из требуемых для него больших углов возвышения при чисто пушечном стволе, и этот вопрос следует рассмотреть при конкретизации характеристик.
Дальнобойное орудие — уже чистая артиллерия, в отличие от орудия непосредственного огневого контакта, которое везде считается пехотным. Можно согласиться или не согласиться с независимостью для дальнобойной Артиллерии, подобной независимости ВВС. Но для армии, в которой действия пехоты обусловлены действием артиллерии, этот вопрос не имеет особого значения. Следует только отметить, что дальнобойная «чистая» артиллерия проявляет тот признак самостоятельного рода войск, что наиболее важной, если не исключительной, для неё является собственная внутриродовая задача — борьба за превосходство над артиллерией противника, то есть контрбатарейная задача. Задача поражения загоризонтных целей общего плана, таких как скопления противника и других, может быть воспринята дальнобойной артиллерией только в меру выполнения ею основной задачи. Использование же дальнобойной артиллерии против средств непосредственного контакта возможно лишь в целях экстренной обороны при прорыве противника. Последнее органично при нашем признании настильной пушки лучшим оборонительным орудием.
У нас сейчас на корпусную артиллерию существует взгляд совершенно неправильный. В нее включаются тяжелые образцы, и самое назначение корпусной артиллерии совершенно не ясно. Получается, что корпусная артиллерия своими тяжелыми калибрами должна дополнять дивизионную артиллерию там, где последней придется бороться с бетоном или вообще с серьезными закрытиями. Вместе с тем она вооружена тяжелыми калибрами, которые при наших быстрых передвижениях зачастую отстают от войск. Таким образом, функционального разделения между корпусной и дивизионной артиллерией у нас не существует. Но ведь значительное различие в характеристиках не может не вести к специализации. Борьба с целями непосредственного контакта может лишь при игнорировании конструктивных и организационных свойств быть соединена с борьбой против загоризонтных целей. Каждый вид борьбы, безусловно, должен быть отдан особо способной к тому артиллерии. Прежде всего, поскольку дальнобойная артиллерия обладает необходимыми для контрбатарейной борьбы средствами разведки скрытых позиций. Именно назначение на контрбатарейную борьбу является одной из причин стремления к приданию дальнобойным орудиям способности навесного огня.
Необходимо также сказать, что уменьшение типов артиллерии только до двух есть, кроме прочего, реакцией на ситуацию, описываемую теми возражениями, что маневренные действия делают невозможным функциональное разделение задач на множество типов артиллерии. Поэтому, стараясь максимально чётко определить задачи для каждого типа, имеет также смысл по возможности ограничить типы в своих задачах даже чисто физически на уровне характеристик с целью предотвращения числа дублируемых функций, но с другой стороны и максимально универсализировать каждый тип.
Массирование
Мы рассмотрели батальонно-полковую артиллерию с её задачей непосредственного огневого контакта и артиллерию загоризонтной задачи, будь то теперешняя корпусная или предлагаемая дивизионная. Ну а как же с существующей дивизионной, самой массовой артиллерийской задачей? Вот с тем массированным огнём по полосе обороны противника, огневым валом и прочим?
Тут заметны два момента. Во-первых, такой огонь продолжается обычно лишь до начала атаки. С началом движения наших частей к передовой противника такой огонь прекращается, либо переносится в глубь порядков противника. То есть орудия, ведшие этот огонь, либо начинают нерационально бездействовать, либо они изначально нерационально вели огонь на небольшую дальность, каковой обычно является дистанция до передовой линии противника. Да и желательно, чтобы огонь по глубине обороны противника начинался одновременно с огнём по передовой его полосе.
Во-вторых, нетрудно видеть, что в предлагаемой здесь новой системе артиллерии именно батальонно-полковое орудие обладает дальностью, наиболее сопоставимой с дистанцией до позиций противника. И, что также понятно, батальонно-полковое орудие приступает к своей непосредственной задаче уничтожения внезапно раскрываемых точечных целей только после начала нашей атаки, то есть когда массированный огонь по передовой полосе противника прекращается. Не означает ли это, что орудием, ведущим предварительную артподготовку по передовой полосе противника и должно быть батальонно-полковое? Более того, одним из принципов современной тактики наступления предлагается начало массированной механизированной атаки вообще без предварительной артподготовки. Не настаивая на этом, нельзя, однако, не заметить тут органичного перекликания с ненужностью прежней массированной дивизионной артиллерии.
Ещё одна задача накладывается на вопрос простоя атакующего батальонно-полкового орудия – задача обороны. Основа обороны — это полоса противопехотного огня. Такую задачу лучше всего выполняют пулеметы. Но для этого они должны быть освобождены от воздействия наступательной артиллерии противника. Для противника исход атаки зависит от того, сумеет ли его артиллерия подавить нашу пулемётную полосу обороны. Поэтому самая большая помощь, какую может оказать тут наша артиллерия в обороне — это мешать артиллерии противника вести массированный огонь по нашей полосе обороны. Если эта задача будет достигнута, то шансы обороны возрастут до чрезвычайности, ибо наступающая пехота одними своими силами не в состоянии преодолеть хорошо организованную оборонительную полосу. Таким образом, при обороне основная задача артиллерии лежит в борьбе не с пехотой, а с артиллерией противника. И весьма кстати тут использование для этой задачи наиболее массового батальонно-полкового орудия, которое при обороне не будет занято в тех наступательных задачах, для которых исконно предназначено. И, опять же, то увеличение дальности до 10 км, что мы для батальонно-полкового орудия предусматриваем, в контрбатарейной оборонительной борьбе станет ему в помощь.
В то же время предложенная нами дальнобойная артиллерия, особенно если она будет не корпусной, а более численной дивизионной, способна как взять на себя огонь по глубинным линиям противника после перехода батальонно-полковоых орудий к атаке, так и начать этот огонь совместно с началом артподготовки по передовой полосе противника. Также здесь кстати централизованное управление дальнобойной артиллерией для ведения массированного огня крупными нарядами.
Вопрос массирования батальонно-полковой артиллерии опять же возвращает нас к вопросу построения линейных подразделений вокруг как раз артиллерийских задач, поскольку требует совместного централизованного управления огнём артиллерии сразу многих полков.
Принцип определения численности
Численность артиллерии, как уже отмечено, должна определяться не принципом произвольного распределения артиллерии по армии и последующего её сосредоточения для наступления на отдельном участке, а принципом обоснованного тактико-организационного насыщения подразделения для выполнения любой возможной задачи. Что это означает.
По батальонно-полковому орудию эти показатели должны исчисляться общевойсковой организацией. Ранее, при второстепенности артиллерии, допускался метод исчисления артиллерии сопоставлением её с численностью артиллерии противника и расчётами числа орудий на километр фронта. Немудрена при этом ситуация, когда противник не соответствует нашим ожиданиям и одерживает перевес в этих показателях. Совершенно очевидно, что такой метод выяснения потребного количества артиллерии есть умозрительный и неприродный.
Мы можем также решить, что численность артиллерии должна исходить, допустим, только из манёвренного характера будущей войны. Но и сама форма наступления в будущей войне может измениться, да и характер войны может внезапно оказаться позиционным как минимум на каких-то участках. Например, нам сначала придётся прогрызть оборону, которая в армиях возможных наших противников, судя по всем их наставлениям, соответствует уровню позиционной войны.
Количество артиллерии в подразделении должно определяться её внутренней не зависящей от обстоятельств природой, её местом в бою, её задачами. Задачи эти должны быть вполне определёнными, тактика определённой, стало быть, и состав должен исходить не из переменного числа орудий противника и не из нечёткой нормы на километр фронта, а из конкретной расстановки орудий в конкретном способе действий. Тем более невозможность прежних методов подсчёта сопоставлением очевидна, если наша армия будет отличной от армий противников и несопоставимой с ними в целом.
Численность противника и километры фронта, конечно, влияют, но не напрямую, а косвенно, подсчётом числа подразделений-соединений. Для армии эти показатели неинтересны – только для историков-статистов. Для целей же армии необходимо вначале определить, сколько пехотинцев требуется для реализации возможности в наступлении, предоставляемой одним подвижным пулемётом при тех или иных вариантах действий, что даст состав низовых линейных подразделений. Лишь затем возможно определить, каким образом батальонно-полковая артиллерия должна обеспечивать продвижение пулемётов, что и даст состав батальонно-полковой артиллерии подразделения-соединениия. Этот вопрос следует решать в порядке определения общевойсковой тактики.
Об организации
Дальнобойная артиллерия же, как мы определили, более независима и может определяться, исходя лишь из собственных задач. Здесь в последнее время развернулась дискуссия: что лучше — четыре орудия в батарее, или два?
Как известно, есть два подхода к построению подразделений: тактический и организационный. Первый исходит из принципов действий непосредственно подразделения, второй – из необходимостей разного рода обеспечения действий подразделения. Притом, принято вообще стремиться, чтоб организационный принцип подстраивался под тактический. Однако в некоторых случаях одно от другого не зависит.
Сторонники четырёхорудийной батареи говорят по сути, что при необходимости действий меньшим нарядом батарею можно использовать повзводно. Сторонники двухорудийной батареи, наоборот, говорят, что при необходимости действий большим нарядом батареи можно использовать составом дивизиона. Эта ситуация подобна известному анекдоту: «Одни говорят, что пить надо меньше, другие говорят, что пить надо больше, но те и другие сходятся на том, что пить надо». Суть — и теми и другими признаётся а) необходимость действий иногда малым нарядом в два орудия, а иногда большим нарядом, даже большим, чем в четыре орудия; и б) возможность самостоятельного действия любого наряда определяется наличием средств управления огнём. Тот факт, что при таком сходстве мнений мы, тем не менее, имеем разногласия, говорит нам только об одном – происходит недоразумение, связанное с недопониманием характера устройства артиллерийского подразделения. Путают тактический и организационный подходы. С тактической стороны иногда удобна двухорудийная батарея, иногда четырёхорудийная, а иногда и большая. Но есть ещё организационная сторона. Оптимально ли, с организационной точки зрения, содержание батареи только с двумя орудиями и при этом с полным комплектом средств артиллерийской разведки, управления огнём и остальных средств обслуживания? Особенно при манёвренных действиях, где разведка и целеуказание, не говоря уже о техническом обслуживании, усложнены и требуют особенных усилий. Задумавшись над этим вопросом, несложно понять, что в данном разрезе слова «взвод», «батарея», «дивизион» – довольно условны. И в этом свете спор между «двух-» и «четырёхорудийниками» схоластический, вроде спора между «тупо-» и «остроконечниками» – он ведётся вокруг имён сущностей, а не вокруг самих сущностей. Если из условий эффективного централизованного обслуживания материальной части не выгодны даже четырёхорудийные батареи, значит нужно иметь восьмиорудийные. Если же кому-то хочется назвать восьмиорудийные подразделения дивизионами – пожалуйста. Если кому-то хочется нынешний взвод назвать батареей – пожалуйста. Лишь бы у него хватило требуемых для того средств обслуживания, разведки и обученного персонала, особенно командиров. Соображения удобства централизованного материально-технического снабжения и обслуживания совершенно уничтожают разом любые доводы как «двух-» так и «четырёхорудийников». Без всего этого батарея получается у нас организационной, а не тактической единицей, то есть состав не привязан к тактическому ориентиру. И коли так, не следует ли вернуться к простейшему организационному принципу, говорящему, что батарея — это рота. Ну, а для целей выделения меньшего наряда – взвода или полувзвода — следует просто придавать такому наряду соответствующую секцию управления.
Можно согласиться лишь с тем, что независимо от организации следует установить способ действия и, соответственно, обучение пары орудий такими, чтобы источник целеуказания был для неё безразличен. Тогда будет безразлично и в каком порядке действовать – отдельно, или в крупном наряде. Есть смысл вообще повысить внешнюю самостоятельность и внутреннюю сплочённость пары, оформив её некоего рода элементарной единицей огневой части. В том числе и исходя из сохранения единицы при потере одного орудия и из некоторых других соображений. Особенно это актуально для батальонно-полковой артиллерии, и особенно в свете возрастающей её подвижности.
Принципиальные выводы
Артиллерия по своей природе является оружием наступления. Пехота без артиллерии бессильна. Не оборона, не поражение живых наступающих целей, которые в современной войне бывают мало заметны, ибо применяются к местности и представляются чаще всего в виде одиночных людей, а атака противника, разгром его организованного сопротивления, удушение его пулемётного огня — вот основные задачи артиллерии переднего края. Она прокладывает путь наступлению.
Для осуществления этой главной задачи артиллерии требуется иметь превосходство над артиллерией противника путем приведения той к молчанию. Эта основная задача дальнобойной артиллерии ставит её на грань самостоятельного рода войск.
Наконец необходимо понять: современное положение артиллерии таково, что она способна выполнить на поле боя наибольшую массу работы по нейтрализации противника. И не вменить ей эту способность в обязанность будет великой глупостью. Но если артиллерия и далее будет занята обслуживанием пехоты, то естественно, что реализовать эту способность она не сможет. Если же освободить артиллерию от прислуживания пехоте и, наоборот, дать пехоту в помощь ей, то она сможет выполнить ещё больше работы.
Притом примитивно думать, что таким образом проповедуется отмирание пехоты в пользу артиллерии. Необходимо совершенно чётко понимать, что и прежде пехотная артиллерия в своих задачах заполняла разрыв между пехотой и артиллерией. Когда же на поле боя вышел пулемёт, он стал ещё более сглаживающим фактором – между пехотой и пехотной артиллерией. Поэтому в нашей агитации нет утверждения, что пехота исчезает – она вполне сохраняется, и лишь переходит, воплощается в подвижный пулемёт и отчасти даже в подвижное пехотное орудие. Именно в этом есть истинное развитие пехоты, а отнюдь не в транспортёрах, которые бронированы там, где этого не требуется – при движении по своим тылам к передовой, а там где броня действительно нужна — на поле боя — оставляют пехоту голой и пешей, как и тысячи лет назад. Прежде понятие «пехотная артиллерия» означало «артиллерия для пехоты», теперь же оно должно означать «артиллерия, являющаяся пехотой».
Особо следует отметить, что резкое возрастание роли артиллерии и огневого элемента тактики означает рост производства боеприпасов. Теперь способность пересечь линию противника и поразить его там мы должны возлагать не на человека со штыком, а на снаряд – это теперь наш новый «механический пехотинец». И чем больше мы сможем послать к противнику «механической пехоты» — более способной, более эффективной — тем менее нам потребуется живой пехоты, численности армии, и, в конце концов – потерь. Поэтому выпуск боеприпасов требуется валовый. Того же требует широкое применение в будущей войне методов стрельбы по площадям.
Так мы конкретизируем направление развития принципов артиллерии.
Материальная часть
Предлагается предварительно по стержневым линейным частям (конкретизируется в дальнейшем вместе с тактикой):
Батальонно-полковая артиллерия: тип лёгкой гаубицы-пушки. Дальность стремится к 10 километрам. Если принять один пулемёт на отделение и одно орудие на три пулемёта, то предполагается, что 9 орудий позволят батальону осуществить прорыв, невзирая ни на какое сопротивление. Стало быть, в дивизии 81 орудие и 243 пулемёта.
Дивизионно-корпусная артиллерия: 4хорудийная батарея в полосе батальона. Отсюда 36 дальнобойных пушек на дивизию. Дальность стремится к 30 и даже 40 километрам, однако реально исходит из доступного баланса с массовостью.
Калибр в данный момент выясняется. Желателен общий калибр для обоих типов с возможной целью единого снаряда. Понятно, что пушечный снаряд неоптимален для гаубицы, а гаубичный снаряд невозможен для дальнобойной пушки. Поэтому следует исследовать вопрос применения дальнобойного снаряда гаубицей. Если всё дело будет заключаться лишь в некотором снижении характеристик, следует дальнобойную гранату принять единой.
Оба типа на самоходном бронелафете с одновременной транспортировкой им же одного боекомплекта.
Оба типа и пулемёты должны также бороться с танками и авиацией.
