Британия за рычагами Европы: контроль британцами континентальной политики во второй половине XIX века

После окончания Крымской Войны, Британия и Франция, формально оставаясь невраждебными, явно не были и дружественными. Наполеон III, племянник великого Бонапарта, был, как и многие амбициозные но недостаточно компетентные политики, отчаянным авантюристом. Легко склонный к самообману, он стремился не упустить ни единой подвернувшейся возможности, не особо задумываясь о том, как это отразится в долгосрочной перспективе.

Подобный "союзник" был для Британии просто опасен. Это наглядно продемонстрировала авантюра Наполеона III в Мексике, под шумок гремевшей в Соединенных Штатах гражданской войны. Базировавшаяся на изначально неверных предпосылках (мексиканцы отнюдь не испытывали восторга от посаженного им на шею иностранного императора, и деятельно взялись за его свержение), авантюра эта только испортила и без того неважные американо-французские и американо-британские отношения. Действия французов уже привели к формированию крайне опасного для Британии русско-американского сближения; британцы боялись, что дальнейшие французские авантюры в Западном Полушарии могут привести к тому, что спящий американский титан начнет живо интересоваться глобальной политикой. Лондон отлично понимал, что доблестная Королевская Армия будет недостаточным аргументом против миллиона обученных, вооруженных, прошедших огонь и воду американских солдат на границе с Канадой, горящих желанием посчитаться с Великобританией за ее “милые шалости” во время Гражданской Войны.

Просто расторгнуть превратившийся в ярмо неформальный союз Британия не могла. Британцы отлично понимали, что внешняя политика Наполеона III может с такой же легкостью обернуться против Британии, как ранее — против России и США. У Лондона были все основания опасаться, что, разозлившись на Британию, Наполеон III с легкостью найдет нового союзника в лице Российской Империи.

Британию не слишком-то пугала перспектива появления русских солдат у границ Индии; лучше чем кто-либо другой понимая преимущества морской логистики, британцы прекрасно понимали, что любая попытка русского вторжения в Индию может быть легко парирована до тех пор, пока британский флот сохраняет контроль над морем. Угроза ОДНОВРЕМЕННОГО появления русских солдат у границ Индии И французских броненосцев в Ла-Манше — вот, что повергало в панику Бэкингемский Дворец и Лондонское Сити.

Несмотря на весь авантюризм Наполеона III, в делах военно-морских он был очень даже компетентен. К концу 1860-ых, французский флот был самым опасным противником, которого могла только изыскать Великобритания. Хотя индустриальный потенциал Франции и уступал таковому "кузницы мира" — Британии, тем не менее, французские моряки были гораздо более изобретательны во внедрении всевозможных инноваций и тактик. Самым же главным было то, что у французов существовало ясное представление, какой именно флот они хотят создать, и ясное понимание как это сделать. В то же время, британское адмиралтейство, буквально шокированное крушением с появлением пара и брони многовековых традиций парусного флота, и напуганное французским энтузиазмом, металось от одной концепции к другой.

Результаты были для Британии вполне себе неутешительны. К 1870-ым, британский флот представлял собой поразительную разношерстицу типов кораблей (чаще всего представленных единичными образцами), радикально различающимися по боевым характеристикам. Каким образом эта многочисленная мешанина броненосцев должна была взаимодействовать в морском сражении, не могли понять даже ее создатели.

Без учета немореходных броненосцев береговой обороны, британский флот к 1868 году включал:

— 2 батарейных броненосца типа "Уорриор",

— 2 батарейных броненосца типа "Диффенс",

— 2 меньших батарейных броненосца типа "Гектор"

— батарейный броненосец "Ахиллес"

— 3 больших батарейных броненосца типа "Минотаур"

— 3 батарейных броненосца типа "Принц Консорт"

— Батарейные броненосцы "Роял Ок", "Роял Альфред", "Зилоус", "Рипалс"

— 2 батарейных броненосца типа "Лорд Клайд"

— Малые батарейные броненосцы "Рисерч", "Энтерпрайз" и "Фаворит"

— Казематные броненосцы "Паллас", "Беллерофон", "Пенелопа", "Геркулес",

— Башенный броненосец "Монарх"

Всего 28 кораблей 19 (!) различных классов.

В то же время, французский флот включал:

— 3 батарейных броненосца типа "Глуар"

— Батарейный броненосец "Куронь"

— 2 батарейных броненосца типа "Мажента"

— 10 батарейных броненосцев типа "Прованс"

— 7 казематных броненосцев типа "Альма"

Всего 23 корабля 5-и различных классов.

Хотя британский флот имел то теоретическое преимущество, что большая часть его кораблей имела железные корпуса, а большая часть французских — деревянные, в ситуации морской тактики 1860-ых это преимущество не было критичным. В свою очередь, британцы имели и целую коллекцию недостатков. Так, шесть их первых батарейных броненосцев имели незащищенные броней оконечности, что в бою было чревато потерей скорости и управляемости от любых попаданий. Все французские броненосцы к концу 1860-ых были уже перевооружены на нарезные казенозарядные орудия, в то время как британский флот упрямо цеплялся за дульнозарядные пушки. В бою, одна только разнотипность британских кораблей, давала французам ценные преимущества — ибо французские корабли были гораздо более унифицированы и близки по тактико-техническим характеристикам.

Критической задачей для Британии было обеспечить сокрушение французской военной мощи. Но при этом, отлично понимая собственную слабость на морях, британцы отнюдь не спешили делать это своими руками. Попытка "сокрушить Францию", завершающаяся французскими броненосцами в устье Темзы и французскими солдатами, марширующими по улицам покоренного Лондона, была ночным кошмаром британских адмиралов.

Британии требовалась шпага на континенте, которую они могли бы вонзить в бок Франции. И эта шпага нашлась в лице Пруссии. Прагматик и изрядный британофил, Отто фон Бисмарк, был только рад, наконец, добиться того, о чем он давно мечтал: сближения с могущественной Британией против Франции. Придерживавшийся евроцентрических позиций, Бисмарк не видел у Пруссии существенных противоречий с Великобританией — но видел общность интересов, позволявшую гарантировать, что единая Германия, объединенная под началом Пруссии, будет полностью устраивать Лондон.

К 1871 году, авантюрная политика Наполеона III привела к тому, что Франция оказалась де-факто в изоляции. Уповая на непобедимость французской армии, император не предпринял должных мер к поиску союзников; отношения с Россией оставались холодными, Австро-Венгрия, одинаково уязвленная и французами (в 1858) и пруссаками (в 1866) не собиралась помогать ни одному из своих врагов, Дания же (потерпевшая поражение от Пруссии в 1864) не желала действовать без согласия России. Последствия провалов во внешней политике, усугубленные неадекватным состоянием французской армии (воистину, победы не учат ничему, и лишь поражения могут преподать урок!) привели к крушению Второй Империи. Тяжесть поражения и необходимость выплачивать огромные репарации до конца 1870-ых нейтрализовали Францию как угрозу британскому морскому могуществу.

Однако, устранение угрозы Франции в отдельности решало только половину. Британскую дипломатию по-прежнему пугал риск франко-русского союза. Россия имела претензии к поддерживаемой Германией Австро-Венгрии; Франция имела претензии (более чем!) к Германии; наконец, и Россия и Франция имели претензии к Британии. Со свержением Наполеона III, вероятность сближения двух побитых но не сломленных врагов Британии возросла астрономически.

И тут на помощь Британии снова пришла Германия. В 1873 году, прагматичному и опытному Бисмарку удалось до такой степени задурить голову идеалисту Александру II, что тот согласился заключить феноменальный по бессмысленности союз  России с Германией и Австро-Венгрией.

Если бы Британская Империя могла выдавать иностранным гражданам медали "за верную службу в интересах Британии", то безусловно, Бисмарк был бы достоин наибольшего числа. Одним росчерком пера, пугавшая Британию угроза франко-русского сближения была устранена на десятилетия. Россия была втянута в абсолютно бессмысленное, но полностью соответствовавшее британским и немецким интересам противостояние с невраждебной более Францией; при этом, сама Россия решительно ничего не получила от нового соглашения, так как ни Германия ни Австро-Венгрия не собирались (да и не могли физически!) поддерживать Россию против более чем враждебной ей Англии!

Бессмысленность "договора Трех Императоров" для России, несомненно, побивает все рекорды в мировой дипломатии. Риск нового франко-русского конфликта в 1873 году был совершенно явно нулевым: разгромленная Франция не располагала никакой возможностью начать в ближайшее время какой-либо новый конфликт ни с Германией, ни с Россией, ни, тем более, с ними двумя. В отношении же риска русско-британского конфликта, договор был более чем бесполезен. Ни Австро-Венгрия, ни тем более Германия не обладали ни адекватными флотами, ни – самое главное – малейшим желанием конфликтовать с Великобританией. Лучшее, что могла получить от них Россия, это моральную поддержку.  В то же время, интересам Германии и Британии этот пакт отвечал идеально, полностью устраняя угрозу франко-русского союза. Британия могла торжествовать; ее враги были разделены, скованы цепями бессмысленных пактов и изолированы друг от друга.

И тем не менее, Франция сумела вновь подняться с колен! Во второй половине 1870-ых, справившись с экономическими последствиями проигранной войны, французский флот вновь начал стремительными темпами перегонять британский.

В 1870-1880, французский флот ввел в свой состав семь больших, мореходных, близких по тактико-техническим характеристикам броненосцев типа “Океан” (3 штуки), “Фридланд”, “Ришелье”, “Кольбер” (2 штуки) и “Редутабль”. В конструкции последнего, впервые в мировом кораблестроении была массово применена сталь. На верфях стояли еще более грозные корабли – два броненосца типа “Девастасьон”, равные по мощи могучей британской “Александре”, броненосец “Амираль Дюперре” и два броненосца типа “Адмирал Баудин”, способные бросить вызов огромному британскому “Инфлексиблу”. В то время как британцы все еще упрямо цеплялись за дульнозарядные пушки, французы уже полностью перешли на казенозарядные.

В начале 1880-ых британский флот пережил еще более сильное потрясение. На стапелях Франции была заложена серия броненосцев 2-го ранга “Террибль” – формально небольших (7500 тонн), но вооруженных парой чудовищных 419-мм орудий и имевших бронирование огромной толщины. Не слишком мореходные, эти корабли, однако, отлично подходили для боев в Средиземном Море и Ла-Манше; при этом по боевой мощи каждый из них практически равнялся огромному “Инфлексиблу” или “Девастейшену”.

И, наконец – вершиной французского кораблестроения начала 1880-ых – были заложены броненосец “Ош” и три броненосца серии “Марсо”. Мореходные, вооруженные четырьмя крупнокалиберными пушками в расположенных ромбом установках, эти броненосцы до такой степени превосходили заложенные параллельно с ними британские четыре корабля серии “Аякс” и “Колоссус”, что любой исход столкновения на море был бы однозначно решен в пользу французов. Ликвидировать отставание, британцам мешал внутренний консерватизм, отсутствие уверенности в эффективности выбранных типов кораблей, неадекватное финансирование со стороны Парламента, искренне не понимавшего – как больший численно британский флот может быть слабее французского?…

По справедливости, королева Виктория должна была бы за свой счет поставить памятник адмиралу Гиацинту Обу. В полный рост, прямо перед зданием британского адмиралтейства, чтобы британские адмиралы не забывали каждый день носить к нему цветы и снимать шляпу, проходя мимо. Действуя с самыми лучшими намерениями, адмирал Об нанес такой урон французскому морскому могуществу, о котором Британия не могла даже мечтать!

Гиацинт Об действительно хотел как лучше – этого никто не может отрицать. Полагая, что попытка тягаться с Британией в числе океанских броненосцев обходится слишком дорого для Франции, он (в общем-то достаточно рационально) предложил попытаться компенсировать слабость основных сил при помощи нестандартных решений: торпедного оружия и развитой крейсерской войны против торговли. Идеи смотрелись вполне здраво… проблемой было лишь то, что “молодая школа” Оба довела их до абсурда.

Вместо того, чтобы рассматривать миноносцы и коммерческие рейдеры как эффективное дополнение к линейному флоту, “молодая школа” постулировала, что они являются ЗАМЕНОЙ линейного флота. Базовый принцип решающего сражения как основы войны на море – неизменный с древних времен и до наших дней – “молодая школа” пыталась подменить этакой “морской партизанщиной” в лице доктрины непрерывного воздействия; по мнению “молодой школы” , вражеский линейный флот должен был нейтрализовываться постоянными атаками большого числа миноносцев, в то время как крейсера, рейдерствующие на коммуникациях противника, должны были заставить его сдаться истощением ресурсов неприятельской торговли.

Радикализм “молодой школы” был ошибочен с начала и до конца. Обладающие ничтожной автономностью и мореходностью малые миноносцы попросту не могли оперировать иначе как в очень спокойных прибрежных водах; попытки же увеличить автономность и мореходность приводили к увеличению размеров и стоимости миноносцев (а “молодая школа” упирала как раз на эффективность малых размеров и низкой стоимости!) делая их более уязвимыми. Коммерческая война на коммуникациях упиралась в ту проблему, что неприятель мог просто заблокировать своими броненосными кораблями порты, на которые базировались рейдеры, тем самым лишив их возможности пополнения запасов.

Но… прежде чем это стало ясно, в течении почти десятилетия, “молодая школа” доминировала в военно-морской доктрине Франции. В течении почти всех 1880-ых, львиная доля ресурсов французского кораблестроения тратилась на постройку малых(почти не способных действовать в мало-мальски отличную от штиля погоду) миноносцев, быстроходных (но слабо вооруженных и защищенных) легких крейсеров-рейдеров, в то время как французские линейные корабли (превосходящие британские аналоги!) более десятилетия стояли на стапелях. Британия получила редкую передышку в гонке морских вооружений, которой – к ее чести – все же сумела воспользоваться.

Слабость британского флота в начале 1880-ых, однако, с лихвой компенсировалась успехами британской дипломатии. Российская Империя с прямо-таки самоубийственным упрямством делала все, чтобы избежать неизбежного союза с Францией. Несмотря на откровенное нежелание Германии считаться с интересами России – продемонстрированное в 1878 году – и заключение в 1879 антирусского пакта между Германией и Австро-Венгрией, император Александр II ВОЗОБНОВИЛ в 1881 году дружественный пакт с Берлином и Веной!

Невозможно адекватно оценить нелепость этой ситуации. Германия в 1878 продемонстрировала откровенно, что интересы России для нее не значат ровным счетом ничего. В 1879 году, Германия и Австро-Венгрия прямо заявили, что они будут “дружить против” России. И тем не менее, в 1881 и в 1884 году, Россия – с упорством сумасшедшей – продолжала бросаться Германии и Австро-Венгрии на шею, лобызать их в губы и уверять, как она их страстно любит. Это наглядно демонстрировало, как пагубен идеализм в международной политике; вместо того, чтобы прагматично заключить союз с Францией, основанный на общности интересов, Россия цеплялась за союз с Германией, основанный на общности ИДЕОЛОГИИ.

В 1882 году, британской дипломатии удалось совершить невозможное: вдобавок к одному противоестественному союзу (между Россией и Австрией с Германией) ей удалось склепать еще более противоестественный, присоединив к германо-австрийскому пакту Италию. Прямо направленный против Франции, этот пакт имел даже специальную оговорку; Италия имела право НЕ выполнять условия пакта, если одним из противников была Британия.

В 1885 году, трижды мертворожденный “Союз Трех Императоров” (который правильнее явно охарактеризовать как “Россия Всем Должна”), наконец, приказал долго жить в связи с сербо-болгарской войной, обострившей до предела противоречия России и Австрии. Но даже здесь, Россия сумела еще раз поклясться в рекордно безответной любви к Германии, заключив в 1887 году договор перестраховки; чуть менее противоестественный, но все так же бессмысленный для России.

В целом, 1880-ые можно определить как решительную и абсолютную победу британской дипломатии. Усердным трудом, британцы сумели по-прежнему удержать от сближения Россию и Францию, сковать Россию бессмысленными соглашениями с Германией (которые в принципе не могли быть направлены против Британии!) и приклепать к Германии дополнительный противовес французам в лице Италии. Это был величайший триумф британской дипломатии: все ее потенциальные противники послушно следовали воле невидимого кукловода.

Но тучи уже сгущались на горизонте. И гром грянул в 1888 году, вошедшем в историю Германии как “год трех императоров”. К власти после Вильгельма I и Фридриха III, пришел император Вильгельм II.

Кайзер Вильгельм II наглядно продемонстрировал, что пытающийся создать систему с абсолютной защитой от дурака, просто недооценивает потенциал абсолютного дурака. Авантюрист уровня Наполеона III, помноженный на нарастающее самолюбование германского народа, был подлинно гремучей смесью. Германии было вновинку быть сильной и вилятельной; большую часть своей истории, немцы не были ни тем ни другим. Неожиданно пришедшее к ним могущество ударило им в голову. Немцам было уже мало доминирования в центральной Европе; немцы хотели большего. Аргументы Бисмарка о сдержанности и балансе их уже не убеждали. Германия хотела править миром.

В 1890 году, стареющий Отто фон Бисмарк ушел в отставку. С ним, Британия внезапно потеряла своего самого верного сторонника в правительстве Германии и единственного, кто мог сдерживать нарастающий немецкий колониальный экспансионизм – который неминуемо вел Германию к итоговому столкновению с Британией. Чем-чем, а излишней англофилией Вильгельм II точно не страдал; и что было хуже всего для Британии, новый кайзер был сторонником экспансионистской политики, которая полностью отвечала настроениям германского общества.

Рычаги управления Европой выпали из рук Британии. Привыкнув к рукояти своей верной шпаги – Бисмарку – Британия оказалась совершенно не готова к тому, что рукоять эта вырвалась из ее рук.

Последствия утраты контроля над ситуацией были незамедлительны. В 1891 году, франко-русский союз, опоздавший на два десятилетия, был заключен. Худшие страхи Альбиона начали сбываться; два ее наиболее опасных противника объединились, и что было хуже всего – Британия уже не рисковала противодействовать этому союзу, так как нуждалась в противовесе растущей германской мощи. Ситуация на континенте все еще находилась в требуемом для Британии балансе; франко-русский и германо-австро-итальянский блок были противопоставлены друг другу. Но Британия уже не контролировала процесс, и это явственно проявилось в 1896 году (когда Германия выступила в поддержку сражавшихся с Британией буров) и в 1898 году (во время кризиса в отношениях с Францией). В обеих случаях, враждебность одного из европейских блоков по отношению к Британии НЕ встретила отпора со стороны другого блока. Британия была вынуждена признать, что ВСЕ континенталы рассматривают ее как своего самого опасного врага.

Ясно осознавая утерю контроля над ситуацией дипломатическими мерами, Британия сделала ставку на военные. В середине 1880-ых британцы, наконец-то преодолели свой обычный строительный бардак и начали закладывать броненосцы крупными сериями. Однако, это не дало ожидаемого увеличения британского превосходства; в конце 1880-ых французский флот, освободившись из-под контроля “молодой школы”, вновь вырвался вперед. Французы уже не могли тягаться с британцами по количеству кораблей, но по качеству по-прежнему находились впереди. Французская тяжелая артиллерия была, несомненно, лучшей в мире в 1890-ых. Российский флот также вырвался, наконец, из под душившего пресса “оборонительной” стратегии и начал увеличиваться в размерах, разом поставив точку в восприятии России как “беззащитного гиганта”. От спячки очнулся американский титан; в 1890-ых США с американской энергичностью взялись за возрождение своего военного флота. Наконец, Германия и Италия разворачивали собственные военно-морские программы – и в нынешней ситуации, Британия вынуждена была рассматривать их как нацеленные против нее.

Эпоха британской “блистательной изоляции” закончилась резко и внезапно.