Альтернативный 41-й. Часть 7.1 Начало войны. Западный фронт

Другие части цикла

Содержание:

Предисловие

Признаюсь, что работа по завершению «беспопаданческого» цикла АИ про 1941 года стала пробуксовывать, как из-за нехватки свободного времени, так и в определённой степени из-за угасания интереса.. Дополнительным тормозом, погасившим первоначальный запал, стало осознание необходимости рисовать новую карту БССР, так как имевшаяся со времен цикла АИ «попаданца Александрова» не позволяла адекватно отобразить расстановку соединений РККА в новой АИ. Но шаг за шагом была создана новая карта, и я возобновил работу над текстовой частью. Планировалось, что текущий цикл АИ будет завершён публикацией двух статей – об изменениях в АИ, касающихся Западного и Киевского Особых военных округов.

По образу и подобию предшествующих частей предполагалось, насколько это возможно, краткое изложение положения дел в реальности, а также проблем, как ключевых, так и тех, которые можно было бы исправить в «беспопаданческой» АИ. Естественно, что рассмотрение событий в полосе Западного фронта не могло не коснуться упоминания «роли личности в истории», а именно роли командующего войсками Западного военного округа/фронта генерала Д.Г. Павлова. Сделать это планировалось максимально кратко и сжато, однако, разгоревшиеся в соседней «ветке» споры и, главное, совершенно неадекватное описание событий, наравне с недавно всплывшими на Сайте проблемами с публикацией комментариев побудили меня уделить гораздо больше внимания «личностным факторам».

Материал стал разрастаться, и одно время я даже подумал о том, чтобы опубликовать отдельную статью под названием что-то вроде «Западный фронт, генерал Павлов и Директива № 3». Но потом всё же решил, что следует продолжить публикацию цикла, а для удобства прочтения разделить 7-ю часть АИ на две – «реальную» и «альтернативную». Текст «реальной» части получился не столь «сухим» и «документальным», как раньше, а несколько «эмоциональным» и даже «с переходами на личности», но так уж получилось…

Войска Западного Особого военного округа в реальности

Традиционно Белорусский, впоследствии переименованный в Западный Особый военный округ (ЗапОВО) занимал одно из важнейших мест в системе обороны Советского государства – на его территории дислоцировалось огромное количество войск, в его части и соединения направлялась масса современной техники и вооружения, его возглавляли одни из ведущих военачальников Красной Армии.

Всего к началу Великой Отечественной войны в состав войск Западного Особого военного округа имелось 16 корпусных управлений и 44 дивизии. В число корпусов входили: восемь стрелковых (1-й, 2-й, 4-й, 5-й, 21-й, 28-й, 44-й и 47-й), шесть механизированных (6-й, 11-й, 13-й, 14-й, 17-й и 20-й), один кавалерийский (6-й) и один воздушно-десантный (4-й). В число дивизий входили:

— 12 танковых (4-я, 7-я, 22-я, 25-я, 26-я, 27-я, 29-я, 30-я, 31-я, 33-я, 36-я и 38-я)

— 6 моторизованных (29-я, 204-я, 205-я, 208-я, 209-я, и 210-я);

— 24 стрелковые дивизии (2-я, 6-я, 8-я, 13-я, 17-я, 24-я, 27-я, 37-я, 42-я, 49-я, 50-я, 55-я, 56-я, 64-я, 75-я, 85-я, 86-я, 100-я, 108-я, 113-я, 121-я, 143-я, 155-я и 161-я);

— 2 кавалерийские (6-я и 36-я).

В мае 1941 года в округе началось формирование трёх противотанковых артиллерийских бригад и 4-го воздушно-десантного корпуса, по численности пехоты примерно равного обычной стрелковой дивизии, но сильно уступающего ей в части артиллерийского вооружения. Основой для формирования новых соединений ЗапОВО стали стрелковые дивизии Московского и Сибирского военных округов, также только начавшие формироваться в марте 1941 года. Единственным исключением являлась 214-я воздушно-десантная бригада 4-го ВДК, которая была развёрнута из 214-й авиадесантной бригады в декабре 1940 года.

Все стрелковые дивизии ЗапОВО были относительно «старыми» формирования – ни одной дивизии формирования весны 1941 года среди них не было. Из общего числа стрелковых дивизий ЗапОВО 20 содержались по так называемому «12-тысячному» штату (фактически имели около 10 тыс. человек л/с), остальные – по «6-тысячному» штату (64-я и 143-я стрелковые дивизии содержались по «6-тысячному» штату с весны 1940 года, а 108-я и 161-я стрелковые дивизии были сформированы летом 1940 года по «3-тысячному» штату, но весной 1941 года переведены на «6-тысячный» штат). Во всех четырех «6-тысячных» стрелковых дивизиях ЗапОВО (64-я в Смоленске, 143-я в Гомеле, 108-я в Вязьме, 161-я в Могилеве) с 1 июня 1941 года начались учебные сборы приписного состава, в результате чего численность личного состава каждой из них была доведена примерно до 11,5 тыс. человек.

К сожалению, только один из шести механизированных корпусов ЗапОВО являлся формированием лета 1940 года. Остальные – только начали формироваться в марте 1941 года. При этом только 5 из 15 дивизий новых мехкорпусов имели более или менее достойную базу для формирования в виде соединений, имевшихся в 1940 году. Так, 22-я, 25-я, 29-я и 30-я танковые дивизии формировались соответственно на базе 29-й, 44-й, 25-й и 32-й легкотанковых бригад Т-26, а 210-я моторизованная дивизия – на базе 4-й кавалерийской дивизии. Формально, конечно, и остальные дивизии формировались не «с нуля», а на базе танковых и моторизованных пулеметно-артиллерийских бригад округа. Но проблема заключалась в том, что сами 1-я, 12-я, 15-я, 16-я и 20-я легкотанковые бригады Т-26 и 3-я, 9-я, 13-я и 14-я моторизованные пулеметно-артиллерийские бригады ЗапОВО начали формироваться только с декабря 1940 года именно «с нуля» путём выделения части личного состава из других соединений и частей округа.

Фактическая укомплектованность бронетанковой и автотракторной техникой соединений Бронетанковых войск Западного Особого военного округа приводилась во 2-й части цикла данной АИ. Здесь же можно рассмотреть укомплектованность данных соединений личным составом. Сведения о наличии личного состава на 1 июня 1941 года взяты с прекратившего своё существование сайта «Механизированные корпуса», который вёл Евгений Дриг – автор одноименной монографии. Сведения о наличии личного состава на 13 – 19 июня 1941 года взяты из «Фронтовой иллюстрации» № 2 за 2003 год – «1941: бои в Белоруссии». Столь существенная разница в численности личного состава (66 тыс. человек или 57% от численности на 1 июня), очевидно, объясняется прибытием в части призывников мая 1941 года. Понятно, что толку от новобранцев, прибывших в части за пару недель до начала войны, было никакого. Наоборот, возможно, даже имел место отрицательный эффект, вызванный тем, что обученные военнослужащие были вынуждены отвлекаться на то, как «пристроить» совершенно необученных новобранцев. Но, так или иначе, показатели укомплектованности на 1 июня 1941 года весьма наглядно иллюстрируют насколько напряжённой была ситуация с личным составом в мотомеханизированных соединениях Красной Армии накануне войны (при этом следует помнить, что и из этой численности многие являлись призывниками марта 1941 года или ноября 1940 года).

Вот как описывает в своих мемуарах положение с личным составом Л.М. Сандалов, занимавший в 1940 – 1941 годах пост начальника штаба 4-й Армии Западного округа/фронта: «С аэродрома заглянули в 30-ю танковую дивизию. … Вскоре приехал и командир дивизии полковник С. И. Богданов.

— Полки дивизии проводят к юго-западу от Пружан тактические учения, — доложил он. — Вернутся в Пружаны только завтра утром.

… я с Богдановым поехал в район учений — к селению Поддубно. Даже при поверхностном знакомстве с полком сразу бросалась в глаза слабость его подготовки. Подразделения действовали несогласованно, танки сбивались с курса и часто останавливались, чтобы уточнить свое местонахождение.

Когда полк вышел в район Тевли, я повернул на юг, к Кобрину, продолжавший сопровождать меня полковник Богданов жаловался, что дивизия оснащена только устаревшими и сильно изношенными танками Половина из них может быть использована лишь в качестве учебных. Большинство имеет на вооружении 45 миллиметровые пушки, но у некоторых остались 37-миллиметровые пушки «Гочкиса» или только пулеметы.

— Бронебойных снарядов очень мало, — продолжал он. — В экипажах по одному — два бойца из запасных. Опытных танкистов при формировании дивизии поставили на должности среднего комсостава [правильно: младшего, т.е. сержантского состава], командиры танков стали командирами взводов, механики-водители — помощниками командиров рот по технической части. Штабы полков еще два месяца назад были штабами батальонов.

— По вашему докладу можно сделан, вывод, что танковая дивизия стала слабее танковой бригады, из которой она развернулась, — заметил я.

— Между нами говоря, так оно и есть, — доверительно сказал Богданов. — Ведь если бутылку вина разбавить тремя бутылками воды, это будет уже не вино». Там же он указывает и происхождение большей части личного состава 14-го мехкорпуса: он «в апреле — мае принял основную массу переменного состава».

Говоря о состоянии противотанковых артиллерийских бригад ЗапОВО накануне войны, нельзя не упомянуть доклад корпусного комиссара А.Я. Фоминых – к тому времени уже бывшего члена Военного совета Западного фронта, написанного 19 июля 1941 г. на имя начальника Главного политического управления Красной Армии Л.З. Мехлиса. Среди прочего Фоминых писал: «…у нас были организованы 3 противотанковых бригады. Но в бригады не было дано ни одного трактора. Лошади им не положены. Что же это за часть, которая имеет матчасть, но не может ее передвигать! И только в последнее время было разрешено по нашему ходатайству взять трактора из стрелковых дивизий, а артиллерию стрелковых дивизий перевести на конную тягу (там, где брались трактора). Перекантовка тракторов из стрелковых дивизий происходила в июне месяце самым энергичным порядком и к началу войны ПТБр были в основном тракторами укомплектованы. Уверен, если бы не было настойчивых требований, ПТБр к началу войны были бы без мехтяги. Этот факт также немаловажный, характеризующий работу отдельных работников Генерального штаба».

Ситуация с обеспечением тракторами противотанковых артиллерийских бригад, формирование которых было инициировано только 23 апреля 1941 года – всего за два месяца до начала войны, от «отдельных работников Генерального штаба» в реальности зависела очень слабо. Челябинский тракторный завод очень долго не мог довести до ума и освоить серийное производство своего нового скоростного тягача «Сталинец-2», а Сталинградский тракторный завод, как указывалось ранее в одной из предыдущих частей цикла, ещё с начала апреля 1941 г. прекратил отгрузки тягачей СТЗ-5 в адрес Наркомата обороны в связи с первоочередным удовлетворением нужд народного хозяйства. О чём «отдельные работники», а именно нарком обороны С.К. Тимошенко и начальник Генштаба Г.К. Жуков, и доложили лично товарищу Сталину в своем докладе от 27 мая 1941 года:

«3. Трактор СТ‑2, завод ЧТЗ НКСМ. План поставки тракторов СТ‑2 систематически не выполняется, темпы выпуска тракторов не обеспечивают выполнение плана заказа НКО. Генеральный штаб письмом за № 566952 от 21 апреля 1941 г. обратил внимание зам. народного комиссара среднего машиностроения СССР на ненормальности в деле выполнения плана поставки тракторов СТ‑2, но реальных результатов до настоящего времени нет.

1. Недопоставка тракторов СТЗ‑5 объясняется тем, что завод СТЗ в настоящее время поставляет тракторы СТЗ‑З для посевной кампании».

Отгрузки тягачей СТЗ-5 возобновились только в июне месяце, но уже наступила весна и он отнёс ёлку обратно в лес тут уже в очередной раз «не подвела» разведка, которая в мае «обнаружила» резкое увеличение числа танковых и моторизованных дивизий противника на территории Румынии, одновременно, не отметив изменениях их числа на территории Польши и Восточной Пруссии. Соответственно, первые «после перерыва» СТЗ-5 срочно направлялись в противотанковые артиллерийские части КОВО…

Вместе с тем, нельзя не отметить и некоторые странности в распределении тракторов у самого командования ЗапОВО. Например, интерес представляет то, как были распределены тягачи «Ворошиловец». Всего по состоянию на 14 апреля 1941 года в ЗапОВО имелся 131 тягач данного типа, из них – 126 2-й категории технического состояния, 2 3-й категории и 3 4-й категории. Из этого числа в частях Бронетанковых войск находилось 42 «Ворошиловца». При этом дюжина «Ворошиловцев» (т.е. каждый десятый «Ворошиловец» в округе) была распределена по соединениям, в которых танков едва набиралось на один танковый батальон, причём тяжёлых и средних танков, для буксировки которых и предназначался «Ворошиловец», не было от слова «совсем» и поставок в 1941 году не планировалось.

Понятное дело, что указанные «Ворошиловцы» не могли решить проблем обеспечения тяги в трёх артиллерийских бригадах. Да и вообще «Ворошиловцы» по штату противотанковой артбригаде не были положены. Но, тем не менее, забота командования округа (кто сказал, что Павлов – бывший танкист?) о снабжении танковых дивизий тягачами «Ворошиловец» явно вызывает вопросы об адекватности распределения в округе средств механической тяги.

В целом же положение с моторизацией войск Западного Особого военного округа накануне войны иллюстрируют сведения, некогда приведенные на ныне несуществующем сайте «Механизированные корпуса». В таблице 3 представлены данные по количественному и качественному составу парка грузовых автомобилей ЗапОВО накануне войны.

Как видно, за два месяца до начала войны обеспеченность грузовыми автомобилями соединений и частей Западного Особого военного округа составляла около 82%. В целом, это относительно неплохой показатель. Но только лишь на первый взгляд. Так, во-первых, 82 % – это относительно потребностей мирного времени. В военное время потребность войск существенно увеличивалась. Во-вторых, 82 % – это если считать все автомобили вообще: как исправные, так и нуждающиеся в ремонте. Однако, если под исправными автомобилями понимать машины 1-й и 2-й категорий технического состояния, то фактическая обеспеченность войск округа снижается до 62%. Но ещё сильнее положение ухудшается, если взять в расчёт и типы автомобилей. Хорошо видно, что если «полуторками» ГАЗ войска округа укомплектованы на 136 % (без разделения на исправные и неисправные), то 3-тонными ЗИС – всего лишь на 49 % (опять без разделения на исправные и неисправные). Естественно, что «сверхштатные» ГАЗ при перевозке грузов не были равны 3-тонным «Захарам». И если номинальная грузоподъемность штатного автопарка ЗапОВО должна была составлять 71,3 тыс. т, то фактически имевшиеся ГАЗ, ЗИС и ЯГ 1-й и 2-й категорий могли поднять за один рейс только 37,9 тыс. т или 53 % от штатной потребности.

Не лучше обстояли дела и с обеспеченностью другими типами автомобильной и тракторной техники.

Как видно, что если легковыми и специальными автомобилями войска округа были обеспечены только на треть от потребностей мирного времени, то с тракторами ситуация во многом повторяла положение с грузовыми автомобилями. Если формально к середине весны 1941 года в ЗапОВО имелось около 80% от общей потребности в тракторах мирного времени, то при учёте лишь исправных (вернее будет сказать «потенциально исправных», т.к. 2-я категория включала машины, требующие мелкого ремонта) этот показатель снижался до 52%. Ещё хуже становилось положение при рассмотрении дел по типам машин. Если недостающие «Ворошиловцы» можно было компенсировать сверхштатными «Коминтернами», а недостающие ЧТЗ-65 можно было компенсировать сверхштатными ЧТЗ-60, то положение в нише скоростных тягачей среднего класса было просто аховым. При потребности в мирное время 4,3 тысячи тягачей типа СТЗ-5 и СТ-2 в наличии имелось только 905 потенциально исправных СТЗ-5, что составляло лишь 21% от потребности. Даже при использовании в качестве заменителей тракторов СХТЗ-НАТИ и колёсных тракторов (которые, понятное дело, могли заменить лишь тягачи в стрелковых соединениях и тыловых частях) итоговый показатель едва дотягивал до 32% от потребностей мирного времени.

Собственно такое положение дел с обеспеченностью войск автотракторной техникой и является в данной АИ основой для принятия решения в преддверии войны о сокращении числа танковых дивизий и преобразовании части моторизованных дивизий в стрелковые.

Проблемы Западного фронта в РИ

Безусловно, катастрофа советского Западного фронта, случившаяся в первые дни войны, была во многом предопределена действиями противника. Для того лучшие оперативные умы Вермахта и корпели несколько месяцев над «Барбароссой», чтобы закалённые в победоносных европейских походах гитлеровские войска смогли в приграничном сражении нанести невосполнимые потери Красной Армии. Полоса советского Западного Особого военного округа являлась для германского военного командования главным операционным направлением всего плана «Барбаросса», и поэтому действовавшая здесь Группа Армий «Центр» являлась сильнейшим объединением на всём фронте. Здесь было сосредоточено 40% всех германских дивизий, развернутых от Баренцева до Черного моря (в том числе 50% моторизованных и 52,9% танковых). Группу армий поддерживал крупнейший воздушный флот Люфтваффе. В результате, было обеспечено разгромное соотношение сил.

Так, если общая численность войск Группы Армий «Центр», по данным М. Мельтюхова, составляла 1 453 200 человек, то численность личного состава Западного фронта, по данным «Статистического сборника № 1», составляла 671 165 человек, т.е. почти в 2,2 раза меньше. На 51,5 расчётную дивизию противника советский Западный Особый военный округ имел 44 дивизии, 10 из которых (6 танковых и 4 моторизованные) формировались лишь с весны 1941 года на, можно сказать, нулевой базе и ещё 5 (4 танковых и 1 моторизованная) формировались с той же весны на весьма слабой базе (танковые дивизии формировались на базе танковых бригад, имевших штатную численность, равную примерно 1/6 штатной численности дивизии, а моторизованная дивизия формировалась на базе кавалерийской дивизии, имевшей штатную численность примерно 1/2 от штатной численности мотодивизии). Так что смело можно утверждать, что на полсотни немецких дивизий Красная Армия в Белоруссии имела лишь около 30-ти своих соединений. Добавим сюда, что немецкие дивизии были отмобилизованы и имели численность личного состава не менее 16 тыс. человек, а советские дивизии содержались по штатам мирного времени и имели лишь примерно по 10 тыс. человек каждая.

Ситуация с отсутствием мобилизации усугублялась отставанием в развёртывании: на полсотни дивизий немецкой армии вторжения советская сторона в полосе ЗапОВО имела лишь 15 дивизий в непосредственной близости от границы (из них одну кавалерийскую, имевшую вдвое меньше личного состава, чем любая дивизия противника, и две танковые, начатые формированием только весной 1941 года на базе танковых бригад, имевших зимой 1941 года штатную численность 1,6 тыс. человек). Еще 14 дивизий имелось на удалении от 50 до 100 км (в это число также входили одна кавалерийская дивизия, сильно уступающая немецким по численности, две танковые дивизии, сформированные весной 1941 года на базе танковых бригад, а также две танковые и три моторизованные дивизии, формируемые с весны 1941 года на «околонулевой базе»).

Не особо помогало и якобы имевшее место превосходство советской стороны в технике. Например, «по формальным признакам», советский ЗапОВО, как минимум, в полтора раза превосходил ГА «Центр» по числу танков (по данным М. Мельтюхова, имело место даже двойное превосходство: 4413 против 2255; как он насчитал столько советских танков, не ясно, даже с учётом того, что он указывает, что 21-й мехкорпус к началу войны якобы уже прибыл в полосу ЗапОВО и имел аж 692 танка). «Статистический сборник № 1» даёт нам для Западного военного округа по состоянию на 1 июня 1941 года 3345 танков. А точнее – гусеничных бронированных машин. Ибо в это число включены также танкетки Т-27, тягачи и саперные машины на базе Т-26 и т.д. и т.п. Если из этого перечня убрать танкетки Т-27 (392 шт.), равные им по боевой возможности, ибо вооружённые всего одним пулемётом винтовочного калибра плавающие малые танки Т-37 и Т-38 (432 шт.), тягачи на базе Т-26 (42 шт.), сапёрные танки на базе Т-26 (8 шт.), разоружённые СУ-5 (8 шт.), химические танки и танкетки (113 шт.), а также имеющие лишь пулемётное вооружение танки БТ-2 (68 шт.) и 2-башенные Т-26 (211 шт.), то в остатке получим лишь 2041 машину, действительно, достойную именоваться танком. В это число входят: 97 тяжёлых танков КВ, 228 средних танков Т-34, 63 средних танка Т-28, 40 танков БТ-7М, 368 танков БТ-7, 183 танка БТ-5, 1060 танков Т-26, вооружённых 45-мм пушкой. Правда, если мы отбросим танки, требовавшие среднего или капитального ремонта, то получим уже 1705 машин: 97 КВ, 228 Т-34, 19 Т-28, 39 БТ-7М, 299 БТ-7, 131 БТ-5 и 892 Т-26 с 45-мм пушкой. Как нетрудно заметить, 80% из полученных 1705 потенциально боеспособных танков представляют лёгкие танки БТ и Т-26, имеющие противопульное бронирование, которые, естественно, легко поражались 37-мм противотанковыми пушками, 20-мм зенитными автоматами и разного рода противотанковыми ружьями, имевшимися у противника в огромных количествах.

С другой стороны, за оставшиеся до начала войны дни число танков с противоснарядным бронированием в ЗапОВО несколько увеличилось. Так, наверняка успели прийти в части 90 танков Т-34, отгруженных в период со 2 по 9 июня. Возможно, успели дойти до 6-го мехкорпуса и 20 «тридцатьчетверок», отгруженных из Харькова 13 июня. Но вот 28 Т-34, отгруженных в Белосток 17 – 18 июня (особенно 12 машин из Сталинграда), скорее всего, до начала войны в корпус Хацкилевича так и не успели попасть. Также не успели дойти до 11-го мехкорпуса и 20 танков КВ-2, отгруженных из Ленинграда 17 июня. Итого к началу боевых действий части ЗапОВО имели лишь около 450 танков с противоснарядным бронированием. Причём абсолютное большинство этих машин было сосредоточено лишь в одном – 6-м механизированном корпусе (только 4 июня из Харькова было отгружено 24 танка Т-34 для 11-го мехкорпуса в Гродно), в результате чего, в частности, на пути наступления 2-й Танковой группы Гудериана у Красной Армии не было ни одного танка с противоснарядным бронированием…

Однако, помимо недостатка общего числа соединений, их содержания по штатам мирного времени, нехватки танков противоснарядного бронирования эффективная оборона войск Западного Особого военного округа была невозможна из-за целого вороха других объективных причин. Сюда можно отнести не только неотмобилизованность соединений по людям (особенно это касалось приграничных дивизий, стрелковые полки которых имели примерно по 2,5 тыс. человек вместо 3,7 тыс. положенных по штатам военного времени), но и неотмобилизованность по конскому составу, тракторам, автомашинам. Катастрофической была нехватка грузовых и специальных автомобилей в свежесформированных моторизованных и танковых дивизиях. Тотальной была нехватка тягачей в артиллерийских частях, особенно только начатых формированием противотанковых бригадах. Список проблем, наверное, можно перечислять бесконечно. Это и острейшая нехватка 76-мм бронебойных снарядов, это и нехватка средств ПВО, особенно малокалиберных автоматических зенитных пушек и крупнокалиберных пулёметов, это и нехватка специальных автомобилей – бензозаправщиков, ремонтных мастерских, радиостанций. Особая тема – это нехватка современных самолётов, обученных пилотов, высокооктанового бензина, нехватка аэродромов, имеющих твердое покрытие, и одновременно колоссальный масштаб реконструкции полевых аэродромов, опять же слабое, а фактически отсутствующее зенитное прикрытие у аэродромов…

Тем не менее, автор остаётся твёрдо уверенным в том, что основная причина тяжелейших неудач, которыми заканчивались бои для Красной Армии летом 1941 года, кроется в том, что Советские вооружённые силы вступили в войну неотмобилизованными и даже не завершив сосредоточения войск прикрытия госграницы. Собственно, весь цикл текущей альтернативы, как раз и строится преимущественно на том, что советское военно-политическое руководство иначе оценило вероятность начала войны с Германией уже в 1941 году и потому инициировало в более ранние, относительно РИ, сроки выдвижение «глубинных» соединений, а также увеличило масштаб мобилизационных мероприятий, проводимых в мирное время.

Соответственно, роль главного виновника катастрофы Западного фронта автор данной АИ однозначно оставляет за Гитлером, его генералами и подчинёнными им немецко-фашистскими войсками. Получив колоссальный боевой опыт, наголову разгромившие победителей Первой мировой войны, подчинив себе экономическую мощь всей оккупированной Европы, сосредоточив колоссальные военные силы, германские армии имели все основания, чтобы реализовать замысел, бесспорно, опытнейших германских штабистов и самого «фюрера германской нации»: «Основные силы русских сухопутных войск, находящиеся в западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев. Отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должно быть предотвращено».

Вместе с тем, автор также уверен и в том, что масштаб катастрофы Западного фронта, зажимаемого силами сразу двух танковых групп и огромной массы пехоты противника, зависел не только от времени вскрытия «красных пакетов» и даты начала выдвижения «глубинных» дивизий. К сожалению, многое определялось и такими субъективными факторами, как деятельность генерала Д.Г. Павлова на посту командующего войсками сначала Западным Особым военным округом, а с началом войны – Западного фронта.

При этом, несмотря на большой интерес общественности к поражениям 1941 года и огромный массив документальных данных, находящихся длительное время в открытом доступе, как показала практика публикаций последних дней на Сайте, среди интересующейся военной историей публики ещё слишком велико число тех, кто довольствуется перестроечными мифами о войне и продолжает плодить их в настоящее время.

Директива № 3. А был ли мальчик?

Несомненно, ключевой причиной того, что масса войск советского Западного фронта уже в первые дни войны оказались в окружении колоссальных размеров, является то, что противник выделил для этой цели сразу две танковые группы, каждая из которых имела в своем составе по несколько моторизированных корпусов, которые осуществляли охват советских войск на огромную глубину. В то же время в составе войск советского Западного фронта, как указывалось выше, имелся всего один механизированный корпус, который был укомплектован кадрами и техникой в достаточной степени для того, чтобы хоть как-то затормозить продвижение мотомеханизированных частей противника и дать шанс советской пехоте вырваться из «котла». Однако, в силу ряда причин, этот корпус – 6-й механизированный корпус генерала Хацкилевича – длительное время был задействован на решении других, как впоследствии оказалось сугубо второстепенных задач, и не смог, таким образом, уменьшить масштаб катастрофы Западного фронта. Ряд, скажем так, исследователей связывает этот факт с так называемой «Директивой № 3», которая была направлена Военным советам Северо-Западного, Западного, Юго-Западного и Южного фронтов из Москвы вечером первого дня войны. Причём нередко, несмотря на коллегиальность принятия решений, принятую в то время в Красной Армии (приказы подписывались командиром, начальником штаба и членом военного совета), и наличие в тексте директивы фамилий всех трёх, отвечающих за её содержание людей (Наркома обороны СССР С.К. Тимошенко, начальника Генерального штаба Красной Армии Г.К. Жукова и члена Главного военного совета Красной Армии Г.М. Маленкова) большинство любителей «потрясти» текстом Директивы № 3 персонифицируются на личности Г.К. Жукова, вольно или не очень действуя строго в соответствии с принципом знаменитого антисоветчика: «свалим Жукова – остальные сами посыплются».

Спору нет – Директива № 3 была и в интересующей нас части событий она предписывала следующее:

«2. Ближайшей задачей войск на 23 — 24.6 ставлю:

а) концентрическими сосредоточенными ударами войск Северо-Западного и Западного фронтов окружить и уничтожить сувалкскую группировку противника и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки;

…

1. ПРИКАЗЫВАЮ:

…

в) Армиям Западного фронта, сдерживая противника на варшавском направлении, нанести мощный контрудар силами не менее двух мехкорпусов и авиации фронта во фланг и тыл сувалкской группировки противника, уничтожить ее совместно с Северо-Западным фронтом и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки».

Собственно, наличие этого текста для целой плеяды горе-исследователей и является основанием (одним из) для громких заявлений о том, что в катастрофе лета 1941 года виновен генерал армии Жуков, а генерал армии Павлов – невинная жертва кровавого режима. Мол, если бы не приказ «сверху», то Павлов бы направил 6-й мехкорпус на юг, он там бы навалял «подлецу Гудериану», благодаря чему войска 3-й и 10-й Армий вырвались бы из Белостокского «котла». При этом «почему-то» в тени у любителей «размахивать» текстом Директивы № 3 остается целый ряд ключевых вопросов. Например, требовала ли Москва (Нарком обороны и/или начальник Генерального штаба) задействовать в ударе на Сувалки именно 6-й мехкорпус? Как долго Москва требовала от командования Западным фронтом продолжения действий на Сувалкском направлении, т.е. была ли «занятость» 6-го мехкорпуса аж до 25 июня на правом фланге фронта обусловлена именно приказами из Москвы? Выполняли ли вообще войска Западного фронта требования Директивы № 3, и если выполняли, то как долго? Ну и, наконец, один из главных вопросов: а какие основания были у Жукова ли, у Павлова ли разворачивать 6-й мехкорпус для противодействия «подлецу Гудериану» раньше того срока, когда это произошло в реальности – 25 июня?

Начнём с первого вопроса: было ли решение Павлова задействовать в ударе на Сувалки 6-й мехкорпус продиктовано приказом «сверху»?

Да, конечно, если рассматривать механизированные корпуса Западного фронта по состоянию на 22 июня 1941 года, то по своей мощи 6-й мехкорпус являлся единственным кандидатом на участие в операции, предписанной директивой НКО из Москвы. Второй «кандидат» на участие в ударе определялся «автоматически» по географическому принципу – это был дислоцированный в районе Гродно 11-й мехкорпус (кстати, единственное соединение ЗапОВО, кроме 6-го мехкорпуса, которое до войны успело получить танки Т-34). В общем, если генерал Павлов хотел во чтобы то ни стало, как можно лучше, со всей пролетарской ненавистью выполнить приказ вышестоящего командования и «разбить подлеца Гота», то, действительно, задействование 6-го и 11-го мехкорпусов в ударе на Сувалки было неизбежным.

Однако, если бы у генерала Павлова были бы какие-то свои планы на использование 6-го мехкорпуса, то он имел все формальные основания «отмазать» корпус Хацкилевича от участия в ударе на Сувалки. Начнём с того, что в директиве из Москвы конкретные номера мехкорпусов не указывались. То есть Павлов был в праве выбирать сам. Далее можно отметить, что в защиту от привлечения 6-го мехкорпуса к удару на Сувалки имелся план прикрытия государственной границы, утвержденный тем же наркомом обороны. А в плане этом совершенно однозначно (кто бы там чего на сайте АИ не сочинял) было отражено распределение мехкорпусов по подчинённости и направлениям. 6-й мехкорпус находился в подчинении командующего 10-й Армией, действовавшей на Белостокско-Варшавском направлении. В соответствии с планом прикрытия удар на Сувалки могли наносить 11-й механизированный корпус, находящийся в подчинении командующего 3-й Армии, действовавшей на Гродненском направлении, а также 17-й механизированный корпус, находящийся в распоряжении фронтового командования, который по плану прикрытия должен был сосредоточиться в районе Волковыск. Так что Павлов грубо нарушил собственноручно составленный и утвержденный у наркома обороны план прикрытия госграницы, забрав у командарма-10 6-й мехкорпус.

Более того, у Павлова имелись все основания оправдаться перед составителями Директивы № 3 за непредоставление 6-го мехкорпуса для удара на Сувалки. Причём, оправдаться той же самой Директивой № 3, ибо в ней, помимо всего прочего, было чётко сказано: «сдерживая противника на варшавском направлении». А как раз на Варшавском направлении, куда был «приписан» по плану прикрытия 6-й мехкорпус, у Западного фронта были проблемы, о которых в штабе фронта точно было известно. Причем известно задолго до получения Директивы № 3, которая, как известно, была отправлена из Москвы только 21:15. Ситуация на левом фланге 10-й Армии развивалась так, что уже между 14 и 16 часами дня 22 июня начальник штаба Западного фронта генерал Климовских отдал приказ командующему 10-й Армии в ночь на 23 июня осуществить отвод войск на рубеж реки Нарев (кстати, да – прошу отметить «запуганность» и «скованность» командования фронтов – Климовских отдал приказ на отход примерно на 50 км от границы без какого-либо согласования с Москвой, просто потому, что этого требовала обстановка). И для парирования этой проблемы Павлов, в соответствии с планом прикрытия госграницы, мог задействовать 6-й мехкорпус в интересах 10-й Армии:

«3. В случае прорыва крупных мотомехсил противника с фронта Остроленка, Малки-ня-Гурна на Белосток … 6-й мехкорпус под прикрытием 7 птбр сосредоточивается в районе ст. Страбля, Райск, Рыболы и, атакуя противника в общем направлении на Высоке-Мазовецк, Замбрув или Соколы, Стренькова Гура, во взаимодействии с 9, 43 сад и 12 бад уничтожает его мехкорпуса.

…

1. В случае прорыва крупных мотомехчас­тей противника с фронта Соколув, Седлец в направлении на Бельск, Хайнувка, Вол­ковыск … 6-й мехкорпус из района Белосток наносит удар в общем направлении на Браньск, Цехановец».

Собственно, этот план командование Западным фронтом уже начало реализовывать, запланировав отправку танковых дивизий 6-го МК на левый фланг 10-й Армии: «Ночью войска 10 армии отвести на вост.берег р.НАРЕВ для занятия прочной обороны, имея 6 мк в резерве района МИХАЛОВО и м.ГОРОДОК». Однако тогда же, ещё ДО получения Директивы № 3, Павлов стал решать нарастающие на Гродненском направлении проблемы за счёт 6-го мехкорпуса: «мотодивизиям закрыть разрыв в направлении СОКОЛКА. Установить связь с частями 3 армии, находящимися на р. ЛОСОСНА» (хотя ещё днём он ставил задачу 29-й мотодивизии 6-го МК в совершенно ином направлении: «МСД поставлена задача готовить оборонительный рубеж по вост. берегу р. НАРЕВ на фронте ЖЕЛТКИ, СУРАЖ»).

Как видим, ситуация в районе Гродно развивалась так, что Павлов уже к исходу 22 июня и без «дурацкого приказа Жукова» начал перетягивать подвижные соединения на правый фланг.

Но вот наступает ночь на 23 июня, а вместе с ней в штаб Западного фронта приходит пресловутая Директива № 3, которая якобы помешала советскому 6-му мехкорпусу поддать жару «подлецу Гудериану». И тут мы сталкиваемся со следующей чередой вопросов. Если Директива № 3 мешала Павлову осуществить какой-то свой замысел, то отстаивал ли Павлов перед Москвой своё решение? Как долго Москва требовала от Павлова продолжать атаки на Сувалки, мешая перебросить 6-й мехкорпус на другое направление?

Как я понимаю, грозных телеграмм из Москвы, требующих продолжать во что бы то ни стало удары на Сувалки, ни от 23, ни тем более от 24 июня никто не видел. Жуков, убыл на Юго-Западный фронт, где сообразно обстановке менял направления ударов советских мехкорпусов на направления, не имеющие ничего общего с требованиями Директивы № 3. Да и у Павлова был «свой» человек из Москвы, который мог прекратить выполнение требований, переставших отвечать изменившейся обстановке. Читаем в ЖБД Западного фронта: «Поздно вечером 22.6 [в] Штаб фронта прибыли Маршал Советского Союза т. ШАПОШНИКОВ и Маршал Советского Союза т. Кулик».

Ну а если ни 23, ни 24 июня «тупой унтер» из Генштаба не требовал от Павлова во что бы то ни стало взять Сувалки, то что же мешало штабу Западного фронта перебросить 6-й мехкорпус на другое направление для решения более актуальных, нежели Сувалки, задач? Ответ прост: прорыв обороны 3-й Армии на Гродненском направлении и обвал обороны левого фланга Северо-Западного фронта. Именно поэтому, а вовсе не из-за требований Директивы № 3, подвижные резервы Западного фронта были брошены на правый фланг.

Собственно о том, что никто не собирался захватывать Сувалки, более чем наглядно говорит приказ самого Павлова от 23 июня:

«С утра 24 июня Вам надлежит:

1. ударной группой в составе 6, 11 мк, 36 кд под командованием тов. БОЛДИНА продолжать решительное наступление в общем направлении на ГРОДНО, овладеть этим городом и продолжать наступление по обоим берегам р. НЕМАН на ДРУСКЕНИКИ и МЕРЕЧ. Конечной целью дня – занять местечко МЕРЕЧ. Иметь в виду обеспечение операции по западному берегу р.НЕМАН со стороны Августовских лесов и со стороны СУВАЛОК.
2. Командарму 3 тов. КУЗНЕЦОВУ 85 и 56 стр. дивизиями атаковать в общем направлении на ГРОДНО и закрепиться к северу от этого города.

27 сд наступать на фронт ЛАБНО, МИНСК, ДАБРОВО, где и закрепиться, войдя в связь со 2 сд в районе ОСОВЕЦ».

Для тех любителей «потрясти» текстом Директивы № 3, кто не силён в географии, специально уточню: от Гродно до Сувалок – 75 на северо-запад (по прямой), а от Гродно до Друскеники – 40 км на северо-восток. Друскеники находятся в 70 км восточнее Сувалок.

Таким образом, хорошо видно, что, на самом деле, используя ударную мощь 6-го мехкорпуса, командование Западного фронта и прибывшие из Москвы представители центрального аппарата НКО пытались, во-первых, отбить город Гродно, который являлся не просто крупным населённым пунктом, потеря которого могла сказаться на «политическом престиже» Страны Советов. Главное заключалось в том, что Гродно являлся крупным узлом коммуникаций, потеря которого лишала 3-ю Армию возможности снабжаться и/или отступать по шоссейной и железной дорогам, проходящим через Лиду в сторону Минска и Молодечно. Во-вторых, пытались вернуть рубеж реки Неман на стыке Северо-Западного и Западного фронтов, дававший удобную возможность построить оборону, прикрывающую слабо обеспеченные войсками подходы к Минску с севера.

На всякий случай подчеркну, что по состоянию на 23 июня 1941 года командование Западным фронтом точно знало, что левый фланг Северо-Западного фронта разбит и не может быть и речи о выполнении замысла Директивы № 3: «концентрическими сосредоточенными ударами войск Северо-Западного и Западного фронтов окружить и уничтожить сувалкскую группировку противника и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки».

Так, уже 23 июня, одновременно с постановкой задачи группе Болдина об ударе на Друсеники, штаб Западного фронта ставил задачу 21-му стрелковому корпусу таким образом: «обеспечить себя со стороны ВИЛЬНО на фронте ОШМЯНА, ст. БЕНЯКОНИ». На следующий день, 24 июня штаб Западного фронта ставит задачу командующему 13-й Армией: «Об”единить управления 21 ск (Штакор 23.6 в ЛИДА), 8 ПТБр, 24 и 50 сд и все части, которые окажутся в Вашем районе, в том числе и отходящие со стороны северо-западного фронта, последние приводите в порядок и подчиняйте себе».

Таким образом, опираясь на целый комплекс документов, подписанных самим Павловым в период с 22 по 24 июня, можно совершенно точно сказать, что задержка 6-го мехкорпуса в районе Гродно в первые дни войны НИКАК не была связана с неизбежностью «тупого» (в силу необходимости выполнять приказы старших) продолжения атак на Сувалки во исполнение давно утратившей актуальность Директивы № 3.

И тут мы переходим к следующему вопросу. Как бы ни было важно удержание коммуникаций 3-й Армии по линии Гродно – Лида, на правом фланге Западного фронта хотя бы было кому за них побороться. А вот на левом фланге, как мы сегодня хорошо знаем, бороться за коммуникации 10-й Армии, проходящие по линии Белосток – Волковыск – Барановичи, было нечем. Так почему тогда, взвесив все «за» и «против», 6-й мехкорпус не перенаправили на противодействие «подлецу Гудериану»? Очевидно потому, что для того, чтобы парировать угрозу, необходимо о ней знать.

Но прежде чем поставить точку в описании того, что ни на какие Сувалки 23 – 24 июня Павлов даже и не пытался наступать, и перейти к рассмотрению вопроса о том, на основании какой информации Павлов якобы мог (ну, если бы не якобы требования Жукова наступать на Сувалки) развернуть 6-й мехкорпус в другом направлении, мне бы хотелось процитировать ещё один документ.

«БОЕВОЕ ДОНЕСЕНИЕ № 3 ШТАРМА 3 – ЛЕС Ю.В.ЛУННО

24.6.41г. 12.30. КАРТА 200.000

1. Обстановка согласно карты тов. ВАСИЛЬЕВА.
2. 13.00 МОСТОВЕНКО /11 мк/, БОНДОВСКИЙ /85 сд/ переходят в наступление на ФОЛЮШ, имея задачей выход на р. ЛОСОСНА.
3. Сводные части занимают фронт по р. КОТРА, ведут бой с противником рубеже СКИДЕЛЬ.
4. Считаю, что противник, обходя правый фланг армии, наносит удар в Лидском направлении. Есть опасность удара его на ЛУННО и на МОСТЫ. Мы никаких резервов не имеем и парировать удар нечем. Наиболее реальная сила 11 мк в течение 22-23.6. имеет большие потери в танках, всего около 40-50 штук.
5. 56 сд в результате боев имеет два небольших разрозненных отряда численностью до 700-800 человек. Значительные потери понесли и части 85 сд. 27 сд понесла потери до 40%. В частях создалось чрезвычайно тяжелое положение с боеприпасами. Части имеют от 1/4 до 1/2 боекомплектов. Части находясь в штатах мирного времени не имеют транспорта. Артсклады и базы неизвестны.

Как сама обстановка, так и отсутствие снабжения армий боеприпасами ставит армию в чрезвычайно тяжелое положение. Прошу срочных распоряжений о выделении в мое распоряжение резервов и снабжения боеприпасами, горючим и автотранспортом для подвоза. Имевшиеся обозы частично были взорваны авиацией противника и частично уничтожены нами в связи с оставлением Гродно. Плохо дело со связью – линии на ВОЛКОВЫСК и ЛИДУ капитально разрушены и восстановить их своими средствами не могу. Ввиду выхода из строя части раций, с Вами могу держать связь только по одной рации. Несмотря на высылку многочисленного количества делегатов в 21 СК, связи с ним не имею.

Ориентировки фронта не имею в течение двух суток. Вечером 23.6 связался с 6 мк, который вышел на фронт 27 сд.

ПОДПИСИ: КУЗНЕЦОВ, БИРЮКОВ, КОНДРАТЬЕВ».

Это – описание состояния тех частей и соединений, которым Павлов приказывал наступать на Гродно и Друскеники. Для более полного понимания «наступления по-Павлову» необходимо добавить фразу, которой был предварён данный доклад в ЖБД: «Как развивались события и происходили бои на фронте 3 армии у штаба фронта данных не было» (фраза относится к 24 июня, сам доклад был получен в штабе фронта «позднее» через нарочного – начальника Инженерных войск 3-й Армии генерал-майора Васильева, упомянутого в первом пункте доклада).

А на основании какой информации?

Итак, мы переходим, возможно, к ключевому вопросу: если бы не было никакой дурацкой Директивы № 3, то на основании какой информации штаб Западного фронта в Минске или Генеральный штаб в Москве должны были нацелить 6-й механизированный корпус генерала Хацкилевича (или даже всю конно-механизированную группу генерала Болдина) в южном направлении для противодействия 2-й Танковой группе Гудериана? Что знали о 2-й Танковой группе Гудериана до 25 июня в штабе Западного фронта и в Генштабе?

Да ничего! Никаких сведений о танковой армаде «быстрого Гейнца» у советской разведки ни в мирное время, ни в первые дни войны не было. На протяжении всего мая и июня советская разведка отмечала наличие у противника севернее устья реки Сан (т.е. суммарно против наших Западного и Прибалтийского военных округов) наличие всего 6-ти танковых и 4-х моторизованных дивизий. Из них 2 танковые и 3 моторизованные дивизии отмечались на территории Восточной Пруссии и оценивались как нацеленные против войск нашего ПрибОВО, а ещё 4 танковые и 1 моторизованная дивизии отмечались в «районе Варшавы» и рассматривались как нацеленные против войск нашего ЗапОВО. Из этого числа непосредственно на Брестском направлении наша разведка отмечала наличие у противника всего одной танковой дивизии. Лишь по последней предвоенной сводке в Восточной Пруссии добавилось две мотодивизии и, возможно, одна танковая дивизия. Изменений в составе «варшавской» группировки противника не отмечалось.

Соответственно, когда в первые дни войны стало известно о танковом прорыве на левом крыле Прибалтийского округа, существенно превышающем довоенную оценку танковой группировки противника в Восточной Пруссии, то было решено, что это просто танки из района Варшавы сместились на север в Сувалкскский выступ и оттуда уже вторглись на территорию СССР.

Ну а поскольку все танковые дивизии из района Варшавы, по мнению советского руководства, убыли в Сувалкский выступ, то на Брестском направлении, никого, кроме ранее отмечаемой одной-единственной танковой дивизии противника, и не ждали.

Ну а дальше произошло страшное. Разгромленная у границы 4-я Армия оказалась настолько дезорганизована, что даже не смогла правильно оценить силы противостоящего её противника. В результате чего по состоянию на 23 июня штаб Западного фронта, а от него и Генеральный штаб знали о существовании на Брестском направлении всё той же, одной-единственной танковой дивизии немцев. Ибо по докладу из войск получалось, что на Пружанском направлении действует одна танковая дивизия и парашютный десант численностью до 500 человек, а на Кобринском направлении действуют до трёх пехотных дивизий с танками. Всё. Больше никаких сведений о силах противника ни в Минске, ни тем более в Москве не было.

Ситуация радикально поменялась только тогда, когда в бой вступили свежие, а не «размотанные» у границы дивизии Красной Армии. Около 4 часов утра 24 июня в районе Слонима передовой отряд 155-й стрелковой дивизии встретил передовой отряд 2-й Танковой группы и разгромил его. В своих мемуарах Гудериан живоописал то, как он сам и его бравые зольдаты навели ужас на русских и те в панике разбежались. Но судя по тому, что в результате данного боестолкновения советская сторона завладела штабными документами 2-й Танковой группы, можно сделать однозначный вывод о том, что наглая немецкая морда таки нагло врёт. Одна из захваченных карт оказалась очень ценной – на ней была нанесена текущая обстановка и обозначены сразу ТРИ танковых корпуса противника, которые действовали на Брестско-Барановичском направлении (кроме того, со слов Л.М. Сандалова также был взят в плен немецкий офицер, хотя в имеющихся документах про это не говорится).

Уже в 8:30 24 июня командование 155-й стрелковой дивизии докладывает о захвате немецких карт в штаб фронта.

А далее начинается самое интересное: когда именно до штаба фронта доходит информация о наличии на его левом фланге трёх танковых корпусов вместо ранее отмечаемой всего одной танковой дивизии? В журнале боевых действий Западного фронта сведения о номерах и текущем положении немецких танковых корпусов находятся в записи, описывающей положение войск 4-й Армии по состоянию на 18 часов 24 июня. Однако сам ЖБД составлялся задним числом, поэтому время 18 часов может относиться не ко времени получения информации в штабе Западного фронта, а ко времени составления доклада о текущем положении в штабе 4-й Армии. В доставке информации в Минск, действительно, могла быть большая задержка, так как в вечерней сводке за 24 июня штаб 4-й Армии констатировал отсутствие радио- и проводной связи: «Связь только делегатами».

Так или иначе, но по данным А.Исаева, сведения о наличии трёх танковых корпусов на Брестско-Барановичском направлении были отражены в сводке штаба Западного фронта, которая вышла только в 10 часов утра 25 июня! Одновременно ухудшалась обстановка и к северу от Минска: «В 8.00 авиаразведкой было установлено движение крупных колонн мотомехчастей из ВИЛЬНО на МИНСК».

В результате в 15:40 25 июня штаб Западного фронта наконец-то принимает решение развернуть 6-й механизированный корпус: «Немедленно прервите бой и форсированным маршем, следуя днем и ночью сосредоточьтесь СЛОНИМ».

Одновременно был дан приказ и на общий отход войск фронта: «Командармам 13, 10, 3 и 4. Сегодня в ночь с 25 на 26 июня не позднее 21.00 начать отход, приготовить части. Танки в авангарде, конница и сильная ПТО в арьергарде. 6 мех.корпус первый скачек р-н СЛОНИМ. … Предстоящий марш совершать стремительно днем и ночью под прикрытием стойких арьергардов. Отрыв произвести на широком фронте. Связь по радио, доносить начало, маршруты и рубежи через два часа. Первый скачек 60 км в сутки и больше».

К сожалению, в ЖБД прямо отмечено, что у штаба фронта нет сведений о том, были ли получены данные телеграммы командующими армиями и командиром 6-го мехкорпуса. Судя по имеющимся документам, штаб 10-й Армии точно такой телеграммы не получал. Однако, командующий 10-й Армией самостоятельно, ещё в 15 часов того же дня принял решение об отводе подчинённых ему войск.

Что тут можно отметить? Во-первых, тот факт, что в течение нескольких первых суток (!) войны ни у кого не было информации о наличии на левом фланге Западного фронта сразу нескольких танковых корпусов противника. О том, как и почему это произошло, будет сказано чуть ниже. Но здесь мы отметим именно то, что до утра 25 июня ни у Павлова, ни у Жукова не было никаких оснований разворачивать 6-й мехкорпус для противодействия «подлецу Гудериану».

Во-вторых, самостоятельность командующих в принятии решений на отход войск. Вопреки страшилкам про кровавую гэбню, мы видим, что в первые дни войны военачальники разного уровня, если того требовала обстановка, совершенно спокойно отдавали приказы об отводе войск без какого-либо согласования с Москвой. Так было днём 22 июня, когда начальник штаба Западного фронта приказал отвести левый фланг 10-й Армии от границы на рубеж реки Нарев. Так было днём 25 июня, когда Павлов приказал осуществить общий отход войск фронта, и когда командующий 10-й Армии принял решение об отводе войск своей армии, не дождавшись приказа штаба фронта. Таким образом, мы в очередной раз убеждаемся в несоответствии действительности всех тех рассказов, где говорится о том, что гибель 3-й и 10-й Армий в Белостокском «котле» была обусловлена тем, что Павлов был вынужден выполнять приказы Жукова.

Третье, на что хотелось бы обратить внимание в данной главе – это фактор времени. Так, совершенно непонятно, почему командование Западного фронта, включив сведения о трёх танковых корпусах противника на своём левом фланге уже в 10 утра 25 июня, тянуло с приказом на отвод войск и броском 6-го мехкорпуса в Слоним аж до 15:40? Ещё более интересным вопросом является то, почему переданная ещё в 8:30 24 июня из 155-й стрелковой дивизии информация о захваченной карте дошла до штаба Западного фронта только спустя сутки? И проблемы с радиосвязью у 4-й Армии здесь мало что объясняют. Ибо командир 155-й стрелковой дивизии о захвате карты докладывал не в штаб 4-й Армии, а в штаб Западного фронта. Да и отправка карт делегатом никак не могла объяснить суточной задержки – не пешком же делегата отправили.

Можно было бы предположить, что задержка во времени была связана с необходимостью перепроверить полученную информацию. Однако для оценки достоверности полученных данных вполне достаточно было потратить несколько минут на перечитывание ранее полученных сообщений с Брестско-Барановичского направления, где неизменно сообщалось о боях с танками противника.

Объяснение столь бездарно потраченного времени, между тем, весьма простое – как раз утром 24 июня штаб Западного фронта переезжал на загородный КП, в связи с чем на какое-то время утратил связь с войсками, о чём в ЖБД фронта прямо указано: «Переезд в БОРОВОЕ еще более затруднил управление из-за отсутствия связи. Связь нерегулярно поддерживалась по радио с 3 и 10 армиями, и с большими перебоями по проводу с 21 ск и 13 армией»).

Напомню, что по указаниям тех самых «мерзопакостных» Тимошенко и Жукова штаб Западного фронта должен был покинуть Минск ещё ДО войны. Командование соседних Северо-Западного и Юго-Западного фронтов эти указания выполнили. Но у Павлова накануне войны были заботы поважнее переезда на полевой КП – вечер 21 июня командующий Западным Особым военным округом провёл в театре, наслаждаясь выступлением приехавшего на гастроли МХАТа. Вот в Минском театре Павлов и оборудовал свой «КП», проведя туда даже телефон ВЧ для связи с Москвой. Позднее на суде Фоминых и офицер политуправления округа Колесов утверждали, что «при ответах на звонки Павлов представлял дело так, будто находится не в театре, а в штабе округа».

Не пожелав расстаться с комфортом в мирное время, Павлов затянул переезд на запасной КП до того момента, когда Минск стал нещадно бомбиться авиацией противника. В результате переезд штаба фронта был осуществлен как раз в то самое время, когда требовалась непрерывная связь с войсками. Потеря связи обернулась потерей жизненно важного для спасения окружаемых войск времени.

Почему не докладывали?

Как только закончились шок, растерянность и неразбериха первых дней войны, а сама война стала превращаться в ежедневную рутину, штабы стали работать более организованно и вести положенную документацию. Среди прочего, на основании сохранившихся документов обновленный штаб Западного фронта во второй половине лета 1941 года воссоздал Журнал боевых действий фронта, в котором попытался восстановить и упорядочить события первых дней войны. Уже тогда, летом 41-го, разбираясь в произошедшем, те, кто пришёл на место Павлова, Климовских и Фоминых, бесстрастно фиксировали полный обвал обороны на левом фланге Западного фронта.

22 июня: «В итоге боев первого дня войны противнику удалось прорвать фронт 4 армии, которая не успела к началу военных действий принять боевой порядок».

23 июня: «В итоге второго дня войны противник продолжал стремительно развивать успех на левом фланге Запфронта, встречая незначительное сопротивление дезорганизованных и почти неуправляемых частей 4 А. На правом фланге и в центре бои шли с переменным успехом».

Там же, в ЖБД Западного фронта прямо указывались причины произошедшего обвала обороны 4-й Армии: «Две полнокровных дивизии /12000 состава/ 6 и 42, сконцентрированные в крепости БРЕСТ понесли большие потери при выходе из крепости и вышли оттуда дезорганизованными, оставив большое количество материальной части и все запасы».

Более детальное описание разгрома этих дивизий можно найти в книге Л.М. Сандалова «Пережитое», где он собрал различные свидетельства произошедшего при выводе войск из Брестской крепости:

«Один из них — краткий боевой отчет о действиях 6-й стрелковой дивизии в первые часы фашистского нападения. В отчете сообщается:

«В 4 часа утра 22.6 был открыт ураганный огонь по казармам и по выходам из казарм в центральной части крепости, а также по мостам и входным воротам крепости и домам начсостава. Этот налет вызвал замешательство среди красноармейского состава, в то время как комсостав, подвергшийся нападению в своих квартирах, был частично уничтожен. Уцелевшая же часть комсостава не могла проникнуть в казармы из-за сильного заградительного огня… В результате красноармейцы и младший комсостав, лишенные руководства и управления, одетые и раздетые, группами и поодиночке самостоятельно выходили из крепости, преодолевая под артиллерийским, минометным и пулеметным огнем обводный канал, реку Мухавец и вал крепости. Потери учесть было невозможно, так как личный состав 6-й дивизии смешался с личным составом 42-й дивизии. На условное место сбора многие не могли попасть, так как немцы вели по нему сосредоточенный артиллерийский огонь. К этому следует добавить, что перед артиллерийским налетом начала активно действовать «пятая колонна». В городе и крепости внезапно погас свет. Телефонная связь крепости с городом прекратилась… Некоторым командирам все же удалось пробраться к своим частям и подразделениям в крепость, однако вывести подразделения они не смогли и сами остались в крепости. В результате личный состав частей 6-й и 42-й дивизий, а также других частей остался в крепости в качестве ее гарнизона не потому, что ему были поставлены задачи по обороне крепости, а потому что из нее невозможно было выйти. Материальная часть артиллерии гарнизона крепости находилась в открытых артиллерийских парках, и поэтому большая часть орудий была уничтожена. Почти все лошади артиллерийского полка 6-й дивизии и артиллерийских и минометных подразделений стрелковых полков 6-й и 42-й дивизий находились во дворе крепости, у коновязей, и почти целиком были уничтожены. Машины автобатальонов обеих дивизий и автомашины других частей стояли в объединенных открытых автопарках и сгорели при налете немецкой авиации…»

А вот другой документ: донесение заместителя командира по политической части той же 6-й стрелковой дивизии полкового комиссара М. Н. Бутина.

«В районы сосредоточения по тревоге из-за беспрерывного артиллерийского обстрела, внезапно начатого врагом в 4.00 22.6.41 г., части дивизии компактно выведены быть не могли. Солдаты и офицеры прибывали поодиночке в полураздетом виде. Из сосредоточившихся можно было создать максимум до двух батальонов. … Материальную часть артиллерии стрелковых полков вывести не удалось, так как все было уничтожено на месте. 131-й артиллерийский полк вывел 8 орудий 2-го дивизиона… Неприкосновенные запасы, находившиеся в складах, почти целиком остались в крепости…«».

То есть ответ на вынесенный в заглавие вопрос был прост: о прорыве массы танков Гудериана не докладывали потому, что некому было докладывать. 4-я Армия, лишившись в Бресте уже с первых минут войны сразу двух стрелковых и одной танковой (о чём будет сказано чуть ниже) дивизий, потеряла способность вести какое-либо более или менее организованное сопротивление.

Были ли какие-то предпосылки не допустить подобный разгром сразу двух дивизий и не обрушить тем самым фронт обороны 4-й Армии? И, если были, то кто этому мешал?

Дадим слово тому же Л.М. Сандалову, который в рассматриваемый промежуток времени являлся начальником штаба 4-й Армии.

Тревожные звонки о проблемах с выводом войск из крепости начали поступать в штаб ЗапОВО, как минимум, со второй половины 1940 года:

«Потом состоялась поездка в Брест. Как и было задумано командармом, мы выехали туда вместе и прихватили с собой командира 28-ю стрелкового корпуса генерал-майора В. С. Попова. Это был опытный командир, но человек здесь новый. Со своим корпусным управлением он прибыл в 4-ю армию всего лишь несколькими днями раньше меня.

Генерал Попов предложил нам начать осмотр с крепости. … Когда мы приехали в крепость, там размешались основные силы 6-й и 55-й стрелковых дивизий. Почти все помещения южного острова занимал окружной госпиталь, отчего этот остров стал называться Госпитальным. Помещения западного острова были переданы пограничникам, и остров получил название Пограничный.

Осмотр крепости оставил у нас не очень отрадное впечатление. Кольцевая стена цитадели и наружный крепостной вал, опоясанный водными преградами, в случае войны создавали для размещавшихся там войск чрезвычайно опасное положение. Ведь на оборону самой крепости по окружному плану предназначался лишь один стрелковый батальон с артдивизионом. Остальной гарнизон должен был быстро покинуть крепость и занять подготовляемые позиции вдоль границы в полосе армии. Но пропускная способность крепостных ворот была слишком мала. Чтобы вывести из крепости находившиеся там войска и учреждения, требовалось по меньшей мере три часа.

Мы решили ходатайствовать о немедленном выводе из крепости окружного госпиталя и хотя бы одной дивизии. Кстати, это диктовалось и чисто бытовыми потребностями: войска в крепостных помещениях испытывали тесноту, бойцы спали на многоярусных нарах».

Тогда, в 1940 году они отчасти были услышаны:

«В конце 1940 года неоднократные представления генерала Чуйкова о необходимости разгрузить Брестскую крепость и усилить правый фланг армии, возымели наконец действие. Из крепости была передислоцирована в Слуцк 55-я стрелковая дивизия. Готовился к перемещению окружной госпиталь. … Однако и сам Василий Иванович Чуйков в середине зимы был также «передислоцирован» за пределы Западного особою военною округа.

— По-видимому, хотят иметь более покладистого командующего армией, — горько иронизировал он перед отъездом от нас».

Однако, радость командования 4-й Армии была недолгой, и уже в начале 1941 года в Брестскую крепость на место убывшей 55-й стрелковой дивизии по настоянию Павлова (см. ниже) была передислоцирована 42-я стрелковая дивизия. Командование 4-й Армии продолжало бить тревогу, но всякий раз на просьбы о разгрузке крепости от войск получало отказ от командования округом. Продолжаю цитировать Л.М. Сандалова:

«В ночь на 14 июня я поднимал по боевой тревоге 6-ю стрелковую дивизию. Днем раньше такую же тревогу провел в 42-й стрелковой дивизии командир 28-го стрелкового корпуса генерал-майор В. С. Попов. Подводя итоги этих двух тревог, мы единодушно выразили пожелание о выводе 42-й стрелковой дивизии в район Жабинки и об устройстве в стенах крепости двух — трех запасных выходов. Позже, когда наше предложение было отвергнуто командующим округом, генерал Попов высказался за вывод 42-й дивизии в лагерь на территорию Брестского артиллерийского полигона, но руководство округа воспрепятствовало и этому».

Обращаю внимание на то, что Павлов отказал представителям 4-й Армии не в занятии оборонительных позиций непосредственно на границе, что, действительно, мягко говоря, не поощрялось Москвой. Нет, Павлов запретил вывести войска из крепости в полевой лагерь, удалённый от границы на 25 км! Запретил, зная о проблемах с выводом войск из крепости. Запретил, только накануне (13 июня) получив из Москвы директиву, предписывающую, как раз вывести дивизии в лагеря в соответствии с планом прикрытия госграницы, но не занимая при этом оборонительных сооружений на самой границе.

С упорством, достойного лучшего применения, командование Западным Особым военным округом сделало всё, чтобы в 4-й Армии потеряли всякую надежду на то, чтобы исправить ситуацию:

«За несколько дней до войны по просьбе генерала Попова я еще раз предложил командующему армией поставить перед округом вопрос о выводе из крепости 42-й стрелковой дивизии, но это только вызвало у него раздражение.

— Мы уже писали об этом, — возразил Коробков. Не поддержал меня и находившийся при этом Ф. И. Шлыков.

— О бесполезности еще раз ставить этот вопрос можете судить по аналогии, — заявил он. — Несколько дней тому назад начальник отдела политпропаганды шестой стрелковой дивизии полковой комиссар Пименов послал в Военный совет округа письмо, в котором просил разрешить дивизии занять оборонительные позиции, а семьям начсостава отправиться из Бреста на Восток. И что же? Пименова заклеймили как паникера».

Слова Сандалова, о том, что проблемы с выводом войск из Брестской крепости были выявлены задолго до начала войны и сообщались командованию, подтверждаются и сведениями начальника штаба 28-го стрелкового корпуса Лукина, который в январе 1953 года сообщал следующее:

«План обороны государственной границы, а также инструкция о подъеме и развертывании войск по боевой тревоге были разработаны и доведены до соединений и частей корпуса.

Для проверки реальности этого плана и инструкции, до начала войны, примерно в период март-май 1941 г. было проведено не менее двух проверочных боевых тревог в присутствии ответственных представителей командования Западного Особого военного округа. Основные силы гарнизона г. Брест – 6 стрелковая дивизия и част 42 стрелковой дивизии были размещены в Брестской крепости, окруженной реками Западный Буг и Мухавец. При проведении боевых тревог и развертывании частей Брестского гарнизона наибольшие затруднения встречал вопрос вывода войск из крепости по двум имеющимся мостам (один каменный и один деревянный). Об этом и о необходимости разгрузки крепости от войск неоднократно как командиром корпуса, так и мною лично докладывалось по команде».

Не строя абсолютно никаких иллюзий на тот счёт, что две стрелковые дивизии, имевшие по 10 тыс. человек каждая, могли остановить «подлеца Гудериана», автор данного текста уверен в другом. Будучи своевременно выведенными из Брестской крепости, 6-я и 42-я стрелковые дивизии уже 22 июня, действуя ещё в районе Кобрина (или в самом худшем случае 23 июня на рубеже Пружаны, Береза) могли сделать, как минимум, то, что сделала 155-я стрелковая дивизия 24 июня уже под Слонимом – выявить крупную танковую группировку противника и сообщить об этом командованию фронта. Тогда бы, Павлов, ещё до того, как он потерял связь с армиями, мог не только узнать об угрозе из нескольких танковых корпусов противника у себя на левом фланге, но и отдать приказ на «разворот» 6-го механизированного корпуса самое позднее на двое суток раньше – 23, а не 25 июня.

Более того, от своевременно выведенных из Брестской крепости 6-й и 42-й стрелковых дивизий можно было ожидать не только своевременного информирования об угрозе, которую несла 2-я Танковая группа немцев. Эффект мог оказаться гораздо сильнее. За вычетом «застрявших» в Бресте двух стрелковых и одной танковой дивизий, 4-я Армия на пути 2-й Танковой группы, по сути, располагала лишь 30-й танковой дивизией в районе Пружан и 205-й моторизованной дивизией в районе Березы. 47-й моторизованный корпус противника, наступавший севернее Бреста в направлении Пружан, днём 23 июня смог разгромить во встречном сражении советскую 30-ю танковую дивизию, вооруженную лишь лёгкими танками Т-26 с противопульным бронированием. В результате чего немецкий моторизованный корпус вырвался на оперативный простор и вечером вышел уже в район Ружан, предварительно беспрепятственно захватив мост через реку Ясельда. С своём ЖБД немцы писали об этом так: «Захват мостов через Ясольду в неповрежденном состоянии представляет особую ценность для продолжения операций. Болотистый участок шириной 5 км, который на протяжении 50 км пересекается лишь одним шоссе, стал бы в противном случае сложным препятствием» (цит. по А. Исаев «Неизвестный 1941. Остановленный блицкриг»).

Аналогично южнее, 24-й моторизованный корпус противника, встречая лишь слабое сопротивление разрозненных советских частей, сначала за ночь с 22 на 23 июня смог беспрепятственно восстановить уничтоженный мост через реку Мухавец у Кобрина, затем днём 23 июня овладеть самим Кобрином, далее преодолеть сопротивление только начатой формироваться в марте 1941 года 205-й мотодивизии, в результате чего также смог захватить мост через Ясельду, а ближе к ночи – передовыми частями захватить плацдарм на восточном берегу Щары.

Выведенные из Брестской крепости 6-я и 42-я стрелковые дивизии, разумеется, не могли в чистом поле остановить два моторизованных корпуса Гудерина. Но, будучи своевременно выведенными из Бреста, они существенно повышали шанс на то, что немецкие танкисты вместо целых мостов через Ясельду в районе Березы и Пружан увидели бы лишь развалины и обугленные головешки подобно тому, как в первый день войны 3-я танковая дивизия Моделя была остановлена уничтожением моста через реку Мухавец. Пусть не оба моста, но один точно мог быть выведен из строя благодаря своевременному отводу стрелковых частей из Бреста. Увы, у Павлова были свои планы на этот счёт…

Кто определяет дислокацию?

Помимо двух стрелковых дивизий, запертых в Брестской крепости, в первые же минуты войны под ураганным артиллерийским огнём оказалась и дислоцированная в Южном военном городке Бреста 22-я танковая дивизия 14-го мехкорпуса. Вот как это описывает в своей книге «Механизированные корпуса РККА в бою» Евгений Дриг:

«Во время артиллерийской подготовки противника дивизия, располагавшаяся в южном военном городке Бреста в 2,5-3,5 км от государственной границы, понесла огромные потери. Этот городок находился на ровной местности, хорошо просматриваемой со стороны противника. Артиллерийский огонь по городку и последовавшие за ним налеты авиации оказались для дивизии неожиданными. Погибло и получили ранения большое количество личного состава и членов семей командиров дивизии. Этому способствовало скученное расположение частей соединения. Были уничтожены значительная часть танков, артиллерии и автомашин, больше половины всех автоцистерн, мастерских и кухонь. От огня противника загорелись и затем взорвались артиллерийский склад и склад ГСМ дивизии. Попытки командиров подразделений вывести боевую технику из ангаров и парков под огнем противника стоили многим жизни. Тогда же погиб начальник политотдела дивизии полковой комиссар Илларионов. Начальник медслужбы дивизии майор Смирнов под непрекращающимся обстрелом руководил эвакуацией раненых из южного военного городка в тыл. Эвакуироваться самому врачу не удалось и он попал в плен».

Понятное дело, что в столь неудачной дислокации танковой дивизии винят Жукова, как начальника Генштаба и лицо, ответственное за определение дислокации частей и соединений Красной Армии. Ну и, понятное дело, подставившего своими неумными решениями ни в чём не виноватого Павлова. Не откажу себе в удовольствии процитировать одного такого специалиста:

«Вы серьёзно думаете, что всё это штаб Павлова, «придумал» сам?! Вот взял и сочинил на пустом месте? … Задачи и дислокацию ВСЕМ частям в округах диктует исключительно ГШ — это его прерогатива.

Система проста — ГШ ставит задачи, «нарезает» участки обороны армиям, указывает места дислокации дивизиям и в специальной директиве, на основании всего вышесказанного требует от штабов округов представить на утверждение подробные планы обороны.

Штабы округов в свою очередь, ставят задачу штабам армий составить планы обороны армий на их участках обороны, В РАМКАХ тех угроз, что были спущены ГШ и с учётом дислокации дивизий спущенно ГШ» (подчёркнуто мною – адм.бенбоу). Вообще говоря, логично, и так, по идее, оно и должно было бы быть…

Конечно, в оправдание НГШ Г.К. Жукова можно было бы сказать, что 22-я танковая дивизия дислоцировалась в Бресте не просто так, а потому, что была создана на базе 29-й танковой бригады, которая дислоцировалась в Бресте ещё с 1939 года и дислокацию которой определил ещё НГШ Б.М. Шапошников. Но в нашем распоряжении есть и более интересные документы, чем директивы, подписанные Б.М. Шапошниковым.

Директива Народного комиссара обороны СССР № орг/1/521089 от 20 февраля 1941 года командующему войсками Западного Особого военного округа, которая предписывала сформировать 14-й механизированный корпус и дислоцировать его части следующим образом:

управление корпуса – Картуз-Береза,

22-я танковая дивизия – Картуз-Береза,

30-я танковая дивизия – Пружаны, Кобрин,

205-я моторизованная дивизия – Пинск, Янов, Жабинка, Дрогичин.

На всякий случай уточню, что Картуз-Береза расположена в 100 км от границы, и, соответственно, дислоцированные в ней части попасть под внезапный артиллерийский обстрел в первые минуты войны не могут никак.

При этом, для обеспечения размещения частей 14-го мехкорпуса в Березе, оттуда в Брест переводилась 42-я стрелковая дивизия. Отмечу, что 42-я стрелковая дивизия, по замыслу НКО и ГШ, переводилась не в западню Брестской крепости, а в свободный для быстрого выхода Южный военный городок, который должна была освободить та самая 29-я танковая бригада, на базе которой в Березе формировалась бы 22-я танковая дивизия.

Но тут в дело вмешивается Д.Г. Павлов!

Предоставим слово начальнику штаба 4-й Армии Л.М. Сандалову:

«… стоило только Чуйкову исчезнуть с нашего горизонта, как 4-ю армию стали всячески ущемлять. Добытые нами с таким трудом улучшения в размещении войск на границе очень скоро были сведены на нет. А началось это как раз с формирования 14-го механизированного корпуса.

Генеральный штаб предложил: одну танковую дивизию сформировать в Березе на базе брестской танковой бригады полковника Кривошеина, там же создать и управление корпуса, вторую танковую дивизию развернуть из бригады, размещавшейся в Пружанах; моторизованную дивизию формировать в Пинске. Оперативная выгодность такого порядка формирования и дислокации мехкорпуса была очевидна. Несколько оттянутый от границы, он имел бы в случае войны время на то, чтобы изготовиться к бою и нанести удар в любом направлении.

Однако командующий войсками округа имел на этот счет свое мнение. Осматривая намеченные для дислокации корпуса пункты, Павлов заявил нам:

— Не воображайте, что я позволю частям и штабам армии размещаться лучше, чем механизированному корпусу, который вы рассчитываете, как видно, держать в черном теле. Рекомендую помнить, что всего несколько месяцев назад я был начальником автобронетанковых войск.

Вдвоем с членом Военного совета 4-й армии Ф. И. Шлыковым мы попробовали напомнить, что дислокация мехкорпуса определялась не нами, а Генеральным штабом, но на Павлова это не подействовало.

— Управление механизированного корпуса сформируем в Кобрине, — сказал он тоном, не терпящим возражений. — На днях к вам прибудет командир корпуса генерал майор Оборин. Передайте ему под штаб часть помещений вашего армейского управления Танковые дивизии будем развертывать из танковых бригад в местах их нынешней дислокации — Пружанах и Бресте, а моторизованную дивизию — в Березе. Представьте ей казарменный фонд сорок второй стрелковой дивизии, а ту переведите в Брест, в помещения, которые занимала раньше пятьдесят пятая стрелковая дивизия…

Павлову, вероятно, удалось убедить начальника Генерального штаба. Через несколько дней к нам поступило официальное письменное распоряжение, подтверждавшее все то, что Павлов высказал устно. Единственной «уступкой» нам было разрешение ставить за пределами Брестской крепости один стрелковый полк 42-й дивизии и разместить его в районе Жабинки.

— Ну что ж, — тяжело вздохнул Федор Иванович Шлыков, — теперь у нас в армии не стало ни второго эшелона, ни резервов. Больше нам незачем ездить к востоку от Кобрина: там ничего нашего не осталось…».

Таким образом, это именно стараниями Д.Г. Павлова были не только запихнуты в западню Брестской крепости сразу две стрелковые дивизии 4-й Армии, но и подставлена под артиллерийский удар прямо на границе ещё и 22-я танковая дивизия. Умерь свои амбиции только что получивший генерала армии бывший начальник Бронетанкового управления и просто выполни директиву вышестоящего командования, и 4-я Армия имела бы в первые часы войны существенно меньшие потери и существенно более прочную оборону.

При этом нельзя сказать, что стремление Павлова запихнуть как можно больше стрелковых войск в казематы Брестской крепости было продиктовано особенной его заботой об удобстве размещения войск в кирпичных казармах, а не в землянках. Со слов того же Сандалова, солдат в казематах пришлось устраивать аж на четырехъярусных нарах…

Штрихи к портрету

Есть такая книга – «Дальняя бомбардировочная…». Её написал Главный маршал авиации Александр Евгеньевич Голованов, который на протяжении практически всей войны и командовал Дальней бомбардировочной авиацией Советского Союза. Написать-то он её написал, но публикацию её при жизни автора приостановили – вероятно, уж слишком не сходилось описание деятельности Сталина, приводимое на страницах книги, с официальной версией Партии и Правительства. И тогда маршал, ища справедливость, обратился лично к товарищам Брежневу и Косыгину. Письмо заканчивалось такими словами: «Я прошу предоставить мне возможность опубликовать уже готовую, написанную мной книгу, за правдивость которой готов нести ответственность». Так что есть все основания полагать, что доверять написанному в этих мемуарах можно.

Так вот. В книге А.Е. Голованова, как человека перенёсшего все тяготы и лишения первых дней войны (он лично летал днём и без прикрытия бомбить те самые переправы немцев через Березину, о которых позже напишет К.Симонов в своём бессмертном романе «Живые и мёртвые», хотя и скромно умолчал в своих мемуарах об этом), неизбежно есть размышления о том, кто же виноват в столь трагическом для нашей страны начале войны. Целая глава. «22 июня 1941 года – кто виноват?» Достаётся там и Сталину, и Жукову… Но Д.Г. Павлова в той главе Голованов не упоминает ни разу.

Зато Павлов упоминается в другом месте.

«Наступил июнь. Прошло более четырех месяцев после моего назначения, а я еще не был в Минске и не представился начальству. …

В тот день я в двенадцать часов явился к командующему округом.

В кабинете за письменным столом сидел довольно массивного телосложения человек с бритой головой, со знаками различия генерала армии.

Павлов поздоровался со мной, спросил, почему так долго не приезжал в Минск, поинтересовался, что мне нужно, и сказал, что давно уже дал распоряжение, чтобы нас всем обеспечивали, так как об этом его просил Сталин. Только я начал отвечать на его вопросы, как он, перебив меня, внес предложение подчинить полк непосредственно ему. Я доложил, что таких вопросов не решаю.

— А мы сейчас позвоним товарищу Сталину. — Он снял трубку и заказал Москву.

Через несколько минут он уже разговаривал со Сталиным. Не успел он сказать, что звонит по поводу подчинения Голованова, который сейчас находится у него, как по его ответам я понял, что Сталин задает встречные вопросы.

— Нет, товарищ Сталин, это неправда! Я только что вернулся с оборонительных рубежей. Никакого сосредоточения немецких войск на границе нет, а моя разведка работает хорошо. Я еще раз проверю, но считаю это просто провокацией. Хорошо, товарищ Сталин… А как насчет Голованова? Ясно.

Он положил трубку.

— Не в духе хозяин. Какая-то сволочь пытается ему доказать, что немцы сосредоточивают войска на нашей границе.

Я выжидательно молчал.

— Не хочет хозяин подчинить вас мне. Своих, говорит, дел у вас много. А зря.

На этом мы и расстались. Кто из нас мог тогда подумать, что не пройдет и двух недель, как Гитлер обрушит свои главные силы как раз на тот участок, где во главе руководства войсками стоит Павлов? »

Можно много писать о том, что Сталин слишком поздно разрешил военным выдвигать войска ближе к границе. Или о том, что нарком обороны Тимошенко и начальник Генштаба Жуков не слишком настойчиво просили Сталина о выдвижении войск. Или о том, что они все вместе, Сталин, Тимошенко и Жуков, недостаточно сильно понимали опасность приближения войны… Но скажите честно: а как они, Сталин, Тимошенко и Жуков, сидя в Москве, должны были правильно оценить угрозу приближения войны, когда им командующие приграничных округов, только что вернувшиеся из поездки непосредственно на границу, докладывают ТАКОЕ?!

P.S. Кому мало представленного мною материала, могу рекомендовать также исследование Олега Козинкина «О том, как изымали патроны в Брестских дивизиях перед 22 июня».

Вместо заключения

Поскольку данная публикация является лишь составной частью альтернативы, и, собственно, ещё никакие альтернативные предложения в ней ещё не рассматривались, то выводы, полагаю, делать рано. Эта часть оказалась не про альтернативу, а совсем про другое.

Выводы о роли личности генерала Павлова в истории разгрома войск Западного фронта в первые дни войны пусть каждый делает сам. Лично для себя я остаюсь при том мнении, что, да, с одной стороны, в тех условиях, в которых оказался Павлов в первые дни войны: толком без связи, с не выведенными из пунктов постоянной дислокации частями, с одновременным охватом войск фронта сразу двумя танковыми группами противника и т.д. и т.п. – в таких условиях развал обороны был предопределён независимо от личности командующего фронтом. Но, с другой стороны, также очевидно и то, что это же Павлов, ещё будучи командующим Западным Особым военным округом, сам себе, как командующему фронтом, могилу и вырыл. Своими действиями и бездействиями в мирное время. Себе и многим тысячам своих подчинённых…