Александр Богданов. Праздник бессмертия.

 Помню, как-то подал я коллеге и соседу  Бякину творческую идею. На этот раз Бякин подал идею мне. Прочитав выложенный им рассказ о бессмертии, я тут же вспомнил ещё одно произведеньице на эту же тему, да ещё и написанное гораздо раньше…

 Впервые я прочитал его в журнале  "Уральский следопыт" № 7/1991.- С. 25-28.  

Тысяча лет прошла с того дня, как гениальный химик Фриде изобрел физиологический иммунитет, впрыскивание которого обновляло ткани организма и поддерживало в людях вечную цветущую молодость. Мечты средневековых алхимиков, философов, поэтов и королей осуществились…

 Городов – как в прежнее время – уже не существовало. Благодаря легкости и общедоступности воздушного сообщения люди не стеснялись расстоянием и расселились по Земле в роскошных виллах, утопающих в зелени и цветах.

 Спектротелефон каждой виллы соединял квартиры с театрами, газетными бюро и общественными учреждениями. Каждый у себя дома мог свободно наслаждаться пением артистов, видеть на зеркальном экране сцену, выслушивать речи ораторов, беседовать со знакомыми…

 На месте же городов сохранились коммунистические центры, где в громадных многоэтажных зданиях были сосредоточены магазины, школы, музеи и другие общественные учреждения.

 Земля превратилась в сплошной фруктовый лес. Специальные лесоводы занимались искусственным разведением дичи в особых парках…

Не было недостатка и в воде. Ее получали при посредстве электричества из соединений кислорода с водородом… Освежающие фонтаны били каскадом в тенистых парках. Серебрящиеся на солнце пруды со всевозможными породами рыб и симметричные каналы украшали Землю.

 На полюсах искусственные солнца из радия растопили льды, а по ночам над Землей поднимались электрические луны и разливали мягкий ласкающий свет.

 Одна только опасность грозила Земле – перенаселение, так как люди не умирали. И народное законодательное собрание одобрило предложенный правительством закон, по которому каждой женщине в продолжение своей бесконечной жизни на Земле разрешалось оставлять при себе не более тридцати человек детей. Родившиеся же сверх этого числа должны были по достижении пятисотлетней зрелости переселяться на другие планеты в геометрически закупоренных кораблях. Продолжительность человеческой жизни позволяла совершать очень далекие путешествия. И, помимо Земли, люди проникли на все ближайшие планеты Солнечной системы.

2

Встав утром с роскошной постели из тончайших платиновых проволок и алюминия, Фриде принял холодный душ, проделал обычные гимнастические упражнения, облачился в легкую термоткань, которая давала прохладу летом и согревала зимой, и позавтракал питательными химическими пластинками и экстрактом из переработанной древесины, напоминающим по вкусу бессарабское вино. Все это отняло около часа. Чтобы не терять даром времени, он – совершая туалет – соединил микрофоном уборную комнату с газетным бюро и выслушал новости мира.

 Радостное ощущение силы и здоровья переполнило все его тело, крепкое и стройное, как будто состоящее только из костей и мышц.

 Фриде вспомнил, что сегодня в двенадцать часов ночи исполняется ровно тысячелетие человеческого бессмертия… Тысяча лет!.. И невольно мысль его стала подводить итоги пережитого…

 В соседней комнате – библиотека собственных сочинений Фриде, около четырех тысяч томов книг, написанных им. Здесь же и его дневник, прерванный на восемьсот пятидесятом году жизни, шестьдесят огромных фолиантов, написанных упрощенным силлабическим способом, напоминающим древнюю стенографию.

 Далее – за кабинетом – художественное ателье, рядом – скульптурная мастерская, еще далее – зал в стиле вариэноктюрн, сменившем декадентский, – здесь Фриде писал стихи, – и, наконец, симфонический зал с клавишными и струнными инструментами, на которых играл путем всевозможных механических приспособлений, достигая тем необычайной полноты и мощи звука. Вверху, над домом, была устроена физико-химическая лаборатория.

 Гениальность Фриде была разносторонняя и напоминала гениальность одного из его предков по матери – Бэкона, оказавшегося не только великим ученым, но и драматургом, произведения которого долгое время приписывались Шекспиру. В течение тысячелетия Фриде показал успехи почти во всех отраслях науки и искусства.

 От химии, где, как ему показалось, он исчерпал все силы и возможности своего ума, Фриде перешел к занятиям скульптурой. В течение восьмидесяти лет он был не менее великим скульптором, давшим миру много прекрасных вещей. От скульптуры он обратился к литературе: за сто лет написал двести драм и до пятнадцати тысяч поэм и сонетов. Потом почувствовал влечение к живописи. Художником он оказался заурядным. Впрочем, техникой искусства он овладел в совершенстве, и, когда справлял пятидесятилетний юбилей, критики в один голос пророчили ему блестящую будущность. В качестве человека, подающего надежды, он проработал еще около пятидесяти лет и занялся музыкой: сочинил несколько опер, имевших некоторый успех. Так в разное время Фриде переходил к астрономии, механике, истории и, наконец, философии. После того он уже не знал, что делать… Все, чем жила современная культура, его блестящий ум впитал, как губка, – и он опять вернулся к химии.

 Занимаясь лабораторными опытами, он разрешил последнюю и единственную проблему, над которой долго билось человечество еще со времен Гельмгольца, – вопрос о самопроизвольном зарождении организмов и одухотворении мертвой материи. Более никаких проблем не оставалось.

 Работал Фриде по утрам. И из спальной отправился прямо наверх – в лабораторию.

 Подогревая на электрическом накаливателе колбы и наскоро пробегая в уме давно известные формулы, которые не было надобности даже записывать, – он переживал странное чувство, все чаще посещавшее его за последнее время.

 Опыты не интересовали и не увлекали его. Давно во время занятий он уже не испытывал того радостного энтузиазма, который когда-то согревал душу, вдохновлял и переполнял всего его высшим счастьем. Мысли неохотно двигались по избитым, хорошо знакомым путям, сотни комбинаций приходили и уходили в повторяющихся и наскучивших сочетаниях. С томительным тягостным ощущением пустоты в душе он стоял и думал:

 "Физически человек стал – как Бог… Он может господствовать над мирами и пространством. Но неужели человеческая мысль, о которой люди христианской эры говорили, что она беспредельна, – имеет свои границы? Неужели мозг, включающий только определенное количество нейронов, в состоянии произвести также только определенное количество идей, образов и чувств, – не более?..

 Если это так, то…"

 И ужас перед будущим охватывал Фриде.

 С чувством глубокого облегчения, чего никогда не бывало прежде во время занятий, он вздохнул, услышав знакомую мелодию автоматических часов, возвещающую о конце работы…

3

В два часа Фриде был в общественной столовой, которую посещал ежедневно только потому, что здесь встречался с членами своего многочисленного потомства, большинства которых он даже и не знал.

 Он имел около пятидесяти человек детей, две тысячи внуков и несколько десятков тысяч правнуков и праправнуков. Потомством его, рассеянным в разных странах и даже в разных мирах, можно было бы заселить значительный город в древности.

 Фриде не питал к внукам и детям никаких родственных чувств, какие были присущи людям прошлого. Потомство было слишком многочисленно для того, чтобы сердце Фриде вместило в себя любовь к каждому из членов его семьи. И он любил всех той отвлеченной благородной любовью, которая напоминала любовь к человечеству вообще.

 В столовой ему были оказаны знаки публичного почтения и представлен совсем еще молодой человек, лет двухсот пятидесяти, – его правнук Марго, сделавший большие успехи в астрономии.

 Марго только что возвратился из двадцатипятилетней отлучки; он был в экспедиции на планете Марс и теперь с увлечением рассказывал о путешествии. Жители Марса – мегалантропы – быстро восприняли все культурные завоевания Земли. Они хотели бы посетить своих учителей на Земле – но их громадный рост препятствует им осуществить это желание, и теперь они заняты вопросом о постройке больших воздушных кораблей.

 Фриде рассеянно слушал рассказ о флоре и фауне Марса, о каналах его, о циклопических постройках марсиан… И все, о чем с таким пылом говорил Марго, нисколько не трогало его. Триста лет тому назад он один из первых совершил полет на Марс и прожил там около семи лет… Потом он совершил еще раза два-три коротенькие прогулки туда же. Каждый уголок поверхности Марса знаком ему не хуже, чем на Земле.

 Чтобы не оскорблять все же правнука невниманием, он спросил:

– Скажите, юный коллега, не встречали ли вы на Марсе моего старого приятеля Левионаха, и как он поживает?

– Как же, встречал, наш уважаемый патриарх, – с живостью ответил Марго. – Левионах занят теперь сооружением грандиозной башни, величиною с Эльбрус.

– Так я и знал, так и знал, – загадочно улыбаясь, проговорил Фриде. – Я предсказывал, что в известном возрасте всех марсиан охватит страсть к большим сооружениям. Однако, юный коллега, до свидания… Мне надо спешить по одному важному делу. Желаю вам успеха.

4

Маргарита Анч, цветущая женщина лет семисот пятидесяти, последняя жена Фриде, связью с которой он начинал уже тяготиться, была президентшей кружка любителей философии. Еще за несколько верст до ее виллы Фриде фонограммой дал знать о своем приближении.

 Фриде и Анч жили отдельно, чтобы не стеснять самостоятельности друг друга.

 Анч встретила мужа в алькове тайн и чудес – изумительном павильоне, где все было залито мягким ультрахромолитовым цветом, восьмым в спектре, которого не знали древние люди с их неразвитым чувством зрения – подобно тому, как еще раньше дикари не знали зеленого цвета.

 Красивый шелковый туникон, – до колен, чтобы не стеснять движений, – свободно и легко облегал ее стройные формы. Распущенные черные волосы волнистыми прядями упадали на спину. И ароматом тонких и нежных духов веяло от нее.

– Очень рада видеть тебя, милый Фриде, – сказала она, целуя мужа в большой и выпуклый, точно изваянный из мрамора лоб. – Ты мне нужен для одного важного дела…

– Я это предчувствовал, когда ты в последний раз говорила со мной по телефоноскопу, – ответил Фриде. – Признаюсь, меня немного удивил тогда твой таинственный вид… Ну, в чем же дело? Почему такая экстренность?

 — Я хотела так, мой милый, – с кокетливой улыбкой сказала Анч. – Может быть, это каприз, но… иногда приходят желания, от которых трудно отказаться. Кстати, где мы встречаем сегодня ночью Праздник бессмертия? И сегодня же, если ты помнишь, исполняется ровно восемьдесят три года со времени заключения между нами брачного союза…

 "Однако…" – подумал про себя Фриде и с неохотой ответил:

– Не знаю!.. Я еще не думал об этом.

– Но, конечно, мы встречаем его вместе? – с легкой тревогой спросила Анч.

– Ну, разумеется, – ответил Фриде. И от того, что неприятное чувство разливалось внутри его, он поспешил заговорить о другом: – В чем же твое важное дело?

– Сейчас сообщу, мой милый… Я хотела приготовить к новому тысячелетию сюрприз. Идея, с которой ты познакомишься, вот уже несколько десятков лет занимает меня и, наконец, только теперь вылилась в окончательную форму.

– Гм-м… Что-нибудь из области иррационального прагматизма? – пошутил Фриде.

– О, нет! – с грациозной улыбкой ответила Анч.

– В таком случае, что-нибудь из области политики? – продолжал Фриде. – Вы, женщины, в этом отношении всегда хотите идти впереди мужчин…

Анч засмеялась.

– Ты великолепный угадчик, милый. Да, я приступлю к организации общества для совершения гражданского переворота на Земле, и мне нужна твоя помощь… Ты должен быть союзником в распространении моих идей. Тебе – при твоем влиянии и связях в обществе – это очень легко сделать.

– Все будет зависеть от характера твоих замыслов, – подумав, возразил Фриде. – Наперед я ничего не могу тебе обещать.

Анч слегка нахмурила тонко очерченные брови и продолжала:

– Идея моя заключается в том, чтобы уничтожить последние законодательные цепи, которыми люди еще связывают себя на Земле. Пусть каждый человек в отдельности осуществляет то, что в древности называлось государством, – является автономным… Никто не смеет накладывать на него каких-либо уз. Центральной же власти должна принадлежать только организация хозяйства…

– Но ведь по существу так в действительности и есть? – возразил Фриде. – Скажи, чем и когда стесняется воля граждан?

Анч вспыхнула и горячо заговорила:

– А закон об ограничении деторождения женщин тридцатью членами семьи? Разве это не ограничение? Разве это не дикое насилие над личностью женщины?.. Правда, вы, мужчины, не чувствуете на себе гнета этого закона.

– Но ведь этот закон вытекает из экономической необходимости?..

– Тогда надо предоставить решение его не случайностям природы, а мудрому вмешательству сознания… Почему я должна отказаться от тридцать пятого сына, сорокового и так далее – и оставить на Земле тридцатого? Ведь мой сороковой сын может оказаться гением, тогда как тридцатый – жалкой посредственностью!.. Пусть на Земле остаются только сильные и выдающиеся, а слабые уходят с нее. Земля должна быть собранием гениев…

 Фриде холодно заметил:

– Все это неосуществимые фантазии, которые к тому же не новы – были высказаны полтораста лет тому назад биологом Мадленом… Нельзя ломать порядки, которые являются наиболее мудрыми… Между прочим, должен сказать тебе, что женщины древней эпохи так не рассуждали, У них было то, что называется материнским состраданием: слабых и уродливых детей они любили более, чем сильных и красивых… Нет, я отказываюсь быть твоим союзником… Мало того, в качестве члена правительства, представителя "Совета Ста", я накладываю свое veto на твои действия…

– Но ты – как гений – не должен бояться переворотов!..

– Да… Но как гений я предвижу весь тот ужас, который произойдет на Земле, когда вопрос о расселении будет решаться свободной волей граждан. Начнется такая борьба за обладание Землей, от которой погибнет человечество… Правда, человечество неминуемо погибнет и по другим причинам, замкнется в безвыходном круге однообразия, – закончил Фриде, как бы рассуждая сам с собою, – но зачем искусственно приближать роковой момент?..

 Анч молчала. Она никак не ожидала отказа.

 Потом, холодно повернувшись строгим классическим профилем к Фриде, сказала с обидой:

– Делай, как знаешь!.. Вообще я замечаю, что в последнее время как будто чего-то недостает в наших отношениях… Не знаю, может быть, ты тяготишься ими…

– Может быть, – сухо ответил Фриде. – Надо наперед свыкнуться с мыслью, что любовь на Земле конечна… В течение моей жизни – ты восемнадцатая женщина, с которой я заключил брачный союз, и девяносто вторая, которую я любил…

– Ну, конечно!.. – сказала Анч, гневно закусила губки, и розовые пятна выступили на нежно-золотистой коже ее лица. – Но вы, мужья, почему-то требуете, чтоб женщина оставалась верна вам до конца, и почему-то только себе присваиваете право изменять ей первыми…

Фриде пожал плечами:

– Право сильнейшего, на котором ты только что строила свою теорию…

Анч от возмущения вся задрожала, но искусно овладела собой и с гордым спокойствием заметила:

– Итак, мы расстанемся… Ну, что же?.. Желаю вам успеха в вашей будущей жизни.

– От души желаю и вам того же! – стараясь не замечать яда ее слов, ответил Фриде.

Единственное чувство, которое он испытывал, было чувство тягостного томления… Тридцать один раз при объяснениях с женщинами пришлось ему слышать эти слова, с одним и тем же выражением в лице, голосе и глазах…

"Как все это старо!.. И как надоело!.." – думал он, усаживаясь в изящный, похожий на игрушку, аэроплан…

5

Вечер Фриде провел на воздушном поплавке, на высоте пяти тысяч метров, в многочисленной компании молодежи, собравшейся по случаю приезда Марго. Сидели за большим круглым вращающимся столом, верхняя крышка которого подкатывалась на воздушных рельсах, принося и унося цветы, фрукты и веселящий возбуждающий напиток, необычайно ароматный и приятный на вкус.

Внизу феерическими ослепительными огнями блестела Земля. По сети гладко накатанных дорог катились автомобили спортсменов, позволявших себе иногда в виде редкого удовольствия этот старый способ передвижения. Электрические луны, разливая фосфорическое сияние, роняли мягкий голубой свет на сады, виллы, каналы и озера, – и издали в игре полусветов и полутеней Земля казалась затканною прозрачной серебряной сеткой.

 Молодежь с восхищением любовалась красотой открывающейся перед нами картины, особенно не видевший Земли двадцать пять лет Марго…

 Он повернул механический рычаг. И кресло, на котором он сидел, поднялось на стержне над столом, так что всем собравшимся стало видно говорящего:

– Друзья!.. Предлагаю тост и гимн в честь Вселенной!

– Великолепно!.. – радостно подхватили собравшиеся. – Тост и гимн!

Во время пиршеств часто пели национальные гимны, составленные композиторами, патриархами семей. Поэтому вслед за первым предложением Марго сделал второе:

– Друзья!.. Так как нашему столу оказана честь присутствием здесь нашего уважаемого патриарха Фриде, то предлагаю спеть его гимн "Бессмертный".

 И взгляды всех устремились на Фриде. Он сидел, погруженный в свои мысли, и – когда было произнесено его имя – склонил в знак согласия голову.

 Под аккомпанемент величественного симфониона стройные мужские и женские голоса запели гимн, написанный в звучных и смелых мажорных тонах.

Благословенна единая душа вселенной, разлитая и в песчинках, и в звездах,

Благословенно всеведение, потому что оно является источником вечной жизни.

Благословенно бессмертие, уподобившее людей богам!..

 Торжественным хоралом плыли звуки, казавшиеся молитвенным вздохом самого неба, приблизившего к Земле свои загадочные и глубокие дали…

 Только Фриде сидел по-прежнему безучастный ко всему, что делается кругом… Когда гимн был окончен, взгляды всех опять устремились на него. И один из более близких к Фриде внуков, химик Линч, взял на себя смелость спросить:

– Уважаемый патриарх! Что с вами?.. Вы не принимаете участия в пении вашего любимого гимна!

Фриде поднял голову… Сперва у него мелькнула мысль, что не следует омрачать веселья молодежи никакими сомнениями, но сейчас же на смену ей пришла другая: рано или поздно все неизбежно будут переживать то же самое, что и он.

И Фриде сказал:

– Этот гимн – величайшее заблуждение моего ума… Всеведение и бессмертие заслуживают не благословения, а проклятия… Да будь они прокляты!..

 Все удивленно повернулись к патриарху. Он сделал паузу, обвел присутствующих полным глубокой муки взором и продолжал:

– Вечная жизнь есть невыносимая пытка… Все повторяется в мире, таков жестокий закон природы… Целые миры создаются из хаотической материи, загораются, потухают, сталкиваются с другими, обращаются в рассеянное состояние и снова создаются. И так без конца… Повторяются мысли, чувства, желания, поступки, и даже самая мысль о том, что все повторяется, приходит в голову, может быть, в тысячный раз… Это ужасно!..

 Фриде крепко сжал руками голову. Ему показалось, что он сходит с ума…

 Кругом все были ошеломлены его словами.

 Через мгновенье Фриде заговорил снова, громко и строго, точно вызывал кого на бой:

– Какая великая трагедия человеческого бытия – получить силу Бога и превратиться в автомат, который с точностью часового механизма повторяет самого себя!.. Знать наперед – что делает марсианин Левионах или что скажет любимая женщина!.. Вечно живое тело и вечно мертвый дух, холодный и равнодушный, как потухшее солнце!..

 Никто из слушателей не знал, что ответить. Только химик Линч, через некоторое время опомнившись от первого впечатления, произведенного на него речью, обратился к Фриде со словами:

– Уважаемый учитель! Мне кажется, есть выход из этого положения. Что, если возродить частицы мозга, пересоздать самого себя, перевоплотиться!..

– Это не выход, – горько усмехнулся Фриде. – Если такое перевоплощение и возможно, то оно будет значить, что мое настоящее, сейчас существующее "я" со всеми моими мыслями, моими чувствами и желаниями исчезнет бесследно… Будет мыслить и чувствовать кто-то иной, незнакомый мне и чуждый. В древности люди слагали басни, что душа человека после его смерти входит в другое существо, забывая о своей прошлой жизни. Чем же будет отличаться мое обновленное и возрожденное состояние от прежних умираний и перевоплощений во времени, в которые верили дикари? Ничем… И стоило ли человечеству тратить гений на то, чтобы, достигши бессмертия, вернуться в конце концов к старой проблеме смерти?..

Фриде неожиданно оборвал речь, откатился в кресле на перрон площадки и, посылая прощальное приветствие, сказал:

– Простите, друзья, что я вас покидаю… К прискорбию своему вижу, что своею речью нарушил веселье вашего стола…

 И уже приготовляясь к тому, чтобы лететь на Землю, он с аэроплана крикнул:

– Так или иначе, только смерть может положить конец страданиям духа!..

 Этот загадочный возглас поразил всех и родил в душах смутные предчувствия какой-то надвигающейся беды… Марго, Линч, а за ними и прочие откатили свои кресла на перрон и долго встревоженными глазами следили, как в ночном просторе качался и плыл, сияя прозрачными голубыми огнями, аэроплан Фриде…

6

Фриде решил покончить с собой самоубийством, но предстояло затруднение в выборе способа смерти. Современная ему медицина знала средства оживлять трупы и восстанавливать отдельные части человеческого тела. И все древние способы самоубийства – циан-кали, морфий, углерод, синильная кислота – были непригодны…

 Можно было разбить себя на миллионы частиц взрывчатым веществом или взлететь на герметическом корабле вверх и обратиться в одного из спутников какой-нибудь планеты… Но Фриде решил прибегнуть к самосожжению и притом в его древней варварской форме, на костре, хотя техника его времени позволяла сжигать радием в одно мгновение громадные массы вещества.

– Смерть на костре!.. По крайней мере, это будет красиво…

 Он написал завещание:

 "За тысячу лет существования я пришел к выводу, что вечная жизнь на Земле есть круг повторяемостей, особенно невыносимых для гения, самое существо которого ищет новизны. Это одна из антиномий природы. Разрешаю ее самоубийством".

 В алькове тайн и чудес он воздвиг костер. Прикрепил себя цепями к чугунному столбу, около которого сложил горючие вещества.

 Окинул умственным взглядом то, что оставляет на Земле.

 Ни одного желания и ни одной привязанности! Страшное одиночество, о котором понятия не имели в древности, преследует его… Тогда – в прежнее время – были одиноки потому, что среди окружающих не находили ответа на искания духа. Теперь же одиночество – потому, что дух ничего более не ищет, не может искать, омертвел…

 Без сожалений Фриде покидал Землю.

 В последний раз вспомнил миф о Прометее и подумал:

 "Божественный Прометей добыл когда-то огонь и привел людей к бессмертию. Пусть же этот огонь даст бессмертным людям то, что предназначено им мудрой природой: умирание и обновление духа в вечно существующей материи".

 Ровно в полночь выстрелы сигнальных ракет возвестили о наступлении второй тысячелетней эры человеческого бессмертия. Фриде нажал электрическую кнопку, запалил зажигательный шнур, и костер вспыхнул.

 Страшная боль, о которой он сохранил смутные воспоминания из детства, исказила его лицо. Он судорожно рванулся, чтобы освободиться, и нечеловеческий вопль раздался в алькове…

 Но железные цепи держали крепко… А огненные языки извивались вокруг тела и шипели:

– Все повторяется!..

1914 год