Kaiserreich: Мир победившего империализма. Часть 19. Сфера немецкого влияния. Глава 4. Речь Посполитая 2.0
Как не печально, но это последняя часть таймлайна по миру победившего Кайзеррейха в Первой Мировой Войне. Несмотря на то, что таймлайн явно незакончен, с августа 20 года новых частей не было. И вероятно не будет. Однако, есть ещё технические части, которые я обязательно выложу.
Содержание:
Литва в начале 20-х годов
Литва в начале 1920-х гг. находилась на подъёме. В то время на эту страну свалился неожиданный успех – вступив в войну против Советской России во время Красного Потопа, Литва сумела одержать ряд блестящих побед и захватить значительную часть Беларуси, которая была признана другими державами как владение литовского государства.
И хотя эти победы удалось одержать благодаря крайне удачному стечению обстоятельств (ослабленность Красной Армии предыдущими военными действиями, растянутость советских коммуникаций, большое количество фронтов, ошибки командования РККА в том районе), радости литовцев это не омрачало, ибо такие успехи даются раз на миллион. Однако эйфория начинала потихоньку проходить, и тут вскрылись кое-какие проблемы.
Литва была весьма неоднородным государством. После получения белорусских земель оказалось, что в таком государстве сами литовцы не составляют большинства. Да и даже без Беларуси Литва в своих изначальных рамках была весьма неоднородной. По стандартным литовцам всё, в принципе, более-менее понятно. Но, кроме них, внушительную часть населения составляли поляки – во многих литовских городах они представляли либо влиятельное меньшинство, либо и вовсе большинство. При этом литовские поляки, что интересно, далеко не всегда были эквивалентны собственно полякам.
Часто выступая с поляками единым фронтом, поляки литовские рассматривали себя как наследников не Польши, а Великого княжества Литовского. И своё государство они как раз и рассматривали как Великое княжество Литовское 2.0. Однако с течением времени начинала более отчётливо проявляться проблема соперничества литовцев и поляков в Литве. Польский язык имел явное преобладание в высших и образованных кругах, однако с процессами урбанизации в городах ядра литовских земель начинал наблюдаться рост литовскоязычного населения из числа новоприбывших крестьян.
В иных обстоятельствах можно было бы их ассимилировать, но в условиях независимости Литвы начинала наращивать своё влияние группа националистов, которая была намерена окучивать именно этих бывших крестьян – и польская ассимиляция, естественно, не входила в их планы. В эпоху роста национализма и постепенного заката дворянства жителям Литвы предстояло чётко, ясно и бесповоротно выбрать свою идентичность – польскую или литовскую. При этом значительную группу населения составляли евреи, к которым относилось немало предпринимателей и промышленников.
После Вельткрига они начали серьёзно обогащаться, становясь экономически сильнее литовско-польских землевладельцев. При этом присоединение Беларуси грозило и вовсе оставить литовцев чуть ли не в меньшинстве против единого польско-еврейско-белорусского лагеря, благо определённые предпосылки для его формирования, в общем-то, были.
Дело в том, что в самой Польше к белорусам относились как к «испорченным полякам» – родственному (братскому) народу, который нужно всего лишь наставить на путь истинный. Потенциально это открывало возможность сближения поляков и белорусов в случае необходимости противостоять литовцам. Литовцы это тоже, в общем-то, приметили. Поэтому литовцы, получив первый опыт управления белорусскими землями (и набив первые шишки в конфликтах с местным населением), довольно быстро пришли к выводу, что белорусов лучше не злить и против себя не настраивать – а некоторые и вовсе расценили, что белорусское движение стоит поощрять, причём под лозунгом «Мы не поляки!».
Националистическое движение в Литве
Таким образом, несмотря на желание литовских националистов проводить политику литвинизации, это желание наталкивалось на серьёзное сопротивление. Отношение литовцев к этническим полякам было как к единокровным литовцам, которые подверглись полонизации в предыдущих столетиях, и которые должны были снова вернуться к своей подлинной идентичности – вот только сами литовские поляки не горели желанием литвинизироваться, а их значительность (а в союзе с белорусами ещё и большинство) показывала что стремление решить дело нахрапом чревато.
Среди литовских националистов наметились две линии. Первая, условные «джаггернауты», были намерены проводить литвинизацию принудительно, стремясь любыми средствами увеличить использование литовского языка в общественной жизни – среди их идей были, например, проект обязательной литвинизации нелитовских имён или запрет детям из литовских или смешанных семей учиться в польских школах. Однако такая политика большинством литовских власть предержащих была расценена как не самая умная – многие сторонники литвинизации, видя, в каком сложном положении они оказались из-за присоединения Беларуси, начали склоняться к более осторожному подходу.
Вторая линия, условные «примиренцы», были сторонниками федерализации Литвы на три части – литовскую (но с Вильно), польскую (с центром в Белостоке) и белорусскую (с центром в Минске) – дабы обезопасить литовцев против польского сопротивления, отделить белорусов от поляков, заодно, разумеется, застолбив для литовцев территории побольше.
Практика государственного строительства, хотя и не представляла собой воплощение в жизнь одной из этих линий на 100%, всё же была ближе к линии «примиренцев». С одной стороны, литовский язык был государственным однозначно – он стал официальным языком государства и при дворе. Но литовское правительство всё же шло на уступки другим народам.
На Вильнюсской конференции в 1917 г. Литовская Тариба приняла резолюцию, в которой провозглашалось право национальных меньшинств на свободу удовлетворения культурных потребностей.
После Вельткрига в составе Государственного Совета Литвы, законодательного органа власти, было увеличено количество еврейских и белорусских представителей. Были созданы министерства еврейских и белорусских дел, причём после присоединения Беларуси в результате войны с РСФСР значение последнего увеличилось.
В 1920 г. еврейская община получила национально-культурную автономию; однако отчасти из-за внутренней борьбы между сторонниками иврита и идиша реализация проекта начала буксовать. Также постепенно увеличивалось число польских школ. Таким образом, Литве предстоял сложный процесс нащупывания национального баланса… который был нарушен инициативой Вильгельма фон Ураха.
Ситуация в Литве после объявления о слиянии Польского и Литовского государств
Оглашение претензий литовского короля ещё и на польский престол выбило литовское движение из колеи. Литовские националисты (да и просто литовцы) явно не одобряли такого решения – ведь в случае унии они теряли статус титульной нации. Пикантности добавляло то, что литовцы относились к своему королю вполне положительно – он быстро выучил литовский язык, уважительно относился к местной культуре и вообще наладил неплохие отношения с подданными. И такой поступок от него был для литовского национального движения настоящим ударом под дых.
Однако нельзя говорить, что выставление кандидатуры Вильгельма фон Ураха на польский престол было экспромтом и личной прихотью литовского короля. Хотя это решение было принято спонтанно (ввиду убийства польского короля), но в Литве и за её пределами существовали влиятельные группировки, заинтересованные в польско-литовской унии и готовые пролоббировать сей проект, когда подвернулась столь уникальная возможность.
Литовские поляки были не в восторге от перспектив литвинизации. Хотя эта перспектива была эфемерной – слишком уж многочисленным и влиятельным было польское население – но тем не нравилась риторика отдельных националистов. Хотя литовские власти не особо наглели, высказывания отдельных политиков, таких, как Антанас Сметона, раздражали местных поляков и давали им повод пугать самих себя угрозой литвинизации.
Подвернувшаяся возможность заключения унии с Польшей могла нейтрализовать любые попытки литвинизации… ну, и заодно придать объединившемуся государству больше значительности – успех в войне с Советской Россией и присоединение Беларуси укрепили великодержавные настроения в Литве, и уния с Польшей позволяла укрепить эту великодержавность. А великодержавность – вещь приятная и для литовцев в том числе, к тому же была определённая возможность «компромисса» для перепуганных потенциальным польским засильем литовцев.
Многие литовские поляки ассоциировали себя не столько с Польшей, сколько с Великим княжеством Литовским, и потому рассчитывали на то, что уния будет носить характер двуединой монархии, подобной Австро-Венгрии или Фландрии-Валлонии.
Ещё одними лоббистами, заинтересованными в создании польско-литовской унии, были евреи. Одной из причин для поддержки такого проекта были экономические интересы. Евреи играли важную роль в экономике Литвы – многие крупные предприниматели были из их числа. Объединение Польши и Литвы в унию расширило бы их возможности в ведении торговли, открыло бы для них более крупный рынок и т.д. Была и другая причина – ностальгия.
Несмотря на опасливое отношение к националистам, которые вполне могли увлечься антисемитизмом, у евреев остались хорошие воспоминания о единой польско-литовской Речи Посполитой – и они были не прочь её вернуть.
Наконец, идея литовско-польской унии приглянулась и самим немцам, хотя история возведения Вильгельма фон Ураха на литовский престол, казалось бы, не создавала для этого никаких предпосылок.
Изначально, когда Литва была оккупирована войсками Рейхсхеера во время Вельткрига, германский кайзер Вильгельм II выразил желание объединить Пруссию и Литву личной унией под своим началом, а в литовские короли предлагался младший сын кайзера принц Иоахим Прусский. Но литовцы желали создать суверенное государство, и поэтому решили избрать собственного кандидата-католика в короли – им стал Вильгельм фон Урах.
Германские власти отнеслись отрицательно к выбору литовцев – это привело к тому, что первое время литовцы даже пытались укрыть от немцев сведения о новом короле. В конечном итоге немцы всё же приняли выбор литовцев, но осадок остался.
Однако к 1925 г. ситуация изменилась. Хотя Вильгельм II был очень недоволен тем, что проект личной унии с возведением его сына на литовский престол пролетел как фанера над Парижем, но правительство и рейхстаг достаточно быстро смирились с этим – Вильгельм фон Урах зарекомендовал себя человеком, верным германскому делу, а во время Красного Потопа Литва даже неплохо себя проявила в качестве «боевого хомяка». Если всё и так неплохо – тогда зачем продолжать бить горшки?
Что касается мнения кайзера – несмотря на значительную власть императора, правительство и парламент Германии были достаточно сильны, чтобы проигнорировать капризы своего монарха. Да и были ли спустя пять лет капризы монарха такими уж и значительными? Вильгельм фон Урах был уже признан в качестве короля и Германией в том числе, король из Гогенцоллернов вместо Литвы взошёл на престол Фландрии-Валлонии, а претендента, которого Вильгельм II планировал возвести на трон Литвы, уже не было в живых – в 1920 г. принц Иоахим Прусский покончил с собой из-за семейных неурядиц.
Обиды на Литву были забыты, благодаря её успехам в Беларуси во время Красного Потопа отношения между патроном и сателлитом и вовсе наладились, а польский вопрос добавил новые вызовы для Рейхспакта, в преодолении которых могла помочь как раз Литва.
Например, литовско-польская уния гарантированно бы не позволила Польше войти в орбиту Австро-Венгрии. Хотя Австро-Венгрия сама была фактическим сателлитом Германии, это всё же была достаточно значительная держава для того, чтобы иметь собственную зону влияния и периодически брыкаться.
Отказавшись от объединения Русской Польши с Австрийской Галицией, Карл I был теперь готов разрешить представителю Габсбургов занять польский трон. Хотя Польша была накрепко привязана к Германии и с этим ничего нельзя было поделать, всё же Габсбурги были не прочь расширить своё влияние и престиж через занятие ещё одного престола. И кандидат подвернулся потенциально неплохой.
Сын Карла Стефана Карл Альбрехт имел репутацию полонофила – это могло позволить ему найти с подданными общий язык. В свою очередь, Вильгельм фон Урах, несмотря на германо-литовские тёрки при вступлении его на престол, доказал свою прогерманскость – Литва не брыкалась, не вредничала, всегда следовала германской линии и беспрекословно выполняла роль «боевого хомяка». При этом Вильгельм фон Урах мог предложить полякам нечто большее, чем просто полонофильство Карла Альбрехта. Нечто, что могло снизить накал радикализма, хоть как-то успокоить общественность и хоть немного подсластить пилюлю потери Холмщины и Польской пограничной полосы.
Значение будущей Речи Посполитой для Германии
Уния Польши и Литвы (да вдобавок со значительной частью Беларуси) имела потенциал хоть как-то воодушевить польское население благодаря возродившейся ностальгии по славным временам Речи Посполитой – и заодно перехватить повестку у националистов. Хотя отношения Германии с поляками были отравлены аннексиями, и уния с Литвой никак не могла перечеркнуть все обиды – тем не менее, это было хоть что-то позитивное. А на случай, если поляки всё равно продолжат бузить – можно будет как раз таки воспользоваться многонациональным характером будущей унии, выстраивая противовес из литовцев, белорусов и евреев, играя на их страхе перед национализмом и полонизацией. Divide et impera!
Стоит также отметить, что уния, не сильно укрепляя экономически единое государство, упростила бы для немецких предпринимателей ведение дел, создав для них единый рынок в регионе – на тот момент пока ещё не был создан таможенный союз. Кроме того, более крупное государственное образование было более полезным в деле выстраивания «пояса лимитрофов» против Советской России – в случае войны с большевиками Польша гарантированно бы участвовала вместе с Литвой, что позволило бы мобилизовать против Красной Армии больше войск, чем если бы в войну вступила только Литва.
Также у немцев были полезные союзники, готовые пролоббировать унию в самой Литве. Литовские поляки были не против воссоединения с братьями – и с ними у немцев были хорошие контакты по аристократической линии, а в Литве поляки составляли немалую долю местной знати.
С евреями немцы кооперировались по экономической линии – они были заметной силой в литовском предпринимательском классе и были заинтересованы в расширении своих рынков за счёт унии, а с немцами евреев объединяло то, что они помогали германским инвесторам и компаниям проникать на литовский рынок, выступая в качестве посредников. Это давало возможность играть на равных с литовскими националистами, выступавшими против унии. Но для того, чтобы проект взлетел, необходимо было согласие самой Польши.
И это согласие удалось получить, хотя дебаты о приглашении Вильгельма фон Ураха на польский престол были довольно длительными. В Польше были сторонники приглашения Карла Альбрехта, но, хотя Вильгельм фон Урах выглядел более чуждым, чем Габсбург-полонофил, перспектива унии была слишком заманчивой. Поляки тоже были не прочь возродить былую Речь Посполитую. Итак – решено! Но опять требовалось согласие – теперь этнических литовцев.
Литовцы справедливо опасались, что уния может быть использована поляками для установления своего господства в едином государстве и проведения полонизации, которая перечеркнёт все прошлые достижения литовского национального движения. Теперь уже дебаты в самой Литве затягивали процесс выдвижения нового короля. Соответственно, для того, чтобы успокоить литовцев и протолкнуть проект унии, было твёрдо решено, что объединившееся государство будет двуединой монархией, подобной Австро-Венгрии и Фландрии-Валлонии. Процесс был долгий и муторный. Тем не менее, с минимальным перевесом проект литовско-польской унии удалось протолкнуть.
Образование Речи Посполитой 2.0
4 августа 1925 г. было объявлено о том, что Вильгельм фон Урах утверждён в качестве короля польского. Данное решение было подтверждено на встрече представителей Польши и Литвы в Варшаве. Соответственно, заключённое соглашение вошло в историю как Варшавская уния. Варшавская уния объединяла Польшу и Литву в двуединое федеративное государство, подобное Австро-Венгрии и Фландрии-Валлонии – две «национальные половины», два административных аппарата, два парламента, две столицы (Вильно и Варшава), но один король, единая армия, единая дипломатия.
Впрочем, просто создать Унию было недостаточно. Нужно было устроить её таким образом, чтобы удовлетворены были оба главных народа. Многие литовцы выступали против Унии, некоторые отдельные политики даже умоляли Вильгельма фон Ураха отказаться от претензий на польский престол. Таким образом, и Вильгельм фон Урах, и польская сторона согласились с тем, что единственный путь при создании Унии – заключить её в формате двуединой монархии.
Жители польской половины Унии считали бы себя подданными польского короля Вильгельма I, а в жители литовской части являлись бы подданными литовского короля Миндовга II при том, что это был один и тот же человек, в то время как сама Уния состояла бы из двух частей, каждая из которых находилась бы под юрисдикцией двух парламентов – Государственного Совета (Тарибы) в Литве и Сейма в Польше. Но и с этим разграничением тоже были свои сложности.
У Литвы уже был опыт Люблинской унии, когда Великое княжество Литовское уступило Польше значительные территории и было фактически поглощено Варшавой. Да и сама Варшавская уния 1925 г. выглядела более выгодной для поляков, чем для литовцев. Учитывая, что в таком двуедином государстве поляки станут фактически большинством, среди литовцев (и в особенности литовских националистов) начали возникать такие опасения.
Впрочем, в данный момент времени у Литвы были более прочные позиции, поэтому она имела больше возможностей диктовать свои условия, плюс ей в случае чего готовы были помочь немцы, не намеренные чересчур усиливать Польшу, всё ещё глубоко обиженную на Кайзеррейх за Холмщину и Польскую пограничную полосу. Так что в этот раз выработанная двуединость была уже не односторонней.
Территориальное устройство Речи Посполитой
Тем не менее Литва согласилась пойти на территориальные уступки Польше. При этом сам территориальный вопрос был очень сложным, и его обсуждали даже ещё некоторое время после заключения Варшавской унии, из-за чего двуединое государство не сразу оформилось в окончательном виде.
Поляки, которым после отторжения Польской пограничной полосы было оставлено слишком маленькое государство, настаивали на том, чтобы Литва передала им часть исконных польских земель. Речь шла о территориях, включающих в себя города Белосток, Сувалки, Гродно и Лида. Также поляки желали получить часть Беларуси, с городами Новогрудок и Барановичи. При этом некоторые горячие головы и вовсе замахнулись на Вильно. Естественно, эти самые горячие головы глубоко раздражали и возмущали литовцев, из-за чего территориальный вопрос стал очень жарким.
Официально литовцы проявляли упрямство. Однако в глубине души они были не против небольших территориальных уступок. Расширенная территория (с Белостоком) на этапе получения независимости плюс присоединение немалой части Беларуси привело к тому, что под властью литовского короля оказалось огромное количество поляков и белорусов – что создавало существенное и практически непреодолимое препятствие литвинизации.
Наиболее прозорливые и прагматичные представители увидели в польских притязаниях возможность «разгрузить» свою половину Унии от хотя бы части нелитовского населения. Естественно, даже они не были намерены просто так отдавать полякам территории по первой же просьбе, будучи уверенными, что любые малейшие уступки без сопротивления только больше разгорячат поляков. Так что в конечном итоге на переговорах где-то неосознанно, а у кого-то осознанно у литовцев возобладала линия – сначала хорошенько помурыжить поляков, а затем согласиться на часть уступок.
Так и получилось. После довольно долгих переговоров литовцы согласились передать полякам территории, включающие города Белосток, Сувалки и Гродно. Также литовцы уступали полякам небольшой клочок Беларуси, в который входили города Новогрудок и Барановичи.
Касательно Вильно литовцы строго и даже злобно намекнули, чтобы поляки даже и не думали об этом. Поляки также надеялись заполучить город Лида, но литовцы на переговорах вцепились в него хваткой бультерьера, так как тоже претендовали на него как на органичную часть литовских земель. В конце концов полякам пришлось отступить. Гродно, Сувалки и Белосток передавались польской половине Унии, а Лида осталась за литовцами. Но при этом поляки всё же остались в целом довольны приобретениями – после стольких потерь ранее этого было достаточно, чтобы испытывать радостные чувства.
Далее, когда размежевание между польской и литовской частями было окончательно утверждено, встал вопрос о дальнейшем развитии административно-территориального устройства Унии. Полякам в своей половине было намного проще – подконтрольные им территории были более однородными и их было проще полонизировать, если потребуется. А вот у литовцев с этим была реально беда – даже «разгрузив» свою половину от части поляков, Вильно всё равно оставался один на один с большими массами нелитовского населения. При этом исторический и недавний опыт показывал, что из-за разницы между славянскими и балтскими языками белорусы неважно литвинизировались (даже за столь короткий в исторической перспективе пятилетний срок в том числе самым ярым литовским националистам это становилось очевидно), при этом весьма неплохо полонизируясь.
Проблемы литвинизации на литовских территориях
Ещё до заключения Унии прагматичное крыло литовского национального движения начало приходить к выводу, что для предотвращения острого национального конфликта и поддержания стабильности при отсутствии подавляющего литовского большинства нужно нечто большее, чем министерство белорусских дел или разрешение создания белорусских школ.
Навстречу нелитовским национальностям официальному Вильно пришлось идти ещё до заключения Унии. Так, скрепя сердце, литовцам пришлось смириться с ростом количества польских школ. Хотя литовские власти при любом случае старались через административное давление добиться того, чтобы дети, чьи родители были литовцами, учились исключительно в литовских школах, заключение Унии грозило создать ситуацию, при которой польский язык при обязательном изучении литовского негласно становился лингва-франка.
Этот момент создал немало сложностей при проталкивании проекта заключения Унии в Литве. Также ввиду значительности польских территорий литовским властям приходилось предпринимать меры по развитию местного самоуправления, ибо уже в 1922 – 1923 гг. правительство Литвы столкнулось с волнениями белорусов на национальной почве – опасавшиеся литвинизации белорусы начинали бузить, вплоть до проведения акций неповиновения.
В 1924 – 1925 гг., незадолго до заключения Унии, в Вильно (где даже самые ярые националисты начали понимать, какой тяжело перевариваемый кусок они проглотили в 1920 г.) начали всерьёз говорить о необходимости создания белорусской автономии и разрабатывать соответствующий проект. Его претворение в жизнь пришлось отложить из-за заключения Унии и переговоров с поляками о разграничении двух половин двуединого государства.
Создание белорусской автономии в Литве
Однако, когда насущные вопросы были улажены, литовскому правительству пришлось плотно заняться белорусской проблемой, особенно если учесть, что местная общественность уже начинала терять терпение.
В результате, в 1926 г. белорусским землям была предоставлена автономия. Литовцы не в меру расщедрились – автономия по площади занимала примерно 40-45% территории литовской половины Унии.
За этим великодушием крылись расчёт и надежда – всё равно литовцам-балтам будет очень непросто литвинизировать многочисленных белорусов-славян, особенно в условиях сильного польского влияния, при этом был шанс, что предоставление белорусам полноценной автономии поможет, во-первых, более-менее успокоить белорусское население или даже повысить его лояльность, и, во-вторых, даёт шанс не допустить сближения белорусов с поляками через принцип «разделяй и властвуй».
Не был забыт и вопрос об интеграции белорусов в языковое пространство Унии – в 1920-е гг. был осуществлён окончательный перевод белорусского языка на латинскую орфографию. Переход прошёл в целом безболезненно – ещё до 1918 г. официально применялись как кириллица, так и латиница (в частности, «латинкой» были написаны некоторые произведения белорусской литературы XIX в., на ней издавалась первая газета на белорусском языке «Мужыцкая праўда»), и в условиях господства в Унии народов, использующих латиницу, утверждение латинской орфографии было практически неизбежным.
В итоге в 1920-е – 1930-е гг. окончательно сформировалась литературная норма белорусского языка – это была тарашкевица, перенесённая на латинский алфавит. Некоторые литовские националисты беспокоились (не вслух, конечно) по поводу того, что общая латинская орфография поспособствует сближению белорусов с поляками и приведёт к «утоплению литовцев в польском море», но в целом многие литовские политики (и большинство польских) расценивали, что это должно помочь интеграции народов Унии в общее языковое и культурное пространство, что давало надежду на укрепление государства – которое было важной задачей ввиду соседства с Советской Россией, надеявшейся использовать белорусское национальное движение в своих целях.
Так в Восточной Европе появилось объединённое государство. Если Королевство Литва, присоединив белорусские земли в 1920 – 1921 гг., стало подлинным наследником Великого Княжества Литовского, то страна, образованная по Варшавской унии, представляла собой урезанного наследника Речи Посполитой. Как на это отреагировали поляки?
Ну, тут как ни определяй конфигурацию унии, но ни Польской пограничной полосы (весьма нехилой по площади), ни Холмщины не вернуть. Кроме того, Вильно, который считался поляками своей исконной территорией, должен был остаться за Литвой в качестве её столицы. Тем не менее, после стольких лишений и разочарований в первые послевоенные годы поляки с радостью приняли эту синицу в руках, тем более что эта синица была большой и жирной.
Те земли, которые оставили полякам немцы после аннексии Польской пограничной полосы, представляли собой жалкий огрызок Исконной Польши. Теперь же, после заключения унии с Литвой, поляки получили государство, в котором можно было бы более-менее развернуться, пускай половина этого «жизненного пространства» была оставлена за литовцами.
В таких условиях в душах поляков начал проявляться пускай осторожный, но оптимизм. Вдобавок объединение совпало с началом самого зажиточного и динамичного периода «Золотых Двадцатых». Уровень жизни рос, а радикальные националисты мало того, что понесли огромный урон в результате Пацификации, так ещё теперь и имели меньше влияния на общественность. Хотя поляки так и не простили немцам аннексий и не любили своего покровителя, они устали их ненавидеть, а уния с Литвой, достигнутая в том числе и при помощи Германии, также не способствовала желанию участвовать в очередной «Саботажной акции».
Конечно, «польский вопрос» не был решён, и даже после унии с Литвой у поляков оставалось к Германии немало претензий (в основном территориальных), но немцы смогли всё-таки повысить лояльность польских подданных Миттельевропе и покамест предотвратить всплеск радикального национализма минимум на 5 – 10 лет. «Пусть ненавидят – лишь бы сидели тихо» – таков был, пожалуй, девиз немцев при лоббировании унии и проведении польской политики.
В итоге вторая половина 1920-х гг. стала для Польши контрастом по сравнению с первой половиной. Если первая половина 1920-х гг. была полна скандалов, аннексий и терроризма, то период с 1925 по 1930 гг. был на удивление тихим. По националистам был нанесён тяжелейший удар, а уния с Литвой способствовала даже духовному подъёму.
Не забыв отторжения своих территорий и положения своих соотечественников под германской властью на аннексированных землях, поляки всё же сосредоточились на том, чтобы холить и лелеять своё новое двуединое государство, так удачно созданное благодаря, в общем-то, антигерманскому терроризму. И хотя в литовско-польской унии было скрыто немало потенциальных проблем и подводных камней (в основном в сфере межнациональных отношений), но пока что полякам об этом не хотелось думать. После стольких пережитых разочарований и унижений они всё-таки начали радоваться мелочам, особенно если учесть, что литовско-польская уния была совсем не мелочью.
