Юлия Белова. Если бы это случилось в наши дни…
Рассказ был написан для фэнзина "Славная подруга", позднее был перепечатан в сб. "Наша фантастика" в 2000-м году.
Редактор издательства "Додекаэдр" Модест Матвеевич Камноедов, гроза подчиненных и молодых авторов, возвышался над огромным и совершенно пустым столом словно сияющий Будда. Его необъятную фигуру облекал великолепно сшитый пиджак цвета недозревшего лимона. Откровенно говоря, Модест Матвеевич мечтал о малиновом пиджаке, но подобное счастье было ему и не по чину, и не по карману.
Два начинающих автора, столь похожих друг на друга, что явно являлись братьями, положили на стол небольшую папку со своим детищем. "Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий", — с трудом прочел перевернутую надпись Модест Матвеевич. Название творения ему разобрать не удалось.
— Ну, и что приволокли, молодые люди? — не слишком приветливо поинтересовался Модест Матвеевич.
"Молодые люди" поморщились. Старшему из них было уже под сорок, младшему явно перевалило за тридцать.
— У нас есть повесть… в смысле роман…
— А вот ам-нотация у вас есть? — с трудом произнес мудреное слово Модест Матвеевич и скорбно вздохнул. Повестей он на дух не переносил, даже если их называли романами.
Требуемая аннотация как по волшебству оказалась в руках редактора, но, бросив беглый взгляд на отпечатанный на пишущей машинке текст, Модест Матвеевич разочаровано протянул:
— Э нет, ребята, так у нас с вами не пойдет. Вы бы без этого, значит, без залетов всяких там и фантазий. Проще надо писать, проще.
Братья-авторы переглянулись, старший кивнул, и тогда младший, собравшись с силами, заговорил:
— Один чувак… в общем, хороший русский парень… попал на другую планету… нести прогресс и культуру… — молодой автор украдкой вытер лоб. Его лицо, безнадежно изуродованное интеллигентностью, отражало мучительную попытку проникнуться духом великого вершителя литературных судеб Модеста Матвеевича Камноедова. — Этот парень лучший на планете боец на мечах… В него женщины влюбляются… красивые… и… это все…
На лице Модеста Матвеевича появился слабый интерес. Он как бы между прочим придвинул к себе папку, подозрительно, хмуря брови, оглядел ее и пообещал прочесть как-нибудь на досуге.
Через полгода Модест Матвеевич Камноедов вновь принимал молодых авторов. Настроение у него было приподнятое, пиджак цвета недозревшего лимона сменился на лимон вызревший и перезревший, папка с рукописью была раскрыта, и на первом же листе красовался огромный вопросительный знак.
— Ну, молодцы, ребята! — растроганно воскликнул он. — Ну, вы даете! Чуть слезу не прошибли… Это да!..
Братья-писатели скромно улыбались.
— Но вот в таком виде печатать это нельзя… — строго закончил Модест Матвеевич и решительно прихлопнул папку ладонью.
Авторы от неожиданности вздрогнули. Лица их вытянулись.
— Вы должны понимать, молодые люди, — сурово продолжал Модест Матвеевич, — печатать вас, начинающих, неоправдано большой риск. А у нас на дворе, между прочим, кризис, и политический, и экономический, так сказать…
— Но у нас уже десятый год кризис, — резонно заметил старший из братьев (Модест Матвеевич так и не удосужился узнать, Аркадий это или Борис), однако подобная безответственная реплика то ли Бориса, то ли Аркадия не произвела на Модеста Матвеевича ожидаемого авторами впечатления.
— Это вы зря, это вы прекратите, — непреклонно заметил господин Камноедов. — У нас бумага теперь дорого стоит и типографские услуги тоже…
— Так ведь много бумаги тут и не потребуется, — наивно заметил младший из братьев, — роман то ведь маленький…
— Вот именно что маленький, — негодующе подхватил Модест Матвеевич. — И вы что же думаете, что мы вот так, запросто, выкинем деньги на какой-то гулькин хвост? Я тут посидел, подсчитал с кулькулятором. У вас всего двенадцать авторских листов, а надо — хотя бы пятнадцать, а лучше всего — тридцать или сорок. Короче, допишете.
— Но здесь уже все сказано, здесь просто нечего дописывать! — чуть ли не хором воскликнули братья-авторы.
— Как это нечего? — удивился Модест Матвеевич. — У вас же герой, у него же подвиги! Только вы, значит, без этого, без зауми, значит, всякой и умствований. Нашему читателю умствования не надобны. Нашему читателю надобно отдохнуть, откинуться. У нас читатель простой…
— Да что вы такое говорите? — попытался было возмутиться старший из авторов. — Где это вы простого читателя видели? И что это за слово такое — простой? Это лопаты бывают простые, а человек… человек…
— Мы университетов не кончали, — гнул свое Модест Матвеевич. — Вот вы лучше ответьте, что это вы там такое хотели сказать насчет лавочников? Мы не позволим обижать нашего читателя. Народ наш мудр, но сер, — важно докончил он.
— Это не наш народ, — утомленно возразил автор. — Это на другой планете.
— Вы это прекратите, — повторил Модест Матвеевич. — Вы лучше пишите, работайте. А то что же это у вас получается, человека, значит, баба приглашает, а он, значит, дружеский поцелуй в щечку?
— Ему противно было и грязно, — безнадежно ответил младший из братьев. — И вообще, он другую любил.
— Герой не боится грязи. И любви он тоже не боится. Короче, здесь вы еще поработаете и обработаете. А то нехорошо как то получается — любой первоклассник знает о сексе больше вашего… как его там?..
— Румата.
— Вот! — Модест Матвеевич поднял палец. — Румата. И побольше, побольше этой самой, койки, значит. И крови — тоже побольше. Чтобы по стенке, в общем, врагов размазывать. В конце концов, он герой ваш Румата или нет?
— Да вы поймите, мы же не историю Бешеного пишем, — попытался вразумить Модеста Матвеевича старший из авторов.
— А вот и напишите! И напишите! И потом, у вас продолжение есть?
— В каком смысле? — братья озадачено переглянулись.
Модест Матвеевич вздохнул. Вот, с этими новичками всегда так. Самого простого не понимают. Хуже младенцев прямо.
— Издательству нужна серия. Чтобы томов пять или десять было. И чтобы один за другим. В таком вот аксепте.
— У нас была задумка написать несколько произведений о Земле XXII века… — неуверено сообщил старший из братьев.
— Да при чем тут XXII век?! Я об этом, о Румате, значит, вашем говорю…
— А его домой отправили, на Землю… — хмуро возразил младший автор.
— Ну так пусть угонит ракету или звездолет! — с азартом воскликнул Модест Матвеевич. — Думайте же, думайте, молодые люди. Шевелите мозгами! Фантазию, значит, свою поднапрягите. Фантасты вы, в конце концов, или нет? Или, может, у него ребенок где есть, а? Только его украли?
— Но это же не дамский роман, черт побери! — взорвался наконец старший из братьев-писателей.
— Не дамский, — задумчиво согласился Модест Матвеевич. — С дамским романом вам пришлось бы взять дамский всевдоним. Кстати, о всевдониме. Надо бы вам подобрать что-нибудь побоевитее, что-нибудь поубойнее. А то не думаете же вы, что читатель купится на каких-то там Страгец…
— Стругацких, — мрачно поправили оба автора.
— Да какая разница? — небрежно отмахнулся Модест Матвеевич. — Читатель должен знать, что берет, он должен доверять автору словно папе родному. А тут всякие Стрелец…
— Стругацкие!
— Вот именно, — многозначительно подтвердил Модест Матвеевич. — И не кучевражтесь, ребята, не кучевражтесь. Вы еще молодые. Вот научитесь писать как Василий наш Васильич Головачев или, еще лучше, как Никитин Юра, тогда и кучевражтесь, сколько душе угодно.
Братья-авторы тоскливо переглянулись и угрюмо спросили:
— И что же нам теперь с романом делать?
— А вот то и делать, — наставительно ответил Модест Матвеевич. — Роман дописать, крови и койки подбавить, продолжение подготовить. Вот когда все это напишете, тогда и поговорим. И еще, ребята. Последнее. Это что же у вас за название такое диковинное — "Трудно быть богом"? Это кто же такое купит?
Ошалевшие авторы молчали и Модест Матвеевич тяжко вздохнул. Эх, жизнь, что за жизнь, все-то с этими молодыми приходится делать самому!
— Как там у вас парня зовут?
— Р-румата Эс-сторский, — еле слышно прошелестели авторы.
— Не, не пойдет, — озабочено проговорил Модест Матвеевич. — Что-нибудь наше должно быть, родное, крепкое…
— Т-тошка он. Антон…
— Вот! — Модест Матвеевич поднял голову и просиял. — Так, значит, и запишем: "Антон Эсторский — герой Галактики". Звучит?!
