«Взятье полоцкое литовские земли…»: пролог драмы
Содержание:
18 февраля 1563 года царь и великий князь Иван Васильевич, окружённый блестящей свитой, посетил торжественное богослужение в Софийском соборе в Полоцке, которое провёл коломенский епископ Варлаам. Отстояв божественную литургию, Иван Грозный вернулся на бывший воеводский двор в полоцком замке, спешно переоборудованный под царскую резиденцию. Здесь он устроил «почестен пир» для своего двоюродного брата старицкого князя Владимира Андреевича, казанского «царя» Симеона Касаевича, «бояр и воевод многих», полоцкого архиепископа Арсения, полоцкого теперь уже бывшего воеводы Станислава Довойны, его помощника Яна Глебовича и многих «королевых дворян». Так завершилась полоцкая экспедиция — пожалуй, крупнейшее военное предприятие эпохи первого венчанного русского царя, главное событие Полоцкой войны 1561–1570 годов, составной части 200-летней русско-литовско-польской войны и войны за Ливонское наследство. А завязался клубок противоречий гораздо раньше — ещё в 80-х годах предыдущего столетия.
Полоцкая драма
Поход на Полоцк, предпринятый на пике могущества Русского государства в XVI веке, имел колоссальные последствия. Иван и его воеводы продемонстрировали изумлённым литвинам, полякам, да что там говорить — всей Европе (даже до далёкой Англии докатились отзвуки полоцкого «взятья»), что такое настоящее градоимство! Взятие города в кратчайшие сроки до основания потрясло здание литовской государственности. Никогда прежде правящие круги Великого княжества Литовского не были поставлены со всей наглядностью перед фактом своего бессилия против мощи и величия Москвы. Осознание своей слабости ускорило процесс поглощения Литвы Польшей и утраты Великим княжеством Литовским своей международной субъектности.
Полоцк и его окрестности. Фрагмент карты Великого княжества Литовского, 1613 год. commons.wikimedia.org
Взятие Смоленска пятьюдесятью годами раньше потребовало от Василия III, отца Ивана, организации трёх масштабных походов. Стародубская война, предпринятая Великим княжеством Литовском в малолетство Ивана, закончилась почитай что вничью. Трижды Иван осаждал Казань, прежде чем город пал. И тут такой, безо всякого преувеличения, молниеносный успех.
По большому счёту, на всё про всё Ивану и его воеводам потребовалось всего лишь полторы недели: Полоцк открыл свои ворота перед царём и великим князем, и тот смог торжественно въехать в свою «отчину». Русская военная машина, изрядно натренировавшись на казанцах и ливонцах, сработала в ходе полоцкой экспедиции как хорошо смазанный и отлаженный механизм. Противостоять ему на равных Сигизмунд II Август оказался просто не в состоянии.
Конечно, после падения Полоцка война продолжалась ещё не один год и шла с переменным успехом. Польская пропаганда постаралась раздуть до небес отдельные тактические успехи польско-литовских войск. Однако эти победы, неизменно перекрывавшиеся победами русских войск, могли лишь скрасить горечь унижения, испытанного литвинами зимой-весной 1563 года. Утрата Полоцка, равно как и потеря Смоленска, была чрезвычайно болезненно воспринята и в Литве, и в Польше. И это сказалось спустя полтора десятка лет, когда новый король Речи Посполитой Стефан Баторий решал, какой город выбрать целью своего первого удара в войне, которую он собрался развязать против русского государя.
Завязка конфликта
Отсчёт начала полоцкой истории можно вести, пожалуй, с 80-х годов XV века. Иван III, убедившись в пассивности великого князя литовского Казимира, прибрал к рукам сперва свою старинную «отчину» Новгород, а затем и Тверь. После этого он решил, что настал черёд земель, лежавших по ту сторону русско-литовского пограничья. При великих князях Ольгерде и Витовте, когда Великое княжество Литовское находилось на подъёме, оно изрядно расширилось за счёт подчинения власти Гедиминовичей западных и юго-западных русских земель. Москва тогда была слишком слаба, чтобы на равных противостоять Литве: о том, чтобы постучать своим копьём о ворота цитадели литовской столицы, как это сделал, согласно преданию, Ольгерд во время одного из своих походов против Дмитрия Ивановича, в Москве не могли даже и мечтать. И когда смоленский князь, ища защиты от Витовта, обратился за помощью к Василию I, тот мог только развести руками и утешить князя сочувственными словами.
Литовский гонец передаёт Ивану Грозному грамоту Сигизмунда II с требованием прекратить воевать ливонцев. Миниатюра из Лицевого свода
Теперь же всё переменилось. Москва, почувствовав свою силу и слабость противника, решила взять реванш за десятилетия унижения. После побед над Литвой в войнах 1486–1494 и 1500–1503 годов в русской столице решили, что взятая добыча — это только начало. В ходе переговоров о заключении мира в 1517 году русские бояре заявили литовским послам, что
«которые городы государя нашего отчина от прародителей его, Киев, Полтеск (вот она, пожалуй, первая официально заявленная претензия со стороны Москвы на Полоцк — ранее речь шла о Киеве, Смоленске и иных городах), Витебск и иные городы государя нашего отчину Жигимонт король держит за собою неправдою»,
а потому
«он бы тех городов государю нашему поступился…».
Вслед за этим Василий III предпринял и попытку овладеть Полоцком. Посланная им новгородско-псковская рать под водительством боярина князя В.В. Шуйского Немого и его брата И.В. Шуйского вместе с «силой московской» под началом князя М.В. Горбатого Кислого осадила город весной 1518 года, но, увы, не слишком преуспела. Случилось «чудо на Двине»: польская рать одолела русские полки, вынудив их отступить от Полоцка.
Неудача братьев Шуйских не охладила решимости Москвы не мытьём так катаньем завладеть Полоцком и его округой. Русские отряды на завершающем этапе Первой Смоленской войны 1512–1522 годов регулярно совершали набеги на Полочанщину. Да и после заключения перемирия взаимные набеги и наезды друг на друга не прекратились. Наместники и волостели с обеих сторон не клали охулки на руку,
«вступались в городы и в волости»,
учиняя
«разбои», «татьбы» и «грабежи великие», «кривды и зацепки многие», «злодейства великие» и «шкоды».
Эти «зацепки» и «кривды» создавали в русско-литовских отношениях ту самую критическую массу, кучу хвороста, к которой нужно было только поднести головню — и всё непременно занялось бы ярким пламенем. Чтобы этого не произошло, нужна была кропотливая работа по разграничению спорных земель и угодий, размежеванию и чёткой фиксации государственной принадлежности тех или иных территорий. Но как это сделать, если ни одна из сторон не испытывала особого желания заниматься этой деятельностью — не иначе как рассчитывали на то, что в ходе очередной войны неопределённость на границе разрешится сама собой в пользу победителя. Ну а пока войны не было, предприимчивые люди по обе стороны границы, устав ждать милостей от Бога и имея саблю, лихого коня да верных людей, брали решение спорных вопросов на русско-литовском «фронтире» в свои руки: «били, грабили и секли» мужиков в пограничных селениях.
Литовский гонец вручает Ивану Грозному «обидный список» о порубежных «шкодах». Миниатюра из Лицевого свода
Пограничные беспорядки шли своим чередом. Обитатели «фронтира» более или менее обвыклись с ними и воспринимали наезды как будничную реальность и если и жаловались властям, то больше по привычке, чем рассчитывая на реальное возмещение ущерба и обид. Жалобы эти столичные писцы аккуратно подшивали к
«обидным спискам»,
которые выкатывались на очередных переговорах о продлении перемирия между Москвой и Вильно — как это было, к примеру, осенью 1543 года, когда королевский гонец Томас Моисеев доставил в Москву королевскую грамоту. Помимо всего прочего, в грамоте была жалоба на то, что себежский наместник Ф. Сабуров отправил своих людей пограбить полоцкие волости Нещерду, Непоротовичи, Обелцо, Луково и ряд других,
«людей побили и помучили, а ины до смерти позабивали и шкоды великие там им поделали».
В ответной грамоте, которую Томас повёз своему господину, из Москвы отписывали, что там готовы разрешить спорную ситуацию, но на пограничный съезд представители литовской стороны не явились — и как быть? А что же до нападений, так кто бы жаловался:
«к нам писали наши намесники с Себежа и из Заволочья, из Стародуба, из Чернигова из Почапа, из Рославля, что твои (королевские) люди приходя, вступаютца в наши во многие земли воды и людем нашим многие обиды чинят, бои и грабежи, и многих наших людей до смерти побили…».
Как это выглядело на практике, можно узнать, к примеру, из царской «памяти» боярину В.М. Юрьеву, который отправился в начале 1554 года к Сигизмунду II править посольские дела. В «памяти» говорилось, что ржевич Васька Воротников со товарищи отправился было — перемирие ж на дворе, не война! — ловить рыбу на Пуповские озёра, что неподалеку от Заволочья, и заночевали в деревне Рыболово. Да на беду Васьки и его артельщиков
«пришли на них в полночь литовские люди, конные и пешие, да их били и грабили и секли, и деревню выграбили, и животину выгнали, а у иных людей носы резали, а у иных людей ноги ломали, а иных многих рыболовей без вести нет…».
Другая рыбацкая артель, сорок человек, во главе с мужиками Дубенского стану Терешкой и Манулкой, была побита и ограблена полоцкими людьми, которые взяли у рыбаков
«пять неводов (9–10 алтын за штуку, а в алтыне 3 копейки), да десять лошедей с санми и с хомуты («комплект» стоил примерно полтора рубля минимум), да пять возов рыбы (телега стоила примерно 25–30 алтын, а то и рубль), а с них сняли сорок сермяг, да сорок шуб, да сорок колпаков, да сорок шапок (хоть исподнее оставили, и то слава Богу. Кстати, сермяга стоила примерно 10 алтын, так себе «шубейко» порядка 15 алтын, «шапченко» 5 алтын, колпак — 1–3 алтына), да дватцать топоров (по 2 алтына за штуку), да десять пешень (за пешню минимум 2 алтына), да со всех сорока человек сняли по рукавицам (пара — примерно 2 алтына)…».
Другие же полоцкие люди, воеводские, посадские да наёмные жолнеры гарнизонные, на Нещерде да в Озерявках
«хлебы снопом посвохили, и сена посвозили за реку за Нещерду, а иные многие сена пожгли в Озерявках до Белово озера».
Сигизмунд II Август. Портрет кисти Лукаса Кранаха Младшего
Неудавшийся поиск компромисса
Перечень взаимных обид можно продолжать до бесконечности. Любая из них могла послужить той искрой, которая зажгла бы костёр большой войны — противоречия между Москвой и Вильной, копившиеся чуть ли не со времён Ольгерда и Дмитрия Ивановича, не только не разрешались, но продолжали исправно накапливаться. И как тут не вспомнить, что масла в огонь взаимной неприязни подлило и требование Москвы именовать в грамотах, обращённых к Ивану, русского государя царским титулом, на что категорически не был согласен Сигизмунд. Решение же проблемы, тем более радикальное, с возвратом полоцкой «отчины», откладывалось на неопределённое время.
Причина этой отсрочки была вполне очевидна. Обсуждая зимой 1549 года вопрос: продлить ли с Литвой перемирие или же заключить с нею вечный мир, — Иван вопрошал своих бояр: как быть, если
«вотчина наша извечная Киев и Волынская земля, и Полтеск, и Витебск, и иные городы русские многие за королем»?
Пригоже ли в таком случае
«с королем ныне мир вечный делати»,
ежели
«вперед уже через крестное целование своих отчин искати нелзе»,
потому как
«крестного целования никак нигде порушить»
невозможно? И бояре решили, что
«вечного мира с королем не делати для доставанья своих старинных вотчин, а взять с королем перемирье на время».
Перемирие же это заключить на возможно больший срок с тем, чтобы
«дать людям опочинути и с иными недруги в то время управитися».
В общем, было решено:
«учнет Бог жаловати, вперед с крымским дело поделаетца, а с Казанью государь переведаетца ж»,
а до того
«с королем за то крепко стояти и дела с ним никакова не делати».
И в самом деле, как можно начинать войну с Литвой, если Казань по-прежнему отказывается признать себя вассалом России, а отношения с Крымом находятся на точке замерзания — и слава Богу, что война эта, пока только «холодная», не перешла в стадию «горячей», как в холодное лето 1541 года.
Литовские воины. Рисунок Юлиуша Корсака
Но вот Казань пала, затем настал черёд Астрахани. После этого ивановы воеводы стали проведывать путь в Крым и, найдя его, начали обкладывать крымский юрт и со стороны низовьев Днепра, и донского устья, и таврических степей. Ради свершения крымского «проекта», посажения на крымский стол «своего» «царевича», в русской столице были готовы пойти на серьёзные уступки Литве. Без её участия, или, на худой конец, благожелательного нейтралитета развивать наступление на Крым было крайне сложно, если вообще возможно: использование днепровского пути в таком случае ставилось под вопрос. Да и наступать на Крым, имея на правом фланге недружелюбно настроенного «брата», Ивану Грозному было несподручно. Тем же «черкасам», каневским и иным по большому счёту было всё равно кого грабить и чьи стада отгонять — татарские или русские.
Кстати, в 1559 году, в то самое время, когда государевы ратные люди бились с татарами в низовьях Днепра,
«королевы казаки у государя нашего людей безпрестани крадут лошадей».
Отсюда и вопрос, который задавали в Москве литовским дипломатам: коли
«в тех делех толко не учинит король управы, ино вперед как добру быть?»
На переговорах в марте 1559 года литовские послы неожиданно услышали от русских переговорщиков предложение, радикально расходившееся со звучавшими прежде. От имени Ивана Грозного Алексей Адашев заявил, что ежели Сигизмунд II действительно хочет прислать «великих послов» с тем, чтобы заключить настоящий мир и прекратить кровопролитие между христианскими народами на радость бусурманам, то он, Иван,
«прародителевых своих отчин, города Киева и иных городов русских, для доброго согласья, не учнем изыскивати».
Король же, по мнению царя, со своей стороны
«прежние зашлые дела отставил»,
потому как
«толко те дела воспоминати, ино доброе дело на избаву христьяном не зделати».
Увы, щедрое предложение русского государя не было принято. В ответ русские переговорщики услышали притчу Иоанна Златоуста: мол, была у некоего человека на дворе змея, да и съела она у него детей да жену, а потом ещё захотела с тем человеком вместе жить —
«и тот нынешний мир тому ж подобен: съедчи жену и дети, съесть ему и самого».
И ежели Иван действительно хочет мира — настоящего мира, вечного, — то
«Смоленеск бы и Северу, Стародуб и Новой Городок, и Путивль, и Почап, и Брянеск, и Рылеск, и Чернигов, и Вязму, и Дорогобуж, и Рославль, и Мглин, и Дроков, и Попову гору и иные городы и волости многие, которые побраны, те б все отдал брату своему».
И вообще, о какой вере русскому государю можно вести речь и как с ним можно договариваться, коли его
«и отец (Василий III) израдил, и дед (Иван III) израдил; и толко крымского избыв, и вам не на ком пасти, пасти вам на нас (то есть следующей целью русской экспансии после победы над Крымом неизбежно станет Литва)».
Приём литовских послов Иваном IV. Миниатюра из Лицевого свода
Ответная реакция Ивана Грозного была вполне предсказуема. До этого момента он ещё надеялся на то, что «русская партия» при виленском дворе достаточно сильна и сможет склонить Сигизмунда к заключению «вечного мира» и союза, остриём своим направленного против татар. Увы, эти расчёты оказались ошибочными. И литовские послы услышали царский ответ: если
«брат наш о христьянстве не радит, и нам тех своих вотчин старинных брату своему поступитися непригоже»,
почему
«перемирия нам прибавливати ныне непригоже, додержим перемирье до сроку по перемирным грамотам; а вперед меж нас Бог разсудит правду и неправду, чьим хотеньем кровь христьянская учнёт проливатися…»,
тем более что Сигизмунд не только не готов отказаться от своих претензий на то, что ему не принадлежит, но ещё и
«на всякой год (…) в Крым посылает дань и дары великие, накупая его на православие».
Эти слова, произнесённые 8 марта 1559 года Алексеем Адашевым от имени царя, можно считать фактическим объявлением очередной, шестой по счёту русско-литовской войны — войны, в которой главной целью с русской стороны станет Полоцк, точно так же, как прежде был Смоленск.
Кстати, стоит отметить, что под занавес переговоров всплыл и ливонский вопрос. От имени своего господина литовский посол, воевода подляшский и староста минский Василий Тышкевич, напомнил 11 марта Ивану Грозному, что рижский архиепископ Вильгельм Гогенцоллерн приходится родственником Сигизмунду. Ивану стоило бы остановить кровопролитие христианское и прекратить воевать владения рижского архиепископа, королевского родственника.
источник: https://warspot.ru/11343-vzyatie-polotskoe-litovskie-zemli-prolog-dramy
