Взгляд Василиска. 21. Черная неделя японского императорского флота

Уважаемые коллеги, наконец дошел до черной недели японского флота. Эту часть потом буду нещадно править, но хочу, чтобы вы увидели ее такой, какая она сейчас.

* * *

С началом войны жизнь семейства Егоровых переменилась совершенно. Призванный в армию Ефим Иванович целыми днями пропадал на службе, Мила все время проводила в госпитале, а Сережа и вовсе неизвестно где. Милейшая же Капитолина Сергеевна осталась одна. Впрочем, скучать ей было некогда. Служившая у них китайская прислуга разбежалась, а необходимость держать в порядке дом, стирать и готовить на всю семью пищу никуда не делась. Будь на месте мадам Егоровой дама другого склада, у нее, возможно, опустились бы руки от свалившихся на нее забот, но уроженка славного города Одессы была не такова. Поэтому каждый вечер, когда члены семьи добирались-таки до дома, их ждал вкусный ужин, чистое белье и горячая вода. Вот и теперь, проголодавшиеся за день Сережа и Ефим Иванович с наслаждением работали ложками, и только Людмила отчего-то ела без аппетита.

– Мила, ты почему плохо кушаешь, тебе что, совсем невкусно?

– Ну что ты, Капочка, очень вкусно…

– Еще бы невкусно! Ты себе не представляешь, сколько теперь стоят продукты в городе. Посмотри на эту курицу, за нее просили полтора рубля и никак не хотели уступить даже гривенника. Я их спрашиваю, если ваша курочка несет золотые яйца, то зачем вы ее зарезали, а если нет, то почему вы хотите столько денег? Господи, чтобы сказала наша покойная мама, если бы узнала, что я покупаю кур по такой цене! Да она бы заперла меня в доме и никогда не пускала бы больше на Привоз! Мила, немедленно кушай или у меня сердце разорвется, глядя на тебя.

– Прости, родная, просто я немножко устала.

– Немножко устала? Да на тебе смотреть больно, ты совсем себя не бережешь в своем госпитале! Только посмотри, на кого ты стала похожа, раньше, когда ты шла по улице, на тебя не оборачивались только телеграфные столбы, а теперь никто и не посмотрит. Фима, что ты молчишь? На твоей свояченице лица нет, а тебе и горя мало!

– Много раненых? – сочувственно спросил Ефим Иванович, отставив ложку.

– Много, – вздохнув, ответила сестра милосердия, – в основном моряки, раненые в Дальнем. Да еще с миноносцев, случается, доставляют.

– Да, миноносцы каждую ночь ходят в дело, – покачал головой глава семьи.

– Мила, а правда, что великие князья заходили к вам? – вступил в разговор наевшийся наконец Сережа.

Услышав вопрос племянника, Людмила Сергеевна нахмурилась. Действительно, быстро ставшие известными на весь Квантун своими кутежами августейшие братцы Кирилл и Борис удостоили своим посещением раненых героев, находившихся на излечении. Хуже всего было, что Мила услышала только «великий князь» и, недослушав, выбежала навстречу. Какая бездна разочарования ожидала ее в палате. Вместо неизменно вежливого и деликатного Алексея Михайловича, давно ставшего любимцем всего Порт-Артура, тяжелораненых с нескрываемой скукой осматривали его кузены Кирилл и Борис Владимировичи. Окруженные свитой прихлебателей и госпитального начальства, великие князья награждали раненых георгиевскими крестами.

– Поздравляю вас, братцы, георгиевскими кавалерами и желаю скорейшего выздоровления, – говорил невыразительным голосом Кирилл, желая, очевидно, лишь чтобы все быстрее закончилось.

– Покорно благодарим, ваше императорское высочество, -–без малейшего энтузиазма бубнили в ответ награжденные.

– Как же им не выздоравливать с таким-то уходом, – развязно воскликнул Борис, заметивший вошедшую Милу, – я, право, не отказался бы получить ранение, если бы за мной стала ухаживать такая красавица!

Толпящиеся вокруг приближенные дружно захихикали над шуткой своего господина, но услышав ответ, тут же замолчали.

– Нет ничего проще, ваше императорское высочество, – отчеканила девушка звонким голосом, – кругом война и в нашем госпитале выхаживают раненых героев! А вот от алкоголизма лечат в совсем других местах.

Лицо Кирилла вытянулось, как будто ему пришлось принять касторки, а Борис напротив жизнерадостно захохотал.

– Ты посмотри, братец, мадемуазель не только красива, но и остра на язык!

– Слишком остра, – кислым голосом промямлил тот и, резко развернувшись, вышел вон.

– Людмила Сергеевна, голубушка, – почти прошипел на нее начальник госпиталя Суботин, – что вы себе позволяете? Право, не ожидал от вас…

– Ну что вы, друг мой, – раздался за его спиной голос Бориса Владимировича, – хорошеньким женщинам позволительны и не такие вольности!

Услышав великого князя, тот едва не подпрыгнул, и выражение лица мгновенно сменилось с сердитого на угодливое.

– Да-с, ваше императорское высочество, мадемуазель Валеева у нас барышня строгих правил и никому спуску не дает-с!

– А мне нравятся строгие женщины, – расплылся в похабной улыбке Борис, – особенно такие хорошенькие! Людмила Сергеевна, чаровница, не откажите в любезности, позвольте предложить вам…

– Сестрица, – раздался рядом слабый голос только что награжденного раненого, – мочи нет терпеть, за ради Христа, позовите санитара, пусть утку принесет!

– Потерпи, голубчик, я сейчас сама принесу, – тут же воспользовалась спасительным предлогом девушка.

Великий князь Борис, очевидно не зная предназначение «утки», остался стоять, ожидая ее возвращения. Сообразивший, в чем дело, Суботин подвинулся к высокопоставленному обалдую и горячо зашептал что-то тому на ухо. Переменившись в лице, тот поспешил выйти вон, скривив недовольную физиономию. Когда Мила вернулась с уткой в палату, на ее счастье, никого из начальства уже не было, а раненый неожиданно сам встал и обычным голосом сказал, донельзя удивленной девушке.

– Да что вы, барышня, нешто я сам не дойду! Просто ходют тут всякие, воздух портют…

– Спасибо вам, – вырвалось у Милы, сообразившей, что матрос просто пришел ей на помощь.

– Да не за что, – улыбнулся тот и, взявшись за костыль, поковылял в сторону уборной.

Вся эта картина мгновенно промелькнула перед глазами Людмилы Сергеевны после вопроса племянника и заставила ее прекрасное лицо нахмуриться.

– А вы, молодой человек, лучше бы рассказали, где целый день шлялись! – строгим голосом спросила у непутевого отпрыска мадам Егорова.

– Ну что ты, маменька, – попытался сделать честное лицо тот, – я просто выходил ненадолго…

– Так ненадолго что я целый день не могла тебя найти? Фима, ты должен серьезно поговорить с Сережей, он совсем отбился от рук!

– Сережа, что все это значит? – встревоженно спросил отец.

– Папа, – поднял на него глаза гимназист, – я не хочу сидеть дома, когда кругом война. Ты служишь, Мила служит, я тоже хочу!

– Сереженька, но ты еще очень мал.

– Папа, помнишь, я говорил тебе о мальчике в матросской форме, почему ему можно, а мне нельзя?

– Боже мой, какой ты еще ребенок!

– Я уже не ребенок! Я лучше сбегу из дома и поступлю юнгой во флот. Его же взяли, так почему мне нельзя?

– Сережа, – мягко проговорил отец, положив руку на плечо сыну, – я справлялся об этом мальчике. Он из прислуги великого князя Алексея Михайловича. Кофишенк. Да, он носит морскую форму, поскольку находится в услужении у морского офицера, но вся его служба состоит в том, что он готовит и подает господам офицерам кофе.

– Не может быть! – отшатнулся тот от отца.

– Увы, мой мальчик. А ты, верно, думал, что он стреляет по японцам из пушки? Ну, прости, я не хотел тебя разочаровать.

– Я просто желал быть полезным, – потерянно проговорил поникший гимназист.

– Я знаю, – потрепал его по волосам Ефим Иванович, – но почему бы тебе для начала не помогать маменьке? Ей сейчас тяжело одной, и твоя помощь была бы очень кстати.

– Но ведь идет война!

– Послушай, Сережа, – обратилась к мальчику тетка, – а хочешь помогать у нас в госпитале?

– Мила, что ты такое говоришь! – строго воскликнула Капитолина Сергеевна, – разве ребенку прилично видеть такие ужасы…

– Ну какие ужасы, не думаешь же ты, что я зову его ассистировать при операциях?

– А что нужно делать?

– Видишь ли, Сережа, – мягко улыбнулась она, – большинство наших солдат и матросов совершенно неграмотны, а у них дома есть родные. Они часто просят написать им весточку, а у нас не всегда есть на это время. У тебя хороший разборчивый почерк и ты мог бы быть этим полезен настоящим защитникам отечества.

– Хорошо, я приду, – воскликнул тот с загоревшимися глазами.

– Никак не более чем на два часа в день! – решительно заявила мадам Егорова, – и только после того как поможешь мне по дому.

– Хорошо, маменька.

– А теперь ступай спать!

– Спокойной ночи.

Когда Сережа, награжденный поцелуями всей семьи, вышел, Ефим Иванович подошел к своей половине и негромко сказал:

– А знаешь, Капа, похоже, мы с тобой воспитали хорошего сына.

* * *

Выйдя из убогого экипажа рикши, Алеша невольно остановился. Странно, но с самого детства, когда они еще жили на Кавказе, у него не было места, которое он с уверенностью мог назвать своим домом. Ни дворец родителей, ни здание морского корпуса, ни снимаемые им виллы и палаццо в Италии не были для него домом. Просто очередное место, где он недолго будет жить. А вот этот маленький китайский домик отчего-то таким местом для него стал. Ему нравилось сюда возвращаться после трудного дня или жаркого боя. В этих стенах у него получалось успокоиться и хорошенько все обдумать. В диковинном кресле, украшенном резными драконами, неожиданно удобно было сидеть, а за ореховым столом хорошо работалось. А может быть, все дело было в… хотя это вряд ли!

Слуги встретили возвращение хозяина и Архипыча с Ванькой восторженно. Федор Михайлович, не чаявший уже увидеть своего сорванца живым, на радостях устроил грандиозный пир. Прохор, оказывается, не терял время даром и купил замечательную пролетку на резиновом ходу и пару небольших, но ладных маньчжурских лошадок, так что у великого князя теперь был свой выезд, взамен автомобиля, на котором теперь по Порт-Артур разъезжал Меллер. А Кейко… Кейко стояла и загадочно улыбалась, глядя на Алешу.

– Как поживаешь? – спросил он ее, но девушка лишь поклонилась ему, не переставая улыбаться.

Перед тем как сойти на берег, Алеша сказал исправлявшему должность старшего офицера Саблину, что вернется на корабль еще до вечера, но посмотрев на ставший для него родным дом, решил, что не будет большой беды, если переночует здесь.

После гибели Макарова среди моряков Порт-Артура царило всеобщее уныние. Ни адмирал Алексеев, ни поставленный им начальником эскадры Витгефт ни пользовались среди них должным авторитетом. Младшего флагмана князя Ухтомского тоже знатоком в морском деле никто не считал, так что прибытие имевшего опыт и соответствующую репутацию Иессена все восприняли с надеждой. Присоединившиеся к эскадре корабли и вернувшиеся из трудного и опасного похода с победой крейсера также внушали определенный оптимизм. Разумеется, все видели повреждения, полученные Владивостокскими крейсерами в бою, но надеялись, что их можно будет скоро исправить.

На следующее утро Алеша встал рано и, наскоро позавтракав, отправился во дворец наместника. Прибывший накануне в Порт-Артур адмирал Алексеев собирался устроить в своем дворце заседание, на которое было приглашено все морское начальство, и великий князь хотел переговорить с ним, прежде чем оно начнется.

– Да вы, я смотрю, пташка ранняя! – радушно поприветствовал Алешу хозяин дворца. – Рад видеть вас в добром здравии, Алексей Михайлович.

– Взаимно, Евгений Иванович, я тоже рад видеть ваше высокопревосходительство в добром здравии.

– Ну что вы, дорогой мой, так официально! Кстати, пользуясь случаем, хочу поздравить вас первым.

– И с чем же?

– Пришел именной указ его императорского величества о награждении отличившихся во время отражения японской атаки на Дальний. Поздравляю вас георгиевским кавалером, Алексей Михайлович.

– Благодарю вас, ваше высокопревосходительство, надеюсь не меня одного?

– Ну что вы, Шельтингу золотую саблю с надписью «За храбрость», Говорливому «Станислава», Ренгартену, как и вам «Святого Георгия» четвертого класса. Ну и нижним чинам кресты.

– Отрадно слышать, что людей не забыли.

– Ах, молодой человек – молодой человек, за богом молитва, а царем служба не пропадают, – назидательно проговорил наместник. – Впрочем, вы верно хотели о чем то поговорить?

– Именно так, Евгений Иванович, есть некоторые мысли по поводу полученного боевого опыта, которые я хотел бы прежде обсудить с вами.

– Весьма любопытно, Слушаю вас, Алексей Михайлович.

– Я полагаю, необходимо тщательно изучить все боевые и небоевые повреждения, полученные кораблями во время сражения, и по возможности исправить выявившиеся недостатки.

– Что значит – небоевые?

– Это значит полученные не от воздействия неприятельского огня, а от общей неудовлетворительности конструкции. К примеру, подъёмные дуги у шестидюймовых орудий. При стрельбе на дистанцию более тридцати кабельтовых на них ломаются зубья секторов, и пушки выходят из строя, не будучи повреждены.

– Возможно, это единичные дефекты?

– Увы, нет. Насколько я знаю, это происходило повсеместно.

– Хм, вы правы, надо рассмотреть этот вопрос. Деталь-то копеечная. Есть что-нибудь еще?

– Увы, да. Есть основания полагать, что в устройстве броневых рубок допущены серьезнейшие просчеты. Я совершенно убежден, что в гибели контр-адмирала Вирениуса и его штаба виновата, прежде всего, их неудачная конструкция. В особенности чрезмерно широкие смотровые щели и совершенно неудовлетворительная форма крыши.

– И тут неудовлетворительная? – удивленно поднял брови Алексеев.

– Так точно, ваше высокопревосходительство, козырек на ней сделан так, что всякий осколок непременно летит внутрь рубки.

– Что же делать?

– Мы обсуждали это с офицерами и полагаем, что возможно изготовить и установить на смотровые щели особые козырьки, для отражения осколков. При наличии материалов их можно сделать даже прямо на корабле, не прибегая к помощи порта. Расход будет самый минимальный, а пользы много.

– Казна, расходы, экономия! – Сокрушенно вздохнул адмирал. – Сколько раз был на заседаниях морского технического комитета, все обсуждали, как бы без убытка для казны. Вот и доэкономились. Хорошо ваше императорское высочество, я приму во внимание ваши соображения. Кстати, как вам командуется «Ослябей»?

– Это получилось случайно, Евгений Иванович, я вовсе…

– Да ладно, Алексей Михайлович, видимо судьба у вас такая. Макаров вас с крейсера снял, а вы себе броненосец нашли.

– Ваше высокопревосходительство, я прекрасно отдаю себе отчет в том, что у меня мало опыта для такой ответственной должности, и готов немедленно уступить место на мостике более подходящему командиру.

– А вы изменились… нет, пожалуй, я пока не буду заменять вас. В конце концов, сейчас «Ослябе» необходим ремонт, а вы, как выяснилось, имеете талант к организации такого рода работ. Единственно, вам действительно необходим опытный старший офицер. Я позабочусь, чтобы он у вас появился.

– Благодарю за доверие.

– Да не за что. Как вам Иессен?

– В каком смысле? – растерялся Алеша.

– В том, голубчик, что у меня сейчас явный избыток контр-адмиралов, при отсутствии командующего. И надо каждому из них найти дело, да так, чтобы друг другу не мешались и не грызлись как собаки.

– Грызлись?

– Да-с, Алексей Михайлович, грызлись. Ума не приложу, кого старшим назначить. Сам я, как понимаете, не могу. Забот в крае много. Вот пришлют кого-нибудь из Питера, тогда легче будет, а сейчас хоть разорвись.

– У меня были кое-какие соображения на этот счет. Я даже имел беседу с покойным Макаровым…

– Ну-ка, ну-ка, – оживился адмирал.

Великий князь, пользуясь моментом, начал излагать свои мысли, но скоро их прервали.

– Ваше высокопревосходительство, – заглянул в кабинет адъютант, – с эскадры прибыли на совещание. Прикажете пригласить?

– Просите, голубчик.

Приглашенные один за другим заходили в кабинет и, поприветствовав наместника и великого князя, принялись рассаживаться. Повинуясь знаку наместника, место председателя занял Вильгельм Карлович Витгефт, а сам Алексеев скромно присел в сторонке, делая вид, что происходящее никак его не касается. Впрочем, его показная скромность никого не обманывала, и собравшиеся время от времени бросали настороженные взгляды на хозяина дворца. Трудно сказать, было ли это сделано нарочно или получилось случайно, но с одной стороны стола сидели адмиралы Ухтомский, Лощинский и совсем недавно произведенный в этот чин Григорович, а также назначенный Макаровым командовать отрядом крейсеров капитан первого ранга Рейценштейн. С другой расположились Иессен, Вирен и присоединившийся к ним великий князь Алексей Михайлович.

– Как вам известно, господа, неудача, постигшая наш флот, лишила нас командующего и одного из сильнейших броненосцев, – ровным голосом начал свою речь Витгефт. – Разумеется, долгожданное прибытие отряда покойного адмирала Вирениуса до некоторой степени компенсирует эту потерю, однако противник все еще сильнее нас. Поэтому я полагаю, что пока не будет завершен ремонт «Цесаревича» и «Ретвизана», а также прорвавшихся к нам крейсеров, эскадре следуют соблюдать всяческую осторожность и избегать активных действий…

Вильгельм Карлович Витгефт, по свидетельству многих знавших его, был человеком, безусловно, честным и благонамеренным. Смолоду его готовили к пасторской стезе, и на морскую службу он попал достаточно случайно. Обладая обширными познаниями и совершенно исключительным трудолюбием, он, не имея ни малейшей протекции, сумел продвинуться по службе и занять весьма высокий пост в штабе наместника. Один из немногих, он смел спорить со своим всесильным начальником и, кажется, именно поэтому имел на него влияние. Вместе с тем, настоящим моряком он не был и сейчас, поставленный во главе эскадры, совершенно растерялся. Младший флагман эскадры адмирал князь Ухтомский перед своим назначением преподавал астрономию в морском корпусе и был прислан в Порт-Артур для отбытия ценза. Трудно сказать, чем руководствовались в Главном Морском штабе, назначая его на такой пост в преддверии войны, но даже друживший с ним Макаров полагал его непригодным для этой должности и собирался его заменить. Другой младший флагман Николай Карлович Рейценштейн до войны командовал Владивостокским отрядом крейсеров. Именно он водил их в первый, оказавшийся безрезультатным, поход, после которого его и заменили на Иессена. Макаров, впрочем, не считал его неспособным, а всего лишь хотел видеть во главе крейсерского отряда адмирала, а не штаб-офицера. Однако пока Рейценштейн добирался до Порт-Артура, крейсера увел в рейд Вирен и теперь он чувствовал себя обойденным. Третьим был заведующий* морской и минной обороной Порт-Артура Михаил Федорович Лощинский. По старшинству производства он был следующим за Витгефтом и Ухтомским, но на первые роли никогда не лез, довольствуясь начальством над канонерками и миноносцами. Дело свое он, кстати, знал весьма хорошо и был, таким образом, на своем месте. Недавно произведенный в контр-адмиралы Иван Константинович Григорович совсем недавно командовал броненосцем «Цесаревич», который и привел в Порт-Артур перед самой войной. Как это часто бывает с только что введенными в строй кораблями, команда на нем была весьма слабо обучена и дисциплинирована. Это не могло порадовать командующего флотом, однако Макаров, зная его как хорошего хозяйственника, поспешил перевести Ивана Константиновича на берег и заменить им погрязшего в формализме и бюрократии начальника над портом Греве. Тут Григорович оказался на своем месте и вскоре привел порученное ему хозяйство в образцовый порядок.

—————————-

*Заведующий. – Как это ни странно для современного нам человека, но тогда военные должности частенько именно так и звучали. «Заведующий» вместо «командующий» и «начальник» вместо «командир».

Карл Петрович Иессен, приведя объединенный отряд в Порт-Артур, оказался в сложном положении. Дело в том, что идея выделить в отдельный отряд Владивостокские крейсера принадлежала Витгефту. Вильгельм Карлович полагал таким образом заставить разделиться японский флот, чем облегчить положение главных сил. Наместник целиком и полностью его поддержал, а теперь, когда основные силы крейсерского отряда присоединились к эскадре, они с Витгефтом не очень понимали, что с ними делать. К тому же Иессен вернулся в Порт-Артур как победитель в тяжелом бою с Камимурой. Сражение в Восточно-Китайском море было определенно выиграно русскими, что бы ни писали об этом в иностранных газетах, и не считаться с этим было нельзя. Сидевший рядом с Карлом Петровичем Вирен чувствовал себя особенно неуютно. С одной стороны, именно он командовал быстроходными крейсерами, добившимися наибольшего успеха в сражении. Уничтожение практически без потерь с нашей стороны отряда адмирала Уриу дорогого стоило, и Роберт Николаевич небезосновательно надеялся на награду. С другой стороны, он прекрасно понимал, что еще не выслужил ценз командира корабля и поставлен командовать отрядом преждевременно. Будь жив назначивший его Макаров, в этом не было бы большой беды, но как к этому отнесется всесильный адмирал Алексеев, он не знал.

В пол-уха слушая монотонный доклад Витгефта, Алеша напряженно раздумывал над сложившейся ситуацией. Досадуя, что потратил все время на обсуждение технических вопросов и не успел выяснить, кого наместник собирается поставить во главе эскадры. Было очевидно, что сам наместник боится ответственности и лично командовать не будет, а между сидящими по разные стороны стола начальниками чувствуется просто физическое напряжение. И надо это напряжение как-то гасить. Мысль эта не давала ему покоя с самого утра, и он никак не мог придумать какой-нибудь выход. «Эх, был бы я адмиралом», – подумал он, глядя на себя в зеркале, и сам не заметил, как произнес эти слова вслух.

– Адмиралом и дурак сможет, – не задумываясь, буркнул в ответ услышавший его Архипыч.

Тогда великий князь, вообразив, что его не так поняли, покраснел до корней волос и, сконфузившись, отправился во дворец наместника, но теперь в словах старого матроса ему послышался совсем иной смысл.

– Кто-нибудь хочет высказаться?

– Если позволите, я, – поднялся со своего места Алеша.

– Не возражаю, ваше императорское высочество, – благосклонно кивнул наместник и позволил себе пошутить: – Согласно традиции, первыми высказываются младшие в чине. Что вы думаете по поводу предложенного плана действий?

– Вы верно хотели сказать, плана бездействий? Я категорически против него.

– Но мы сейчас гораздо слабее японцев, – несколько более громко, чем обычно, сказал Вильгельм Карлович.

– Никак нет, именно сейчас, когда отряд Уриу уничтожен, а у крейсеров Камимуры серьезные повреждения, мы гораздо сильнее их. И этим надо пользоваться.

– А что вы думаете, Карл Петрович?

– Я совершенно согласен с мнением его императорского высочества.

– Вы, князь? – наместник вопросительно посмотрел на Ухтомского.

– Я, некоторым образом… — начал мямлить тот.

– Ваша позиция понятна, а что вы скажете? – Алексеев обернулся к Рейценштейну.

– Ничего мы в Артурской луже не высидим, надо драться.

– Вы, Роберт Николаевич?

– Драться! Активные действия вполне доказали свою действенность.

– Михаил Федорович?

– Мы люди военные, стало быть, должны воевать.

– Иван Константинович?

– Драться!

– Но как же повреждения? – попытался воззвать к разуму собравшихся Витгефт.

– Кстати о повреждениях, господа, – перебил его Алексеев, – необходимо собрать комиссию с тем, чтобы детально ознакомиться с полученными повреждениями, а также возможными недостатками, и разработать план по устранению и тех и других. Вы, Карл Петрович, уже побывали в бою, вам и карты в руки. Назначаю вас председателем этой комиссии.

– Слушаюсь.

– Следующее. Хотя ремонтных мощностей у нас крайне недостаточно, я полагаю, что использованы далеко не все резервы. Прекрасный пример тому – деятельность его императорского высочества в Дальнем. Насколько я знаю, тамошние мастера заканчивают переборку машин последней пары миноносцев и могут быть употреблены в других местах. К тому же, совершенно недостаточно используются силы команд. Я сам был свидетелем, как на баке «Цесаревича» собирались матросы, горланили песни, плясали и занимались еще черт знает чем. Между тем, до окончания на нем ремонта еще очень далеко и я уверен, что есть масса работ, на которые можно употребить силы его нижних чинов.

– Так точно, ваше высокопревосходительство!

– Погодите, я не закончил, – сдвинул брови наместник и обернулся к Вирену. – Роберт Николаевич, я знаю вас как строгого и решительного офицера. Поскольку нынешний командир броненосца совершенно очевидно не справляется со своими обязанностями, я полагаю, что вы именно тот человек, который мне нужен. Вы примете «Цесаревича» и, я надеюсь, скоро приведете его в божеский вид.

– Слушаюсь, – заметно помрачнел Вирен.

– Помимо этого, – продолжал Алексеев, не обращая внимания на его неудовольствие, – вы назначаетесь флаг-офицером к адмиралу князю Ухтомскому, который и поднимет на броненосце свой флаг.

– Э… это неожиданно, – пролепетал контр-адмирал, не ожидавший от наместника подобной подлости.

– Я полагаю необходимым разделить наши броненосцы на два отряда. Первый, состоящий из «Цесаревича», «Севастополя» и «Полтавы», возглавит князь. Во второй войдут «Ретвизан», «Пересвет», «Победа» и «Ослябя». Этот отряд примете вы, Карл Петрович!

– Слушаюсь!

– Теперь о крейсерах. Насколько я понимаю, «Россия», «Громобой» и «Боярин» нуждаются в серьезном ремонте. Остальные примет адмирал Рейценштейн. На него и на адмирала Иессена и возложим активные действия против японцев. Старший вы, Карл Петрович.

– А куда же «Николая I»?

– Ах да, совсем забыл, – спохватился наместник. – Пока используйте его для охраны рейда, а если в бою, то ставьте к медленному отряду.

Лицо Ухтомского выражало полное недоумение, но, как обычно, князь удержался от возражений или вопросов. Витгефт тоже выглядел, как будто съел лимон, но также помалкивал.

– Общее руководство эскадрой, – продолжал наместник, – я оставляю за собой. Руководить моим штабом по-прежнему будет Вильгельм Карлович. На этом все, господа, Ожидаю от вас тщательно разработанного и детального плана.

Великий князь слушал Алексеева с немалым удивлением. Евгений Иванович с полуслова понял все, что он хотел сказать, и, быстро сориентировавшись, выдал мысли Алеши как свои. Между тем собравшиеся начали расходиться, а наместник снова обратился к нему.

– Задержитесь, Алексей Михайлович.

– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство.

– Ну, что скажете? – спросил адмирал, когда все вышли.

– Блестящий план, Евгений Иванович!

– Не сердитесь на старика?

– Как можно! Наоборот, весьма польщен.

– Ну и славно, вы сейчас на броненосец?

– Немного позже, я еще кузена в госпитале не проведал, да и матросы там из Дальнего…

– Святое дело! Кланяйтесь Борису Владимировичу, я его позже навещу.

– Непременно.

Оказавшись в госпитале, Алеша остановился в нерешительности. Где лежит его родственник, он не знал, а спросить сразу не догадался.

– Ищете кого, ваше высокоблагородие? – обратился к нему солдат-санитар.

– Да, братец, скажи мне, где лежит великий князь?

– Их апартаменты на втором этаже будут, только его императорское высочество сейчас в саду гуляют. Вон слышите, песни поют.

– Ему настолько полегчало?

– Не могу знать!

– Хорошо, а где тут матросы в Дальнем раненые?

– А это рядом, извольте, провожу.

Зайдя в большую палату, Алеша увидел удивительную картину. Подле лежащего на кровати целиком перебинтованного человека сидел мальчик в гимназической форме и старательно писал под его диктовку поклоны многочисленным родственникам. Рядом собрался кружок из нескольких раненых менее тяжело, которые внимательно слушали и давали советы, иногда довольно скабрезные.

– Чего ты, Фрол, куму поклон передал, а куме забыл? Небось, боишься, что он чего догадается?

– Отстаньте, малохольные!

– Правда, господа матросы, – возмущенно сказал мальчик, – вы мешаете!

– Ничего вы, барчук, не понимаете, ему бестолковому не подскажи, так он все перепутает!

– Гхм, – прочистил горло великий князь.

Увидев офицера, матросы вытянулись во фронт и нестройно отрапортовали.

– Здравия желаем вашему высокоблагородию!

– Вольно.

Подойдя к кровати, Алеша прочитал на табличке фамилию и имя раненого.

– Бескровный Антип, эко тебя, братец, угораздило.

– Так точно, вашескобродие, – отозвался больше похожий на мумию человек, – малым делом японцы не угробили.

– В Дальнем, или еще где?

– В Дальнем, господин капитан второго ранга. Атаковали мы, значит, с их благородием мичманом Ренгартеном, эту, как ее, «Ицукусиму», да едва не загинули все. Кабы не их императорское высочество Алексей Михайлович, как есть, на корм рыбам бы пошли.

– А мичман жив?

– А как же, уже ходют, только с палочкой. Навещали даже.

Стоящий рядом Сережа Егоров внимательно всматривался в показавшегося ему знакомым офицера. Наконец в его памяти зарницей вспыхнуло воспоминание о встрече в порту.

– Я вас узнал, – воскликнул он, – вы великий князь!

Услышав его, собравшиеся вокруг матросы на секунду остолбенели, а затем дружно гаркнули приветствие.

– Ну, полно вам, раненые кругом, – утихомирил их Алеша и обернулся к гимназисту. – Кажется, мы знакомы, молодой человек?

– Да, я… мы…

– Погодите, я сам вспомню, – остановил переволновавшегося мальчишку капитан второго ранга. – Ах, да, вы Егоров. Сын Ефима Ивановича и Капитолины Сергеевны, верно?

– Да, меня зовут Сережа!

– Прекрасно, а что вы здесь делаете?

– Письма пишу раненым…

– Что же, весьма достойное занятие, Сергей Ефимович, – похвалил Алеша гимназиста и протянул ему руку, которую тот с восторгом пожал.

Великий князь в сопровождении Сережи обошел палату. Ежедневно приходивший сюда мальчик знал всех раненых и подробно рассказывал ему, как кого зовут, на каком корабле тот служил и при каких обстоятельствах и куда ранен. Алеша внимательно выслушивал, спрашивал, нет ли каких надобностей, и желал скорейшего выздоровления. Матросы привычно отвечали, что у них всего довольно, но было видно, что неподдельное внимание великого князя им приятно. Затем он навестил раненых офицеров, но здесь неформального общения не получилось. Услышав весть о посещении госпиталя членом августейшей фамилии, прибежало все местное начальство и принялось ходить за ним хвостом.

– Прошу простить меня, господа, – обратился он напоследок к раненым, – но мне уже пора. Желаю вам скорейшего выздоровления и возвращения на корабли. Предстоит много дел, и без вас мы не справимся.

– Алешка! – раздался дикий крик в коридоре, и в палату влетел одетый в больничный халат Борис Владимирович. – Слава богу, ты вернулся! Я как услышал, хотел в порт бежать, да эти чертовы эскулапы мне чакчиры* не отдали. А без штанов, сам понимаешь, гусар может уйти только от дамы!

– Как ты себя чувствуешь, Боря?

– Да я-то что, Кирилл вот погиб!

– Сочувствую. Но ты, как я вижу, пострадал не слишком?

– Тебе скажу, – кузен неожиданно схватил его за руку и зашептал на ухо, – я здоров! Но если я скажу об этом врачам, они тут же отправят меня в Россию. Поэтому всякий раз на осмотре я нахожу у себя какое-то недомогание и они меня лечат!

– Но зачем?

– Затем, что я не хочу возвращаться! Даже в Маньчжурии я в лучшем случае буду плесневеть в каком-нибудь штабе. А я хочу отомстить, я хочу схватиться с этими узкоглазыми обезьянами в бою! Чтобы слышать, как хрустят их кости под клинком! И я клянусь тебе памятью брата, что пока не сделаю это, не будет мне покоя!

Говоря это, Борис приходил во все большее возбуждение, глаза его горели неукротимым огнем, перекосившийся рот дергался и Алеша чувствовал себя рядом с ним довольно неуютно.

– Ну а пока я побуду здесь, – внезапно совершенно успокоился тот. – Кстати, а здесь весьма недурные дамы. Я, право, даже не ожидал. Они милы, обходительны, ну кроме одной. Есть тут такая, мадемуазель Валеева, сущая мегера, но красоты невероятной. Хочешь, познакомлю?

– Думаю, в другой раз, – пробормотал сбитый с толку перепадами настроения родственника Алеша. – Прости, Боря, мне пора.

– Уже уходишь? – почти безразлично отозвался он, – ну и ладно. Ты заходи, тут ужасно скучно.

——————-

*Чакчиры – гусарские штаны.

Поскольку Прохор ухитрился накануне неведомо где простудиться, а Архипыч застрял на броненосце, выполнять роль кучера пришлось Ваньке. Пока великий князь был в госпитале, парень сидел на козлах и предавался мечтам. Проделанный им вместе с хозяином поход и участие в сражении переполнило его осознанием собственной значимости. Правда, сражение он провел вместе с другими вестовыми в лазарете, помогая фельдшерам перевязывать раненых, и ничего толком не видел. Несносный Архипыч пообещал надрать ему уши, если он высунет нос на палубу, а сам ушел вместе с Алексеем Михайловичем и по слухам даже стал к штурвалу, когда все в рубке погибли. Теперь старику, наверное, дадут еще один крест, а на что он ему? Нет, Архипыч конечно герой, но Ванька наверняка справился бы у штурвала ничуть не хуже и тогда бы крестом наградили его. Ну, ничего, теперь у Алешки, как за глаза звали его все слуги, свой броненосец и будут еще бои, в которых он себя и проявит. Будет и на его улице праздник, а на груди крест! Приободрив себя этими мыслями, кофишенк огляделся и заметил старого знакомого – гимназиста, которого он как-то видел на Ляотешане. Тот вышел из госпиталя погруженный в свои мысли и собирался куда-то бежать, но не тут то было.

– Не пыли, стрюцкий, – поприветствовал его с козлов Ванька, – а то коней распугаешь.

Гимназист остановился и внимательно посмотрел на глядящего с чувством полного превосходства парня.

– Выгнали? – ехидно поинтересовался он у Ваньки.

– Откуда выгнали? – не понял тот.

– Ну, с флота, – охотно пояснил ему Сережа, – ты же теперь в извозчики подался? Тогда тебе надо форму сменить, а то, что за извозчик в бескозырке. Тебе теперь цилиндр надо лаковый, да кушак красный и бляху с номером!

– Да ты что такое говоришь, – изумился парень, – да я… да ты знаешь, кто я такой?

– Кофе ты подаешь господам! – отрезал Сережа, – моряк липовый.

– Что ты сказал? А ну как повтори!

– И повторю!

– Только попробуй!

– И попробую!

Через минуту они схватили друг дружку за грудки и, какое-то время потолкавшись, сцепились по настоящему и принялись кататься по земле, отчаянно мутузя кулаками. Ванька был старше, на голову выше и сильнее, но гимназист ни за что не хотел уступить и отчаянно сопротивлялся. Наконец кофишенку удалось взять верх и, оседлав противника, выкрутить тому руку.

– Сдавайся, – потребовал он.

– Еще чего!

– Землей накормлю, – посулил он побежденному.

– Что это здесь происходит? – раздался над драчунами строгий голос.

– Ай, тетенька, пусти, – заверещал Ванька схватившей его за ухо женщине в одежде сестры милосердия.

– Гадкие мальчишки! – заявила им она и тут же схватила за ухо и второго, – как вы смеете драться подле госпиталя?

– Мила, пусти, он первый начал!

– Как бы не так, это ты первый…

– Ничего не хочу слышать! Кругом война, каждый день умирают люди, а вы нашли себе развлечение – драку! Хороши, нечего сказать!

– Тетенька, пусти!

– Мила!

– Боюсь, я должен присоединиться к данным мольбам, мадемуазель. – Громко сказал не без интереса наблюдавший за расправой великий князь. – Мне надо ехать, а если вы оторвете ухо моему кучеру, его придется оставить здесь. Кроме того, ваш племянник, как я успел заметить, весьма достойный молодой человек и ему будет крайне затруднительно писать письма раненым, лишившись слуха. Кстати, могу я узнать, чем вызвана ваша к ним немилость?

– Эти гадкие мальчишки устроили безобразную драку! – ответила девушка, едва к ней вернулось самообладание.

– Действительно, серьезная провинность, – покачал головой Алеша, – а можно узнать, кто зачинщик?

– Я… я не знаю.

– И вы решили наказать обоих? Прелестно! Прямо как наш ротный командир в корпусе. Тот тоже никогда не утруждал себя разбирательствами и наказывал всех скопом, полагая, что таким образом воспитывает в нас товарищество.

– Но не наказывала я их. Просто попыталась разнять…

– Понятно, – кивнул великий князь и обернулся к своему слуге, – Иван, что случилось?

– Ничего, Алексей Михайлович, – пробубнил тот.

– То есть ты сидел на козлах, никого не трогал, и тут на тебя напали?

Увидев, что кофишенк насупившись молчит, Алеша продолжил:

– А может этот мальчик переодетый хунхуз и хотел нашу коляску угнать?

– Я не хунхуз, – изумленно воскликнул Сережа, – и коляска мне ваша не нужна!

– Значит, он напал на тебя? – обернулся к нему великий князь, – тогда его надо отдать под суд за нападение.

– Не надо никого отдавать под суд, – насупился гимназист, – я сказал ему, что он не настоящий моряк. Я первый начал.

– Вот как? А ты знаешь, Иван, пожалуй, что Сережа прав. Настоящие военные моряки должны статских защищать, а не драться с ними. Пожалуй, рано я тебя на корабль взял, надо на кухню к отцу вернуть.

– Алексей Михайлович, – взмолился от открывшейся перспективы парень, – ваше высокоблагородие, дозвольте доложить. Я виноватый! Дразнил я его стрюцким… Простите, Христа ради, только не прогоняйте!

– Замечательно, то не было ни одного виноватого, то сразу двое. Что будем делать, Людмила Сергеевна?

– Мальчики, как вам не стыдно? – укоризненно сказала им сестра милосердия, – устроили драку из-за такого пустяка.

– Мила, я больше не буду, – повинился Сережа.

– Разумеется, не будешь! Вот скажу маменьке…

– Мила, не надо!

– Людмила Сергеевна, – тихонько обратился к девушке Алеша, – а может действительно не надо? Коль скоро наши архаровцы виноваты оба, то и наказать их надо одинаково, а у моего Ваньки только отец. Сирота он. К тому же зачем волновать милейшую Капитолину Сергеевну?

– Хорошо, но только в том случае, если вы пообещаете не наказывать бедного мальчика.

– Клянусь!

– Вы смеетесь?

– Нисколько… Ну, разве что немного. Просто ваша расправа была так молниеносна и неожиданна… я даже понять ничего не успел, а вы уже их за ухо.

– Поработайте с мое в школе и не такому научитесь!

– О, сочувствую вашим ученикам…

– Вы опять?

– Ну, простите. Мне пора и… спасибо вам.

– За что спасибо?

– За раненых, за уход за ними…

– Это моя работа.

– Честь имею!

– Прощайте.

Ванька снова занял место на козлах, а Алеша устроился на сиденье. Мальчишка тряхнул поводьями, и экипаж тронулся. Едва они проехали несколько саженей, великий князь обернулся и встретился с Людмилой глазами. «Какая славная девушка» – подумал он.

Иван тем временем сосредоточено правил лошадьми, наконец, не выдержав, он обернулся и попросил:

– Алексей Михайлович…

– Чего тебе?

– Архипычу не говорите!

– О как, а отца, как я погляжу, ты совсем не боишься?

– Батюшка простит, вы тоже, а вот Архипыч – тот спуску не даст.

– Это верно… Ладно, что я – зверь какой, не скажу.

– Благодарствую!

– Архипычу, говорю, не скажу. Я только Прохору по секрету, а уж он всем до сведения доведет!

– Алексей Михайлович, помилосердствуйте!

Если бы раньше Алеше кто-нибудь рассказал, что, став командиром большого броненосца, он будет бывать на нем лишь урывками, он бы не поверил. Быть морским офицером, дневать и ночевать на корабле и служить в таком качестве отечеству было пределом его юношеских мечтаний. Увы, реальность оказалась такова, что великому князю пришлось разрываться между кораблем и Дальним, где у него скопилась куча дел, отдавая явное предпочтение городу и порту. Пока он отсутствовал, там завершили переборку еще два миноносца из второго отряда. Теперь поднаторевшим в ремонте мастеровым предстояла переборка пришедших с Балтики «невок». Проделавшие немалый путь и побывавшие в бою миноносцы порядком поизносили свои механизмы и нуждались в ремонте. Руководить городом, портом и мастерскими с мостика «Осляби» не получалось, и Алеша, в очередной раз передав бразды правления лейтенанту Колокольцеву, отправился на берег. На вокзале Дальнего его ожидал сюрприз: на одном из запасных путей стояли две железнодорожные платформы с установленными на них орудиями. Рядом с ними, улыбаясь во весь рот, стоял полковник Меллер.

– Приветствую, ваше императорское высочество, – обратился он к великому князю. – Вот, извольте видеть, я свою часть уговора выполнил. Пушки на платформе у вас есть.

– Здравствуйте, Александр Петрович, вижу-вижу. Ну что я могу сказать, молодцы! А пушки откуда?

– Шестидюймовка с безвременно утопшего «Бобра», а девятифунтовая с «Разбойника». Обстрел, как и обещал, круговой. Правда, для первой необходимы домкраты, но они ставятся за десять минут. Мы проверяли.

– Стрельбой испытывали?

– Увы, нет!

– Отчего так?

– Начальство на себя такую ответственность взять отказалось, так что без вашего на то соизволения, никак нельзя-с!

– Ну и ладно, зато понаблюдаю за опытами лично. Думаю, сегодня же и испытаем оба орудия.

– А что, третье не будете? – лукаво усмехнулся Меллер.

– А что, есть и третье?

– Как не быть! Да какое, стодвадцатимиллиметровое Армстронга, конфетка, а не пушка!

– Но откуда?

– Детективная история, Алексей Михайлович. Крестница то ваша, «Ицукусима», совсем не глубоко затонула. Обратились за разрешением провести на ней водолазные работы, так начальство не одобрило-с! А работы против обыкновения начали, не дожидаясь соизволения… в общем, кормовое орудие и пару десятков снарядов сняли, а как запрет пришел, так и приуныли. Самовольство, оно того, наказуемо! Ну и отдали нам от греха, дескать, знать не знаем, видеть не видывали никакой пушки.

– А ведь там их еще десяток… – задумчиво протянул Алеша.

– Да просто Клондайк! Ну, так что?

– Обязательно испытаем, – решительно заявил великий князь, – и не только пушку!

Закончив с Меллером, молодой, но грозный начальник порта двинулся было дальше, но его тут же перехватил новый проситель. Им оказался лейтенант Рощаковский, с которым они были шапочно знакомы. Именно ему Алеша сдавал башню на броненосце «Полтава» после недолгого командования в памятном бою 27 января.

– Здравия желаю вашему императорскому высочеству!

– И вам не хворать, Михаил Сергеевич, что привело вас в наши палестины?

– Дело, Алексей Михайлович.

– Вот как? Ну, рассказывайте, что у вас за дело.

– Дело в том, что я задумал одну диверсию против японцев, но осуществить ее без вашего на то согласия не получится.

– Вы меня интригуете, и что за диверсия?

– Я хочу пробраться к японцам на катере и атаковать их минами.

– Дело вполне богоугодное, но за чем же дело стало?

– За катером. К сожалению, один раз я уже попытался, но неудачно и катера мне теперь не дают.

– Да, катеров у нас маловато, но от меня вы что хотите? Если катер с «Осляби», то они все разбиты в бою, и я очень удивлюсь, если их хоть как-то удастся починить.

– Нет, Алексей Михайлович, ваши катера паровые, а тут гораздо лучше подошел бы моторный, каким был потерянный мною «Авось».

– Что, простите?

– «Авось», так я назвал катер.

– А, понял. Но от меня вы что хотите… хотя постойте, «Ретвизанчик» еще в Дальнем?

– Да, я хотел вас попросить именно о нем. Катер большой, скоростной и сильно вооруженный. С ним можно попытать счастья и в Чемульпо.

– В Чемульпо?

– Так точно! Дело в том, что моторные катера не дают дыма, а прикрытые брезентом, окрашенным в цвет моря, совершенно не заметны. Если на ночь выйти в путь, то к утру можно быть у цели, а там и крейсера японские и транспорты с войсками наверняка есть.

– Любопытно, но «Ретвизанчик» у нас тут один, а Чемульпо далеко.

Решивший, что получил отказ, Рощаковский вздохнул и собирался откланяться, но Алеша остановил его.

– Я вам еще не отказал, Михаил Сергеевич. Скажите, как вы смотрите на визит к островам Эллиота?

– А что там?

– Честно говоря, не знаю, – пожал плечами великий князь, – но почему то мне кажется, что именно там, у японцев маневренная база.

– Вы думаете? – Глаза лейтенанта загорелись, – а вдруг там броненосцы Того…

– Возможно, но в таком случае нам нужна не ваша героическая гибель в атаке на превосходящего противника, а точные сведенья о его местоположении.

– Сведенья?

– Они самые. Посудите сами, отмстить японцам за бой в Чемульпо, конечно, заманчиво, но ведь за порт-артурскую побудку еще заманчивее!

– Это так, – согласился Рощаковский, – но если там маневренная база японского флота, нашим миноносцам ни за что туда не пробраться незамеченными.

– А вы у меня разве только что миноносец просили?

Озадачив лейтенанта, великий князь попал, наконец, в мастерские порта. В каждый док, имевшийся в Дальнем, можно было безболезненно поместить два миноносца. Собственно, до сих пор так и делали, но занимали кораблями только один, держа второй на случай экстренного ремонта. К тому же для работы во втором рабочих просто не было, однако после окончания ремонта «Паллады» одна бригада вернулась назад и могла включиться в работу на месте. Подивившись, что для такого несложного дела понадобилась его вмешательство, Алеша отдал необходимые распоряжения и собрался было отбыть восвояси, но неожиданно для себя столкнулся со старшим офицером «Боярина» Семеновым, бежавшим к нему со всех ног.

– Владимир Иванович, дорогой, куда вы так летите?

– Нашел, – тяжело дыша, пробормотал тот, – слава тебе господи, нашел!

– Да что случилось?

– Фух, как сложно оказалось вас найти, ваше императорское высочество.

– Ну, вам это удалось. Рассказывайте, голубчик, только бога ради без чинов.

– Извольте, Алексей Михайлович. Я к вам по делу. Извольте видеть, сегодня до нас довели план ремонта и мы в этом плане в самом конце. Сначала броненосцы закончат, потом за «Россию» с «Громобоем» примутся, а уж после и до нас очередь дойдет.

– Действительно не разумно, – пожал плечами Алеша, – у малых крейсеров всегда есть работа, а «Новик» очевидно не справляется.

– Вот-вот, и я о чем! Так вот, мне командир и говорит, найдите великого князя и попросите по старой дружбе…

– Посодействовать?

– Отремонтировать! У вас же целый порт ремонтников, и мы вам совсем не чужие!

– Это да, но сейчас предстоит ремонт «невок»…

– Да что они навоюют без нас!

– Понятно, и светлейший князь Ливен послал вас ко мне, как я в свое время посылал к портовым чиновникам…

– Такова жизнь! – засмеялся отдышавшийся, наконец, Семенов.

– Ну, хорошо, но мне необходим перечень работ, чтобы согласовать со своими мастерами и инженерами.

– Пожалуйста, – полез за пазуху офицер.

– Подготовились, – усмехнулся Алеша, – я даже на «Ослябе» планирую пока только силами матросов обходиться.

– И мы так же, но кое в чем без мастеровых просто не обойтись.

– Ладно, уговорили. Вам когда надо вернуться на крейсер?

– Как только с вами договорюсь…

– Ну и прекрасно, поедемте со мной, заглянем ко мне домой, заодно и пообедаем. А то мы с вами вместе служили, а так и не пришлось.

– С удовольствием, Алексей Михайлович, офицеры мне о вашем поваре и погребке все уши прожужжали.

Загодя предупрежденный, что хозяин обедает дома, Федор Иванович расстарался. Повар великого князя обладал редким умением даже простые блюда готовить с такой изысканностью, что всякий отведавший их становился навсегда поклонником его таланта. Хотя с продуктами в Порт-Артуре становилось все хуже, но изрядные запасы, сделанные предприимчивыми слугами, позволяли смотреть в будущее с оптимизмом и обеспечивать своему хозяину привычный комфорт.

Воздав должное наваристому супу и нежнейшей баранине с зеленью, Алеша и его гость попросили чаю. Наступило время Кейко. Принаряженная по такому случаю девушка вошла, держа на вытянутых руках поднос с маленькими чашечками и большим фарфоровым чайником. С поклоном подав господам напиток, она замерла, как будто ожидая приговора.

– Божественно, – мечтательно протянул Семенов, – давненько я не пил такой чай.

– И не говорите Владимир Иванович, – согласился с ним Алеша, – я после приезда в Порт-Артур совершенно разочаровался в кофе, хотя мой Иван, право же, недурно его готовит.

– Совершенно справедливо, – закивал собеседник в ответ, – у вашего кофишенка талант! Скажите, а что, он все еще хочет на корабль юнгой?

– Да, пришлось даже взять его с сбой в последний поход.

– Офицеры «Осляби» верно в восторге от его умения?

– Это точно.

– Ну что же, Алексей Михайлович, дела мы обсудили. Не смею больше отвлекать вас и прошу простить за назойливость.

– Ну что вы, общее дело делаем! Впрочем, мне тоже пора. Стыдно признаться, на броненосце бываю реже, чем дома. Куда это годится?

– Да-да, как говаривал покойный Степан Осипович: «В море дома!»

Офицеры дружно поднялись и направились к выходу. Ванька в неизменной морской форме уже ждал их, ерзая на козлах, и едва они заняли места, повез их в порт.

– Ваше высокоблагородие, – обратился кофишенк к Алеше, – дозвольте с вами на броненосец.

– А лошади домой сами доберутся? – Улыбнулся тот.

– А я их отведу, да и бегом назад, – нашелся парень.

– Нет уж, дружок, – не согласился великий князь, – успеешь еще от Архипыча нагоняй получить. Завтра мне все одно в Дальний нужно будет, так чтобы с утра в порту ждал. Понятно?

– Как прикажете, – тоскливо вздохнул кофишенк.

– Что, Ваньша, – лукаво пожалел его Семенов, – не получается на корабль сбежать? Так давай к нам на крейсер!

– Нам нельзя-с, мы дворцовые! – Важно ответил ему Иван и взмахнул кнутом.

– Ну что же, до скорой встречи, – начал было прощаться Алеша.

– Ваше императорское высочество, – вдруг серьезным и даже строгим тоном обратился к нему старший офицер «Боярина», – позвольте задать вам один вопрос, на первый взгляд личного характера.

– Что случилось, Владимир Иванович? – удивился тот, – впрочем, извольте.

– Как давно вы знаете эту девушку?

– Какую еще девушку?

– Кейко!

– Кейко? Странный вопрос.

– И тем не менее.

– С момента приезда в Артур. Мой камер-лакей снял мне дом, в котором она была прислугой у местного китайского купца. Тот покинул город по своим делам, а китаянка осталась… а в чем дело?

– В том, что она не китаянка.

– А кто?

– Японка.

– Господь с вами, вы уверены?

– Более чем. Разумеется, на Востоке множество народностей, которые только для нас, европейцев, на одно лицо, но ваша Кейко совершенно определенно японка. Я достаточно долго жил в этих краях и в Японии в частности, чтобы суметь отличить. Кстати, и имя у нее тоже японское.

– Не может быть, – помотал головой Алеша, как будто пытаясь отогнать наваждение, – этого просто не может быть! Вы ошибаетесь!

– Возможно, но все же постарайтесь не брать домой важных документов и не говорить при ней о делах.

– Благодарю за совет, – холодно ответил ему великий князь и резко развернувшись, ушел.

Семенов с явным сожалением смотрел ему в след, но останавливать не стал. Алеша же решительно шагал к своему катеру и вдруг остановился как громом пораженный. Зажмурив на секунду до боли глаза, он явственно увидел, как японские корабли идут по свободному от мин фарватеру. Как-то ведь они узнали об этом? Но как? И тут тренированная с детства память послушно выдала ему картинку из прошлого. Они возвращаются на поезде из Дальнего. Вершинин с Микеладзе играют в карты, а он… а он наносит на сделанной на папиросной бумаге схеме прохода последние ориентиры. А потом прячет их в портфель и идет домой. Домой. К Кейко. Еще раз, решительно развернувшись, он, не видя дороги, пошагал прочь.

– Ваше высокоблагородие, вы куда? – попытался окликнуть его матрос.

– Оставь их, дело господское, – лениво протянул сидящий рядом его товарищ.

Ротмистр князь Микеладзе с нескрываемым сочувствием смотрел на потерянное лицо великого князя, сбивчиво рассказывающего ему о своих подозрениях. Молодой человек был ему симпатичен своей доброжелательностью и полным отсутствием чванства, свойственного некоторым представителям офицерства по отношению к жандармам. При этом дело, с которым к нему тот пришел, могло оказаться очень серьезным. Настолько серьезным, что могло запросто погубить и самого Алешу и, что гораздо более вероятно, его – Микеладзе.

– Алексей Михайлович, – мягко сказал он ему, – все, что вы мне рассказали, очень интересно. Скажу прямо, есть большая вероятность того, что вы правы в ваших подозрениях, однако вполне может статься, что вы ошибаетесь.

– Не надо меня щадить, – сбивчиво пробормотал Алеша, – если все это правда, то я готов…

– А если нет? – вкрадчиво спросил жандарм, – вот представьте, что Семенов ошибся. Или даже прав, но дэвушка не шпионка. Ну, мало ли! А мы ее потащим к нам, будем допрашивать… Кстати, вы знаете, как проходят допросы? Вот и хорошо, что не знаете!

– Но надо же что-то делать! Как-то проверить…

– Алексей Михайлович, дорогой! Конечно, проверим, причем очень аккуратно, так чтобы не только комар, даже блоха ничего не наточила! Кстати, помните наш разговор?

– Который?

– Ну, когда мы только познакомились, здесь на вокзале?

– Да, кажется… а о чем он был?

– О женских ногах?

– О ногах?

– Да, дорогой. И не надо так краснеть! Просто вспомните, мы говорили, что китаянки ноги бинтуют, и вы сказали, что у вашей служанки ножки чрезвычайно маленькие. Так?

– Да, именно так, но что это нам дает?

– Вах! Японки ноги не бинтуют! Я точно знаю.

– Вы думаете, это может быть…

– Ладно, тут у меня в камере рыбак третий день сидит и его матушка столько же под воротами…

– О чем вы?

– Да ни о чем, так, мысли вслух, – поморщился князь и тут же гаркнул находящемуся за дверью унтеру: – Федченко! Ну-ка приволоки с улицы эту старую каргу, у нее точно ноги перевязаны.

Через минуту дюжий жандарм затащил в кабинет маленькую сухую старушку, едва ковыляющую на своих копытцах. Рывком усадив ее на лавку, унтер схватил за ногу и показал оцепеневшему от ужаса Алеше страшный результат изуверского обычая: изуродованную ступню, примотанную к пятке.

– Понятно, не такая у нашей Кейко ножка, – нахмурился Микеладзе. – Эй, Федченко, гони эту старую грымзу!

– Господи, какой ужас, – передернуло великого князя.

– Ничего особенного, – пожал плечами жандарм, – кстати, это тоже ничего не доказывает. Она может быть кореянкой, маньчжуркой, дунганкой и еще бог знает кем.

– Я никогда не смогу смотреть ей теперь в глаза, – страдальчески проронил Алеша.

– И не надо! У вас что, на броненосце дел мало? Вот и занимайтесь ими, пока мы все не проверим. А как проверим, так и решим, как быть дальше.

– А что тут решать, если она шпионка, то, насколько я знаю, у вас разговор короткий…

– Верно, только это еще не доказано, да и…

Жандарм резко встал и несколько раз прошел по кабинету туда-сюда. Потом, нахмурившись своим мыслям, вытащил откуда-то фотографический портрет и подал великому князю.

– Не встречали раньше?

Тот внимательно посмотрел на ничем не примечательного господина в канотье и пожал плечами.

– Не встречал.

– Я тоже не встречал. Просто из управления прислали с ориентировкой. Так, на всякий случай. Это Анжей Каминский, поляк, террорист. Да я сильно и внимания не обратил поначалу, откуда ему тут взяться…. Но тут мои архаровцы матроса притащили. По пьяному делу про государя императора ляпнул неподобное. Ну, протрезвел, понятно дело повинился…. И то верно, чего спьяну не наболтаешь…. Ну чего с ним делать, оскорбления величества, конечно, есть, а вот крамолы-то особой и нету. И вот как на грех, или на счастье выпала у меня эта карточка. Сроду такого не было, а тут выпала. Матросик-то, как ее увидал, так возьми и ляпни, что, дескать, поляк этот, ну вылитый минный кондуктор с «Петропавловска».

– Как это?

– А вот так! Я подумал, подумал, да и в порт. Думаю, мало ли, чего в жизни не бывает. А Макаров, возьми, да и выведи эскадру. Думаю, дождусь, да все и разузнаю… не дождался!

– Вы полагаете? – изумленно начал Алеша.

– Да ничего я не полагаю, – отмахнулся жандарм, – показывал карточку уцелевшим. Кто говорит, похож, кто наоборот – непохож! Как тут теперь разберешь…

– Зачем вы мне это рассказали? – насторожился Алеша.

– А затем, Алексей Михайлович, что шпионы опасны только те, о которых неизвестно, а те, о которых известно, те могут оказаться даже полезны! Только вот узнать о них не всегда получается вовремя. А посему, очень вас прошу, домой пока не ходите и разговоры о Кейко ни с кем не ведите.

Впрочем, события, последовавшие вскоре, совершенно не оставили великому князю времени думать о чем-то, кроме службы и пылающей вокруг войны. Сосредоточенные к этому моменту в Корее японские войска перешли в наступление и, отбросив русские заслоны на реке Ялу, двинулись дальше. Генерал Куропаткин, полагая свои войска недостаточными для отражения вражеского натиска, распорядился отступить. Наместник был, разумеется, против этого и немедленно телеграфировал о своем несогласии государю. Куропаткин, в свою очередь, обратился с жалобой на вмешательство адмирала Алексеева в свою компетенцию и попросил высочайшего разъяснения сложившейся ситуации: кто же является главнокомандующим в действующей армии? Ответ его императорского величества был совершенно не утешителен для наместника. В Маньчжурской армии главным является Куропаткин. Впрочем, сказав «а», царь не сказал «б». Очевидно не до конца понимая важность единоначалия, он оставил адмирала Алексеева на своей должности. Таким образом, вместо сосредоточения всех рычагов управления в одних руках появилось двоевластие. Куропаткин командовал всеми армейскими частями и гарнизонами Владивостока и Порт-Артура. В руках наместника осталось гражданское управление и флот.

Однако нашему герою было не до перипетий борьбы за власть. Исправление должности командира броненосца, хотя и занимало большую часть его времени, дало возможность Алеше осуществить ряд мероприятий, которые он считал полезными. Во-первых, с «Осляби» было снято погонное орудие как совершенно бесполезное для боя в линии. Во-вторых, убраны тридцатисемимиллиметровые пушки с марсов и сорокасемимиллиметровые с мостиков и верхней палубы. Предназначенные согласно проекту для противоминной обороны, они совершенно не годились для борьбы с современными миноносцами. В третьих, великий князь приказал сдать в порт все хранящиеся на броненосце мины. Последняя мера вызвала отчаянное противодействие продолжавшего исполнять обязанности старшего офицера лейтенанта Саблина. Если со сдачей мин заграждения он, после катастрофы с «Петропавловском», готов был смириться, то лишение броненосца самодвижущихся мин показалось ему совершеннейшим святотатством. Его протесты возымели некоторое действие, и по одной мине на каждый аппарат на «Ослябе» все же осталось. К сожалению, при отсутствии дока не было никакой возможности починить поврежденную в Средиземном море медную обшивку броненосца, но тем не менее ее обследовали с помощью водолазов и по возможности очистили. Кроме того, за время стоянки все котлы были выщелочены, а машины перебраны. Отдельной проблемой стала поредевшая в последнем сражении кают-компания. В штабе долго думали, кого же направить на корабль, которым командует пользующийся неоднозначной репутацией великий князь, но постепенно вакансии заполнились.

Старшим офицером стал только что прибывший в Порт-Артур капитан второго ранга Угрюмов, а исправлявший до того эту должность лейтенант Саблин стал старшим минером. На должность артиллериста с «Пересвета» перевели лейтенанта Черкасова и в качестве вахтенных начальников лейтенанта Рощаковского с «Полтавы» и мичмана Бухе с «Севастополя». «Ослябя», на котором работали мастеровые из Дальнего и не имевший проблем с получением материалов, закончил ремонт прежде других кораблей. На стоящих рядом с ним «России» и «Громобое» дела обстояли куда хуже, впрочем, и повреждены в Восточно-Китайском море они были гораздо сильнее. Скорое вступление в кампанию броненосца крайне обрадовало адмирала Иессена. Фактически его отряд до сих пор состоял лишь из «Пересвета» и «Победы». Правда, вскоре должен был закончиться ремонт «Ретвизана» и, таким образом, весь отряд должен был быть в сборе.

Карл Петрович был единственным, кто постоянно выводил подчиненные ему корабли в море и несколько раз вел перестрелку с японцами на дальних дистанциях, не добившись, впрочем, особых результатов. Несколько удачливее были быстроходные крейсера «Аскольд» и «Богатырь», совершившие совместно с миноносцами дерзкий налет на Чемульпо и потопившие на подходе к нему несколько вражеских транспортов. Японцы были вне себя от наглой выходки русских и попытались перехватить смельчаков, но без особого успеха. Скорость их броненосных крейсеров оказалась недостаточной, а «собачки» Дева не решились атаковать без их поддержки. «Новик» в этом набеге не участвовал, занятый переборкой машин, а «Боярин» еще чинился в Дальнем. Великий князь, будучи флаг-капитаном Иессена, прекрасно знал о готовящейся операции и решил воспользоваться ею для давно задуманной вместе с Рощаковским авантюры. «Ослябя» заканчивал свой ремонт, и другого случая для выполнения их замысла могло не представиться. Уведомив Угрюмова о том, что у них с Рощаковским дела на берегу, заговорщики покинули броненосец. Даже верный Архипыч, загодя усланный по какой-то надобности домой, не знал об их намерениях. До Дальнего они добрались по железной дороге, на поезде, идущем за материалами на склады КВЖД. После известий о сражении на Ялу содержимое складов решено было перевести в Порт-Артур, и такие рейсы стали регулярными. Рощаковский если и удивился нежеланию великого князя появляться дома, то виду не подал. Выйдя из единственного пассажирского вагона, офицеры быстрыми шагами направились в порт. Все необходимые распоряжения были сделаны заранее, и катер должен был ждать их в полной готовности. Но не успели они пройти и нескольких метров, как услышали жалобное: «Алексей Михайлович, обождите».

– Что за черт? – очень удивился знакомому голосу Алеша.

– Ах, ты же паразит эдакий, ты откуда здесь взялся, – раздался совсем рядом крик, и с тендера паровоза на платформу спрыгнул какой-то чумазый мальчишка.

Следом выглянула голова железнодорожника, очевидно ругавшегося на безбилетного пассажира, но тот уже со всех ног бежал к великому князю.

– Ванька! – Изумился тот, – ты как здесь оказался?

– Ваше высокоблагородие, дозвольте с вами, – взмолился парень, действительно оказавшийся Ванькой. – Я вас случайно на станции увидал и решил, что вы в бой!

– Ты посмотри, какой паршивец, – засмеялся Рощаковский, – нигде от него не скроешься.

– Даже если и в бой, – смеясь одними глазами, спросил Алеша, – тебе-то какая печаль?

– Да как же без меня, – искренне удивился кофишенк, – я же фартовый. Вон прошлый раз без меня в Дальнем с японцами сражались, да с каким фингалом вернулись. А со мной в море ходили, так ни царапины.

– Так это я с тобой ходил? – Решил на всякий случай уточнить великий князь у перемазанного угольной пылью мальчишки.

– А чего же нынче ваше императорское высочество без разрешения, -–жизнерадостно захохотал лейтенант.

– Алексей Михайлович, – принялся канючить Ванька, – ну возьмите, ну чего вам стоит…

– Надо взять, – вдруг серьезным голосом сказал Рощаковский, – если оставим, он чего доброго всему Квантуну растреплет.

– Этот может, – покачал головой Алеша. – Ну что с тобой делать, пошли…

В порту их уже ждал снаряженный «Ретвизанчик», пришвартованный к стоящему под парами миноносцу. На сей раз его вооружение ограничили катерными минами, а тридцатисемимиллиметровую пушку сняли, приняв вместо нее дополнительный запас горючего. А вот стоящий на корме китайский пулемет оставили. Патронов к ним было немного, потому решили, что потеря в случае неудачи большой бедой не станет. Экипаж катера вместе с лейтенантом должен был составлять пять человек: рулевой, моторист, минер и пулеметчик. Для маскировки на него был натянут брезент, выкрашенный в цвет моря и делавший утлое суденышко совершенно незаметным уже с пары кабельтовых. Увидев готовый к рейду «Ретвизанчик», Ванька бог знает что себе вообразил и тут же принялся канючить:

– Алексей Михайлович, возьмите меня на катер, я вам пригожусь.

– А что, может и правда, – усмехнулся лейтенант, – возьмем мальца, раз он такой везучий, как говорит?

– Господь с вами, Михаил Сергеевич, что я его отцу скажу?

– Возьмите, Алексей Михайлович!

– Ну что ты будешь делать!

– Я плаваю хорошо, я даже вас, если что, вытащу!

– Типун тебе на язык! – рассердился великий князь. – Вот что, вольнонаемный Хомутов, отставить разговоры, пока и впрямь не накаркал чего.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие, – насупился парень, поняв, что разговор окончен.

– Здравия желаю вашему императорскому высочеству, – спустился с «Бедового» его командир капитан второго ранга Баранов.

– Здравствуйте Николай Васильевич, надеюсь, у вас все готово?

– Так точно, но я не получал приказа…

– Вот как, а как насчет поступления в распоряжение начальника порта Дальнего?

– Но мне хотелось бы…

– Вы ставите под сомнение мои полномочия?

– Ни в коей мере, ваше императорское высочество!

– Прекрасно, тогда приказывайте отчаливать.

Командир «Бедового» отдал честь, и офицеры во главе с великим князем поднялись на борт.

– А ты чего столбеешь? – оглянулся Алеша на кофишенка, – ну-ка дуй на миноносец!

Обрадованный Ванька одним духом пролетел трап, пока хозяин не передумал. У штурвала уже стоял присланный Алешей капитан одного из подчиненных ему буксиров. Как удалось выяснить великому князю, он был единственным, кому приходилось ходить на Эллиоты, и потому хоть как-то их знал. Баранов был опытным командиром и сразу почувствовал неладное, однако он был не только морским офицером, но и придворным. До назначения на миноносец он долго служил на царской яхте «Полярная звезда», а затем заведовал всеми катерами императорской флотилии. Так что возражать члену августейшей фамилии он не стал и отдал все необходимые распоряжения. Машина «Бедового» заработала, и миноносец пошел к выходу из бухты, увлекая за собой на буксире «Ретвизанчика».

– Ваше императорское высочество, – Баранов снова подошел к стоящему на мостике великому князю, – вы уверены в компетенции вашего лоцмана?

– Вполне, а что вас беспокоит?

– Да собственно ничего, – пожал тот плечами, – просто вид у него непрезентабельный.

Вид у Никодима Селиверстова действительно оставлял желать лучшего. Старая поношенная морская форма, лохматая давно нечёсаная борода и особенно пронзительно красный нос наводили мысль, что лоцман любит злоупотреблять горячительными напитками. В действительности лоцман был одним из самых опытных и знающих моряков во флоте КВЖД, а цвет носа изменился после одного неудачного падения в шторм. В выпивке, правда, он себе не отказывал, но исключительно на берегу. Так что опасения Баранова были совершенно напрасны, и лоцман недрогнувшей рукой провел миноносец по проходам сквозь минные поля и вывел в открытое море, после чего взял курс на острова Эллиота. Замысел великого князя был прост: оставить минный катер как можно ближе к цели путешествия и, дав полный ход, вернуться обратно.

– Пора ваше высокоблагородие, – угрюмо заявил Никодим, повинуясь скорее своему внутреннему чувству, а не расчету.

– Ну, с богом, Михаил Сергеевич! – обернулся великий князь к Рощаковскому.

– Не поминайте лихом, Алексей Михайлович.

– Но-но! Приказываю вернуться живым и невредимым!

– Есть, – шутливо вытянулся тот, – а где ваш Ванька?

– Я его вниз услал от греха.

– Ну и хорошо, а то чего доброго…

– Ох, и не говорите, да что мальчишка, я и сам с вами готов отправиться хоть рулевым, хоть минером…

– Вам, ваше императорское высочество, нельзя! Без вас мы можем и войну проиграть. – Без тени улыбки заявил Рощаковский. – А вот мы с Ванькой можем и рискнуть.

– Пусть подрастет сначала.

К застопорившему ход миноносцу подтащили «Ретвизанчик», и лейтенант с лоцманом ловко спустились на него по штормтрапу. Через секунду затарахтел на малых оборотах мотор, и катер медленно двинулся к цели своего путешествия. «Бедовый» тем временем развернулся и, постепенно набирая ход, двинулся домой. Поскольку идти сквозь минные поля в сгустившихся сумерках было чистым самоубийством, «Бедовый» подошел к острову Сан-шан-тао и притаился в его тени, не включая ходовых огней.

– Ну что, господа, – обратился Алеша к офицерам, – найдется на вашем миноносце немного кофе? Мой Ванька преотлично его готовит.

– Кофе – это прекрасно! – Оживился вахтенный начальник мичман О´Бриен да Ласси. – Право, я столько не пил хорошего кофе, довольствуясь «адвокатом», что совершенно не могу устоять перед таким соблазном.

Русское командование давно подозревало, что японцы используют острова Эллиота в качестве маневренной базы. Однако разузнать это наверняка до сих пор не получалось. Посланные туда на разведку миноносцы постоянно натыкались на превосходящие силы противника и, получив повреждения, возвращались не солоно хлебавши. Великий князь, согласившись на эту экспедицию, настаивал, что главной ее задачей должна быть разведка. Получить точные данные о месте стоянки врага, считал он, было бы куда важнее, чем пустить ко дну миноносец или даже малый крейсер. Впрочем, поскольку вероятность встретить вражеский броненосец или другой крупный корабль была совсем не нулевой, Рощаковскому удалось настоять на вооружении катера минами.

Через пару часов вставший у руля катера лоцман Селиверстов показал лейтенанту на маленький огонек, мерцающий в ночи.

– Что это? – удивленно спросил тот у Никодима.

– Деревушка рыбачья, тамошние китайцы, случается, ночами на промысел ходят, а чтобы не заплутать – огонь зажигают.

– Вот оно как… А если они нас японцам выдадут?

– Беспременно выдадут, ваше благородие, уж больно подлый народ. Только мы к ним не пойдем. Тут рядом бухта есть, в ней укроемся. Там склоны каменистые, рыбакам неудобно, да и пресной воды рядом нет. Не ходят они туда.

– А что, этот маяк каждую ночь горит?

– Скажете тоже, маяк! – усмехнулся лоцман, – так, фонарь на палке. А зажигают, только если на промысле.

– А ты почем знал, что сегодня они на промысел пойдут?

– Так откуда мне знать, ваше благородие? – изумился Никодим. – На все воля божья!

Рощаковский лишь подивился фатализму Селиверстова, но спрашивать, как бы он ориентировался, если бы не случилось такой оказии, не стал. Маленький катер, при неровном свете луны, ловко проскользнул в маленькую, практически незаметную с моря бухточку, где укрылся от волнения.

– Братец, подай-ка термос, – обратился Рощаковский к матросу-мотористу, выглянувшему на свежий воздух.

– Чего подать, вашбродь? – не понял тот.

– Ну, флягу такую толстую, – пояснил лейтенант, – в ней чай горячий. Сейчас, полагаю, самое время почаевничать.

– А флягу, так на ей малец дрыхнет. Подсунул под голову байстрюк, да так сопит сладко, что и будить совестно.

– Постой, братец, ты что несешь, какой еще малец с байстрюком?

– Так этот, Ванька-вестовой, что у их императорского высочества служит.

– А что он здесь делает?

– Так, а я почем знаю? Мои дела у мотора, а в господские я не лезу…

Сладко спящего Ваньку безжалостно растолкали тумаками и, поставив на ноги, подвергли свирепому допросу.

– Ты что же это, курицын сын, тут забыл?

– Я это, с их высокоблагородием Алексей Михайловичем хотел…

– Господи, олух царя небесного! Да с чего ты взял, дурья твоя башка, что твой хозяин с нами пойдет?

– А разве нет?

– Да что ему делать больше нечего! У него порт, броненосец, он флагманский офицер, великий князь, наконец! Мыслимое ли дело ему в эту дыру соваться!

– Ой, а где это мы? – опасливо оглянулся мальчишка.

– Не твоего ума дело, – отрезал Рощаковский. – Значит так, сидишь на катере, не высовывая носа! Попробуешь хоть пискнуть без разрешения, я тебя сам утоплю, а их императорскому высочеству скажем, что тебя и не видели. Понял?

– Понял, – пробубнил Ванька, сообразивший, что дело может плохо кончиться.

Едва стало светать, лейтенант натянул на себя выцветший от морской соли брезентовый плащ и, сделавшись от того совершенно неразличимым на фоне камней, вскарабкался на ближайшую возвышенность и огляделся. Открывшаяся перед ним картина одновременно поразила и восхитила его. В защищенной от ветров бухте стояла на якоре вся первая эскадра японского императорского флота. Шесть могучих броненосцев, крейсера, посыльные суда, миноносцы, транспорты и канонерки являли собой вид величественный и грозный. «Так вот вы где прячетесь» – подумал Рощаковский и, достав из кармана блокнот начал на нем черкать карандашом условные значки. Японцы не стояли на рейде без движения: одни миноносцы ушли на дежурство, другие вернулись. Следом за ними побежали крейсера, затем в бухту зашел транспорт и с броненосцев спустили шлюпки, послав их, очевидно, за углем. С другого транспорта доносились удары металла о металл. Очевидно, на нем была устроена плавучая мастерская. Скоро лейтенант понял, где и как стоят корабли, где ближайший к ним проход в защищающих стоянку минных полях, и даже наметил себе жертву. Однако следовало соблюдать осторожность, и Рощаковский потихоньку спустился к катеру. Поставленный на часах матрос бдительно нес вахту, а остальные коротали время под брезентом, травя по морскому обычаю байки. Заводилой был многое за жизнь повидавший Никодим, а прочие, посмеиваясь, слушали рассказы откровенно прибрехивающего лоцмана. И только Ванька с открытым ртом внимал ему как апостолу новой веры, ни секунды не сомневаясь ни в одном слове.

– … тут, значитца, кит нашу шхуну как ударит в днище! Думали все, амба нам, проломит. Нет, крепкая оказалась, выдержала. Он еще раз, а нам опять нипочем! Он тогда, хоть и рыба, а сообразил, что так не годится, да как навалится на борт и давай грызть его зубами!

– А вы чего? – не выдержал паузы слушавший с горящими глазами парень.

– А они ему баграми все зубы повыбивали, – улыбаясь, сказал незамеченный до сих пор Рощаковский.

Услышав его, матросы подобрались, но он им махнул, дескать, сидите, не до того. Лоцман, хмыкнув, ухмыльнулся, и лишь разочарованно крутивший головой кофишенк недоверчиво переспросил:

– А вы откуда знаете, ваше благородие?

– Да я эту байку еще в корпусе слышал.

Услышав ответ офицера, матросы едва не заржали в голос, но, наткнувшись на строгий взгляд, сдержались.

– Извольте откушать, ваше благородие, – протянул лейтенанту банку тушенки и жестяную кружку с чаем унтер.

– Благодарю, – отозвался тот и, взяв в руки, воскликнул: – Ого, горячая! Откуда?

– Да малец на керосинке согрел, он же и чай заварил, – ответил матрос. – Даром что лопух лопухом, а это дело знает.

Ванька, обидевшись, что его назвали лопухом, нахохлился и отвернулся, а матросы напротив сгрудились вокруг Рощаковского.

– Ну и чего там, вашбродь?

– Э, братцы, сунулись мы в самую пасть к японцам. Сам адмирал Того в бухте стоит с броненосцами.

– Эва как! А когда же атаковать?

– Ночью, конечно, а сейчас отдыхать!

– Есть!

Глаза лейтенанта скользнули по тощей спине паренька, и ему на секунду стало не по себе. «Эх, Ванька-Ванька, принесла же тебя нелегкая!»

Когда на миноносце хватились проскользнувшего на катер кофишенка, вокруг была уже глубокая ночь. Поиски поначалу ничего не дали, и Алеша с тревогой подумал, что мальчишка свалился за борт. Наконец, вахтенный офицер припомнил, что кочегар второй статьи Агафонов стоял с вечера наказанный под ружьем, а теперь заступил на вахту к котлам. Вызванный на мостик, матрос подтвердил, что видел, как мальчишка по канату пробрался на буксируемый «Ретвизанчик».

– А ты куда смотрел, сукин сын? – вызверился на него Баранов. – Где это видано, чтобы мальчишки с миноносца на буксир лазили?

– Так он сказал, вашескородие, что, дескать, по вашему приказу, – выпучил глаза матрос.

– Тьфу ты, – сплюнул с досады великий князь, – вот ведь пострел! Ей-богу, вернется живым, я сам с него шкуру спущу! Ладно, ступай, Агафонов, только впредь и головой думай.

– Похоже кофе мы сегодня не попьем, – вздохнул О´Бриен де Ласси. – Впрочем, это самая малая из наших проблем.

– Что вы имеете в виду? – пристально посмотрел на него Алеша.

– Я имею в виду вон те миноносцы, ставшие на якорь совсем недалеко от нас. Они подошли с час назад и пока еще не видят нас, но с утра это положение изменится.

– Нашим тут делать нечего, – задумчиво проговорил великий князь, глядя на нежданных соседей.

– Что будем делать?

Несмотря на ирландско-французскую фамилию и вполне великорусское имя-отчество – Терентий Александрович, мичман О´Бриен де Ласси был чистокровным поляком и, как многие поляки, отчаянным храбрецом. Впрочем, даже ему было понятно, что их миноносец оказался в крайне скверной ситуации. Командир же «Бедового», казалось, оказался просто раздавлен известием о находящемся совсем рядом неприятеле. Губы его задрожали, глаза забегали, и он выпалил что-то вроде: «Мы не можем рисковать жизнью его императорского высочества»! Услышав это, Алеша подошел к нему и, отведя в сторону, пристально взглянул в глаза. Неизвестно, что в них увидел капитан второго ранга Баранов, но больше его до возвращения в порт никто не слышал.

– Как старший по должности, беру командование на себя, – заявил великий князь, развернувшись к остальным офицерам, – немедленно поднять пары! Артиллерию и минные аппараты к бою. И самое главное, все это тихо!

Что-то в его внешне спокойном голосе заставило их вытянуться и, щелкнув каблуками, отправиться выполнять распоряжения. Однажды такая ситуация уже случалась. Возвращавшийся с разведки русский миноносец оказался рядом с японцами и, приняв их за своих, встал им в кильватер. Едва занялся рассвет, ошибка выяснилась, и миноносец «Страшный» принял свой последний бой. Ошибка дорого обошлась его командиру и всему экипажу, но русские моряки не посрамили своего флага. Однако теперь Алеша знал наверняка, что рядом не может быть своих, и собирался предъявить счет уже японцам, за их ошибку. Никогда служившие на «Бедовом» моряки не ожидали рассвета с таким напряжением. Едва начал розоветь восток, на стоящем рядом с ними японце разглядели соседа и ратьером запросили позывные.

– Пуск, – выдохнул великий князь и махнул рукою в перчатке.

Звенящую тишину раннего утра разорвал гулко бухнувший звук вышибного заряда, и стальные рыбки самодвижущихся мин скользнули в сторону ничего не подозревающего противника. Хотя изобретениям господина Уайтхеда минуло уже более полувека, они продолжали оставаться крайне ненадежным оружием. Добрая половина из них не попадала в цель, а из попавших половина не взрывалась. Достаточно вспомнить, как восемнадцать японских миноносцев, атаковав русскую эскадру в ночь 27 января в почти полигонных условиях, добились всего трех попаданий. Прекрасно зная об этом, Алеша приказал стрелять залпом, справедливо полагая, что другого случая может и не представиться. Но иногда звезды сходятся таким образом, что даже маловероятные события происходят одно за другим. Обе выпущенные мины достигли вражеского миноносца одновременно и, взорвавшись у его борта, практически разорвали маленький корабль в клочья. Пока на остальных японских кораблях пытались понять, что же все-таки случилось, русский миноносец двинулся прочь. Однако чтобы поднять пар в изношенных долгим переходом котлах «Бедового», кочегарам пришлось постараться, и из низких труб скоро полетели искры, а затем стали бить целые факелы. Далеко видимые в утренних сумерках, они тут же привлекли внимание японцев, и те, снедаемые жаждой мести, бросились за обнаглевшими русскими. Впрочем, поначалу преимущество в скорости было у русского миноносца. Его кочегары раньше подняли пар в котлах, и первое время расстояние между ними почти не сокращалось. Но затем сказалось лучшее техническое состояние японских истребителей, начавших постепенно нагонять своего противника, засыпая его снарядами. Отчаянно отстреливаясь из своих сорокасемимиллиметровых пушек, «Бедовый» рвался к своим берегам. Проход в минном поле был совсем близко, а прикрывающие его береговые батареи должны были оказать помощь своим. Правда, стояли на них довольно устаревшие орудия, но маленьким миноносцам должно было хватить и этого. И тут сказалось преимущество японцев в артиллерии. Стоящим у них на носу трехдюймовкам удалось перебить паропровод, и пронзительный свист вырвавшегося наружу пара возвестил, что «Бедовый» скоро начнет терять ход. Понимая, что до спасительного прохода он может теперь и не добраться, Алеша приказал переложить руль направо и двинулся прямо сквозь минные поля. Вообще, обычно мины заграждения ставят с приличным заглублением, чтобы в ловушку попадались глубокосидящие броненосцы и крейсера, а не маленькие миноносцы. Однако после памятного налета японцев на Дальний русские решили усилить свои минные поля и накидали сверху еще мин, рассчитанных уже на более мелкую добычу. Правда, японцы об этом не знали, как, впрочем, и моряки с «Бедового». Алеша же не стал им рассказывать об этой детали, справедливо рассудив, что в случае успеха успеет сделать это позже, а в случае неудачи рассказывать будет уже некому. Воспользовавшись поворотом русского миноносца, противники сумели еще больше сократить дистанцию и практически засыпали его снарядами. Казалось, еще немного – и победа у них в кармане, но в этот момент один из них налетел форштевнем на рогатую смерть, караулившую под водой свою добычу. Взрыв шестидесяти килограмм пироксилина в мгновение ока оторвал японскому миноносцу носовую оконечность, и тот, продолжая идти полным ходом, зарылся в волну. Корма его еще некоторое время продолжала оставаться на плаву, а крутящиеся винты рассекали воздух, но затем послышался какой-то удар и маленький корабль тут же скрылся в пучине. Потрясенные мгновенной гибелью уже второго своего товарища, вражеские миноносцы отступили. Черная неделя японского императорского флота началась.

Ближе к вечеру Рощаковский пошел убедиться, что японцы находятся на своих местах, однако к его досаде на эскадре определенно что-то случилось. Из труб кораблей валил густой дым. Броненосцы и крейсера явно разводили пары и с грохотом поднимали якоря. Наконец, они начали один за другим покидать стоянку и выходить в море. Лейтенант готов был лопнуть от досады, глядя, как выбранный им в качестве цели «Асахи» величественно идет к выходу. Он знал, что русские крейсера отправились в набег к берегам Кореи, но никак не ожидал, что японцы сорвут с места для их поимки даже броненосцы. Позже выяснилось, что Иессену удалось крупно обмануть вражескую разведку. Прекрасно зная, что шпионы следят за каждым шагом эскадры, он придумал очень простой, но вместе с тем изящный маневр. Не рискнув пойти в рейд на не слишком скоростных «Пересвете» и «Победе», он решил ввести врага в заблуждение. Как обычно выйдя в море со своим отрядом, он был обнаружен «собачками» и послал «Баяна», «Богатыря» и «Аскольда» их отогнать. Как только те очистили горизонт от вражеских глаз, Карл Петрович тут же увел броненосцы в бухту Белого волка и встал там на якорь. Прилегающие берега были загодя очищены жандармами от китайцев, а на берегу устроены батареи из малокалиберных пушек. Поставив противоминные сети, русские корабли затаились, а «Аскольд» и «Богатырь», отогнав вражеские крейсера, полным ходом пошли к берегам Кореи. В Порт-Артур вернулся только «Баян», предварительно убедившийся, что броненосцы совершенно незаметны с моря. Получив известия, что русские броненосцы-крейсера не вернулись на внутренний рейд, Того задумался, а узнав, что их быстроходные бронепалубники устроили резню у Чемульпо, ни секунды не сомневаясь вместе с быстроходными броненосцами и крейсерами ринулся на перехват. Таким образом, из броненосцев на Эллиотах остались только не слишком скоростные «Фудзи», «Ясима» и совсем уж тихоходный «Чин-Иен». Поскольку по данным разведки у русских сохраняли способность к выходу только «Полтава», «Николай I» и погнувший недавно винт «Севастополь», этого должно было хватить для парирования возможной угрозы.

Когда совсем было отчаявшийся Рощаковский понял, что японские «старички» остаются на месте, он сразу же воспрял духом. «На безрыбье и рак рыба», – подумал он. Жаль было, конечно, упускать возможность повредить новейший японский броненосец, но с другой стороны, вместе с ними ушли все крейсера кроме «Чиоды», «Мацусимы» и «Хасидате», а также большинство миноносцев, так что шансы улизнуть после удачной атаки даже увеличились. Спустившись вниз, он дождался темноты, и «Ретвизанчик» малым ходом двинулся к ближайшему проходу. У руля катера опять стал Селиверстов, и утлое суденышко, повинуясь наитию многоопытного лоцмана, заскользило к ничего не подозревающему врагу.

Время, казалось, застыло, а ночь превратилась в какую-то вязкую субстанцию, обволакивающую идущих на верную смерть смельчаков. Нервы русских моряков были напряжены до последнего предела, а опасный путь не был проделан еще и наполовину. Едва «Ретвизанчик» прошел проливом между двумя островами, навстречу ему по какой-то своей надобности двинулись, освещая себе дорогу прожекторами, два японских миноносца. Никодим едва успел отвернуть в сторону, а моторист сбавить обороты двигателя. Вражеские корабли прошли совсем рядом, казалось, протяни руку – и можно будет постучать по их обшивке. Затаивший дыхание Рощаковский и его подчиненные ясно слышали, как японцы переговариваются стоя на мостике. Поднятая ими волна едва не выкинула катер на камни, но в последний момент матросы ухитрились оттолкнуться от них баграми, а моторист снова прибавил ход.

Наконец все преграды были пройдены, и перед «Ретвизанчиком» выросла громада вражеского броненосца. Расстояние до него было не более полутора кабельтовых, и лейтенант решил, что пора. Глотнув полные легкие воздуха, как будто собираясь нырнуть, он положил руку на рычаг и освободил держащие мины захваты. Одновременно с этим завелись их двигатели, и стальные сигары, оставляя пузырьковый след, все ускоряясь, пошли в сторону японского корабля. Рощаковский затаив дыхание смотрел, как они идут, но лоцман, здраво рассудивший, что пора уносить ноги, снова встал к рулю и катер, пользуясь последними секундами спокойствия, двинулся прочь из бухты. Если бы на «Ретвизанчике» стояли трубные минные аппараты, звук вышибного заряда при выстреле непременно привлек бы внимание японских часовых. Но благодаря тому, что пуск был почти бесшумным, смельчакам удалось уйти.

Пущенные с малого расстояния мины не могли пройти мимо такой большой мишени, но, как водится, одна из них все же не сработала. Зато вторая ударила крайне удачно. Два пуда пироксилина, содержавшиеся в катерной мине, не могли нанести непоправимого ущерба огромному броненосцу, разделенному водонепроницаемыми переборками на отсеки. К тому же находясь в бухте, японцы всегда могли спасти его, посадив на мель. Однако стальная сигара ударила корабль в корму, где, разорвавшись, оторвала винт и повредила дейдвуд, сквозь который вода тут же начала поступать внутрь корпуса. Большая часть экипажа мирно спала в своих гамаках, когда прогремел взрыв. Сотрясение, вызванное им было не слишком мощным, однако не успевших понять, что случилось, людей охватила паника. Многие матросы в чем были выскакивали на верхнюю палубу и тут же, невзирая на пытавшихся их остановить офицеров, бросались за борт. Другие кинулись к орудиям и открыли ураганный огонь. Несколько малокалиберных снарядов от этой стрельбы даже попало в стоящий неподалеку «Чин-Иен», на котором лишь по случайности обошлось без жертв. На всех японских судах, а также берегу зажглись прожектора. Но на счастье Рощаковского и его людей, никому из японцев не пришло и в голову, что их атаковал русский катер. Когда командованию удалось навести порядок, они пришли к выводу, что на броненосец занесло течением мину, сорванную с якоря, а смельчаки тем временем уходили дальше и дальше.

Едва «Бедовый» пришвартовался к стенке в порту Дальнего, по спущенному с него трапу поднялся флаг-офицер наместника лейтенант Кетлинский.

– Ваше императорское высочество, – обратился он к Алеше, – его высокопревосходительство срочно требует вашего прибытия!

– Требует? – удивленно приподнял бровь великий князь.

– Просит, – тут же поправился лейтенант и неожиданно улыбнулся, – но очень настойчиво.

– Ну, раз просит, – улыбнулся в ответ Алеша, – значит прибудем. А в чем дело, Казимир Филиппович?

Когда началась война, Кетлинский служил старшим артиллеристом на броненосце «Ретвизан». Наместник обратил внимание на храброго офицера, весьма отличившегося при отражении атак японских миноносцев и брандеров, и назначил его флагманским артиллеристом своего походного штаба. Впрочем, в походы этот штаб не ходил, а служба на берегу молодого и инициативного офицера явно тяготила. Наверное, поэтому он с нескрываемой симпатией относился к великому князю, регулярно оказывающемуся в гуще событий.

– Точно сказать не могу, Алексей Михайлович, но уверен, что Евгению Ивановичу стало известно о вашем отсутствии на «Ослябе» и выходе в море на «Бедовом».

– Что-то быстро.

– Помилуйте, вас всю ночь не было! А, кстати, где вы были?

– Да так, -–неопределенно пожал плечами Алеша и обернулся к понемногу приходящему в себя Баранову. – Всего доброго, Николай Васильевич…

– Не прощайтесь, – улыбка Кетлинского стала еще шире. – Господину капитану второго ранга тоже необходимо явиться к Алексееву. Причем на этот раз, его высокопревосходительство действительно требует.

– Что же, прекрасно, вот там вас Николай Васильевич и наградят.

Снова побледневший Баранов издал утробный звук, а лейтенант явно заинтересовался.

– Позвольте поинтересоваться, господа, а за что именно наградят?

– Ну не каждый день, точнее ночь, нашим миноносцам удается утопить два вражеских.

– Утопить? Два!!!

– А что вас так удивляет? Впрочем, наши слова довольно легко проверить. Останки первого должны быть видны у восточного берега острова Сан-шан-тао, а подрыв второго должны были видеть на береговых постах.

– Поразительно!

Не довольствуясь рассказом великого князя, Кетлинский немедленно связался по телефону с батареей на мысе Энтри, и когда Алеша вместе с Барановым предстал перед светлыми очами наместника, подробности прошедшей ночи стали ему в общих чертах известны.

– Поздравляю, ваше императорское высочество, с достигнутым успехом, – благожелательно улыбаясь, сказал Алексеев. – Надеюсь, что при выполнении ваших прямых обязанностей, они будут не менее впечатляющими.

Наместник с таким нажимом произнес «прямых», что о его недовольстве догадался бы и менее проницательный человек.

– Благодарю вас за высокую оценку наших с господином капитаном второго ранга усилий, – ответил ему Алеша самым почтительным тоном, на какой только был способен.

– Ваших?

– Так точно! Более того, без содействия господина Баранова эта экспедиция вряд ли бы состоялась, так что именно его и следует поздравлять в первую очередь!

Командир «Бедового» слушал великого князя с все нарастающим удивлением, пока тот, нимало не смущаясь, живописал их героический подвиг. Когда он наконец дошел до подрыва вражеского истребителя на мине, Николая Васильевича даже передернуло от воспоминаний. Судорожное движение не укрылось от взгляда Алексеева, и тот счел нужным переспросить.

– А каким образом японец попал на наше минное поле?

– Преследуя нас, ваше высокопревосходительство.

– То есть вы тоже шли по минному полю?

– У нас не было другого выхода.

– Что с вами, голубчик? – внимание наместника переключилось на стремительно бледнеющего Баранова, – вам нехорошо?

– Мо-можно воды, – прохрипел тот.

– Конечно-конечно, – переменился в лице хозяин кабинета и лично налил в стакан из графина. Затем взялся за колокольчик и позвонил: – Эй, кто-нибудь!

В кабинет тут же заглянул Кетлинский и бросился на помощь к командиру «Бедового». Потерявшего сознание офицера уложили на диван и послали за доктором.

– Ну что, довольны? – с непонятным выражением лица спросил наместник.

– Видит бог, Евгений Иванович, я тут ни при чем!

– Конечно-конечно. Кстати, а как дела на «Ослябе»?

– Завтра намечен выход на пробу машин…

– Вот и сходите, голубчик. Там Иессен какую-то демонстрацию затеял, так что ваше присутствие просто необходимо.

– Слушаюсь!

– Вот и славно, вот и хорошо. Исполняйте!

На броненосце Алешу ждал невозмутимый Угрюмов с докладом. По словам старшего офицера выходило, что дела обстоят просто прекрасно, ремонт почти закончен. Необходимые припасы приняты, и команда ожидает лишь приказа о выходе.

– Полно, Алексей Петрович, так уж и ожидают? – улыбнулся великий князь.

– Тем, кто его не ждет с нетерпением, выход еще более необходим, – не принял улыбки Угрюмов. – Хотя большинство офицеров «Осляби» весьма ревностно относится к службе, некоторые с гораздо большим удовольствием посещают «Ласточку»!

Название местного варьете капитан второго ранга произнес так, будто выплюнул.

– Вот как, – нахмурился Алеша, – и кто же это?

– Более того, – проигнорировал его вопрос старший офицер, – получая замечания, некоторые из них говорят, что берут пример с других, не слишком часто появляющихся на службе.

– Алексей Петрович, – попытался остаться вежливым великий князь, – мы с лейтенантом Рощаковским не девочек посещали!

– Мне это известно, ваше императорское высочество, но, тем не менее, я полагаю скорейший выход в море наилучшим решением вопроса.

Выслушав нотацию от Угрюмова, Алеша помолчал некоторое время, а затем ровным голосом приказал:

– Готовиться к выходу!

Карл Петрович Иессен неспроста затеял эту опасную мистификацию с броненосцами, якобы ушедшими в рейд. После того как русская эскадра получила подкрепления, японцы утроили усилия в попытках закупорить ее во внутреннем бассейне. Пока организованная еще покойным Макаровым оборона рейда справлялась со своими обязанностями, но противник не жалел усилий, чтобы ее преодолеть. Почти каждую ночь японские брандеры, поддерживаемые миноносцами и канонерками, рвались к проходу, надеясь закрыть его своими корпусами. Дежурный крейсер и канонерки, а также приданные им миноносцы и катера расстреливали их из пушек, топили минами и, бывало, даже брали на абордаж. Противник нёс напрасные потери, но, несмотря на это, не оставлял своих попыток. Было очевидно, что японцы имеют неподалеку базу, где и накапливают силы между атаками. Поиски миноносцами ни к чему кроме потерь не приводили, а послать крупные корабли против превосходящего противника было чистым самоубийством. Но вот если Того уйдет к Чемульпо…

Разумеется, Иессен не мог наверняка знать, что японский адмирал бросится на поиски русских крейсеров своими главными силами, но почему бы не рискнуть? План был прост: спрятавшиеся до поры «Пересвет» и «Победа» выйдут из своего укрытия и встретятся на внешнем рейде с «Полтавой», «Николаем», «Баяном», «Палладой» и «Дианой». Если японцы, паче чаяния, не разделятся – этих сил будет достаточно, чтобы отбиться. Если же план удастся, помешать налету на Эллиоты будет некому. Так все и вышло, за исключением того, что к броненосцам присоединился наконец-то закончивший ремонт «Ослябя».

С самой гибели Макарова русская эскадра не выходила в море в таком составе. Пять броненосцев, три крейсера и восемь миноносцев, разрезавшие форштевнями волну, являли собой красивое и даже величественное зрелище. «Ослябя» шел третьим в колонне броненосцев, и стоявшие на мостике броненосца офицеры не без удовольствия любовались открывшимся перед ними видом, иногда перешучиваясь между собой. Однако стоящий с ними Алеша, казалось, совершенно не разделяет благодушия своих подчиненных. Ласково пригревающее солнышко тоже не радовало его и лишь заставляло морщиться, поднося бинокль к глазам.

– Сейчас бы кофейку, – мечтательно протянул мичман Бухе, как бы невзначай поглядывая на великого князя.

Упоминание о пропавшем Ваньке еще больше испортило настроение командира. Последний успел своим искусством завоевать симпатии офицеров броненосца, и те, не подозревая о причине его отсутствия, гадали, почему его на сей раз оставили дома.

– Вот закончится ваша вахта, мичман, – суровым голосом заявил недолюбливавший Бухе Угрюмов, – попьёте в кают-компании адвоката!

– Интересно, а куда нас ведет адмирал? – спросил…

– Похоже, к Эллиотам, – отозвался штурман…

– Вы думаете? – неожиданно проявил интерес Алеша и добавил непонятно: – Дай-то бог!

Офицеры с интересом обернулись к своему командиру, но тот снова ушел в себя и не проявлял более интереса к разговору.

– А отчего с нами не пошел «Севастополь»? – спросил кто-то за спиной великого князя. – Вы не знаете, Федор Александрович?

– Увы, нет, – пожал плечами Бухе, – что-то с винтами, очевидно.

– «Что-то с винтами»! – с раздражением повторил его слова Угрюмов, – вы, батенька, будто не на нем служили.

– А что случилось, Алексей Петрович? – снова проявил интерес к разговору великий князь. – Я помню, что при столкновении лопасть погнули, но Кроун, кажется, говорил, что удалось поправить?

– Увы, пока не удалось, вернее не до конца. Более двенадцати-тринадцати узлов он давать не сможет, и то не наверное. Да еще при перекидной стрельбе повредили одну из двенадцатидюймовок. Так что боевая ценность «Севастополя» снижается все больше, и что самое отвратительное, пока без участия японцев.

– А что с пушкой?

– Слабость конструкции. Не рассчитывали, что будем стрелять на такие дистанции – и вот, пожалуйста!

– Печально, по артиллерийской подготовке «Севастополь» из лучших.

Эскадра продолжала идти вперед, и чем дальше, тем более становилось очевидным, что Иессен идет к островам Эллиота. На траверзе Сан-шан-тао к ним присоединился подошедший из Дальнего «Боярин».

– Смотрите ка, – воскликнул Бухе, – на крейсере закончили ремонт!

– А вот это хорошая новость, а то «Новик» совсем загоняли.

– Что-то сигналят с «Пересвета».

– Это «Боярину», посылают на разведку.

– Странно, господа, отчего-то японцев совсем не видно, даже непривычно!

– Как же не видно, вон их миноносец!

– Где?

* * *

Произведя столь удачную атаку, Рощаковский снова затаился в знакомой бухте, справедливо полагая, что до утра дойти к своим берегам не успеет, а днем «Ретвизанчик» может стать легкой добычей вражеских миноносцев. Едва рассвело, он снова направился на облюбованную им скалу и с удовольствием наблюдал, что поврежденный им броненосец стоит с явным дифферентом на корму. «Фудзи» или «Ясима»? – задумался лейтенант, но различить с такого расстояния, кто стал жертвой его нападения, было решительно невозможно. Пора было возвращаться, и Рощаковский потихоньку двинулся назад. Эта мера предосторожности оказалась не лишней, потому что за стоящим у большого валуна катером пристально наблюдал какой-то человек. Приглядевшись, лейтенант понял, что это японский матрос, которого невесть какая нужда занесла на их остров. Вынув револьвер, русский офицер начал подбираться к незваному гостю и вскоре был в десяти шагах у него за спиной. Тут следовало быть осторожнее, потому что малейший шорох мог выдать его соглядатаю, но, по счастью, заинтересовавшийся их катером японец решил возвращаться. Едва он сделал несколько шагов, выскочивший из-за камня лейтенант ударил его рукояткой нагана по голове, отправив таким образом в глубокий нокаут.

– Ну и на хрена вы, ваше благородие, его сюда притащили? – грубовато спросил Селиверстов, когда Рощаковский доставил пленного к «Ретвизанчику».

– Как это? – опешил тот.

– А чего с им делать?

– Допросим.

– Угу, а по-каковски? Уж вряд ли этот басурманин по-русски говорит.

– Не знаю, – растерялся лейтенант, – а вы разве не говорите?

– А как же, десять слов по-кантонски и столько же на мандаринском. А он вот уж ни разу не китаец, так что допросить этого шельмеца мудрено будет, а вот его, к бабке не ходи, хватятся.

– Что же, надо было дать ему уйти? – разозлился офицер.

– Да уж, куда не кинь, везде клин! Уходить надо, пока этого узкоглазого антихриста искать не начали.

– Вашбродь, может, не хватятся пока? Глядишь, досидели бы до темноты, – подал голос унтер.

– Как же, не хватятся!

– Японцы! – подал голос Ванька.

– Где?

– Да вон они, цепью идут. Наверное, ищут.

– Час от часу не легче…

Посмотрев в бинокль, лейтенант увидел, что по направлению к бухте идут несколько японских моряков с офицером. Очевидно, не дождавшись пропавшего матроса, они направились на его поиски, и скоро неминуемо обнаружат русский катер. Единственное, что внушало оптимизм, это отсутствие у них винтовок. Правда, его подчиненные тоже были без оружия, но на вертлюге «Ретвизанчика» стоял пулемет. Бывший по натуре авантюристом Рощаковский умел принимать быстрые решения. Едва японцы подошли достаточно близко, русские откинули брезент, и по японской цепи ударил град пуль. Не ожидавшие засады японцы падали один за другим, но некоторым все же удалось, бросившись врассыпную, укрыться от свинцового ливня.

– Трогай! – закричал лейтенант, продолжая обстреливать противника.

Пущенный мотор довольно заурчал, и катер двинулся прочь, уповая на то, что рядом не окажется быстроходного противника. «Счастье покровительствует смелым» – говорили древние, и, похоже, не ошибались. Рядом с бухтой, где скрывались русские диверсанты, не оказалось японских кораблей, а сухой треск пулеметных очередей не был слышен на эскадре. Пока уцелевшим японцам удалось добраться до своих и поднять тревогу, русские были уже далеко. Однако сразу понявший, кто подорвал ночью «Ясиму», адмирал Насиба не собирался спускать им эту дерзость, и шесть японских миноносцев, подобно борзым в поисках зайца, порскнули в разные стороны в надежде найти и покарать наглецов. Правда, почти все командиры истребителей сделали одну и ту же ошибку. Решив, что русские диверсанты пойдут к берегу кратчайшей дорогой, они, раскинувшись неширокой цепью, пошли на перехват. Достигнув же береговой черты и не настигнув вражеский катер, они принялись терять время, осматривая все близлежащие бухточки. Лишь один из них, командир «Сазанами» капитан-лейтенант Кондо, догадался об ошибке и, дав полный ход, пошел к Дальнему. Дойдя до острова Сан-шан-тао и снова не обнаружив следов русского катера, японцы задумались. Между тем ларчик открывался просто. Рощаковский прекрасно знал, что японские миноносцы как минимум вдвое превосходят «Ретвизанчик» в скорости, и потому, описав широкую дугу, направил свой катер в море. Разумеется, поступая так, лейтенант очень рисковал, но его замысел снова увенчался успехом. Как ни быстры японские миноносцы, для того чтобы поднять обороты, паровым машинам требуется время, а вот бензиновый двигатель разогнал их маленькое суденышко почти сразу же. Затем, сбавив обороты и натянув брезент, русские моряки стали почти невидимыми и потихоньку пошли к Порт-Артуру. Впрочем, Кондо не собирался сдаваться и, решив, что он просто обогнал вражеский катер, начал описывать своим миноносцем большие зигзаги, все еще надеясь перехватить диверсантов. И вскоре им почти повезло. Повезло, потому что «Сазанами» все же заметил катер хитрого Рощаковского. А почти, потому что навстречу практически настигнутому «Ретвизанчику» шел «Боярин» с миноносцами и японцы рисковали из охотника тут же превратиться в дичь. Но японцы не были бы японцами, если бы не попытались добраться до своего врага даже в такой ситуации. Подняв форштевнем бурун, они пошли на маленький катер, рассчитывая потопить его тараном.

– Что это, Владимир Иванович? – немного грассируя, спросил у Семенова светлейший князь Ливен, рассматривая «Сазанами» в бинокль.

– Полагаю, японский миноносец.

– Благодарю покорно за разъяснения, – не без сарказма откликнулся командир «Боярина», – однако какой чертовщиной он там занимается?

К сожалению, с русского крейсера не сразу заметили пытающийся уйти от японца катер, однако вражеский корабль был уже вполне в досягаемости их пушек и баковое орудие начало пристрелку. Поднявшийся довольно далеко от «Сазанами» всплеск, хоть и не смог сорвать атаку японцев, все же подсказал Рощаковскому, что помощь рядом. Отчаянный лейтенант тут же развернул «Ретвизанчик» и пошел на приближающегося противника. После атаки японского броненосца из вооружения на нем оставался только пулемет и аппарат для метательных мин. Принятые на вооружение флотом еще до Русско-Турецкой войны 1877–78 года, они давно устарели и мало на что годились. Перед походом аппарат даже собирались снять, чтобы увеличить запас горючего, но отчего-то так и не сняли. И вот теперь русский катер шел на врага в тщетной попытке продать свою жизнь подороже. Вообще, почти пудовый заряд пироксилина в случае попадания мог нанести японскому миноносцу довольно тяжелые повреждения, беда была лишь в том, что шансов попасть было не так уж много.

На «Сазанами» сразу же заметили маневр русских, и комендоры тут же открыли огонь по наглому малышу из всех орудий. Однако катер и миноносец так быстро сближались, что пристреляться у них никак не получалось. Наконец, приблизившись почти вплотную, Рощаковский дернул рычаг, и десятидюймовая мина вылетела из ствола, подняв целое облако дыма. Стальная сигара, пролетев несколько десятков метров, плюхнулась в воду и, заскакав по волнам подобно лягушке, понеслась к японскому истребителю.

– Право руля! – закричал Кондо рулевому, и миноносец послушно отвернул.

В этот момент стоящий у руля Селиверстов также резко повернул в сторону, и противники разошлись на полном ходу, причем пулемет «Ретвизанчика» щедро полил проходящего мимо «Сазанами» свинцовым дождем. Хотя прицел был не слишком точен, нескольких моряков, стоящих и лишенных щитов орудий, все-таки зацепило. Раненые один за другим падали на палубу, орошая ее своей кровью и проклиная длинноносых варваров. Впрочем, русский катер также не остался невредимым. Хотя ни один снаряд в него так и не попал, но поднятая японским миноносцем волна едва не опрокинула его и, будь он паровым, непременно залила бы топки. Между тем русские снаряды ложились все ближе, и японцы поспешили выйти из боя.

– Ничего не понимаю, – с досадой повторил Ливен, – что за чертовщина там творится?

– Будь я проклят! – изумленно отозвался старший офицер, – да это же тот катер, что ушел накануне из Дальнего, на буксире «Бедового»!

– Так вот кого преследовали японцы! Давайте-ка спросим у них, что такого они совершили этой ночью, что бедняга Баранов слег с нервным расстройством.

–Насколько я знаю, Николай Васильевич слег после возвращения по минным полям, – хохотнул старший офицер «Боярина».

– Сейчас мы все узнаем, – не поддержал его веселья Ливен.

За прошедшие двое суток Рощаковский и его подчиненные столько раз рисковали жизнью, что даже казавшая уже неминуемой гибель, а затем чудесное спасение оставили моряков совершенно равнодушными. Только неугомонный Ванька радостно размахивал своей бескозыркой, приветствуя спасителей, и восторженно вопил: «Ура!»

– Где это вы странствовали, Алексей Петрович? – узнал его Семенов.

– На Эллиотах, господин капитан второго ранга, – отрапортовал голосом смертельно уставшего человека лейтенант.

– Вот как, и что, удачно сходили?

– Японская эскадра ушла вчера вечером. Ночью мы подорвали миной один из трех оставшихся на рейде броненосцев.

– Черт возьми, да это самая лучшая новость, какую я слышал за последнее время!

– И эту новость должен как можно скорее узнать адмирал! – прервал Ливен словоохотливость своего старшего офицера.

Повинуясь его приказу, один из миноносцев принял на борт Рощаковского и, быстро развернувшись, побежал к эскадре. Тем временем «Ретвизанчика» подняли на шлюпбалках крейсера и, закрепив по-походному, двинулись дальше.

– Гляньте-ка, вашскобродие, – привлек внимание Семенова боцман. – Разрази меня гром, если это не Ванька, слуга великокняжеский!

– А ведь верно, – удивленно протянул тот. – Эй, добрый молодец, ты откуда тут взялся?

– Так что, ваше высокоблагородие, на авантюру ходил! – бодро отрапортовал кофишенк, отдавая честь.

– Ишь ты, на авантюру! Это как же тебя Алексей Михайлович отпустил?

– А он не знает, – потупился мальчишка.

– Драть тебя некому, – мрачно заключил стоящий рядом Селиверстов под общий хохот.

– Ну, это вы, господин хороший, зря, – ответил, отсмеявшись, боцман. – Никодим Архипыч такого не спустит!

– Чего напали на мальчонку, – попробовал заступиться унтер с «Ретвизанчика», – он и японцев первым заметил и вообще…

– Да ты, Ваня, герой? – удивился Семенов и, заговорщицки подмигнув, спросил: – А может, все-таки перейдешь к нам на «Боярин»? Мы тогда тебя в обиду никому не дадим!

– От Архипыча все одно не скрыться, – мрачно ответил мальчишка, снова вызвав приступ всеобщего веселья.

– Вот что, – распорядился старший офицер, – подвиги ваши потом разберем, а пока ступайте вниз. Вас там покормят, я распоряжусь.

– Покорнейше благодарим! – вытянулись моряки.

Через полчаса едва стоящий на ногах Рощаковский был на «Пересвете». Выслушав доклад лейтенанта, Иессен на секунду задумался. Все шло, как он и рассчитывал. Главные силы японцев ушли, оставив без должного прикрытия транспорты и созданные на берегу запасы. И хотя острова защищены минами, но сами они невелики и спрятаться от корабельной артиллерии там негде. Те батареи, что успели поставить японцы, вряд ли имеют тяжелые орудия. А поврежденный броненосец – просто подарок судьбы! Неужели получилось?

По иронии судьбы, в этот момент адмирал Насиба тоже слушал доклад командира «Сазанами». И этот доклад ему очень не нравился.

– Так вы говорите, сюда идет «Боярин» и миноносцы?

– Так точно, ваше превосходительство!

– А броненосцы?

– Но ведь русские броненосцы ушли к Чемульпо!

– Быстроходные броненосцы, капитан-лейтенант, но у русских по донесению разведки боеспособны еще «Полтава», «Николай» и, возможно, «Севастополь». Если они идут следом, нам придется нелегко.

– Отдайте приказ, ваше превосходительство, и мы загоним гайдзинов в их нору, в которой они трусливо прячутся!

– Если бы «Ясима» не пострадал этой ночью, я бы не колеблясь вышел им навстречу. Но у нас остался только «Фудзи», а «Чин-Иен» не справится даже с «Николаем»!

– Вы хотите отступить? Но есть же еще крейсера…

– Нет, конечно, просто нашему «Фудзи» придется сегодня попотеть за двоих. Поднимайте пары, сегодня у нас много работы.

Черная неделя японского императорского флота продолжалась, но Насиба еще этого не знал. Адмирал Того, бросившийся искать русские броненосцы там, где их не было, сделал первую ошибку, а его младший флагман, выйдя навстречу приближавшимся русским – вторую. И эта роковая ошибка стоила ему жизни.

Дымы русской эскадры уже появились на горизонте, когда японцы один за другим начали выходить навстречу своей судьбе. Первым шел «Фудзи», на который адмирал перенес свой флаг с поврежденной «Ясимы». Затем почти не уступавшие ему в скорости «Хасидате» и «Мацусима». Более скоростной «Чиода» дымил чуть правее и сзади вместе с миноносцами, а старичок «Чин-Иен» еще только выходил из прохода. Поняв, что у противника пять броненосцев против его двух, Насиба тяжело вздохнул. «Долг тяжелей горы, а смерть легче перышка» – гласила старая самурайская поговорка, и сегодня ему предстояло убедиться в ее истинности. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он приказал крейсерам с миноносцами уходить назад. Атаковать врага днем все равно не получится, а моряки Японии еще будут нужны.

Было принято считать, что броненосцы типа «Ясима» примерно равны или даже превосходят по мощи русские типа «Полтава». Основания для этого были: при чуть большем водоизмещении и скорости, японцы имели в залпе всего на одну шестидюймовку меньше. Но дьявол, как всегда, кроется в мелочах. Прекрасные английские двенадцатидюймовые орудия стояли в устаревших барбетных установках, колпаки которых имели всего шесть дюймов брони. Что еще хуже, заряжались они, только будучи выставлены в диаметральную плоскость, поэтому реальная скорострельность вполне современных орудий не превышала одного выстрела в пять минут. Другой проблемой было то, что лишь четыре шестидюймовых орудия из десяти были защищены броней каземата, а остальные стояли открыто на верхней палубе, довольствуясь только щитами. Для примера, на «Полтавах» восемь из двенадцати пушек среднего калибра стояли в четырех двухорудийных башнях, а остальные в небронированном бортовом каземате между ними. Впрочем, с началом войны русские моряки смогли прикрыть и эти установки импровизированной броней. Все же японский броненосец был неплохо вооружен, а его главный броневой пояс, хоть и не закрывал всего борта, был практически непробиваем.

Первыми пристрелку начали русские броненосцы «Пересвет» и «Победа». Десятидюймовые снаряды, выпущенные их дальнобойными орудиями, понеслись к японской колонне и, поднимая гигантские всплески, падали в воду. Когда расстояние сократилось до семидесяти кабельтовых, «Фудзи» начал отвечать. Несмотря на малую скорострельность, было сразу видно, что японские артиллеристы куда лучше подготовлены к стрельбе на дальние дистанции. Хотя попаданий еще не было, их снаряды ложились куда ближе к русскому флагману, а комендоры «Пересвета» и «Победы» лишь мешали друг другу. Поняв это, Иессен приказал задробить стрельбу и решительно пошел на сближение с противником. «Уж на малой дистанции, – подумал он, – и наши мазать не будут»!

Тем временем японские крейсера и миноносцы бросились уходить назад к островам Эллиот. Там, под защитой минных полей и береговых батарей, монструозные пушки «Мацусимы» и «Хасидате» могли попытаться поразить русские корабли, если те попытаются прорваться на их базу. А уж после этого в дело могли вступить и дестроеры. Однако проход в минном поле был занят неторопливо идущим к выходу «Чин-Иеном», и крейсерам пришлось поневоле остановиться, хотя к ним уже приближались их русские визави. Впереди шел, дымя из всех четырех труб, красавец «Баян», а за ним еле поспевали «порт-артурские богини» – «Диана» с «Палладой». Поскольку начальник отряда крейсеров адмирал Рейценштейн в данный момент ловил японские транспорты у Чемульпо, Иессен, не мудрствуя лукаво, назначил старшим командира «Баяна» Эссена, недавно получившего за сражение в Восточно-Китайском море звание капитана первого ранга. И теперь наконец-то получивший свободу действий Николай Оттович занимался своим любимым делом: дерзко атаковал противника. Вышколенный педантичным Виреном экипаж с назначением нового командира, казалось, обрел крылья. Прекрасно знавшие свое дело моряки, освободившись от мелочной опеки, старались показать все, на что только способны, и были готовы идти за Эссеном хоть в пекло. Обрушив град снарядов на ожесточенно отстреливавшийся «Хасидате», «Баян» неумолимо сокращал дистанцию, прикрывая своим бронированным бортом «богинь». Те, впрочем, старались от него не отставать и вели огонь по «Мацусиме» и «Чиоде». Командир последней капитан первого ранга Мураками первым понял, что внутрь архипелага здесь можно и не попасть, и, дав полный ход, решил отойти южнее и зайти через пролив, именуемый на русских картах – Гайдамак. За «Чиодой» немедленно двинулись «Паллада» и державшийся до той поры в стороне «Боярин». Более быстроходный крейсер второго ранга понемногу обгонял своего противника и вел огонь по японским миноносцам, вынуждая их оставить своего старшего товарища и уходить, а «Паллада» тем временем начала артиллерийскую дуэль с «Чиодой». На едва не ставшей первой жертвой войны «богине» во время стоянки в доке серьезно обновили артиллерию. С верхней палубы были сняты все семидесятипятимиллиметровые орудия, а число шестидюймовок доведено до десяти. На японском крейсере тоже было десять пушек, но только стодвадцатимиллиметровых. Правда, на нем они были укрыты щитами. Еще одним преимуществом «Чиоды» был сталежелезный пояс, прикрывавший ватерлинию старого крейсера. Впрочем, он был довольно узким и из-за перегрузки возвышался над водой всего на несколько дюймов. Первое время бой шел почти на равных: при практически одинаковом количестве попаданий японские снаряды были легче, чем у русских, но несли большее количество взрывчатки. Через четверть часа на «Палладе» была повреждена передняя труба, красовалась надводная пробоина в правом борту и бушевал пожар на шкафуте, где японский снаряд поджег барказ. Последний, впрочем, вскоре был потушен, а его обломки выкинуты за борт. На «Чиоде» разбита прямым попаданием одна из пушек, снесена за борт шлюпбалка и пробиты навылет оба борта в корме. Последний снаряд можно было бы считать и вовсе безвредным, если бы он по пути не снес голову боцманмату. В этот момент в бой вступил разогнавший уже вражеские миноносцы «Боярин». Заслуживший в последнее время в эскадре славу отличного стрелка, крейсер второго ранга уже третьим залпом добился накрытия, а затем перешел на беглый огонь. Один из его снарядов ударил в боевую рубку и хотя и не пробил брони, но на какое-то время контузил всех в ней находившихся. Вторым срезало фор-стеньгу, и она, грохнувшись на палубу, покалечила двух артиллеристов. Третье попадание поначалу и вовсе не заметили. Снаряд с «Боярина» проделал аккуратное отверстие в носовой оконечности японского крейсера, прямо над узким броневым поясом, и при полном ходе в полученную пробоину понемногу захлестывало воду.

А в это время русские броненосцы неотвратимо сближались с «Фудзи». Казалось, что одинокий японский корабль, вынужденный сражаться с пятью противниками, обречен, и те легко его сомнут, однако реальность оказалась совсем не такой. Начнем с того, что японцу удалось дважды поразить двенадцатидюймовыми снарядами флагманский «Пересвет», прежде чем русская эскадра подошла достаточно близко к своему противнику, чтобы ввести в дело свою многочисленную артиллерию. И если первый японский снаряд, разорвавшийся на верхнем поясе и не пробивший его, сделал лишь маленькую вмятину на броневой плите, то второй, угодив в небронированную оконечность броненосца, разворотил ему борт так, что по меткому выражению одного из матросов, в полученную пробоину (слава богу, надводную) можно было на бричке въехать. Поскольку море было довольно спокойным, полученные повреждения никак не снижали боеспособности русского флагмана, но тут произошло еще одно несчастье. На шедшем вторым в колонне броненосце «Победа» случилась какая-то поломка, и тот, выкинув флаг «не могу управляться», выкатился из строя. Позднее выяснилось, что управлявший рулевым приводом электродвигатель оказался на несколько минут по неведомой причине обесточен. Трудно сказать, что стало тому причиной, общая неудовлетворительность механизмов или неопытность обслуживающего персонала. На устранение неисправности ушло совсем немного времени, но со стороны все выглядело так, будто один японский корабль выбил одного за другим двух своих противников.

Глядя на то, как строй русской эскадры превращается в кучу, великий князь на мостике «Осляби» скрипнул зубами. Его броненосец до сих пор не открывал огонь, ожидая приказа флагмана, но тому никак не удавалось пристреляться. Первым побуждением Алеши было застопорить ход, но вместо этого он спокойным голосом скомандовал:

– Восемь румбов влево! Полный ход!

Рулевой немедля выполнил приказ, и огромный корабль, взбаламучивая воду винтами, покатился из строя. На шедшей следом «Полтаве» не сразу поняли, что случилось, и последовали за ним. Натужно гудя, электродвигатели развернули башни в сторону противника. Дальномерный пост замерил дистанцию и передал ее в боевую рубку. Старший артиллерист Черкасов, священнодействуя у циферблатов системы Гейслера, передал указания в башни. Наводчики прильнули к прицелам, наводя орудия на противника. Казалось, действует какой-то огромный и совершенно бездушный механизм, люди в котором никак не более чем винтики или шестеренки. Затем последовала команда, и жерла пушек выплюнули огонь. Первый залп дали правые орудия башен главного калибра. За ним тут же последовал второй из левых, но с шагом в несколько кабельтовых. Артиллеристы, внимательно следя за выраставшими на морской глади гигантскими всплесками, корректировали огонь, и наконец «Ослябя», подтвердив репутацию лучшего стрелка в отряде покойного адмирала Вирениуса, третьим залпом артистично вколачивает оба снаряда во вражеский броненосец.

– Есть попадание! – счастливым голосом выдыхает Черкасов.

– Какова дистанция? – невозмутимо спрашивает его Алеша.

– Сорок семь кабельтовых.

– Передать на «Полтаву»!

– Есть!

Пристрелявшийся «Фудзи» продолжал громить флагман Иессена и не сразу обратил внимания на новую опасность. Между тем «Ослябя» и «Полтава», описав коордонат, обогнули еще остававшуюся неуправляемой «Победу» и обрушили на японский броненосец всю ярость своего сосредоточенного огня. Казалось, что море кипело вокруг него, то и дело вздымаясь огромными всплесками и обдавая потоками воды надстройки и палубу. Снарядов, попавших в корабль, пока было относительно немного, но они наносили довольно существенные повреждения. Первое же попадание пришлось в относительно тонкую броню каземата шестидюймового орудия. Оснащенный тугим взрывателем русских снаряд легко разворотил броневую плиту, поразив образовавшимися осколками большую часть прислуги, затем также легко пронизал одну за другой все переборки и, достигнув основания трубы, наконец, взорвался. Второй ударил рядом, но с меньшим успехом. Пробив верхний пояс, он угодил в угольную яму и остался там, завязнув в её содержимом. Третий бессильно разорвался на толстой броне главного пояса, но четвертый, ударив в барбет главного калибра, не пробил его и, отлетев рикошетом в стоящую на спонсоне шестидюймовку, снес ее за борт, по счастливой случайности не задев никого из прислуги, кроме наводчика. Помимо крупнокалиберных снарядов «Фудзи» получил с «Осляби» еще три шести- и два трехдюймовых, не нанесших, впрочем, особого вреда. «Полтава» также не осталась в стороне, добившись двух попаданий своими двенадцатидюймовками. Одно из них пришлось в небронированную часть борта, и повреждения от него ограничились сквозным тоннелем от носовой оконечности до броневого траверза, ударившись о который, снаряд раскололся не взорвавшись. Зато другой ухитрился поднырнуть под главный броневой пояс, достигнуть нижней его кромки и взорваться там, повредив двойное дно. В расположенную там угольную яму немедленно начала поступать вода, незамеченная до поры японскими моряками.

Тем временем вернувшая себе управление «Победа» встала в кильватер своему флагману. Иессен, заметив, что броненосцы Успенского и великого князя пристрелялись, не стал сбивать им наводку и приказал перенести огонь на вышедший наконец из прохода «Чин-Иен». Стрельба «Пересвета» по-прежнему не отличалась эффективностью, а вот артиллеристы «Победы» неожиданно отличились. Один из выпущенных ими снарядов срезал фок-мачту старого корабля и разорвался на броне одной из башен, тут же заклинив ее. Поврежденная мачта немедленно рухнула на вторую, чем до крайности ограничила ей углы поворота. Сделавший едва ли более пары выстрелов старый китайский броненосец оказался, таким образом, совершенно безоружным. Заметив это, русский адмирал подвел свои корабли как можно ближе и принялся расстреливать противника в упор.

«Палладе», продолжавшей преследовать «Чиоду», снова не повезло. Как оказалось, японцы расположили на островке Кас-ян-тао две двухорудийные батареи стодвадцатимиллиметровых пушек, одна из которых прикрывала пролив Гайдамак. И как только японский крейсер, дымя пожаром, вошел в проход, она открыла огонь по русскому кораблю. Развив максимальную скорострельность, японцы буквально засыпали «Палладу» снарядами, добившись сразу нескольких попаданий, но за все надо платить. В свое время Нельсон говорил, что одна пушка на берегу стоит пары на корабле – и, наверное, был в этом прав. Неизвестно, что по этому поводу думал русский адмирал Ушаков, но однажды он, не колеблясь, повел свои парусные линкоры под огонь французских бастионов на Корфу и победил. Теперь морякам на «Палладе» предстояло доказать, что они достойные потомки своих великих предков. Шестидюймовки крейсера тут же развернулись в сторону острова и дали один за другим несколько залпов. Когда японцы ставили свои береговые батареи, они на стали возводить мощных укреплений, так как рассчитывали, что их противником будут, максимум, русские миноносцы. Теперь же им пришлось вести артиллерийскую дуэль с крейсером первого ранга, и через несколько минут все было кончено. Даже не слишком хорошо взрывавшиеся русские снаряды вызывали при попадании целый шквал каменных осколков, буквально засыпавших японских комендоров.

Когда «Мацусиме» и «Хасидате» удалось уйти в проход на минном поле, Эссен не стал ломиться следом за ними, а перенес огонь на «Фудзи», избиваемый русскими броненосцами. Главный калибр японца был занят «Ослябей» и «Полтавой», а шестидюймовок хорошо бронированный «Баян» мог не опасаться. Николай Оттович и прежде отличался лихостью и бесшабашностью, достаточно вспомнить, как он бросился на маленьком «Новике» на всю японскую эскадру 27 января. Теперь же, имея броненосный крейсер, он сблизился сначала на двадцать, а затем и на пятнадцать кабельтовых и принялся вколачивать в японский броненосец снаряд за снарядом. Русские комендоры впервые за всю войну получили возможность вести огонь на той дистанции, на которую их тренировали. И хотя восьми- и шестидюймовые снаряды не могли нанести решающих повреждений японскому кораблю, они дырявили трубы, разбивали надстройки и скоро выбили всю артиллерию с обращенного к ним борта. На «Фудзи» скоро по достоинству оценили вред, наносимый нахальным русским крейсером, и, в очередной раз зарядив свои кормовые двенадцатидюймовки, начали разворачивать их в сторону «Баяна». На таком расстоянии его броня могла и не выдержать тяжелого японского фугаса, а на промах после великолепной стрельбы, показанной японцами в завязке боя, нечего было и надеяться. Но капризная девка Фортуна в очередной раз сменила свои симпатии. Едва артиллеристы броненосца навели свои огромные пушки, восьмидюймовый снаряд с «Баяна» угодил точно в дульный срез японского орудия. Гигантский ствол мгновенно искривился, будто по нему ударили исполинской кувалдой. К тому же один из осколков русского снаряда попал внутрь и, пролетев по его каналу, достиг японского фугаса, заставив тот детонировать. Тридцать семь килограмм чувствительного японского мелинита и почти сотня пороха в заряде исправно разорвались. Только что закрытый затвор вырвало чудовищным давлением образовавшихся газов, и тот, вылетев из своего крепления, выломал заднюю стенку барбета, размозжив по пути всех встречных японских комендоров. Тем, кому не повезло погибнуть сразу, умерли в страшных муках несколькими минутами позже, надышавшись газами, образовавшимися при взрыве шимозы. Будь орудия броненосца повернуты в диаметральной плоскости, огонь мог бы проникнуть и в артиллерийские погреба, но устаревшая конструкция на этот раз пошла кораблю на пользу. Тем не менее, могучий «Фудзи» мгновенно лишился половины своей артиллерии главного калибра, а русские продолжали наседать.

– Вы только посмотрите, что вытворяет Эссен! – с веселой злостью в голосе воскликнул Алеша, наблюдая, как нахально лезет на вражеский броненосец «Баян».

– Боюсь, Николаю Оттовичу может не поздоровиться, – отозвался продолжавший священнодействовать у приборов Черкасов, – особенно если японцы обратят на него более пристальное внимание.

– А я полагаю, он прав! – не согласился с ним великий князь. – Наши снаряды рассчитаны на бой накоротке. Надо сокращать дистанцию, а то мы эдак и до вечера не управимся.

– Ваше императорское высочество куда-то торопятся? – Сыронизировал его старший артиллерист.

– Нет, но я полагаю, что лучше драться днем с броненосцами, нежели ночью с миноносцами, а их у японцев должно быть немало.

В этот момент на «Фудзи» взорвался кормовой барбет, и все русские моряки, видевшие это, разразились восторженными криками. Повинуясь приказу командира, «Ослябя» решительно двинулся на своего противника, увлекая за собой «Полтаву» и «Николая I». Последний в меру сил помогал своим более молодым товарищам, стреляя из носовой башни, окутываясь каждый раз при этом клубами черного дыма. Десять крупнокалиберных орудий против двух – это безнадежно, и подошедшие в упор русские броненосцы скоро заставили молчать и оставшиеся два, продолжая поражать противника. Однако полыхавший от палубы до клотика японец, несмотря на многочисленные попадания, упорно не желал тонуть.

– Что-то не так с нашими проклятыми снарядами, – мрачно сказал Алеша, наблюдая картину избиения. – И вообще, где наши миноносцы? Пусть тоже поработают!

Как раз в этот момент многострадальный «Фудзи», принявший в многочисленные пробоины много воды, наконец-то сел на мель. Леденящий душу скрежет железа по камню проник в каждое помещение японского броненосца, вселяя ужас в нестойкие сердца и заставляя стиснуть зубы храбрецов. Огромный корабль сильно накренился, сделав почти невозможной стрельбу из немногих уцелевших орудий.

Прикрытая толстой броней боевая рубка броненосца, словно в насмешку, осталась невредимой. Находившиеся в ней вместе с другими офицерами адмирал Насиба тяжело вздохнул.

– Аматерасу не была к нам сегодня милостива, – тусклым голосом сказал он собравшимся. – Позаботьтесь о том, чтобы наш «Фудзи» не достался гайдзинам.

Старший минер броненосца торжественно поклонился своему адмиралу и кинулся выполнять его распоряжение. Глупые длинноносые варвары, еще не понявшие, с кем они воюют, прекратили огонь и принялись сигналить, предлагая японцам почетную сдачу. Что же, тем легче будет выполнить приказ адмирала. Лейтенант Исигава не стал доверять такое ответственное дело своим подчиненным и сам спустился в погреба, чтобы заложить в них взрывчатку. Матросы, понявшие, что именно он делает, в панике бросились прочь и, поднявшись наверх, попытались спастись. Большинство шлюпок было оставлено в базе еще до боя, а остальные были разбиты русскими снарядами и пришли в полную негодность. Но берег был недалеко, и отчаявшиеся люди принялись прыгать за борт, пытаясь достичь его вплавь. А задраившийся в погребе офицер поджег огнепроводный шнур и принялся завороженно следить за бегущим огоньком.

– Смотрите, что они делают! – закричал вахтенный, увидев прыгающих за борт японцев. – Неужели они собираются…

Взрыв, расколовший корпус броненосца пополам и взметнувший до небес пламя, был ему ответом. Русские моряки потрясенно молчали, глядя, как гибнет не пожелавший пощады противник. Первым молчание нарушил великий князь. Приложив руку к козырьку фуражки и немного так постояв, он обернулся к сослуживцам и тихо, но твердо сказал:

– Господа, желаю вам навсегда запомнить эту минуту. И если судьба потребует от нас подобной жертвы, принести ее не задумываясь, как это только что сделали наши враги.

Однако бой был еще не закончен. Лишившийся артиллерии главного калибра «Чин-Иен» сумел развернуться и, отчаянно отстреливаясь из кормовых орудий, двинулся обратно в проход, из которого только что с таким трудом вышел.

– Ваше превосходительство, – обратился к Иессену лейтенант Рощаковский, – я во всех подробностях видел, как японские корабли маневрируют на проходе, и уверен, что смогу провести броненосец в бухту.

– Вы уверены? – заинтересованно спросил его адмирал.

– Так точно!

– Тогда становитесь к штурвалу…

– Петр Карлович, – прервал его Бойсман, – осмелюсь напомнить, что у нас большая пробоина в носу, а перед нами минные заграждения. Любой подрыв немедленно приведет к затоплению, с которым мы просто не справимся.

– Пустяки! Сейчас тот самый случай, когда храбрость города берет!

– Ваше превосходительство, – скрипнул зубами командир «Пересвета», – еще никто и никогда не обвинял меня в отсутствии храбрости! Однако хочу заметить, что для победы мало потопить вражеский корабль. Хорошо бы еще и привести домой свой.

– Но там сейчас обездвиженный японский броненосец! Лейтенант и его люди чуть не погибли, добиваясь этого успеха!

– Мы не знаем, каковы его повреждения, но вряд ли его артиллерия сильно пострадала. А на что она способна, хорошо видно по нашей носовой оконечности.

– Черт вас дери, – нахмурился адмирал, – пожалуй, что вы правы. Но у нас не так много времени, чтобы терять его попусту.

– Лучше потерять время, нежели броненосец.

– Ваше превосходительство, – горячо заговорил Рощаковский, лихорадочно сверкая глазами, – я готов пойти на любом другом корабле или даже в шлюпке! Отдав приказ сейчас, завтра вы станете более великим, чем Нахимов или Ушаков!

Однако азарт Иессена уже схлынул, и он сумел взять себя в руки. Немного поморщившись от велеречивости лейтенанта, адмирал приказал:

– Просигнальте на «Николая», пусть идет первым. Носовой залп у него посильнее нашего, а налетит на мины.… Что поделаешь, все в руце божией.

Получив приказ, командир старого броненосца капитан первого ранга Смирнов осторожно двинул свой корабль в пролив Тунгуса. Посмотрев на прибывшего с флагмана Рощаковского, он только покачал головой и приказал не подпускать его к штурвалу.

– Николай Николаевич, – обратился он к старшему штурману лейтенанту Макарову третьему, – кажется, наш визит оказался для японцев довольно неожиданным и они не успели снять все вешки, обозначающие границы минного поля. Ведите броненосец, голубчик.

Однофамилец покойного командующего флотом отдал честь и занял свое место. Потянулись мучительные минуты ожидания. Немного успокоившийся Рощаковский протянул штурману свою записную книжку с нанесенными ориентирами, и тот, сверившись с ними, повел старичка «Николая» между Сциллой и Харибдой вражеских мин.

Японцы тем временем лихорадочно пытались развернуть «Ясиму» так, чтобы броненосец мог вести огонь по проходу, и когда русский броненосец уже входил на внутренний рейд, носовые пушки японского корабля дали залп. Как оказалось, его артиллеристы знали свое дело ничуть не хуже, чем их коллеги на «Фудзи». К тому же враг находился прямо перед ними, и им не было нужды разворачивать свои орудия для перезарядки. Тяжелые двенадцатидюймовые снаряды поднимали огромные всплески вокруг «Николая», захлестывая его высокий нос. Наконец один из них поразил его в правую скулу у ватерлинии. Правда, старый русский броненосец, в отличие от своих более молодых собратьев, имел полный пояс из хотя и устаревшей, но довольно толстой брони. Как неоднократно замечали моряки первой эскадры, огромные японские снаряды, производившие страшные опустошения при попадании в небронированные части кораблей, оказывались совершенно беспомощными против даже относительно слабой защиты. Так случилось и на этот раз – эффектно разорвавшийся фугас не сумел нанести своему противнику значительных повреждений. Ответный огонь русских был не слишком результативным. Древние девяти- и двенадцатидюймовые пушки были не слишком скорострельны, да еще и стреляли дымным порохом, каждый раз окутывая корабль густыми клубами дыма, затруднявшими наводку. Японцы успели дать еще несколько залпов и дважды поразить своего противника, но тут случилось то, что никто не ожидал. Артиллеристам «Николая», до сих пор не слишком отличавшихся меткостью, удалось отплатить своим оппонентам. Двенадцатидюймовый снаряд, выпущенный из носовой башни, ударил в бронеколпак японского барбета. Впоследствии говорили, что японцы, пытаясь увеличить скорострельность своих первых современных броненосцев, устроили в подвижных частях барбетов стеллажи для хранения первых двенадцати выстрелов. Таким образом, предполагалось, что по крайней мере в завязке боя у них будет возможность кругового заряжания. Однако платой за это была более низкая живучесть орудийных установок. Так это или нет, мы уже никогда не узнаем, поскольку оба корабля этого типа погибли в бою у островов Эллиота.

Без труда пробив относительно тонкую броню, русский снаряд разорвался внутри барбета, заставив детонировать находящиеся внутри японские боеприпасы. Поднятое при взрыве пламя взметнулось выше мачт, а через несколько секунд с ужасным грохотом взорвались погреба. Носовая оконечность японского броненосца была совершенно уничтожена, и некогда красивый и мощный корабль бессильно опустился на грунт. Глубины на рейде были невелики, и уцелевшая кормовая часть «Ясимы» продолжала возвышаться над водой. А неожиданно вышедший победителем в дуэли «Николай» двинулся дальше. После гибели японского броненосца его главными противниками остались «Мацусима» и «Хасидате», попытавшиеся обстрелять его из своих монструозных пушек. Однако артиллеристы старичка, как видно, поймали кураж и быстро добились нескольких попаданий в несуразные крейсера. Особенно эффектным был девятидюймовый снаряд, разорвавшийся в батарее «Хасидате» и, очевидно, воспламенивший поданные к пушкам снаряды. Серия взрывов, последовавших за попаданием, мгновенно привела к молчанию многочисленные скорострелки японского крейсера и вызвала пожар. К тому же с другой стороны минного поля на якорь стали «Ослябя» и «Полтава» и поддержали огнем своего собрата. После этого командиры японских крейсеров попытались вырваться из ловушки, куда они сами себя загнали, но проливы Ермака и Сивуча были перекрыты минами, а у Бобра их поджидал «Баян» и «богини». Уйти удалось только миноносцам и, как ни странно, «Чиоде». Командовавший ей капитан первого ранга Мураками, едва оторвавшись от «Паллады», и не подумал заходить на внутренний рейд, а сразу ушел в открытое море, взяв курс на зюйд, сохранив таким образом свой крейсер.

Тем временем наступил последний акт разыгравшейся на островах Эллиота трагедии. Поняв, что уйти не удастся, японские командиры пошли в самоубийственную атаку на русский броненосец. Уже потерявшему половину артиллерии «Хасидате» почти удалось подойти к своему врагу, но новое попадание уже двенадцатидюймового снаряда разворотило ему борт ниже ватерлинии, и многострадальный крейсер тут же начал оседать на него. В этот момент японские артиллеристы дали последний залп по своему противнику из тристадвадцатимиллиметрового орудия. Однако быстро увеличившийся крен помешал им прицелиться, и тяжелый снаряд лишь бессильно взметнул огромный столб воды у борта русского броненосца. В этот момент от сотрясения, вызванного последним выстрелом монструозной пушки, лопнула с трудом удерживающая напор воды переборка и «Хасидате» стремительно перевернулся. Еще хуже пришлось «Мацусиме», поскольку ее орудие главного калибра находилось на корме и не могло стрелять по противнику во время атаки. Впрочем, японские моряки попытались выйти из положения, пустив в русский броненосец самодвижущуюся мину. Их затея почти удалась, но на «Николае» вовремя заметили пузырьковый след и сумели отвернуть. Тем временем его артиллеристы буквально нашпиговали лишенный брони крейсер своими снарядами, один из которых поразил готовый к выстрелу минный аппарат. Всепожирающее пламя вырвалось из-под палубы японского корабля, и ужасный грохот возвестил о его гибели. И в этот момент самому старому японскому кораблю едва не удалось поквитаться за гибель своих собратьев. «Чин-Иен», который все уже сбросили со счетов, вышел из-за мыса, где он до поры прятался, и бросился на русский броненосец. На «Николае», увлеченном расстрелом крейсеров, не сразу заметили новую опасность, а когда наконец увидели, расстояние было уже не более десяти кабельтовых.

Почти за сорок лет до описываемых событий во время очередной Итало-Австрийской войны случилось сражение при Лиссе. Артиллерии противников не удалось тогда добиться успеха, после чего австрийский адмирал Тетегоф повел своего флагмана на таран. Его затея увенчалась успехом, после чего умами многих военно-морских деятелей прочно овладела пришедшая из глубины античности таранная тактика. По иронии судьбы и «Чин-Иен», и «Николай» были построены как раз с учетом этой тактики и развивали главный огонь прямо перед собой. Оборотной стороной этой особенности был слабый огонь в корму, причем, на русском броненосце с ним было особенно плохо. Теоритически туда могли стрелять кормовые девятидюймовки, но мертвый угол все равно был очень велик. Оборачиваться к противнику, чтобы ввести в дело остальную артиллерию, означало подставить борт под удар и Смирнов приказал дать самый полный ход, на который его старый броненосец только был способен. Разогнать махину водоизмещением в десять тысяч тонн дело совсем не простое, но, к счастью, еще более древний «Чин-Иен» тоже был плохим ходоком. Все же дистанция между ними неумолимо сокращалась, а попытки поразить японца из казематных орудий не увенчались успехом. Тогда русские артиллеристы не нашли ничего лучшего, как прикатить по палубе десантные пушки системы Барановского и открыть огонь из них. Их маленькие снаряды не могли, разумеется, нанести повреждений бывшему китайскому броненосцу, но бездействовать, ожидая неминуемого тарана, было совсем невмоготу – и палубу противника буквально засыпала шрапнель. Между тем «Николай» постепенно разгоняясь, неотвратимо приближался к проливу Бобра. Русским морякам было известно, что он перегорожен минами, но их расположения они не знали. Положение спас Рощаковский, буквально силой оттолкнувший рулевого и направивший броненосец рядом с островком Суи-ли-лао в замеченный им во время наблюдения проход. Днище старого корабля несколько раз чиркнуло по дну, но, к счастью, им все же удалось пройти невредимыми. Расстояние между врагами к тому времени сократилось до минимума и медленно начало увеличиваться. В этот момент японцы вспомнили, что их башни хотя и заклинены, но пушки все же заряжены, и можно попытаться хоть так достать ненавистного врага. Залп из левой башни стал полной неожиданностью для русских моряков. Один из снарядов все же пролетел мимо, а второй ударил прямо в адмиральский балкон, полностью разворотив его и все смежные с ним помещения. Это и стало самым серьезным повреждением старого русского броненосца в том памятном бою. К счастью, ни машины, ни винты его не пострадали и «Николай» медленно, но верно отрывался от своего противника, которого уже поджидали русские крейсера. Поняв, что таран не удался, командир «Чин-Иена» недрогнувшей рукой направил свой броненосец на мины.

Пока военные моряки японского флота отчаянно сопротивлялись, команды их транспортов в панике покинули свои суда и попытались добраться до берега, кто на чем горазд. Лишь на плавмастерской, укомплектованной военными моряками, попытались открыть кингстоны и затопить свой корабль. Впрочем, успеха эта попытка не имела, поскольку та села на мель и все равно была захвачена.

Победа русского флота была полной: помимо уничтожения трех броненосцев и двух крейсеров противника, удалось захватить буксир, два угольщика и плавмастерскую. Кроме того, высаженные на берег десантные партии захватили около пятисот пленных и два орудия на импровизированной батарее, после чего приступили к уничтожению возведенных японцами построек, маяков и складов. Адмирал Иессен, принимая во внимание полученные «Пересветом» повреждения, принял решение перейти со штабом на «Ослябю». Возможно, причина была еще и в обиде на Бойсмана, отказавшегося выполнить его приказ и первому войти на внутренний рейд архипелага.

Обойдя вместе с великим князем выстроенный для встречи с ним экипаж, Иессен с удовольствием поприветствовал моряков, вид которых после боя был несколько неряшливым, но донельзя бравым.

– Здорово, молодцы! – рявкнул он густым адмиральским басом.

– Здравия желаем вашему превосходительству! – проревели в ответ луженные матросские глотки.

– Вы недурно отстрелялись сегодня, Алексей Михайлович, – сдержанно похвалил Алешу адмирал.

– Благодарю, но это заслуга покойного Михеева, поставившего артиллерийскую подготовку на первое место и добившегося высокого результата.

– Отдаю должное вашей скромности, однако полагаю, что и ваша заслуга в этом имеется. Во всяком случае, вам удалось сохранить имеющийся уровень. Чего, к сожалению, нельзя сказать обо всех командирах нашей эскадры.

– Я полагаю, что имеет место системная ошибка в методике подготовки, как комендоров, так и артиллерийских офицеров.

– Вот как?

– Именно так. Посудите сами, и тех и других у нас готовят вроде бы одинаково, но, тем не менее, одни корабли стреляют отлично, другие же… скажем так, менее хорошо.

– Любопытное наблюдение. И что же вы предлагаете?

– Ну, я полагаю, было бы полезно собрать артиллерийских офицеров эскадры и выяснить, отчего подготовка на одних кораблях так разительно отличается от других. А затем внедрить самое лучшее из того, что у нас есть.

– Весьма дельная мысль. Что же, раз я снова вернулся на «Ослябю», вы можете вернуться к исполнению обязанностей флаг-офицера. Подготовьте мне докладную записку на эту тему.

– Есть!

– Кстати, у меня для вас есть сюрприз. Посмотрите на мой катер.

Алеша обернулся в указанную сторону и увидел, как вестовые перегружают на палубу вещи адмирала и его штабных. Рядом с ними крутилась щуплая фигурка в матросской форме, и у него невольно вырвалось:

– Ванька?

– Точно, – усмехнулся довольный Иессен.

– Но как это возможно?

– Их в море «Боярин» подобрал. Кстати, то, что «Фудзи» дралась с нами в одиночестве – их заслуга. И проход они разведали.

– Поразительно! А где Рощаковский?

– На «Николае». Полагаю, что одним георгиевским кавалером на вашем броненосце скоро станет больше.

– Не сомневаюсь. Но в любом случае, спасибо вам за моего Ваньку. Я уже черт знает что передумать успел.

– Да не за что. Кстати, а это что?

Алеша снова посмотрел, куда указывал адмирал, и немного потупился:

– Это шлюпка с «Осляби».

– Это как раз понятно, а куда вы ее посылали?

– Некоторым образом, на «Фудзи».

– Ничего не понимаю, а зачем?

– Трофеи собрать. Наверняка там уцелело некоторое количество орудий и снарядов к ним, а в крепости всему будут рады. Стессель и Белый уже несколько раз намекали, что у них нехватка орудий и было бы не худо снять их с кораблей. Алексеев, к счастью, против этого, но…

– А ведь мысль совсем не дурна, Алексей Михайлович. Пожалуй, следовало бы заняться этим, но есть ли у нас время?

– Мне кажется, стоит рискнуть. Тем более что в данном случае одна пушка равна двум.

– Как это?

– Ну, на одну больше у нас – это значит, что на одну меньше у них.

– Остроумно. Ну что же, я не возражаю.

То, что его провели, адмирал Того понял далеко не сразу. Разослав во все стороны разведчиков, японский главнокомандующий ждал вестей. Увы, они были неутешительны. Русских броненосцев никто не видел, а крейсера Рейценштейна были слишком быстроходны. Телеграфный кабель к островам Эллиота еще не провели, и о разгроме своей маневренной базы он узнал от командира «Сазанами». Хотя капитан-лейтенант Кондо и не знал всех подробностей, он видел, что все боеспособные русские броненосцы находились у Порт-Артура, а вовсе не гонялись за японскими транспортами. Мучимый тяжкими предчувствиями Того бросился назад, чтобы прийти на пепелище. Вся береговая инфраструктура была уничтожена, вспомогательные суда захвачены, а на торчащих из воды останках японских кораблей, похоже, изрядно повеселились русские подрывники. К тому же о том, что вызванный Иессеном минный заградитель «Амур» надежно запечатал все выходы в архипелаг, японцы узнали, только когда на его минах подорвался «Мияко». Однако на этом злоключения японского флота не закончились. Из-за отсутствия тральщиков ему пришлось ночевать на внешнем рейде. Опасаясь налета русских миноносцев или минных катеров, корабли стояли без привычных огней. На только что вступившем в строй броненосном крейсере «Касуга» была очень неопытная команда, не овладевшая еще в должной мере искусством управления своим кораблем, что в конечном итоге и привело к катастрофе. Будучи посланным в дозор, он потерял в утреннем тумане свое место и, пытаясь нагнать впереди идущий крейсер «Иошино», налетел на него тараном. Гибель легкого крейсера была мгновенной, спасти удалось всего около пятидесяти моряков. Позор был тем более велик, что сухопутной армии удалось, наконец, добиться крупного успеха. Разгромив корпус генерала Засулича, японские войска глубоко продвинулись вглубь Маньчжурии и угрожали перерезать единственную связь Порт-Артура с Россией – Южно-Маньчжурскую железную дорогу.

Возращение русской эскадры в Порт-Артур было триумфальным. Несмотря на повреждения, полученные русскими кораблями, они в основном сохранили свою боеспособность, а вот их противники покоились на дне.