Виталий Пенской. Кое-что о внешней политике-Tyrann’a-5. Казанщина. Продолжение
Продолжение интересного цикла статей из ВК историка-медиевиста Виталия Пенского, который, думаю, заинтересует читателей и коллег.
Вчера речь шла о планах и мриях Сафа-Гирея, а сейчас самое время посмотреть, а что там а Москве происходило в это время.
А там все было непросто. Да, в 1545 г. был предпринят успешный набег судовой ратью на Казань, который привело в изумление и хана, и казанскую знать — как так то, ведь медведь не должен себя так вести? А ведь большой поход мог бы случиться и раньше, еще при Елене Глинской, да и позже он собирался не раз — так, в январе 1542 г. князья Шуйские учинили переворот, опираясь на войска, собранные во Владимире, откуда они по весне должны были отправиться на Казань.
Но не свезло, и явно потому, что, во-первых, за всем этим политическим коловоротом боярам было, как я уже писал выше, не до проведения осмысленного и целенаправленного внешнеполитического курса, а во-вторых, в Москве до поры до времени полагали, что пресловутая малая война на казанской украине, которую вели, подчеркнем, обе стороны, не настолько разрушительна и опустошительна (в самом деле, чамбул в пару-тройку, ладно, в полтысячи, казанских джигитов или их черемисских вассалов мог спалить несколько деревень или даже разорить какой-нибудь приграничный городок, но сравнить эти укусы с последствиями батыева нашествия, как это делали летописцы — перебор же, явный перебор), как можно подставить на первый взгляд, читая про апокалиптические опустошения, учиненные де басурманами.
Однако вода по капле точит и камень, тем более, что Сафа-Гирей и его окружение, видя, что Москва игнорирует их намеки, повышают ставки и расширяют географию набегов. А тут еще воеводы на местах без твердого контроля со стороны столицы обратились в зайцев и раз за разом допускали проколы, пропуская удары казанцев, а местные мужики не всегда могли успешно противостоять навычным в набегах и грабежах казанским батырам. В общем, в 1545 г. терпець окончательно урвався и понеслось.
Правда, немедленно ударить по Казани не удалось — в 1546 г. из-за угрозы крымского нашествия собранная в Коломне рать простояла там все лето и поход на Казань не состоялся, а по весне следующего года его пришлось отменить — сперва засуха привела к тому, что весенний паводок быстро обратился в меженину, собранные суда обсохли на прибрежных мелях, а потом в июне Москва сгорела дотла, а вслед за грандиозными пожарами случился бунт, не бессмысленный, поскольку руками московских посадских людей одна из боярских «партий» убрала с политической сцены (на время) семейство Глинских, возвысившееся незадолго перед этими событиями, но беспощадный — погромы и убийства в самой Москве, когда пострадали дворы Глинских и выходцы с Северщины, плавно переросли в поход москвичей людно и оружно в село Воробьево, где юный царь и его супруга со двором переживали последствия катастрофических пожаров. Изрядно напуганный Иван, встретившись лицом к лицу с разъяренными злоупотреблениями и излишествами нехорошими со стороны тех же Глинских и их людей (и если бы только в Москве и только Глинские! Летописи вообще скудно и нехотя пишут о таких вещах, но иногда летописцы все-таки проговариваются, и из этих проговорок вырисовывается картина всеобщего разорения и запустения — в отсутствие твердой власти наместники и волостели со своими людьми не клали себе охулки на руку и грабили врученное им для сбережения и роспасу население эффективно, попытки же мужиков сыскать защиту у юного государя успеха не имели — ему, еще не проникшемуся осознанием своей роли государя и защитника православного народа, было не до этого, вот почему московский бунт стал неизбежным и хорошо, что Иван, давший московским посадским людям обещание исправиться, поспешил выполнить его, и бунт не перекинулся на тот же Новгород или Псков, где ситуация находилась на грани взрыва), пережил своего рода катарсис, духовное перерождение, взялся за ум и стал больше внимания уделять непосредственному участию в государственных делах.
Организация давно назревшего большого похода русской рати на обозревших казанцев должна была, наряду с наведением порядка в стране и при дворе, частью политической «программы» «правительства» после бурных событий лета 1547 г. — народ должен был воочию увидеть еще одно значимое подтверждение тому, что юный царь действительно взялся за ум и намерен защитить свой народ, врученный ему Господом, не только от внутренних волков, но и от внешних. Успешная военная экспедиция против басурман должна была укрепить авторитет и царя, и бояр, и в целом «правительства», поспособствовавших к тому же и политической стабилизации при дворе (а то — победа ведь мало того, что принесла бы добычу, но еще и на отличившихся в походе воевод, голов и рядовых ратников просыпался золотой и серебряный дождь царских милостей и наград), и в стране , и за ее пределами — и в Бахчисарае, и в Кракове, и в Астрахани, и в ногаях не смогли бы оставить без внимания победу над казанцами, которая должна была продемонстрировать urbi et orbi, что Москва пережила время неурядиц и возвращается в Большую игру. Одним словом, походу на Казань придавалось большое значение. Увы, как говорится, если хочешь рассмешить Господа, расскажи ему о своих планах — о зимнем походе на Казань в 1547/1548 гг, 1-й Казани Ивана, и о сопутствующих ему событиях (о миссии саксонца Шлитте, если что) речь пойдет пойдет у нас завтра.
