Еще одна интересная статья из жж коллеги Харитонова.
(Изрядная часть материала потырена у уважаемого 
antimantikora)
Первые попытки освоения земледелия (на Ближнем Востоке, в X–XI тысячелетиях до н. э.) происходили в условиях последствий катаклизма глобального масштаба, сопровождавшегося массовым вымиранием представителей животного мира.
Естественно было бы предположить, что агротехнические эксперименты начнутся с растениями, имеющими крупные плоды и дающими большие урожаи уже в диких своих формах. Даже в «неокультуренном» состоянии клубни и корнеплоды в десять и более раз превосходят злаки и зернобобовые по урожайности, однако древний человек по каким-то причинам игнорировал этот факт, находящийся в буквальном смысле у него под носом.
Однако почему-то возделывать и культивировать люди начали именно злаки. Но отнюдь не сегодняшние злаковые, за которыми тысячелетия истории культурного земледелия, а дикую пшеницу-однозернянку или двузернянку и двурядный ячмень. Пищевая эффективность этих растений не слишком высока – немного зерна получишь, даже если засеешь ими большое поле.
Интересное предположение, почему сама идея земледелия возникла именно в отношении злаковых, принадлежит katgift12:
"Дело в том, что дикие мыши, крысы и древние люди (прежде, чем они стали земледельцами) занимали один и тот же биотоп. Все они охотно селились по берегам рек, А мыши и крысы любят делать запасы. И запасают они, естественно, зерновые. И логично предположить, что не один и не два раза, а весьма регулярно люди эти их запасы находили и съедали (крупная мышь или крыса может насобирать в одном месте около полукилограмма зерна)… Откуда мыши берут этот продукт – догадаться легче легкого. «Посевной материал» – под рукой, те же мышиные запасы, причем УЖЕ с «искусственным отбором» (зоологам известно, да я и сама не раз наблюдала, что при наличии выбора грызуны тащат в свои запасы самые крупные экземпляры, например, колосьев). И понеслось…"
Земледельцы завоевывали лесную зону, выжигая лес, заодно истребляя и ассимилируя коренных жителей. Всё это тяжелый труд! Пожар на огнище приходилось постоянно возобновлять, задыхаясь от дыма. Год спустя разбивали угли. Затем пахали дерновину между пнями: хилой сохой четыре раза подряд, крест-накрест, после чего убирали корни и камни. Когда пни сгнивали — их корчевали. Затем наступал сев, который "отсушивал руки". И то, что взошло, отдавалось на волю недоброго случая. В течение первых трех лет готовое огнище давало скудный урожай "три к одному", который истощал почву на целых тридцать лет.
Однако древние земледельцы еще больше усложнили себе задачу, введя еще и самую сложную обработку урожая, какую только можно было придумать. Зерно – чрезвычайно трудоемкий продукт не только с точки зрения выращивания и сбора урожая, но и с точки зрения его кулинарной обработки. Прежде всего приходится решить проблему вышелушивания зерна из прочной и твердой оболочки, в которой оно находится. Обмолот постоянно грозил обернуться пожаром: колосья сушили в деревянных овинах на открытом огне. Нанося десятки тысяч ударов тяжелым цепом, люди получали усталостные переломы рук. Полученные цельные зерна древние земледельцы растирали в муку на специальных каменных зернотерках – своеобразных ручных жерновах, и степень трудоемкости этой процедуры, пожалуй, не имеет себе равных. Куда проще сварить кашу и не мучиться с превращением зерен в муку, тем более что питательная ценность от этого отнюдь не страдает! Однако факт остается фактом.
Какой же была награда за труды земледельцев? Полные закрома и тяжелые караваи? Нет, нечто другое: тюря, похмелье от скверной браги, постоянный весенний голод, поголовный кариес. Зубы истирались песком от жерновов. Земледельцы нередко испытывали поголовный авитаминоз. Обычная картина – тощие дети с огромными животами. Постоянные неурожаи. Саранча несла смерть целым деревням – а ведь для охотников она была лакомством, ее ловили и жарили. Вместо азартной охоты, надо было от зари до зари заниматься монотонным аграрным трудом. В крестьянской жизни всегда соседствовали изнурительный труд и нищета. Хорош ли был сам хлеб? Нет, мы едва ли согласились бы отведать ту кашицу из толченых зерен, поджаренную на раскаленных камнях. Вкусный дрожжевой хлеб — изобретение позднего Средневековья. Для его получения понадобилось изобрести десятки технических хитростей.
По законам экологии ни одно живое существо не добывает пищу ценой изнурительных усилий. Всякий вид стремится к минимизации затрат энергии, иначе он попросту вымрет. Первобытный человек не был исключением – он никогда не трудился "в поте лица". Человек миллионы лет занимался охотой и собирательством, в результате чего в наследуемой части психики закрепились соответствующие структуры-архетипы, вызывающие азарт и удовольствие от самого процесса охоты и собирательства – инстинкты, аналогичные тем, которые спасают животных от голодной смерти. Даже при самых больших расходах энергии охотник может не чувствовать усталости: ему дает силы энергия естественного азарта. В современном обществе в лес по грибы и ягоды идут гораздо чаще из-за азарта поиска, нежели для обеспечения себя едой. А охота вообще превратилась в развлечение людей с достатком. И то, и другое уже давно рассматривается как отдых.
И наоборот: земледелец способен испытать удовлетворение от вида собранного урожая, но сам процесс возделывания земли воспринимается им как тягостная необходимость, как тяжелый труд, смысл которого можно обнаружить только в будущем урожае, ради которого только и совершается «жертвоприношение труда» – чуждая человеку деятельность, неестественная для его природы, неизбежно будет вызывать у него неудовольствие. К длительному постоянному труду, чтобы добывать пропитание, люди стали прибегать лишь в земледельческих обществах. При этом самым тяжелым и малопродуктивным земледелием было возделывание именно злаков. Почему же его практиковали с таким упорством?
Есть мнение, что раннее злаковое земледелие — это не столько средство от голода, сколько религиозный культ, сакральная традиция, почти такой же "бессмысленная", как постройка пирамид или поимка рабов для кровавых жертвоприношений. Первоначально манипуляции с зерном считались не столько кулинарным, сколько ритуальным занятием, магией, где человек уподоблялся божеству. Эта магия воплощала два архетипа: "управление огнем" и "творение из праха". Вначале с помощью огня человек побеждал лес – сжигал его. Затем он сотворял урожай из "праха" – почвы. Далее этот урожай вновь следовало убить серпом, затем раздеть, обратить в прах – муку, из которой месили и вылепливали пирог – как Первочеловека, обработать сакральными силами – водой и огнем печи. Тогда он превращался в продукт, у которого ритуальное значение («хлеб — драгоценность!») гораздо выше пищевого. Его не просто ели – им причащались. Хлеб противопоставлялся мясу, но при этом отождествлялся с плотью человека (Первочеловека, Богочеловека). Таким же священнодействием было приготовление (и употребление) спиртных напитков. Если хлеб был божественной "плотью", то вино (точнее, зерновая брага) – "кровью". Возможно, именно такой "символический сакральный каннибализм" позволил человечеству покончить с древнейшей (и видимо, не менее священной) традицией – реальным сакральным каннибализмом.
В "дохлебную" эпоху господствовал другой архетип. Вместо "творения из праха" осуществляли "творение из целого", отсекая все лишнее от цельного куска камня, дерева, кости. Из цельного куска Демиург вырезал Первочеловека. Таковыми же были и технологии. Однако в конце каменного века, когда на юго-западе Евразии произошла неолитическая революция, изменилось не только хозяйство, но и мировоззрение. Люди стали творить посредством разрушения – чтобы получать не только выпечку, но и керамику, металл, стекло, известь. Измельчить, замешать, придать форму, обжечь…
Для всех этих ритуалов "творения из праха", "разрушения и воскрешения" требовалось одно: масса горючего. И до развития горной добычи его мог дать только лес. Казалось, человек поставил перед собой цель: уничтожить лес, чтобы получать священные и полезные материалы. Лес приобрел враждебный статус, а почитание Природы превратилось в противоборство с ней. Если лесные жители поклонялись земле, таинственной глубине Нижнего мира, дарующего жизнь и смерть, то ключевой фигурой индоевропейских мифов был антропоморфный бог-герой, который побеждал звероподобное божество Нижнего мира. Природа, Естество для земледельца – не Мать, не Дом, а враждебный Хаос, подлежащий уничтожению и замене на искусственный (примитивный, зато понятный и управляемый) Порядок.
Что же получает герой-землепашец в обмен на ударное преодоление самому себе состроенных затруднений? Земледельцы больше зависят от капризов природы, они привязаны к одному месту и к весьма ограниченному кругу ресурсов. Рацион их однообразней и в целом бедней. Поля требуют постоянной заботы и ухода, земледельческий труд отнимает очень много времени и оставляет все меньше возможностей заниматься охотой и собирательством на параллельных основаниях. На ранних ступенях освоение земледелия не только не давало каких бы то ни было преимуществ, но и, наоборот, приводило к заметному ухудшению качества жизни. Одним из ближайших следствий перехода к земледелию становится сокращение продолжительности жизни. Кроме того, земледельческо-скотоводческие поселения, многолюдные и скученные, были в гораздо большей степени, чем стойбища охотников, живших обычно небольшими группами по двадцать пять – пятьдесят человек, подвержены инфекциям и эпидемиям.
С другой стороны, эта же скученность и высокая плотность населения (а значит, и возможность создавать большие армии) и предопределила дальнейшее развитие человеческой цивилизации, позволив древним "ариям"-"пахарям" относительно легко захватывать чужие земли, уничтожать или ассимилировать местное население – ведь охотники и собиратели стремятся избегать большой скученности, затрудняющей их существование. Переход к земледелию стимулировал освоение технологий для строительства стационарного жилья и развитие технологии орудий труда, а значит, и оружия, изготовлением которых (хотя бы в силу занятости самих земледельцев) занимаются специалисты. Необходимость оборонять запасы продовольствия и саму землю от менее удачливых оголодавших соседей в сочетании с тяжелым монотонным трудом и постоянным стрессом от непривычной многолюдности культивировали агрессивность. Необходимость сосуществовать в больших сообществах с усложнившимися имущественными отношениями и как-то управлять ими привела к формированию новых социальных норм общественных отношений, более эффективной организации…
Культура зерновых земледельцев восторжествовала в Евразии (а потом и на всей планете) хотя бы потому, что имела больше стимулов и возможностей для агрессивной экспансии. Вместе с покоренным миром мы – их потомки – обрели цивилизацию с соответствующими нравственными ценностями в том виде, который большинству из нас представляется единственно возможным и логичным – только потому, что других примеров для сравнения у нас попросту нет.
