Интересный текст из жж Андрея Фирсова.
Текст Анатолия Сорокина
Краткое содержание предыдущих частей [1], [2], [3]: принятие на вооружение Красной Армии в 1935 году новой дальнобойной пушки 122-мм корпусной пушки обр. 1931 г. потребовало наличия точных топогеодезических данных местности, где идут боевые действия с участием артиллерийских систем этого типа. Но для успешного выполнения боевых задач по дальней стрельбе этого мало. Если не учитывать влияние на полёт снарядов атмосферы Земли, то добиться попадания в цель можно только путём её пристрелки с определением отклонения центра области разрывов от желаемой точки. В годы Великой Отечественной войны эта задача решалась в т. ч. прямым визуальным наблюдением с летательного аппарата.
Существуют и другие способы узнать, насколько разрывы своих снарядов при дальней стрельбе уклонились от цели, помимо использования корректировочной авиации. Один из них – использование засланных в ближний тыл врага артиллерийских разведчиков для прямого визуального наблюдения обстреливаемой цели, что рассматривалось в предыдущей части. Применим он при возможности незаметно «просочиться» на занятую врагом территорию, что получается далеко не всегда. Другой способ – задействовать звукометристов, чтобы по акустическим волнам, порождёнными разрывами своих снарядов, определить место падения последних. Здесь ограничения в применении такого подхода связаны с тем, что засечь с его помощью координаты разрывов можно только при подходящих атмосферных условиях и характере местности. Кроме того, при этом существует и возможность самообмана, когда посторонний звук принимается за нужный и в итоге выходные данные из-за грубой ошибки во входных становятся совершенно негодными для использования в корректировке огня. К тому же противник всеми своими силами постарается именно так и сделать, задействовав средства звуковой маскировки. Поэтому желательно видеть напрямую результаты своего огня, а при невозможности использования артиллерийских разведчиков такое достигается только с помощью летательных аппаратов-корректировщиков. О сложившейся в этом отношении ситуации в межвоенное время и в годы Великой Отечественной войны пойдёт речь в этой «серии».
Поскольку в то время в строевых частях разведывательно-корректировочной авиации Красной Армии имелись только самолёты (автожиры и вертолёты находились в лучшем случае в стадии прототипов на этапе разработки в разных конструкторских бюро), то в дальнейшем летательный аппарат соответствующего типа будет считаться только самолётом. Исходя из надобностей артиллерийского наблюдателя, попробуем сформулировать требования к такому самолёту-корректировщику, рассматривая его как воздушный наблюдательный пункт. Но перед этим обязательно надо сказать, что методика работы наблюдателя в таком самолёте будет достаточно сильно отличаться от таковой его наземного визави. Последний неподвижен в пространстве, а потому он сообщает управляющему огнём военнослужащему насколько разрывы своих снарядом отклонились по дальности и фронту. Первая величина часто указывается только в виде «знака разрыва» (недолёт/перелёт), т. к. её значение в метрах требует помимо наличия стереотрубы ещё и дальномера – ещё как минимум один солдат в группе с увесистой укупоркой на спине и со всеми вытекающими последствиями в плане большей заметности. Отклонение по фронту измеряется достаточно точно в тысячных для угла между направлениями «наблюдатель – цель» и «наблюдатель – разрыв». При использовании постов сопряжённого наблюдения с известными координатами и вовсе определяются только углы. Вся эта информация передаётся вычислителю и тот, с учётом знания координат наблюдательных пунктов, огневых позиций, цели и места разрывов снарядов производит расчёт поправок, чтобы совместить две последние сущности друг с другом. При этом используется ряд довольно изящных с точки зрения математики построений и приближений, позволяющих без средств механизации счёта быстро и с минимумом операций (ибо в каждой из них можно допустить ошибку, особенно в стрессовом состоянии) выполнить вычислительную задачу.
К воздушному наблюдательному пункту на самолёте всё это неприменимо в принципе, т. к. он постоянно движется и может быть где угодно относительно цели. Соответственно положение разрывов относительно цели определяется не относительно наблюдателя, а относительно известной точки на топографической карте местности по странам света. Этой точкой может быть и сама цель, и какой-то характерный ориентир на местности, известный управляющему огнём. Воздушный наблюдатель видит разрыв, сопоставляет его удаление от точек с известными координатами на карте (причём визирование ведётся чаще всего под углом, который не постоянен из-за движения самолёта), наносит его на эту карту или заменяющую его план-схему. Затем он измеряет по ней дистанции и выдаёт в эфир что-то вроде «севернее двести, западнее сто ориентира такого-то». Попутная ремарка: вычислителю обрабатывать такие данные гораздо сложнее по сравнению с теми, что приходят от наземного наблюдателя, в т. ч. и потому, что для них тогда ещё не было специализированного прибора расчёта корректур. Эти облегчающие работу вычислителя механические устройства по принципу логарифмической линейки в годы Великой Отечественной войны только-только начинали использоваться и были полукустарного изготовления. Но с этим успешно справлялись, ибо ещё со времён государей-императоров «умный в артиллерии…», а число талантливых в математике будущих призывников в СССР 1930-х гг. по сравнению с дореволюционными временами выросло на порядок.
Но вернёмся к самолётам-корректировщикам. Среди очевидных требований к ним будут следующие:
-
- Один человек не в состоянии управлять машиной и одновременно вести наблюдение за местностью, соответственно самолёт-корректировщик должен быть минимум двухместным.
- Наблюдатель должен иметь хороший сектор обзора, удобную позу (ибо работать приходится длительное время), столик для планшета с картой или схемой, удобный доступ к бортовой радиостанции (т. е. открытый кокпит а-ля У-2 явно не годится). Сама радиостанция должна уметь работать не только в авиационных, но и в артиллерийских радиосетях, которые различались по диапазону используемых длин волн. Желательно наличие встроенных оптических приборов, чтобы можно было детально рассмотреть тот или иной участок местности – тогда корректировщик ещё и приобретёт способности разведчика.
- Необходимые лётно-технические характеристики, включая манёвренность, скорость, конструктивную защиту основных агрегатов с местами членов экипажа и оборонительное вооружение: корректировщик будет приоритетной целью для ПВО противника, посему обеспечить ему живучесть под огнём более чем необходимо. Даже при расчищенном собственными истребителями небе – чтобы успеть выявить позиции вражеской зенитной артиллерии, а уж с ней своя дальнобойная успешно разберётся.
Даже с базовыми знаниями советской авиации того времени ясно, что и Р-5, и У-2, и Ил-2КР плохо подходили для роли корректировщика. Су-2 был лучше, но и его наблюдатель не имел прямого обзора местности перед собой для удобной работы. Причины такого положения дел уже были озвучены в комментариях к предыдущим частям этих заметок: специализированный самолёт-корректировщик был нужен только артиллеристам, под него надо было выделять отдельный авиазавод, на что у них авторитета для аргументации в пользу выделения для того ресурсов авиапрома явно не хватало. Даже после войны Главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов сумел в итоге добиться только разработки прототипа корректировщика Су-12, а вот довести его до серии опять не сумели.
Зато у противника очень подходящий корректировщик (и разведчик тоже) был: «Фокке-Вульф 189», он же «Филин», т. е. «Уху» (Uhu) по-немецки, он же «Рама» по-нашенски. Упомянутый выше Су-12, не мудрствуя лукаво, делали как раз по его образцу. Много бед натворила Красной Армии эта машина и сбить её что зенитками, что истребителями было не так-то просто.
Но не самолётом единым проблемы исчерпывались проблемы нашей корректировочной авиации. В организационном плане она принадлежала ВВС, но придавалась артиллеристам. Такое двойное подчинение двум кардинально разным войсковым структурам накладывало резко негативный отпечаток на всю её работу: решение любых вопросов каждый старался переложить друг на друга, включая снабжение и повышение мотивации личного состава путём награждений и денежных премирований. Артиллеристы отсылали за этим к лётчикам, а лётчики – к артиллеристам, престижностью служба в формированиях разведывательно-корректировочной авиации не пользовалась, а следовательно многие старались всеми фибрами своей души слинять оттуда. Были, конечно, исключения, но они только подчёркивали правило. До воплощения идеи армейской авиации, прямо подчинённой сухопутным командующим и командирам, ещё требовалось дойти, хотя она уже явно «витала в воздухе». Показателен в этом плане тот факт, что в отчётах и обобщениях боевого опыта 30-х армейской и резерва ВГК артиллерийских пушечных бригад (а также ещё нескольких подобных формирований) совместная работа с авиационными корректировщиками подозрительно обходится молчанием, хотя по многим другим вопросам высказываются очень дельные соображения.
«Вишенкой на торте» в этом плане является наградной лист майора Андрея Филипповича Межирицкого, начальника штаба 47-го пушечного артиллерийского полка, вооружённого как раз 122-мм пушками А-19.
Автору этой заметки приходилось видеть много наградных листов с описаниями действий советских артиллеристов, чтобы более подробно понять, что имело место в том или ином боевом эпизоде. Журнал боевых действий или отчёт командира полка или бригады (+отчёт командира разведки) зачастую очень скупы на детали произошедшего (да и не всегда такие документы есть в свободном доступе, особенно отчёты командиров, которых иногда не существовало вовсе). Орден Отечественной войны является универсальной наградой, но применительно к артиллерийским формированиям явно прослеживается тенденция награждения им тех бойцов и командиров, которые отличились в непосредственном бою с противником – лично или, к примеру, командуя орудиями на прямой наводке под огнём. За успехи в управленческом плане всё же были характерными ордена Красной Звезды или Красного Знамени, в зависимости от масштаба достижений. Здесь же мы имеем дело с грамотным планированием и ведением огня, а также взаимодействием с воздушным разведчиком-корректировщиком, что в принципе должно быть самой обычной боевой работой, тянущей на личную благодарность максимум. Во всяком случае, уже в служебной литературе 1970-х гг. подобные действия предписываются младшему офицерскому составу. Более того, к примеру доводилось слышать, что командир вычислительного отделения при начштаба артполка в статусе «отличника боевой и политической» в сержантском чине мог при необходимости и сам подменить «сеньора» и «сюзерена» на основании своего опыта совместной работы с ними. А потому в ряде ситуаций такой сержант считался «человеком №4» в полку, его мнение учитывалось самим начштаба при планировании огня.
Понятно, что нельзя переносить такое положение дел на три десятилетия ранее, но документы Великой Отечественной войны свидетельствуют, что во многих артполках и артбригадах младшие офицеры успешно подменяли старших на высоких должностях, а в единичных случаях в экстренных ситуациях с этим справлялись и сержанты, применительно в основном к огневикам. А вот с управлением дела обстояли не так блестяще и даже вычислительную работу многие высокопоставленные командиры (включая комполка/комбрига, начштаба, ПНШ-1, ПНШ-2) делали сами. Причём работа с воздушным разведчиком-корректировщиком точно была у них нечастой (поскольку из-за всех описанных выше проблем её и на земле старались избегать и практиковали нечасто), раз успешный боевой эпизод с участием А. Ф. Межирицкого был оценён командованием 37-й общевойсковой армии 3-го Украинского фронта на столь высокую награду, которая иным давалась за свою кровь и огромный риск для жизни. Но, видимо, собственная пехота была во многом работой начштаба 47-го пап избавлена от такого, за что он и был удостоен ордена Великой Отечественной войны I степени. Хотя тут и более высокий по статуту орден Красного Знамени напрашивался, и какой-то из младших «полководческих» орденов. В мае 1945 года Андрей Филиппович, вновь за грамотное управление своими А-19, был удостоен ордена Александра Невского. В этой награде как-то созвучно обсуждаемой теме отразился переход от того, как всё было плохо с самолётами-корректировщиками к блестящим результатам использования звукометрии (ибо в качестве основания для награждения фигурировало и её использование). Но об этом в следующей «серии».