Смог бы человек приспособиться к условиям Земли пермского периода?

Статья с канала «Цитадель адеквата» на яндекс-дзене.

Заглавный вопрос кажется странным, но речь о продолжении мысленного эксперимента с перенесением человека в разные эпохи. Не человека, разумеется, во всеоружии современных технологий. Но и не отдельно взятого попаданца, вооружённого лишь малополезными в отсутствии сети мобильного интернета гаджетами. Имеется ввиду сравнительно ещё близкий к природе человек неолита. В предыдущих публикациях таковой уже успел испытать близость с природой ордовика, девона и карбона. Однако, удовольствия получил мало. Особенно от слияния с природой палеозоя нижнего, где ему пришлось нырять в море за трилобитами, сомнительные гастрономические качества которых усугублялись необходимостью добираться до них только вплавь. Ведь до появления растительности на суше лодки делать было не из чего.

…Последняя же серия представила колонистов в виде племён, строящих свайные дома, или же кочующих по рекам карбона на лодках – в поисках не пуганных темноспондилов. Дела у людей поправились, за счёт получения древесины, а значит и древесного угля, необходимого для обжига посуды.

Поправились, но не так, чтобы слишком. Ибо, хотя палеоарт стремится создать обратное впечатление, заболоченные реки каменноугольного периода не богаты биологическими ресурсами. Гигантские насекомые суши, – даже если считать их съедобными, – тоже довольно редки.

Вообще, Земля карбона – планета пустынь. Люди держатся рек, потому что больше держаться нечего.

Земля пермского периода тоже пустынна. Но тут уже нужно различать начало и конец периода. Ранняя пермь – примерно то же, что и карбон. Жаркие заболоченные джунгли, и пустота за их пределами. То есть, пустота практически везде, учитывая что климат был холодным. Мир же поздней перми часто изображается художниками, именно как пустынный. Однако уже населённый. Растительный покров в этот период распространяется на территории с засушливым или умеренным климатом. То есть, учитывая, что температура растёт, а континенты сбиваются в кучу на почти равные части делимую экватором, – почти на всю сушу.

Тем не менее, до конца пермского периода жизнь остаётся привязанной к рекам. Четвероногие живут, охотятся или (уже, в карбоне этого не было) пасутся по берегам. За пределами речных долин не то чтобы, как за МКАДом, жизни вообще нет, но всё ещё пустовато.

…Следовательно, – будем считать, что речь о перми, именно, поздней, – о знаменитой эпохе звероящеров, – речники-амфибиеловы (рыбы отобьют пресную воду, выгнав лягушек на берег, только в конце мезозоя) превращаются в речников-охотников. В «речников», поскольку селиться вдали от воды нет смысла. Кочевать же, опять-таки, удобнее на лодках. Благо, последние уже второй период есть из чего строить.

Численность человеческой популяции в таких условиях может возрасти, сравнительно с карбоном, примерно на порядок. До, может быть, миллиона на всю планету. Что, всё равно, очень мало. Причём, и эта оценка выглядит завышенной. Но и планета же, всё-таки, ещё далеко не готова человека породить, а значит, и содержать. Пермь – небогата тем что нужно прежде всего, – едой. Хотя, почти вся суша и ожила, угодья с высокой продуктивностью имеют крошечную площадь.

Преимуществом является лишь простота охоты. Даже самый здоровенный звероящер, – далеко не мамонт. Вес исчисляется центнерами, а не тоннами. И, что особенно приятно, ни один от человека – на берегу, как минимум, – не убежит. Люди же, при этом, к копьям с древками из древесины уже более прочной, чем в карбоне, смогут добавить луки… Хотя, зачем, – хороший вопрос. Разве что, для борьбы за территорию с себе подобными. Атакующую иностранцевию стрела точно не остановит.

…То есть, в пермский период появляются первые хищники, потенциально, – если вести себя очень неосмотрительно, – опасные для человека. Крупные хищные гогронопсы могли нападать из засад, ночью или в условиях ограниченной растительностью видимости. Причём, на короткой дистанции двигались быстро, ничего не боялись и были отлично вооружены… Не то чтобы иностранцевия могла сравниться с медведем (даже по массе), – при том, что некоторые племена каменного века, внезапно, жили охотой на медведей, – но была бы куда опаснее крокодила.

Мир пермского периода не препятствовал уже развитию ремёсел. В этот период доступными, наконец, становятся кожа и кость, – в том числе очень крупные зубы. Причём, последние, даром. Клыки терапсидами часто терялись без ущерба для боевого потенциала, – отрастали новые. По-прежнему, плохо с растительным волокном, и нет ещё шерсти. Нет, вообще, многих привычных материалов, – например, тростника. Но, сравнительно с прошлыми периодами, когда из всех благ наличествовали только раковины моллюсков под посуду, – это уже мелочи.

Саговая пальма

Ещё отсутствуют, однако, в пермский период пригодные для одомашнивания животные. Как отмечалось выше, даже самые прогрессивные на тот момент терапсиды «ничего не боятся». Не мыслят. Объём мозга даже лучших представителей позвоночных пока допускает только две реакции на внешние раздражители: fight (в поле зрения движущийся объект меньше тебя), или hide (движущийся объект крупнее). Горгонопсы, однако, располагали таким вооружением, что селекция целей по размеру представлялась излишней.

С пригодными в пищу растениями, – а только они создают предпосылки для повышения плотности населения, – дела также обстоят неважно. Теоретически, в пермский период появляются саговниковые. Некоторые из современных видов которых дают саго. Сердцевина саговых пальм съедобна и богата крахмалом, так что использоваться может почти весь ствол (от 100 до 400 килограммов) целиком. Соответственно, в некоторых регионах Земли саго, даже при том, что урожай можно было убирать лишь раз в 15 лет (речь о дереве, всё-таки), составляло основу рациона аборигенов. Однако, речь-то о современных саговниках. Пермские, максимум, могли обладать задатками.

источник: https://dzen.ru/a/ZkWWE9pcxzVv8Ujm