«Схватил пистолет и побежал на поле в пижаме…»
Статья Юрия Полякова с сайта WARSPOT.
7 декабря 1941 года младший лейтенант Филипп «Фил» Расмуссен был одним из шести американских лётчиков-истребителей, которым удалось не просто взлететь на перехват во время японского налёта на Пёрл-Харбор, но и почувствовать вкус воздушной победы. Тем ранним утром 23-летний лётчик, закончивший обучение лётному делу всего за полгода до атаки на главную базу Тихоокеанского флота США, выскочил из ванной комнаты и, не раздумывая, прямо в своей фиолетовой пижаме бросился к ближайшему исправному самолёту. Внезапность нападения, устаревшая машина, неисправное вооружение и «дружественный огонь» с земли не помешали ему сбить один японский истребитель «Зеро», а затем посадить свою повреждённую и практически неуправляемую машину на аэродром. Впоследствии Расмуссен дослужился до подполковника ВВС, совершил множество боевых вылетов, но всю жизнь его называли «пижамным пилотом». Ниже приводится перевод интервью Фила Расмуссена, данного им во время визита на Гавайи ровно через полвека после описываемых событий.
— Сегодня, 8 декабря 1991 года, мы находимся в отеле Вайкики-Парк-Отель и записываем интервью с Филом Расмуссеном, подполковником ВВС США в отставке. Интервью проводится по совместной инициативе Службы национальных парков США, Мемориала линкора «Аризона» и телеканала KHET, Гонолулу. 7 декабря 1941 года подполковник Расмуссен служил в звании младшего лейтенанта в 18-й истребительной авиагруппе ВВС Армии США, прикрывавшей авиабазу Уиллер. Тогда ему было 23 года. Спасибо, что пришли.
Пожалуйста, я только рад.
— Отлично. Когда Вы попали в Воздушный корпус Армии США?
Я поступил на службу в Воздушный корпус и приступил к обучению на пилота, кажется, в сентябре 1940 года, и к концу апреля 1941 года закончил обучение. Меня тут же перевели на первое место службы, на базу Уиллер.
7 декабря 1941 года, горят ангары и стоянки самолётов на аэродроме Уиллер
— То есть, Вы сразу попали на Гавайи? У Вас был выбор, на какую базу отправиться служить?
Вообще-то был, да. Я смог выбрать потому, что в тот момент весь или почти весь мой курс стремился попасть в компанию «Пан-Американ», поскольку она набирала пилотов для постоянно растущих поставок американских грузов в Европу. Парень, с которым мы жили в одной комнате, погиб в ночном полёте, а я сопровождал его тело домой и из-за этого пропустил собеседование в «Пан-Американ». Я очень расстроился, что не смог воспользоваться этой возможностью, и полковник Снид, наш командир, сказал: «Я согласен, это нечестно, поэтому мы дадим тебе возможность выбрать, на какой заморской базе служить — все оставшиеся пилоты будут служить на таких базах».
Я сказал: «Да? Ладно, а куда можно попасть?» Он ответил: «Панама, Пуэрто-Рико, Гавайи и Филиппины». Я подумал, что Гавайи и Филиппины — вполне романтическое место службы, но спросил: «А что Вы посоветуете? Я совершенно не представляю, на что похожи эти места». Полковник Снид ответил, что служил на Филиппинах, и, кажется, Гавайи на них похожи. Я сказал: «Тогда я выбираю Гавайи, туда смогут приехать мои родители и навестить меня». Так я и попал на Гавайи.
— Вам понравилось?
Более чем. Чрезвычайно понравилось. Это было прекрасно, впервые я был за границей — по крайней мере, на Тихом океане. Ребёнком я побывал с родителями в Европе, но в тропики попал впервые, и я влюбился в местную атмосферу. Влюбился в природу, в погоду, и всё мне казалось великолепным. Это было прекрасное место службы.
— И к тому же, Вы были младшим лейтенантом, истребителем — так сказать, элитой. Вы могли участвовать в общественной жизни, встречаться с людьми, ходить на свидания?
В то время сюда заходили круизные лайнеры «Ларлайн» и «Матсония», на них на выходные с континента приезжали девушки — заняться сёрфингом и просто позагорать. А мы в основном были холостяки: нам не разрешали жениться, пока мы не окончим лётную школу, да и потом на свадьбу нужно было получать официальное разрешение. Поэтому почти все мы были холостыми и прекрасно проводили время с девушками с континента, и это считалось одним из преимуществ службы здесь. Но мы также и летали. На всех островах были аэродромы, и мы совершали вылеты на все острова, на разные задания.
— Какова была ваша основная задача на авиабазе Уиллер?
Мы служили в эскадрилье преследования, сейчас такие эскадрильи называются истребительными, поэтому нашей задачей было отражение воздушных атак на острова.
— Вас специально тренировали против конкретного противника, давали возможные планы обороны?
Нет. Название страны-противника не упоминали. Но, как мне кажется, мы все так или иначе понимали, что война с Японией возможна. 2 декабря я даже отметил в своём дневнике, что получил письмо от отца, и он писал, что опасается неприятностей с японцами. А 5 декабря я записал в дневник, что дипломатические усилия США и президента провалились, и угроза выглядит реальной. Не следует, однако, вырывать это из контекста: мы думали, что находимся за 2000 миль от опасности, за 3000 миль от территории Японии — что тут вообще может произойти?
Уцелевший до наших дней P-36 «Хок» в раскраске, аналогичной раскраске самолета, на котором 7 декабря 1941 года дрался Фил Расмуссен
— Вы упомянули группу преследования, сейчас такие называются истребительными. А была ли разница между эскадрильями преследования и перехватчиками?
Нет, такого разделения не существовало. Пилот эскадрильи преследования должен был вести воздушный бой. Нас также обучали штурмовке. Вот, в принципе, и всё, чем мы занимались. Но на самом деле мы вылетали на любые задания, кроме, скажем так, тяжёлого бомбометания — этим занимались пилоты бомбардировочных групп.
— Какие у вас были ожидания насчёт боеспособности японцев? Что говорили на брифингах?
Ничего. Брифингов не было. Мы ничего не знали. У нас не было никаких фотографий для идентификации японских самолётов. Когда всё началось, завязался бой, я не мог понять, какие из японских самолётов были истребителями, какие бомбардировщиками. Ничего удивительного — я никогда до того не видел, как выглядят их самолёты.
— А какие-то слухи о «Зеро» до вас доходили?
Да, ходили слухи о том, что «Зеро» очень манёвренный лёгкий самолёт с хорошим вооружением, и всё. Все говорили о его манёвренности.
— Давайте перейдём прямо к утру 7 декабря. Каким оно стало для Вас?
Примерно в 07:50 я находился в казарме для неженатых офицеров. Я стоял в туалете и смотрел из окна на ангары, которые были примерно в 100–120 метрах от меня, когда заметил самолёт, который спикировал на ангар и резко вышел из пике, и что-то от самолёта отделилось. Вдруг я увидел огромный взрыв, дым и оранжевое пламя. Самолёт набрал высоту, и я увидел на нём две «фрикадельки» — круги, знаки японцев. Я сразу понял, что это японский самолёт.
— То есть, Вы узнали его опознавательные знаки?
Да, я узнал опознавательные знаки и закричал, что нас атакуют японцы. Я обернулся от окна, в пижаме, и закричал, что на нас напали японцы. Потом я побежал к себе в комнату, схватил кобуру с пистолетом 45-го калибра, надел её и ремень, натянул туфли и выбежал наружу. Я бежал к стоянке самолётов, и тут японский пилот стал стрелять из пулемётов. Мне казалось тогда, что стреляют прямо по мне, я слышал, как свистят пули. Но, конечно, у них были гораздо более важные цели, чем одиночка, бегущий к стоянке.
— И вы так и бежали в пижаме?
Да, я был в пижаме.
Механики тушат горящую «Каталину» на гидроавиабазе Канеохе
— И Вы так и бежали в пижаме, подпоясанный ремнём, и в туфлях?
Да, да. Понимаете, я не хотел терять время. Я бежал к стоянке и видел, что самолёты на ней расположены очень близко, крылом к крылу, в линию. И тут японцы стали бомбить и поливать из пулемётов их строй. Самолёт взрывался и поджигал следующий — они стояли очень близко. А ещё ближе ко мне стояла пара «Хоков» P-36, они были ближе к ангару и отдельно от других машин. И я подбежал к одному из них, вскочил в него, завёл двигатель. Тут же подбежал оружейник с лентами 30-го и 50-го калибра на плечах и запрыгнул на крыло. Я стал выруливать. Была какая-то минута затишья. Надо полагать, что, когда я выруливал к брустверам на границе взлётной полосы, меня никто не атаковал — я высматривал тех, кто может стрелять по мне, и в тот момент никого не заметил.
— То есть, Вы прыгнули в первый попавшийся самолёт, не в вашу обычную машину?
В тот, что был ближе всех, он не был моим.
— А на каком Вы обычно летали?
За нами не были закреплены конкретные самолёты. Только у командиров эскадрилий были самолёты, на которых были написаны их имена. Мы, рядовые, летали на том, что было готово в данный момент. Во время войны это, конечно, изменилось, у нас появились закреплённые за нами машины.
И вот я подрулил к брустверу; всё это время мы с оружейником продолжали заряжать наш P-36 лентами 30-го и 50-го калибра. Пулемёты у P-36 стреляли через плоскость винта — .30 находился слева от пилота, а .50 — справа. Когда люди представляют себе стрельбу пулемёта, им кажется, что это звук быстрой очереди. Но по винту нельзя попадать, поэтому там стоит механический синхронизатор, который прерывает стрельбу, когда перед стволом лопасть, и ритм стрельбы напоминает, скорее, похоронный марш.
Ну вот, нас собралось четыре самолёта: в одном командир эскадрильи Лу Сандерс, потом Гордон Стерлинг, Джон Такер и я. И все делали то же самое, что и я, когда выруливали. Мы взлетели в строю курсом на Пёрл-Харбор, затем развернулись на север и стали набирать высоту по спирали над аэродромом. Мы держались северной стороны, потому что с востока с горного хребта наползали облака. Мы старались остаться в зоне аэродрома и набирали высоту так быстро, как могли, потому что высота — чрезвычайно важное преимущество в бою. Вот и всё, что мы знали.
В этот момент мы должны были взвести наши пулемёты. На P-36 каждый пулемёт ставится на боевой взвод специальной рукояткой, которую нужно вытянуть на себя, буквально до самого своего уха, и затем отпустить — рычаг при этом досылал патрон в патронник. С 30-м калибром всё получилось, но когда я отпустил рукоятку взвода пулемёта 50-го калибра, он стал стрелять сам собой. Поэтому мне снова пришлось вытянуть рукоятку до конца и всё время держать её в таком положении. Он стрелял не от того, что я нажимал на спуск — там стоял соленоид, и он сломался.
Мы продолжали набирать высоту, теперь курсом на восток. После взлёта нам приказали лететь к базе Беллоуз. Мы быстро легли на этот курс и продолжали набирать высоту. Когда мы поднялись над облаками на высоту примерно 2700–3000 метров, нам приказали лететь к заливу Канеохе — это было в том же направлении. Когда мы долетели туда, то увидели противника. Примерно восемь самолётов находились над островом и разворачивались для повторного захода. Мы спикировали на них, атакуя, и перехватили их примерно на высоте 2000 метров. Я вышел из пике и взял немного на себя.
Пятеро из шести американских летчиков-истребителей, сумевших подняться в воздух и одержать победы 7 декабря 1941 года . Фил Расмуссен — второй слева. Правее него запечатлены младшие лейтенанты Кеннет Тейлор и Джордж Уэлч, которые на двоих сумели сбить шесть атакующих японских самолётов
Когда мы пошли в атаку, наш строй рассыпался, и каждый заходил самостоятельно. И вот тогда передо мной возник этот самолёт на пересекающемся курсе, справа налево. Я понял, что он пройдёт таким курсом, поймал его в прицел, отпустил рукоятку 50-го калибра, и пулемёт стал стрелять сам. Я видел, как пули прошивают его фюзеляж от двигателя к хвосту. Он загорелся и пошёл вниз. В ту же секунду другой японский самолёт попытался протаранить меня. Я был уверен, что он идёт на таран, и бросил машину вправо. И когда отворачивал, самолёт затрясся, фонарь разлетелся, и я на время потерял управление.
Самолёт падал, я старался вернуть управление и понял, что руль направления не работает. Он просто болтался то в одну сторону, то в другую. Я мог кое-как управлять элеронами и рулями высоты. Я нырнул в облака, которые были под нами, и направился в сторону гор. Я оставался в облаках, которых было 8–10 слоёв, и то выходил из них, то снова попадал в облака. Всё это время я старался стабилизировать полет и понять, ранен ли я, потому что почувствовал сильный удар по голове, а шлема на мне не было — только наушники. Когда я смог, наконец, выровнять машину, то осторожно потрогал голову и понял, что, хотя в моих волосах и много плексигласовой крошки, на мне нет ни царапины.
— Вы вступили в бой над Канеохе?
Да.
— Было время обсудить ситуацию, сказать «их много, нас мало», или всё было на автомате?
Времени не было. Мы сначала делали, потом думали — я бы это так описал. Мы были как бы запрограммированы, это была реакция на ситуацию. Лучше описать это я не смогу.
— А Вы почувствовали разницу между тренировочными боями и первой атакой по настоящему противнику?
Да, о боже, ещё какую! Да. К сожалению, понимание происходящего пришло только когда в меня попали. Внезапно я осознал, какой опасности я подвергаюсь, поэтому нырнул в облака и попытался уйти в сторону.
Фил Рассмуссен разглядывает пробоины на фюзеляже своего «Хока», 8 декабря 1941 года
— А когда Вас подбили, страшно было?
Нет, страха не было. Это похоже на автомобильную аварию. Вы вдруг врезаетесь в кого-то, и только потом начинаете волноваться о том, что могло случиться. Но пока я летел обратно к аэродрому, я старался изо всех сил удержать машину в воздухе, и думать о чём-то ещё не было времени. Чтобы как-то поддерживать горизонтальный полет, мне пришлось максимально отдать ручку управления вправо и безумно быстро работать триммерами — только так я мог управлять самолётом.
— А пулемёт 50-го калибра Вы всё ещё держали, или в нём кончились патроны?
В нём кончились патроны. Когда я отпустил ручку и попал в тот самолёт, я забыл о нём, так что он продолжал стрелять, пока не кончились патроны.
— Когда Вы возвращались на аэродром Уиллер, Вы ещё кого-то встретили?
Да, встретил. Я направился к базе Уиллер, и ко мне подлетел Лу Сандерс, который знаками спрашивал меня «что случилось?» Я ответил, что «всё в порядке, я в норме». Он сопровождал меня до аэродрома. Мы заходили над казармами Шофилд, и когда летели над ними, оказалось, что наша пехота уже пришла в себя, и они открыли по нам огонь. К счастью, они промахнулись. А потом…
— То есть ребята с Уиллера, или Хикама, или Шофилда стреляли по Вам?
Да, с Шофилда по нам стреляли. Наши зенитчики на Уиллере идентифицировали нас, узнали, поняли, что мы свои. Японцев к тому времени уже не было. К моменту, когда мы вернулись — через 50 минут после взлёта — в небе уже никого не было.
Я уже делал заход «по коробочке», и вдруг увидел, что индикатор показывает, что шасси не вышли. Поэтому уже на посадочной прямой мне пришлось очень быстро качать ручной гидравлический насос аварийного выпуска, и шасси вышли перед самым касанием. Я выключил двигатель и приземлился на мокрую траву. Она была вся в росе. У нас не было взлётной полосы, просто травяное поле. Только стоянка самолётов была бетонной.
Самолёт дальше катился неуправляемый, тормозов не было, пули перебили шланги. Руль направления тоже не работал, я ничем не мог парировать разворачивающий момент, и самолёт пару раз развернуло, пока, наконец, он не остановился. Я сидел в кабине и даже не мог ничего сказать. От ангара бежали люди, чтобы посмотреть, что со мной. В конце концов, я смог вылезти из кабины; я был насквозь мокрый, и не только от пота. Я спустился на землю и посмотрел на свой самолёт. Голова у меня кружилась. Не знаю, как ещё это описать. Ни о чём я в тот момент не думал.
Я добрался до казармы, снял пижаму, надел лётную форму и пошёл к стоянке — посмотреть, чем помочь. В ангарах всё ещё рвались боеприпасы. Все самолёты, которые можно было спасти, к тому времени вытащили со стоянок, но их было совсем не много.
«Бой над Канеохе». Картина Джерри Крэндалла
— Можно посмотреть на этот рисунок вашего боя? Можете описать, что здесь изображено?
Да. Этот рисунок изображает тот бой — как раз момент, когда в меня попали. Вот здесь видны отверстия от попаданий. Хвостовое колесо отстрелили, фонарь кабины разбит. Это сразу после того, как я сбил японский самолёт, а этот самолёт пытается меня таранить, и я отворачиваю, чтобы уйти от тарана. Вот тут залив Канеохе, который атаковал противник, а это Джон Такер, один из четвёрки взлетевших пилотов, у него заклинило всё оружие. Он ничего не мог сделать. А тут Лу Сандерс, атакует этого японца, а вот наш четвёртый, Гордон Стирлинг — он горит, его сбили.
— И тот японец, что хотел Вас таранить, пошёл в лобовую?
Да, точно так. Когда я описывал свой вылет офицеру разведки, я сказал, что это был бомбардировщик. Они были похожи их бомбардировщики и «Зеро», но потом историки приводили доводы, что это был «Зеро», что мы тогда столкнулись с истребителями, и я сбил «Зеро». И я написал статью для журнала «Пипл». Они взяли у меня интервью, а потом позвонили и сказали «Купите журнал, там есть для Вас сюрприз». Я спросил: «Какой?» — «Узнаете, когда выйдет журнал». Тот японский пилот всё ещё жив. Он не здоров, но всё ещё живёт в Японии, и он описывал, как хотел меня таранить. Я тогда в своём рапорте указал, что он пытался меня таранить, поэтому наши описания того боя вполне сходятся…
— Художник расспрашивал Вас, когда рисовал это?
Эту картину нарисовал художник Джерри Крэндалл, а Американский фонд военной истории напечатал постер с ней ограниченный тиражом 1200 экземпляров, чтобы собрать средства на реконструкцию военных самолётов.
А вот это было 8 декабря — на следующий день. Я попросил нашего фотографа сделать несколько снимков моего самолёта, и тут видны повреждения. Вот куда попал снаряд 20-мм пушки. Фонаря, как видите, нет — он был разбит, и обтекатель сняли, и крыло — там было множество пробоин. А вот тут я смотрю на самолёт, и видно, что и хвостового дутика нет. А вот и ещё одна дыра от 20-мм снаряда, и вот тут разорвался такой же снаряд. А здесь отстрелен кусок обтекателя.
На этом фото я держу трос руля направления — там, где он перебит. Видно, что гидравлические шланги гидравлики перебиты — именно поэтому я потерял управление самолётом почти полностью, я мог только минимально управлять. Руль направления не работал. Элероны и рули высоты работали минимально.
А вот снимок закабинного отсека, что сразу за спиной пилота. Видно входное отверстие 20-мм снаряда, и где он разорвался. Радиостанция приняла на себя основной удар, и только поэтому я жив. Радиостанция была закреплена вот здесь, и спасла мне жизнь, потому что на этих самолётах не было бронеспинки.
Лётчик 35-й эскадрильи 8-й истребительной авиагруппы капитан Фил Расмуссен на крыле своего истребителя P-39D «Аэрокобра» в ходе боёв на Новой Гвинее, октябрь 1942 года
— Мы это записываем в надежде на то, что люди в будущем смогут прослушать эту плёнку и почувствовать, на что это было похоже. Что бы Вы хотели сказать будущим историкам или кому-то, кто будет изучать воздушные бои того времени? Что чувствовал 23-летний парень, впервые стрелявший в кого-то, по которому стреляли в ответ?
Что ж, это чем-то похоже на эпоху рыцарства. Во Вторую мировую войну бой был похож на рыцарские поединки лицом к лицу. Теперь это в прошлом, как и кавалерия. И я не думаю, что в будущем будут происходить такие эпизоды ближнего боя, как было у нас. Сейчас оружие, как правило, наводится на цель, которую даже не видно, это электронная война. Поэтому такой бой, как тогда — уже история.
— А каково это — вспоминать те бои? Трудно? Что Вы чувствуете, возвращаясь к ним через 50 лет?
Я не понял вопрос.
— Вы снова приехали на Гавайи…
А, каково это — вернуться сюда? Это похоже на шок. Я был очень взволнован, когда встречал всех этих людей, с которыми мы тут были тогда, 50 лет назад. Я почти ни с кем не поддерживал связь. И когда я их увидел, все эти воспоминания вернулись, это очень волнительно, очень сильные переживания. И я счастлив, что смог приехать на эту встречу.
Биографическая справка:
Филипп Расмуссен (Philip M. Rasmussen) родился 11 мая 1918 года в Бостоне, штат Массачусетс, в семье эмигрантов из Дании. В 1940 году он окончил Геттисбургский колледж и, исполнив свою давнюю мечту, поступил на службу в Воздушный корпус Армии США. Окончив лётную школу истребителей в апреле 1941 года, получил направление в 46-ю эскадрилью преследования 15-й авиационной группы перехватчиков, базировавшуюся на аэродроме Уиллер на гавайском острове Оаху. Там 7 декабря 1941 года младший лейтенант Расмуссен вступил в первый бой и сумел сбить японский самолёт. В дальнейшем лётчик проходил службу в различных авиационных подразделениях на Тихоокеанском театре военных действий, совершил большое число боевых вылетов и одержал ещё две воздушные победы. Дважды награждён медалью «Серебряная звезда» (Silver Star), а также крестом «За лётные заслуги» (Distinguished Flying Cross), четырежды удостоен Медали пилота (Airman’s Medal). После войны служил в Европе и на Ближнем Востоке. В 1965 году вышел в отставку в звании подполковника. Умер 30 апреля 2005 года, похоронен на Арлингтонском национальном кладбище.
источник: https://warspot.ru/19675-shvatil-pistolet-i-pobezhal-na-pole-v-pizhame
