Шамиль Басаев. Часть 2 Террорист, который развязал бойню на Кавказе
Совершив в 1995 году теракт в Буденновске, Шамиль Басаев приобрел репутацию худшего чудовища современной России. Однако его самые страшные теракты были еще впереди.
Группировки «Аль-Каида» (Организация запрещена на территории РФ), «Конгресс народов Ичкерии и Дагестана», «Исламская международная миротворческая бригада», «Талибан» (Организация запрещена на территории РФ), «Риядус-Салихийн», «Высший военный маджлисуль шура объединенных моджахедов Кавказа», «Джамаат «Ярмук», «Кабардино-Балкарский джамаат», «Карачаевский джамаат» (он же «Мусульманское общество № 3»), «Бригады Исламбули», «Аль-Харамейн» (он же «Фонд двух святынь»), «Братья мусульмане», а также «Республика Ичкерия» и «Государственный комитет обороны республики Ичкерия» являются террористическими структурами. Их деятельность запрещена на территории России.
Нападение на Буденновск безусловно сделало Басаева «первым среди равных» среди независимых полевых командиров. Сравниться с ним после этого мог только Джохар Дудаев. Несколько месяцев после теракта в Буденновске отряд Басаева провел, отдыхая и пополняясь. Между дудаевцами и российской стороной продолжались бесперспективные переговоры, поэтому «Абхазский батальон» имел возможность на некоторое время сократить активность. К тому же, в отрядах боевиков произошли перемены, многие соучастники Басаева возглавили свои отряды, зато его группировка пополнилась новыми рекрутами.
Отряд Басаева действовал в юго-восточной Чечне – в районах сел Махкеты и Ведено. В апреле 1996 года в результате спецоперации был убит Дудаев, а Басаев был выбран командующим боевыми силами террористов. Однако лично для Басаева это было не самое существенное событие: фактически Дудаев уже давно стал человеком, который «царствует, но не управляет»: командная цепочка как таковая у боевиков работала слабо.
Крупнейшим событием, в котором Басаев участвовал в конце войны, было нападение на Грозный летом 1996 года.
Августовское сражение за Грозный стало последней крупной битвой первой войны в Чечне. К ней привлекалось большинство крупных отрядов боевиков, включая группировки Гелаева и Басаева. Тяжелейшие бои длились несколько дней, начиная с 6 августа, и увенчались переговорами, которые привели к остановке Первой Чеченской войны и выводу российских войск. До конца 1996 года части Российской армии и милиции покинули Чечню.
Формально боевики добились полного успеха. Однако окончание войны стало для Басаева новым вызовом. Он никогда не был хорошим политиком; как командир диверсионно-террористической группировки он чувствовал себя как рыба в воде, но мирные условия для этого человека были чем-то новым.
Осенью 1996 года Зелимхан Яндарбиев, отправлявший после гибели Дудаева обязанности «президента Ичкерии», назначил Басаева председателем таможенного комитета.
В 1997 году в Чечне прошли выборы президента, в которых в качестве одного из кандидатов участвовал Басаев. Он вполне всерьез пытался их выиграть, активно вел агитацию, и даже пытался учитывать существование в Чечне русских и вести пропаганду среди них. На стороне Басаева был образ харизматичного военного лидера, а его преступления многих потенциальных избирателей вообще не заботили.
Однако заботило иное. Басаев изначально сделал ставку на воинственную риторику.
С Россией война будет продолжаться. (…) Если нам будет выгодно, мы будем говорить с любым руководителем этой страны. Но только пусть Россия заплатит нам 700 млрд. долларов США за ущерб, причиненный Чечне, а мы на эти деньги можем купить пол-России.
Подобные заявления в России воспринимали, естественно, без малейшего восторга, но они и в самой Чечне были привлекательны лишь для меньшей части населения. Республика лежала в руинах, «государство», каким бы оно ни было, не было в состоянии осуществлять собственные функции, и в целом чеченцы предпочли бы голосовать за тот политический режим, при котором едят. В качестве кандидата, при котором можно будет наладить хоть какую-то пристойную жизнь, многие видели Аслана Масхадова. Масхадов ассоциировался не столько с войной, сколько с хасавюртовским замирением, каким бы непрочным оно ни было. К тому же, у чеченских выборов 1997 года была своеобразная подкладка. Участвовать в них не смог никто из кандидатов, которых можно было бы заподозрить в пророссийских симпатиях. В результате все, кого можно было бы назвать умеренными, сосредоточились вокруг Масхадова: за него голосовали и обыватели, и сторонники боевиков, считавшие, что война закончилась, и оставшиеся в республике русские. Зато радикалы были представлены всем спектром – от фанатичного националиста и исламиста Яндарбиева до пропагандистов Ахмеда Закаева и Мовлади Удугова. В результате Масхадов, вообще не имевший в своем «сегменте» соперников, победил в первом туре. Басаев набрал около четверти голосов избирателей, на третьем месте расположился Яндарбиев с 10%. Ирония момента состояла в том, что радикалы своими руками создали именно такую ситуацию.
Впрочем, фиаско на выборах не обескуражило Басаева. Он никогда и не стремился стать политиком западного образца. Выигравший выборы Масхадов оказался в политическом одиночестве. Он не мог дать полевым командирам достаточно денег и влияния, чтобы удовлетворить их амбиции, а среди военных вождей он даже не был самым сильным.
Басаев же имел далеко идущие планы на соседние республики. Покончив с попытками участвовать в выборах, он легко сошелся с религиозными радикалами. Вопрос о том, насколько искренне он увлекся крайними формами ислама, открыт. Даже в 2005 году он иногда утверждал, что религиозная мотивация для него второстепенна.
Однако поворот к исламистам отлично отвечал его политическим задачам. В 1997 году Басаев участвовал в учреждении «Конгресса народов Ичкерии и Дагестана» (террористическая организация, запрещена в России). Его учредили пропагандист «Ичкерии» Мовлади Удугов и Магомед Тагаев, человек, которого нельзя назвать широко известным в современной России. Однако этот тип сделал очень многое для террористического движения на Северном Кавказе.
Тагаев родился в Ансалте – поселке в Ботлихском районе Дагестана, и сам по национальности аварец. Жесткий исламист, Тагаев был сторонником создания теократического государства на Кавказе. Он и Басаев отлично подходили друг другу. Тагаев, старый диссидент, агитатор и демагог, писал пропагандистские брошюры, наполненные угрозами и призывами бороться с неверными, но был слаб в том, что касалось конкретной организации людей в террористические сети и боевые отряды. Басаев наоборот, был не лучшим оратором, зато исключительным террористом. Удугов и Тагаев объявили территорию Чечни и Дагестана халифатом, Басаева же провозгласили имамом. «Конгресс» создал также вооруженное крыло – «Исламскую международную миротворческую бригаду» (признана террористической ООН в связи с принадлежностью к «Аль-Каиде», также террористической организации, запрещенной в России). «Миротворцев» возглавлял полевой командир, олицетворявший исламизм в Чечне – саудовец Самер ас-Сувейлем, шире известный как Хаттаб.
Межвоенный период обозначился резким ростом влияния в Чечне радикальных исламистов. В первую войну религиозный фактор был менее значим, чем националистический, однако с 1996 года в Чечню прибывало все больше и больше экстремистов из стран мусульманского востока. Наиболее известным из таких людей был Хаттаб, но он был в большей степени боевиком, террористом и диверсантом, и в меньшей — финансистом и идеологом. К таким относился, например, Абу Омар Ас-Сейф, агитатор и боевик, представлявший на Кавказе Усаму бен Ладена, главу «Аль-Каиды».
Ас-Сейфа не назовешь знаменитым боевиком. Однако он располагал деньгами и опытом, позволявшими ему отстраивать террористическую сеть за пределами Чечни, в республиках российского Кавказа, опираясь на Чечню в качестве базы. Внутри республики он быстро сошелся с Басаевым и Хаттабом. Схожую роль играл Абу Хавс аль-Урдани (Фарид Юсеф Умейра), иорданец, тесно связанный с чеченской диаспорой на Ближнем Востоке. Он служил в отряде Хаттаба, и кроме того, играл самостоятельную роль за счет своих контактов за рубежом. Еще одним значимым персонажем являлся Мохмад Шабаан, шире известный как Сейф Ислам, агент организации «Братья-мусульмане» (террористическая организация, запрещенная в РФ).
Исламисты давали чеченским боевикам новый импульс, уже не связанный напрямую с проектом «Ичкерии». Феодальные домены в разрушенной Чечне еще могли прокормить полевых командиров и их частные армии, но не оставляли перспектив. В республике почти отсутствовала легальная экономика за исключением, буквально, натурального хозяйства и остатков некогда мощной нефтяной промышленности. Поэтому для лидеров боевиков естественным образом основным источником прибылей оставался криминал, от похищения людей ради выкупа до строительства нарколабораторий и фальшивомонетничества.
У исламистов был значительно более широкий взгляд на мир. Люди вроде Тагаева и Хаттаба не собирались оставаться в рамках Чечни. После поражения России они полагали, что можно постепенно отторгнуть от государства и другие республики Кавказа, а затем пойти и далее. С этого момента Басаев прочно связан с религиозными радикалами – салафитами, которых часто и не совсем корректно именуют ваххабитами.
Собственное положение Басаева было двойственным. С одной стороны, он добился немалого успеха. Хотя он проиграл Масхадову выборы, Масхадов понимал, что теперь против него объединятся все неудачники. Кроме того, исламисты обладали деньгами, поддержкой из-за рубежа и военной силой в лице частных армий. Масхадов располагал в основном намерениями. Так что Басаев оказался нужен Масхадову. Новоявленный президент пытался (довольно неуклюже) перетянуть Басаева на свою сторону, назначив террориста «заместителем главы правительства», а в 1998 году – еще и и.о. председателя кабинета министров.
Масхадов предлагал не только должности, который в реалиях межвоенной Чечни уместнее назвать почетными титулами. В «межвоенной» Чечне резко выросло влияние уже не только самого Басаева, а его семейного клана. В первую очередь – его младшего брата Ширвани.
Ширвани Басаев в начале 1998 года возглавил «комитет по топливу и энергетике» в правительстве Чечни.
Проще говоря, братья-разбойники приобрели контроль над нефтяным бизнесом. Через Чечню по-прежнему шел магистральный нефтепровод от Баку на Грозный и далее на Новороссийск.
Братья Басаевы не отказывали себе в том, чтобы черпать из этой полноводной реки. Некоторые конкретные данные о нефтяных делах всплыли весной 1999 года.
В соответствии с соглашением между российской и чеченской стороной, в 1998 году по чеченскому участку должно было быть прокачано 2 миллиона тонн нефти, за что Россия должна была заплатить Чечне 7,5 млн долларов. В 1999 году после сверки выяснилось, что в реальности прокачивалось на четверть больше. Так что Басаевы сумели получить под контроль чрезвычайно выгодный источник бесперебойного финансирования, причем не связанного с настоящими опасностями.
Однако всё это не давало Басаеву по-настоящему прочного положения. Как государство, Чечня была несостоятельна. С трех сторон лежала Россия, с четвертой находился непроходимый Кавказский хребет, через который на юг, в Грузию, вели только тропы с почти нулевой пропускной способностью. Внутренняя экономическая (и вообще любая) активность была парализована полевыми командирами, которые промышляли похищениями людей: завести бизнес мог только человек, обладающий боевым отрядом. Без связей с Россией (хотя бы паразитических) республика немедленно оказывалась перед лицом не просто экономического коллапса (там почти не было, чему коллапсировать), а голода. Нефтепровод шел через Чечню, но выходил он из «большой» России и уходил туда же. Таким образом, строительство участка трубы в обход республики и взятие под контроль границы полностью обнуляли «Ичкерию». А такие меры, безусловно, были бы приняты рано или поздно.
Зато рядом лежал Дагестан. У радикалов имелся целый ряд соображений, которые толкали их именно в ту сторону. Конечно, рядом находилась и Ингушетия – маленькая, и населенная культурно очень близким чеченцам народом. Но Ингушетия никуда не вела, даже при успешном ее захвате боевики вернулись бы к тому, с чего начали. А вот Дагестан был куда гуще населен, там существовала функционирующая экономика – и там был выход к морю.
Ячейки исламистов функционировали в Дагестане давно, существовал даже анклав салафитов – «Кадарская зона». Так что Басаев, Хаттаб и Тагаев исходили из того, что им удастся легко и эффектно провернуть захват Дагестана.
Наконец, в этой истории существует еще один человек, роль которого до конца не ясна – Борис Березовский. Этот имеющий зловещую репутацию олигарх поддерживал связи с Басаевым и другими исламистами практически в открытую.
Березовский активно посредничал при организации выкупа людей, захваченных в заложники, и фактически демонстрировал, что это работающая экономическая схема. Существует как минимум один признанный случай, когда Березовский выдал лично Басаеву миллион долларов наличными «на реконструкцию республики». Существует также утверждение, что самое, вероятно, громкое похищение ради выкупа в межвоенной Чечне произошло при непосредственном участии Березовского и Басаева, работавших в тандеме. Речь идет о похищении съемочной группы НТВ во главе с Еленой Масюк. Группу выкупили при посредничестве Березовского за два миллиона долларов. Также сообщалось, что Басаев по просьбе Березовского организовал похищение Валентина Власова – представителя президента России Ельцина в Чечне. В обоих случаях суммы выкупа составляли миллионы долларов. Правда, на оба резонансных похищения есть и другие «претенденты» — в качестве похитителя группы Масюк называли Ваху Арсанова (приближенный Масхадова), а в роли захватчика Власова называли Бауди Бакуева (второстепенный командир из числа «непримиримых»).
Сам Березовский комментировал обвинения в финансировании боевиков в том ключе, что это были деньги, направленные на восстановление республики и установление мира. Верил ли он сам в это, вопрос риторический.
Вопрос о роли Березовского в начале второй войны в Чечне по-прежнему остается белым пятном в истории конфликта. Однако несомненно, что он сыграл существенную роль в усилении позиций Басаева в преддверии войны.
В любом случае, к 1999 году Басаев и Хаттаб имели цель – создание исламистского государства на Северном Кавказе; располагали крупными, хорошо вооруженными бандами; имели сторонников внутри Дагестана. Более того, с учетом экономического крушения Чечни и зависимости источников денег от России, нападение на Дагестан как таковое было неизбежным. Любые действия России по наведению порядка даже не в самой Чечне, а на границе с Чечней, неизбежно приводили к быстрому краху всей «Ичкерии».
Басаев прибыл в Дагестан 7 августа 1999 года, когда бои уже постепенно разгорались. Как таковое, вторжение началось еще 2 августа, когда сравнительно небольшой отряд боевиков вошел в глухой Цумадинский район, примыкающий к юго-восточной Чечне. Если это была попытка разведки боем, то она оказалась неудачной: боевиков в течение нескольких дней выбили обратно в Чечню. Однако Басаев не собирался останавливаться. Сам он вторгся в Ботлихский район вместе с Хаттабом во главе банды примерно из 600 человек. Басаев (возможно, с подачи Березовского) был уверен в успехе, однако в действительности произошло нечто противоположное. Новый премьер-министр Владимир Путин занял максимально жесткую позицию, а силовики получили карт-бланш на решительные меры. Кроме того, Басаев полностью ошибся, думая, что вторжение будет поддержано населением Дагестана. В реальности Басаев и Хаттаб получили крайне ограниченное число рекрутов в самом Дагестане, зато местные мужчины массово вступали в правительственное ополчение, поддержавшее армию. Нападение салафитов вызвало острую и почти повсеместную неприязнь, а военные впоследствии как один отмечали очень дружественное отношение и полную поддержку населения.
В результате после серии ожесточенных и кровопролитных боев отряды Басаева были выбиты обратно в Чечню. Тем не менее, террористы предприняли еще одну попытку закрепиться в Дагестане – в сентябре того же года, когда многочисленная группировка Басаева и Хаттаба ворвалась в Новолакский район.
Это нападение было также отбито. Правда, российские вооруженные силы оставались армией 90-х с типичной для эпохи плохой боевой подготовкой, нехваткой снаряжения и неотработанной тактикой. Поэтому боевики, понеся ощутимые потери, смогли в относительном порядке отступить в Чечню. Был также разгромлен анклав салафитов в Кадарской зоне – селах Карамахи и Чабанмахи. Террористы (группировка «Карачаевского джамаата», салафиты под общим руководством Хаттаба) совершили несколько подрывов жилых домов в Москве, Волгодонске и Буйнакске, но скорее взбесили и людей, и государство, от которого сограждане еще с августа требовали уже не вести переговоры о мире, а наконец растоптать змею.
С возвращением Басаева и Хаттаба в Чечню связана, пожалуй, наиболее нелепая конспирологическая теория из существующих об этом человеке. Сам факт успешного отступления боевиков в Чечню рассматривается как доказательство сговора между Басаевым, Хаттабом и российскими должностными лицами. Однако главное чудо здесь состоит в том, что чуда не было. Российская армия 90-х годов – это бедная армия бедной страны, плохо оснащенная и обученная. Плотного кольца вокруг отрядов салафитов в Дагестане не существовало, а о Басаеве и Хаттабе нельзя сказать, что они действовали слишком рискованно.
Однако возвращение Басаева и Хаттаба без победы означало ровно одно – неизбежность новой войны. Ко второму походу в Чечню Россия подготовилась куда лучше, чем к первой. На сей раз речи не шло о быстрой кампании – на российской стороне отлично понимали, что предстоит длительный, кровавый и тяжелый поход.
Осенью 1999 года представители Басаева и Хаттаба посетили Афганистан для встречи с Усамой бен Ладеном. Они договорились с «Аль-Каидой» о сотрудничестве, и в частности, о финансировании нападений.
Однако действовать в поле предстояло именно чеченским боевикам.
На сей раз Басаев действовал главным образом не в юго-восточной Чечне. Главный бой военным он собирался дать в Грозном.
К этому моменту под личным командованием Басаева находилось до 800 боевиков, причем это были, так сказать, сливки – хорошо подготовленные, опытные террористы. Общее командование обороной Грозного от имени Масхадова осуществлял Асланбек Исмаилов («Маленький Асланбек») – старый знакомый Басаева, и его сообщник по теракту в Буденновске.
По итогам сражений в Грозном в 1994-1996 г.г., боевики исходили из того, что им удастся нанести военным крайне тяжелые потери в уличных боях. Тем более, снаружи оставалось несколько крупных отрядов (группы Хаттаба, братьев Ахмадовых и др.), которые могли поддержать группировку в Грозном ударами по коммуникациям русских.
Однако битва за Грозный, начавшаяся в декабре 1999 года, развивалась по совершенно новому сценарию. Тактика боевиков осталась прежней – подвижная оборона, действия летучими отрядами. По сравнению с боями 1995 года они располагали гораздо более подготовленными кадрами, шире и грамотнее использовали минирование и снайперский огонь.
Однако российские войска также действовали по-новому. Военные работали в среднем аккуратнее, больше полагались на тяжелое оружие. А главное – Грозный был охвачен с самого начала. Кольцо вокруг города было неплотным, однако маневр для засевших внутри боевиков был затруднен. Войска медленно, но верно продвигались по городским кварталам, нанося потери боевикам и угрожая полностью блокировать их на небольшом пространстве и уничтожить. В ночь на 1 февраля 2000 года боевики, потеряв ряд ключевых позиций в Грозном, начали прорыв из города в юго-западном направлении.
Хотя на российской стороне позднее описывали ход этого прорыва как спланированную командованием операцию по разгрому боевиков, в действительности действия военных были скорее реактивными. Если бы это была спланированная операция, костяк маленькой террористической армии вместе с лидерами был бы просто уничтожен. Однако и реально состоявшийся прорыв принес боевикам тяжелые потери. Террористам пришлось пробираться ночью между двумя опорными пунктами мотострелков по минному полю под обстрелом. Среди примерно трехсот человек, вынесенных живыми с поля боя после подрывов на минах был Басаев. В Алхан-Кале (село западнее Грозного), куда доставили Басаева, хирург Хасан Баиев сделал ему операцию и ампутировал часть правой ноги. Затем остатки отряда Басаева отходили в южную, горную Чечню.
Басаев не принимал активного участия в событиях ближайших месяцев. Из-за очень тяжелого ранения и невозможности отлежаться, он провел битву в Аргунском ущелье в состоянии калеки на носилках. В мае 2000 года вообще появились некие данные о его смерти от последствий ранения, но они, к сожалению, не подтвердились. Однако уже в 2000 году Басаев вновь был готов действовать.
Ситуация 2000 года радикально отличалась от положения в первую кампанию, и даже в 1999/2000 годах. Боевики не располагали территорией и населением под устойчивым контролем. Кроме того, партизанские действия приводили к тяжелым потерям в рядах террористов, а сражения начала 2000 года стоили жизни многим опытным боевикам, в том числе полевым командирам. Среди убитых или плененных в 1999-2000 годах было множество крупных полевых командиров. Были уничтожены Хункарпаша Исрапилов – старый сообщник Басаева, один из командиров нападения на Кизляр в 1996 году; и Асланбек Исмаилов — один из ключевых участников теракта в Буденновске.
Таким образом, боевикам предстояло найти новый способ вести войну. Основных линий было две. Во-первых, террористы полагались на «интернационализацию» конфликта. Вторая война в Чечне была гораздо более пестрой по составу участников, чем первая. Источники финансирования боевиков находились на Ближнем Востоке. Абу Хавс, Абу Омар Ас-Сейф, Сейф Ислам и другие арабские террористы были важны не только сами по себе, но и как представители разнообразных «благотворительных» фондов, таких как «Дом двух святынь» (она же «Аль-Харамейн», организация признана террористической и запрещена в РФ). Фонд представлял в России Абу Омар Ас-Сейф, организация располагалась в Саудовской Аравии и официально занималась поставкой гуманитарной помощи, благотворительными и религиозными акциями. Реально эта структура финансировала подготовку, вооружение и оснащение боевиков всем необходимым. Подобных фондов было множество, а тыловыми базами боевиков для освоения бюджетов были Турция и Грузия.
Впрочем, Басаев не складывал все яйца в одну корзину. Другим источником средств для него стал рэкет чеченской диаспоры в России. Многочисленные бизнесмены-чеченцы хорошо понимали, что Басаев не воспринимает близко к сердцу гуманистическую философию и зачастую послушно трясли мошной, когда к ним приходили представители террориста.
В командной структуре боевиков в ходе войны тоже произошли перемены. Для общего руководства боевиками в 2001 году был создан единый орган – «Высший военный Маджлисуль Шура Объединенных сил моджахедов Кавказа» (организация признана террористической и запрещена в РФ). В ее состав вошло несколько десятков крупнейших полевых командиров.
«Шуру» возглавил Басаев. Кстати, что интересно, Масхадов изначально оказался за бортом, причем сообщалось даже об «освобождении от должности президента» Масхадова «Шурой». Масхадов возглавлял «Государственный комитет обороны», две эти организации слились только в 2005 году.
С уходом боевиков Ичкерии в подполье вопрос о лидерстве в стане террористов никуда не делся. С одной стороны, Басаев был настоящим военным лидером. Он располагал мощным отрядом, не стеснялся в средствах, не пытался понравиться, обладал лидерскими качествами и талантами тактика. Словом, как командир-харизматик, ведущий за собой людей, Басаев был лидером боевиков без всяких альтернатив. Однако было понятно, что буде Россию удастся заставить соглашаться на условия боевиков, партнером на переговорах Басаев быть не может – на нем для этого было слишком много крови. И в этом качестве делался незаменим Аслан Масхадов. В действительности Масхадов был в некоторых отношениях даже важнее Басаева. Вести войну партизанско-террористическими методами Басаев умел лучше всех, но и без него этаких талантов в подполье хватало, пусть и помельче калибром. А вот выступать в качестве партнера по переговорам кроме Масхадова не мог, по сути, никто. Яндарбиев был фанатиком-исламистом хлеще самого Басаева, Закаев обладал нулевым авторитетом и плохой репутацией среди самих боевиков. Все остальные или обладали слишком малым весом, или были запятнаны в слишком явных и слишком тяжких преступлениях. Так что никакой альтернативы Масхадову попросту не было. С другой стороны, и Масхадов никуда не мог деться от Басаева с его головорезами. Для того, чтобы федеральный центр пошел на переговоры, требовалась постоянная серьезная угроза жизням граждан. Без Басаева Масхадов превращался в пустое место, номинального президента воображаемого государства. Без Масхадова Басаев превращался в заурядного убийцу, с которым не о чем говорить, и которого рано или поздно поймали бы.
«Разделение труда» сложилось естественным образом – во время или после каждого резонансного теракта Масхадов выступал с заявлениями, в которых осуждал террор, объявлял преступников доведенными до отчаяния людьми, вынужденными прибегнуть к такой крайней мере – и призывал к политическому решению путем переговоров с собой в главной роли. Басаев, соответственно, делал ровно то, что у него получалось хорошо – взрывал, захватывал заложников, расстреливал и резал головы. При этом ни у кого из участников этого вынужденного тандема не вызывал ни малейшей любви другой участник пары – с точки зрения Басаева и его людей Масхадов был мягкотелым чистоплюем, с точки зрения Масхадова, Басаев был отморозком, который срывает политический процесс. Однако на этом тандеме кавказское подполье держалось еще несколько лет. При этом Басаев даже сидя в подполье, не забывал о планах на дальнейший «экспорт джихада». Так, в интервью BBC в 2002 году он заявил:
Лично я не хотел бы, чтобы Россия признала сегодня независимость Чечни, потому что, если это случится, то нам придется признать Россию — то есть колониальную империю — в ее нынешних границах. Я не хотел бы подтверждать их право управлять Дагестаном, Кабардино-Балкарией или Татарией. Россия — это последняя империя, построенная на крови. Они даже элементарно не способны это опровергнуть. Поэтому тот факт, что они нас не признают, не имеет для нас никакого значения.
Помимо привлечения финансирования из-за рубежа Басаев не забывал о расширении базы самой войны. Еще в межвоенный период эмиссары Хаттаба и других арабских командиров не пожалели сил для создания террористических ячеек на Кавказе за пределами Чечни. Слияние этих групп с чеченскими боевиками не было одномоментным делом. Хотя уже в 1999 году местные салафиты принимали участие в боях в Дагестане, структура складывалась постепенно. Так, например, из Кабардино-Балкарии за 90-е годы более ста человек ездили на учебу в Турцию и арабские страны. Среди них был целый ряд будущих амиров. Эти люди возвращались домой, уже основательно индоктринированные учением салафитов с их радикальной версией ислама, и интенсивно обращали в свою веру окружающих.
Кроме того, до начала второй войны многие молодые люди с Кавказа проходили обучение в лагерях, построенных Хаттабом и Абу Хавсом на территории Чечни. Интересно, что Хаттаб даже не требовал непременного участия выпускников в подполье, полагая, что так или иначе в перспективе эти люди все равно присоединятся. С началом второй войны салафиты отправляли участников своих общин воевать в Чечню, а также переправляли туда снаряжение для боевиков. Объединение этих групп с чеченским подпольем и переход к активным террористическим действиям происходили постепенно, и состоялись в общем и целом в начале «нулевых» годов. В Дагестане подполье уже существовало к 1999 году, но разгром вторжения Басаева и Хаттаба нанес ему серьезный удар. В Ингушетии эскалация конфликта началась после того, как в республику хлынули беженцы из Чечни, среди которых было много боевиков и членов их семей. Учитывая близость чеченского и ингушского народов, агитаторам террористов было легко найти благодарных слушателей среди людей, видевших беженцев – действительно обездоленных и претерпевающих тяжелые лишения.
Всю эту массу Басаев постепенно начал использовать для участия в вылазках. Однако новых рекрутов ему было недостаточно, требовалось также сменить и методы войны. В 1999 году боевики пытались давать военным бой лоб в лоб, бороться за контроль территории и населения. Эти попытки стоили боевикам тяжелого поражения и в какой-то момент поставили их на грань полного разгрома. Однако переход на партизанские методы войны не дал их движению новых перспектив. Хотя российские силовые структуры находились не в лучшей форме, только отходя от паралича государства в 90-е годы, они приобретали опыт и начинали действовать все более эффективно. К тому же, к разгрому подполья чем дальше, тем шире привлекались чеченские формирования. Хотя полные данные о потерях силовых структур на Кавказе отсутствуют, общая тенденция прослеживается: с 1999 года они постепенно снижались. Таким образом, боевики рисковали вслед за «регулярной» проиграть и партизанскую войну.
Тогда Басаев решил обратиться к методу, который он использовал еще в первую кампанию. По опыту он знал, что террор против гражданского населения действует на русское общество крайне болезненно. В 1995 году именно теракт в Буденновске принес ему крупнейший успех. В 1999 году взрывы домов в Москве, Волгодонске и Буйнакске вызвали только волну ярости и желания расправиться с бандитами. Однако террористы исходили из того, что если продолжать наносить новые и новые удары, общество будет поколеблено, а при актах максимально зрелищного и жестокого насилия на фоне обычных терактов – и полностью деморализовано. Таким образом, Басаев решил вернуться к террору против гражданского населения – вернуться на новом уровне массовости, изобретательности и жестокости.
Для совершения терактов против гражданского населения было создано специализированное подразделение – «Риядус Салихийн» (также «Рийад ас-Салихийн», «Сады праведных», организация признана террористической и запрещена в РФ). Эта группа никогда не была чрезмерно многочисленной: «личный состав», представленный в основном смертниками, стремительно расходовался. Всего на 2004 год по данным российских компетентных органов, подготовку в организации получили до 150 человек. В марте 2003 года эта группировка была включена в список международных террористических организаций ООН в качестве связанной с «Аль-Каидой».
Длинный ряд актов насилия, совершенных под командованием и контролем Басаева, все же имел некую общую логику. Обычным способом теракта был взрыв в людном месте, либо с помощью СВУ, либо при помощи тех же СВУ, но закрепленных на людях в виде поясов смертника. Также практиковались тараны важных объектов заминированными автомобилями. Строго говоря, пионером применения смертников был не Басаев, а два независимых командира, Арби Бараев и Магомед Цагараев, однако Басаев поставил методику на поток и активно применял. Чаще всего для самоподрыва использовалась молодая женщина или девушка.
Наилучшим образом подходили девушки и женщины определенного склада – либо имеющие какие-то психические отклонения, либо пережившие тяжелые душевные травмы (например, вдовы), либо просто конформные и послушные, а в некоторых случаях – девушки-подростки, влюбленные в боевиков. К такой женщине применялся набор методов тоталитарной секты – изоляция, психологическая обработка, зачастую – психотропные вещества. С одной стороны, их превозносили как «невест Аллаха» и всячески подчеркивали важность их миссии. На женщин глубоко патриархального общества, выросших обычно в очень строгой обстановке – вдобавок, на фоне войны и постоянных лишений – такой нехитрый «пряник» действовал довольно эффективно. С другой стороны, боевики использовали широкий спектр методов принуждения, начиная от обычных для социума религиозных и общественных норм о послушании женщины, и заканчивая прямым шантажом, включая денежные долги, угрозы сексуального характера и применение физической силы. Хотя заставить человека взорвать себя и других – это не самая простая задача, сочетание всех перечисленных способов и тщательный подбор кадров позволяли поставлять смертниц буквально десятками. Они были довольно эффективным средством террора, производя психологически тяжелое впечатление на людей. Кроме того, самоубийца была, так сказать, ходячей «системой самонаведения» для бомбы, этаким высокоточным средством доставки эпохи террора.
Бомбы применялись как в самой Чечне, против военных объектов, милиции и административных зданий, так и за ее пределами – целенаправленно против гражданского населения. В самой Чечне кроме военных и милиционеров мишенью боевиков были люди, сотрудничающие с властями.
Однако Басаев понимал, что одной волной взрывов выиграть войну нереально. Требовался теракт, сравнимый с нападением на Буденновск. Душегубство в Буденновске стало «террористическим шедевром» за счет сочетания массового захвата заложников, зрелищного насилия и мощной информационной кампании вокруг захвата. Важной частью плана была тогда (и оставалась теперь) максимальная трудность – по сути, невозможность без массовых жертв – для штурма спецназом захваченного объекта. В Буденновске ее обеспечили за счет огромного количества террористов. Однако вторая война была уже иной. На сей раз доставить к месту теракта 150-200 хорошо вооруженных террористов было бы проблематично.
План нападения разрабатывался с лета 2002 года. Басаев понимал, что на сей раз шанс больших потерь или полной гибели банды значительно выше, чем в Буденновске. Поэтому группу возглавил Мовсар Бараев. Он был родственником печально знаменитого и уже ликвидированного Арби Бараева, но сам по себе не представлял значительной величины. Для Бараева-младшего участие в резонансном теракте могло стать трамплином в «элиту» подполья. С другой стороны, Басаеву в случае чего было не жаль его потерять.
Из всей банды по-настоящему опытные, хорошо подготовленные фанатичные террористы составляли меньшинство – по оценкам спецслужб, буквально 5-6 человек. Из 40 человек половину банды составляли женщины-смертницы.
В Москву преступники прибывали постепенно, небольшими группами. Часть террористов даже оставалась за пределами Москвы – в столицу они стягивались только уже для самого нападения. Группки по 2-3 человека жили на конспиративных квартирах. Отдельно в Москву тайно доставили вооружение, боеприпасы и взрывчатку.
Поначалу в качестве объекта захвата рассматривали Большой театр. Однако в итоге сочли, что менее рискованным делом было бы нападение на Театральный центр на Дубровке. Там в этот период шел мюзикл «Норд-Ост». Террористы несколько раз побывали на представлениях, неплохо изучили здание ДК советской постройки, охрану (слабую).
Первоначально захват планировался на 7 ноября 2002 года. Однако 22 октября московская милиция задержала одного из второстепенных участников террористической сети в столице. Поэтому было принято решение захватывать театральный центр на более раннем сеансе.
23 октября террористы захватили ТЦ на Дубровке и взяли в заложники более 800 человек. Преступники установили в зрительном зале несколько очень мощных бомб, а также разместили «шахидок» с поясами смертников. Система взрывных устройств при ее активации накрывала весь зрительный зал и обрушивала потолок на головы людям.
Террористы тут же начали реализацию плана по воздействию на СМИ. Мовлади Удугов, ключевой пропагандист боевиков, дал интервью BBC всего через 50 минут после захвата с подробностями и деталями. Кроме того, террористы отпустили небольшое число заложников. Поскольку СМИ никто не контролировал, многие информационные издания работали в жанре «паническая сенсация» и распространяли видеозаписи с обращением террористов, фактически рекламировали их интернет-ресурсы – словом, сочетание сдавших нервов и профессиональной деформации сделало прессу ретранслятором требований террористов. Пожалуй, самым странным результатом усилий газетчиков в те дни можно считать заголовок «Боевики требуют решить вопрос мирным путем». Боевики вообще очень старались поддерживать связь с миром и доносить до окружающих свои политические требования.
При этом террористы заняли двойственную позицию относительно вопроса о том, кем они являются и кому подчинены. Сначала Мовсар Бараев заявил, что подчиняется только «эмиру Басаеву», но вскоре перед журналистами простодушно брякнул, что теракт – совместная акция Басаева и Масхадова.
Как бы то ни было, в ночь на 26 октября состоялся штурм, который предварялся применением усыпляющего газа.
Это изначально было жесткое решение – из-за того, что газ действовал по-разному на разных людей, а заложники были истощены после нескольких дней плена и жестокого обращения (в частности, террористы почти не давали им пить, людям приходилось дышать спертым воздухом, а оркестровая яма использовалась в качестве туалета и отравляла воздух миазмами). В результате удалось избежать подрыва взрывных устройств и гибели всех заложников и штурмовых групп, но многие погибли из-за воздействия газа и проблем при эвакуации и оказании помощи. Банда Бараева была полностью уничтожена. Этот теракт стоил жизни 130 невинным людям.
Боевики, их симпатизанты, а также просто безответственные журналисты использовали трагедию в «Норд-Осте» для развития темы предполагаемой бесчеловечности российских усилий по нейтрализации террористов на Кавказе. Вероятно, наиболее «острой» была версия, согласно которой российские спецслужбы организовали весь теракт. Впрочем, она не вызвала особого доверия ни у кого кроме сторонников теорий заговора. С другой стороны, педалировалась тема самой идеи использовать газ для нейтрализации террористов. С точки зрения людей, к которым обращались пропагандисты, перспектива обрушения всего театра и гибели всех или почти всех заложников была чем-то абстрактным, а вот смерть от удушья пугала.
Однако сам по себе массовый захват заложников был слишком очевидным миру злодеянием. В 2003 году Басаев был включен в террористический список Совета Безопасности ООН, был объявлен террористом в США. Однако это заботило его мало. В 2003 году террористки-смертницы под его контролем устроили взрывы на рок-фестивале в Москве, смертник на заминированном автомобиле подорвал себя у военного госпиталя в Моздоке. Однако всего этого было недостаточно, чтобы действительно потрясти страну.
Боевики не смогли добиться своих политических целей на Дубровке. Война продолжалась, и, хотя 2003 год отметился новой волной терактов – в основном с использованием смертников – подполье явно проигрывало войну.
Судя по всему, Басаев понимал, что кампания 2004 года станет переломной. В военном смысле дела для боевиков обстояли не лучшим образом. На рубеже 2003 и 2004 годов была полностью уничтожена некогда одна из мощнейших группировок – «гелаевский спецназ», сам Руслан Гелаев убит. В апреле 2004 года воздушный удар достал Абу аль-Валида, одного из последних активных командиров арабского происхождения, а в июле другой араб, Абу Кутейб – представитель «Аль-Каиды» (террористическая группировка, запрещена в России) в Чечне был окружен и подорвался на поясе смертника в Малгобеке.
Однако террористическая активность на Северном Кавказе в этом же году достигла невероятного уровня. Басаев мобилизовал все оставшиеся ресурсы и организовал целую серию нападений.
9 мая мощной миной был убит президент Чечни Ахмат Кадыров, тяжело ранен командующий Объединенной группировкой войск в Чечне генерал Баранов. В ночь на 22 июня (совпадения не случайны, Басаев действительно старался приурочить преступления к значимым датам) многочисленный отряд (по разным данным, от 200 до 600 человек) атаковал Ингушетию. Для этой акции Басаев привлек значительное количество боевиков-ингушей. Налетчики атаковали сразу множество объектов – РОВД Назрани, базу ОМОН, следственный изолятор и т.д. Боевики выставили фальшивые блокпосты на дорогах и перехватывали там настоящих милиционеров и военных, ехавших по тревоге. Погибло не менее 78 человек сразу. Среди убитых оказались и.о. министра внутренних дел Ингушетии, замминистра, прокуроры Назрановского района и города Назрани, офицеры группы «Вымпел». Террористам достался огромный арсенал – более тысячи единиц оружия. Сами же налетчики смогли отступить почти спокойно – хотя позднее несколько десятков человек удалось захватить или уничтожить в результате отдельных небольших операций.
Однако на этом дело не кончилось. 15 июля банда Басаева – около сотни штыков – захватила крупное село Автуры в Чечне к юго-востоку от Грозного. Погибли или попали в плен до двух десятков служащих МВД Чечни. 21 августа террористы напали на Грозный, убив еще несколько десятков человек (в основном – чеченцев-лоялистов, как и в Автурах).
Также Басаев не забывал и об «обычных» атаках смертников – 24 августа две смертницы подорвали авиалайнеры, вылетевшие из Москвы (рейсы в Волгоград и Сочи). Смертницы попали на борт благодаря халатности сразу нескольких ответственных лиц – террористки купили билеты через спекулянта без надлежащей проверки.
По поводу теракта в Москве существует некий подпольный спор: Басаев взял ответственность за теракт на себя, однако на роль во взрывах претендовала также террористическая организация «Бригады Исламбули» из Египта.
Правда, в этой «пикировке» прав, очевидно, Басаев. Дело не только в том, что его террористические структуры имели давнюю историю нападений в России, в отличие от «Бригад», но и в личности одной из смертниц. Взрыв в самолете, летевшем в Волгоград, совершила Аминат Нагаева. А ее родная сестра Роза Нагаева буквально через неделю оказалась среди участников совершенно другого теракта. Худшего в новейшей российской истории.
Басаев сделал своеобразные выводы из теракта в «Норд-Осте». Главный итог в глазах террористов состоял в том, что «пугали недостаточно». К террористической кампании 2004 года требовалась настоящая кульминация, повторение Буденновска в грандиозном масштабе. Именно подготовке к такому теракту и служили все атаки 2004 года.
Выбор объекта для нападения был достаточно сложным. Басаев исходил из того, что наибольшее действие на общество в любом случае окажет массовый захват заложников. Кроме того, другие объекты, которые в той же степени могли бы поражать воображение (АЭС, химические заводы и т.д.) – гораздо труднее захватить и контролировать. С другой стороны, сам по себе массовый захват заложников, как показала практика «Норд-Оста», ничего не гарантирует: с точки зрения хода войны «Норд-Ост» не изменил вообще ничего. А вот школа смотрелась наиболее удобной целью для захвата. Подобрать плохо охраняемое учебное заведение было чисто техническим вопросом, школы как правило довольно компактны, и их можно контролировать даже не очень многочисленным отрядом террористов, а моральный эффект от массового захвата детей просто убойный: таких заложников будут спасать любой ценой.
Конкретно Беслан был выбран по комплексу соображений. Географически он значительно ближе к зоне активности боевиков, чем города в глубине России, включая, например, Москву. Другое важное соображение состояло в том, что Беслан – это город в Северной Осетии. Осетины в основном христиане, и Басаева не волновала эта республика как потенциальный источник рекрутов. Наконец, две кавказские общины, осетины и ингуши, имеют застарелый территориальный конфликт из-за некоторых районов в пограничье, соответственно, Северной Осетии и Ингушетии. В начале 90-х годов этот конфликт вылился в полноценное вооруженное противостояние с сотнями погибших у обеих сторон.
Учитывая небольшую численность каждого народа и традиционно тесные и дальние семейные связи на Кавказе, эти потери воспринимались и теми и другими очень болезненно.
Басаев рассчитывал – и нельзя сказать, чтобы без всяких оснований – что драма с заложниками в одной из республик может вызвать неадекватную реакцию и массовый кровавый межэтнический конфликт.
Наконец, конкретно город Беслан отвечал целому комплексу требований. Он был хорошо достижим с территории Чечни или Ингушетии, там гораздо меньше милиции и войск, чем, к примеру, во Владикавказе, и есть несколько крупных школ. Наконец, вероятно, конкретно школу № 1 выбрали среди прочих по совету одного из членов банды, о котором пойдет речь ниже.
Для организации ключевого теракта во всей цепи нападений 2004 года Басаев собрал банду из 32 человек. Ее состав сильно отличался и от группировки, напавшей на Буденновск, и от отряда на Дубровке. Ее полный состав неизвестен до сих пор, однако довольно у многих преступников личности и биографии неплохо изучены.
Наиболее важным членом банды был ее главарь, Руслан Хучбаров по прозвищу Полковник. По происхождению он был ингуш, что безусловно повлияло на выбор Басаевым командира. Ингуши были вообще обильно представлены в банде, составляя около трети – учитывая задачу спровоцировать межэтническую резню, для теракта в Беслане боевиков этой национальности подбирали целенаправленно.
До войны Хучбаров был заурядным, хотя и жестоким уголовником. Он жил в Орле, религиозные концепции мало его волновали. Но в 1998 году Хучбаров поучаствовал в «разборке»: у его друга возникло недопонимание с бизнесменом армянского происхождения, и Хучбаров решил поучаствовать в разрешении конфликта. Хучбаров пришел на встречу с автоматом и перестрелял партнеров по переговорам: два армянина были убиты, еще двое ранены. После этого Хучбаров скрылся в Чечню, где присоединился к отряду одного из самых одиозных полевых командиров – Арби Бараева. Далее он активно участвовал во второй войне в Чечне, причем отвечал в том числе за подготовку смертниц для терактов.
Хучбаров участвовал также в нападении на Ингушетию в июне 2004 года, где атаковал РОВД Назрани. Басаев хорошо знал этого боевика. Окончательно Хучбарова назначили для атаки на Беслан в середине августа 2004 года.
Другим важным персонажем в банде был Владимир Ходов. Этот человек обладал запутанной биографией, и обычной, и криминальной. Он родился в Бердянске (территория Украины) от русской женщины и неизвестного биологического отца. Мать впоследствии переехала в Осетию, выйдя замуж за осетина по фамилии Ходов. Ходов владел осетинским, и неплохо знал республику, включая Беслан, где он некоторое время жил. Вероятно, он активно участвовал в подборе объекта для нападения. Школа, назначенная для захвата, обладает характерной особенностью архитектуры: замкнутым двором, где легко захватить массу людей, прежде чем те разбегутся (и где легко обороняться). Хотя спросить уже некого, Ходов точно знал об этой детали и наверняка сообщил о ней Басаеву и Хучбарову заранее.
Семью Ходовых трудно назвать образцовой: в 1996 году брат Ходова Борис попал в колонию за убийство, а в 1997 году сам Владимир совершил малопочтенное преступление – изнасилование – и оказался в розыске. Однако из-за вопиюще скверной работы и перегрузки правоохранительных органов ему долго удавалось уходить от ответственности. В самом начале нулевых он принял ислам, а с 2002 года вступил в отряд боевиков. Ходов лично организовывал теракты, и к моменту нападения на Беслан был неплохим подрывником.
Басаев использовал личность Ходова для некой «информационной игры». Впоследствии он совершил вброс, согласно которому Ходова забросили к боевикам в качестве агента спецслужб, однако Басаев сумел его не только вычислить, но и разагитировать и перевербовать. Однако при попытке определить источник этих данных мы обнаруживаем, что таковым является Шамиль Басаев, и способов проверить его слова не существует.
Против тезиса о Ходове-агенте говорит сам контекст его личной истории. Ходов попал в подполье, когда разыскивался за изнасилование, при этом отделы внутренних дел «на земле» вели оживленную переписку по поводу его поимки, но не делали почти ничего для того, чтобы реально изловить преступника. В версию о Ходове как агенте спецслужб очень плохо ложатся многолетние неловкие попытки все-таки схватить его на уровне провинциальных отделов внутренних дел. Вдобавок, логика спецслужб в этом построении выглядит откровенно странно: для внедрения в окружение Басаева выбирают заурядного мелкого негодяя, вдобавок славянского происхождения, всех «достоинств» у которого как агента – наличие на него компромата, причем по статье мерзкой, но не чреватой пожизненным или просто убойно долгим сроком.
Хотя в кругах условно «либерального» толка версия о Ходове-агенте весьма популярна, косвенные данные говорят скорее против нее, а прямые доводы в ее пользу – это только слова Басаева. Однако история с Ходовым интересна именно в разрезе «информационного теракта», который приготовил Басаев в Беслане. Теракт породил целую сопутствующую мифологию – до сих пор весьма популярную – и Басаев не жалел сил, чтобы добавлять в нее новые детали.
Роль Масхадова в этом теракте вынужденно оказывалась специфической. С одной стороны, Басаев мало ценил Масхадова как такового и вряд ли мечтал о том, чтобы тот получил какие-то дивиденды с теракта. С другой – он понимал, что за стол переговоров никого кроме Масхадова посадить не удастся. И все же в конечном счете он исходил из той мысли, что первичным должно быть запугивание – максимально жестокое, демонстративное, зрелищное насилие, по сравнению с которым политические переговоры будут чем-то второстепенным.
События, происходившие непосредственно в Беслане с 1 по 3 сентября 2004 года, широко известны. 1 сентября бандиты захватили в заложники учеников, родителей и гостей праздничной линейки в городской школе № 1. Всех согнали в школьный спортзал, где разместили множество самодельных взрывных устройств разной мощности, соединенных в цепь, активирующуюся от размыкателя. На размыкателе постоянно дежурил террорист-«кнопочник», причем для активации бомб было достаточно убрать ногу с педали. Это означало фактическую невозможность устранить террористов без подрыва.
С заложниками обращались с исключительной жестокостью – лишили воды, избивали, более двадцати человек (попавшие в заложники мужчины) были расстреляны в первый же день. Попытки вести переговоры в конечном счете были бесплодными.
Басаев лично не участвовал в захвате школы, однако он передал свои политические требования в записке, составленной террористами. От имени Басаева требовалось признать независимость Чечни и прекратить контртеррористическую операцию в республике. Вести переговоры о капитуляции террористы требовали с Масхадовым. Однако Масхадов не выходил на связь, а террористы в школе поставили оперативный штаб в условия жесткого цейтнота: из-за того, что заложникам на жаре не давали воду, была неизбежна скорая массовая гибель детей от жажды.
Важная деталь состоит в том, что лишение заложников воды – фактически пытка, сопряженная с угрозой скорой гибели – не было спонтанным решением террористов в школе. Позднее Басаев, давая интервью, заявил, что условия террористов были следующими:
Если Путин издает приказ немедленно остановить войну, все войска в казармы и начать вывод войск — мы даем всем воду. Если начинается реальный вывод войск — мы даем всем еду. Как только выводятся войска с горных районов, мы отпускаем детей до 10 лет. Остальных — после полного вывода войск. Если Путин подаст в отставку — мы отпускаем всех детей и с остальными уходим в Чечню.
Таким образом, лишение воды и еды было частью исходного плана террористов.
Днем 3 сентября в школе сработала часть взрывных устройств. После этого те заложники, которых не убило и не ранило, начали разбегаться, преступники открыли огонь вслед, сгоняя тех, кого смогли поймать, в школьную столовую, где организовали последний рубеж обороны. Спецназ пошел на штурм, и после многочасового боя вывел оставшихся в живых заложников.
В итоге банда была уничтожена (единственный захваченный живым террорист отбывает пожизненное заключение), но террористами были убиты 333 человека, включая 186 детей, 2 сотрудников МЧС и 10 офицеров спецподразделений.
Между тем, Басаев постарался выжать максимум из трагедии в Беслане. Он неоднократно давал интервью, в частности журналисту радио «Свобода» (организация, выполняющая функции иностранного агента) Андрею Бабицкому, телеканалу ABC и другим СМИ. При этом Басаев непрерывно лгал о своей роли в событиях. Так, он утверждал, например, что его амбиции ограничены только Чечней, забывая о собственном вторжении в Дагестан в 1999 году, уверял, что самолеты в августе 2004 года были сбиты российскими властями, и наконец, гвоздь программы Басаева состоял в тезисе о том, что штурм был инициирован властями, школу штурмовали «вертолеты со снайперами», а «в детей моджахеды не стреляли». На разные лады эта версия повторяется до сих пор.
Теракт в Беслане, безусловно, входит в сомнительный список самых страшных злодейств всех времен и народов, буде кто-то захотел бы составить такой рейтинг. Однако он оказался еще и одним из самых бессмысленных терактов. Никакого изменения политики России в сторону большей терпимости к террористам не произошло. Никаких выгод террористы не приобрели. Даже традиционно благожелательно настроенную к чеченским боевикам общественность стран Запада Беслан шокировал, и уж точно не способствовал росту популярности вооруженного подполья и желанию вступаться за террористов в будущем. Басаев сумел сделать нечто, почти невероятное: впоследствии, когда он был убит, одобрение по этому поводу высказали даже официальные лица ЕС и США.
Наконец, в России Басаеву удалось погрузить страну в глубокий траур и навсегда сделать 3 сентября годовщиной Беслана, но по отношению к боевикам наиболее массовой реакцией общества было пожелание не капитуляции, а истребления причастных к событию террористов – включая, собственно, Басаева.
Характер чеченской войны неизбежно менялся. В самой Чечне боевики несли все более тяжелые потери. Российской общественности происходящее в горах было вовсе не очевидным процессом – обыватель получал мешанину сводок о засадах, налетах, подрывах и уничтожении длинного ряда полевых командиров с ничего не говорящими фамилиями. Между тем, пока остряки упражнялись по поводу уничтожения «пятой правой руки Шамиля Басаева за последний год», в Чечне боевые возможности подполья медленно, но неуклонно сокращались, а пресловутые «правые руки», собственно, составляли костяк из наиболее фанатичных и хорошо подготовленных террористов. Крупные отряды дробились и сокращались в числе из-за потерь, мелкие – самораспускались или просто погибали. Отрядам требовалась некая новая тактика, которая позволила бы им если не победить, то хотя бы просуществовать подольше.
С другой стороны, Чечня как фронт глобального джихада теряла значение. В 2001 году началась силовая операция международной коалиции в Афганистане, в 2003 – война в Ираке. У фанатиков джихада появилось много новых мест, куда можно поехать на войну, а у радикально настроенных миллионеров Персидского залива – группировок, которые можно облагодетельствовать. Медленно затухающая война на периферии исламского мира становилась второстепенным делом в глазах спонсоров.
Басаев провел последнюю реформу подполья, которая позволила ему продержаться ближайшие годы. Отряды боевиков разделились на совсем небольшие ячейки, буквально по несколько человек. Эти группы чаще, чем в начале нулевых базировались на конспиративных квартирах в городах, а их основным источником доходов становился рэкет. В принципе, нельзя сказать, что он совершил какую-то коренную ломку подполья. К такой системе ячеек террористы на Кавказе уже давно шли естественным путем. Крупные отряды прозаическим образом оказывались разгромлены. Басаев только окончательно придал им форму. Небольшие группы объединялись в джамааты, те – в секторы или «фронты».
Идеологически эти группировки сочетали радикальный ислам с социальными лозунгами. В отличие от ранней «Ичкерии», где ислам был скорее вторичен по отношению к чеченскому национализму, теперь во главе угла оказалась панкавказская и даже общеисламская идеология. Хотя в составе подполья постоянно оставались полевые командиры, для которых было важным именно чеченское государство, в целом идеологическую основу все же составлял исламизм в салафитской версии.
Формальным лидером Ичкерии оставался Масхадов. Однако его функции в 2004 году были уже декоративными, а в роли миротворца он смотрелся крайне бледно. 8 марта 2005 года Масхадов был убит в результате спецоперации, и должность «президента» унаследовал Абдул-Халим Садулаев.
Этот человек не имел даже такого невеликого авторитета, которым мог располагать Масхадов. Фактическое командование террористами осуществляла «Шура» под контролем Басаева. Формально Басаев считался «вице-премьером», ответственным за «курирование министерств и ведомств, входящих в силовой блок». Однако с тем же успехом Садулаев мог объявить Басаева претором или сенешалем: никакой деятельности кроме террористической и пропагандистской подполье на Кавказе и так не вело, и никаких ведомств, способных исполнять любые функции, кроме «входящих в силовой блок» и обеспечивающих деятельность бандгрупп, в его составе просто не существовало.
Главной проблемой Басаева и его маленькой террористической армии было полное отсутствие перспектив. После гибели Масхадова и теракта в Беслане попытка продать миру и России образ цивилизованной версии «Ичкерии», с которой можно было бы вести переговоры и которой можно было бы формально сдаться – стала заведомо провальной. С другой стороны, даже жесточайший теракт с сотнями погибших, большинство из которых дети, оказался недостаточным, чтобы переломить ход войны. Более того, теракт вызвал у общества огромное количество эмоций, от скорби до ярости, но в сущности ни у кого – желания капитулировать.
Фактически, вся деятельность боевиков после теракта в Беслане сводилась к вопросам выживания. Да, в таком режиме можно было существовать долго. Однако инициатива была утрачена боевиками – и, как оказалось, навсегда.
Вероятно, последней серьезной попыткой боевиков вернуть инициативу и хотя бы сделать заявку на настоящую победу, стала атака на Нальчик в 2005 году.
Ударной силой этой атаки стал «Кабардино-Балкарский джамаат». В источниках существуют противоречивые данные относительно его связей с другой террористической структурой, «джамаат Ярмук» — некого параллельного вооруженного формирования. По некоторым данным, «Ярмук» — просто виртуальная структура для прикрытия деятельности, собственно, «Кабардино-Балкарского джамаата», по другим – это небольшая отдельная структура в его составе.
Басаев имел давние связи с террористическими отрядами в КБР. С 1999 года участники радикальных исламистских групп поддерживали боевиков в Чечне и направляли туда людей для участия в боевых действиях. Причем речь шла именно об отрядах Басаева и Хаттаба. Кроме того, КБР служила перевалочной базой – тамошнее подполье покупало экипировку и транспорт для боевиков. Снаряжение закупалось в Турции и провозилось через Ингушетию на частных автомобилях. Например, летом 1999 года в КБР местными правоохранителями был перехвачен грузовик, в котором обнаружилось 150 комплектов камуфляжной формы и 213 пар армейских ботинок. В сентябре, когда уже шли бои в Дагестане, в Нальчике задержали груз из более чем сотни раций с блоками питания и антеннами и, опять же, обмундирования на сотню человек. Остается только догадываться, сколько грузов в итоге все же поступило в Чечню.
Кроме того, Басаев активно перемещался по Кавказу и даже жил за пределами Чечни. Так, в августе 2003 года «террорист № 1» был чуть не захвачен в Баксане на конспиративной квартире. Хозяин дома Аркадий Арахов был захвачен (впоследствии приговорен к 11 годам лишения свободы), один из телохранителей Басаева убит в бою, несколько милиционеров ранены, а вот самому террористу удалось уйти. Как выяснилось, в Баксане Басаев прожил два месяца, все это время активно работая над организацией терактов в глубине России. Летом 2005 года Басаев встретился в Нальчике с Анзором Астемировым, главарем «Кабардино-Балкарского джамаата».
Кроме этих двоих на совещании присутствовали Ильяс (Илесс) Горчханов (один из помощников Басаева, лидер террористического подполья в Ингушетии) и Артур (Муса) Мукожев (неформальный духовный лидер радикалов КБР).
Вся эта публика обсуждала несколько вопросов. Во-первых – более тесную интеграцию боевиков Кавказа в единую структуру, а во-вторых, планы на ближайшее время. К этому моменту группировка Астемирова имела очень солидный запас оружия. В декабре 2004 года им удалось разгромить арсенал Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков, и похитить сразу 275 стволов огнестрельного оружия (в основном, правда, это были пистолеты, но также более 80 автоматов и винтовок). Непосредственная причастность Басаева к этому налету туманна, однако к тому моменту он был уже очень плотно связан с боевиками в КБР. К осени 2005 года значительная часть оружия была уже потеряна террористами, но Басаев обещал помочь кабардинцам из своих запасов.
Нападение на Нальчик должно было стать эффектным ремейком атаки на Ингушетию летом 2004 года. Однако для Басаева оно обернулось неожиданным и тотальным провалом.
К поражению Басаева на сей раз привел целый комплекс факторов, которые он не учитывал. Военные и правоохранители прошли очень жестокую школу, но использовали дорого приобретенное образование для нанесения тяжелейших потерь террористам. Костяк действительно опытных, отлично подготовленных тактически и технически бандитов, был постепенно выкошен в начале нулевых. У Басаева практически не оставалось под рукой ни ветеранов «Абхазского батальона» конца первой Чеченской, ни «курсантов Хаттаба» образца второй. Террористическое подполье наполнялось новыми людьми, не имеющими настоящего боевого опыта. Средний срок жизни боевика постоянно сокращался, а поскольку территории под контролем у «ичкерийцев» давно не было, возможности по подготовке новых боевиков резко снизились. Так что вопрос нехватки опытных кадров стоял очень остро. С оружием и боеприпасами тоже были проблемы – если еще в начале нулевых Гелаев мог массово скупать на черном рынке в Грузии даже ПЗРК, а в 1995 году боевики массово гвоздили из РПГ-7, расстреливая иногда сотни гранат в сутки, то теперь террористам приходилось все больше полагаться на кустарные бомбы, милицейские «укороты», самодельные гранаты-«хаттабки», пистолеты и т.п. оружие. Однако Басаев действовал так, будто его новые подчиненные – это все та же сплоченная и вооруженная до зубов банда, с которой он ходил на Буденновск. В результате массовое нападение на Нальчик, спланированное Басаевым и совершенное боевиками «Кабардино-Балкарского джамаата», может смело претендовать на звание самого бездарного теракта Басаева. Нападение спланировали по образцу Ингушетии 2004 года: предполагалось устроить налет сразу на множество объектов, парализовать силовые структуры города, захватить побольше оружия, убить побольше людей и рассеяться.
Первоначально нападение спланировали на 4 ноября 2005 года. Однако все стало идти не по плану с самого начала. В Москве контрразведка задержала курьера с деньгами, на которые собирались закупить снаряжение. Главная проблема была даже не в деньгах, а в том, что мог рассказать боевик, поэтому Басаев и Астемиров решили стартовать уже 13 октября.
Однако перед налетом милиция и ФСБ обнаружили схрон с взрывчаткой, а прямо накануне ночью в дачном поселке около Нальчика местные жители обнаружили боевиков и позвонили в милицию. Сначала боевиков приняли за ночных воришек, но у «воров» сдали нервы, и они принялись стрелять из автомата, в результате у главарей тоже сдали нервы, и нападение на Нальчик началось без внятной подготовки.
В рядах нападавших царил полный хаос: некоторые боевики не пришли на пункты сбора, другие не смогли найти свои схроны с оружием, третьи не могли найти главарей, чтобы получить задачу. Вдобавок, хотя боевиков было много, объектов для нападения тоже выбрали множество (ФСБ, УФСИН, отделы милиции, воинские части и даже охотничий магазин), так что в каждом конкретном случае террористам приходилось действовать небольшими группами. К тому же, треть действительно опытных бандитов собрали в одном месте, для атаки на отдел ФСБ (которая тоже провалилась). В результате террористам удавалось, по сути, убивать участковых милиционеров, постовых, застрелили даже преподавателя из учебного заведения МВД и чиновника пожарного надзора, но настоящий солдат среди погибших был буквально один (боец внутренних войск), а когда силовики оправились от внезапности, в рядах бандитов произошло настоящее опустошение – за день бессистемных схваток погибли 35 силовиков и 14 гражданских, но были перебиты 92 боевика. Еще 57 были захвачены живыми по горячим следам и пошли под суд. Один из главарей, Ильяс Горчханов, был застрелен у здания ФСБ.
Басаев наблюдал за боем с горы неподалеку от Нальчика. Показывать личный пример или вытаскивать мечущихся по городу сотоварищей он не стал, и ушел в леса.
Налет на Нальчик получился громким, но для террористического подполья он демонстрировал перелом в событиях на Северном Кавказе. Пожалуй, это было последнее событие во всей контртеррористической операции, которое можно без натяжек назвать именно сражением. Теракты – в том числе громкие и с массовыми жертвами – им удавались еще долго, но тренд был очевиден: террористов загнали в подполье, и снова собирать отряды в сотни людей, которые могли бы контролировать территорию (хотя бы на несколько часов) им уже не удавалось.
Чего Басаев, конечно, не мог знать, это того, что нападение на Нальчик станет его последним крупным терактом.
Смерть Шамиля Басаева, как и многие элементы его биографии, немало мифологизирована. Для начала стоит сказать о фактах, которые не вызывают вопросов и разночтений. В ночь на 10 июля 2006 года на окраине села Экажево в Ингушетии (Экажево расположено совсем рядом с крупнейшим городом республики Назранью, граница между Экажево и пригородом Назрани Насыр-Кортом проходит буквально по улице) произошел мощный взрыв, за которым последовало несколько взрывов послабее. На месте взрыва начался пожар. Детонировала взрывчатка в кузове «Камаза», который был полностью разрушен; кроме того, были уничтожены два легковых автомобиля рядом. Мощность главного взрыва составляла около 100 кг в тротиловом эквиваленте. Прибывшие милиционеры и сотрудники спецслужб обнаружили останки семи (по другим данным, 11) человек. Кроме человеческих останков на месте взрыва находились с разными степенями повреждений три автомата, два гранатомета, 102 неуправляемых реактивных снаряда и более 13 тысяч патронов. Четыре трупа в легковых машинах остались относительно целыми, остальные – те, кто был ближе к эпицентру — сильно фрагментированы. На месте взрыва была обнаружена голова, которую оперативники сочли похожей на Басаева. Голову поместили в целлофановый пакет и отправили на идентификацию. Поскольку голова была серьезно повреждена, а остальное тело в буквальном смысле разорвано на части, просто опознать террориста было малореально, и пришлось ждать полгода, пока проводили молекулярно-генетическую экспертизу. Разбросанные на большой площади боеприпасы и фрагменты тел собирали еще несколько дней, тщательно прочесывая местность.
Впрочем, на стороне боевиков быстро признали гибель Басаева. Так что точку в разговорах о судьбе неуловимого душегуба можно считать поставленной. Остался лишь один вопрос – было случившееся частью спецоперации или случайной детонацией бомбы.
К сожалению, сведений из открытых источников недостаточно для однозначного утверждения, и можно лишь строить догадки той или иной степени убедительности.
Первые сообщения сводились к тому, что на окраине Экажево произошел самопроизвольный взрыв боеприпасов. УФСБ Ингушетии успело изложить именно эту версию.
Однако уже вечером директор ФСБ Николай Патрушев объявил, что Басаев был ликвидирован в результате специальной операции, причем Патрушев прозрачно намекнул на наличие «оперативных позиций» за рубежом, в странах, где боевики закупали оружие и боеприпасы. Впоследствии эта версия получила развитие. Так, по данным «Комсомольской правды», Басаев планировал взорвать бомбу на массовом мероприятии в Назрани (вариант – перед зданием МВД). В рамках этой версии ФСБ удалось завербовать некоего агента, который закрепил на грузовике взрывное устройство. В другом варианте речь действительно идет об «оперативных позициях за рубежом». В рамках этой версии поставка взрывчатки происходила из Азербайджана под контролем российских и, видимо, азербайджанских спецслужб. При этом ФСБ имела возможность контролировать бомбы и дистанционно подорвать их.
Подробности этого «детектива», но уже без прямого упоминания Азербайджана, выглядят следующим образом: спецслужбы «некоего государства», ранее закрывавшие глаза на поставки оружия в Чечню, сдали российской разведке канал передачи оружия. Разведчики встроили небольшой детонатор с приемной антенной для дистанционного подрыва в брикет пластита. Все это было передано басаевцам. За движением колонны боевиков следили с БПЛА. Команду на подрыв подали со спутника.
Для полноты картины можно упомянуть экзотическую версию, в рамках которой водителю грузовика и его охраннику подмешали снотворное женщины-агенты спецслужб, замаскированные под официанток, после чего в машину заложили дистанционно управляемую бомбу, которую те и отвезли Басаеву вместе с остальной взрывчаткой. Существует, наконец, версия, выглядящая на фоне засланных официанток почти обыденно: согласно ей, по кузову грузовика выстрелили из крупнокалиберной снайперской винтовки.
По понятным причинам, версию спецоперации – с любыми сочетаниями деталей — крайне трудно подтвердить, причем вне зависимости от того, насколько она соответствует реальности: раскрывать агентуру, если она есть, спецслужбы, разумеется, не будут. В этой истории есть характерный момент: первыми на место взрыва прибыли не милиционеры, а именно сотрудники ФСБ. Но беда в том, что сам по себе этот факт еще ничего не значит. Тем более, что сами чекисты (отдела по Ингушетии) по горячим следам говорили как раз о самоподрыве.
Российские спецслужбы отлично умеют проводить сложные, даже вычурные операции, что показывает, например, история уничтожения Хаттаба, отравленного контактным ядом через письмо. При этом самопроизвольный взрыв – это явление, сопровождающее любого подрывника, имеющего дела с кустарными бомбами. Тезис в духе «У таких подрывников как Басаев само ничего не взрывается» вряд ли может считаться убедительным: тот же Хаттаб терял пальцы как раз в ходе собственных экспериментов с взрывчаткой, и от ошибок не застрахован никто. А в грузе машин у Экажево было полно «самоделок» — значительная часть снарядов не сдетонировала, и саперы, осмотревшие их, обнаружили в том числе кустарные устройства для запуска с нештатных платформ. Что, кстати, может намекать на предназначение груза – скажем, боевики могли спланировать атаку с помощью реактивных снарядов с изготовленных самостоятельно направляющих – ничего невероятного в такой системе нет, таким способом пользовались еще в эпоху мировых войн.
Таким образом, ясность в эти события может внести только рассекречивание соответствующих документов ФСБ, но вряд ли можно ожидать, что спецслужба захочет раскрывать детали подобных операций в обозримом будущем.
Как бы то ни было, один из самых жутких персонажей современной российской истории прекратил свой земной путь летней ночью 2006 года.
Басаев приложил руку к самым страшным терактам в истории современной России. По уровню изобретательности, тщательности планирования терактов, тактическому мышлению он превосходил всех сообщников по террористическому ремеслу, и дошел до просто-таки инфернального сочетания «креатива» с аморальностью. Он стоял у самых истоков проекта «республики Ичкерия», и успел воочию увидеть его крах.
Басаев погиб, безусловно, уже как генерал битой армии. Это был человек, нездоровый душевно и уже сильно больной физически, успевший увидеть гибель основных сил своих банд и смерть собственных родственников. Кавказское подполье потеряло перспективы, и его добивание стало сложной, но так или иначе технической задачей – вопрос состоял не в том, удастся ли разгромить вооруженное подполье, а в том, каким количеством времени, жизней и усилий придется платить за это. Однако наследие Басаева оказалось сложным, и разбираться с ним пришлось долго. При жизни он создал развитую и крайне живучую террористическую сеть, обладающую чем дальше, тем меньшим, но все-таки внушительным набором опытных кадров, оружия и связей. Для разгрома и полной дезорганизации этой сети пришлось потратить еще долгие годы.
источник: https://riafan.ru/1497500-shamil-basaev-terrorist-kotoryi-razvyazal-boinyu-na-kavkaze
