Экипировочная была безлюдной. И в полном порядке.
Стараясь ступать бесшумно, я выскользнул в коридор и быстро добрался до фойе. Отсюда на второй, ярус вела винтовая лестница. Там – жилые каюты. Я нажал ногой на первую ступеньку – мягким сиянием озарилась вся лестница, и зеркала отразили глянцево-розовый блик на моем гермошлеме. Впервые в этом фойе стоял человек в полной гермоэкипировке. Я отпустил ступеньку и двинулся дальше по коридору до поворота в рабочий зал. Сплошного освещения в коридорах первого яруса не было – меня сопровождала скользящая световая волна. Впереди – мрак. И позади. И кромешная тьма в боковых проходах.
На повороте в рабочий зал я задел ногой какой-то предмет. Меня прошибла испарина. Это был заляпанный красными пятнами башмак кого-то из бурильщиков. Прочный такой башмак на толстой подошве. Другой находился далековато от первого – шагах в десяти. Мне стало до мерзости неуютно. Однако я заставил себя войти в переходный тамбур и заглянуть в хорошо освещенный зал через квадратный иллюминатор. Кошмарная красная лужа была на месте. И халат. Новый ракурс позволил мне разглядеть на полу то, чего со стороны следящего телемонитора не было видно: испачканный кровью и еще черт знает чем респиратор и кровавые отпечатки рифленых подошв. Переступив с ноги на ногу, я с ужасом вдруг ощутил, что пол в тамбуре липкий.
Почти не разбирая дороги, я вернулся в фойе. Меня мутило. Мне казалось, подошвы моих башмаков оставляют на ступеньках лестницы кровавый след. Я снова впрыснул в дыхательную маску мятный аэрозоль. Во мне крепла уверенность: жуткое происшествие на буровой – результат общего отравления всей бригады. Но чем?!
Лестница кончилась. Я стоял в холле жилого яруса. Двери кают четко очерчены по периметру белыми валиками пневмоуплотнителей. Ноги сами привели меня к двери каюты Айдарова, рука нажала кнопку сигнала. Никто не откликнулся. Я потянул дверь на себя, отвел в сторону. Вошел в залитый светом салон, убедился, что откликаться здесь некому. Заглянул в бытотсек и в спальню. Обычные чистота, порядок…
В свое жилище я просто заглянул с порога и, бегло осмотрев соседнее – жилище Дмитрия, отворил дверь каюты Пескова. Охвативший меня в этот момент страх неизвестности оказался напрасным – и здесь ничего ужасного не было. В салоне, однако, был беспорядок: надувное кресло опрокинуто, журналы разбросаны, штатив столика так основательно прогнут книзу, что овал столешницы касался пола. «Падал он тут, что ли?..» – подумал я о хозяине. Он или не он, но кто-то был здесь несколько минут назад, на полу еще не просохло темное пятно от разлитой воды. Рядом валялся бокал. Чуть дальше – сифон. Возле сифона что-то блестело. Вглядевшись, я узнал разорванную платиновую цепочку Светланы. Быстро поднял свой недавний подарок, сжал в кулаке.
В каюте Светланы я подошел к столу, взял бокал и, нацедив воды из сифона, стукнул бокалом о лицевое стекло. Ну вот!.. Я протер забрызганное стекло и почувствовал, что устал от нервного напряжения. Где раненый? Где все? Что произошло в каюте Пескова?.. Я стукнул по крышке стоящего на столе фотоблинкстера – крышка пружинно откинулась, блеснули зеркала отражателей. Над зеркалами возникло стереоизображение «Аэлиты».
Все мы на пятой Р-4500 хорошо знали эту единственную в наших окрестностях базальтовую скалу – останец на вершине круглого, плотного, словно медью облицованного холма. Песков первый разглядел в этой скале… нет, сначала не Аэлиту. Сначала просто Ее. Он же повел знакомиться с ней своего друга Карима. И пошло по цепочке: Айдаров показал марсианку Диме, тот – Светлане, Светлана – Фикрету. Наш ветеран ничего особенного не разглядел и загорелся желанием испытать чары этой скалы на мне. Увы, мне долго не хотелось тратить время на пустяки. Но однажды, вдруг обнаружив, что никто, кроме Фикрета, не приглашает меня посмотреть на занятную горку (даже Светлана ходит туда одна!), я почувствовал себя уязвленным, вывел из гаража вездеход и, форсируя двигатель, покатил по следам паломничества буровиков. Одного взгляда на вершину холма мне было достаточно, чтобы соединить случайные, в сущности, формы выветривания в одно прелестное целое, я сразу увидел Ее… Опершись руками и грудью на глыбу дикого камня, Она глядела вдаль с выражением живого и наивного любопытства на очень молодом, немного курносом лице. На Нее приятно было смотреть – как на красивого и чуточку шаловливого веселого ребенка. Казалось, тронь Ее базальтовую голую пятку – и над холмами зазвенит заливчатый девичий смех. У меня побежали мурашки по коже… Я вынес из вездехода фотоблинкстер и торопливо, пока не накрыли пустыню стремительные здесь лиловые сумерки, запечатлел марсианочку в объеме двенадцати единиц кассетного кристалла.
На третий день после моего шального визита скалу взорвали. Изыскательская группа энергетиков, ровняя площадку под опорную гелиостанцию для грядущих энергетических нужд Амазонии, напрочь снесла с холма половину останца. В тот вечер Песков закрылся в каюте и не вышел на смену. А две недели спустя мне, как прорабу, был из столицы разнос: за каким, дескать, лешим вы включили в требование по срочной грузодоставке пять букетов бессмертника и куда теперь девать этот присланный с Земли ящик. Оставшееся время сеанса связи я изъяснялся в основном междометиями. Я понятия не имел о «нелегально» затребованных букетах и действительно не знал, что делать с ящиком. Вмешалась Светлана. «Ящик разбейте о головы изыскателей,– посоветовала она столичному функционеру,– а бессмертник отправьте к нам на буровую, как и указано в комплектной ведомости доставки технологического груза. У меня все». У нее все! «Напрасно ты надерзила, начальство мне этого не простит».– «Ну… как-нибудь. Пострадаешь за Аэлиту».– «Нет Аэлиты! Понимаешь? Взорвали! Для кого теперь эти бессмертные веники?!» – «Для нас!» – выкрикнула она мне в лицо и выбежала из диспетчерской…
Я разжал кулак, выпустил платиновую цепочку на стол и покинул каюту.
Мне оставалось осмотреть жилище Фикрета, как вдруг в отдалении прозвучал женский смех. И вроде бы голоса… Я подкрутил на темени гермошлема регулятор усилителя слышимости и шагом разведчика прокрался в фойе, откуда вела наверх винтовая лестница. Ничего не было слышно. Кроме шороха моих осторожных шагов.
В какое из двух помещений третьего яруса заходить в первую очередь, выбирать не пришлось: дверь в диспетчерскую была закрыта, а из распахнутой двери, ведущей в лабораторию, призывно падал свет… Я переступил порог.
За пультом лабораторного терминала сидела Светлана. Двое в белых халатах прильнули к ней с обеих сторон, обняв за плечи. Светились экраны, мерно пощедкивал рентгеноструктурный анализатор.
– Вот вы где!
Двое из этой троицы вздрогнули и обернулись (Светлана продолжала смотреть на экраны). Не сразу я узнал Дмитрия Жмаева и Карима Айдарова: халаты и лица их были испачканы красным. На глазах Айдарова красовалась лиловая карнавальная полумаска.
Несколько секунд мы оторопело разглядывали друг друга. Я машинально поднял лицевое стекло. Издав торжествующий вопль, они внезапно бросились ко мне с протянутыми руками. Я попятился от их красных ладоней. Они ухватили меня и с громкими возгласами потащили на середину лаборатории. Ошеломленный нападением, я почти не сопротивлялся. В суматохе я очень близко увидел испачканное лицо Айдарова, оскал белых зубов и по-сумасшедшему острый блеск глаз. То, что я принимал за карнавальную полумаску, оказалось лиловым разливом чудовищных подглазных синяков. Крепко сжав меня с двух сторон, Айдаров и Жмаев в каком-то радостно-безумном возбуждении пытались кружиться, пританцовывали и оглушительно орали. Я не мог понять, чего они от меня хотят, но успел отшатнуться, когда Светлана вдруг поднесла к моему лицу колбу, наполненную красной жидкостью. Изловчившись, я оттянул кислородную маску и рявкнул что было мочи:
– Прекратить!!!
Рявкнул я просто от страха, не ожидая, что крик мой подействует. Но он подействовал. Безумцы отпрянули, Светлана выронила колбу. Сосуд, глухо звякнув, стукнулся об пол, и часть его содержимого выплеснулась мне на ноги. Ломким от возбуждения голосом я спросил:
– Что здесь происходит?!
Все трое молча переглянулись. Мне показалось – с недоумением.
– Что с вами, Айдаров?
Карим ощупал свои «фонари» красными пальцами.
– Пустяки,– сказал он.– Это Коля резко так от меня отмахнулся. Нам представлялось, ни одно лицо на буровой не станет возражать против традиционного обмазывания…
– Николай рассеял это заблуждение,– добавил Жмаев.
Я переводил взгляд с одного на другого. Я их боялся. Обоих. Мне очень не нравился шалый блеск в их глазах. И синевато-серые глаза инженера-коллектора в этом смысле мне тоже не нравились. И аномальная растрепанность ее выбившихся из-под лабораторной шапочки волос…
– Не сердись, Вадим,– сказала она и, небрежно встряхнув волосами, уронила шапочку на пол.– Мы нашли то, чего не искали и о чем никто из нас не мечтал, ну и… слегка обалдели от радости.
– Это заметно.
– Не сердись. Нас теперь на руках носить надо.
– Это я вам почти гарантирую.– Я взглянул на часы. Если Адам не ошибся в расчетах, аэр медико-логов уже здесь.
– На руках,– настаивала Светлана.– Наша скважина дала нефть.
Я подумал, что ослышался.
– К-какая еще нефть!..
– Хорошая нефть, малосернистая. Состав и плотность мы уже определили. – Она кивнула в сторону терминала: – Иди взгляни. Данные там, на экранах.
Я не двинулся с места. Нефть на мертвой планете под двухкилометровым панцирем морозных и мерзлых пород – полный абсурд. Вода и жидкая углекислота – пожалуйста, хоть целое море. Но нефть!.. Это немыслимо. Сотни геологоразведочных скважин на Марсе пробурено, в том числе четыре глубоких,– и ни малейших проявлений! Да их и не ждали. Никто никогда здесь прогноза на нефть не давал.
– Где Песков? – спросил я.– Где Султанов?
– Ты хотя бы понял, что я сказала?..
– Не волнуйся, Светлана, не надо. Спокойно…
– Да какое тут спокойствие?! – удивилась она. – Нефть! Понимаешь? Большая химия Марса! Индустриальное производство хозяйственных и строительных материалов прямо на месте! Сырье для пищевых синтезаторов! Почва для планетарной фитокультуры!..
– Не спорю,– вставил я.– Безусловно, нефть превратила бы Марс в объект немедленной колонизации. Но…
Я развел руками, и возбуждение в глазах Светланы угасло. Пригладив волосы, она направилась к выходу.
– Нефть у твоих ног,– бросила она мне, и ее каблучки зацокали по ступенькам винтовой лестницы.
Я решился на неприятный эксперимент: нагнулся, окунул палец в лужицу и понюхал эту кровавокрасную жидкость. Специфический запах нефти буквально парализовал меня. Айдаров и Жмаев с белозубыми улыбками на жутких лицах стояли поодаль и, видимо, ждали развязки. В голове у меня словно бы что-то перевернулось – вдруг стало понятно, что произошло сегодня на буровой. Я медленно отстегнул перчатки и, ощущая легкое головокружение, начал снимать с себя гермошлем.
– Кровельный пласт проткнули, а там – горизонт под давлением,– рассказывал Дмитрий, помогая мне раздеваться.– Нефть на самоизлив пошла. Фикрет глазам не поверил: нефть, а на нефть не похожа.
– Не растерялся наш ветеран,– вставил Карим,– нас с Димой по тревоге вызвал, Колю окриком из шока вывел, и они вдвоем эту струю перекрыли.
– Тут и мы подоспели,– продолжал Дмитрий.– А когда стали физиономии друг другу нефтью мазать, у Николая нервный срыв случился.
– Высотный костюм оставьте на мне,– сказал я.– Только тяжи ослабьте… Так, спасибо. Где Николай?
– В каюте Фикрета, – ответил Карим.
– Главное – нефть дали! – Карим улыбнулся.– Автономию Марсу, считай, обеспечили.
– Автономию, говоришь? – Я поднял колбу с остатками нефти, снова понюхал.– Струйку дали– и уже автономия?..
– Фонтан! – многозначительно сказал Айдаров.
С колбой в руке я сбежал по лестнице на второй ярус. Голова немного кружилась. Нефть – она кому угодно голову вскружит. Спрыгнув с последней ступеньки, я увидел Светлану. Она стояла, опершись спиной о дверь своего жилища, и смотрела куда-то мимо меня. И непонятно было, чего – или кого? – она ждала. Бесшумно открылась и закрылась дверь каюты Султанова – наш ветеран вышел в холл. Тоже со следами ритуальной мазни на лице.
– Что с Николаем?
– Плохо ему,– сказал Фикрет и зачем-то потрогал себя за большой, испачканный нефтью, печально опущенный нос.– Разговаривать со мной не желает. Разве я виноват, что на Марсе красная нефть?!
Слово «нефть» он произносил без гласного звука и без смягчения на конце. Получалось что-то вроде «нфт».
Я глубоко вдохнул струящийся из горлышка колбы специфический аромат и поинтересовался:
– Интуиция тебе что подсказывает? Много ее?
– Думаю, да. Только нюхать… не советую.
Я и сам уже ощутил, что марсианская нефть оказывает на меня какое-то странное наркотическое действие.
– У меня до сих пор голова не на месте,– пожаловался Фикрет.
– Слышишь топот внизу?
– Кто это?..
– Бригада реаниматоров. Встречай, разбирайся.
Светлана быстро прошла в каюту Султанова – бесшумно открылась и закрылась дверь. В нашу сторону Светлана и не взглянула – как будто нас с ветераном здесь не было. Мы с ним выпали из сферы ее интересов.
Я рассмеялся, вылил содержимое колбы себе на голову и побежал вверх, в диспетчерскую.
Наверху я почувствовал, как нефть течет у меня по щекам.
источник: Сергей Павлов «Амазония, ярданг «восточный»» «Техника-молодежи» 1987-04
