Роберт Адамс «Мечи конных кланов».

«Robert Adams. Swords of the Horseclans»: 1977

Аннотация

Вот уже 700 лет Бессмертный Великий Лорд Милон строит свою Федерацию, медленно расселяя Конные кланы на всей территории земель, звавшихся когда‑то Соединенными Штатами. Перед Кланами бессильны как города‑государства, так и другие кочевые племена . Перед вами – военная сага о войнах за федерацию кочевников Америки 27‑го столетия.

Эта книга посвящается моей матери, моей сестре Лауре, моему племяннику Денни и моим племянницам Чери и Тэсс, моим добрым и самым талантливым друзьям: Горди Диксону, Андре Нортон, Гейл и Алан Кауфманам и Джеку и Черри Вайнерам.

Предисловие автора

Когда начинают думать, к какой категории отнести книги, составляющие мою серию «Конные кланы», скорее навешивают им ярлык «героическая приключенческая фэнтези», чем более знакомые «научная фантастика», «научная фэнтези» или нечто подобное.

Я не ученый, и вы не найдете ничего научного в моих книгах.

Не найдете вы и морализования, поскольку я сильно ощущаю, что в сегодняшней литературе слишком мало книг для чтения и наслаждения и все больше таких, которые похожи на ящик из‑под мыла, в которых их авторы читают проповеди, проповедывают, проповедывают и проповедывают.

«КОННЫЕ КЛАНЫ» – это просто эскапистская литература чистой воды. Роман задуман и написан только для вашего удовольствия и отдыха.

НАСЛАЖДАЙТЕСЬ!!!

Роберт АДАМС

Ричмонд. Вирджиния

1

Колонна всадников быстро проскакала по длинному древнему мосту, стуча стальными подковами по стертым камням и возвещая о наступлении армии. Перед колонной за широкой рекой дорога петляла в темном, густом лесу, за которым находились горы, служащие укрытием их врагу, королю Каролиноса – Зеносу.

Колонну возглавлял мужчина неопределенного возраста, явно эллин по происхождению, скакавший на высоком черном жеребце среднекоролевской породы. Трехчетвертные доспехи всадника были отделаны золотом, серебром и полированной медью, на шлеме выделялся ярко‑красный плюмаж. Небольшой круглый щит в его левой руке был также выложен золотом, на нем был изображен выполненный в бирюзе трехречный знак его дома. Над левым бедром всадника торчал эфес меча, украшенный золотом, рубинами, изумрудами и сапфирами.

Некоторые воины, следовавшие за ним, были экипированы так же, как он. Только придворные офицеры подражали непрактичному одеянию Деметриуса Бессмертного, Верховного Высокородного Владыки Кентуриос Элас. У солдат, составлявших основную часть колонны, были окантованные железом щиты из бычьих шкур, а кожано‑стальные рукоятки мечей были обвиты латунной проволокой.

Придворные проехали дальше, проклиная жару и пыль, пот и неудобства. Но истинные солдаты тревожились совсем по другому поводу. Они беспокойно ерзали в своих скользких от пота седлах и обменивались озабоченными взглядами. Те, кто мог общаться с друзьями на мысле‑речи, держали свои мысленные экраны жестко на месте, потому что Деметриус тоже владел мысле‑речью. Более того, он распоряжался жизнью и смертью каждого солдата и офицера в армии, и его характер был печально известен, как злобный и непостоянный.

Капитан Хербут Май, командир тысячи улан, поступивший на службу в Кентуриос Элас, опустил поводья на шею своего коня и начал потуже затягивать ремешки шлема.

– Он не изменился, – думал Май. – Он такой же надменный и свсрхсамонадеянный осел, каким был сорок лет назад, когда дедуля служил ему. Клянусь сталью, он мог бы чему‑нибудь научиться, участвуя в походе с лордом Милоном. И регулярным войскам следовало бы в эту минуту поспешить с нападением на армию молодого Зеноса. Но этот напыщенный хлыщ даже не удосуживается послать разъезды рейтаров на фланги и вперед, и теперь нам приходится продвигаться по вражеской территории.

Туш Хеллун, коренастый седеющий сорокалетний воин, приподнял свой тяжелый нагрудный щит и подтянул плечевые ремни.

Хотя его губы дрожали от волнения, он так же, как и Май, не произнес ни слова, потому что, если бы Высокородному Лорду взбрело в голову подслушать его, всех двенадцати сотен Квибальских копейщиков оказалось бы мало, чтобы спасти его.

– Проклятый дурак, – думал Хеллун. – Хороший боец, о, это я признаю, но в мечной схватке. Но как стратег или тактик, он не найдет своего волосатого зада обеими руками. Ну‑ка, дай‑ка посчитаю: три, не меньше трех засад на прошлой неделе, и этот бессмертный глупец по‑прежнему жертвует безопасностью ради скорости, толкая хороших ребят к смерти без всякой веской причины. Его, может смерть и не берет, но, клянусь Священным Мечом, к нам‑то это не относится! И этот лес может скрывать что угодно: тысячу лучников или пятьсот улан, даже одну‑две батареи катапульт или копьеметалок, и мы никогда не заметим их, пока они не нападут.

Но оба солдата ошибались в своих оценках Высокородного Лорда. Деметриус полностью осознавал тот риск, на который шел, и вполне отдавал себе отчет в том, какую ужасную цену можно заплатить, если его суждения окажутся неверными.

С того дня, когда произошла его первая схватка один на один со старым Александросом и последний нанес ему смертельный удар, неожиданно доказавший его бессмертие, и когда затем он объединил свои силы с лордом Милоном, с ним все еще обращаются, как с недоразвитым ребенком.

Правда, он признавал, что действовал как дурак, когда понял, что в Кентуриос Элас было только трое подобных ему людей. Он пожаловал равный статус лорду Милону, провозгласив его совла‑дыкой, не раньше, чем его – Деметриуса – власть начала ускаль‑зать, как вода сквозь сито. Потом Милон и его сука жена заставили его жениться на этой сучке‑ренегатке Альдоре. Даже если бы он любил женщину, чего за ним не водилось, ему трудно было бы переварить Альдору – урожденную эллининю, она все же стала больше варваркой, чем любой другой член племени, с тех пор, как ее приняли в один из кланов.

– Я пытался,– думал он, щуря глаза от лучей солнца, игравшего на его доспехах и щите. – О, Бога! Как я пытался. Со мной все в порядке, я не испытывал никаких затруднений с чистыми прекрасными мальчиками, но секс с грязной, непрерывно тявкающей женщиной – это нечто такое, чего мужчина с моей рафинированной чувствительностью просто не может совершить. И за тридцать с лишним лет эта грязная шлюха украсила меня столькими рогами, сколько не наберется и у сотни стад коз. Она выставляет своих любовников напоказ передо мной, и когда я убивал одного из них, она «всего лишь» соблазняла моего любимого любовника, на всю жизнь исковеркав бедного мальчика. Он произвел на свет трех или четырех детей от какой‑то женщины клана прежде, чем погиб при взятии Илионополиса… И так этой вероломной свинье и надо – его следовало бы замучить до смерти.

За то время, когда мои армии воевали с северными и западными варварами, и за те годы, которые ушли на то, чтобы отвоевать обратно северную половину Каролиноса, они сделали из меня марионетку. О, да, я был просто вывеской! Устраивая передо мной парад, называя меня капитаном командиров, они в то же время все значительные приказы отдавали сами.

Когда его конь пересек середину моста, Деметриус улыбнулся, выпрямившись в седле, и принял героическую позу: голова высоко поднята, правый кулак на броне бедра. «Ну, я дождался своего часа. Сейчас я в Южном Каролиносе, и я вырву его у Зеноса, или каждый человек в этой армии погибнет. Тогда они все узнают, что Деметриус – человек, с которым надо считаться. Они…»

Но больше не было времени для спокойных рассуждений. Дождь стрел обрушился на голову колонны, и Деметриус с трудом удержал своего ржущего раненого коня. Никто из солдат не был ранен, так как охотничьи стрелы с костяными наконечниками разбивались о доспехи и даже не пробивали тегилея. Но кони не были так хорошо защищены: два свалились, препятствуя движению колонны, а несколько было ранено.

Капитан Хеллун заметил первый летящий камень и инстинктивно прикрылся щитом, но футовой толщины валун не долетел до него и шлепнулся в реку в нескольких ярдах от моста вниз по течению. Второй, подняв коричневый фонтан, шлепнулся примерно на такое же расстояние вверх по течению.

– В вилке,– простонал Хербут Май.– Следующий камень будет наш, если этот простофиля не догадается отступить.

Третий камень прихватил часть перил моста, и несколько летящих щепок впились в жеребца Деметриуса: измученный конь рванулся вперед, закусив удила и едва не выбив из седла всадника. Несмотря на опасность, колонна продвигалась вперед с максимально возможной скоростью. В то время как его товарищи выхватили мечи и готовили копья или вынимали дротики, Май снял с плеча рог и протрубил сигнал, о котором заранее договорился со своим лейтенантом. Протрубив трижды код, он выхватил свой меч.

Глядя, куда его несет, Деметриус на полном скаку выхватил свой меч, и, взмахнув им над головой, указал на лес, надеясь, что его конь остановится прежде, чем достигнет границы Королевства Ведьм, что в трехстах милях к югу.

Но Деметриус зря беспокоился: командующий засадой хорошо знал уязвимость спешенных лучников и катапультщиков перед кавалерийской атакой.

В лесу загремели барабаны, и прежде, чем голова колонны достигла южного конца моста, спешившаяся толпа улан и нерегулярной кавалерии выбралась по тайным тропам на дорогу. На ней успело появиться лишь с полсотни врагов, и они сразу же бросились в контратаку.

Капитан Хеллун мрачно улыбнулся. Этим кривляющимся придворным придется принять на себя главный удар. Будет крайне интересно посмотреть, как примут его эти любители.

Они приняли его достаточно стойко. Любое существо будет драться, если его загнать в угол; кроме того, они боялись Деметриуса больше, чем вражеских всадников.

Чуть ли не прежде, чем он осознал это, Деметриус оказался среди кавалерии Зеноса. Его обезумевший жеребец сшибал маленьких, более легких коней ополченцев‑секирщиков. Затем, хорошо тренированный боевой конь принялся работать зубами и копытами, терзая без разбора и раздирая коней и всадников. Деметриус отбил щитом копье и проткнул копейщика. Дротик лязгнул об его нагрудную кирасу, а затем горец‑ополченец, без доспехов, бородатый и с дикими глазами, начал наносить удар за ударом своим топором дровосека. Деметриус сумел отбить каждый удар своим помятым щитом, но не смог воспользоваться мечом до тех пор, пока его жеребец не вцепился своими желтыми зубами в незащищенное бедро противника. Топор расколол череп жеребца, но меч уже был наполовину воткнут в живот секирщика.

Деметриус оказался пешим среди кавалерии. Ему оставалось только одно: он резко резанул окрававленным мечом плечевые ремни и бросил погнутый и бесполезный щит, на который налетел улан. Деметриус уклонился от наконечника пики, схватился за древко и дернул на себя. Затем, пока противник был выведен из равновесия, Деметриус схватил его за правую ногу и рванул, влетев при этом в освободившееся седло. Очутившись на новом коне, Высокородный Лорд увидел, что тот направлен в нужную сторону. Остатки от его пятидесяти человек медленно отступали. Всего один удар достался ему. Деметриус решил, что большинство солдат Зеноса принимают его за своего.

Хербут Май находился сейчас в первых рядах мелкой схватки. Придворные, последовав за своим господином во вражеский лагерь, были убиты.

Могучий капитан шишаком щита разрубил лицо в кровь, а тяжелым мечом отрубил руку улану. От удара по шлему голова у него закружилась, и он почти столкнулся с Высокородным Лордом, прежде чем узнал его.

Шаг за шагом маленький отряд, уцелевший не больше чем наполовину от своей первоначальной численности, оттеснялся за мост. Все кони и почти все воины были ранены. Доспехи и шиты были изрублены и разбиты вдребезги, мечи зазубрены и затуплены. Все дротики и почти все копья были использованы, только мечи и кинжалы годились для такого боя. Победа солдат Зеноса была пирровой. Полотно моста было скользким от крови и усеяно оружием и растоптанными трупами коней и людей. Лесные лучники попробовали произвести еще один залп, но пострадало от него так много собственных всадников, что о другом залпе не могло быть и речи.

Деметриус очень переживал потерю своего большого черного жеребца. Шалый мерин улана не был боевым обученным конем. Деметриус тратил столько же времени и сил, стараясь удержать его в строю, сколько и во время боя и только превосходное качество доспехов защищало его от вражеской стали. Мысленно он дал обет, что если конь останется жив после боя, то он заживо изжарит этого проклятого зверя! Ополченец с охотничьим копьем с длинным наконечником ринулся на Деметриуса, но конь всадника споткнулся о чье‑то, все еще дергающееся тело, и тому пришлось приложить немало усилий, чтобы остаться в седле. Деметриус привстал на стременах, взмахнул своим широким мечом и снес голову всадника. Давка была так велика, что труп даже не мог выпасть из седла. Он остался сидеть прямо, с конвульсивно вздрагивающими руками и двойным потоком крови, хлынувшей из шеи.

Боевой конь цапнул шалого, и тот, испуганный, отпрянул в проломленный камнем зазор перил моста. Лошадь попыталась удержаться и могла бы сделать это, если бы не случайный удар мечом по ее чувствительному носу.

До воды было около тридцати футов. Конь и всадник с огромным всплеском обрушились в воду. Отягощенные доспехами и сбруей, они быстро скрылись под водой.

2

– Я видел, как он упал в воду, милорд,– сказал капитан Май.– Но в тот момент все, что я мог сделать, это остаться в живых. Нас оставалось восемнадцать или двадцать против трехсот пли четырехсот, и всего двенадцать были еще живы до сегодняшней ночи.

Высокий мрачный человек, сидящий напротив него за походным столом, успокаивающе поднял руку.

– Никто не обвиняет тебя, Хербут, и менее всего я. Деметриус – дурак. Я не могу понять, что ударило ему в голову: вести кампанию с такими несбалансированными и плохо снабжен‑ными войсками, какие он собрал! Это только благодаря тебе вы с Тушем сумели взять то, что у вас под рукой, и всыпали Зеносу. Никто из вас не будет забыт. Обещаю.

– И я тоже,– послышался голос у входа в палатку.– Я только надеюсь, что эта извращенная свинья мертва. Как ты думаешь, Милон, он мертв?

Май поднялся так стремительно, что опрокинул табурет. Его темноволосый друг повернулся на своем стуле.

– Привет, Альдора. Что тебя задержало?

Вошедшая, поразительно красивая женщина, была такая же темноволосая, как и Милон. Когда она сняла свой шлем и бросила его на походную койку Мая, стало видно, что ее угольно‑черные волосы заплетены в косы и, по обычаям конных кланов, уложены вокруг маленькой головы на манер подшлемника. Черты ее обветренного коричневого лица были тонкими и правильными. Черные глаза блестели при свете лампы. Несмотря на тяжелые, доходящие до бедер сапоги, она грациозно подошла к столу и взяла мозолистую руку Хербута в свои.

– Как давно это было, дорогой Хсрбут?

Капитан Май густо покраснел, упершись взглядом в носки сапог.

– Десять… нет, одиннадцать лет, миледи.

Милон Морай видывал, как она играла с другими бывшими любовниками. Он нетерпеливо отрезал:

– При всем, что ты знаешь, Альдора, твой муж лежит на дне реки Лумбу, обеспечивает угощение счастливым рыбкам. Ты можешь ненавидеть его, но он все‑таки мой соправитель и единственный наследник на правление Кенуриос Элас. Кроме того, он – один из нашего вида.

Альдора фыркнула.

– Надеюсь, что рыбы извлекут из него больше пользы, чем я.Ты знаешь, как мы жили все эти тридцать два года нашего брака. Эмоционально говоря, Деметриус был… (молюсь за это, Ветер), – ребенком, ужасным истерическим ребенком. Черт побери, он вы глядел таким мужественным, но даже, если он проживет столько, сколько ты, он никогда не созреет до настоящего мужчины. Он может принять все грандиозные титулы, какие только сумеет вы думать, облачиться в самые красивые одежды и доспехи, которые сумеет достать, и тогда он будет не больше, чем позолоченное коровье дерьмо.

– Альдора, – напомнил Милон. – Мы не одни.

Она вызывающе тряхнула головой.

– Ну и что из этого? Хербут был моим любовником в течение четырех лет, он уже слышал все, что я сказала здесь. И много больше. Мой муж, Верховный Владыка – Гомосек Кенуриос Элас, так же полезен для своей женщины, как мерин для кобылы! И я молю Солнце и Ветер, чтобы он сдох. О, Ветер! Даруй мне наконец свободу от него!

Внезапно она подняла обе руки вверх, откинула назад голову и начала молиться:

– Ветер, о Ветер! Ветер Севера, Ветер Запада, Ветер Юга, Ветер Востока! О, Ветер океанов, Ветер гор, Ветер равнин, Ветер доброты, Ветер силы! О, Ветер, услышь свою дочь, истинную Альдору из Линзи, приди ко мне и услышь мою молитву. Приди ко мне, Ветер. Скажи твоей дочери, твоей рабе, твоей невесте! Приди, о Ветер! Приди, приди, приди! ПРИДИ!!!

Из лагеря вокруг них послышались тревожные возгласы, вместе с шумом со сторожевых постов, фырканье и ржанье испуганных лошадей. Затем засвистел ветер, становясь все громче по мере приближения. Он закрутился вокруг палатки, и внезапно передние пологи вогнулись вовнутрь, а тяжелые лампы повисли на растяжках, раскачиваясь туда и обратно, как корабли в штормовом море.

Ледяной воздух хлестнул по коже Милона и он не смог подавить дрожь. Таланты Альдоры продолжали изумлять его. Стараясь говорить как можно спокойнее, он сделал ей замечание:

– Этого больше чем достаточно, Альдора. Может быть, солдатам в лагере придется сражаться завтра, они нуждаются в отдыхе, еде, сне. И их кони тоже.

После того как потрясенный Хербут Май вышел из палатки присмотреть за своими людьми и переговорить с остальными капитанами, которые встретились с королем Зеносом в бою, у Милона нашлись иные слова для Альдоры.

Отстегнув ее нагрудник, он строго сказал:

– Ты называешь Деметриуса ребенком, а затем тут же сама выкидываешь ребяческие трюки. На кого ты пытаешься произвести впечатление, девочка? На меня? На Хербута Мая?

Она обернулась к нему с крайне усталым видом, половинки кирасы свободно болтались на ней.

– Это был не трюк, Милон. Призывать Ветер одна из тайн, которыми слепой Гарри научил владеть меня перед отходом в иной мир.

– Если ты знаешь это давно, то почему я раньше не видел, как ты это делаешь? – удивился Милон.

– Потому что я не часто это делаю, Милой, потому что меня это утомляет, потому что это отнимает у меня слишком много сил.

Женщина протянула дрожащие руки, чтобы Милон стянул доспехи. Снимая с нее доспехи, Милон сердито бросил:

– Никогда не делай этого в морс, Альдора. Существует очень мало способов убить н а с, но утопление – один из них.

Четыре капитана: Хербут Май, командир улан – Туш Хеллун, командир тяжелой пехоты – Престун Маклауд, командир конных лучников – Габрос Зараминос вошли и отдали честь сначала Ми‑лону; затем Альдорс.

– Милорд,– обратился к Милон у Май. – Я приказал установить павильон лорда Деметриуса на том невысоком холме, между лагерем и рекой. Правда, это открытая позиция, но она будет хорошо охраняться.

Кроме того, король Зенос производит на меня впечатление человека слова. Я не думаю, что он начнет атаку без формального разрешения и извещения нас о прекращении перемирия.

– Вы поступили мудро, капитан,– улыбнулся Милон, – Честно говоря, я не думал о своих вещах, а единственный багаж, который мы привезли с собой, спокойно уместится на двух вьючных мулах: большая же часть наших вен/ей осталась с основной армией. Как вы думаете, господа? Будет ли нам нужна армия? Будет ли Зснос продолжать сражение?

Тут Хеллун проговорил:

– Он храбрый человек, лорд Милон, решительный, и я нисколько не сомневаюсь, что, если бы зависело только от него, он сопротивлялся бы до последней капли крови. Но не меньше шестидесяти процентов своей сбродной армии он потерял позавчера убитыми или ранеными. Я думаю, что он побережет то, что осталось у него, чтобы собрать вокруг себя новую армию.

– Тогда я поставлю еще один вопрос, господа,– Милон откинулся в своем кресле, постукивая пальцами по столу.– Капитан Май рассказал мне в общих чертах о наших трех засадах, стычке на мосту и полномасштабном сражении после нее. За все эти схватки какие у вас потери? Капитан Хеллун, сколько у вас убитых и раненых?

Хеллун прошипел сквозь зубы:

– Слишком много, милорд. В Квибале будет много красных глаз, и не зря. Сто шестнадцать убито и двести тридцать ранено. Это, конечно, до сегодняшнего захода Солнца. И многие из раненых наверняка умрут.

– Капитан Зараминос?

Темноволосый эллин с могучей грудью проворчал:

– Я не собираюсь оправдываться, лорд Милон, но армия слишком сильно устала, чтобы хорошо сражаться,– и люди и кони.

Милон кивнул

– Не будет никаких упреков, господа. Учитывая все условия, вы и ваши люди совершили чудо. Но вернемся к вашим потерям, капитан Зараминос.

Рослый офицер с острой бородкой резко кивнул.

– Я вышел из Кенуриос Элас с четырьмя тысячами солдат, к сегодняшнему дню у меня три тысячи двадцать два человека в строю, шестьсот сорок девять раненых и триста двадцать девять убитых.

Май отрапортовал, что потерял примерно пятую часть,своего эскадрона. Маклауд, который из‑за рыжих волос, жилистого тела и хитрого лица имел кличку «Лисица», отдал честь на манер конных кланов и сказал:

– Бог – Милон, дай нам, людям конных кланов, сталmyst доспехи и этих больших коней, и нас будет чертовски трудно убить! Я потерял девяносто человек из шести кланов, все ушли к Ветру, ни одного раненого, который не мог бы сидеть и сражаться. Милон усмехнулся:

– Кто получит награду из твоего уха, Лисица?

Остальные капитаны заржали, Альдора сумела устало улыбнуться. Маклауд дотронулся до повязки на том, что осталось от его левого уха.

– Я даже не знал, что оно пропало, до самого конца большого сражения. Это, должно быть, случилось на мосту. Мой шлем принял удар, предназначенный для этого старого громыхалы,– сказал он, тыкая острым локтем в бок Зараминоса.– И меч ублюдка застрял. Я не мог допустить, чтобы Маклауд из рода Маклаудов скакал по Каролиносу с мечом на голове, поэтому покинул их строй на достаточно долгое время, чтобы выкинуть их обоих – и меч и шлем, но перед большим сражением я добыл себе другой шлем у умирающего офицера Зеноса.

Милон подался вперед:

– Вы что, все четверо участвовали в схватке на мосту?! Ответом ему было четыре кивка.

Милон хлопнул себя большим кулаком по бедру.

– Черт побери этого осла! Он мог потерять всех старших офицеров своей так называемой армии. Тридцать шесть лет сражений так ничему и не научили моего уважаемого соправителя.

Альдора покорно вздохнула.

– Я не могла бы сказать это тебе, Милон. Демстриус никогда не усваивает ничего, что он не хочет усваивать. Видит Солнце, я надеюсь, что он мертв!

* * *

Милон, Альдора, их телохранители и четыре капитана сидели на глинистом северном берегу реки Лумбу. В нескольких шагах сзади спутанные кони довольно щипали траву в тени огромных деревьев. На реке несколько плотов были привязаны к опорам моста, и с них ныряльщики обыскивали илистое дно реки. Никто не знал, где именно Деметриус упал с моста, так как значительная часть перил моста была разрушена позже уже в бою, и много всадников с лошадьми свалилось в реку. Поэтому ныряльщики искали от центра к южному берегу реки.

В то время как капитаны разговаривали, их телохранители играли в кости, а Альдора мрачно смотрела в воду. Милон же размышлял. Следует ли ему дать команду главной армии выступать, несмотря на опасность с запада? Если этот непрочный союз горных племен нападет, тогда основная армия будет в четырнадцати днях пути, хммм… будет плохо. Но с другой стороны, следует ли позволить юному Зеносу собрать новую армию и усилить, может быть, вступив в союз с Морским лордом и сто пиратами? Возможно, самое лучшее,– это обезвредить этого Зеноса сейчас, пока есть возможность. И это было бы не так уж трудно сделать после той взбучки, которую он получил недавно.

Размышляя с закрытыми глазами, Милон не увидел приближения Полукровки до тех пор, пока подбородок кота не оказался на его защищенном доспехами бедре. Кот потерся мохнатыми ушами и издал глубокий вздох удовольствия. Хоть он и был праправнуком конеубийцы, кота‑вождя, который привел свое племя на эту землю, он, который был пойман еще котенком и приручен Альдорой, был всего лишь две трети от размеров взрослого кота прерий. Будучи около семи футов в длину, Полукровка был стройным и жилистым, его клыки были немного длиннее, чем у матери, но и близко не достигали размеров массивных клыков диких котов прерий. Его светло‑коричневая шерсть была короткой. Из‑за сходства со своими дикими сородичами Полукровка был очень полезным разведчиком.

Посмотрев поверхностно мысли Милона, кот телепатически спросил его:

– Если ты думаешь сражаться, Бог‑Милон, не следует ли Полукровке посмотреть на эллинойскую армию?

Милон вздохнул:

– Желал бы, чтобы ты мог это сделать, брат‑кот. Но эта река – естественная линия обороны. Она широка и глубока, и нет ни одного брода на много миль. Этот мост – единственный путь через реку, и ты никогда не сможешь его пересечь незамеченным… во всяком случае днем. Может быть, возможно ночью, если не будет луны или грозы. Но жди моего сигнала.

Показался один из офицеров Мая, скакавший по мосту: железные подковы его коня высекали искры. Не успел конь остановиться, как всадник соскочил с седла и отдал честь своему капитану.

– Сэр, герольд из лагеря короля Зеноса на середине моста. Он просит свидания с Верховным Владыкой Милоном и Верховной Владычицей Альдорой. Он один и вооружен только мечом и кинжалом. Кроме того, я не думаю, что он очень опасен,– он ранен.

Когда вскоре офицер вернулся, он скакал стремя в стремя с веснушчатым молодым человеком в форме телохранителя Зеноса. С копья был удален наконечник, и вместо него на конце ясеневого древка развевался квадрат кремового шелка. Волос его не было видно, так как начиная с бровей его голова была забинтована, но его широкие усы и заостренная борода были кирпично‑красного цвета. Его левая забинтованная рука, похоже, остерегалась лишних движений. Тем не менее он умело управлял поводьями и сидел на своей большой серой лошади с ловкостью прирожденного наездника.

Милон попытался быстро просканировать поверхностные мысли герольда, найдя их такими же дружелюбными и открытыми, как веселые зеленые глаза.

Но там были и другие мысли, появившиеся, когда веснушчатый юноша впервые заметил Альдору. Один быстрый взгляд на нее дал понять Милону, что и она также прочитала эти мысли. След улыбки растянул уголки ее рта.

Герольд воткнул тупой конец копья в чернозем, ловко спешился и шагнул к Милону. Он поклонился, а затем тщательно отдал честь. Вблизи Милон разглядел обильный пот, стекающий по его лицу, стиснутые зубы и сжатые челюсти.

– Ему больно,– быстро мысленно сказала Альдора.– Очень больно. Но он скорее умрет, чем выдаст себя. Милон, он прекрасный юноша, достойный и гордый.

Милон улыбнулся.

– Теперь, когда с формальностями покончено, юный сэр, не присядете ли вы с нами выпить вина?

Томос Гонсалос пил вино, несмотря на явную жажду, аккуратно, маленькими глотками. Посмаковав, он учтиво похвалил вино и серебряную чашу, в которой оно было подано, сделал комплимент хозяину и хозяйке, подобно истинному джентльмену.

Он привез приглашение от короля Зеноса, который просил Верховного Владыку Милона, Верховную Владычицу Альдору и их четырех капитанов разделить с ним вечернюю трапезу. Король Зенос считал, что поскольку некоторые из его предков имели стойкую репутацию вероломных людей, он разрешает своим гостям приехать с любым количеством телохранителей, какое они сочтут необходимым. Он подчеркивал, что его намерения честны, но он желает, чтобы его гости чувствовали себя в безопасности.

После часового легкого разговора и еще одной пинты вина Томосу было сказано, что он может возвращаться и объявить о том, что приглашение короля Зеноса принято. Однако, не успев встать, Томос покачнулся и, не сделав и двух шагов к коню, безжизненно свалился на траву.

Альдора была на коленях возле герольда, прежде, чем кто‑либо успел двинуться вперед. Она опытной рукой оттянула веко и затем объявила:

– Он горит в лихорадке. Один из вас пусть скажет, чтобы принесли конные носилки. Кто‑нибудь, помогите снять с него кирасу, но осторожнее, помните об этом. У него могут быть другие раны, не столь заметные.

У Томоса была рана с медленно сочащимся гноем и сукровицей. Она была кое‑как перевязана, и трение о высокую заднюю луку седла протерло повязку.

Ближайший телохранитель побледнел и коснулся своего солнечного амулета,

– И он прискакал сюда улыбаясь! Как он в седле‑то сидел?

– Вся жизнь на самодисциплине, не одно поколение благородных предков и десять лет чистого мужества. Вот тут, солдат, лежит настоящий мужчина! – ответил ему Хербут Май.

Неся копье Томоса Гонсалеса с белым полотнищем, Милон на своем жеребце, не остановленный постами, въезжал в предместье лагеря Зеноса. Лагерь был примерно таким, каким он и ожидал его увидеть: под самодельными укрытиями стонали и бредили раненые, воздух, наполненный мухами, был тяжелым от тошнотворных миазмов смерти и разложения. В одной стороне офицер в иссеченных доспехах, прихрамывая, руководил рытьем длинной массовой могилы, и груда трупов терпеливо ждала ее завершения. На вопрос Милона офицер указал направление к «резиденции» Зеноса.

Рядом с маленьким шатром Милон спешился и направился к входу. Два усталых копейщика преградили ему дорогу и вежливо спросили его имя и звание, а также, по какому делу он пришел.

Когда Милон им ответил, они выпучили глаза, и правый копейщик громко позвал:

– Коллис Гримос. Пожалуйста, милорд, Коллис Гримос…

Знатный офицер, прихрамывая, появился у входа.

Круги у него под глазами были почти такими же черными, как и сами глаза. Избитое, в синяках и ссадинах лицо было все в морщинах от забот и истощения сил.

Хотя Милон никогда не встречал этого горца, он хорошо знал его репутацию как стратега, тактика и воина.

– Я – Милон, Верховный Владыка Кенуриос Элас, лорд Коллис. Я пришел с миром. Пожалуйста доложите обо мне королю Зеносу. Я хотел бы поговорить с ним о крайне неотложных делах.

Милон сразу же почувствовал расположение к своему юному противнику. Зенос стоял перед ним такой же высокий, как и он сам, чуть выше шести футов. Взгляд его карих глаз был честным и открытым.

Густые глянцевитые волосы отливали богатым темно‑каштановым цветом, а лицо было гладко выбрито. Исходя из того, что он знал о юном монархе, Милон был готов с уверенностью держать пари, что тот отдыхает гораздо меньше, чем любой из оставшихся у него офицеров. И все же он казался таким свежим, словно только что поднялся после двенадцати часового сна. Пожатие твердой загорелой руки был крепким.

– Рад встрече, лорд Милон,– он указал своему гостю на одно из трех сидений, на обрезки чурбаков со все еще не содранной корой, окружающие покосившийся, слегка обугленный походный стол.

Усевшись, Милон сразу же, без церемоний, перешел к цели своего визита.

– Ваш герольд Томос Гонсалос лежит в моем павильоне. Его раны тяжелые, и за ним ухаживает Верхняя Владычица Альдора, которая обладает определенными знаниями и умениями во врачевании.

– Бедный храбрый, верный Томос,– медленно покачал головой Зенос.– Молю Бога, чтобы он выжил. Ибо слишком мало таких, как он, в моем королевстве. Будь иначе, мне не пришлось посылать его, зная, что он ранен. Н6 не мог же я послать приглашение Вам и Верховной Владычице через простого обыкновенного солдата; Томос – мой двоюродный брат.

– Где же Ваш форион, Ваши латроси? – спросил Милон. – Бойцы, которые храбро сражались, заслуживают профессионального ухода. И что, во имя /Солнца, случилось с вашим лагерем и обозом? Мои капитаны дружно заверяют меня, что грабежей не было.

Стоящий у входа Коллис Гримос глухо заворчал и принялся бурчать литанию, состоящую из проклятий. Зенос хрустнул пальцами.

– Я буду прям, милорд. Под конец битвы некоторые из моих горцев‑ополченцев отступили… довольно стремительно. Никакого разгрома не было, Вы понимаете, они все храбрые бойцы, но они преданы только лично мне, а какой‑то дурак убедил их, что я убит. Вот они‑то и разграбили лагерь, стащили то, что им приглянулось и что смогли унести, остальное сожгли. Они убивали каждого, кто пытался помешать им или становился между ними и приглянувшейся вещью. Они пощадили только мой павильон, но я велел разобрать его и раздать на бинты для перевязок.

– Да, первый долг командира позаботиться о своих бойцах, – согласился Милон. – Примете ли вы услуги тех моих латроси, кого я смогу освободить от забот о наших собственных раненых?

Коллис Гримос, прихрамывая, подошел ближе.

– И какие услуги потребуются взамен? – резко спросил он. Милон поднял глаза, встретившись с холодным взглядом неуклюжего офицера.

– Никаких,– ровным Тоном ответил он, а затем добавил: – Однако, я хотел бы провести серию совещаний с Его Величеством и Его Советом. Позвольте, однако, подчеркнуть, что предложение медицинской помощи не зависит от любых других моих планов. Просто я не люблю видеть, как хорошие бойцы страдают и умирают без необходимости.

Карие глаза Зеноса увлажнились, и, хотя черты лица не дрогнули, голос его слегка задрожал, когда он снова пожал руку Милона.

– Два поколения моего дома умерли, сражаясь с вами, милорд, такой же конец, похоже, ждет и меня, но я никогда не забуду этой неожиданной щедрости. Конечно, я согласен, и я молю Бога благословить Вас.

Что касается встречи со мной и моим Советом, то это будет достаточно легко устроить. От первоначального Совета остались только присутствующий здесь Гримос и Тохикс Сербикос, все прочие пали в бою, как подобает людям их касты. Сербикос и его уланы в настоящее время добывают фураж, но они вернутся задолго до ночи, так что мы трое можем встретиться, когда Вам угодно. Не так ли, Гримос?

Офицер пожал массивными плечами.

– Как пожелает мой король,– и снова вернулся к созерцанию Милона.– Сколько вооруженных людей придет с вашими литроси, мой лорд?

Милон проигнорировал открытую враждебность Гримоса.

– Ни одного, лорд Коллис. Я полагаю, что в вашей армии достаточно здоровых людей, чтобы оказать им ту помощь, которая может понадобиться.

Гримос кивнул.

– Да, это мы можем. Я присоединяюсь к моему королю и благодарю Вас. Я также хочу скорее иметь живых и здоровых солдат, чем трупы и калек. Они понадобятся нам в других битвах с Вашими армиями.

Король Зснос был несколько шокирован открытой угрозой перед лицом непрошенной щедрости, но Милон добродушно усмехнулся.

– Вы безусловно прямой и честный человек, лорд Гримос. Теперь я не удивляюсь, что Хсрбут Май такого высокого мнения о Вас.

В поведении Гримоса почувствовалась едва уловимая оттепель.

– Джентльмен‑капитан – хороший командир. Он справедлив и честен в своих поступках, и условия, поставленные им для перемирия, могли бы быть гораздо более суровыми. Он стоящий противник, мой лорд!

* * *

Первая встреча произошла в павильоне Милона. Король Зенос прибыл, сопровождаемый Гримосом и веснушчатым седовласым офицером, похожим на постаревшего Томоса Гонсалоса.

Милон взял с собой Хсрбута Мая, поскольку тот оказался единственным, кто мог рассчитывать на благосклонность мрачного Гримоса и Туша Хеллуна. Он немедленно исключил из делегации Альдору, поскольку уже видел, как она сорвала не одну мирную конференцию: сочетание ее язвительного языка с драчливостью Гримоса вполне могло ускорить новую битву в знакомой местности – то, чего хотели избежать как Милон, так и Зенос. Остальные два его капитана были в тот день соответственно командующими лагеря и периметра. Он приказал вызвать для выполнения особой задачи капитана врачей Абдуллу. После угощения вином и соблюдения формальностей Милон начал говорить:

– Король Зснос! Капитан Абдулла и его штат хотели бы основную массу ваших больных перенести в мой лагерь для дальнейшего лече‑ния. Хотя бы потому, что мой лагерь находится на более возвышенной и соответственно более здоровой местности, и еще потому, что такое перемещение очень облегчит работу латроси, которые сейчас сильно устают, так как много времени тратят на хождение из одного лагеря в другой. Кроме того, наш лагерь лучше снабжается.

– Только потому,– отрезал Гримос,– что у нас сейчас нет сил перерезать ваши линии снабжения, но какой статус будет у этих наших раненых в вашем лагере? Пленные? Заложники?

– Выздоравливающие солдаты, – быстро сказал Милон. – Они могут свободно вернуться, когда смогут и пожелают. Они будут расквартированы в тех же палатках, что и наши раненые, и все получат одинаковую помощь и обслуживание. Их могут навещать друзья, а вы и ваши офицеры проверять, когда захотят.

– Кто захочет? – осведомился Гримос. – Вы или мы?

Вначале было оговорено, что все могут говорить свободно, невзирая на чины, и старый Туш Хеллун сейчас воспользовался этой привилегией. Стоя и наклонившись через стол, он проворчал:

– А как ты думаешь, ты, благородный осел? Предполагается, что это – мирная встреча, но ты пытаешься превратить ее в со стязание по взаимному взыскиванию изъянов. Если ты думаешь о драке и больше ни о чем, то давай выйдем отсюда, возьмем парочку учебных пик, и я покажу тебе, как мы поступаем в Радбурке с переросшими безмозглыми болванами!

Большие руки Гримоса потянулись к рукоятке меча и кинжала, которые Милон предложил оставить всем на сундуке у входа.

Поднялся третий человек. Абдулла был такой же здоровый, как Гримос, а его белое одеяние усиливало это впечатление. Глухой, но мягкий голос гудел из его бочкообразной груди. Его американский язык был с акцентом, так как он был уроженцем Черных Королевств, где говорили на других языках.

– Благородные господа! Прежде чем вы обеспечите меня большим объемом работы, помогите мне, пожалуйста, залечить некоторые из уже нанесенных вам ран. Ваше Величество…

– Закрой рот, ты, низкорожденная черная обезьяна,– прорычал Гримос, уже не владеющий собой. Еще одно слово, когда говорят высокоблагородные господа, и…

– Стратигос Коллис Гримос,– официально начал Хербут Май,– за исключением Вашего короля и лорда Милона, ни один из присутствующих здесь не ровня капитану Абдулле. Несмотря на его скромность, его отец никто иной, как халиф Абу из Зартога.

– Фы! – фыркнул Гримос.– Что значит для северянина, черный или белый? Вы все плодитесь как кролики.

Туш Хеллун решил вновь вмешаться в потасовку, и крайне ожесточенно.

– Да, у нас большие семьи, эллинойский ты ублюдок, но это потому, что мы посвящаем свои любовные упражнения исключи– тельно женщинам, тогда как вы, гомики, извращенцы, тратите свое семя на мальчиков и козлов!

И в таком духе это продолжалось около четырех часов.

В общем и целом Милон не был недоволен исходом этой первой конференции.

Многие в лагере получили некоторое развлечение, посмотрев на дуэль на учебных пиках между Гримосом и Хеллуном, которая не нанесла ни одному из них серьезных повреждений и заставила обоих с уважением отнестись друг к другу. Было решено, что все раненые будут сосредоточены в лагере Милона, а Абдулла даже сумел убедить короля Зеноса перенести свой лагерь на более возвышенное здоровое место.

Следующая встреча должна была состояться через неделю. Но она состоялась намного раньше.

3

Первым увидел судно юнец из клана Кук, опускавшийся по обрывистой тропе с плато к берегу. Священное Солнце едва взошло, и ночная сырость лежала густым слоем над залитым приливом устьем. Паренек услышал вначале поскрипывание весел в уключинах, затем быстрый нос высунулся из непрозрачной белизны тумана. Судно было тусклым, черно‑коричневым, около 90 футов длиной и 20 футов шириной. Его две мачты были сняты и установлены скрепленными вилкой. Оно казалось каким‑то огромным жуком, идущим по воде на своих двойных рядах стройных весел. К тому времени, когда Жан Кук из клана Кук наскреб отряд воинов и дсвушек‑лучниц, вооружил их и посадил на коней, заняв плато, намерение капитана судна подняться вверх по реке было очевидным.

Старый вождь покачал седой головой.

– Это не из кораблей Бога‑Милона, этот наверняка уж не похож ни на ,один из виденных мной купеческих кораблей.

– Да,– согласился Кук.– Я думаю, что это рейдовое судно с Пиратских Островов – Эллиноморских, хотя, признаюсь, я их ни когда не видел. По какой‑то причине они никогда не нападают на Кснуриос Элас, но я слышал много раз, как их описывали. Ну,если они попытаются атаковать плато, они пожалеют о том, что не остались в Великом Океане!

Он повернулся в седле и сказал своему старшему брату Полу Танисту:

– Скачи домой и труби в боевой рог. Пошли человека на башню зажечь сигнальный маяк. Пошли всех стариков, больных, детей и котят в форт вместе со стадами, которые можно будет быстро собрать. Половину воинов и девушск‑лучниц пошли ко мне, остальных оставь в форте. А также пришли мне всех кошек, которые не кормят котят.

Дан Дуклас из клана Дуклас первым присоединился к Куку во главе двух десятков всадников. Глухой рев большого рога все еще стоял по всему плато, в то время как клубы пыли начали подниматься к светлеющему небу.

Люди на берегу реки не могли увидеть первую вспышку костра на самой высокой башне форта, но когда черный столб дыма поднялся вверх, он был виден всем.

Дуклас нетерпеливо ворчал, хватаясь за рукоятку кинжала.

– Нам следует послать гонцов, предупредить жителей в глубине: грязекопатели не способны так хорошо драться, как мы.

– Послать всадников через десять лье солончаков? – переспро сил Кук.– Этот корабль достигнет Кенуриос Афинас прежде, чем кто‑либо из наших всадников доберется до твердой почвы. Нет, и кроме того, там, где есть один из этих ублюдков, есть обычно и другие. Используя большинство молодых воинов и большую часть котового племени в походах, я не дам никакого послабления нашей обороне, Брат по племени.

– И посмотри,– Кук протянул руку на северо‑запад, где на фоне голубого неба поднималась тонкая цепочка черных дымов.

– Гунаполиси увидел наш маяк. Столица будет достаточно хорошо защищена.

* * *

Верховная Владычица леди Мора Морай, жена Милона, правящая в его отсутствие в Кенуриос Элас, равно как и командующая теми войсками, что были оставлены в гарнизонах столицы и порта, была на утренней верховой прогулке. Она и ее слуги соединили выездку с беспорядочной соколиной охотой, когда увидели всадника, одержимо скачущего через поле.

Тяжело вооруженный катафрактос осадил перед ней коня и быстро отдал честь. Он был весь в поту и пыли, а его конь в пене.

– Моя госпожа, лорд Хамос умоляет Вас сейчас же вернуться. Пиратская бирема с Морских островов поднялась вверх по реке и пришвартовалась в порту. Говорят, на борту сам Морской Лорд, и он просит аудиенции у Верховной Владычицы.

Мора была рада, что сидела, когда старый ниаркос, лорд Петрос, персонально препроводил трех гостей. Она едва заметила двух незнакомцев, постарше; при одном лишь виде самого молодого из гостей у нее по коже побежали мурашки, а лицо заметно побледнело.

– Лекос,– выдохнула она про себя. Это было его лицо, каждая линия мускулистого тела, даже пантерная грация его движений принадлежали молодому Александросу Папасу. Даже восемьдесят лет жизни не стерли ее любовь к нему, поняла она теперь. Она любила Милона, но не так, призналась она себе, как Лекоса. Но у нее не было больше времени для размышлений, так как старый Петрос уже говорил.

– … решили, что эти дела настолько срочны, что он сам отправился уведомить Верховных Владык. Его корабль шел под парусами или на веслах день и ночь и вошел в устье на рассвете. Я подумал, что лучше всего будет пришвартоваться среди боевого флота, так как известно, что некоторые купцы относятся недоброжелательно к Владыке Морскому и его капитанам.

При этом среди собравшихся придворных послышались смешки, а два более старых моряка открыто засмеялись. Мора заметила, что даже молодой человек позволил себе криво улыбнуться, и эта улыбка была настолько знакома, что уколола се прямо в сердце.

Триста лет жизни по крайней мере научили Мору мгновенно контролировать свои чувства. С неподвижным, как маска, лицом, она кивнула.

– Вы поступили правильно, лорд Петрос. Представьте гостей. Придворный герольд ударил об пол жезлом.

– Александрос, лорд Морских Островов!

Он объявил и двух других, но Мора не услышала.

– Александрос,– подумала она.– Какое другое имя мог носить такой человек? Я видел а, как его убили сорок лет назад и тогда ему было за шестьдесят. И все же вот он стоит передо мной, тот же самый юноша, которого я любила… и который так любил меня восемьдесят лет назад. Как же возможно такое?

Двое старших преклонили колени, но молодой формально наклонился в пояс – жест вежливости равного по званию. Когда он заговорил, голос у него оказался глубоким и богатым, но таким он и был у прежнего Александроса.

– Миледи Мора, я часто слышал похвалы Вашей красоте, но как ни обильны они были, мои собственные глаза говорят мне, что они были непростительно преуменьшены.

– Юный лорд, ваш комплимент был галантно преподнесен и оценен по достоинству. Но Вы возбудили мое любопытство. Никто из ваших подданных не навещал по меньшей мере сорок лет мои берега. Что же теперь привело вас к нашему двору?

Александрос шагнул вперед.

– Миледи, у меня есть важное сообщение, предназначенное только для Верховных Владык. Я должен переговорить с Вами и как можно скорее!

Мора тряхнула черными, как вороново крыло, локонами.

– Если никто другой не сообщил ему, то это с таким же успехом могу сделать и я; он узнает достаточно скоро,– подумала она.

– Лорд Александрос, мой муж Верховный Владыка Милон, Высокородный лорд Деметриус и его жена Высокородная леди Аль– дора в походе. Я управляю Конфедерацией в их отсутствие. Мы четверо равны по званию и власти, так что можете говорить со мной так же, как и с ними. Он коротко дернул головой.

– Отлично, миледи. Но я знаю кое‑что о дворах. Я буду говорить то, что знаю, только Вам. Эти капитаны подтвердят мои слова.

Мора приказала очистить зал приемов, затем, подумав, провела своих гостей через небольшой коридор в маленькую глухую комнату с толстыми стенами. Ниаркос Петрос и его отделение морских пехотинцев последовали за ними и вошли бы, но она запретила им это делать.

Петрос покраснел, увещевая ее:

– Но они все вооружены, миледи, у Вас должна быть охрана –

как внутри, так и снаружи.

Мора засмеялась и положила тонкую ладонь ему на руку.

– Ты забываешь, старый друг, что сталь не может причинить мне вреда. И я чувствую, что лорд Александрос – человек чести. Если ты хочешь услужить мне, распорядись, чтобы нам доставили вина, фруктов, сыра. Ты хорошо потрудился сегодня.

Когда стол был убран и они уселись и двери были надежно закрыты, у нее появилась возможность говорить с юным лордом мысленно.

– Вы владеете мысле‑рсчью, лорд Александрос? Он точно так же ответил ей.

– Конечно. Никто не может занимать у нас высокие посты, не обладая этим. Именно таким способом мы общаемся с нашими касатками, во многом так же, как ваши люди с котами.

– Тогда я предлагаю Вам разговаривать именно таким способом, ибо даже самые крепкие двери и толстые стены иногда имеют уши. Но мы четверо не единственные здесь, кто обладает этим даром, поэтому установите свой щит напротив моего, чтобы защититься от всего, кроме непосредственных личных контактов. Итак, что за новости, лорд Александрос?

Молодой человек мысленно сказал:

– У нас есть связи среди болотных жителей всех берегов, исключая Ваш. В обмен за безопасность от набегов, так же, как и за небольшое вознаграждение, время от времени они постоянно осведомляют нас о таких вещах, как уязвимость города, передвижение патрулей и боевых кораблей, даты отплытий важных для нас купеческих судов и т. п.

Мора кивнула. Было вполне понятно, что на протяжении многих поколений профессиональные правители создали такую сеть агентуры.

Алсксандрос продолжал:

– На протяжении последних пяти лет мы избегали появляться на берегах Южного Королевства. Во время династической войны каждый город, поселение, деревня, которые не были сожжены и разрушены, превратились в военный лагерь. Отдельные отряды бродяжничали по стране, почти незамеченные, и иногда казалось, что за каждым мысом скрывается военный корабль или флотилия. Совет Капитанов решил, что это будет просто слишком рискованно.

– Но я слышала, что война была окончена около шести месяцев назад,– сказал Мора.

– Верно, согласился с ней Александрос.– Новый Верховный Король Застрос из дома Зладиноса, кажется, крайне честолюбивый человек.

– С каких это пор,– перебила его Мора,– узурпатор из Южного Королевства стал Верховным Королем?

Александрос усмехнулся.

– С тех пор, как Застрос сам себя короновал и стал таким, миледи. Как я сказал, он очень честолюбивый человек. Так или иначе, миледи, как только мы услышали о конце гражданской войны, две биремы были посланы разнюхать вдоль побережья и посмотреть, смогут ли они восстановить свои связи со всеми бывшими осведомителями, которые могли остаться. Капитан Янекос,– он показал на смуглолицего, крючконосого человека слева,– был ка питаном одной из них. А также капитан Ванскеми.

На этот раз он показал на седого, белокожего мужчину справа, который щелкал орехи своими большими, вымазанными смолой, руками.

– Он командовал другой,– продолжал Александрос.– Почему бы вам не рассказать Верховной Владычице, как прошло плавание, господа?

– Ну,– начал капитан Янекос.– Мы проскользнули через от мели ночью и на рассвете укрылись в маленькой заросшей бухточке, превращающейся в озеро во время отлива. Посмотришь с моря и не подумаешь, что чертова пирога сможет войти в это место, но нснагруженная бирема – может. Я довольно часто пользовался этой бухточкой – свыше двух лет. От полномасштабных морских сражений во многих местах до десяти футов от берега. Источник пресной воды не более чем в двух кабельтовых от берега. Я открыл это место сам, около двадцати лет назад и…

Капитан Ванскеми отодвинул в сторону горсть скорлупы.

– Прошу прощения, миледи. Янекос – первоклассный капитан, но если бы он дрался, как говорит, он и его команда давно бы оказались в желудках акул.

Мы стояли в его бухточке целый день, выставив людей смотреть за морем и выслав дозоры в глубь земли в некоторые деревни на болотах. За весь долгий день мы не увидели ни одного паруса, даже рыбацкой лодки. Казалось, что мы единственные корабли на этом участке побережья.

Когда дозоры вернулись, оказалось, что спокойствие обманчиво. Все деревни были частично сожжены и разграблены, и жители,что остались в живых, разбежались. Ночью один из жителей, старик, по имени Пинки, который был одним из наших людей, спустился в бухточку. Он сказал, что солдаты почти месяц рыскали по болотам, однако не захватывая в рабство и не вербуя силой в армию и флот. Они брали только здоровых сильных парней и сразу после того, как их сковывали, убивали всех стариков и детей, в кого смогли воткнуть копье. Позабавившись с женщинами, черт бы их побрал, они убили их тоже, даже красивых!

В любом случае, деревня старика Пинки была, кажется, захвачена сегодня утром. Он не сказал, как ему удалось ускользнуть, но сказал, как мы можем перерезать солдат, сделавших это. Мы переговорили и решили, что обязаны оказать такую услугу болотникам, и, кроме того, это казалось забавным. Мы напали на них, когда они разбивали лагерь на ночь, и убили сто шесть пикейщиков и одного офицера. Мы убедили другого офицера,– тонкие губы капитана вытянулись в волчий оскал,– что в его интересах рассказать нам, зачем им нужны жители деревень, из какого города он и его солдаты и насколько силен там гарнизон. После того как он рассказал нам все, мы отдали его жителям деревни. Вот так мы узнали, что Застрос забрал из гарнизона всех солдат, кроме ста двадцати человек, оставшихся там в Са‑банополисе, этом торговом средних размеров городке. Он находится сразу же за болотом на отвесном берегу и имеет хорошие стены. Некоторые болотники говорили, что город построен на вершине того, что ранее было Божьим Городом. Но нам было все равно. Вообще‑то мы всегда побаивались соваться далеко от берега, но мы составили себе план.

Мы надели цепи на большинство жителей деревни, но таким образом, чтобы они могли легко их сбросить, они все спрятали кинжалы и короткие мечи под рубашками. Мы сочли, что Янекос больше похож на эллинойского офицера, чем я. Так что мы надели на него разукрашенную кирасу, и… это была трудная работа, миледи. Он большой, как и его живот, и нам пришлось уложить его на землю, усадить двух больших матросов на горловину нагрудника, прежде чем мы сумели застегнуть эту штуку.

И Александрос и Ванскеми широко усмехнулись, а толстый Янекос из‑под опущенных век прожег их взглядом и буркнул под нос что‑то неприличное.

Ванскеми продолжал:

– Мы одели сотню наших моряков в одежду пикейщиков и на закате следующего дня подошли со стороны суши к Сабанополису. Они, конечно, закрыли ворота – дело к ночи, и все такое. Послушали бы, однако, Янекоса. Он орал точно как вельможа! Он орал, что устал, что ему необходимо помыться, что, если через секунду ему не откроют ворота, он оторвет им то, что делает их мужчинами, и бросит собакам. Ворота открыли, мы строевым шагом вошли в город, и это была плохая ночь для Сабанополиса, да. Убив стражника, мы захватили речные ворота, чтобы впустить остальных наших моряков и болотников, которые поднялись по реке на биремах. Мы вышли на рыночную площадь, и там сидел этот толстяк в золотых доспехах и на большом красивом коне. За ним было нечто, похожее на пятьсот пикейщиков, и мы решили, что это наш последний бой. Но оказалось, что это корабельщики и факторы, одетые в старые доспехи. Они не могли отличить один конец копья от другого, и когда стало ясно, что им придется воспользоваться своими сверхдлинными копьями, они побросали их и разбежались. Ну, наши мальчики убили всех, кого смогли поймать, а старина Янекос, все еще сидевший на коне, погнался за парнем в золотых доспехах и чуть было не упустил его. К тому же не могу не пожалеть их бедных коней, тащивших на себе двух подпрыгивающих и подскакивающих ушата с медузами,

– Хватит, ты, красномордый боров! – капитан Янекос стукнул твердой рукой по столу.– Ты называешь меня болтливым, а сам растянул короткий рассказ больше, чем на добрую четверть часа.

Он обратился к Море:

– Миледи, моим пленником оказался королевский губернатор Сабанополиса, некий Дайдос. По его приказу городская крепость была отперта, и, когда мы избавились от всего гарнизона, Дайдос показал нам казну, которая сделала наш поход таким прибыльным,– тридцать фунтов серебряных монет и почти двенадцать золота,– собранные налоги и акцизные деньги для отправки в столицу. Наши мальчики еще немного почистили город, а потом не пожалели времени, чтобы свалить главные ворота, и после угона всех лошадей, которых они смогли найти, в щепы разнесли все лодки. Это чтобы замедлить преследование.

Дайдос рассказал, что он может дать хороший выкуп за себя от своего короля и своей семьи, поэтому я отправил его на бирему капитана Ванскеми, так как она больше моей. Мне приглянулась дочь Дайдоса, а Ванскеми связался с каким‑то купеческим отродьем, поэтому мы разрешили нашим мальчикам захватить несколько девок с собой, чтобы сделать их счастливыми в обратном плавании, и отправились на Морские Острова.

Он криво усмехнулся, показав крепкие желтые зубы.

Александрос перехватил нить рассказа:

–. К тому времени, когда я впервые переговорил с губернатором Дайдосом, он был в плохом состоянии – он никогда прежде не был в море, а бирема не самое комфортабельное судно для плавания по неспокойному морю. Он говорил со мной без всякой уклончивости, как один из эллинских джентльменов говорил бы с другим. Он рассказал мне, что обманул капитана Янекоса. Его семья доведена до нищеты гражданской войной, и он знал, что его король слишком занят, чтобы заботиться о выкупе какого‑то незначительного чиновника. В обмен за свою жизнь он поручился своей честью и честью своего дома сооощить мне сведения, которые, вполне возможно, спасут мое Королевство. Его слова возбудили мое любопытство, поэтому я согласился не убивать его, если его история окажется правдой.

Дайдос сказал, что все корабли восточного флота и треть западного собирались в Нианополиси, их огромном порту, сразу к северу от мертвого болота, которое отделяет Южное Королевство от Королевства Ведьм. В то же время Застрос собирает огромную армию, созывая войска даже с такого далекого запада, как Океанская река. Вы знаете, что после пяти лет войны по всему королевству его вассальные княжества, должно быть, кишат солдатами‑ветеранами, и Застрос предлагает им все, что по его мнению, может привлечь их – симпатию и земли знатных, которые сражались против него, прощение беглым рабам, превосходное жалованье наемникам и горы добычи всем. И они стаями стекаются под его знамена. За неделю до своего пленения Дайдос получил надежные известия, что у Застроса уже почти сто двадцать тысяч солдат!

Одна кавалерия насчитывает сорок тысяч всадников, и у него есть пятьсот бронированных колесниц, каждая из которых запряжена парой северных коней. Кроме того, у него есть другие животные, я не могу сейчас вспомнить, как там Дайдос называл их; по описанию, они похожи на огромных дрессированных кабанов. Если он не преувеличивает, они более трех метров высотой, четыре толстые, как деревья, ноги, клыки длиной с высокого человека и длинный нос, который волочится по земле, но гибкий, как змея, и который может метать дротики или камни, или рубить трехметровую мачту. Звучит совершенно фантастически, не так ли? И все же Дайдос клялся, что все это правда.

Мора медленно кивнула.

– Такие звери существуют в Южном Королевстве, лорд Алек‑сандрос, хотя я не знала, что их обучили и приспособили для войны. На нашем языке они называются «элефаси», местные жители их зовут элефантами. Короли Южного Королевства веками разводили их. Я видела их стада примерно сто пятьдесят лет назад.

Она с минуту посмотрела на свой кубок, а затем прибавила:

– Я бы предложила, что Кенуриос Эласбудет наиболее логичным объектом нападения орды Застроса, поскольку мы подчинили себе уже большую часть Каролиноса.

– Да, миледи,– согласился Александрос,– но он лелеет также и более грандиозные замыслы. Его флот должен плыть параллельно его армии вдоль побережья, подняться вверх по течению судоходных рек, чтобы помогать сухопутным силам, где это возможно и необ ходимо. Они намереваются захватить и закупорить наш флот в этой реке, сохранив, если возможно, неповрежденным.

Когда Кенуриос Элас будет захвачен, Застрос пошлет свой флот взять штурмом Морские Острова или, если это не удастся, блокировать нас и голодом принудить к капитуляции.

Очевидно, этот сумасшедший никогда не видел Морские Острова и имеет о них слишком скудные сведения. Наша центральная лагуна и се острова – неприступны. Существует всего лишь один извилистый узкий канал с моря, в остальном же наше морское побережье – это непрерывное кольцо скал, где самая низкая, по крайней мере, в два раза выше здешней стены. Они представляют собой естественные укрепления, а в тех, немногих местах, где могут забраться искусные скалолазы, мы добавили камня.

Если же он думает уморить нас голодом, то ему и его флоту придется ждать куда больше, чем, по‑моему, можно себе позволить. У нас мало пахотной земли и растет мало пригодного в пищу, но именно по этой причине наши скалы всегда забиты до отказа. Кроме того, в лагуне обычно полно рыбы.

– Нет, миледи, моему королевству и мне совершенно не страшны никакие войска и корабли Застроса, но вам и вашим людям придется потрудиться, чтобы одолеть собранную им орду. Я командую сорока тремя биремами и кучкой торговых судов, снабженных неводами: в целом примерно пять тысяч самых свирепых бойцов в мире.

– И вы хотите связать свою судьбу с Кенуриос Элас? – Мора была искренне удивлена.– Но почему? Почему, лорд Александрос? Почему Вы предприняли такое долгое и трудное плавание с единственной целью предупредить нас об опасности? Почему Вы теперь станете рисковать своими кораблями и людьми ради нас?

Александрос вновь наполнил свой кубок и откинулся в кресле, вытянув перед собой длинные ноги.

– Это, миледи, длинная история, но я расскажу ее, чтобы Вы знали, что честь моего дома, а не алчность побудили меня сделать свое предложение.

Это началось сорок лет назад, когда ваши соплеменники и союзники угрожали этому городу и королевству.

4

Гонец Моры – подвождь клана Морган прибыл в лагерь в полдень четвертого дня после первой встречи. Он передал послание Милону мысле‑речью более детально и быстрее, чем при устной речи. Милон выслушал и направил коня и всадника к капитану Абдулле. Маленький посланник и его конь преодолели за день более ста миль!

Милон собрал четырех капитанов и сообщил им часть новостей; реакция каждого из них была примерно такой, как он и ожидал.

– Бог‑Милон,– сразу же сказал на мысле‑речи Маклауд,– позволь мне послать гонцов в Элас и на запад. Это даст нам по крайней мере двадцать пять сотен воинов, а если мы переправим всех стариков и детей в Кенуриос Афинас, я могу гарантировать около тридцати сотен женщин‑лучниц. Капитан Зараминос хрустнул пальцами.

– Иррегулярная кавалерия и конные лучники очень хороши для набегов и разведки, даже для фланговых стычек – при надлежащих условиях, но нам лучше оставить горцев напоследок и вызвать сюда главную армию. Нужно время, чтобы сдвинуть сорок тысяч человек.

– Точно,– авторитетно заявил Туш Хеллун.– По моим подсчетам, вашей армии понадобится две недели, чтобы добраться до нас, но в основном они будут двигаться по хорошим дорогам, через дружественные земли.

– Подумай, старина, подумай, насколько больше понадобится времени, чтобы переместить в три‑четыре раза большую армию. П л ю с,– он стукнул по столу,– их груз, артиллерия, осадный обоз и огромный сброд не участвующих в боевых действиях, который всегда следует за многочисленным войском. Его силы намного больше, чтобы пользоваться такой торговой дорогой, по большей части им нужно будет идти через страну, и они должны либо знать ее, либо иметь чертовски хороших проводников…

Хербут Май застонал.

– Ладно, Туш, пусть им потребуется четыре, может быть, шесть недель, чтобы добраться до нашей нынешней позиции. Но как сможет кто‑нибудь остановить их, когда они доберутся сюда? Сто двадцать тысяч солдат! Клянусь своей сталью, столько людей не наберется в Питзбурке и Харцбурке вместе взятых.

– Правители Срединных Королевств думают, что лорд Милон могущественный, потому что он может выставить в поле армию в пятьдесят пять тысяч человек. Но как он, или кто‑либо еще сможет противостоять силам, почти в три раза превосходящим его числом?

Капитан Зараминос никогда особенно не любил Мая.

– Если ты боишься умереть за Королевство, которое платит тебе наемник, почему ты не остался в том свинарнике, который опоросился тобой? – презрительно фыркнул он.

И Хеллун и Милон напряглись, готовые попытаться предотвратить кровопролитие, Маклауд отодвинулся назад и слегка высвободил саблю, надеясь нанести по крайней мере хоть один удар этому задиристому эллинскому ублюдку, прежде чем северянин убьет его.

Но здравый смысл Мая возобладал. Он был не такой вспыльчивый, как Хеллун.

– Капитан Зараминос,– ответил он, медленно и тщательно подбирая слова.– Я безусловно так же знатен, как и Вы, может быть, даже знатнее, но сейчас не место и не время говорить об этом. Я не боюсь смерти, наоборот, мы с ней сталкивались бессчетное число раз. Я хорошо знаю, как и все мои вольные бойцы, что раны или смерть – неминуемы для большинства из нас, но мы продолжаем наше крайне опасное ремесло, потому что оно единственное доступно большинству из нас.

Знать ваших эллинойских королевств, обычно высокообразованная, привыкшая к легкой изнеженной жизни: культуре, музыке, книгам, роскошным дворцам. Такие люди, вроде меня, не могут их понять. Как следствие, лишь немногие из ваших лордов могут быть приличными солдатами. Я не люблю вас, вероятно, в такой же степени, как и вы меня, капитан, но я рад отдать должное любому человеку. Вы весьма редкое исключение из своей родни. Вы превосходный стратег, способный тактик, офицер, который заботится о благополучии своих бойцов и не жалеет для этого времени. Если бы среди знати было больше таких воинов, как стратегос Гавос, Коллис Гримос и вы, у вас не было бы ни малейшей нужды платить золотом Свободным воинам, которых вы ненавидите и презираете! В Срединных Королевствах, капитан Зараминос, знатный человек начинает свое обучение в возрасте семи‑восьми лет. В пятнадцать или шестнадцать, если он еще жив и не изувечен, он уже закаленный ветеран и проводит лучшую часть жизни в извлечении выгоды из своего нелегкого военного мастерства – либо для своего родного государства, либо для иноземных государств. Да, он сражается ради золота. Кто может жить без золота? Если он удачливый и хороший вождь, он может набрать когорту, снарядить ее и отдать внаем как боевую единицу за то, что другим должно казаться огромной суммой денег. Но, капитан Зараминос, чертовски мало капитанов когорт умирают богатыми, ибо больше девяти десятых из платы за все услуги уходят на бойцов, за которых они отвечают.

– Капитан Зараминос! – рявкнул Милон.– Вы должны принести извинения капитану Маю.

– Да,– согласился черноволосый офицер.– Я сделаю это, особенно потому, что большая часть сказанного им правда. Как класс, наши вельможи стали слишком мягкими, цивилизованными. Больше того, многие из нас знают это и презирают себя за то, что мы не похожи на наших предков, и поэтому нам приходится нанимать для своей защиты таких людей, какими нас следовало бы быть самим. Что‑то, лорд Милон, должно быть сделано, чтобы изменить это поколение.

Милон кивнул.

– Что‑то будет сделано, если Королевство переживет то, что надвигается. Капитан Маклауд, мне нужны десять ваших лучших всадников и двадцать два – самых лучших, самых быстрых коня. Вы и этот десяток выедете в течение часа без доспехов, луков и копий, только сабля, кинжал и шлем. Жду Вашего доклада.

– Капитан Май, как только я разошлю гонцов, мы с Вами поедем в лагерь короля Зеноса.

– Капитан Зараминос, пусть Ваши саперы определят, сколько нужно времени, чтобы сделать мост частично или полностью непригодным для переправы.

– Капитан Хеллун, передайте командование хорошему офицеру,наденьте меч, кинжал и шлем, возьмите моего жеребца и пару хороших подсмен. У меня для Вас есть очень важное поручение.

Примерно около часа спустя Милон сидел, сжимая кубок и вытянув обутые в сапоги ноги, в надежде, что он принял наилучшее решение. Если да, то много тысяч человек умрет до конца лета. Если нет, то будут годы несчастий, страданий, смерти по всему сильно изменившемуся побережью того, что некогда называлось Северной Америкой. Почти сто лет его надежд, мечтаний и планов превратятся в ничто. Все то, что останется ему, Море и Альдоре,– это вернуться в прерии, где до сих пор бродяг кланы сородичей, или взять корабль и скитаться по свету, как он скитался в одиночку почти два века.

Он перебрал в уме свои приказы Маклауду и двум сопровождающим к лорду Габосу, стоящему с главной армией в западных горах. Стратегосу было приказано состряпать какое‑нибудь перемирие со своими противниками – непрочным союзом хищных горных племен, столь же склонных драться друг с другом, как и с кем‑либо другим,– снять лагерь и идти прямо в Кенуриос Афинос, через Таласполис, чей гарнизон из свободных воинов он должен влить в свои силы. В столице ему нужно будет переформировать войска, которые Мора сможет наскрести, а затем, и как можно быстрее, присоединиться к Милону.

Два члена клана были направлены в Эхлаис с сообщением для Кука, чтобы тот отправил всех горожан на защиту стен столицы, затем взял каждого, кто способен держать оружие, скакать на коне и рубить мечом или натягивать лук, взял каждого кота прерий – взрослого и обученного для боя, и мчался к нему. А старых, увечных и кормящих котов отправил охранять стада.

Остальные пять человек были направлены в бывшие города Зеноса, которые, как знал Милон, содержали большие гарнизоны, чтобы забрать эти войска и вернуться с ними как можно быстрее.

Туш Хеллун был послан в Кимбухлун – самое южное из Срединных Королевств и старый союзник Кенуриос Элас. Он имел полномочия набрать любую когорту пеших и конных, с какими встретится. Торговаться надо было поменьше, и Милон несколько раз подчеркнул, что в этом случае количество намного важнее качества.

Он отослал Альдору и ее телохранителей в столицу. Несмотря на все свои недостатки, девочка была хорошим администратором и, разумеется, Мора нуждалась в ней.

С наступлением темноты Милон послал улана предупредить Зеноса, что он и Май сейчас приедут. Никому не было бы легче, если бы Мая убил сверхбдительный часовой. Они были встречены на южном конце моста тоиксом Ссрбикосом и почетным караулом – из его Каролиносских улан, которые проводили их до холма, на вершине которого стоял большой новый шатер Зеноса, одолженный у Милона. Там их ждал король Зенос, здоровенный Коллис Гримос и запах хорошего вепря, которого Гримос лично убил возле реки.

Спешившись, Милон сразу напрямик сказал:

– Ваше Величество, господа, я привез новости, имеющие боль шое значение для всех нас. Я бы предложил сперва поговорить, потом пообедать…, если у кого‑нибудь еще будет аппетит.

Когда Милон и Май кончили, наступила тишина, пока слушавшие переваривали ошеломляющие новости. Затем Гримос, ненавидяще глядя на Милона, прорычал:

– Это все твоя вина, проклятый варварский выскочка! Если бы ты не задумал аннексировать лучшую часть наших земель и припереть нас к стенке, ничего подобного не случилось бы. Если бы я знал, что смогу убить нечестивую тварь, вроде тебя, клянусь Иисусом, мой меч сию же минуту очутился бы у тебя в брюхе!

Король Зенос грохнул кулаком по столу, его лицо потемнело от гнева.

– Хватит, чертов дурак Гримос, я сказал: хватит! – утихомирив

Гримоса, он отрубил:

– Сейчас не время обвинять друг друга и растравлять старые раны. Я по крайней мере признаю тот факт, что мой отец, и я, и ты унаследовали соответствующие результаты жадности и дву личности моего деда. Тот ье оставил Кенуриос Элас никакого пыбора, кроме как нейтрализовать угрозу, каковую при нем по стоянно представлял собой Каролинос.

Но это мертвое прошлое. Мы должны смотреть в будущее, а никакого будущего не будет ни у кого из нас, если мы не сумеем остановить короля Застроса, а мы не сможем сделать это, если не будем заодно с лордом Милоном С этого момента мы союзники. Пусть подают мясо. После этого мы обсудим стратегию, и я отдам приказы тебе и Сербикосу.

* * *

К полудню следующего дня небольшой обоз Каролиносских войск катился на север через мост. Вскоре за ним последовали колонны пехотинцев, небольшое количество кавалеристов и несколько конных офицеров.

Юный король Зенос, взяв сотню улан, направился на юг и запад в горы заверить своих родственников – его мать и бабушка были дочерьми вождей могущественных горных племен,– что он жив, предупредить о приближающейся опасности и приготовить их к встрече беглецов из низин, которые вскоре будут искать убежище в их владениях. Он и Милон согласились, что горцы будут ценней в военном отношении, если останутся и будут действовать рядом с домом, беспокоя Застроса на западном фронте, задерживая его продвижение, убивая оставшихся и разведчиков, и нападая на небольшие отряды. В общем, делая все, чтобы хоть немного выиграть время.

Гримос и два десятка офицеров, взяв подразделение кавалерии, отправились на восток, предупредить обитателей городов, поселков и деревень, чтобы те, взяв животных и ценности, поднялись в горы, предварительно спалив посевы и запасы продовольствия, которые не смогут взять с собой. Если огромная армия не сможет существовать за счет фуража, то линии снабжения Застроса будут в опасности, что тоже поможет выиграть время. Тоиск Сербикос, его офицеры и кавалеристы рассеялись по северу с куда более деликатной задачей. Они должны были связаться с руководителями движения сопротивления на территории Каролинос, захваченной Милоном, объяснить возникшую опасность, уведомить их, что их бывший сюзерен сейчас в союзе с завоевателем, и побудить их не только воздержаться от восстания после вывода гарнизонов Милона, но и собраться самим в боевые части, вооружиться и присоединиться к силам, собирающимся теперь для отражения орды короля Застроса.

Зенос, Милон и все старшие офицеры согласились, что их настоящая позиция очень удобна для обороны, какую только можно найти. В этом месте было сорок миль голой равнины между солончаками и горами. Река сама по себе представляла трудно преодолимый барьер – почти на все сорок миль низины она была шириной и глубиной в несколько десятков футов и всего с одним мостом. В нескольких милях вверх по течению можно было найти парочку бродов, но они были в лучшие времена узкими и предательскими и могли быть легко защищены небольшими силами.

Милон направил основную часть своих сил и сил союзников на увеличение сильно расширившегося лагеря, чтобы сделать из него настоящий, обнесенный частоколом, военный лагерь.

Саперы наметили контуры огромного четырехугольника, затем солдаты начали копать ров по периметру. Милон даже раненых поставил на работу: они заостряли концы деревянных кольев и изготовляли проволочные ежи, сваливая свою ручную продукцию в старые отхожие места для «закалки».

Земля из рва – двадцать футов шириной и десять глубиной была собрана на внутренней части и плотно сбита формами из расколотых бревен, поддерживаемых кольями. И работа шла день и ночь. Другие солдаты проводили свои дни в лесу, в полумиле на север от лагеря, валя деревья и перетаскивая их в лагерь, где саперы обрубали у них верхушки и обрабатывали стволы и большие ветки. Верхушки освобождались от листвы и мелких прутьев ходячими ранеными, а концы оставшихся веток заострялись – сваленные на валах или связанные вместе, они образовали весьма надежную защиту.

Через неделю вооруженные люди начали стекаться с севера, запада и юга. Некоторые были верхом, большинство – пешие. Среди них было немного дисциплинированных Вольных Бойцов, остальные представляли собой беспорядочные группки, сколоченные офицерами Зеноса или вельможами. Всех до одного немедленно присоединяли к одной из частей Милона или Зеноса и ставили на работу над укреплениями.

Когда Милон услышал, как один из Вольных Бойцов проворчал, что по крайней мере некоторое время следует посвятить обучению строевой подготовки и обращению с оружием, Верховой Владыка собрал офицеров и знать перед своим павильоном.

– Господа,– начал он.– У нас остается, наверное, месяц до того, как на южном берегу Ламбу соберется самая большая армия, какую когда‑либо видели эти королевства. Мы намереваемся ос тановить их там, на южном берегу, но если это не удастся, если эти огромные орды сумеют прорваться на этот берег реки, у нас должна быть твердыня, которая должна быть защищена минимальным числом солдат, тогда как основная часть армии отойдет на север. Эта твердыня должна быть расположена таким образом, чтобы неприятелю не пришлось атаковать и захватить ее. Наша именно так и расположена – оккупировав восточную часть дороги и угрожая линиям снабжения врага. Вдобавок лагерь должен быть достаточно крепок, чтобы сдерживать как можно больше войск и как можно дольше. Я знаю, многие из вас, профессионалов, несколько смущены отсутствием военной подготовки, полевых маневров, обучения добровольцев владеть оружием.

Послышались возгласы согласия среди слушателей. Милон поднял руку.

– Что касается строевых экзерций, то я не сомневаюсь, что каждый Вольный боец или солдат Конфедерации может выполнять их хоть во сне… и, вероятно, часто выполняет,– добавил он с усмешкой, вызвав ответный смех и кивки собравшихся.– Что ка сается обучения добровольцев, то большинство из них плохо вооружены и у нас мало снаряжения, чтобы снабдить их, и, имей мы даже горы оружия, один месяц слишком короткий срок, чтобы обучить пахарей держать пики в одну линию и твердо стоять перед лицом кавалерийской атаки.

А что касается полевых маневров, то они совершенно ни к чему, так как я не собираюсь ввязываться в открытую схватку с армией Застроса.

Будем надеяться, что, когда его армия доберется до Ламбу, у нас будет здесь тысяч шестьдесят войск. Король Застрос будет превосходить нас по численности больше чем вдвое – не невозможное соотношение сил, если мы будем вести чисто оборонительные действия, но явное самоубийство для большинства из нас, если мы позволим втянуть себя в схватку.

Поймите меня правильно, господа, я собираюсь сражаться! Я собираюсь прогнать рассеянью армии короля Застроса на юг с такой быстротой, с какой их понесут ноги. Но, господа, я собираюсь сражаться в том месте и в то время, которое выберу сам. Место – вот здесь, если мы сможем удержать речной фронт достаточно долго, а время – когда соотношение сил будет немного больше в нашу сторону.

И будет, господа, если мы только сможем удержать нашу позицию максимум восемь недель от сегодняшнего дня!

Герцог Кимбухлун готов двинуться со всей своей армией и армией кузена Мартунбурка. Капитан Туш Хеллун послан в Зазбурк, чтобы вербуя всех Вольных Бойцов в пределах видимости и слышимости, собрать еще войск.

У нас союз с Владыкой Морских Островов, и он согласился поставить нам какое‑то количество бойцов. Не менее часа назад я получил сведения, что король Питзбурка послал пятьсот дворян‑пикейщиков и шесть тысяч драгун. Он также окажет Конфедерации финансовую помощь.

Как видите, мы не одиноки, и становимся сильнее с каждым днем. Все, что нам надо,– это немного времени. Я думаю, все, что мы сейчас делаем, даст нам это время. Но мне нужна ваша поддержка, господа, чтобы выполнить свои планы.

Низкорослый офицер протиснулся вперед, снял шлем с седой головы и вежливо спросил:

– Лорд Милон, можно мне сказать?

Милон несколько отступил, и покрытый шрамами одноглазый офицер встал рядом с ним.

– Я старый лейтенант Эрл Хозман из эскадрона Мая. Я не дворянин, так что не взыщите, если не так гладко скажу, но я сражался за золото Милона более тридцати лет. Я был солдатом под командованием Джина Мая, сержантом и старшим сержантом у его сына, Вилла Мая. Сейчас я служу внуку Джина. За все эти годы я ни разу не видел, чтобы высокородный лорд Милон проиграл битву, и никогда не отступал, если это не было запланировано им.И все солдаты чувствуют так же, как и я. Если мы будем делать то, что нам скажет лорд Милон, все будет в порядке, и мы не останемся в накладе.

Шум одобрения от офицеров Вольных Бойцов был заглушён криками конфедератов‑профессионалов, и дворянам оставалось только присоединиться к ним. Милон обнял маленького щуплого одноглазого лейтенанта Хозмана, который в нескольких коротких словах выиграл в этот день для него и Кенуриос Элас, обеспечив поддержку офицерского корпуса. Милон пытался аппелировать к таким понятиям, как смысл, честь, самопожертвование… и никогда не вызывал настоящего энтузиазма; щербатый же драгун, будучи по крайней мерс на семьсот лет моложе его, победил, действуя, двумя основными понятиями, за которые солдаты отдают жизнь в этом грубом мире,– предводительство непобедимого командира и добыча.

Милон сказал несколько заключительных слов и представил новоприбывших.

Максос и Верос, оба неприметные дворянчики из Каролиносского города Таласполиса, состоящие в антиконфедеративной банде, стояли рука об руку.

Максос прошептал:

– Но, дорогой, это же ясно, по крайней мере, интеллигентному человеку. Высокородный лорд планировал выступление этого варвара, возможно, потратил несколько дней, вкладывая слова в маленькую обезьяну.

Ни один из них не был телепатом и не имел мысленного щита, так что Милон легко прочитал их мысли. За этими двумя надо будет наблюдать, решил он. Но подобные им были в меньшинстве, большинство же расходившихся дворян и офицеров излучили уверенность, верность своему предводителю и предвкушали золото и женщин Южного Каролиноса.

Милону показалось, что в воздухе повеяло победой.

5

По своему собственному желанию лорд Александрос остался в Кенуриос Элас, а его капитан и корабль вернулись на Морские Острова. Лорд сказал им, что остался в гостях для организации борьбы с королем Застросом.

Несмотря на сжигавшее ее любопытство к юноше, родственнику того человека, которого он ей так живо напомнил – своего тезку, последнего лорда Папасполиса стратегоса Александроса, леди Мора н течение месяца так и не смогла выкроить время для своего гостя, так как была занята многочисленными делами. Несмотря на заботу Милона, Альдора не оказала ей никакой помощи. Даже не сообщив Море о своем приезде в столицу, Альдора распустила большую часть своей охраны, на барже спустилась вниз по реке к Энай, и не возвращалась до тех пор, пока все бойцы племени не отбыли, а дети и старики не были перевезены в Кенуриос Атенаи. Хотя и постаралась сделать все, чтобы пребывание Морского Лорда стало для него приятным. К Гултесу и Маносу, его личным слугам‑телохранителям, добавилось множество рабов и подразделений личной охраны леди Моры.

К концу первой недели лейтенант Комис Филипос, командир подразделения, докладывал своей госпоже леди Море:

– Моя леди, лорд Александрос, быстро заводит друзей. Кроме этого, мне самому он очень симпатичен, но мои личные чувства к нему ни в коей мере не влияют на мою верность Вашему Высочеству, конечно,– добавил он.

– Конечно,– кивнула она.– Он хорошо сошелся со двором?

В уголках глаз молодого человека мелькнула улыбка.

– О да, миледи. Он получил приглашение почти в каждый знатный дом города. Некоторые он принял, и пять уже посетил.

– Чьи? – спросила Мора.– И что там было?

– Это был обед с лордом Петросом и некоторыми его офицерами. Они провели там большую часть вечера, обсуждая море, различные берега, корабли, флотоводческую тактику, навигацию и другие вещи. По моему мнению, лорд Петрос все еще не доверяет лорду Александросу, но сейчас он проникся к нему уважением за его мастерство и опыт… может, даже, будет симпатизировать ему.

Также был обед в доме лорда Вахроноса Паулоса из Номополиса… Один из многих вечеров Вахроноса.

Мора поджала губы. Она всегда с трудом оставалась сдержанной в компании педерастов Верховного Владыки Деметриуса, но старалась как могла в интересах Конфедерации, так как многие из этой компании были весьма могущественными дворянами и опытными высшими офицерами.

Она пережила много разочарований в своей жизни – долгой‑предолгой, но, учитывая, как много для нее значило все связанное с именем Алсксандроса, он боялась задать этот вопрос, который должна была. Стараясь не выказывать своего волнения, она спросила:

– И как лорду Александросу понравился вечер? Лейтенант хмыкнул:

– Ваше Величество, Морской Лорд не вчера родился. Он явно знал репутацию своего хозяина и его друзей. Когда ему предложили так называемое «место чести» – разделить с Паулосом обеденную кушетку, он вежливо попросил кресло, говоря, что страдает несварением, если ест не сидя. Он ел, пил и очень дружелюбно общался с каждым сидящим за столом. Он с восторгом отзывался о доме хозяина, украшениях, пище, вине, музыке, но казалось, что со вершенно не понимал тех намеков, которые делал ему восхищенный им хозяин. Когда пир закончился и Паулос объявил, что прием гостей начался, лорд Александрос встал, сослался на усталость, поблагодарил, и мы ушли.

Мне потом сообщили, что сразу же после нашего ухода лорд Паулос ударил кого‑то из гостей ножом, кто позволил какое‑то замечание по этому поводу, затем вышиб передние зубы второму. Послe этого он залился слезами и разгромил обеденный стол.

Мора почувствовала себя так, словно у нее с плеч свалиласьтяжесть. Она широко улыбнулась, затем ей в голову пришла другая мысль и она вздрогнула.

– Будьте осторожны с Вахроносом и его кликой, Фил, и предупредите лорда Александроса. Этот тип людей может быть мелочным и злобным, как неоплаченная проститутка, когда на нее не обращают внимания. Более того, Вахронос старый опытный боец и дуэлянт, ему может взбрести в голову, что им публично пренебрегли, и решит вызвать Александроса на смертный бой, и если с лордом что‑нибудь произойдет, нам будет трудно с его людьми.

Филипос спокойно улыбнулся:

– Ваше Высочество, Вам нечего бояться в этом отношении.– О, я знаю,– сказала Мора.– Вы и Ваши люди защитят его от наемных убийц, но если Паулос вызовет его на открытый бой, один на один…

– В этом невероятном случае, миледи,– сказал он,– я поставлю свои деньги на лорда Александроса. Если произойдет смертельный бой между лордом Александросом и лордом Паулосом, то им придется укладывать хорошо нарубленного педика в фамильный склеп на следующий день. Поверьте мне, миледи, я профессионал. Я видел, как бьется Вахронос, и видел, как бьется лорд Александрос…

– Когда,– вскричала Мора, блестя глазами,– Вы видели, как лорд Александрос сражается?

– Миледи, лорд Александрос провел первые два дня, осматривая город, но на утро, после вечера у Вахроноса, он сказал, что ему нужно потренироваться. Я привел его к главным казармам охраны, думая, что он хочет плавать или бегать, прыгать или метать копье, но он настоял, чтобы мы остановились на тренировочном дворе, где он сначала попросил, а потом потребовал подбитый войлоком панцирь, оружие и щит. Что я мог сделать, Ваше Высочество? Я снабдил его нашим тренировочным оружием и двойным шлемом с забралом. Затем я предупредил оружейного мастера, что, если у лорда Александроса будет хоть одна рана, я отрежу ему уши и нос.

Они сражались, оружейный мастер Дан получил больше ударов, чем нанес. Затем лорд Александрос развернулся и подошел к ограде, у которой я стоял. Он сказал, что пришел сюда для тренировочного боя, а не для танца с мечом, и ему лучше сразиться со мной, чем со старым Даном, и чтобы я сразился с ним по‑настоящему или я пожалею.

Мора как будто услышала знакомые слова от другого Александроса, так давно умершего.

– И ты сразился с ним?

Филипос кивнул.

– Да, Ваше Высочество, я действительно сразился с ним, и благодарю бога, что никогда не встречался с ним лицом к лицу в настоящем бою. Миледи, как Вы видели, у него тонкокостное телосложение. Он был обременен тяжелым панцирем, доходившим ему до колен, весившим больше, чем кольчуга, десятифунтовым шлемом, пехотным щитом, и мечом, однако он танцевал вокруг меня так же легко, как кот вокруг мыши, делая выпады во все стороны, рубя мечом по ногам, а через секунду нанося удары по голове. Напрягая каждый мускул, я мог уловить или отбить каждый его удар или щитом или мечом, но когда он издал свой боевой клич и подскочил ко мне, Ваше Высочество я не смог остановить его. Затем он отсалютовал и поблагодарил меня.

Конечно, толпа отдыхающих от дежурства офицеров и солдат собралась вокруг, глядя на нас. Мы не запрещали смотреть, ибо это одна из форм тренировки. Во всяком случае, лорд Александрос снял шлем и спросил, не хочет ли кто‑нибудь из зрителей составить ему пару в бою. Когда никто не отозвался он предложил смазать мечи смолой и дать слиток серебра за каждую смоляную метку, которую ему нанесет противник.

С моего разрешения оружейный мастер сразился с ним… и проиграл. Затем он сразился с двумя офицерами и сержантом‑драгуном из свиты Харцбургского посла. Когда он устал и снял панцирь и шлем, на нем не было ни одной смоляной метки.

Мора покачала головой, удивляясь.

– Что после этого делал наш чемпион?

– Он метал копье, а затем мы плавали. И он плавает как рыба. Я никогда не мог предполагать, что человек может так много проплыть под водой.

– Как он провел ту ночь, Фил? – дружелюбно спросила Мора.– Еще один званый ужин?

– Нет Ваше Высочество, он сказал, что хочет провести спокойный вечер. Мы пообедали в его комнатах, сыграли в шахматы, он быстро поставил мне мат – два раза из трех. И мне кажется, что в третий раз он просто позволил мне выиграть, а затем мы опять пили вино и разговаривали.

– О чем вы говорили?

– Об очень многих вещах, я просто затрудняюсь, с чего начать.Он спрашивал много о дворе – кто лидеры и основные члены различных групп, какие группировки в фаворе у Верховных Владык, имена наиболее могущественных людей, в чем их сила и слабость.Он задал много вопросов о наших привычках, не только дворца и Двора, но города и деревни. Он попросил, чтобы я рассказал ему все, что знаю о конных кланах, о моем наследственном городе и землях, моем детстве, моих походах, различных племенах, с ко торыми я сражался, о моей службе и обязанностях, различных назначениях с той поры, как я был принят в охрану Вашего Высочества, о моих планах на будущее, надеждах, стремлениях. Он отпустил меня около полуночи.

– Что он делал на следующий день?

Он встал рано и провел весь день, до захода Солнца, в дворцовой библиотеке. Я могу спросить, какие он читал книги, так как я с группой охранников был занят другими делами.

– Не думаю, что очень важно, какие книги он читал. Что он делал этой ночью?

– Обед и прием во дворце лорда Аратедоса Габоса,– офицер широко улыбнулся.

– Да,– Мора хлопнула рукой по колену.– Я слышала. Две дуэли. Одна из них – смертный бой. И как прошел покос у нашего Морского Лорда в этих рядах соломенных вдов?

– Лорд Александрос мог иметь любую женщину в этом дворе, кивни он, моргни глазом или помани пальцем.

Леди Ионна не отводила от него глаз с момента его прибытия. В течение вечера она и остальные старались уединиться с ним, и язык их приглашений мог бы разжалобить каменную статую.

– И он отвечал…– нетерпеливо спросила Мора.

– Сплошной изысканной дипломатией, Ваше Высочество, и если он сплутовал, то он обхитрил всех… включая меня. Его сказка тронет сердце любой женщины. Он объявил, что вскоре после прибытия встретил женщину своей мечты, влюбился с первого взгляда, но он не смеет ее назвать, так как это жена могущественного лорда. Он сказал, что, хотя не обнаруживал перед ней своих чувств, но ждет любого шанса, и поэтому чары любой другой женщины не властны над ним.

Миледи, все они посочувствовали его горю, некоторые даже упали в обморок. Когда его сказка кончилась, его подвергли различным расспросам, пытаясь установить имя этой леди, но на все вопросы он отвечал грустной улыбкой и качал головой. Так прошел вечер, но когда мы собрались уходить, то нигде не смогли найти нашу хозяйку.

– Можно догадаться, где была леди Ионна,– саркастически заметила Мора.– Она, подобна армии Конфедерации, открыта для любого мужчины от пятнадцати до сорока. Я не понимаю, почему Габос не прибьет ее. Случайные связи, когда муж в долгом походе,– это одно, но она наставила столько рогов бедному Габосу, что я затрудняюсь…, но впрочем это не мое дело.

– Что делал наш гость сегодня, Фил?

– Снова были казармы, Ваше Высочество. В этот раз он пред лагал золото любому, кто сразится с ним, вскоре мне придется назначать людей для боя с ним. Кроме этого, он хочет, чтобы кто‑нибудь научил его ездить верхом. Он говорит, что у них на Морских Островах нет лошадей.

Лорд Джири Пахтир был родом из конного клана. Хотя он не выглядел на свои годы, он был рожден на высокогорных плато, тысячью милями дальше к западу, в годы начала двадцатилетней миграции племени, закончившейся покорением Кенуриос Элас Он участвовал в каждой битве в период конкисты и во многих после этого. Сейчас, несмотря на то, что большая часть его волос исчезла, глаза его были синими и чистыми, как горное озеро… Шестьдесят лет не согнули его. Невысокий и жилистый, как многие его соплеменники, он держался прямо, и, хотя его рукопожатие было мягким, лорд Александрос почувствовал силу его руки. Люди конных кланов, как вскоре открыл для себя Морской Владыка, были так же непринужденны и резковаты, как и его собственные люди. Поклоняясь только своим бессмертным Богам – Милону, Море и Альдоре,– они относились к другим королям, знати, даже собственным вождям, как к простым смертным и обращались с ними соответственно.

Он повернулся к Александросу и критически осмотрел его.

– Можешь говорить мысленно? – спросил он резко и молча.

– Да,– так же ответил Александрос.

– Конечно, можешь и неплохо. Немногие из вас, эллинойцев, обладают подобной силой. Это хорошо. Учеба не займет много времени.

Ферма Верховного Владыки Милона по разведению лошадей находилась в нескольких милях к северо‑западу от столицы, и Джири распорядился запрячь двух больших белых мулов в старую боевую колесницу. Когда раб‑возница занял свое место, Джири и Александрос вскочили в нее. Раб пустил мулов быстрой рысью, поддерживая высокую скорость благодаря движению по военной дороге. Лорд Джири был хорошо известен и популярен среди солдат, поэтому многие махали ему руками и приветствовали.

Они ни на мгновение не задержались в западных воротах. Затем возница пустил мулов в неровный галоп, и тяжелая безрессорная колесница начала раскачиваться и трястись. Казалось, что возница знает каждый булыжник и выбоину на редко используемой дороге, но по крайней мере одно колесо постоянно касалось какой‑нибудь неровности.

Но Александрос догадался, что невозмутимый старик подверг его своеобразному испытанию. Держась рукой за поручень Морской Лорд сбалансировал свое тело, словно находился на палубе попавшей в шторм биремы, но все же чувствовал как стучат его зубы.

Лорд Джири, положив руку на плечо возницы, закончил эту адскую скачку на первом путевом столбе. Мулы перешли на гладкую рысь, и раб удачно избегал неровностей дороги.

Широко улыбаясь, Пахтир положил руку на плечо Александроса.

– Все, что я слышал про тебя, парень, правда. Я и Римос видели этих эллинских недоносков, терявших голову задолго до путевого столба. Ты уверен, что в тебе нет крови конных кланов, Алекс? Ты сложен, как они, хотя и немного выше их.

Морской Лорд потряс пыльной головой.

– Нет, лорд Джири. Я катаронец, чистый эллиноец согласно моему последнему отцу.

– Хорошо, с твоей выдержкой, телосложением и силой, телепатическими способностями ты станешь прекрасным всадником в рекордно короткий срок.

Табун Милона был экспериментальным. Равнинные лошади, на которых конные кланы переселились на юг, были храбрыми и умелыми животными, с хорошо развитыми способностями к телепатии, но они были легкими, выносливыми и маленькими, подобно тем людям, которые их вывели. Большие равнинные жеребцы могли достичь ста пятидесяти сантиметров в холке, но потомство у них было ниже.

Южные породы, особенно из Срединных Королевств, были крепкими и очень сильными, вес которых раза в два превышал вес равнинных лошадей. В Питзбурке, Харцбурке и Данбурке, а также в большинстве северных государств даже не обучали военным премудростям лошадей, не достигших ста семидесяти в холке. Такие кони легко сбивали лошадей конных кланов, которые быстро открыли, что единственный способ остановить атаку тяжелой кавалерии или драгун – это сконцентрированный дождь стрел на расстоянии, мешающий и замедляющий строй. Люди кланов считали большинство южных лошадей глупыми, и не без основания. Лишь немногие из них обладали более чем рудиментарными зачатками к телепатии. Несмотря на большую величину, южные лошади были менее выносливы и независимы, чем равнинные. Более подверженные многим болезням, они хирели без человеческого ухода.

После покорения Кенуриос Элас и десяти следующих лет произошло много неконтролируемых скрещиваний, когда племенные животные были смешаны с табунами равнинных лошадей. Затем Милон ввел контролируемое скрещивание, и в Конфедерации появилось большое количество ферм.

Табун, к которому привезли Александроса, был маленьким, меньше двухсот голов, но он был самым лучшим, соединявшим в себе наилучшие качества южных боевых коней и равнинных лошадей.

Лорд Джири, используя только телепатию, представил Александроса королевскому жеребцу, сообщив огромному лощеному кровному гнедому, что Александрос тоже король и опытный боец. Королевский жеребец и оба человека прошли через табун, мысленно разговаривая с тем, кого выбирал гость. В конце концов они выбрали молодого обученного жеребца, полностью черного, с тремя большими отметинами. Трехлетка и Александрос быстро установили мысленный контакт, и когда человек нарисовал картину быстрых, диких и сильных касаток, вороной с радостью принял имя «Орк».

Предсказание лорда Джири блестяще оправдалось. Через две недели Александрос превратился в прекрасного наездника. Когда он, Филипос и лорд Джири поехали на своих конях через западные ворота, никто не сказал бы, что один из них наездник не с детских лет.

Несмотря на то, что Филипос держал шестерых охотников на ферме и совершал туда поездки, основное время он проводил во дворце. Подобно другим дворцам, дворец Моры был наполнен информаторами, но специально расспрашивая их, можно было выяснить, что никто не слышал, что Вахронос Паулос, говоря о лорде Александросе, употреблял более сильные выражения, чем «глупый, переменчивый мальчишка». Два гостя, которых избил Паулос после ухода Александроса, отбыли на юг, очевидно, меньше боясь армии короля Застроса, чем гнева Вахроноса. Не было выявлено ни одного плана убить или отравить Морского Владыку. Действия Паулоса, а вероятнее сказать, отсутствие таковых глубоко тревожили Филипоса и Мору, когда их гость лорд вернулся в город.

* * *

После длительного мытья в ванной Александрос пообедал в своих комнатах с Филипосом и лордом Джири, затем в течение часа поиграл с ними в кости, с радостью проиграв дюжину золотых монет старику Джири, поскольку тот и слышать не хотел о компенсации за долгие часы сверхурочных тренировок. Выпив последний кубок вина, он простился с ними и лег спать.

Лорд Александрос проснулся среди ночи с точным ощущением, что кто‑то находится в его спальне. Он насторожился и лежал без движения. Ему показалось, что он услышал шуршание одежды, затем, как кто‑то боком прокрался к его кровати справа. Напрягшись, он лежал неподвижно, с закрытыми глазами. Потихоньку открыв глаза, он увидел очертания мужской фигуры, смутно вырисовывавшиеся при неверном свете звезд, струившемся через окно.

Внезапно развернувшись, лорд Александрос ударил неизвестного в солнечное сплетение ногами и быстро вскочил. После вскрика неизвестного от боли и удивления он крепко схватил противника за плечи и ударил коленкой между волосатых бедер. Его противник всхлипнул и по‑женски взвизгнул после этого удара. Лорд Александрос отшвырнул его назад, отскочил к стене, у которой лежал его меч.

Но не успел он выхватить его из ножен, как комната заполнилась охранниками. Их факелы и быстро зажженные лампы осветили неизвестного и его лицо.

Одежда и сандалии лорда Вахроноса лежали на полу возле двери, а он сам голый и всхлипывающий, скорчившись узлом и прикрывая свой пах, блевал на кафель.

– Убить его, лорд Александрос? – спросил сержант.– Или свести его вниз и запереть?

– Он вооружен? – спросил Александрос.

Страдающего лорда грубо подняли и обыскали его самого и одежду, но оружия не нашли. С помощью двух охранников Алек‑сандрос вытащил спотыкающегося и обалдевшего Паулоса на балкон и швырнул его через низкую балюстраду. Как Александрос прикинул, здесь было около шести футов и… розы, ожидающие падающего.

Но когда прибывший Филипос узнал как Морской Владыка обошелся с незваным гостем, он очень рассердился.

– Во имя всех святых, милорд. Вы должны были убить этого ублюдка на месте. Вы имели полное право убить его сами или позволить страже заколоть его. В конце концов, Вы же не приглашали его, не так ли?

– Нет, добрый Филипос, не приглашал. Но он был безоружен, поэтому я не думаю, что он причинил бы мне неприятности.

Лейтенант почесал затылок двумя руками.

– Милорд, союз между нами и Вами очень много значит для нас обоих, но какая будет реакция ваших капитанов, когда они узнают о Вашей смерти? Леди Мора и я облазили каждую щель, каждый угол, чтобы быть уверенными в Вашей без опасности. Даже если он решил не использовать отраву или на емного убийцу, ваш незваный гость отлично известен, как боец и дуэлянт. Он очень вспыльчив, и известно, что он вызывал на дуэль людей только потому, что ему казалось, что они плохо думают о нем.

– Нет, милорд, Паулос пришел не для того, чтобы убить Вас. Он подкупил двух моих стражников и пришел, чтобы совратить или изнасиловать Вас,– что он нашел бы необходимым. Известно, что он делал такие вещи и раньше, но никогда с королевскими гостями. Я чувствую, что он ненормальный, но от этого он.не стал безопаснее.

Если бы он умер в этой комнате, все было бы быстро забыто, но теперь надо ожидать вызова.

Лорд Александрос широко улыбнулся.

– Филипос, я очень благодарен за то, что ты и леди Мора сделали для меня. Я также благодарен за твое беспокойство за меня, но я нисколько не боюсь лорда Паулоса. Я мог бы его убить, когда он беспомощный лежал передо мной. Если он пришлет вызов, я приму его. Скажите моим капитанам, что я погиб на дуэли, и все будет нормально. Дуэли между нашими людьми распространены больше, чем у вас. А сейчас, если ты извинишь меня, я хотел бы поспать остаток ночи.

6

В течение трех дней леди Мора и Филипос ходили по острию ножа. Два охранника, подкупленные Паулосом, ожидали порки, но ее не было, и их просто отослали на юг с пехотным отрядом, как простых копейщиков.

Вызов был доставлен в комнату Александроса двумя дворянами, которые были на банкете у Вахроноса. Как он вспомнил, широкоплечего человека с черными усами звали Шайдосом, а стройного и шепелявого – Хилиосом.

Александрос в этот день упражнялся в верховой езде. И он, и лорд Джири, и Филипос играли в кости, когда новый охранник объявил имена визитеров и затем ввел их.

Морской Владыка остался сидеть, когда двое вошедших слегка поклонились ему. Шайдос сказал:

– Лорд Александрос, мы передаем Вам вызов лорда Вахроноса Паулоса из Номополиса. Он…

– Это не очень вежливо,– перебил его Александрос холодно,– передавать вызов не самому, когда он вызывает человека высшего ранга.

Глаза Шайдоса зло блеснули.

– Я пытался быть с Вами вежливым, но я дворянин Кенуриос Элас. Я не потерплю разговора об этике из уст обыкновенного пирата.

Филипос дернулся вперед, но Александрос остановил его. Лениво улыбаясь, он спокойным тоном заметил:

– Лорд Шайдос, Вы оскорбили мой ранг. Эти джентльмены рядом со мной подтвердят это и засвидетельствуют, что я вызываю Вас. Вы можете, конечно, назначить место и время, но если это Вас удовлетворяет, я был бы счастлив биться с Вами сразу же, после того, как закончу с Вахроносом. Надеюсь, он хочет драться, или вы двое хотите повторить его полуночный визит?

Шайдос густо покраснел.

– Я принимаю Ваш вызов, но я не думаю, что Вы будете в состоянии встретиться со мной. Лорд Паулос считает себя глубоко оскорбленным и настаивает на том, чтобы Вы бились с ним до смертного исхода.

Александрос взмахнул рукой.

– О, очень хорошо! Я принимаю вызов вашего хозяина. Я даже прощу ему его отсутствие, как я припоминаю, он был не в состоянии нормально передвигаться и говорить во время нашей последней встречи.

Лорд Джири громко хмыкнул.

– Согласно правилам,– объявил Шайдос,– Вы имеете право выбора места, времени и оружия.

Александрос кивнул:

– Доспехи: шлем и кольчуга. Легче плавать в кольчуге, чем в панцире.

– Пл… плавать? – воскликнул Шайдос.

– Да, плавать, чтобы не утонуть,– ответил Александрос.– Идите и скажите своему хозяину, что время – через три дня, на плоту, заякоренном в главном русле реки. Скажите ему это, а из оружия я выбираю абордажные пики.

– Но…– начал Шайдос.– Это не джентльменское оружие. Мне кажется, что лорд Паулос никогда не согласится… Мне кажется, это потеря времени…

– Идите и скажите ему: я так решил! – закричал Александрос. Это был очень жаркий день и влажный к тому же. Каждый старался не появляться на улице, но не Шайдос и Хилиос. Александрос забавлялся с ними несколько часов, заставляя их носиться от дворца к особняку Паулоса и обратно, до тех пор, пока они не взмокли от пота.

Каждое из его предложений времени, места и оружия отклонялось чванливым Вахроносом. После первого удивления Филипосом овладел смех, а что касается лорда Джири,– тот просто катался по полу от смеха.

Когда в полдень два эмиссара приплелись обратно в комнаты Александроса, они были вымотаны до предела. Волосы, до этого приглаженные и уложенные в прическу, растрепались и слиплись. Едкий пот смыл без следа всю косметику с их лиц.

– Лорд Александрос,– начал устало Шайдос.– Мой лорд отклоняет Ваше предложение по тому способу дуэли, который Вы предложили, так как секира мясника – это не оружие джентль мена.

Александрос устал от всего этого.

– Когда дело доходит до ударов,– сказал он резко,– джентльмен бьется любым оружием, какое он сможет удержать в руках. Но я сомневаюсь, что он джентльмен, и поэтому смягчусь. Я дам Вахроносу то, что он хочет.

Вот мои условия.

Я встречусь с Вахроносом на второй час после восхода Солнца. Через три дня. Я встречусь с ним на тренировочном дворе бараков охранников. Моими секундантами будут лорд Филипос и лорд Джири. Доспехами будут нагрудные кирасы, кожаные наколенники в металлических лепках, пластинчатые латы и шлемы без забрала. Оружие: трехфутовые небольшие щиты в добавление к мечу. Меч шириной в руку, не длиннее шестидесяти сантиметров. Надеюсь, теперь ваш господин сочтет приемлимыми условия?

Шайдос прокашлялся.

– Я уверен, что примет. Для меня я прошу такие же условия, если наш бой состоится.

Александрос холодно улыбнулся.

– Он будет маленький, жополиз, не бойся.

* * *

Несмотря на облака, утро было хорошим. Дуэли были частым делом, но новость об этой распространилась быстро, тем более, что у лорда Паулоса было много друзей… и в два раза больше врагов.

Тренировочный двор часто использовался для подобных вещей, поэтому солдаты установили открытые трибуны и тенты, к восходу каждый дюйм скамеек был занят, солдаты принесли стулья и кресла из казарм (за особую плату для опоздавших). По толпе пронесся слух, что леди Мора присутствует на дворе, но так как все дамы закрыли лица вуалями, он быстро утих.

На тренировочном дворе Филипос и лорд Джири сообщили Александросу, что они проверили оружие и доспехи Паулоса.

– Его кираса и наколенники красивы, но самого обыкновенного качества. У его шлема был переносник, но мы потребовали его удалить. Наконечник в центре его щита остро заточен, а железный край отточен по всему периметру. Вы можете потребовать его замены.

– Люди Кенуриос Македонис часто носят такие щиты,– медленно ответил Александрос.– Нет, я не буду протестовать. Пусть у него будет этот щит. Возможно, я смогу показать ему пиратские уловки, когда вымотаю его достаточно. А что насчет его меча и дирка?

– Я не думаю, что лезвие дирка смазано ядом, Алекс,– улыбнулся Джири.– Но я писанул на него, от одного конца до другого, просто на удачу.

Теперь Александрос знал, что вызвало сердитые восклицания на другом конце двора. Давно было известно, что моча смывает яд с лезвия. Но представить, что кто‑либо, как лорд Паулос, принесет на дуэль…

– И какой был результат?

Широко улыбаясь, Джири пожал плечами.

– Я встречаюсь с ним на следующей неделе, если Вы что‑нибудь оставите от него. Мы будем биться на саблях, верхом.

– Меч, который принес Паулос, из тех, которым бьются в Срединных Королевствах двумя руками. Конечно, рукоятка укорочена, но он вдвое тяжелее Вашего, несмотря на то, что сталь на полпальца тоньше,– спокойно сказал Филипос.– Джири и я настояли, конечно, чтобы его заменили, что капитан Натос и сделал, взвесив его. Так что Паулос будет драться таким же обычным пехотным мечом, что и Вы.

Солнце выглянуло на минутку, когда джентльмены сошлись в центре ринга, где их ждал старший капитан охраны, выбранный судьей дуэли. Сзади него стояли два лучника, тетивы на стрелах были натянуты. Когда Солнце падало на выложенные золотом доспехи Паулоса, они сверкали как драгоценные камни.

Доспехи Александроса, выбранные из арсенала, были окрашены коричневым цветом для боевой службы, а их единственным украшением были черный крест на шлеме и три касатки Морских Островов, нарисованные на нагруднике кирасы и щита, дворцовым художником. На скамейках друзья Паулоса смеялись и отпускали шутки над однообразной одеждой Морского Лорда.

Старший капитан Натос поставил их лицом друг к другу, их секунданты расположились в нескольких футах сзади.

– Лорд Александрос, я объявляю эти правила в основном для Вас. Я уверен, что Вахронос Паулос мог бы повторить их во сне; так часто он стоял здесь. Так как это место смертного боя, то я не буду давать сигнала к окончанию боя. И хотя я не люблю, когда эллинойские дворяне убивают друг друга, но мое дело служить посредником в вашей дуэли.

Так как это пеший бой, сигналами будет дробь барабана. При первом сигнале каждый из вас вернется в предназначенное ему место.– Натос показал на два цветных квадрата на песке в десяти ярдах друг от друга.– Затем я подвергну вас последнему осмотру.

При втором сигнале барабана вы отсалютуете друг другу мечами и будете ждать приказа. Тот, кто двинется раньше моего сигнала, будет убит. Дуэлянты будут биться только тем оружием, которое у них будет. Внезапное появление оружия, не оговоренного в условиях, будет караться смертью. То же самое – за засыпание глаз противника песком или пылью.

Это не просто бой, а дуэль. Все ясно, джентльмены?

Александрос двигался медленно, его тело было полунапряжено, глаза блестели в узкой щели между железными краями щита и полоской шлема, его противник мог ударить мечом по незащищенному лицу, и дуэль могла бы кончиться едва начавшись.

Осторожно ступая, он и Паулос приблизились на ударную дистанцию.

Удивив Александроса быстротой, Паулос рубанул его мечом и в то же самое время нанес ему удар щитом по коленям. Отбив удар меча своим мечом, Александрос своим щитом отразил удар щита Паулоса. Острый край его прошел через три слоя кожи и дошел до дерева. Щепки полетели в толпу. Быстро отскочив назад, Паулос вогнал меч, стараясь попасть в лицо или горло, прикрывшись своим щитом.

Щит Александроса поднялся, затем внезапно он напряг свою руку и ударил лицевой стороной щита в вытянутую руку Паулоса с мечом, стараясь наконечником щита попасть одновременно в его запястье. Он ‘промахнулся и не попал ни в запястье, ни в руку, но удар меча по ноге достиг цели.

Когда Паулос двинулся для новой схватки, кровавый след тянулся за Вахроносом из‑под его юбки.

Перекрывая шум толпы, послышался голос лорда Джири:

– Так его, Алекс! В следующий раз разруби его на куски!

Но Александрос был встревожен. Кроме непроизвольных выкриков и рычания, его противник не произнес ни слова – ни угроз, ни обещаний. Из своего собственного опыта он знал, что молчаливый противник – самый опасный. Из опыта только что начавшейся схватки он понял, что Паулос мало в чем уступает ему. Насмешки над Вахроносом вряд ли помогут, но кто его знает?

– Я еще не слышал твоего голоса, ты, извращенец,– усмехнулся Александрос.– Или мое колено сделало из тебя кастрата?

– Нет,– огрызнулся Паулос.– Но я сделаю лз тебя насто ящего скопца, прежде чем убью. Мне жаль уничтожать твою красоту, ты, неблагодарная сука, но я предложил тебе свою любовь, а ты ответил мне оскорблениями и унижениями, я сделаю из тебя примера.

– Если сможешь,– отпарировал Александрос.

Лорд Паулос вздохнул:

– О, я смогу любимый Александрос, я смогу. Это моя тридцать седьмая дуэль. Но повторяю, я предпочел бы не убивать тебя. Это возможно, если ты скажешь, что будешь моим. Я пущу тебе много крови и объявлю, что удовлетворен, и спасу твою красоту и жизнь. Скажи «да».

– Да я лучше трахнусь со свиньей. А ты уже получил мой ответ одной ночью на прошлой неделе, когда вполз, как змея, в мои апартаменты.

Они кружились друг вокруг друга. Опытный глаз Александроса подсказал ему, что это противник уже не так собран и гибок, как раньше. Это могло быть и от усталости, и от раны на бедре, которая продолжала кровоточить. Он решил опять попытаться подбить его на неосторожное движение.

Он спросил:

– Почему ты так часто дерешься на дуэли? Дуэли больше распространены в моем королевстве, чем здесь, но я не знаю ни одного человека, кроме меня, кто так много бы дрался.

– Я лорд Вахронос Номополиса,– напыщенно ответил Паулос.– Моя священная честь…

Александрос оборвал его.

– Честь? Ты, высокородный лорд педиков, ты не знаешь настоящего значения этого слова. Как ты можешь говорить об этом, когда твое самое сильное желание – изваляться в навозе.

Лицо Паулоса потемнело от гнева, и Александрос нанес ему последнее словесное оскорбление:

– Ты кусок дерьма, ты убил тридцать шесть человек, чтобы показать, что Паулос настоящий мужчина. Никакое количество крови не переделает тебя в то, кем ты никогда не был, даже тот, кто породил тебя, кровожадный гомик..,

Но закончить он не успел. Паулос сделал выпад, лезвие меча блеснуло перед глазами. Александрос отскочил и рубанул по левому плечу Вахроноса, между эполетой и щитом. Взревев, словно бык, Паулос рубанул, дергаясь вслепую, но удар пришелся по пустому месту. Морской Владыка отскочил назад, и его окровавленный меч снова вонзился в руку, державшую меч, на это раз пониже, возле локтя.Шайдос и Хилиос выкрикивали советы, но их голоса потонули в общем гуле одобрения.

Но это не могло долго длиться. Паулос внезапно прекратил свою безумную тактику берсеркера и снова начал кружиться по рингу. Еще два раза скрестились мечи, но казалось, что движения Вахроноса стали медленнее. Это никого не удивило, ибо вся левая сторона его кирасы была залита кровью.

Александрос решил закончить дуэль, кроме того, у него должна была состояться еще одна дуэль. Он взмахнул мечом, Паулос отбил удар, мечи скользнули и скрестились, гарда к гарде. Александрос в то же время ударил своим щитом в щит Паулоса – острием и ниже острия щита Паулоса. На мгновение он испугался, что того не удасться поймать на эту уловку, но этого не произошло. Он мгновенно поддал своим щитом вверх, Паулос не ожидал этого, и заостренный край его собственного щита рассек ему подбородок. Он начал отступать, надеясь освободить свой меч из захвата, но Александрос следовал за ним, пока не припер к каменной стене, отделяющей ринг от строевого плаца.

Впервые Александрос увидел страх в налитых кровью глазах Паулоса. Резко дернув свой меч, Александрос освободил его и отскочил назад. Он позволил Паулосу замахнуться, и затем, остановив его меч своим, рубанул по предплечью Паулоса, достав до кости.

– Это была одна пиратская хитрость,– проговорил Александрос.– Сейчас с твоей помощью, я покажу другую.

Оставив кровоточащую руку Вахроноса пронзенной мечом, Александрос: подступил ближе и начал поднимать свой щит вверх, тем самым поднимая и щит Паулоса, в то время, как ослабевшая левая рука того опускалась. Отточенный край щита Паулоса приближался все ближе и ближе к его собственному горлу, пока, кровь из рассеченного подбородка не начала капать на него. Когда край щита был в нескольких дюймах от горла, Паулос закричал:

– Милорд, пожалуйста, я прошу Вас!

– Тридцать шесть человек,– прошипел Александрос.– Тридцать шесть убитых и сколько обесчещенных, потому что они боялись тебя!

И край щита вновь стал приближаться к горлу Вахроноса. Слези брызнули из глаз Паулоса.

– Если ты любишь Бога, то делай это быстрей, у тебя же есть меч, зачем ты пытаешь меня?

Александрос дернул меч из безжизненной руки Вахроноса. Но Морской Владыка не ударил.

– Как я слышал, ты собираешься кастрировать меня прежде, чем убить? Я не такой жестокий, но возможно, я выколю тебе глаз или два, а?

Край щита был прижат к горлу Вахроноса. Когда дрожащий наконечник меча приблизился к его глазам, он дернул головой в сторону и перерезал себе горло. Несколько секунд Паулос оставался стоять, затем его губы шевельнулись, но послышался только булькающий звук, затем его колени подогнулись – и он рухнул лицом вниз.

* * *

Александрос отдыхал в прохладе оружейной, Филипос и Джири массировали его мускулы, обсуждая схватку. Вдруг раздался стук в дверь и в комнату вошел один из офицеров охраны. Филипос встал.

– В чем дело Ставрос?

Улыбаясь, тот отсалютовал Александросу.

– Милорд, прекрасная работа. Прошу прощения, но один из дружков Вахроноса просит аудиенции.

Когда дверь открылась, в комнату вошел Шайдос, сопровождаемый двумя мужчинами, бывшими, кстати, на балу Паулоса. Дружок покойного Вахроноса был грустен, губы вытянуты, одна из щек спазматически подергивалась. Но Александрос не обнаружил ни тени страха в его глазах.

– Лорд Александрос, я вынужден признать, что не ожидал такого конца поединка. Я послал своих друзей к себе домой за доспехами и оружием. Если Вам угодно драться немедленно, то я смогу подобрать себе оружие в этой комнате.

Морской Владыка потянулся и спокойно сказал:

– Лорд Шайдос, я не буду заставлять Вас драться незнакомым оружием. Я подожду. Кроме того, почему бы нам не переменить смертный бой на бой до первой крови? Я не имею желания убивать Вас.

Губы Шайдоса грустно искривились.

– Вы очень великодушны, сэр, я благодарю Вас. Но я лучше умру, чем буду жить в бедности. Я заработал все, что имею, у бедного Паулоса.

Александрос потянулся опять.

– Ну, как хотите.

Проходя через комнату к выходу, он услышал, как старый Джири сказал:

– Я надеюсь, что две с половиной тысячи франков будут мне выплачены перед вашими похоронами, Шайдос. Я не люблю собирать долги с вдов.

Опять старший капитан Натос громко огласил правила и порядок, но добавил:

– Лорд Шайдос, я узнал, что лорд Александрос был так добр, что предложил бой до первой крови. Вы согласны?

Золотые узоры, выложенные на шлеме Шайдоса, блеснули на Солнце, когда тот покачал головой. Натос сказал:

– Хорошо. Расходитесь по местам, господа.

Сомнения Александроса, что его противник вряд ли будет быстрым и опасным, скоро рассеялись. Кричаще одетый противник бросился на него при первых звуках барабанной дроби.

Морской Владыка легко отбивал каждый удар и выпад своим мечом и щитом, но они раздражали его. Он упрямо защищался, отбивая атаку за атакой, зная по опыту, что его противник скоро выдохнется – ни один смертный не мог выдержать такой темп долгое время.

Так оно и оказалось: постепенно удары Шайдоса стали слабеть, его нож и щит двигались медленнее. Когда щит случайно опустился, обнаружив его напряженное покрасневшее лицо, Александрос двинулся вперед, отбив в сторону щитом меч Шайдоса, и ударил прямо по глазам. Это ему удалось, хотя Шайдос и поднял щит вовремя, но меч проник как раз под верхний край его шлема дюйма на два вглубь. Еще не осознав, что произошло, Александрос изо всех сил дернул меч, стараясь вытащить его. Меч выскочил со странным чмокающим звуком из головы Шайдоса, и тот бездыханный рухнул у его ног.

Затем Александрос наклонился, чтобы перевернуть его, и это спасло ему жизнь. Топор, брошенный ему в лицо, отскочил от его шлема со вспышками и грохотом и свалил его на колени.

Он не увидел и не услышал, как Хилиос, крича и ругаясь, перескочил через барьер и бросился к нему, размахивая мечом. Но не успел сделать и двух шагов, как две черные стрелы вонзились ему в грудь. Александрос покачнулся и упал одновременно с Хи‑лиосом.

7

– Я знала, что Вы убьете его, задолго до того, как это случилось, лорд Александрос. Но это неразумно для наших королевских особ так рисковать.

Альдора вернулась на другой день после дуэли, и Мора, наконец, нашла свободный вечер, чтобы посвятить его своему гостю. Улыбаясь, он сказал:

– Смотреть на действие со стороны и принимать в нем участие – разные вещи. Я благодарен Вам, миледи, но я мужчина, и, как известно, мужчина должен сражаться,– произнес он это вежливо, но твердо.

Мора опять почувствовала волнующее чувство узнавания. «Он» тоже сказал эти слова однажды.

– Лекос, – произнесла она не думая. От улыбки лицо Морского Владыки помолодело.

– Спасибо, Мора. Мне приятно говорить с тобой, как с другом, и обращение по имени облегчит нам разговор.

Мора спросила дрогнувшим голосом:

– Тебя тоже зовут Лекос?

Он кивнул.

– Мой покойный отец звал меня так, и некоторые из старых капитанов так зовут меня до сих пор. Но, Мора, почему ты так странно смотришь на меня?

Она не ответила, но снова спросила:

– Лекос, как давно ты носишь титул Морского Лорда?

– Пять лет, миле… Мора, со дня смерти моего отца.

– Как давно правил твой отец?

– Около двадцати пяти лет, Мора.

– И уже тридцать лет, как ваши корабли не нападают на наши берега. Почему? Разве наши люди недостаточно богаты? Разве наши женщины не по вкусу твоим пиратам?

– Так богаты и красивы, что мой отец с трудом ввел эдикт * о неприкосновенности этого королевства. Иногда это случалось, но когда старые капитаны умерли и состарились, он прекратил все вылазки. Сейчас это вошло в традицию, что берега Верховного Владыки Деметриуса – неприкосновенны.

– Но,– Мора была удовлетворена.– Люди лорда Пардоса устраивали чертовы карусели на берегах и реках Кенуриос Элас чуть ли не каждый год, и его отцы делали тоже самое.

Как твоему отцу удалось совершить такой переворот в политике своих предшественников?

Александрос покачал головой.

– Мора, мой отец не был родственником лорда Пардоса ни по крови, ни духовно. Пардос принял его и заставил Совет Капитанов назвать его своим преемником и поддерживать его. Но задолго до того, как он попал на Морские Острова, мой отец дал пожизненную клятву служить Верховному Владыке лорду Деметриусу. И мой отец был благородным человеком. Он хранил эту клятву всю жизнь, несмотря на то что служил грязной извращенной свинье.

Затем Александрос рассказал свою историю.

ИСТОРИЯ ЛОРДА АЛЕКСАНДРОСА

Перед падением Кенуриос Атенаи и последующим установлением Конфедерации, Деметриус из Трих‑Потемоса был единственным Верховным Владыкой Кенуриос Элас, который стал впоследствии ядром Конфедерации.

Когда племена Милона и их союзники – огромная армия объявленного вне закона стратегоса Александроса из Папасполиса – медленно двинулись на восток, Верховный Владыка почувствовал себя весьма неуютно, несмотря на то, что его отец, быаший великолепным воином, оставил ему не только большие сокровища, и тридцать богатых провинций, управляемых верховными дворянами, но и огромную сильную армию.

Деметриуса за его семьдесят лет жизни можно было назвать кем и чем угодно, но не милитаристом,– это пришло позже. Его алчная, нечистая на руку клика вытеснила честную и отлаженную администрацию, созданную покойным его отцом меньше чем за год. Деметриус и его окружение опустошили казну.

Часть его армии была потеряна в бессмысленных войнах, которые закончились потерей и земель, и людей. Лучшие когорты Вольных Бойцов ушли прочь, ища хозяина, который платил бы настоящими деньгами, а не пустыми обещаниями. Когда же он начал продавать с таким трудом завоеванные пограничные провинции иностранцам с целью поддержать сибаритствующий образ жизни, стратегосы и некоторые дворяне, которые были ближайшими друзьями и советниками его отца, решили, что юный Верховный Владыка разрушит Королевство, если его не остановить. Они втайне решили свергнуть бездействующего короля и заменить его Советом военных командиров, до того времени, пока не будет выбран король.

Кто‑то, неизвестно кто, сообщил Деметриусу о заговоре, раскрыл имена всех участников. Заговорщики и их семьи: мужчины, женщины, дети, даже грудные младенцы – были схвачены людьми Верховного Владыки, кроме нескольких, успевших убежать или покончить с собой. Большинство же, невзирая на пол, возраст, степень участия, были подвергнуты жестокой пытке. Многие скончались под пытками, многие покончили жизнь самоубийством, чтобы избежать дальнейших мучений. Многие были немедленно замучены, и их останки выброшены в выгребные ямы и реки. Нескольких человек Деметриус оставил гнить в камерах, время от времени приводя их на потребу своего развратного двора. Когда Верховный Владыка впервые услышал о надвигающихся с запада кочевниках, он послал две трети своей оставшейся армии. Главной задачей ее было убийство всех воинов‑кочевников и захват женщин и детей в рабство. Кочевники, предупрежденные дезертирами, устроили засаду, и в узком ущелье напали и истребили войска Деметриуса. Первый из бывших у них на пути эскадронов подвергся внезапному нападению, и большинство его жителей было истреблено. Один из трех оставшихся у Деметриуса эскадронов Вольных Бойцов был направлен на преследование кочевников и встретился с большим военным отрядом. Деметриус обезглавил большинство уцелевших за то, что они вернулись живыми. Эта бессмысленная жестокость и невыплата давно заработанного жалованья привели к тому, что часть двух оставшихся эскадронов решила дезертировать. Вольные Бойцы убили своих эллинойских офицеров, забрали их вооружение, доспехи, разграбили часть дворца и, напав на тюрьму, освободили всех заключенных и ушли из города.

Обезумев ,от страха и нехватки денег нанять новые войска, Деметриус обратился к высокородному лорду Гамосу, королю Ке‑нуриос Македонис, но тот ответил соболезнованием и предложил убежище. Обращение к Одиссеусу, королю сказочно богатого Южного Королевства ответа не нашло, последовали только ссылки на бедность. Когда же он обратился к южному соседу, королю Каролиноса Зеносу IX, его посланник не вернулся, а войска Зеноса начали вторжение в южные провинции.

Оставался только один источник возможной помощи – его дальний родственник Пардос, Владыка Морских Островов и известный пират. Так как Деметриус не считал флот, в отличие от кавалерии, главной силой, то он отправил торговое судно доставить его послание. Посланник вернулся, как он думал, с обнадеживающими сведениями, поскольку это был первый положительный ответ на просьбы короля. Оказалось, что если лорд Пардос и будет обсуждать вопрос оказания помощи Кенуриос Элас, то Деметриус должен прибыть сам ко двору Морского Владыки.

Деметриус разбушевался. Он орал, ругался, богохульствовал, рвал волосы на голове и из бороды. Он убил трех мальчиков‑рабов и ранил много членов своей свиты. Незадачливый посланник был отправлен на пытку, кастрирован, ослеплен, а затем к его животу привязали открытой дверцей клетку с некормленными крысами. Деметриус проклял Пардоса, его потомков, а затем включил в свой список весь мир. Он искусал сам себя, бился головой о стены, катался по полу.

В конце концов, он начал готовиться к путешествию. Он, как и все остальные хорошо понимал, что у него не было другого выхода.

Лорд Сергиос, Комис из Папасполиса и Главный Адмирал Флота Кенуриос Элас, не был в океане ни разу за свою юность. Он, как и Деметриус, страдал от морской болезни в течение двух недель, которые понадобились, чтобы добраться до Морских Островов. Король и Адмирал были единственными дворянами на борту, так как это был маленький корабль, и он мог вместить только их двадцать телохранителей и двух мальчиков‑рабов.

В конце концов они пристали к каменистому берегу на северной стороне Морских Островов. Команда под управлением Титоса, парусного мастера и капитана, отдала якоря и вывесила флаги, стала ждать сигнала проследовать в канал.

Они прождали двадцать четыре часа, прежде чем из крепости появились дымовые сигналы.

Затем, направляя судно медленными гребками и вверив свои жизни лоцману, устроившемуся на бортшпринге, Титос осторожно ввел судно в узкий извилистый канал.

Наконец, корабль миновал рифы и оказался в центральной лагуне. Выступы камней не были видны из‑за растений, покрывающих их. Стайка рыбешек, шныряя туда и обратно сверкала, как драгоценные камни.Злость и раздражение Деметриуса улеглись, когда он увидел эту красоту. При этом он не заметил огромную черную тень под килем. Внезапно огромная голова высунулась перед ним, и ему показалось, что весь мир превратился в красно‑темную пасть с огромными коническими зубами.

Крича от ужаса, Деметриус с такой силой отскочил от борта, что поскользнулся и упал на палубу, закричал двадцати четырем копейщикам, которые были его телохранителями.

– Убейте его! Слышите нас? Мы приказываем вам убить эту грязную ужасную штуку.

Двое из них приготовились метать дротики, но чудовище внезапно исчезло, нырнув также бесшумно, как и появилось.

Затем невдалеке показался целый лес черных треугольных плавников, рассекающих воду в том же направлении, что и корабль.

– Морские змеи! – вскричал Деметриус.– Они потопят корабль и съедят нас!

Стараясь не показывать своего раздражения, Титос потряс головой.

– Прошу прощения у Верховного Владыки, эти касатки – дельфины‑полукиты. Лорд этих Островов общается с ними, и говорят, что они делают все, что им велят. Я не думаю, что они потопят мой корабль, но…

Прежде чем он закончил фразу, в правый борт корабля что‑то дважды ударило, и корабль задрожал. Стоящий на корме копейщик поскользнулся и, выронив копье и дротик, повис, держась руками за какую‑то снасть и касаясь ногами бортовой обшивки.

Прежде чем кто‑либо смог помочь висящему человеку, призрачная тень появилась в воздухе под ним. Опять показалась голова, похожая на ту, которая испугала Деметриуса, и разинула зубастую пасть. Копейщик закричал, его ноги и таз оказались в пасти, зубы впились в черную плоть… и пальцы разжались и исчезли с веревками. Ошеломленная команда и пассажиры смогли увидеть только, как в ужасающей глубине две тени разорвали тело пополам, и оно скрылось в порозовевшей воде.

После этого Деметриус бросился в свою каюту, оставив на палубе девятнадцать потрясенных телохранителей и лорда Сергиоса. Через два часа они достигли главного острова Кенуриос Кноссос. Титос и лорд Сергиос стояли на мостике. За это время Титос убедился, что Адмирал Сергиос более умен, чем можно было допустить, глядя на его фатовый вид и, хотя его руки убеждали, что он не настоящий моряк, он доказал, что знаком с теорией навигации.

Перед входом в гавань касатка появилась перед кораблем и исчезла в мутной воде.

– Отправилась с сообщением к своему господину,– заметил Титос.

Сергиос кивнул.

– Многие могли бы назвать это колдовством, но я слышал, что те, кто жил на больших островах, перед Оскорблением Бога, приручили дельфинов и охотились с ними.

Да,– подтвердил Титос.– Я тоже слышал эти сказки. Говорят, что даже в наши дни, в Ведьмином Королевстве, среди Великой Южной трясины много странных зверей, которые подчиняются людям.

При упоминании этого греховного места лорд Сергиос содрогнулся и перекрестился.

– Черт побери, разрази меня молния! – воскликнул Титос.– Прошло много лет с тех пор, когда я видел, что люди вашего положения так делали. Я всегда говорил себе, что новая религия Короля подавила Древнюю веру, особенно среди дворянства столицы.

Сергиос вздохнул.

– Так оно и есть, но, несмотря на приказы Короля, трудно отрешиться от того, на чем тебя воспитывали в детстве и юности.

Титос оглянулся, чтобы никто не услышал его слов.

– Вы что‑нибудь знаете о своем отце, лорд Сергиос? Я служил ему очень давно, когда он еще не ушел в море. Я до сих пор люблю его, несмотря на то, что о нем говорят.

Сергиос схватил его за руку.

Пусть никто не услышит твоих слов, мастер Титос,– шепнул он.– Иначе тебя найдут распятым на кресте или в подземных камерах. Но я отвечу. Нет. То ли потому, что он боится повредить мне, то ли потому, что он умер, я не знаю. Я не получил от него ни одного слова со дня его побега.

Милорд,– с жаром прошептал Титос.– Много тех, кто, как и я, верен памяти Вашего отца и тому, что он хотел сделать для Кенуриос Элас…

Но он не успел закончить, так как на палубе появился Деметриус, охраняемый своими копейщиками. Он был разодет, надеясь своей элегантностью поразить грубого лорда Пардоса и показать, какое расстояние разделяет грубого пирата и его. Его сандалии были не только позолочены, но и выложены мелкими драгоценными камнями, так же были украшены замшевые наколенники. Его юбка была накрахмалена, отглажена, а нагрудник из золотой парчи был украшен полосками китовой кости. Перстни и кольца блестели на каждом пальце, рукоятка и перекресть с парадного меча также были украшены самоцветами, а усы, прическа и борода были покрыты лаком и отдавали парфюмерией.

Протокол в таких, как эта, встречах требовал и военного шлема, но Деметриус не любил носить доспехи. Металл был горячим, тяжелым и неудобным, и даже ремни стесняли его. Поэтому в качестве головного убора он выбрал узкое золотое кольцо, окантованное золоченной проволокой. На ней был за‑креплен еще один кусок золотой парчи, украшенный изумрудами и синим плюмажем.

Массивная золотая цепь свешивалась между двумя золотыми брошами, придерживающими золотую парчу. На ее внешней стороне серебряной проволокой был вышит трезубец, являющийся гербом его дома.

Не достигший половой зрелости мальчик‑раб, который сопровождал его, был одет похоже, но сильно накрашен.

Его эскорт состоял из дюжины копейщиков, возглавляемых лордом Сергиосом. Остальные копейщики оставались охранять его каюту от посягательства пиратов или воровства команды.

В сопровождении эскорта Верховный Владыка Деметриус проследовал на причал и стал ждать прибытия носилок или кареты. Через два часа, когда солнце скрылось за западным рифом и москиты улетели, Верховный Владыка и его двор все еще ждали.

Черные охранники ждали спокойно, лорд Сергиос вопросительно поглядывал на своего господина. Деметриус наливался злостью. Подобная неучтивость со стороны провинциального дворянина‑эл‑линойца не простительна. Деметриус подозвал к себе мальчика и ударил его по лицу. После этого он почувствовал себя лучше.

Сразу же из носа миньона закапала кровь, и Деметриус послал его вниз переодеться. Он приказал также Титосу привести одного из бездельников, из числа слонявшихся по гавани. Капитан быстро вернулся, ведя за собой человека неопределенного возраста с обветренным лицом, и Деметриус приказал Сергиосу допросить его.

Ковыряя ногой в камнях, человек выслушал Сергиоса, затем ответил ему на странно акцентированном эллинойском.

– О да, капитан, старый Курнос привел вас правильно. Но что касается кареты, то вам придется ждать ее довольно долго: на острове нет лошадей.

– А носилки,– перед тем, как закончить, он засунул вымазанный дегтем палец в ноздрю, вытащил его, критически осмотрел свои находки и вытер его о задницу, облаченную в грубошерстные штаны.– Да, последние носилки, которые я видел, по‑моему, были сделаны из двух лодочных сидений и непромокаемого плаща, или это был чехол от лодки? И они использовали это, чтобы приносить все то, что осталось от старого Зохаба на святое место, в тот день, когда большая акула оказалась в лагуне и откусила ему ногу. Он. конечно, умер. Вряд ли кто‑нибудь выжил бы, если бы ему откусили полтуловища.

Моя жизнь! Это была такая большая акула! Они загнали ее на мелководье и мы загарпунили ее и вытащили на камни, колотили до тех пор, пока она не перестала дергаться, затем топором отрубили челюсть. Она была сорока футов длиной, весила добрых восемь тысяч фунтов после того, как мы разрезали ее. Никогда не видел такой большой акулы. Никто не захотел есть ее, и я не стыжу их, охота была жрать вместе с ней и лучшую часть старого Зохаба. Большая часть ее зубов была велика для стрел, и я отдал их старому Форосу, чтобы он сделал дротики. И знаете, что он сказал?

– Заткнись! – заорал Деметриус, лицо его раскраснелось.– Ты старый дурак! Мы не желаем ничего слышать про акул. Нам надо узнать, когда лорд Пардос вышлет почетный эскорт, чтобы проводить нас в свой дворец.

Островитянин почесался и ответил:

– Не могу сказать, что я знаю, что это такое и на что похоже, но вы не пропустите гнезда старины Курноса, видите, оно находится на этом самом острове, двумя этажами выше. Он прямо на вершине холма, и это хорошо, так как мушкетеры не часто заходят так далеко. И вы не поверите, как плохо они себя чувствуют иной раз. Конечно, они не надоедают темнокожим парням вроде меня, но пристают к бедным педерастам со светлой кожей.

И вы знаете, можете мне верить или нет, но точь‑в‑точь блохи. Когда она голодная, она не обратит внимания на темнокожих парней и грызет белокожих. Один выход: перекрасить себя в темный цвет, и побыстрее.

Скажу вам, я не знаю, откуда они появились, мушкетеры, но они валяются целый день с копьями. Конечно, блохи и мандавошки сидят на них целый день. Но это не так уж и страшно, они просто ползают в волосах. Конечно, это не удобно, когда у тебя такие длинные волосы, как у ваших мальчиков, но…

Лицо Деметриуса из мертвенно‑бледного превратилось в пунцово‑красное. Он был так взбешен, что не мог ничего произнести, и ударил несколько раз по перекладине. Черты лица его исказились, вены на его висках начали набухать.

Он прохрипел:

– Черт бы тебя побрал, ты, вонючая свинья! Ты скажешь нам то, что мы хотим, или я напою тебя похлебкой из твоих глаз и твоего болтливого языка!

Загорелый человек посмотрел на Деметриуса без тени страха, затем громко плюнул на палубу.

– Я ответил самым лучшим образом на все вопросы. Я не знаю, может быть, ты и говоришь с людьми подобным образом, там, откуда ты приперся, но правила старика Курноса разрешат вызвать на бой за подобные угрозы.

Твой капитан позвал меня подняться на борт. Я бросил работу и пришел! Не так ли? Я старался быть полезным, потому что видел, что ты чужеземец и сухопутный житель. Может быть, ты здесь и большая шишка, но для меня – нет, барчук.

Я старый человек, но в свое время я плавал со старым Курносом, с Каменной Головой, его отцом и с Красной Рукой, его дядей. Я немало убил людей. Это так же верно, как то, что меня зовут Рубака Якоб. Сегодня у меня нет даже меча, но он мне без надобности, у меня есть хороший нож,– и он показал на правый бок.– Я, может быть, в три раза старше тебя, но ставлю шлем золота против шлема с мочой, что если мы будем драться, то ты через минуту отправишься на корм касаткам. Но я не буду делать этого, так что можешь не мочиться в штаны, сынок. У меня есть дела поважнее.

С этими словами он повернулся и ушел, даже не взглянув на Верховного Владыку.

Лорд Сергиос и капитан Титос с трудом уговорили разъяренного Деметриуса не убивать старика, так как он был свободным жителем, а не рабом, иначе плата за него была бы слишком велика.

Неуклюжее трехэтажное здание занимало большую часть искусственной горы, где находился дворец Пардоса, и было выстроено из темного камня. Деметриус долго не мог отдышаться после подъема, смахивая пот с лица, хотя остальные даже не вспотели. Много лет прошло с того дня, когда Деметриус пешком поднимался в гору.

В наружном дворике лампы и факелы отбрасывали оранжевый блеск на стены, слышались грубый смех и крики, женский визг и звуки дикой варварской музыки; доносились запахи жареного мяса и вина.

Снаружи высоких двухстворчатых ворот висел измятый медный гонг. Когда Деметриус принял позу, лорд Сергиос вытащил меч и ударил в гонг. Внезапно шум стих. Затем одна створка приоткрылась и оттуда показался щербатый одноглазый человек огромного роста, одетый в замасленную тунику, защитные доспехи, шлем из меди и кожи и державший огромный топор на плече.

– Ну? – спросил он.– Какое у вас дело?

Сергиос вставил меч в ножны и объяснил:

– Сэр, пожалуйста, доложите лорду, что Деметриус, Верховный Владыка Кенуриос Элас, просит аудиенции у своего кузена Пардоса, Владыки Морских Островов.

Огромный пират прищурил глаз и спросил:

– Это ты, что ли?

Верховный Владыка грубо оттолкнул Сергиоса в сторону и принял, как он считал, уверенную позу.

– Мы, Деметриус,– он хотел произнести эти слова громко и сильно, но так как у него перехватило горло, произнес их фальцетом.

Прищуренный глаз расширился.

– Ты – кузен старика Курноса? Черт меня побери! – заметил воин. Затем он захлопнул ворота перед самым носом Деметриуса.

Когда ворота открылись вновь, топорщика сопровождало несколько хорошо вооруженных людей. Двое из них черные, по сложению и чертам лица были похожи на телохранителей Верховного Владыки.

– Ты,– сказал одноглазый, указывая на Деметриуса,– можешь войти, ты и твой мальчик. И капитан охранников тоже.

Он указал на лорда Сергиоса, который был одет в настоящую кирасу и шлем, в добавление к мечу и разукрашенному кинжалу.

– Сначала твой капитан должен снять оружие и подвергнуться обыску, нет ли спрятанного оружия. Твоя охрана останется здесь.

Он повернулся, затем кивнул ему через плечо.

– А теперь идем, старый Курнос не любит ждать.

Взгляду Верховного Владыки никогда раньше не открывалась такая картина: около пятидесяти странных человек, находившихся во дворе. У нескольких явно были следы эллинойской крови, большинство были варвары по привычкам и одежде. Бесценные украшения соседствовали с грязными лохмотьями когда‑то прекрасной одежды, рукоятки и лезвия мечей высовывались из богато разукрашенных ножен. Из ушей и носов торчали золотые серьги или драгоценные камни. Многие были одеты только в бриджи, на их волосатых телах татуировки перемежались с многочисленными шрамами. У некоторых не хватало части рук или пальцев, многие недосчитывались передних зубов и частей или целых ушей, а один даже заменил выбитый глаз опалом. Другой разукрасил многочисленные шрамы таким образом, что они складывались в непристойные слова на эллинойском.

Однако смех этих людей был громким и уверенным, лица у всех твердые, такие же, как и мускулы. Высокие стены преграждали доступ освежающему океанскому бризу, и на дворе стоял непристойный запах. Одних только запахов – рыбы, жареного мяса, вина, эля и горелого дыма, немытых тел и пота – было достаточно, чтобы вывернуть желудок наизнанку, но здесь было и другое, нечто более ужасное.

В то время на вечерах Верховного Владыки Деметриуса к каждому гостю был приставлен мальчик‑раб, эти дикари имели женщин. И многие из них – эти отвратительные создания – были наполовину раздеты, а некоторые совсем голые. Для Верховного Владыки стало ясно, что цивилизация не коснулась этого двора, так как какой цивилизованный человек мог есть и пить в присутствии этих отвратительных созданий?

Прокладывая себе путь среди пирующих, Деметриус еле сдерживал свое отвращение, но внезапно тошнотворная темноволосая проститутка подскочила к нему, двумя руками обняла за шею и поцеловала в губы.

Это была последняя капля. Деметриус, панически стараясь освободиться от шумных объятий женщины с такой силой оттолкнул ее, что она растянулась на полу. На мгновение он застыл, а затем начал блевать.

Все это произошло в полной тишине. Затем один из мужчин, сидящих за столом в конце двора, хлопнул четырехпалой ладонью по столу, откинулся назад в кресле и засмеялся. Его два компаньона и несколько мужчин и женщин присоединились к нему. Несколько непристойных ругательств послышались в адрес Верховного Владыки, но большинство только хмыкнуло и вернулось к своим занятиям: еде, питью, поцелуям и ласкам.

Деметриус изогнулся, содрогаясь от спазм. Наконец, он выпрямился. Маленький миньон, скомкав кусок ткани, взятый с ближайшего стула, начал стирать следы рвоты с одежды Владыки.

Деметриус почувствовал себя легче.

Вот на ком он мог сорвать злость безнаказанно. Его нога вонзилась мальчику под ребро и отбросила на шесть футов, ударив о полную бочку вина. Когда мальчуган бессильно распластался, одна из женщин опустилась на колени рядом с ним и положила его окровавленную голову на колени. Затем, обмакнув кусок юбки в вино, начала протирать лоб и щеки ребенка.

Испугавшись, что один из его любимых миньонов будет испоганен прикосновением женщины, Деметриус бросился к ней шипя:

– Ты, вонючая, отвратительная сука, убери от него руки прочь. Слышишь меня, бесстыжая!

Женщина подняла голову, взглянула на него и снова занялась мальчиком.

Возмущенный Верховный Владыка подскочил и замахнулся, но был остановлен таким сильным и твердым голосом, которого он еще не слышал в своей жизни:

– Коснись ее, ты – жеманная свинья, и ты потеряешь все пальцы на этой руке, по суставу в час.

Говорящий сидел на низкой кушетке, рядом с высокой рыжеволосой женщиной. Он был одет в высокие ботинки, свободные брюки были подпоясаны широким поясом, шерстяная рубашка была распахнута до пояса. Небольшой кинжал был приторочен к ремню, но он казался невооруженным среди бряцающей оружием толпы.

Когда Деметриус как следует рассмотрел говорящего, он снова почувствовал себя плохо. Широкий шрам начинался с левого виска, шел по щеке, едва не задев глаз, а кончик носа отсутствовал, как и половина правого уха, но наиболее ужасным было то, что дюймовой глубины отверстие было прорезано на правой щеке мужчины и, несмотря на лечение, никогда не зарастало. Однако его глаза, волосы, строение черепа заставляли Деметриуса думать, что этот человек мог быть Катахроносом, чистокровным элли‑нойцем.

Деметриус с трудом преодолел свой страх и замешательство.

– Как… ты смеешь так обращаться к нам! Знаешь ли ты, кто мы?!

– Теперь я понял, почему ты обращаешься к себе во множественном числе. Да, я знаю, кто ты и что ты, и мне жаль, что у меня есть такой родственник, как ты, кузен!

– А я – Пардос, Владыка Морских Островов. Ты здесь, чтобы просить меня о помощи. Видя тебя, я теперь понимаю, почему тебе нужна помощь. Если ты образец того, во что превратилось эллинойское дворянство, только бог может помочь вам. Если все похожи на тебя, расфранченного педераста, с девичьим голосом и безволосого как мальчик, которого ты ударил, с храбростью не больше, чем у мышонка, то уж лучше пускай материк управляется нормальными, смелыми, простыми варварами. Это лучшие соседи.

Встав, Морской Владыка подошел к своему гостю, затем глядя медленно обошел вокруг него. Внезапно он схватил меч Деметриуса и осмотрел камни на золотой рукоятке, без всякого напряжения отломил от него лезвие и швырнул рукоятку рыжеволосой женщине.

– Это тебе подарок от Верховного Владыки, Кэнди.

Она поймала украшение, по цене не уступающее стоимости корабля Титоса, затем ее полные губы изогнулись в притворной улыбке, и она на чистейшем эллинойском сказала:

– Я не могу выразить своей благодарности, милорд Деметриус.– В ее голосе слышался смех.

Пардос ткнул лезвием сломанного меча в юбку Деметриуса.

– Юбка очень подходит тебе, кузен. Ты больше женщина, чем мужчина.

Верховный Владыка ошеломленно прошептал:

– Это… боевое оружие… древний наряд… эллинойского воина.

– Ты? – хмыкнул Пардос.– Воин?

Затем, прижав лезвие к тканому нагруднику, добавил:

– Я предполагаю, это должно быть кирасой, она не выстоит против брошенного камешка, а что касается твоего шлема…– он воткнул лезвие через ткань, сдернул шапочку с головы Деметриуса и отшвырнул ее рыжеволосой.– Плата за твой поцелуй, Магда! Наш гость щедр.

Она надела шапочку на темные волосы Магды, та сделала глубокий реверанс.

– Мои глубочайшие благодарности, лорд Деметриус. Я буду носить ее в знак памяти о Вас.

Челюсть Верховного Владыки отвисла, он был уверен, что этот монстр убьет его после того, как всласть поиздевается.

– Тсс‑тсс,– прошептал Пардос, виду его испуг.– Ты не привык к нашему климату, кузен. Тебе будет очень холодно, если ты не снимешь плащ. Позволь, я сделаю это для тебя. В конце концов, ты – мой гость.

Оторвав броши, он разорвал цепь и сорвал плащ с плеч. Скомкав его, он повернулся и бросил его женщине, стоящей на коленях у винной бочки.

– Это – пареньку, Тильда. Но не бойся, тут есть и кое‑что для тебя.

Взяв княжескую холеную руку, он начал стаскивать с его пальца кольцо с бриллиантом.

Деметриус попытался освободить руку.

– Нет,– вскричал он.– Нет! Что я сделал, что Вы так обращаетесь со мной?

Взгляд, который бросил на него Пардос, заставил задрожать его. Голос Морского Владыки был ледяным.

– Ты то, что ты есть, никчемная вещь, гермофродит поганый. Но что хуже всего, ты помоги мне бог, той же крови, что и я, и ты делаешь очевидным тот факт, что наша кровь загнившая.

Он сказал бы и больше, если бы не рука, схватившая его за плечи и повернувшая его. Сергиос оставил свой меч, и кинжал, и кирасу у входа, но когда он увидел унижение своего господина, отсутствие оружия не могло остановить его. Когда он встал перед пиратом, глаза его смотрели из‑под края плаща так же твердо, как и глаза Пардоса.

– Собака и сын собаки! – прошептал он. Неужели твой дом пал так низко, что ты забыл, кто мы и что есть? Мы три эллинойца, катахроносы, дворяне. Поэтому мы не должны распускаться перед варварами.

Пардос с изумлением взглянул на него, но сдержался.

– И кто ты такой, мой юный петушок, что учишь меня?

– Лорд Сергиос, Адмирал Кенуриос Элас, Милорд.

Пардос кивнул, тень улыбки скользнула по его лицу.

– Парень – моряк, а? И если меня не подводят глаза – настоящий мужчина. Если ты отличаешься от этой вещи, почему ты защищаешь его?

Сергиос вздохнул.

– Потому что я верен своему слову, Верховный Владыка – мой король, и я давно поклялся служить ему. Я буду защищать его до самой смерти, до последней капли крови.

Без предупреждения мускулистая рука Пардоса откинула его в сторону.

– Меч.

Короткий тяжелый меч очутился в его руке.

– Слова теряют смысл, если не подкрепляются делом, Адмирал Сергиос,– сказал Пардос, отступая, чтобы освободить место.– Позволь нам немного увидеть этой крови, посвященной этим гнилым потрохам.

Инстинктивно рука Сергиоса потянулась к ножнам, но вернулась пустой.

– Мое оружие осталось у ворот, и…

Пардос засмеялся.

– До последней капли крови? Как же ты позволил себя разоружить и думаешь, что это спасет тебя. Ты так же слаб, как и твоя хозяйка,– он махнул рукой в сторону Деметриуса.

Сергиос покраснел.

– Вы не поняли меня, милорд. Если ваши люди вернут мне меч и дадут оружие, хотя бы кинжал, я буду к вашим услугам.

– Ты уже к моим услугам, сухопутная крыса,– рявкнул Пардос.– Какой ты есть, ты оскорбил меня, ты будешь драться со мной. Ты не получишь оружие от моих людей.

Выражение лица Сергиоса не изменилось. Он покачал головой, оценивая свои шансы, и нашел их весьма маленькими. Затем он резко нагнулся, схватив обломок меча Деметриуса, и, вырвав тяжелый плащ из рук женщины, сидевшей у бочки, встал в боевую стойку.

Он быстро обмотал плащ вокруг левой руки и плеча. Затем принял стойку бойца на ножах, ноги слегка согнуты, левая нога вперед, в правой руке обломок меча.

– Я сказал тебе, невоспитанный сопляк,– закричал Пардос,– Ты будешь без оружия. Брось сейчас же лезвие и плащ.

Сергиос улыбнулся.

– Я надеюсь, что сейчас милорд докажет, что его слова не расходятся с делом. Ты заберешь оружие только у мертвеца. Или милорд боится встретиться с вооруженным человеком? Выпей чашу вина: это придает храбрости.

Ни одна змея не нападала так быстро, как Пардос. Сергиос отбивал своим самодельным щитом большинство ударов, но пиратский меч все же доставал до цели. Но даже раненый, Сергиос прорвал защиту Пардоса и нанес ему удар своим осколком меча в грудь.

В последний миг Пардос отскочил назад и парировал удар, стараясь поднять лезвие Сергиоса вверх. Но при первом же настоящем соприкосновении с настоящим мечом оружие Сергиоса разлетелось как стекло.

Взревев, Пардос нанес удар между шеей и плечом Сергиоса. Его нырок спас ему жизнь, но меч ударил по шлему и сорвал его. От удара Сергиос свалился на землю. Пардос бил по упавшему противнику, но Сергиос откатывался из‑под ударов. В конце концов он вскочил и ударом ноги вышиб меч из ослабевшей от стольких ударов руки Пардоса. Пиратский меч отлетел в сторону.

– Сейчас, милорд,– проговорил Сергиос, стирая кровь тыльной стороной руки с рассеченной кожи на голове,– мы одинаково вооружены.

Пардос выхватил свой кинжал и медленно подошел. Сергиос пытался поднять левую руку, но это не получилось: измочаленный плащ был мокрым и тяжелым. С рычанием Пардос кинулся на ослабевшего Сергиоса, и, когда они столкнулись, ухватил его за правую руку, приставив кинжал к горлу юноши. Возле синеватой стали показалась кровь. Но он задержал руку, говоря:

– Хоть у тебя не было ни малейшего шанса, лорд Сергиос, ты сражался, и сражался хорошо. Если ты скажешь, что лгал, назвав меня собакой, и попросишь не убивать тебя – я оставлю тебе жизнь.

Насколько позволял кинжал, приставленный к горлу, Сергиос потряс окровавленной головой.

– Благодарю, милорд, но я не согласен. Люди моего дома не лгут и не просят пощады.

– Нет, нет– вскричал Деметриус.– Он сделает так, Сергиос. Он убьет тебя… и затем, наверное, меня. Я… я приказываю тебе, скажи, что ты солгал и попроси у него прощения!

Взгляд Сергиоса остановился на Верховном Владыке, и в нем была жалость.

– Лорд Деметриус, я присягал Вам, Вы это знаете! Я отказался от друзей и даже от семьи, чтобы служить Вам. Многие из Ваших приказов были отвратительны, но тем не менее это были Ваши приказы и, спаси меня Господь, я выполнял их.. Но, милорд, только над моим телом Вы властны… не над душой, не над честью.

В его словах было такое раздражение, что Деметриус забыл все, время, место, обстоятельства. Он вытянулся.

– Ты говоришь, как вероломный дурак, твой отец. Мы обходились с тобой, как с цивилизованным человеком. Без жизни, идиот, честь не имеет значения, если она вообще имеет значение, в чем мы сомневаемся.

Жалость во взгляде Сергиоса усилилась.

– Бедный мой лорд, в этом, как и во многом другом, твои мозги повернуты. Для тебя реализм – это цинизм, интеллигентность означает постоянное согласие с тобой, а цивилизованность – пристрастие к жестокостям и извращениям.

Для Вас честь не имеет цены, так как у Вас и тени ее нет, Вы не знаете даже значения этого слова. Милорд, Ваши бедные мозги перевернуты. Умереть здесь и сейчас с честью от лезвия этого храброго лорда – быстрая и безболезненная смерть. Жизнь в бесчестии, как Вы мне приказываете, тоже означает смерть, но только медленную и позорную.

Его глаза снова встретились с глазами Пардоса, и он улыбнулся.

– Я готов, милорд. Вы лучший человек, чем лорд, которому я служил. Это честь для меня погибнуть от Вашей руки. Пусть Ваш удар будет сильным и твердым.

– Он будет таким, лорд Сергиос,– ответил Пардос.– Я не вижу наслаждения в страданиях храброго человека. Ты настоящий человек чести, и все люди будут уважать твой дом, назови его, чтобы я и мои люди могли вспоминать его и тебя, когда придет время.

– Я имею честь быть сыном Александрова из Папасполиса, бывшего стратегоса Кенуриос Элас.

Голос Пардоса стал твердым.

– Твой отец был человеком большого благородства и лучшего происхождения, чем те, кому он служил. И я слышал, что его сын продолжает служить сыну Базиля.

Говорят, что кровь скажется. Твоя кровь сказалась. Зарезать извращенного свинью – одно, убить настоящего благородного, древней крови дворянина,– другое.

Он отвел свой кинжал и встал, Сергиос тоже попытался подняться, но свалился, застонав. С твердым лицом Пардос направился к Деметриусу. При виде его Верховный Владыка затрепетал, и его колени подогнулись. Упав в сделанную от страха лужу, он протянул руки.

– О, пожалуйста..,,– взмолился он.– Не убивай меня… мы… я… вы… вы можете взять все. Вот.

Он принялся срывать с пальцев кольца, собрал их все в кулак и протянул Пардосу.

Холодно глядя на него, Пардос ударил по вытянутой руке, и драгоценные погремушки разлетелись в разные стороны. Он начал подходить к Деметриусу, как вдруг обнаружил, что кто‑то держит его за ногу. Он посмотрел и увидел, что Сергиос вцепился правой рукой в его ногу.

Широкая лужа крови отмечала то место, где лежал Адмирал. А широкий кровавый след показывал тот путь, который он прополз. Был виден разрез на его куртке, идущий от левого плеча. Он был бледен, единственным красным местом были запекшиеся струйки крови на лице и там, где его зубы закусили нижнюю губу.

Но глаза его смотрели прямо, и рука крепко держала за ногу, а голос был тверд.

– Вы не убьете его, милорд, пока я жив.

– Я обещал сохранить твою жизнь, а не этой штучки, благородный лорд Сергиос,– мягко ответил Пардос.

Сергиос дрогнул, и струйка крови показалась у него изо рта. Его голос заметно ослаб.

– Моя жизнь… обещана ему. Не могу жить честно… не за… защитив его.

– Брат,– не смотря на напряжение, голос Пардоса был мягок.– Твои усилия убивают тебя. Эта человекообразная вещь не стоит жизни, особенно твоей.

– Лорд Деметриус,– сказал Сергиос – гораздо хуже тебя…, но все еще… мой лорд.

Пардос откинул кинжал и опустился на колено, аккуратно расцепив пальцы Сергиоса.

– Благородный Сергиос, твоя храбрость сегодня спасла две жизни. Я хочу убить его, но жизнь такого редкого человека, как ты,– слишком высокая цена,– подняв голову, Морской Владыка крикнул:– Зами, Игор, Венахр, Какино‑Джан, ко мне!

С помощью четырех капитанов Пардос положил Сергиоса лицом на стол. Под руководством рыжеволосой Кэнди три женщины сняли с него куртку и начали накладывать повязку, еще одна промывала ему голову и лицо чистым вином.

Пардос отдавал приказы.

– Зами, приведи мастера Гамаля и его помощников. Скажи ему, какого рода раны, чтобы он знал, что взять с собой. И объясни, что этот человек много значит для меня. И… на всякий случай приведи отца Вокоса тоже.

– Какино‑Джан, собери свою команду и приготовь корабль. Отвезешь Верховного Владыку Деметриуса обратно в его страну, вместе с теми, кто захочет вернуться с ним. Я позволил ему жить, пусть живет, но не здесь. Пусть отравляет другие королевства. Его корабль и груз – мои, осмотри их. Приведи его рабов ко мне и посмотри, скольких человек из его команды ты сможешь выбрать. Пусть Ниона поговорит с его телохранителями: такие копейщики редкость.

– Венахр, сдери с него военную одежду и нацепи что‑нибудь из женского. Затем устрой куда‑нибудь на ночь Принцессу Извра щения, учитывая ее пристрастие к дерьму.

* * *

Верховный Владыка, наряженный в старый сарафан, провел остаток ночи на дне выгребной ямы. Перед восходом его вытащили и отвели на причал. Там его связали, втащили на борт «Золотой мечты» и запихали в рундук, куда вскоре пихнули и капитана Титоса.

Кроме своих трех парусов, корабль капитана Зелига мог двигаться и с помощью ста пятидесяти гребцов в течение всех двадцати четырех часов в сутки. За шесть дней они достигли побережья Кенуриос Элас.

Капитан вошел в устье перед заходом, подошел к пустынным причалам перед восходом. Затем два пассажира, надежно связанные, были выкинуты на причал, а пираты вернулись обратно.

8

Наполнив кубки, свой и Александроса, Мора кивнула:

– Когда Милон и я впервые появились здесь, ходили слухи, что Деметриус искал счастье на островах, но ему не повезло. Он очень мало говорил об этом. Конечно, он не знает, что он один из нас, Бессмертных, с той поры он стал похрабрее.

– Так что ты, Лекос, внук другого Лекоса. Но о твоем отце – Сергиосе. Почему он остался среди… людей Морских Островов?

– Мора, раны моего отца были тяжелыми, он чуть не умер от них. Выздоровление заняло много времени. За эти месяцы лорд Пардос и его жена полюбили его. Однажды, когда он уже мог говорить и сидеть за столом с хозяевами, Пардос и Кэнди уговорили его остаться. Это было нетрудно. Когда он узнал, что его отец убит Деметриусом на дуэли…

Мора покачала головой.

– Это было не совсем так, но продолжай, Лекос.

– Когда мой дед, человек, который заставил моего отца дать клятву верности сыну Базиля, погиб сам от руки Базиля, лорд Пардос и отец Вокос, которые знали лучше всех все относящееся к обычаям и правилам Эллинои, смогли убедить моего отца, что он свободен от своей клятвы.

– Верно, смерть преемника клятвы освобождает давшего клятву от всех обязательств.

– Но,– добавил Александрос, – мой отец никогда не чувствовал себя свободным от всех обязательств, иначе меня не было бы здесь, Мора.

Когда мой отец поправился настолько, что мог работать копьем и мечом, он стал приставать к Пардосу, чтобы тот дал ему какое‑нибудь задание.

Мора, многие чужестранцы называют нас варварами. Это верно, но только в том смысле, что в жилах некоторых из нас течет много эллинойской крови, и весьма разбавленной. В то время, о котором я говорю, лорд Пардос и мой отец были единственными катахро‑носами в королевстве.

Мора, мы называем всех остальных, не островитян, лжецами‑псехостисохами. Наши люди никогда не лгут ни друг другу, никому другому, потому что мы считаем ложь бесчестием. Нам нужно общество единомышленников, независимое общество. И новички либо становятся людьми чести, либо не выживают.

Наш единственный верховный титул – Морской Владыка. И даже законный наследник не сможет унаследовать его, если Совет Капитанов решит, что это не подходящая кандидатура. Морской Владыка наследует только владение островами, зданиями, гаванью, причалами, складами и личную собственность своего предшественника. Капитаны могут покупать и продавать корабли – это их собственность, но они платят за жилье и использование складов Морскому Владыке, который также получает небольшой процент от удачных походов и пошлину с купцов, торгующих на островах.

Немногие из нас живут долго, девять из десяти погибают, не достигнув и тридцати. Из‑за этого и из‑за долгих морских путешествий наши женщины практикуют многомужие, и это оправдывает себя. В юности лорд Пардос был ранен и не мог иметь детей, поэтому мой отец соединился с леди Кэнди. Она родила ему трех сыновей, моих сводных братьев, но они были убиты, когда я был еще ребенком.

Отец сопровождал других капитанов во многих походах, прославив себя. На пятом году жизни на островах, когда во время морского боя погиб капитан Клив, его команда выбрала моего отца своим капитаном. У него было много друзей, и когда он привел корабль Клива обратно, то Совет Капитанов безоговорочно подтвердил его капитанство. За три года отец стал старшим капитаном, владея и командуя девятью кораблями. Он плавал и в Испанию, и в Ирландию, и даже на север. За два года до моего появления на свет, он посетил внутреннее море и побывал в Палиос Элас, где был радушно встречен. Когда через три месяца он вернулся домой, с ним была моя мать. Когда мне было девять лет, лорд Пардос сидел как‑то ночью пируя с капитанами. Внезапно он встал с судорогой на лице и упал в обморок. Мастер Сахид, наш главный хирург, обнаружил, что у него парализована левая сторона тела.

Когда его принесли на Совет Капитанов, последний формально объявил моего отца своим преемником. Позднее он добился от старших капитанов обещания оказать полную поддержку моему отцу и мне после него. Через полгода Лорд Пардос умер, и мой отец был объявлен Морским Владыкой.

– А потом и ты стал Морским Владыкой,– закончила за него Мора.– А что с твоей матерью?

Александрос улыбнулся.

– Матерями, не забывай, Мора. У моего отца было две жены. Мать Кэнди умерла ночью во сне, вскоре после смерти отца. Мать Ана сошлась со старшим капитаном Я некосом, которого Вы видели.

– Один муж? – удивилась Мора.– Кто удовлетворяет ее, когда Янекос в море?

Александрос хмыкнул.

– Ей только сорок, и она все еще привлекательная женщина. Я уверен, что ей не нужно «замены», по крайней мере, как у вас здесь. Ее любовникам нечего бояться Я некоса.

Мора стала серьезной.

– Вы сильные люди, Лекос. Многие наши благородные женщины предлагали себя тебе, ты всех отверг. Скажи мне, почему, и не пытайся обмануть меня чернухой, которая так понравилась этим мокротелкам на оргии у леди Ионны.

Он посмотрел на нее.

– Все сказанное тогда – правда. Есть одна, которая очаровала меня, но ее муж могущественный лорд. И ваши материковые обычаи отличны от наших.

Мора щелкнула пальцами.

– Не совсем так, Лекос. Эллинойки – да, но женщины конных кланов обладают большей свободой, так как во многих кланах еще не умер матриархат. Несмотря на оседлую жизнь, наши обычаи меняются крайне медленно, и женщины кланов могут соединяться с мужчинами по своему выбору, естественно, не переступая границы благоразумия и без кровосмешения.

Она наклонилась к нему.

– Лекос, Бессмертной Богиней я могу быть для племени, но я еще женщина, и я сгораю от любопытства. Назови мне имя этой леди, которая так очаровала тебя. Клянусь, я никому не скажу.

Чувствуя, что он не в силах выразить словами, Александрос сказал это мысленно. Глаза у Моры смягчились, увлажнились, она взяла его мозолистую руку.

– Лекос, ты очень многого не понимаешь. Если даже мы ляжем в постель – это не будет настоящей близостью. Я буду освежать в памяти ночь, случившуюся восемьдесят лет назад. Александрос из Папасполиса был тот Лекос, которого я любила и люблю до сих пор, хотя я не видела его смерть сорок лет назад. И тогда я была в десять раз старше его, хотя тогда он не знал этого.

Лекос, я прожила более трехсот пятидесяти лет. Судя по твоим разговорам, ты эллинойский христианин. Разве не знаешь ты, что ваши священники говорят о таких, как я, что мы – потомки Сатаны, бессмертные колдуны и ведьмы, проклятые Богом? Ты не боишься быть отверженным?

– Я не чувствую и не вижу зла в тебе, Мора,– ответил Александрос.– Я не обращаю внимания на эти глупости. Да, Мора, я христианин. Я не думаю о твоем возрасте. Я мужчина и хочу женщину, которую люблю. Что же стоит между нами?

Их взгляды встретились.

– Ничто, Лекос,– сказала она, улыбаясь.

9

Сублейтенант Стамос и его патруль, охраняющие левый фланг армии короля Зеноса, въехали в деревушку перед полуднем. Они пересекли реку Кузавачи на рассвете, и Стамос считал, что четверть основных сил была сейчас в Каралиносе.

Это была пустая деревня, третья деревня, в которую они входили, находя лишь золу и пепел, обугленные посевы. Стамос радовался, что они взяли запасы для своих коней, так как большая часть травы была уничтожена пожаром.

Стамос послал всадника к капитану Портосу, чтобы сообщить о том, что и здесь нет провизии для армии. Это был второй всадник, которого они посылали, когда нашли четвертый отравленный источник.

Сержант подскакал к нему и отсалютовал.

– Если здесь никого нет, то можно сделать привал, сэр. По крайней мере здесь можно укрыться в тени.

Стамос кивнул, и сержант отправился обыскивать хижины и амбары, но никого не было, ни одной живой души, ничего ценного, и солдаты начали ворчать, ибо мародерство было их основным условием вступления под знамена Зеленого Змея короля Застроса.

Стамос спешился и огляделся, кругом царило запустение. Но один из воинов нашел несколько мехов с виски, лежащих возле полуразрушенной стены.

Часовой был послан вверх по лестнице, но ничего не увидел. Стамос набрал воды и сунул в нее серебряный нарукавник, проверяя, не отравлена ли она. Известно, что серебро темнеет от яда. Но серебро не потемнело. Тогда он набрал в пригоршню воды и напился, затем облил голову.

– Если я через несколко минут не умру, пусть люди напоят лошадей.

Напоив и накормив коней, солдаты уселись есть, а сержант выставил двух часовых, уселся за стол с офицерами… Они молча жевали. Стамос поделился вином из фляги со своим старым седым заместителем. Глотнув, он повернулся и приказал солдатам, чтобы они сменили часовых, но ему никто не ответил. Ворча, он встал, ругаясь по поводу дисциплины, и направился к солдатам.

Внезапно он закричал.

– Лейтенант Стамос, скорее на коней. Они убиты. Скорее отсюда, не…

Он захрипел, и Стамос увидел мерцание доспехов, когда он упал.

Но прежде чем Стамос успел добежать до коня, он понял, что окружен. Невысокие воины, сидевшие на небольших диких лошадях, виднелись между зданиями, а основная масса отряда была на дороге.

Стамос откашлялся.

–Кто ваш вождь? – он повторил свой вопрос дважды, сначала на эллинойском, затем на американском.

Но никто не ответил.

– Я – сублейтенант Стамос из Чирокиполиса и старший сын дома. Мой отец заплатит за меня хороший выкуп.

– Извини,– сказал ему один из всадников, усмехаясь.– Мы не берем пленников, эллиноец.

* * *

Прождав целый день известий от дальнего западного патруля, капитан Портос послал целый отряд – сто двадцать всадников, шесть сержантов и трех офицеров на поиски людей Стамоса. Они миновали две деревушки и въехали в третью. Ничего не подозревавший сержант вошел в один из подвалов, и… пропавший патруль был найден.

Гноп‑лейтенант Никос был опытным воином. После тщательного обыска всех зданий он разместил три взвода по периметру деревни для охраны: один взвод ждал в центре, не спешиваясь, остальные два взвода занялись убитыми. Когда двадцать трупов было сложено рядом, Никос внимательно осмотрел их. Только четыре из них имели следы насилия: череп молодого Стамоса был раскроен до глаз ударом меча, рана в спине сержанта была нанесена стрелой, У двух солдат были перерезаны глотки. Остальные были не тронуты.Никос послал своего лучшего следопыта на поиски и следы были найдены – шли через поля в горы. Никос спросил:

– Сколько, и как давно?

Свесившись с седла, сержант внимательно осмотрел следы, потрогал их пальцем, определяя степень теплоты.

– От пятидесяти до шестидесяти лошадей, лорд Никое, но не у всех были всадники. День назад.

– Все лошади наши? – спросил Никое, зная ответ.

– Около половины имеют подковы нашего образца, а остальные мне не известны. Они не из Каролиноса,– сообщил сержант.

Никое кивнул. Ничего нельзя было сделать, находясь в дневном походе от основной армии, на незнакомой территории, с одним отрядом легкой кавалерии. Поэтому он приказал ехать обратно. Они уже были на обратном пути, когда четыре всадника внезапно свалились замертво со своих коней.

Когда гноп‑лейтенанту сказали, что эти четверо привязывали трупы к веревкам, за которые их вытаскивали, он приказал никому к ним не прикасаться, оставив их лежать на земле. В лагерь они возвращались на рысях, со взмокшей под снаряжением спиной при мысле о яде.

* * *

Несмотря на опасения Зеноса, всадники Милона и горцы Каролиноса сработались хорошо, лучше, чем бы они действовали с регулярными войсками; их сходство и неприязнь к равнинным эллинойцам также объединяли их, как и сходная боевая тактика и борьба против общего врага.

Через неделю с небольшим после внезапного отъезда гноп‑лей‑тенанта Никоса из деревушки в лагерь, три человека сидели у маленького костра перед входом в большую пещеру и ужинали, запивая мясо вином из бурдюков из козлиных шкур.

Вождь Хвальт Холт, темноволосый, широкоплечий и ширококостный, седина уже пробивалась в его бороде, но кроме этого ничего не обнаруживало его возраста, держался с такой же уверенностью, как и его товарищи.

Он сказал:

– Самое неприятное для меня – это было видеть, как этот кипяток вливался в глотки этих проклятых недомерков.

– Больше подходит эллинойцам действовать тайно и ядом, а не в открытом бою и мечом,– откликнулся Паул Ваун из рода Ваун, но чертики в его глазах указывали, что он шутит.

Томос Гонсалос сделал хороший глоток.

– Я думаю, что вы оба не нуждаетесь в комплиментах. Иногда трудно понять, что вы, варвары, подразумеваете на самом деле.

– Но что дало Богу‑Милону отравление солдат виски? – спросил

– Ваун.– Сняв этих двух часовых, мы могли бы легко перебить и всех остальных.

Томос ответил вопросом на вопрос:

– Ты заметил, что Застрос сузил колонны, а патрули не приближаются к этой деревне ближе, чем на лье. Болезни и страх убили солдат больше, чем мечи.

– А что касается того,– как это может помочь королю Зеносу и Верховному Владыке Милону,– сказал он,– посмотри на это, Паул.

А затем он направил тонкую струйку вина в костер.

– Что случится, если я расшнурую горло бурдюка? Хвальт ответил:

– Все наше вино выльется в костер, и ты вряд ли вытащишь свой нож.

Томос не обратил внимания на горца и продолжал:

– Нам нужно выиграть время. Такими действиями мы заставим Застроса сузить свой фронт, его люди боятся отравы и поэтому будут медлить.

* * *

К югу от этого места Бени вел свою плоскодонку по путям, известным только ему и его друзьям‑болотникам. Он был гол, и тело с головы до ног было обмазано жиром. Он подплыл к едва видимому мыску у высокого травянистого берега. Взяв маленький деревянный цилиндр со дна лодки, он бесшумно скользнул в траву.

Проползя по склону, он бесшумно перевернулся на спину, соединил секции своей дыхательной трубки и осторожно раздвинув траву, он быстрым взглядом измерил расстояние между собой и ближайшим копейщиком, прохаживавшемся туда и обратно. Его дыхание было хорошо слышно Бени. Нет, расстояние было слишком велико для выстрела, и духовая стрела вряд ли пробила бы плотную одежду, не говоря уже о броне.

Он бесшумно скользнул вверх по склону, тень среди теней. Плоский, как змея, его тело приняло форму рельефа, повторяя каждый холмик и впадину. Приблизившись, Бени увидел движение руки часового, шевеление его одежды. Бени застыл, внезапный страх иссушил губы: часовой повернулся и смотрел в его направлении. Ему захотелось бежать к своей лодке, к болотам. Но это означало верную смерть, он даже почувствовал острие копья в своей спине.

Затем все успокоилось. Бормоча что‑то неразборчивое, часовой повернулся и зашагал снова, но лишь несколько шагов…

Бени медленно приподнял трубку, убедился, что дротик на месте, поднес к губам и набрал воздуха. Сильный выдох и смерть полетела к копьеносцу.

Тот хлопнул себя по щеке, словно это был комар. Но когда его пальцы нащупали дротик и он осознал, что это такое, он закричал. Вскрикивая довольно регулярно, как женщина при родах, он бросился бежать к кострам. Внезапно он остановился и упал.

Но Бени не бездействовал: как только копье упало, он вскочил, побежал, подобрал его и бросился к берегу прежде, чем часовой упал. Он успел даже разобрать трубку, уложить ее в цилиндр и сел в лодку, положив копьё на место.

Подобным образом жители болот и банды горцев наносили удары войскам Застроса. Эти постоянные угрозы засад и нападений заставили фланги бессознательно сдвигаться к центру.

Застрос был вынужден послать две колонны легкой кавалерии в наиболее беспокойные участки, но никто назад не вернулся. Нападения не прекращались. Следующим пропавшим отрядом был полный манипул копейщиков. Через неделю вернулось около двухсот израненных и искалеченных солдат, и ни один из них не был пригоден для дальнйшей службы из‑за лихорадки, ран и болезней.

И походный распорядок был снова изменен. Застрос проклинал непредвиденные задержки. Его молодая королева Лилиан, которую многие называли «ведьмой», была вынуждена выслушать его гневные тирады.

Капитан Портос возвращался из лагеря Его Величества в страшном гневе. Вполне обоснованное требование заменит его потрепанный отряд на левом опасном фланге свежим было холодно отклонено. Более того, его личная храбрость была поставлена под сомнение.

– Какая короткая память у королей,– думал он.– Когда Его Величество, тогда еще «Тохикс» Застрос с весьма расплывчатыми правами на престол, поднял знамя восстания, «Комис» Портос собрал, вооружил и посадил на коней целый батальон и присоединился к восстанию. О, тогда Застрос называл его «брат» и клялся в вечной благодарности, обещал богатое вознаграждение за помощь.

Портос видел, как большая часть его батальона была изрублена в битве при Арбакосе, и он вместе с Застросом отступил через границу Великого Южного Болота, в котором находилось Королевство Ведьм. Лихорадка, зыбучие пески, дикие животные почти уничтожили его отряд. Портос и оставшиеся двадцать его людей вернулись на землю предков и тайно собрали и вооружили новый батальон.

Затем пришла ужасающая новость, что король Рандос и семь остальных претендентов на трон, в один день внезапно покончили жизнь «самоубийством»; и «Тохикс» Фаркос, имевший на трон не больше прав, чем Застрос, был коронован. Затем Королевство было наводнено сражавшимися с себе подобными. Города были разрушены, деревни сожжены, дворяне и крестьяне скрывались в горах, лесах и болотах.

Портос и большинство других капитанов Застроса стойко обороняли свои города и земли, ожидая призыва от Королевства Ведьм, где укрывался их повелитель.

Они ждали долгих три года, пока Южное Королевство не развалилось на множество мелких княжеств. Фаркос управлял в столице и нескольких мелких пригородах, но большая часть его армии осталась у могущественных лордов. Сильное правительство, которое сделало когда‑то Южное Королевство таким могущественным, сейчас исчезло, и вместо него воцарились хаос и беспорядок.

Когда пришел долгожданный призыв, Портос оставил защищать свои земли своих братьев и повел свой эскадрон на встречу с королем. К тому времени, когда Застрос и его ведьмино отродье леди Лилиан прибыли, их приветствовало пятнадцать тысяч человек.

Портос и его люди ожидали быстрого броска на плохо защищенную столицу, но Застрос повел их на запад, через саванны к берегам «Короля Рек», армия которого была самой внушительной. Отовсюду к нему стекались люди, желавшие служить такому могущественному лорду, способному восстановить порядок в королевстве.

К тому времени, когда Застрос встал у стен Ситеросполиса, под его знаменами было пятьдесят тысяч человек. Эта громада снова направилась на юг, миновав столицу.

И только когда его силы достигли семидесяти пяти тысяч, он осадил столицу и Фаркоса, которого называл предателем. Жалкие остатки тех сил, которые развеяли когда‑то его притязания на власть, ныне склонили перед ним свои знамена и признали его Королем.

Когда советники и телохранители короля Фаркоса сбежали к Застросу, Фаркос убил свою жену, дочь, сына, поджег дворец и бросился на свой меч.

Так Застрос был коронован Королем Эллинии, новым титулом, ни разу не носимым другими. Но для Портоса эта победа досталась дорогой ценой. Вскоре после отъезда его родной город был разграблен какой‑то бандой, только крепость устояла, но братья были убиты.

Когда Застрос объявил о своем намерении идти войной на Кенуриос Элас и Каролинос, чтобы объединить всю Эллинию, то Портос сделал все, что мог. Он продал свои земли и собрал новый батальон. И его люди первыми вступили на землю Каролиноса и первыми погибли. За первые пять недель он потерял около шестисот незаменимых людей и лошадей. Его войска оказались в конце линии снабжения, они нуждались во всем. Казалось, что каждый приказ Застроса был глупее прежнего. Настроение в эскадроне падало. Вот поэтому он и примчался к своему королю. А с ним обошлись, как с бездомной дворняжкой, заставив ждать несколько часов.

Когда его терпение лопнуло, он сам пошел через прихожую в приемную. Копейщики их охраны короля знали капитана Портоса и пропустили его.

10

Гигантские каменные укрепления у моста на реке Ламбу выдержали не одну сотню лет и мощное землетрясение, поэтому Милон не удивился, когда его саперы ничего не смогли сделать. Но с фортами они были удачливее. Дальний, в тридцати двух милях по реке, был естественным, но ближний – искусственным, сделанным из больших гранитных блоков. Милон использовал их для возведения крепости на северном конце моста.

С прибытием стратегоса Гавоса и основной части армии конфедерации работа закипела. Укрепление было закончено. Теперь его можно было удерживать небольшими силами.

Это была идея Гавоса послать Маклауда и его всадников помочь горцам короля Зеноса. И судя по последующим сообщениям, они действовали успешно.

К концу четвертой недели Милон приободрился. Продвижение Застроса замедлилось, начали прибывать когорты из Срединных Королевств – конники, лучники. Когорты были в среднем небольшие – по пятьсот человек, но эти Вольные Бойцы были лучшие солдаты того времени – надежные, мобильные, смелые.

К концу шестой недели прибыл старый храбрец герцог Кум‑бухлуна во главе армии из шести тысяч человек, ожидалось еще шестьдесят пять сотен из Питзбурка. Сдержал свое слово и король Харцбурка. Чтобы не отстать от своего главного соперника, он послал шестьсот дворян‑кавалеристов и семь тысяч Вольных Бойцов.

Случайно Милон находился у западных ворот крепости, когда колонна легкой кавалерии пропылила через них с Томосом Гонса‑лосом, ехавшим нога в ногу с неизвестным эллинойским офицером. Милон мысленно позвал Томоса, который сказав несколько слов спутнику, направил своего коня к Милону.

– В чем дело? – громко спросил Милон.– Если эта когорта из нерегулярных войск, то она вооружена и дисциплинирована лучше всех регулярных, а если Вольные Бойцы, то они – грязные замарашки. Я думал, ты на юге с Маклаудом.

Томос улыбнулся.

– Мне нет нужды быть там. Ваше Высочество правы: конники и горцы короля Зеноса подходят друг другу, они сработались.

Но громко говоря вслух, мысленно он передавал:

– Здесь около тысячи легких кавалеристов, личный эскадрон капитана Портоса во главе с ним. Это первоклассные бойцы. Я знаю, мы нападали на них около месяца.

– Дезертиры? – удивился Милон.– Они из войска Застроса?

– Из лучших, милорд. Комис Портос – капитан кавалерии у Застроса в течение шести лет, с момента, когда тот поднял знамена. Он потерял или продал все, чем владел у Застроса.

Милон потряс головой.

– Перебежчики ненадежны, а иметь в лагере тысячу враждебных кавалеристов опасно. Лучше иметь их безоружными. Солдаты будут работать, а офицеров под охраной нужно отправить в Кенуриос Атенаи со сладующим…

– Прошу прощения,– перебил Томос.– Но я верю его истории, и…

– И,– хмыкнул Милон.– Ты еще молод, старые люди подозрительны.

– И,– продолжал Томос.– Маклауд просил сообщить Вашему Высочеству, что он подверг капитана испытанию Кошкой и считает его правдивым. Он сказал, что Ваше Высочество должны услышать его историю сами и распросить его.

–…и когда,– закончил Портос,– я доехал до своего лагеря, я рассказал своим офицерам о происшедшем в ставке короля и своих планах. Не нужно было объяснять, что произойдет, если мы будем подчиняться приказам Застроса. Затем я сел на свежего коня и уехал в горы с белым флагом на копье. Мне потребовалось около двух дней, чтобы встретиться с горцами. Когда это произошло, я попросил встречи с их вождями. Вождь Маклауд, в отличие от Томоса и вождя Хвальта, был настроен верить мне с самого начала. Томас же предложил подвергнуть меня пытке, чтобы я открыл тайну, а вождь Холт хотел перерезать мне горло.

– И поэтому Маклауд подверг тебя испытанию Кошкой,– добавил Милон, улыбаясь, потому что он, как и Маклауд, знал, что такое испытание не годится для таких, как капитан, которые не обладали телепатической способностью. Милон всегда высоко ценил Маклауда: тот использовал кота прерий, чтобы сохранить в тайне свои телепатические способности.

– Хорошо, капитан Портос, если вы хотите служить, я плачу хорошее жалование. Но не разрешаю грабительства, вы это должны знать. Мои караваны прибывают два раза в неделю. Это не густо, но у вас не будет повода жаловаться на моих квартирмейстеров. При нормальных условиях я плачу капитанам Вольных Бойцов половину жалования при найме, но я должен видеть ваш эскадрон в бою. Далее, вам наверняка нужно обмундирование.

Большинство эллинойцев были менее сдержаны в проявлении своих эмоций, чем всадники, и Милон был удивлен, увидев слезы в глазах капитана. Но голос его был тверд.

– Милорд более чем добр. В течение многих недель мне было горько видеть, как мои люди испытывают нужду, но первоначальные затраты на экипировку эскадрона унесли все золото, вырученное от продажи моих земель. Затем, когда ваши лучники напали той ночью на мой лагерь и сожгли наши запасы…

Милон попробовал проникнуть в мысли Портоса и он почувствовал настоящую ненависть к Застросу.

Милон обратил внимание на внешний вид капитана – старый шлем, на котором осталась половина креста, чиненую одежду и обувь, дешевую чешуйчатую кольчугу, тогда как большинство офицеров и дворян носили пластинчатые. И внезапно он принял решение, о котором никогда не жалел.

Он громко сказал:

– Лейтенант Маркос!

Сразу же позади кресла появился небольшой тяжелый ящик. На крышку стола поставили бутыль вина и четыре чашки, принесли еще одно кресло.

Когда слуга отправился искать стратегоса Гавоса, Милон повернулся к Томосу.

– Мне кажется, что у нас с капитаном Портосом одинаковые размеры. Сходи в мои помещения и прикажи людям открыть ящики, подобрать одежду и обувь, подходящую капитану, командующему тысячью всадников: принесите сюда и мой запасной костюм из Питзбурка.

Когда Томос ушел, здоровяк капитан запротестовал:

– Но, милорд… я просил только за тех, кто зависит от меня, а не за себя.

– Кроме того, что Вы являетесь прирожденным командиром и джентльменом, Вы по‑настоящему хороший офицер, и это, мой добрый Портос, весьма редкое сочетание. Слишком многие офицеры помнят только, что «ранг дает привилегии», но забывают, что «они накладывают обязательства». Вы отдали все свое тому, кто предал этот факт забвению. Вы можете цинично расценивать посулы правителей, но я скажу: служите мне так же, как Вы служили Застросу в прошлом, и благодарность и награда Вам и вашим людям будут обеспечены.

Пока Портос сидел, переваривая неожиданную похвалу, Милон наклонился и открыл ящик, вынул три кожаных мешочка и кинул на стол, подвинув их затем Портосу.

– Капитан, мы поддерживаем в армии высокий уровень личной чистоты, особенно среди офицеров, поэтому Вам потребуется больше, чем один комплект одежды, маленький мешочек для ваших личных нужд. А с помощью двух остальных приведите в порядок всех офицеров. Для этого не надо далеко ходить: маркитанты и купцы открыли свои лавки по обе стороны дороги к северу от укреплений; там есть оружейники, портные, шлюхи, игроки, сапожники, и торговцы конями, кузнецы, предсказатели, воришки. Спаси их Бог, если мы потерпим поражение.

– Нет, милорд! – Портос потряс головой.– Снаряжение моих людей более важно. Я не могу принять…

– Капитан Портос,– строго сказал Милон.– В моей армии Вы примете все то, что я прикажу. Ваши сержанты и солдаты будут обеспечены всем необходимым моими квартирмейстерами: одеждой, обувью, оружием, доспехами, лошадьми, попонами, даже кухонными горшками. И спаси и помилуй их Бог, если они будут скупиться.

К тому моменту, когда прибыл Гавос, капитан Портос выглядел уже офицером‑дворянином.

– Гавос,– это Портос, он катахронос и комис по рождению, командует 962 опытными уланами, все они эллинойцы. До недавнего времени его отряд находился в армии короля Застроса, который бесчестно оскорбил его. Томос имел дело с солдатами Портоса и считает их первоклассными противниками. Возьмете их?

Гавос повернулся и испытующе посмотрел на Портоса, затем холодно спросил:

– Почему вы дезертировали, комис Портос?

Кратко и решительно Портос ответил ему. Пока он говорил, Гавос мысленно спросил у Милона:

– Вы верите его рассказу, лорд Милон?

– Да,– так же ответил Милон.– Я проверил его мысли, и то же сделал Маклауд. Он правдив с нами.

– Рад слышать,– ответит Гавос.– Он говорит неплохо. Да, я возьму его и его людей в регулярные части. Я был бы дураком, если бы отказался.

– Тогда скажи это вслух,– приказал Милон.– Капитан не телепат.

* * *

Мягкий свет осветил кушетку Александроса, а легкий ветерок осушил любовный пот с его кожи. Мора лежала, тесно прижавшись к нему: ее голова на его руке, дыхание все еще прерывистое, а ноги еще подрагивали от наслаждения.

Через некоторое время она шепнула:

– Лекос?

– Да, Мора? – ответил он.

Молча она перекатилась и оказалась на нем, ее полные твердые груди тесно прижались к его груди. Она опиралась на локти, ее пышные волосы спадали с обеих сторон ее маленькой головки. Какой‑то момент она смотрела ему в глаза, затем опустила их и прижалась своими горячими красными губами к его губам. Но когда его руки крепко обняли ее, она мягко выскользнула из его объятий.

– Нет, Лекос. Нам надо поговорить.

Зная ее настроение также хорошо, как и ее тело, Александрос откинулся на спину и положил голову на сцепленные руки.

Мора опустилась на локте, прослеживая пальцем шрамы на его теле. Не отрывая взгляда от пальца, она сказала:

– Лекос, я люблю тебя, я думаю, что люблю тебя так же, как любила твоего деда, первого Лекоса, возможно даже больше. Вместе с тобой в эти последние недели, я испытала опять экстаз, который, как я думала, никогда больше не испытаю.

Но в отличие от моего первого Лекоса, ты так же, как и я, знаешь, что это не может длиться вечно. Я бы с радостью сделала тебя таким же, как и я, но это не в моих силах, миром управляет смерть.

Мой муж, Альдора, и я бессмертны не полностью. Смерть Деметриуса доказала это. Отсутствие доступа воздуха к легким смертельно для нас, но наша способность к мгновенной регенерации тканей делает нас неуязвимыми к ранам, травмам, болезням. Глядя на меня или на Альдору, никто не даст нам больше двадцати пяти лет, хотя Альдоре уже за пятьсот, а мне свыше трехсот лет. Милон даже не уверен в своем возрасте, он думает, что ему семьсот лет. Может, больше.

Вот что я хочу сказать тебе, Лекос,

Он прижал два пальца к ее губам, и сказал:

– Что, не хочешь видеть меня старым, моя Мора? Нет, этого не случится, любовь моя, ибо это было бы самой жестокой пыткой для нас. Когда я должен уехать?

– Я послала галеру этим утром, Лекос. При хорошей погоде она достигнет Кенуриос Элас за несколько дней. Я написала капитану Янекосу, чтобы он прислал корабль больший, чем бирема… потому что у меня к тебе просьба, Лекос.

– И что ты хочешь, Мора?

– Я хочу, чтобы ты взял с собой Альдору. Зная ее наклонности, я уверена, она без сомнения совратит тебя сразу же, когда вы вернетесь домой, и может быть, раньше. Но занимайся любовью с ней с легким сердцем, Лекос, мое благословение будет на вас обоих.

На этот раз Мора прижала руку к его губам, не давая возражать.

– Успокойся Лекос, и слушай внимательно. Долгая жизнь не означает вечного счастья. Альдора прожила трагическую жизнь. Она родилась в семье дворянина из Гисисполиса, и ее отец был такой же, как и Вахронос, которого ты убил, для него жена была необходимым злом, иначе он не мог иметь наследников. Когда бедняжка Альдора была ребенком, ее мать умерла, и ты можешь представить, как много родительского внимания девочка получила от такого отца. Она росла быстрее чем средняя девочка, и достигла половой зрелости в десять лет. Когда ей было одиннадцать, Гисис– полис был взят штурмом и на ее глазах были убиты ее отец и братья, затем трое изнасиловали ее, а потом продали конникам, которые не говорили на ее языке. В то время ее способность к телепатической связи еще не проявилась. В Конных Кланах часто представляют своих наложниц и жен родственникам или важным гостям, и я не стала устраивать «суд божий», пока члены клана не установили, что ей нет четырнадцати и что, используя ее, они нарушают племенной закон.

Когда это выяснилось, вождь клана был свергнут и убит, и ее прежний владелец стал вождем вместо него. Затем он сделал то, что должен был сделать, чтобы вознаградить ее. Зная, что ее отец убит, он сделал её приемной дочерью – насильник, ставший отцом.

Через несколько лет после того, как Милон и Деметриус основали Конфедерацию и стали королями, Деметриус, стремившийся во всем походить на Милона, решил жениться на Альдоре. Но к тому времени ей уже было около шестнадцати, и она стала настоящей наездницей – женщиной Конных Кланов.

Не смешивай, Лекос, эллинойских девушек и девушек Конных Кланов. Когда им становится четырнадцать лет, они приобретают такую же сексуальную свободу, как и подростки. Беременные невесты для Конных Кланов – явление нормальное; о девственницах‑невестах никто не слышал. Альдора извлекла из этого все, что могла, потому что она была достаточно опытна, когда я и Милон уговорили ее выйти замуж за Деметриуса. В течение нескольких месяцев они казались весьма счастливыми, но потом он сменил пол партнера. Он занимался любовью с одним из своих слуг; Альдоре удалось застать их на месте. И с того дня она совратила очень многих при дворе, за исключением гомиков из клики Деметриуса и Паулоса. Она соблазнила одного из его любовников. Недавно, когда были найдены останки Деметриуса, она посетила сборище у леди Ионны. Я хочу отослать ее из этого вонючего окружения к нормальным людям. К таким, как ты, дорогой.

– Я думаю,– холодно ответил Александрос,– что эта женщина не на мой вкус. Но если ты действительно хочешь, чтобы я взял ее на острова, она не будет испытывать недостатка в тех, кто станет покрывать ее. Я более разборчив, чем мои люди.

– Лекос,– спросила она мягко,– ты считаешь меня тоже по тасканной?

– Нет, клянусь Богом,– он сел, схватил ее за плечи. Злость и раздражение послышались в его голосе.– Ты знаешь, что я совсем не имел тебя в виду. Я люблю тебя, Мора. Если Бог разрешит мне дожить до старости, до длинной белой бороды, я и тогда буду любить тебя и хранить в памяти ту радость и наслаждение, которые выпали на мою долю.

– Но, любовь моя, я вовсе не желаю быть одним из длинного списка любовников Альдоры. Неужели ты не понимаешь?

– Лекос, Милон тебе объяснит это лучше, чем я, ибо у него много знаний, оставшихся от прежних богоподобных людей, которые владели этим миром до того, как их волшебное оружие разрушило их. Но я попытаюсь объяснить. Он и Альдора обладают такими умственными способностями, каких, к сожалению, нет у меня.

Лекос, в первые десять лет своей жизни Альдора была лишена всякой отцовской любви, которая имеет огромное значение для ребенка. Милон сказал, что она бессознательно ищет отца, который любил бы ее, защищал и ухаживал за ней, и одновременно сексуального партнера, который удовлетворял бы ее: в идеале это сильный немолодой мужчина.

Существуют три препятствия, которые она должна преодолеть. Первое – это страх после изнасилования. Второе – это то, что ей нужен мужчина сорока – сорока пяти лет, и если она преодолеет первое, то второе… Лекос, много ли мужчин живут после шестидесяти лет? Третье – мой муж Милон. Альдора любит и уважает его, но по некоторым причинам старается скрыть это. Но обучая ее, помогая ей учиться, показывая, как разрабатывать свои способности и использовать их, он вел себя как отец. И все эти годы он противостоял ее желаниям. Кроме того’, его сдерживало предсказание старого слепого Гарри, который был учителем Альдоры.

– Слепой Гарри? – спросил Александрос.– Один из вас или подобный мне?

Мора пожала плечами.

– Один из нас, я думаю. Но даже Милон и он сам не знали точно. Ему было по крайней мере сто тридцать лет, когда Милон его встретил. Он выглядел на двадцать пять старше, когда мы с Милоном нашли друг друга. Он мигрировал на восток вместе с племенем, но когда была установлена Кенуриос Элас, он тосковал по равнинам, и ничто не смогло удержать его от возвращения туда. С ним ушло две трети клана Кошки.

Как последний живой член своего племени, слепой Гарри носил титул вождя, но был больше, чем Вождь, Лекос, и имел огромную власть в племени. А его умственные способности были более разносторонне, чем у Милона или Альдоры. Среди прочего у него была способность предсказывать будущее с удивительной точностью.

Перед тем как вернуться, лет двадцать пять назад, он сообщил мне и Милону много предсказаний о будущем Конфедерации и многих кланов. Но об Альдоре он сказал так: «Ее муж, который живет не как мужчина, по крайней мере умрет, как подобает мужчине. Пройдет немало времени прежде, чем она обретет счастье, но будет это не на земле, а за многими морями».

– Хорошо, Мора, я возьму Альдору за одно из морей, но не проси больше.

Взяв его руку, она поцеловала ладонь.

– Спасибо, Лекос, но я попрошу еще: будь добр с ней, она страдала еще тогда, когда ты не родился, и будет страдать долго после того, как твое прекрасное тело превратится в пыль.

Хриплым голосом он спросил ее:

– А ты будешь помнить мое тело, Мора? Или забудешь обо мне?

И сразу же пожалел о своих словах, увидев, как потекли по щекам слезы.

– Мора, любимая, не обращай внимания, я не хотел обидеть тебя, ты же знаешь!

Он обнял ее, прижал к себе, укачивал, пока она не успокоилась и не заснула.

11

С того дня, когда эскадрон капитана Портоса перешел на сторону Конфедерации, партизаны Каролиноса и Конные Кланы старались не беспокоить войска врага, чей фланг охранял эскадрон, но держали их под наблюдением, иногда одевая темноволосых мужчин в уланскую форму и посылая похищать лошадей. Они ничего не предпринимали до возвращения Томоса Гонсалоса. Появившись, Томос, Холт и Ваун составили план операции.

С высоких гор армия Застроса была невидима. Были видны лишь костры. Наблюдатели знали, что у этих костров сидели люди, которые пили, смеялись, играли.

Колонны опустились с гор по тайным тропам, обогнули холм, возле которого была назначена встреча.

Штаб‑лейтенант Форос Хедаос ехал за двумя пехотинцами, несущими факелы. Он сидел выпрямившись, как офицер, выполняющий все требования. Именно поэтому он лично объезжал ночной лагерь, вместо того, чтобы послать одного из сержантов, как это делали другие офицеры.

За ним шла смена охраны с сержантом Крузасом во главе. Сержант злился. Кто заставляет этого Фороса таскаться по ночам? Даже офицеры считали его. ослом, его самого и его «офицер должен…», «офицер должен…»

Если бы этот недоносок оставался в лагере, то ему, сержанту Крузасу, не пришлось бы тащиться пешком, словно обычному копейщику, а можно было бы ехать верхом.

Они находились у поста номер тринадцать, когда Крузас решил подтянуть солдат:

– Отряд! – прошипел он.– Стой! Копья опустить!

– Я думаю,– бросил Форос,– что вы могли бы отдать команду погромче.

– Сэр,– начал Крузас.– Мы на вражеской земле и…

Лицо Фороса безбородое и уродливое стало суровым, а голос – резким.

– Не вздумайте пререкаться со мной, сержант. Делайте, что приказано!

Затем послышался стук копыт, и выглянувшая луна осветила выезжающих из‑за холма всадников.

Сержант действовал автоматически. Он повернулся и стал в полный голос командовать.

– Направо! Щиты сдвинуть! Первый ряд – на колено! Пики наизготовку!

– Сержант,– вскричал Форос.– Вы думаете, что делаете? Крузас отсалютовал обнаженным мечом.

– Сержант,– язвительно улыбнулся Форос.– Вы ведете себя, как испуганная старуха. Сию же минуту постройте людей в колонну. Я видел этих всадников. Они, уланы, следовательно, люди капитана Портоса.

Крузас подумал, что в это время ему чаще приходилось встречать вражеских улан, чем своих, но он воздержался, вспомнив, что сержант, оспоривший приказ офицера может быть выпорот и разжалован…

Когда Томос Гонсалос, скакавший впереди своего взвода «улан», услышал знакомые команды и увидел опускавшиеся пики, он схватился за рукоятку шпаги – успех его рейда зависел от того, как близко сможет подойти основная часть отряда к лагерю. Затем пики по команде поднялись, щиты были отставлены.

Возле границы лагеря Томос поднял руку, останавливая взвод и подъехал к месту, где его ждал сидящий в седле офицер пехоты.

– Приятный вечер, не правда ли? – сказал, улыбаясь Томос.– Я сублейтенант Манос Степастиос. Не могли бы вы сказать: это лагерь Вахроноса Мартиса?

– Нет, – ухмыльнулся офицер.– Это гарем короля! Вы не зна ете, как отдавать честь старшему по званию?

Медленно Манос‑Томос отдал салют, на который пехотный офицер ответил после оскорбительной паузы.

– Так‑то. А теперь, что ваше сборище шлюх в доспехах и вы делают так далеко на востоке? – гримаса оставалась на лице, голос был холодным.

Манос‑Томос вел себя вежливо, но ему очень хотелось всадить кинжал в горло офицера.

– Сэр, капитан Портос приказал мне отправиться в ваш лагерь узнать что‑нибудь об обозе. Если нет, то я хотел бы поговорить с вашим интендантом.

Рябой рассмеялся.

– Итак, Портос опять побирается? Да и… ты не катахронос?

Манос‑Томос выиграл время, он уже услышал пять гуканий совы – все было готово. Он подъехал вплотную к офицеру и сказал:

– Моя мать‑леди была дочерью вождя племени, и ее брак с моим отцом был освящен церковью. А ты – урод и сын шлюхи. Если сифилитичная свинья, родившая тебя, знает имя твоего отца, то почему ты не назовешь имя своего…

Сержант Крузас был рад услышать это, ему даже пришлось отвернуться – так широка была его улыбка. Он еще улыбался, когда стрела вонзилась ему в грудь.

Копейщики и факелоносцы были бессильны. Штаб‑лейтенант Форос все еще сидел красный и ошеломленный, когда сабля Томоса снесла его голову.

Две тысячи всадников ворвались в спящий лагерь. Палаточные веревки были перерублены. Охрана командира была перебита, а Вахронос Мартис был изрублен от плечей до груди широким мечом вождя Хольта.

Две или три группы всадников безжалостно рубили, резали всех оставшихся, а другие поджигали повозки или упаковывали добычу и грузили ее на лошадей и мулов.

Когда Томос увидел, что обоз собран для движения в горы, он тронул горца за плечо. Ваун в это время мысленно отозвал своих конников. Сигнальщик трижды протрубил в горн, всадники начали собираться. К этому времени были видны длинные колонны факелов, двигавшихся к лагерю с юга и востока.

Когда последний, усталый, но довольный всадник направился в горы, Томос, Хольт, Ваун осмотрели горящую палатку, которая была лагерем для копейщиков.

– Нам лучше вернуться и подготовить главные проходы,– заметил Томос.– Убирать разведчиков и патрули – одно дело, но для поддержания духа своей армии Застросу придется послать за нами карательные отряды.

И они поскакали за своими людьми.

Колосальная крепость Милона была уже мала для сил, которые собрались в ней. Каждое княжество Срединных Королевств было представлено, но все, кроме одного, не могли сравниться по количеству с Питзбурком и Харцбурком. Совет князей с Энрии прислал несколько тысяч конных секирщиков и сообщил, что пять тысяч находятся в пути. И Милон начал подумывать о встрече с Застросом в открытой битве, хотя этого не было в пророчестве.

Сидя в своей комнате перед раскрытой книгой, содержащей предсказания, Милон покачал головой. Слепой Гарри был удивительно точен в предсказаниях, но король был бы счастлив, если бы пророчества были менее поэтическими и более подробными:

Полчища придут с юга в свое время,

Ведомые двумя телами, но духом единым.

Будь стоек, Милон, не переходя реку

И племя свое ты от зла избавишь.

Поэтому он отверг предложения своих советников и капитанов построить серьезные фортификационные сооружения к югу от моста, но разрешил наиболее безрассудным группам занять незначительные, но сильно укрепленные позиции.

* * *

Капитан Портос оказался золотым источником информации.

Первое, в вопросе о слонах: у Застроса было только восемь животных, причем два использовались для транспортировки его штабной провизии. И он заверил Милона, что хотя они обучены метать камни и могут сокрушить любой порядок копейщиков или пехоты, но против укреплений они бессильны. Размеры слонов Застроса колеблются от двух метров двадцати до двух метров шестидесяти сантиметров в холке, не все имеют бивни, а те кто имеют полутораметровые бивни, чаще всего просто поднимают человека и бросают на землю, топча его. Огонь и резкий внезапный крик могут испугать их.

Второе. Портос знал, что он не единственный дворянин, разоренный долгими годами войны. Те, кто владел землями, с большим удовольствием занялись бы восстановлением хозяйства. Регулярная армия Застроса была мизерна – тысяча человек, большая ее часть собрана из отдельных банд. Лишь некоторые из них были вооружены; все они отличались друг от друга привычками и образом жизни, и хотя они были разделены на дивизии, эти отряды редко двигались вместе, Застрос был единственным, кто считал, что можно расположить их в боевом порядке.

Когда Милон однажды посетовал на то, как ему удержать от ненавидящих друг друга дворян Питзбурка и Харцбурка от перерезания глоток до боя, Портос смеялся до всхлипывания.

– Милорд, у Вас всего две банды, готовые перерезать глотки друг другу, а у Застроса их множество. Поэтому он и стал королем – они ненавидят друг друга сильнее; чем его.

Когда стратегос Тохикс Тлафкос услышал о бойне у Мартиса, то с его лица долгое время не сходила улыбка – лишь немногие видели раньше его таким довольным. Затем пришел приказ от короля, посылавшего его и что осталось от его десяти тысяч в погоню за партизанами и «отомстить за смерть Вашего брата Мартиса».

Сейчас Тлафкос только желал, чтобы они убили Мартиса, как можно медленнее и болезненнее.

Тем не менее, дав клятву верности королю Застросу, он послал эскадрон найти следы партизан, снял лагерь и отправил большую часть пехоты и лучников в горы. Ночью в походном штабе его кузен сообщил тревожные новости: три главных прохода были завалены глыбами камней и потребуется не одна неделя на их разборку, причем работающие подвергались угрозе нападения. Однако, некоторые из его разведчиков обнаружили пару маленьких проходов. Кроме того, высохшее русло реки могло служить для продвижения пехоты.

Капитан Викос вытянув ноги в запыленных сапогах, откинулся в кресле, сделал глоток вина из чаши.

– Но, уважаемый кузен, не жди легкого похода. Разведчики заметили несколько пещер и укреплений, которые могли быть защищены несколькими воинами. Так что если будешь гнаться за ними, может обнаружиться, что ты поймал кота за хвост.

– О, я никогда не думал, что этот поход окажется пикником. Лично я считаю, что это трата людей и времени. Но мы выбрали короля Застроса вместо короля Хаоса. Если мы, тохиксы, не будем слушаться его, то кто же?

Викос опустошил чашу и откинулся хмыкнув:

– Ну что же, кузен, это место не хуже других подходит для смерти. Если ты воспользуешься всеми тремя подходами сразу, то сможешь пройти без кавалерии по этому руслу.

– Я пойду без кавалерии! – сообщил ему Тлафкос.– Я немного знаю о боевых действиях в горах. Каждый пойдет пеш ком. Офицеры тоже. Я устанавливаю базовый лагерь между двумя проходами в полудневном переходе, твой эскадрон будет охранять его. Ты будешь отвечать за снабжение и передачу при казов короля.

И охраняй лагерь. Капитан Портос был младенец, однако его эскадрон исчез, и ты видел, что произошло с Мартисом.

– Никогда не боюсь,– Викос улыбнулся.– Я позабочусь о себе. Не забудь, мы последние мужчины нашего рода.

– Да, это так.– Тлафкос протянул Викосу кожаный бумажник.– Если я не вернусь живым, вскрой это. В нем документы – все подписанные и заверенные, все по форме. Я объявляю тебя моим наследником с полным правом на землю, города, шахты, титулы. Как тохикс, ты примешь командование над теми войсками, которые оставят тебе эти горцы. Если наш король откажется подтвердить твой титул и статус, просто возьми людей и возвращайся домой. Ты ничего ему не должен, ты клялся мне, а не ему.

– Честно говоря, кузен, если бы я сам не поклялся, я бы давно маршировал на юг. Армия слишком большая, и король опустошил всю страну. Не один я так думаю. Многие мои лорды думают так же, и если король встретится с превосходящими силами противника или задержится, то больше отрядов уйдет на юг, чем на север. Запомни мои слова.

* * *

Через три дня после разговора первая колонна вернулась, неся с собой мертвого Тлафкоса. Не имея возможности сохранить начавшее уже разлагаться тело и не желая хоронить его в чужой земле, Викос сложил погребальный костер, и сжег своего командира.

Затем он собрал всех дворян в бывшей палатке кузена и вскрыл кошелек. Не раздумывая, все дворяне принесли ему клятву верности – военную и гражданскую. Так как эти люди представляли основные города герцогства, то фактически это уже сделало Викоса тохиксом и требовалось только подтверждение короля.

Но Застрос отказался подтвердить, объяснив отказ «молодостью и неопытностью». Он назначил фатового штабного офицера‑белоручку командиром дивизии. В этот момент Викос и принял решение.

Возвращаясь в базовый лагерь, он собрал всех людей и животных, которых Тлафкос оставил в основной армии. В лагере он опять созвал офицеров и объявил о своем решении, предложив освободить от клятвы тех, кто пожелает остаться в Каролиносе. Таких не нашлось, и на следующее утро Викос с офицерами и солдатами отправились на юг.

* * *

Наконец, через три месяца после вторжения в Каролинос полчища Южного Королевства достигли южного берега реки Ламбу. Засады, болезни, дезертирство уменьшили войско на сорок тысяч, но армия все равно насчитывала тысяч двести.

Милон приказал всадникам Конных Кланов и кавалеристам Томоса вернуться в крепость, хотя он и оставил Маклауда, телепатов и котов в горах. Горцы и болотники должны были убивать патрули, охрану, разведчиков и как можно больше мешать Застросу.

На северном берегу мост был блокирован гранитной стеной. Прямо напротив моста, за стеной, стояли осадные машины, способные метать булыжники по сорок килограммов на длину моста. На верху стены стояли копьеметательные машины, их стрелы могли пронзать насквозь самого большого коня.

Милон хорошо использовал время и ресурсы. Горцы, лучники, тяжелая пехота сидели в укреплениях, хорошо спрятанные в проходах. В дельте Ламбу были надежно укрыты тридцать семь бирем и четыре тысячи пиратов лорда Александроса.

Стратегос Тохикс Гравос из Мисиполиса и Ипсилосполиса, Вах‑ронос Маврос из Лофосполиса и Вахронос Никоc из Кекпуриосполиса были замечены, едва появившись на мосту, и Верховный Владыка Милон и король Зенос, стоя на вершине крепости, приветствовали их.

Они прибыли, как объявил Гравос, обсудить условия сдачи лорда Милона. Милон вежливо попросил пройти в его палатку, несмотря на возражения Гравоса, несколько мускулистых солдат опустили платформу и подняли трех дворян на стену.

Свежие лошади уже ждали их. Затем Милон и его охрана провели прибывших через лагерь, предоставив возможность посмотреть на хорошо вооруженных дисциплинированных солдат, бесчисленные ряды повозок с припасами.

Когда вино было принесено, а гости расселись, Гравос спросил:

– Ваше Величество, сколько людей находится под вашим командованием?

Милон хмыкнул.

– Вы прямой человек, лорд Гравос, не так ли? Я тоже буду прям. Я не знаю точно, можно спросить в моем штабе, но думаю, что тысяч сто наберется, а может, и больше.

– Тогда почему,– спросил Тохикс,– Ваше Величество прячет свои силы за стеной и рекой? Правда, наши силы несколько пре восходят ваши, но у Вас больше кавалерии.

Милон усмехнулся опять.

– Это мое дело, лорд Гравос. Как Вы видели, у меня достаточно сил. Какое подкрепление может вызвать ваш король?

Гравос ответил:

– Ваше Величество, король не жалеет силы: если Вы присоедините свои войска к его, то можно оставить себе и свои земли и титулы…

– Быть блюдолизом Застроса в своем собственном королевстве?

– Тогда мы уничтожим вас,– уверенно, сказал Гравос, но проверка его мыслей показала, что он в этом не уверен.

– Смелые слова,– произнес король, и сказаны человеком про веренной храбрости, но ваша позиция непригодна для длительного периода и вы это понимаете.

У вашей армии нет лодок, а вы видели, как крепка крепость. Мои катапультщики посмотрят, как вы попытаетесь атаковать нас или навести плавучий мост. Нет, Ваши линии снабжения проходят через вражескую территорию. Мои партизаны уже убили тысячи ваших солдат. Целые подразделения направились на юг, домой, а лагерная лихорадка еще сильнее ухудшит положение. Боюсь, вашему королю придется использовать флот.

Гравос дернулся, эта же мысль пришла и ему.

Милон сказал:

– Забудьте об этом и посоветуйте своему королю то же самое. Я затопил в дельте Ламбу большие старые суда, и остался всего один канал, который вам не одолеть.

Чем больше вы будете сидеть на южном берегу, тем больше будут потери, больше частей будут дезертировать, многие будут убиты, еще больше умрет от болезней. Любая попытка пересечь реку будет гибельной.

Так оно и оказалось.

Первая и последняя попытка атаки была предпринята сразу после восхода солнца на следующий день. Первыми на мосту появились два слона, закрытые доспехами, от которых дротики отскакивали, словно детские стрелы. Трехкилограммовый булыжник ударился о головную пластину одного из слонов, но животное замерло на секунду, преодолевая боль, и медленно двинулось вперед. И тогда Милон отдал приказ поджечь мост.

Подстилка под бревнами, образовавшими настил на мосту, состояла из веток и валежника, облитых горючими веществами. От первой же зажженной стрелы начался пожар. Слоны, почувствовав опасность, попытались повернуть обратно, но были встречены острыми копьями. Один из слонов, сломав заграждение, свалился в воду. Второй бросился назад, проламываясь сквозь толпу.

К общему удивлению, упавший слон выбрался из реки на северный берег, рядом с осадными машинами, вниз по течению. Милон попытался установить мысленный контакт с животными и был удивлен, когда это ему удалось.

Успокоившись, он спросил:

– Как тебя зовут, сестра?

– Ты не моего вида,– это было полувопросом‑полуответом.

Милон умел обращаться с животными, которые ранее никогда не общались телепатически., Сопровождаемый двумя телепатами из Конных Кланов, он осторожно приблизился к огромному, мокрому, измазанному тиной животному. Битва больше не требовала его участия и руководства, атакующие в панике отступали… Те, кто мог, шли, бежали, ползли, остальные прыгали в воду.

Когда слониха увидела их, она угрожающе подняла хобот, и у нее появились мысли, вколоченные боевой учебой.

Было ясно, что головные пластинки мешают ей смотреть, поэтому Милон встал там, где она могла видеть его.

– Сестра, мы не желаем тебе вреда. Почему ты желаешь зла нам?

Он повторил вопрос. Медленно хобот опустился, затем коснулся одной из пластин и осторожно потянул ее.

– Мешает? Снять?

Стараясь не показаться неуверенным, Милон приблизился к боку животного и стал отстегивать пластину.

Едва он начал, он почувствовал, что хобот осторожно ощупывает его с головы до ног. Милон встал на цыпочки, стараясь дотянуться до верхних застежек, и хобот обвился вокруг его пояса и поднял его.

Видя ее реакцию, оба наездника подошли ближе и стали помогать Милону.

Через полчаса они освободили ее от пластин и кольчуги.

Сначала Милон удивился ее состоянию, а затем вспомнил, что линия снабжения постоянно находилась под контролем его рейтаров, и что у Застроса хватало трудностей с питанием для людей, не говоря уже о животных.

Он повернулся к одному из наездников.

– Раджи, скачи в крепость и прикажи, чтоб они убрали всех лошадей от моего павильона. Капитан Портос сказал, что наша сестра не любит их. Затем скачи к квартирмейстеру. Пусть Дамос шлет повозку самого лучшего сена и пять или шесть бушелей капусты немедленно в мой павильон. Понял?

– Да, Бог‑Милон.

Милон повернулся к слонихе и положил руку на хобот. Она подняла хобот вверх, положив его кончик на его плечо.

– Сестра, я хочу помочь тебе, и знаю, что ты очень хочешь есть.

Она грустно ответила:

– Я голодна много дней. Добрый двуногий брат даст пищу?

Милон подозвал наездника и положил руку на плечо невысокого человека.

– Сестра, это мой брат, он хороший. Он даст тебе пищи,– Милон мысленно нарисовал тюки сена и корзины капусты.

Юный наездник стоял спокойно, пока слониха изучала его, но он дернулся, когда она внезапно обвила хоботом его торс, высоко подняла и посадила на шею.

– Где пища? – спросила она.

Милон засмеялся над выражением лица воина.

– Что, Гилл, большей лошади у тебя не было?

Гилл улыбнулся и покачал головой.

– Нет, Бог‑Милон, и ни у кого я думаю. Она и я… нам идти к твоему павильону?

– Да, Гилл, так как она приняла тебя, теперь ты ее брат и хранитель,– он посмотрел на эмблему на кирасе юноши,– сломанная сабля и голова хорька, которые указывали на принадлежность к клану Джона.– Скажи вождю Чарли, что теперь у тебя одна обязанность – ухаживать за сестрой. А теперь веди ее к еде: эти сволочи морили ее голодом.

* * *

Ночью после атаки отряд бирем поднялся вверх по реке, весла были обмотаны тряпками. Обойдя головной лагерь Застроса, они предприняли четыре одновременные атаки на несколько лагерей: в то же время отряд жителей болота атаковал южный лагерь, а сильный отряд конных нерегулярных войск устроил бойню в другом месте.

Жители болот, не привыкшие действовать на открытых пространствах, понесли тяжелые потери, но у пиратов и горцев потери были минимальные. Болотники больше не атаковали, но пираты и горцы еще три ночи подряд нападали, никогда не трогая лагеря, которые уже подвергались атакам. Разбросанные лагеря стали скучиваться, пока большая часть огромной армии не скопилась в низком болотистом участке, на южном берегу перед мостом. И лихорадка не замедлила распространиться.

Снабжение было плохим, обозы, если и прибывали, опустошались моментально. Все рассказывали истории о засадах, боях, дорогах, усеянных скелетами, гниющим мясом и сгоревшими телегами. Поэтому король Застрос распорядился о выделении огромного обоза, который должен был охранять четыре эскадрона кавалерии. То, что осталось от обоза, с трудом просочилось в лагерь. Последнее, что он видел – это кавалеристов, группами отправляющихся по домам.

12

Лилия Ландор открыла темно‑синие глаза, затем сняла свои точеные ноги с кушетки и села. На другой стороне кушетки, словно бревно, лежал король Застрос. Только движение грудной клетки показывало, что жизнь еще теплится в этом волосатом теле.

Темноволосая женщина воспользовалась ночным горшком, затем легла на темный ковер, прикрывающий пол и в течение десяти минут занималась сложными упражнениями для разработки долго не используемых мускулов.

– Господи! – подумала она.– Как хорошо снова обрести юное гибкое тело.

Она с гримасой отвращения посмотрела на тело Застроса. Почти каждая кость или сустав были сломаны или повреждены, по крайней мере, хоть один раз в жизни, не говоря уже о бесчисленных шрамах, рубцах, швах. Находиться в таком теле, особенно в дождливую погоду, было мучительно.

Отдышавшись от упражнений, она направилась в ванну, и наполнив бассейн, начала мыть свою гладкую белую кожу, рассматривая свое лицо в зеркале из полированной стали. Прикрыв глаза, она попыталась вспомнить свое лицо – лицо и фигуру, в котором она была рождена сто лет назад. На что это было похоже?

Кивнув, она прошептала сама себе:

– Оно было темноволосым тоже… я думаю. Христос, чертовски трудно вспомнить, когда пришлось сменить более пары дюжин тел с того времени, нет, больше, около тридцати или даже больше.

Иногда я чувствую себя проклятым вампиром. Если бы мы только заполучили одного из этих мутантов, то нашли бы, какие факторы обеспечивают их регенерацию. Если бы я придумала, как заполучить этого Милона… хм‑м‑м.

Напевая, она надела платье на голое тело и вышла в другую комнату, присела на колени перед одним из разукрашенных ящиков. Положив свои изящные руки на крышку, она вытянула пальцы и нажала на восемь металлических выступов в замысловатой последовательности.

* * *

Раньше, этим же вечером, маленькая лодка причалила к хорошо замаскированному укрытию, и плотно закутанный человек вышел на берег, сел на ожидавшего его коня и исчез в темноте.

Главный лагерь охраняли наиболее доверенные воины стратегоса Гравоса.

Когда всадник, прикрывавший лицо, подъехал к охране, он свесился с коня, прошептал несколько слов офицеру, и тот немедленно пропустил его. В основной комнате Гравос и семь других тохиксов негромко совещались.

Когда вошел девятый человек, Гравос повернулся к нему и обменялся несколькими словами. Затем новоприбывший сбросил плащ и подошел к столу.

Гравос постучал по столу, остальные дворяне прекратили беседу и повернулись к нему.

– Джентльмены, я объявляю совет тохиксов открытым. Думаю, что многие из вас знают капитана Вахроноса Макроса из Лофос– полиса. Это у него хватило смелости взять на себя миссию, о которой я говорил вам раньше. Он только что вернулся из лагеря Верховного Владыки Милона и короля Зеноса, где действовал по моему поручению.

Но пусть он сам расскажет.

Маврос выглядел раза в полтора старше своих тридцати лет. Его мрачное, но симпатичное лицо осунулось от усталости и нервного напряжения, но голос звучал уверенно.

– Господа, я провел вторую половину дня и ранний вечер вместе с Верховным Владыкой Милоном, королем Зеносом, Морским Владыкой Александросом и тохиксом Джефри из Кимбухлуна, хотя говорил все время Верховный Владыка.

Он заверил меня, что ни один человек или группа не подвергнутся атакам, если будут двигаться на юг. Более того, если они будут двигаться по главной торговой дороге, то он установит для них указатели к неотравленным колодцам.

Верховный Владыка подтвердил, что ему не нужны ни наша армия, ни запасы, ни вооружение. Мы можем забрать с собой все, что принесли. Он требует только выдачи короля и королевы.

– Ха‑ха! – перебил его тохикс из Эпотисполиса Манос.– Он весьма заинтересован в этой парочке, скатертью дорога этому дерьму!

– Да,– согласился Гравос..– Мы сделали ошибку, поставив на Застроса, но никто из нас не мог предположить, что он так изменится за три года изгнания. Теперь мы знаем, и надеюсь, еще не поздно освободить наши земли.

В разговор вступил тохикс Вахос.

– Я всегда действовал заодно с большинством – всем это известно, но я еще тогда говорил, что тот Застрос был не Застрос. Герцогства наших отцов были рядом. Застрос последнего года не тот, которого я знал всю жизнь.

– Может быть, так оно и есть,– согласился Гравос.– Милон хочет выдачи короля и его ведьмы‑жены. У него небогатый выбор, мы можем продолжать сидеть здесь, пока люди будут дезертировать по одному и целыми подразделениями, до тех пор пока не сдохнем от голода и болезней, или можем предпринять самоубийственную попытку атаковать этот мост, хотя, по моему мнению, заколоться мечом проще и легче.

– Я предлагаю оставить Застроса и его жену нашему уважаемому врагу и, забрав лошадей, вернуться домой. У нас там много работы. Что скажешь, Совет?

Семь «да» были ему ответом.

– Так, с этим решено,– Гравос перешел к следующему вопросу.– Кто будет править вместо Застроса? Любой из нас имеет равные шансы занять трон Дракона. Но выдержит ли Южное Королевство еще несколько лет гражданской войны? Я думаю, нет.

Оглянитесь, джентльмены. Наш Совет когда‑то насчитывал тридцать два человека, включая Застроса. Нас осталось всего девять. Если молодой Викос благополучно вернулся домой, то во всем Южном Королевстве всего два живых тихокса.

Что дальше? Двадцать тохиксов – почти две трети нашего Совета – погибли в бессмысленной борьбе.

Я говорю: хватит! И если мы выберем одного из нас королем, как долго он протянет, пока кто‑нибудь из нас не займет его место?

Послышались одобрительные голоса.

Тохикс Вахос задал вопрос:

– Но что делать, Гравос? Наше Королевство должно иметь сильного правителя, но тиран, подобный Гномосу и его сыну, вызовет новое восстание.

– Верховный Владыка Милон, правитель Кенуриос Элас, Ка– ролиноса и Кимбухлуна предложил, чтобы тридцать три герцогства Южного Королевства стали полноправными членами его Конфедерации. Все дворяне сохраняют свои земли, города, права, титулы, только военную клятву будут приносить ему, у нас не будет короля. Каждый тохикс будет губернатором своего герцогства по поручению Верховного Владыки.

Он сам или его эмиссары каждый год будут встречаться с полным Советом по всем вопросам.

Первым, кто высказался, был Манос:

– Что будет с нашими армиями?

– Конечно, мы будем поставлять людей для армии Конфедерации и готовить, и обучать новобранцев. Ни один дворянин не будет лишен личной охраны и небольшой дружины, но большая часть армии должна быть распущена.

Манос закивал.

– Отлично. Дайте человеку маленькую армию, с которой он сможет играть, и все будет в порядке. Я больше предпочитаю видеть своих людей за плугами. Я согласен, Гравос.

В течение часа вопрос о правлении, который был предметом раздора в течение тридцати лет, был решен. Встреча тохиксов закончилась, и они разошлись отдавать приказы войскам, договорившись о встрече у палатки Застроса.

* * *

Лили вынула передатчик, присоединила его к источнику питания и к антенне, которую она, будучи в теле Застроса установила в высшей точке палатки. Затем она подключила микрофон и настроилась на нужную волну. Она знала, что никто не помешает ей. Застрос находился в трансе, и только ее голос и известные ей ключевые слова могли вывести его из этого состояния.

Охрана не будет заглядывать в палатку до пересменки, а это не менее двух часов.

Она нажала кнопку вызова. Сразу же из приемника послышался мужской голос:

– Это Центр им. Дж. и Р. Кеннеди. Кто вызывает?

– Доктор Ландор. Это доктор Ландор Лилиан. Кто из членов палаты дежурит сегодня ночью?

– Мэм, доктор Краули. Хотите говорить с ним?

– Конечно же, я хочу говорить с ним, идиот. Да, секундочку, я имею такое же право на титул «доктор», как и любой из членов палаты. Если я услышу от тебя это «мэм», то следующие десять лет ты проведешь в теле какого‑нибудь крокодила. Быстро соединяй меня, проклятый шовинист!

Мужчина извинился, наступило молчание, в течение которого она нетерпеливо ерзала.

Из передатчика послышался голос.

– Это Бад Краули, Лили. Что тебя беспокоит на этот раз?

– Доктор Краули,– холодно ответила она.– Я предупреждала вас с самого начала о рискованности этой затеи. Итак, армия находится на берегу реки Литл Пи Ди, к западу от океанских болот, и не может ни шагу ступить на север без помощи Центра.

– Какой помощи, Лили? – спросил Краули.

– У нас нет лодок, чтобы переправиться на северный берег. И даже, если бы они были, мы бессильны против катапульт, конницы и лучников, пиратских кораблей с этих проклятых островов, где были Бермуды. Мост, который мы хотели использовать, перекрыт стеной. Я приказала ее разрушить, но эти трусы потеряли столько людей в первой атаке, что второй и третий эшелоны просто отказались атаковать.

Они мрут как мухи и дезертируют толпами. Это вопрос времени, прежде чем они убьют Застроса и пошлют всю затею к…, если уже не снюхались с этим мутантом. Поэтому заберите меня сейчас же! Либо помогите, либо шлите за мной вертолет!

– Хм‑м,– ответил Краули.– Подождите немного, Лили, я должен проверить карту с кем‑нибудь, кто знает о транспортировке больше меня.

Третий мужской голос обратился к ней:

– Доктор, это О’Хара, транспорт. Можете Вы посчитать координаты вашего передатчика? Эти показания можно увидеть…

– Черт побери, я знаю, где они находятся,– прорычала она.– Ты думаешь, что я идиотка?

– Нет, мэм,– заикнулся он.

– Если ты, проклятый ублюдок, не прекратишь называть меня «мэм»…– ее голос сорвался на крик, который она тут же оборвала. Менее всего ей нужно было появление охранника.– Координаты следующие: 35°28" широты и 72°2" долготы.

Через мгновение О’Хара ответил:

– М… доктор Ландор. Вы не на Литл Пи Ди, Вы на реке Ламбу.

– Да, му… мистер О’Хара,– передразнила она его.– Какая разница?

Голос Краули прозвучал серьезно.

– Довольно большая, Лили. Сейчас ты находишься вне предела досягаемости любых наших вертолетов. Боюсь, мы не сможем ни помочь, ни забрать.

– Будь ты проклят, Бад Краули! Не пытайся меня обмануть,– закричала Лили со злостью. – Я знаю, что большие вертолеты имеют зону досягаемости до пятисот миль. Я не на таком расстоянии от Центра, и не пытайся мне это доказать. Показания расстояния видны ясно: 742,5 км.

– В действительности 742,531,– грустно поправил ее Краули.– Грубо говоря, 461,5 мили. Максимальный предел действительно пятьсот миль, но эта цифра включает в себя и обратный полет. Да, мы сможем добраться до тебя, но не сможем забрать.

– Черт побери, Краули, пусть они прилетят, разнесут стену через мост и разгонят армию мутанта. Затем пусть двигаются со мной.

Краули засмеялся:

– Лили, ты знаешь не ,хуже меня, что скажет на это палата. Мы не можем это сделать: у нас нет запасных вертолетов и заправочных станций так далеко на севере.

Лилиан начала кричать опять:

– Почему эти пятипальцевые недоноски не могут взять дополнительного топлива с собой? Я помню, на самолетах использовали это.

Она могла слышать, как Краули совещается с О’Хара.

– Извини, Лилиан, но это невыполнимо. Дело в том, что добавочный вес уменьшает дальность полета. Боюсь, ты попала в заколдованный круг, девочка.

– Не называй меня «девочка», ты, чертов индюк! – прошипела она.– Скажи лучше: как ты собираешься вытащить меня отсюда, куда я попала из‑за мужской тупости.

Его голос стал холоднее.

– Я изучаю карту, доктор Ландор. Лейтенант О’Хара заверил меня, что если Вы сможете добраться до координат 30° широты и 82°30" долготы, мы сможем спокойно забрать Вас.

– Даже если бы я смогла выбраться из этого лагеря и добраться до места, как я смогу определить? На траве нет координатной сетки, и как я вам дам знать, что я на месте, вы, свинья?

– Ваш передатчик…– начал Краули.

– Засунь себе в зад этот приемник и сам засунься туда же,– она уже не сдерживала крик.– Как я дотащу эту коробку, Краули, на спине? Эти два блока вместе могут весить сто пятьдесят килограммов!

– Сто семьдесят один с половиной,– уточнил Краули.– Нормальная нагрузка для хорошего грузового мула или лошади, я думаю.

– Краули, я знаю, ты так же глуп, как долог день. Сколько раз надо повторять? Это просто вопрос времени, пока кто‑нибудь из этих греков не вернется сюда и не убьет Застроса, так что я не могу покинуть лагерь в его теле, они не позволят ему уйти живым, и мне никогда не позволят выйти без него… и мне не найти никого, кто мог бы упаковаться, оседлать и нагрузить коня,– она перевела дыхание и продолжала. – Краули, я смогу украсть коня и убежать одна. Но как сможет молодая женщина добраться одна до ваших постов?

– Как я помню, Лили, твое тело в настоящее время привлекательно, хотя на мой вкус слишком худовато. Но тем не менее у тебя не будет затруднений. Только найди здорового и сильного мужчину и будь поласковее с ним,– он помолчал, а затем продолжал, не в силах замаскировать насмешку. – Кто знает, Лили, может быть, после стольких веков тебе все же понравится это.

– Ты… ты дрянь, грязный сексуальный маньяк,– закричала она.– Тебе и тебе подобным понравились бы все путешествия на спине, под кем‑либо, чтобы дать вам пищу для сплетен. Когда вы видите женщину, вам и в голову не приходит, что она может быть не глупее вас; все, о чем вы думаете,– это как использовать ее тело для желаний…

Она внезапно замолчала, вспугнутая шумом в прихожей. А когда в комнату вошел один из телохранителей, микрофон выпал у нее из рук.

В этот момент раздался голос Краули:

– Лили, доктор Ланор! Как Вы меня слышите?

Осеняя себя древним жестом, защищающим от зла, охранник с широко раскрытыми глазами попятился, шепча:

– Ведьма! Колдовство!

Чувствуя опасность, Лили встала, улыбаясь и протягивая руки к охваченному ужасом солдату.

– О, Солвос, ты же знаешь, что я не ведьма. Этот ящик просто игрушка, которой я развлекаюсь, пока мой король спит. Иди сюда, дай мне руку и посмотри в глаза.

Но он не понял ни слова из ее речи, кроме своего имени. В смятении она продолжала говорить с ним на английском языке. Он знал, что она произнесла его имя. Решив, что она хочет околдовать его, он ударил ее копьем и бросился бежать, словно сам Сатана наступал ему на пятки.

* * *

Около павильона короля стратегос Гравос не смог ничего добиться от испуганного, побелевшего охранника. Он выбил из его рук копье, схватил за плечи и грубо потряс. Даже тогда он ничего не добился от него, кроме несвязного бормотания о ведьмах, колдовстве, заклинаниях, о человеке, спрятанном в волшебном ящике.

Гравос, разозлившись, оттолкнул солдата и направился в палатку, остальные дворяне, толпясь, последовали за ним.

Гравос откинул занавеску и увидел мертвое тело леди Лилиан, но потрескивание передатчика привлекло его внимание. Он подошел к нему и наклонился, рассматривая. Внезапно потрескивание исчезло, и голос Краули произнес:

– Черт бы побрал тебя, Лили, прекрати баловаться. Я же знаю, что твой передатчик включен. Ответь мне. Чарли, ты уверен что это правильная частота?

Последний ряд дворян отшатнулся. Гравос оглянулся и увидел, что тохикс перекрестился, шепча молитву.

– Господи, Манос! – рассердился он. Прекрати, это просто какая‑то сложная машина, не более.

Он поднял микрофон и осмотрел его.

– Это сделано из материала, который использовал «Старый Народ». Кажется, они называли его «пластик». Машина, похоже, осталась от тех времен.

Хотя и напуганные, как все люди, которые боятся того, чего не понимают, дворяне не были трусами. Видя Гравоса невредимым, они вошли в комнату и обступили странное устройство. Но голосов не было слышно, только потрескивание.

Пока они удивленно рассматривали это чудо, далеко на юге, посредине Великого Южного Болота, доктор Бад Краули говорил по внутреннему телефону.

– Сэр, я боюсь, что мы можем поставить крест на докторе Ландор и проекте, в котором она участвовала.

Он коротко передал разговор и закончил словами:

– Затем она внезапно прервала разговор, но не выключила передатчик. Послышались шумы, потом все стихло. Голоса, которые я слышал, были мужскими, и говорили на греческом.

Голос старшего директора прозвучал сонно.

– Хорошо, Бад, спасибо. Возможно, доктор Ландор была неосторожна. Может быть, мы были неправы, послав ее на это задание. Она ненавидела мужчин, а ненависть, так же, как и любовь, может ослепить. Мы должны быть более осторожными в будущем, нас слишком мало.

– Но тем не менее, Бад, оставьте наш передатчик на время включенным постоянно на этой частоте. Чудеса случаются, ты знаешь. Может, она прячется.

Лилиан пряталась. Когда наконечник копья разрубил ее череп, она на мгновение растерялась, затем, почувствовала, как жизненная сила покидает ее тело, не думая, перескочила в тело Застроса. И только когда переход был полностью завершен, она поняла, что наделала. Правда, действие таблеток должно было со временем прекратиться, но его тело не достигнет полной самостоятельности или возможности двигаться и говорить без этих простых слов. Но эти слова должны быть произнесены губами и речевым аппаратом этого юного прекрасного тела, лежащего мертвым на полу… И она поняла, что попалась!

Заставив бесчувственного Застроса прислушаться, он услышала, как вошли дворяне, как Краули обвинил ее, взрослую женщину, имеющую не менее четырех степеней, в «игрании».

– Дети,– презрительно подумала Лилиан,– все мужчины – мальчишки с грязными мыслями.

Она услышала шарканье сапог, бряцание оружия, и как кто‑то приблизился к кушетке. Она с трудом заставила Застроса приоткрыть глаза. Затем чья‑то рука потрясла его бесчувственное тело за плечо.

Голос, принадлежащий Гравосу, произнес:

– Застрос, черт тебя побери, поднимайся!

Затем рука отпустила плечо, и сапоги прошаркали прочь.

– Джентльмены, он нанюхался и ни черта не соображает.

Кто‑то что‑то пробормотал.

– Сколько раз я должен говорить вам, не несите чушь! – раздался голос Гравоса.– Колдовство! Вино или таблетки, вот в чем дело, может все вместе. Мы все знаем, что он все время накачивал жену таблетками, да и сам пользовался.

Но это не имеет значения, спящий или неспящий, он все равно низложен. Пусть Верховный Владыка Милон разбудит его. Мы пришли за драгоценными камнями и золотом. Кто‑нибудь, стащите у него печатку Дома и найдите его меч. Их надо отдать племяннику Катросу. Но не нужно явного грабежа. Если надо тащить, тащите понемножку. Мне не хочется, чтобы наш будущий король думал о нас плохо. И вы тоже помните: наше будущее связано с Конфедерацией.

Через некоторое время Лилиан почувствовала боль, когда кто‑то стащил с правой руки Застроса печатку, затем все стихло.

Она сделала попытку опять проникнуть в тело, лежащее на полу, но путь был закрыт, и ей пришлось вернуться.

* * *

Между охраной короля Застроса и дворянами, тащившими королевские сокровища в ожидавшие повозки, произошла короткая схватка, в которой дворяне убили каждого, кто осмелился обнажить против них меч. Оставшиеся без офицеров охранники благоразумно разбежались, срывая с себя плащи с нашивками Зеленого Дракона. Ничто больше не связывало их со свергнутым и, возможно мертвым королем.

Гравос, понимающий, что оставшееся в лагере будет разграблено обозниками, поручил охрану павильона экс‑короля двумстам тяжелым пехотинцам под командованием Вахроноса Мавроса до прибытия войск Конфедерации. Он также оставил молодому человеку кипу документов – тексты клятв верности Конфедерации – все подписанные, утвержденные, с печатями всех землевладельцев.

Потребовались целые сутки и еще день, чтобы приготовиться к обратному походу. Спустя тридцать шесть часов с того момента, как дворяне растащили сокровища, только флаг Зеленого Дракона развевался над павильонами покинутого лагеря. Везде валялись сломанное оружие да груды человеческого дерьма.

Тохикс Гравос был последним, отправляющимся из лагеря. Отправив основную часть войск, оставив свою охрану у подножия холма, он подъехал к королевскому павильону и спешился.

– Какие‑нибудь затруднения, Маврос?

– Никаких, милорд. Да, мои парни разбили пару голов, прежде чем убедили эту сволочь, что мы не шутим. С той поры они избегают нас.

– А когда мы уйдем? – скептически спросил старый тохикс.

– Здесь осталось всего несколько человек. Нет, все будет в порядке, когда войска Конфедерации появятся здесь.

Гравос спросил:

– А что Застрос? Не проснулся?

– Нет, милорд, он жив, но все еще спит,– ответил Вахронос.– Но мы похоронили леди Лилиан. Она начала смердеть.

– Этот охранник убил ее. У него на копье была свежая кровь. Передай мои извинения Верховному Владыке.

Скажи ему, Маврос, также, что Совет тридцати трех будет собран в столице, когда ему будет угодно. Я уверен, что он и король Зенос захотят получить репарации, но убеди их, что должно пройти несколько лет, прежде чем наши хозяйства будут платежеспособны.

Он вдел ногу в стремя и повернулся.

– Еще одно, Маврос, мой мальчик. Совет сегодня утром ненадолго собирался. Тохикс Палиос был твоим хозяином, не так ли?

– Да, милорд, но он убит около трех лет назад. Я…

– Точно! – перебил его Гравос.– Он и все его родственники мужского пола пали в боях. Мы собираемся в ближайшее время довести Совет до нужного числа и нам потребуются люди, которые поддержат нас и Конфедерацию. Поэтому мы назначили тебя его преемником.

Покопавшись в отвороте сапога, Гравос вынул и кинул ему скрученную рулоном грамоту.

Хорошенько береги это, тохикс Маврос. Когда вернешься, скачи в столицу и Совет обеспечит тебя войсками, чтобы обезопасить твои границы.

– А теперь я должен ехать,– он вскочил на коня и помахал рукой.– Господи, благослови и храни тебя, парень, и может Он вернет тебя домой живым.

Пришпорив коня, он на полном скаку направился к горам.

13

Прошла неделя, прежде чем Милон переправился через реку. Конечно, нужно было разобрать стену, но это не могло его задержать, так как лорд Александрос оставил ему пару бирем с пиратами. Однако, когда некоторые из дворян Срединного Королевства узнали, что битвы не будет, они разделились на две группы. Вооруженные до зубов, они сели на коней и выехали в поля, к западу от лагеря. Происшедшая рукопашная битва была единственной и кровопролитной. Это было весьма беспокойное время для Верховного Владыки.

В конце концов ему пришлось разделить северные войска сильными контингентами войск Конфедерации и Вольных Бойцов.

Одетый в лучшую одежду и доспехи, Милон вышел из своего павильона и уже подозвал было своего боевого коня, как вдруг почувствовал знакомое прикосновение к шее. За ним стояла слониха.

Солнечное Сияние – она выбрала имя сама, когда ее телепатические способности были улучшены,– стала заметно толще. Как это и должно было быть, подумал Милон, вспомнив то фантастическое количество пищи, которое она употребила. Изо всех концов лагеря было не только видно, но и слышно, как она ела. А выражение: «Господи, как она ест!» и «голоден как слон» стали постоянными в армии Милона.

Когда Милон повернулся, Солнечное Сияние пододвинулась и положила свой хобот на его плечо.

– Пожалуйста, Бог‑Милон, не отсылай Солнечное Сияние прочь. Возьми меня с собой.

– Солнечное Сияние,– Милон ласково мысленно обратился к ней.– Там, где я живу, очень холодно для тебя. Ты вскоре умрешь там. Тебе надо на юг, но не бойся, Гилл будет с тобой всегда. Он будет смотреть, чтобы у тебя всегда было много еды и никто не беспокоил тебя. А когда я приеду в твои земли, обязательно навещу тебя. Разве это не сделает Солнечное Сияние счастливой?

Ее ответ удивил его.

– Тогда разреши, Солнечное Сияние перенесет Бога‑Милона через реку, пожалуйста, ты будешь в большей безопасности, чем на этом создании с тощими ногами,– она указала в сторону конюха Милона, который ждал его с боевым жеребцом.– Если ты будешь сражаться, разве это существо защитит тебя? Солнечное Сияние убила многих двуногих.

– Сражения не будет,– заверил ее Милон.– Те, кто был моими врагами, стали моими друзьями, и ты должна обещать мне, что не будешь вредить тем, кто остался за рекой. Ты и Гилл будете двигаться с ними.

– Солнечное Сияние не будет трогать тех, на кого покажет Гилл,– сказала она.– Пожалуйста, садись на Солнечное Сияние.

– Почему ты так хочешь этого? – спросил Милон.

– Бог‑Милон – первый из двуногих, кто был добр к Солнечному Сиянию, кто говорил с ней и обращался с ней, как… как с двуногим. Солнечное Сияние не может оставаться с Богом‑Милоном, чтобы служить ему всю жизнь, как хотела. Разреши, Бог‑Милон, послужить тебе один раз?

– Черт побери,– подумал Милон,– какое впечатление я произведу, прибыв на слоне?

Гилл, приготовивший все заранее, вышел из‑за слонихи, широко улыбаясь и таща седло и упряжь.

* * *

– И охранник услышал,– продолжал Маврос.– Услышал, как она кричит на незнакомом языке, и вошел в палатку, обнаружив ее согнувшейся перед этим устройством. Что точно произошло, никому не известно, даже охраннику, который только сказал, что он отпихнул ее своим копьем и убежал. Он думал, что онаведьма.

– И он не так далек от истины,– сказал Милон.– Если она то, что я думаю…

– Когда лорд Гравос, я и остальные вошли, она лежала на полу, здесь,– Маврос показал на пятно засохшей крови.– Левая часть ее черепа была расколота над и за ухом, и она не дышала.

– Устройство говорило мужским голосом, но никто не понял ни слова, хотя кто‑то позднее сказал, что ему кажется, будто он слышал похожий язык, но не вспомнил где, когда и кто. Голос поговорил немного и исчез. Больше никто не касался этого уст ройства.

Милон присел на корточки перед странным ящиком и поднял микрофон, затем оглядел различные лампочки, кнопки и выключатели на передней панели. Повернувшись к королю Зеносу, тохиксу Гримосу и остальным, он сказал:

– Это, джентльмены, то, что люди, жившие семьсот лет назад, называли «Радио».

Оно использовалось для передачи устных посланий на большие расстояния. В них нет ничего колдовского, хотя я думаю, что цели людей, которые создали этот передатчик, так же греховодны, как любого волшебника.

Более подробное изучение показало, почему исчезли шумы. Шнур был кем‑то отсоединен от второго ящика. Милон соединил его, аппарат загорелся, послышался низкий шум.

– Кто‑нибудь слышит меня? – произнес Милон в микрофон. Он повторил это, затем поморщился и переключился на язык, который как он надеялся, был близок к американскому двадцатого столетия.

Послышалось потрескивание, затем голос ответил на том же языке:,

– Да, вас слышим, кто вы? Где Лили… доктор Ландор?

– Если вы имеете ввиду женщину, которая последняя использовала этот передатчик, то она мертва,– коротко ответил Милон.– А я – Милон Морай, Верховный Владыка Кенуриос Элас. С кем говорю?

Голос стал возбужденным.

– Вы – один из мутантов? Из тех, кто живет в одном теле во времена войны?

– О’кей, вы знаете, кто я,– ответил Милон. Кто вы?

Но ему ответил второй голос, ровный и спокойный.

– Мистер Милон, я доктор Стергеймер, старший директор Мемориального Центра имени братьев Джона и Роберта Кеннеди. Мы были бы очень рады встретиться с Вами, на Ваших условиях, конечно. Мы можем подобрать Вас и переправить по воздуху в любом месте в пределах двухсотмильного радиуса от Центра.

Смех Милона был грубым, без капли веселья.

– О, да, я понимаю, что вам очень хотелось бы заполучить меня в свои руки. И я знаю, почему. Вы хотели бы вытащить из меня то, что делает нас более или менее бессмертными. Нет, благодарю вас, доктор Стернгеймер. Я не желаю быть объектом вивисекции.

– Подождите, пожалуйста. Вы не понимаете, мистер Морай,– начал Стернгеймер.

Но Милон оборвал его.

– Нет, я понимаю, доктор, какого черта вы вмешиваетесь в дела эллинойцев? На что надеетесь? У вас что, нехватка в телах?

Ему ответили вопросом на вопрос.

– Мистер Морай, Вы американский гражданин?

– Был,– ответил Милон.– Но почему вы не ответили на мой предыдущий вопрос, доктор?

Голос Стернгеймера стал возбужденным.

– Мы, мистер Морай, пытаемся восстановить Соединенные Штаты Америки.

В этот раз Милон засмеялся по‑настоящему.

– Доктор, если вы не дурачите меня, то вам лучше поговорить с одним из ваших врачей. Вы что, потеряли чувство времени? Доктор, это двадцать седьмой век после Рождества Христова. Соединенные Штаты, как мы оба знаем, давно умерли. Почему бы не оставить их в покое?

– Потому, что я патриот,– объяснил Стернгеймер. Милон опять рассмеялся.

– Вы были так патриотичны, что не выполнили приказа Конгресса и ваших начальников в Н. Е.– прекратить ваши ужасныеэксперименты и уничтожить все записи о них.

– Но я знал, что наша работа очень важна, и события подкрепили мою убежденность, мистер Морай,– воскликнул Стернгеймер.– И кто они такие, эти политиканы, чтобы командовать мною?

– Это были выбранные гражданами конгрессмены, гражданами,чьими налогами оплачивались ваши эксперименты,– холодно сказал Милон.

На этот раз Стернгеймер издал короткий смешок.

– Великие неумытые массы? Хватит, мистер Морай, Вы, как и я, знаете, что эти ослы в Конгрессе были просто завалены письмами от религиозных фанатиков и горстки сплетников, именовавших себя «журналистами». Когда мы восстановим нацию, подобного сборища августейших идиотов не будет и в помине.Народ будет управляться по‑умному, научно.

– Стернгеймер, забудьте про это,– голос Милона стал ледяным.– Я еще раз говорю вам: это не тот мир, который мы знали. Сегодняшний народ нуждается в вас и в ваших планах научного диктаторства так же, как в дырке в башке. И я предупреждаю вас: не суйте нос в мои земли, которые сейчас включают в себя Южное Королевство, присоединенное к Каролиносу и Кенуриос Элас, я убью любого из ваших людей, который попадется в мои руки, запомните это, Стернгеймер.

Голос Стернгеймера внезапно снова стал ласковым.

– Дорогой мистер Морай, Вы не совсем правильно поняли меня. Я хочу встретиться с Вами с глазу на глаз, как мужчина с мужчиной, чтобы я смог убедить Вас…

– Стернгеймер, Вы не убедите меня. Не теряйте времени. И запомните, что я сказал и что обещал сделать с любым из ваших паразитов, который попадется мне, и держитесь подальше от моей Конфедерации. Чтобы закончить свою работу, мне понадобится около двух веков, и я не пожалею ни одного из ваших вурдалаков, которые будут мутить воду,– Милон швырнул микрофон об пол.

– Мистер Морай! Подождите! – следующие слова остались неуслышанными, так как Милон крутанул ручку настройки частоты.

Верховный Владыка разъединил источник питания и передатчик и приказал своим охранникам сбросить эти ящики с середины моста в реку.

Что бы ни делали с телом Застроса, ничто не помогало вывести его из состояния наркотического сна, ни встряхивание, ни оплеухи, ни уколы острым кинжалом, ни прижигание пяток.

– Он все время в таком состоянии,– сообщил Маврос.– Воду он пьет, если открыть ему рот и влить в глотку, но есть не может.

Милон посмотрел на неподвижное тело в синяках, ожогах, кровоподтеках. Он постарался проникнуть в мозг, но обнаружил, что тот экранирован. Милон заподозрил истинную причину, но не был полностью уверен в этом.

– Джентльмены, я подозреваю, что жена Застроса, которая была агентом очень злых людей на юге, накачала его наркотиками. Возможно, она держала его в бессознательном состоянии, когда воспользовалась этим радио для контактов со своими хозяевами. Нам не известен антидот, который может вывести его из транса, и она унесла этот способ с собой в могилу. Самое милосердное для него сейчас – это быстрая смерть.

Говоря это, он вытащил свой кинжал.

* * *

Лилиан слышала весь разговор мутанта со старшим директором, приказ уничтожить передатчик, ее единственную связь с Центром: хотя она чувствовала все попытки оживить Застроса, пережила мучительную боль, но ни единого возгласа не вырвалось из уст неподвижного тела. Затем она услышала слова Милона, услышала, как он вытащил оружие из ножен.

Она почувствовала, как кончики пальцев ощупывают грудь, и кинжал вонзился в сердце. Лилиан молча закричала и в панике начала искать чье‑нибудь спящее или бессознательное тело, любое: человека, животного, но безуспешно. Затем наступила тишина.

Так доктор Лилиан Ландор (держательница четырех степеней), которая ненавидела всех мужчин на протяжении почти семисот лет жизни, встретила смерть в теле мужчины.

14

В начале месяца, называемого «текембриос» Милон и Мора лежали на коврах в своей задрапированной шелками спальне и смотрели на пламя очага, пожирающее поленья.

Это был один из редких вечеров, когда они могли вдвоем поесть. Остатки еды еще лежали на столе.

Он попытался проникнуть в ее мысли, но не смог и спросил:

– О чем ты думаешь, и почему скрываешь свои мысли?

Она грустно улыбнулась.

– Извини, Милон. Ты же знаешь, нам так часто приходится скрывать свои мысли. Но я ничего не таю от тебя.

Нет, я просто думала о тебе. Я думала о первой зиме, которую я провела с тобой в той несчастной палатке в Эласе. Господи, это было ужасно: Арктический ветер, дувший с океана, мухи, облепившие каждое существо в лагере, запах – вонь в палатках могла свалить козла, дым, кислое молоко, сырая древесина и потные немытые тела. Тебе следовало бы предупредить меня, на что похожи зимние лагеря. Ничего даже отдаленно напоминающего ванну на протяжении месяцы. Милон, мне казалось, что я никогда не смогу отмыться.

Милон глотнул из кубка.

– Я не слышал ни однрй жалобы от тебя тогда, Мора.

Она засмеялась.

– Конечно нет, глупый. Я любила тебя тогда – безумно. Тогда – холод, вонь, грязь, мухи – все было нипочем, когда ты был рядом. Мы, женщины, похожи в первой вспышке любви.

– А сейчас, Мора? – он перекатился на бок и посмотрел ей в лицо.– Это было сорок лет назад. Как ты сейчас любишь меня?

– Не так сильно, милый. Такая любовь никогда не длится долго: слишком она сильна, поглощающа и обессиливающа для обеих сторон. Но я все еще люблю тебя, Милон. Наши отношения стали удобными для меня. А ты, мой господин?

Прежде чем ответить, он осушил кубок и швырнул его в сторону стола; перевернувшись на спину и положив руки под голову, я смотрел на нее.

– Я не люблю тебя, Мора, и тогда не любил и думаю, ты знала это.

Она кивнула, огонь бросил тени на занавески, свисавшими над ее плечами.

– Я знала, но это не важно.

– Я давно думаю, что не знаю, полюблю ли когда‑нибудь тебя. Не потому, что тебя нельзя полюбить. Просто чувство любви атрофировалось у меня. Я боялся полюбить кого‑нибудь надолго.

Это ужасно видеть, как любимая женщина стареет день за днем и умирает. Когда любишь – это ужасная пытка. Пережив это пару раз, Мора, я заставил себя не любить.

Но через годы я полюблю тебя, я восхищен тобой, моей верой в тебя и в ту радость, которую ты дала мне. Как ты сказала, наши отношения удобны. Мне хорошо, Мора, я счастлив. Ты сделала меня счастливым и я люблю тебя.

Положив руку ему на щеку, Мора прошептала:

– Я рада, что ты вспомнил, как любить, мой Милон, и сейчас, когда южные эллинойцы объединились и будет мир…

– Ха! – воскликнул он, садясь.– Мир? Подобный мир продлится недолго, до весны, ибо мне и Гримосу слишком много надо сделать.

Мора удивленно подняла брови.

– Гримос? Но он же стратегос короля Зеноса?

– Да,– согласился Милон.– Но только до первого дня Матриоса. В этот день я приму от него, как от нового стратегоса Конфедерации официальную клятву. Затем мы поедем с ним на север изучать земли, где, возможно, будет сражаться армия.

– Но Гавос…– начала она.– Он хорошо служит нам, и когда он услышит…

– Гавос был первым, кто услышал об этом, Мора, и он согласился и одобрил этот шаг. Конечно, он никогда открыто не признает, что становится старым для длительных военных действий. Я представлю его на повышение. Через неделю после праздника Солнца, он получит новый титул.– Тохикс Великой Долины. Старый боевой конь заслужил его.

Это единственный способ, который обезопасит ее. Долина должна быть заселена и развиваться. Я планирую построить там один большой город и два поменьше, жителями которых станут остальные солдаты, как Гавос.

Если они не женаты, то возьмут жен среди горцев. Это помогло римлянам, поможет и мне.

– Римляне? – повторила Мора.

– Весьма воинственный народ, живший двадцать четыре века тому назад. Когда у них появились трудности с защитой, они заселили их старыми солдатами, женатыми на девушках‑варварках, что способствовало их присоединению вместо расходов и в то же время способствовало удачному смешению рас для солдат в следующих поколениях.

Внезапно Мора громко рассмеялась.

– О, Милон, я только что представила себе леди Иону деревенской тохиксой, доящей коз вместо того, чтобы сношаться с ними. Она даже не умеет ездить верхом, она потеряется вне города.

– Почему? – спросил Милон.– Она клянчит у Гавоса развод, предлагая ему фантастические суммы за это. Я посоветовал просить у нее максимальную сумму; которую он сможет получить, а затем согласиться. Я уже договорился о женитьбе Гавоса на младшей дочери Великого Вождя Шумата. Я точно знаю, что она достойна этого брака. Она достигла брачного возраста, четырнадцати лет, привлекательна, разумна и Гавос вполне еще в возрасте, достаточном, чтобы иметь нескольких наследников. Говорят, что старик Шумат бережет ее как зеницу ока и она обойдется Конфедерации недешево. Но я думаю, что старый негодяй сдержит свои обещания – усмирить свои отряды и другие племена; он не посмеет грабить земли своей собственной дочери или пытаться разграбить наследство своих внуков.

– Мой муж,– воскликнула Мора.– Конечно, ты был занят все шесть недель, создавая новое герцогство, посылая сокровища Конфедерации, чтобы купить четырнадцатилетнюю невесту для шестидесятилетнего старика, и стараясь заполучить стратегоса к началу новой войны. Скажи мне, мое сердце, с кем мы будем сражаться в этот раз?

Нахмурившись, Милон потрогал печатку.

– Возможно, это будет Харцбурк.

– Харцбурк? – удивилась она.– Но король твой друг и союзник. Он послал вторую по численности армию из всех Соединенных Королевств.

– Король Харцбурк никогда не был моим союзником, и я не думаю, что он когда‑либо был моим другом. Единственная причина, почему он послал мне войска, заключалась в его непомерном тщеславии и его ненависти к королевству Питзбурк, которому он ни в чем не желает публично уступить.

В этом виноваты его дворяне, черт бы их побрал! Они превосходили в численности дворян из Питзбурка, и мне пришлось разместить их в разных концах лагеря, чтобы не допустить кровопролития, даже перед приходом армии Застроса.

Затем, когда я и Южный Совет договорились о выводе их войск, эти проходимцы выехали в поле и устроили заранее подготовленное сражение на определенном месте. Если бы я позволил, они изрубили бы друг друга.

– Но это же детство,– заметила Мора.– Почему должны сотни взрослых мужчин драться без причины?

Милон пожал плечами.

– Мора, эти королевства – наследные враги. Думаю, это у них в крови. Почему дерутся собаки и кошки?

– Потому что они оба хищники,– ответила Мора.

– Думаю, тебе придется долго искать, Мора, двух более хищных врагов, чем эти. Я прекратил их схватку, окружив десятью тысячами верховых драгун, в основном Вольных Бойцов, и несколькими Кимбухлунцами. Ранив нескольких, я пообещал стрелу каждому из них, если они не прекратят стычку.

На следующий день я послал питзбуркцев домой, всех – и раненых, и здоровых. Я послал вдогонку капитана Мая с тремя тысячами драгун из Вольных Бойцов, чтобы сопровождать их и проводить до Западной Дороги на Клаксполис.

Не успели они выехать из лагеря, как эти харцбурцы спровоцировали стычку с ээрийским дворянством. Меня не было в это время в крепости,– я поехал с Маем и питзбурками,– поэтому Гримос и герцог Джефри сделали то же, что я сделал накануне, но они были не так осторожны: они не стреляли из луков только в ноги и коней – они сразу убили нескольких человек. Одним из убитых оказался один из многочисленных незаконнорожденных детей короля Кала.

Мора вздрогнула.

– Поэтому ты думаешь, что харцбурцы объявят войну Конфедерации?

Милон покачал головой.

– О, нет, не этот старый хитрый канюк. Его зовут Лисьим Королем не зря, однако, и он не совсем понимает принципы Конфедерации.

– Как ты знаешь, Кимбухлун и Баймбизбурк имеют пограничные разногласия, которые длятся десятилетиями, небольшие затруднения с Питзбурком, и никто никогда не слышал о спорах с Йоркбурком, хотя все три противника – хорошо известные союзники Харцбурка послали герольдов к Герцогу в Йоркбурк, объявив войну и вызвав на бой весной, когда происходят большинство войн в Срединных Королевствах.

Герцог и я считаем, что за этими вызовами стоит Харцбурк. Мора качнула головой.

– Но почему король Кал не воюет с Кимбухлуном сам, если его люди такие воинственные?

– Во‑первых,– сказал Милон,– потому что он не такой благородный и бесхитростный, как ты, любимая. Во‑вторых, если он открыто нападает на меньшее государство, его противник – Питзбурк, нападает на него.

– О, так Питзбурк сам союзник? – спросила Мора и сама ответила.– Конечно, они первые же послали вам войска.

– Нет,– терпеливо объяснял Милон.– Питзбурк послал нам войска, потому что мы хорошие покупатели. Питзбурк союзник нам не больше, чем Харцбурк.

Нахмурившись, она покачала головой и сказала:

– Извини, Милон, я просто не понимаю всего этого. Если Питзбурк нам не союзник, то зачем ему нападать на Харцбурк?

Милон приподнялся на руках.

– Хорошо, детка, ночной урок будет посвящен Срединным Королевствам. Эти земли ограничены на юге рекой, которую мы называем Ворихис, на западе Ээрийским морем, на севере Черным Королевством и…

– Милон, хватит! – вспыхнула она.– Прекрати дразнить меня и ответь на мой вопрос.

– Я и делаю это, женщина, не перебивай меня. До разрушений, вызванных Великим Землетрясением триста пятьдесят лет назад, Срединных Королевств было три: Харцбурк на юге, Питзбурк на западе и Ээрия на севере. После землетрясения и вызванных им несчастий и отхода больших участков от Харцбурка к Ээрии, эти королевства превратились в мешанину из мелких демонов, которые мы наблюдаем сегодня.

Не имея существенных разрушений, Питзбурк быстрее оправился и не только восстановил порядок на территории, подвергшейся разрушению, но и захватил добрую половину Харцбурка. Напуганная растущей мощью и размерами Питзбурка, Ээрия через десять лет соединилась с незахваченной частью Харцбурка, объединенные армии отбросили силы Питзбурка назад.

Осада длилась около двух лет и могла завершиться успехом, если бы одновременно не произошло несколько вещей. Опустошая деревни, осаждающие стали страдать от недостатка пищи и сражаться друг с другом, но питзбуркцы были в таком плохом состоянии, что не смогли воспользоваться ситуацией и снять осаду. Затем армия с севера Ээрийского моря осадила Ээривурк, в то же самое время вспыхнуло большое восстание в Харцбурке, и обе армии отправились домой.

Король Питзбурка умер во время осады, и только наличие общего врага заставляло дворян держаться вместе. Как только враг ушел, Западное Королевство потеряло все свои связи.

И что мы имеем сегодня? Осталось только два настоящих королевства. Ээрия стала республикой. Но даже весьма уменьшенные в размерах Харцбурк, Ээрия, Питзбурк все еще являются самыми сильными государствами в Срединных Королевствах. Затем идут великие герцогства. До присоединения Кимбухлуна к нашей Конфедерации их насчитывалось шестнадцать, но все оставшиеся так или иначе связаны с Большой Тройкой. Затем идут разные мелкие государства, и некоторые из них действительно мелкие, Мора, но это независимые государства, и большинство управляется наследственным дворянином.

Мора тяжело вздохнула и устало сказала:

– Муж мой, когда ты объяснишь, почему Питзбурк нападает на Харцбурк, если Харцбурк нападает на Кимбухлун?

Пропустив ее вопрос мимо ушей, он продолжал:

– Ты и многие Эллинойцы были в ужасе от того, что гражданская война, которая опустошала Южное Королевство, длилась пять лет. А иногда то же самое происходит в Срединных Королевствах уже свыше трехсот лет?

– Но это разные вещи, Милон,– возразила Мора.– В конце концов Южное Королевство – это эллинойское, цивилизованное государство, тогда как Срединные Королевства – это агрегация воинственных варваров, не многим культурнее горцев.

– Неверно,– отпарировал Милон,– прежде всего, несмотря на то, что народ,Срединных Королевств и народ горных племен одной расы, между ними огромная культурная пропасть, и фактически это вы, эллинойцы, чья культура ближе всего к горцам.

Мора села, сверкнув черными глазами.

– Это уж слишком, даже для тебя, Милон.

Он поднял руку в мирном жесте.

– Успокойся, дорогая, дай я объясню. То, что я сказал, не совсем верно сейчас, но было верно триста лет назад. Почему, ты думаешь, я направил племя сюда, а не в Срединные Королевства или в Черные Королевства или в Кенуриос Македонис? Потому, что в военном деле и в других аспектах культура южных эллиноицев была статичной культурой, а культура горцев – нет. Он также сел.

– Мора, многие из моих людей считают, что я несправедливо преследую эллинойскую церковь. Это преувеличение. Я не преследую ее вообще, я просто стремлюсь ослабить хватку, которой она держит эллинойцев долгое время. Как религия любого сорта, она по своей природе наиболее консервативна. Вот почему, когда я дал предкам Конных Кланов их законы и религию, я сделал это таким образом, что церковной касте было трудно развиться.

Ваш культурный апогей был достигнут около двухсот лет назад, и вы находились на том уровне до прихода Конных Кланов. Средний эллиноец рождается консерватором. Что было хорошо для прапрадедушки, то достаточно хорошо и для меня. Созидательная способность твоих людей была похоронена этой привычкой и стремлением эйдревсов объявить дьяволом любого человека или вещь, которую они не в силах понять.

Она сердито хлопнула себя по бедру.

– Это неправда, и ты знаешь это. Если наш народ… мой народ… потерял созидательность, то откуда пришло наше искусство, наша музыка, наша литература, наша архитектура? Даже дворец, в котором ты сидишь, оскорбляя нас. Большую часть его Деметриус построил как раз перед вторжением твоих варваров. Постарайся понять меня, я не испытываю много любви к церкви или эйдревсам – чернорясным хищникам! Знаешь, как они испытывают подозреваемого Бессмертного? Они отрубают руку или ногу и погружают обрубок в кипящую смолу. Затем они помещают неудачника в темницу на пару месяцев, чтобы посмотреть, отрастет она или нет. Нет, я не буду жалеть, если эйдревса в Конфедерации зажарят заживо, но я не хочу, чтобы клеветали на мой народ.

– Мора,– сказал он настойчиво.– Твой гнев не к лицу тебе. Перестань думать как эллинойка, постарайся мыслить более широко. Думай, Мора, думай!

Твои художники все дворяне, этот класс известен своим атеизмом. Нет, это бедняки, которые более религиозны и которые составляют подлинную силу Церкви. Когда кто‑нибудь из них изобретал что‑нибудь новое? Какое‑нибудь приспособление, которого не было у его прапрадедушки?

Он замолчал, ожидая ее ответа, но не дождался.

– Что произойдет, если корикос изобретет и сделает простое устройство, приводимое в движение мулом, для поливки полей? Каким будет вознаграждение для аграрного гения? Будут ли его соседи ломиться к нему в дверь, чтобы он показал им, как строить и использовать его изобретение? Ответь мне, жена!

– Черт тебя побери, Милон, ты сам знаешь, что случится с незадачливым изобретателем,– прошипела Мора.– Эйдревсы будут пытать его до тех пор, пока он не сознается в своих сношениях с Сатаной… или умрет, затем они сожгут его вместе с изобретением.

– Точно,– кивнул он.– Что действует весьма сильно на ум этих земельных рабов. Но церковники не волнуют меня. Я изобрел такую машину и покажу ее на следующей уборке.

– О, Милон,– взмолилась Мора.– Не конфликтуй с церковью. Ты же знаешь, что они сделали с водяной мельницей, которую ты построил прошлым летом. Они убили бы всех мельников, если бы моя охрана не поспела вовремя.

– Поэтому они поймали моих мельников дома и зарубили их на глазах у их семей,– мрачно заметил Милон.– Ты не знала об этом, потому что вдовы были напуганы, так как эйдревсы увезли разрубленные тела мужей и пообещали вернуться и сделать то же самое и с ними и их детьми, если они хоть слово скажут об убийцах.

Мора побледнела.

– Рыцари Креста? – выдохнула Мора.

Он кивнул, поджав губы.

– Да, тайные войска Церкви. Но они больше не тайна, они все либо убиты, либо заключены в старой крепости в Сумме.

– Но…– она запнулась.– Как ты узнал, кто они?

Милон ухмыльнулся, словно волк.

– Как ты сказала, эти шесть недель я был очень занят. Я арестовал старого митрополита Хрисоса по сфабрикованному обвинению и заключил его в самую глубокую камеру в тюрьме, голым, чтобы он поразмыслил о своих грехах. Через неделю его привели наверх, помыли, постригли, побрили и одели в рубаху осужденного на смерть. Затем его оставили одного на несколько минут, достаточных для того, чтобы увидеть Главного Палача, сидящего на камне и точащего свой большой меч. Мора, ты никогда не слышала такого плача и молитв.

Старый подлец упал на колени, обмочил подол рубахи и начал вспоминать свою жизнь. Конечно, у него не было мысленной защиты, я же сидел с двумя котами за стеной. Мора, некоторые из тех вещей, которые эта свинья сделала во имя религии, ужасны. Сначала я хотел вытащить из него его тайны и освободить, но, когда я понял, какое это безжалостное чудовище, я отправил его обратно в камеру. Он слишком опасен, чтобы оставлять его на свободе.

– И я не пробыла во дворце часа, когда делегация представила прошение об освобождении Хрисоса,– сказала Мора.– Делегаты сообщили мне, что варварские катафрактосы скачут по улицам и рубят каждого увиденного ими священника – по твоему приказу.

– Ты не говорила мне об этом. Почему? – спросил Милон. Она улыбнулась.

– Я же сказала, ты можешь изжарить их всех, не сообщая мне. Кроме того, я знала, что ты сообщишь мне об этом в свое время,– ее брови поднялись.– Но зачем устраивать этот цирк, дорогой, почему ты просто не подверг его пытке?

– Пытать его было бы неразумно. Он, несмотря на все преступления,– религиозный фанатик. Он уверен, что каждое зло служило святому делу, что его действия укрепляли и усиливали его Церковь. Он откусил бы себе язык, но ничего не сообщил бы мне.

– Таким образом, не зная того, он выдал тебе имена всех Рыцарей Креста?

– Едва ли. Насчитывалось около трехсот этих негодяев. Но он думал о Великом Магистре, своем незаконном сыне Мариосе. Его я имел удовольствие представить искусному мастеру Фуэстону всего через пару часов. Мариос оказался настоящим кладезем информации. Понадобилось бы канцелярское хозяйство, чтобы поспеть за ним. Затем я посадил его в соседнюю камеру с отцом.

– Не безопасней ли убить их? – спросила Мора.

– Эта уникальная парочка,– буркнул Милон,– не заслужила быстрой смерти. Единственный человек, которому можно доверить зарубить их,– глухонемой, охранники получили приказ убить любого, кто попытается пройти к ним, даже управляющего тюрьмой.

– Что ты собираешься делать с остальными Рыцарями?

– Когда Церковь будет ослаблена и дискредитирована до такого уровня, что перестанет быть опасной, я буду судить их за совершенные преступления. До этого времени у меня много проектов, чтобы замять их. Скоро они начнут ремонтировать восточную дорогу. Следующие лето и осень будут чистить и ремонтировать Тумаи. В конце кампании я думаю сделать Тумаи штаб‑квартирой Вольных Бойцов. На следующую зиму они вернутся к дорогам.

– Во имя Бога, как ты собираешься, дорогой, оплачивать дорожные работы и ремонт крепости? – удивилась Мора.– Тебе надо принять доброе предложение Ле… лорда Александроса о ссуде для оплаты своих Вольных Бойцов.

– Хотя твоя делегация передала тебе так много, они не упомянули о моем «осквернении» собора.

Внутри и под главным алтарем мы обнаружили двести тысяч унций золота, в основном в монетах, и миллион унций серебра. Когда мы перерыли помещение митрополита, мы нашли еще больше золота и драгоценных камней в количестве, достаточном, чтобы покрыть им крышку стола,– это в основном бриллианты, немного рубинов и опалов и один мешочек изумрудов.

Потрясенная, она только могла сказать:

– Но… откуда… Как?

– Многими путями, Мора. Возможно, лишь двадц тая часть была добровольными подношениями и пожертвованиями. А что касается остальных частей – что же, Святая Апостолическая Церковь владеет фермами, овцами и крупным рогатым скотом, кораблями, складами, фруктовыми садами, виноградниками, богатствами в других городах, по крайней мере двумя каменоломнями, половиной публичных домов. Она владеет ими не открыто, а через подставных лиц, набирая союзников среди мирян.

Но более того, ты не поверишь, сколько вина, бренди, крепких напитков мы нашли в подвалах Хрисоса, и ни одна из бочек не была обложена налогами. Это было явной контрабандой. Но не это по‑настоящему озлобляет меня.

Она видела этот взгляд и раньше, но только в бою, и, видя его глаза сверкающими как огонь в их дворце, она испугалась.

– За двадцать лет своего правления Хрисос и священники предлагали многодетым крестьянам отдать одного или двух детей в монастырь. Обычно при таком предложении крестьяне радовались: ведь это сулило их детям безопасную и сравнительно легкую жизнь, а их самих избавляло от лишних ртов. Дети, собранные со всего королевства доставлялись сюда; мальчики – в собор святого Павла, девочки – в Собор Святой Софии.

Когда собиралось до двадцати‑тридцати человек, их отводили в гавань и сажали в один из кораблей Церкви, которые отвозили их в Испанию, Галию, Италию и даже Паллос Элас. Самые красивые продавались в публичные дома, остальные бесчестным людям, которые скрывали их происхождение и объявляли пленниками войны.

Да, дорогая, Святой Хрисос был работорговцем. Несколько его корабельных капитанов встретились с мастером Фуэстоном, после чего рассказали мне много интересного о своей деятельности. Один из них занимался этим делом свыше двадцати лет, перевозя в среднем по сотне детей, за которых получали хорошие деньги, так как священники выбирали самых крепких и красивых. Эти капитаны и их команды будут также улучшать дороги и помогать Рыцарям Креста в Тумаи.

– Но это проклятые эйдревсы? – взорвалась Мора.– Они выбирали детей. Неужели они знали?

– О, они знали, я уверен в этом, Мора, но еще не пришло время ударить по Церкви,– ответил он.– С войной, объявленной весной, мне нужно крестьянское восстание зимой. Нет, Мора, я обделаю это дельце другим способом.

С отправкой лорду Александросу основной суммы и процентов на ссуду, я послал и требование. Я послал семь кораблей в некоторые из портов, упомянутых капитанами Хрисоса. Мои капитаны хорошо знают эти порты, они твердые практичные люди и обладают достаточными суммами выкупить стольких детей, скольких смогут обнаружить.

– О, да,– холодно сказала она.– Я начинаю понимать. Ты хочешь, чтобы они вернулись домой и рассказали своим родителям о своей религиозной учебе. Солнце и Ветер, мой господин, это жестоко. Эти крестьяне разорвут эйдревсов на кусочки, и никакие Рыцари Креста не помогут им. Милон кивнул, улыбаясь.

– Точно, дорогая. И не кажется ли тебе, что их тупая вера в Святую и Апостолическую Церковь и ее слуг немного пошатнется.

– Муж мой, постоянно напоминай своей жене, чтобы она никогда не подвергала сомнению враждебность Верховного Владыки Конфедерации Милона,– она также усмехнулась.– Солнце мое, это мастерский удар. Церковь долго не оправится от него, если вообще оправится.

– Но скажи мне общую сумму запасов Хрисоса.

– После,– он выделил это слово,– того, как уплатил ссуду и снабдил капитанов деньгами и вычел стоимость контрабандных напитков, которые сейчас находятся в дворцовых подвалах, казначейство Конфедерации дало сумму около сорока миллионов франков.

– Но, Милон,– вскричала Мора.– Я не смогу собрать такую сумму за двадцать лет. Сорок миллионов франков, восемь миллионов тахлуз.

– О, теперешний митрополит ничего не собирал! – заверил ее Милон.– Солнце знает, сколь долго его предшественники складывали все это за алтарь. Напомни мне показать тебе некоторые из этих монет, которые хранились в мешках, рассыпающихся при прикосновении. Там был один мешок с франками Лукаса Первого.

– Они хранились издавна: Лукас умер свыше трехсот лет назад.

Он засмеялся.

– Да, но преемники Хрисоса не смогут ничего сделать. С этого времени Церковь будет облагаться налогом на все виды собственности. Я уже конфисковал церковный флот на основании контрабанды и портовые хранилища. Я не включил их стоимость в данные казначейства, но они здорово повысят баланс.

Каждая эклесия, монастырь, ферма, пастбище, сад, виноградник, каменоломня, деревенская хижина или городское здание – все регистрируются. Мои агенты не спускают с них глаз: если обнаружат незаконную деятельность, они уполномочены наложить огромные штрафы, тогда как другие виды собственности будут просто конфисковываться, все, исключая публичные дома.

– Почему же такое исключение? – ехидно подковырнула его Мора.– Только представь себе, если Конфедерация будет владеть борделями, то Верховный Владыка сможет свободно пользоваться ими.

Он не поддался на ее вызов.

– Нет, у меня есть лучшая идея. Я обнародую, что это церковная собственность.

– О… Милон…– схватившись за бока, она расхохоталась и упала на спину. Отсмеявшись, она села, часто вздыхая, из глаз текли слезы.– О, Милон, ты ужасный человек. Конечно, эйдревсы будут все отрицать, но люди не поверят им.

Затем она опять зашлась от смеха.

Поднявшись на ноги, Милон подошел к столу, нашел свой кубок и принес со стола графин. Наполнив оба кубка, он сказал:

– Хохотушка, если ты сможешь успокоиться, я смогу тебе рассказать, почему Харцбурк будет атаковать Питзбурк, если он нападет на Кимбухлун, если тебя это еще интересует.

* * *

Холодной, ветреной, дождливой мартовской ночью три человека встретились в охотничьей хижине, выложенной из камней и древесных комлей, неподалеку от стен Харцбурка, столицы герцогства Кимбухлун. В широком камине за каменным экраном в человеческий рост трещал огонь, разбрасывая искры и освещая ярким светом карту, расположенную на полу.

Два десятка всадников окружили хижину, и сотня их соплеменников патрулировала на своих лохматых конях окрестный лес. Дальше, среди деревьев и засек, пряталась дюжина прерийских котов.

За те месяцы, пока разнородная армия Милона ожидала Застроса, тохикс Гримос и герцог Кимбухлуна Джефри крепко сдружились. Сейчас новый стратегос Конфедерации следил за извилистыми реками, которые отсекали восточную часть герцогства.

– Я хотел бы, Джеф, чтобы армия разместилась в Мартунзбурке и заставила прийти к нам, вместо того, чтобы удерживать эту чертову северную границу. Ты уверен, что вторжение произойдет там, где мы проехали?

Герцог Джефри был так же мускулист и широк в плечах, как и тохикс, но сантиметров на двадцать ниже и лет на двадцать старше. Подобно многим людям, привыкшим носить шлем и забрало, его щеки и подбородок были гладко выбриты, а его снежно‑белые волосы были коротко пострижены. Вынув трубку изо рта, он воспользовался ее мундштуком, как указкой.

– О, да, Большой Брат, если враги следуют той стратегии, о которой мне докладывали, они знают, что должны объединить армии, чтобы разбить мои войска и войска, которые пошлет мой сюзерен.

На мрачном лице Гримоса отразилось сомнение.

– Но как они узнают, что твоя армия будет здесь?

Герцог пожал плечами:

– Потому что они знают, что я знаю, что они придут сюда: у них столько же шпионов при моем дворе, сколько моих у него. Вот почему мы встречаемся здесь одни ночью под охраной людей лорда Милона, а не моих.

– Но, Господи,– возмутился Гримос.– Подумай, что они могут просто дезинформировать твоих агентов, надеясь, что ты соберешь все силы здесь. Затем они могут перейти границу к северу от любого твоего главного города.

Герцог потряс головой.

– О, нет, брат. Они могут атаковать столицу только с востока. Чтобы напасть с севера, им нужно перейти через Тусемарк, а маркиз Вахран никогда не позволит им этого.

– Значит, он твой друг, Джеф? – поинтересовался Гримос.– У него достаточно сил, чтобы угрожать вражескому флангу?

Герцог упал на колени, смеясь.

– Друг? Отнюдь. Он получил бы массу удовольствия от моего падения и смерти, особенно от мучительной. А что касается войск, то последнее, что я слышал,– это его похвальбу пятьюстами копейщиками, включая его городскую и дворцовую стражу. У него всего двадцать драгун, и его семья вместе с благородными вассалами насчитывает около пятисот двадцати человек. Даже если бы я нанял его и его жалкую дружину, то вряд ли они смогли бы завернуть фланг обоза.

– Гром и молния! – выругался Гримос.– Что же мешает герцогу Джаю пройти через него и напасть с севера? Девятой части этих трех дружин будет достаточно, чтобы стереть в пыль эту горсточку людей, ей‑богу!

– Потому что он не осмелится напасть на Тусемарк до тех пор, пока маркиз не нападет на него,– герцог Джефри вежливо улыбнулся.– Неужели ты не понимаешь, Гримос?

– Нет, не понимаю,– закричал тохикс.– Чепуха какая‑то, Джеф, ты глупее, чем моя жена. Если б я вел двадцать тысяч против тебя, я делал так, как мне было бы удобнее. Я бы послал пять тысяч человек через Тусемарк, понравилось бы это маркизу или нет, и осадил бы Кимбухлун. Тогда у твоей армии не было бы выбора: либо встретить мою главную армию и потерять Кимбухлун, а затем подвергнутся нападению с тыла моими остальными войсками, либо отделить часть своих сил, чтобы защитить город, тем самым обеспечив разгром основных сил, либо отступить своей армией в Кимбухлун.

– Твоя стратегия хороша, Большой Брат, и я уверен, что ты разобьешь противостоящего тебе врага,– Джефри говорил медленно, словно с неразумным ребенком.– Но мы можем быть спокойны, герцог Джай не поступит так без разрешения маркиза, а маркиз никогда не даст разрешения.

Вены на шее Гримоса вздулись, а кулаки сжались, но прежде чем он начал говорить, Милон положил руку ему на плечо.

– Гримос, тебе, эллинойцу, не понять этих северян. Я постараюсь объяснить тебе, а герцог поправит меня или дополнит, если я что‑нибудь опущу.

Гримос, за последние десять лет ты доказал, что ты гений в

военной тактике и стратегии, но, несмотря на твои врожденные способности, ты не любишь войну, и твоя цель покончить с ней как можно быстрее.

– Разве не все желают мира? – спросил новый стратегос.

Милон покачал головой.

– Нет, Гримос, только не дворянство Срединных Королевств. Война и боевые схватки заменяют в их жизни спорт и религию.

– Фактически, Большой Брат,– перебил Джефри,– война стала религией. Культ меча вытеснил все старые веры, оставив только культ «Синей Дамы», но ему поклоняются только женщины.

– Точно,– согласился Милон.– И подобно любой религии, этот культ имеет свои привычки, правила, многие из которых кажутся глупыми. Но, Гримос, если вглядеться поглубже, ты увидишь много смысла в этих правилах и обычаях.

– Прошу прощения, милорд,– сказал Гримос.– Но во что я должен вглядеться?

– Потерпи, лорд‑стратегос,– Милон улыбнулся ему.– Незадолго до конца существования, первоначальные три Срединные Королевства управлялись тираническими деспотами, которых ненавидели и боялись народ и дворянство. Когда Великое Землетрясение, Хаос и Наводнение сделали возможным получение независимости, они воспользовались этим и добились независимости раз и навсегда. Они…

Милон помолчал и повернулся к герцогу.

– Джефри, ты посвящен в культ. Ты лучше объяснишь, чем я. Все, что я знаю, несущественно.

Герцог кивнул.

– Хорошо. Послушай, Гримос, все сводится к следующему: меньшее государство может напасть на большее, но большее государство не может напасть на меньшее, за исключением возмездия за прошедшее нападение. Понял? Меньшее государство может создать союз с одним или несколькими такими же государствами, чтобы напасть на большее, как видно из случая со мной, но если они проиграют, то большее государство спокойно может напасть на них. Но если большее нападет на меньшее, не спровоцированное им (таких вещей не происходило с незапамятных времен), тогда ему придется плохо. Это может произойти даже прежде чем свершится нападение: когда его намерения станут очевидными, все поклоняющиеся мечу обязаны согласно клятве Мечу, покинуть его.

Если же и это не остановит его или у него достаточно войск из непосвященных в культ или клятвопреступников, то его можно считать мертвым и, вполне вероятно, его династию тоже.

Все соседние государства, большие и маленькие, двинутся против него и его земель, и титулы перейдут к тому правителю, на которого он напал. Если он не погибнет в бою, то ему придется держать ответ перед трибуналом культа, который решит, как казнить его и остальных клятвопреступников. Непосвященные не подлежат суду.

Так ты видишь, Большой Брат, что Кимбухлун в безопасности, по крайней мере до того, пока нас не разобьют, ибо герцог Джай – посвященный и не дурак к тому же.

15

Герцог Джай и его союзники, граф Халтук из Питзбурка и Мартун из Йоркбурка, ничего не подозревая, двинули свое двадцатидвухтысячное войско прямо в центр ловушки, заботливо подставленной для них стратегосом Гримосом. Все меры предосторожности были предприняты – вещь неслыханая в войсках Срединных Королевств. Были отправлены ложные сообщения, что Конфедерация послала Кимбухлуну около пяти тысяч человек, в основном элли‑нойскую пехоту, десятую часть действующей армии Конфедерации. Так как это было количество, которое обычно посылалось в помощь вассалу сюзерена, то герцог Джай поверил этому.

Приманка – армия Кимбухлуна и явное подкрепление – стояла поперек долины, через которую должен был двинуться Джай.

Герцог Джай, высокий, стройный, жилистый, в полном вооружении с ярко‑синим золотым обрезом, сидел на своем коне под знаменами, глядя на противника и ожидая, пока его собственная армия развернется из походного порядка в боевой. Справа и слева от него были союзники – граф Халтук в фиолетовом и серебряном и граф Мартун в оранжевом и черном.

Граф Халтук только что высказал свое мнение, что герцог Джефри слишком опытный военный лидер, чтобы так глупо разместить свои войска – недостаточно глубоко, чтобы остановить кавалерию, и слишком узко, чтобы противостоять обходу по флангам.

Герцог Джай откинул голову назад, усмехаясь под рыжими усами, он сказал:

– Халь, ты становишься старым и подозрительным. Что еще оставалось делать нашему уважаемому кузену Кимбухлуна? Если бы он собрал свои слабые силы в одной из узких долин, то мы прошли бы через эту и окружили его. Его советники сказали ему об этом, и он сделал то, что должен был сделать. Мы, конечно, победим, но его новый эллинойский сюзерен должен был послать ему побольше людей.

Милон, лорд Александрос, лейтенант Морского Владыки Янекос сидели на наблюдательном посту и следили за приготовлениями к битве.

Герцог Джай, безрезультатно прождав сообщений от своих фланговых разведчиков, около часа назад начал безрассудную атаку. В конце концов, чего было бояться ему, если вся армия герцога Джефри была перед ним как на ладони. Для наблюдателей эта атака была красивым спектаклем – дворяне во главе, их раскрашенные и позолоченные доспехи, развевающиеся плюмажи, трепещущие знамена создали красочный калейдоскоп. За знаменами скакала свита дворян, затем, ряд за рядом, драгуны и уланы Вольных Бойцов, на небольшом расстоянии бежали вымуштрованные подразделения легкой и тяжелой пехоты.

– У них нет лучников? – спросил Александрос.– Или пращников, или орудий?

Мрачно улыбнувшись, Милон покачал головой.

– Нет, они считают, что оружие, которое убивает на расстоянии, неблагородное и используют его для защиты и осады. У них есть и лучники, и арбалетчики, но, они, возможно, оставлены для охраны своих обозов.

На расстоянии пятисот ярдов от ожидавшего войска Кимбухлуна герцог Джай остановился, чтобы подровнять ряды для последней атаки и для того, чтобы подтянуть свою пехоту, так как он хорошо знал, что только пехота могла завершить и укрепить победу.

Граф Халтук подвинулся на своем черном коне к серому жеребцу герцога.

– С Вашего разрешения, милорд, кажется, что у них ряды углубились в центре. У меня тяжелые предчувствия.

Герцог Джай был в хорошем настроении, и в его голове не было ни тени сомнения и тревоги, прозвучавшей в голосе юного графа. Он засмеялся и хлопнул себя по набедреннику.

– Ты слишком впечатлительный, братец. Конечно, герцог Джефри углубил свой центр, но сделал это за счет флангов. Пехотинцы и уланы имеют свои приказы. Когда мы ударим в центр, они атакуют силами флангов. Я займу Хагунзбурк в течение месяца, наш дорогой лорд будет отомщен, а ты и Мартун станете значительно богаче. А сейчас подтяни своих людей и перестань дрожать.

Они двигались быстрым шагом, а горнисты и барабанщики наигрывали боевой марш, следуя за пехотой. Когда конники перешли на медленную рысь, трубачи закинули трубы за спины, отстегнули щиты и вытащили мечи, а барабанщики продолжали отбивать ритм.

Герцог Джай ожидал действий оборонявшихся и поэтому не был встревожен, когда град стрел обрушился на его отряд. Джай не растерялся и, нагнувшись в седле, пришпорил коня, ибо для того, чтобы избегнуть смертельного дождя, необходимо было как можно ближе подойти к вражеским рядам.

Рог проиграл сигнал, и надвигающийся отряд ощетинился сталью и перешел на галоп. Гул от звона десятков тысяч подков был ясно слышен Милону и Александросу в их пункте, высоко над долиной на холме. Крики и боевые кличи потерялись в общем шуме, и все скрылось в клубах пыли.

Живое цунами обрушилось на первые ряды копейщиков; с грохотом докатившееся до наблюдателей на холме лязганье металла, крики людей, ржание лошадей… Линии оборонявшихся поднялись внутрь… внутрь… внутрь…, а затем бросились вперед, усиленные подкреплением, тогда как правое и левое крыло спустилось вниз, окружив переламываемых и кромсаемых всадников. В верху долины, на север, остатки двенадцатитысячной пехоты, образовав некое подобие ежа, прикрытого щитами, ощетинившегося копьями и пиками, оборонялись от эскадронов катафрактосов Конфедерации и Конных Кланов. Уцелевшие уланы, все Вольные Бойцы, почувствовав поражение, бросились к обозу, крича о происходящей беде.

Те из обозников, которым была дорога жизнь, бросились рубить упряжи мулов, чтобы схватиться потом с лучниками и арбалетчиками за обладание мулами, как и уланы, которым пришлось защищать своих коней. Эта стычка все еще продолжалась, когда основная часть кавалерии Конфедерации под командованием суб‑стратегоса Портоса обрушилась на них.

Когда Верховный Владыка и его свита спустились на поле битвы, то уже почти все дворяне трех государств были либо убиты, либо умирали. Вправо от центра поля, в окружении, развевались дырявые флаги Трамбусбурка и Гетзбурка.

Под ними около десяти дворян и несколько сотен оставшихся в живых солдат и драгун, израненные, окровавленные, стояли насмерть.

По указу Милона, герольд Кимбухлуна подъехал к ним. Опустив поводья, он объявил о предложении перемирия и сообщил о том, что его лорд желает переговорить с герцогом Джаем.

На это ему ответили, что так как герцог Джай умер несколько минут назад, то это затруднительно, но если герцог согласен на переговоры с графом, ему возможность будет предоставлена. В любом случае перемирие приветствуется, заявил ответчик.

Через два часа говоривший, все еще в пыльных, мятых и изрубленных доспехах, сидел за столом напротив Верховного Владыки Конфедерации. Между ними лежали их скрещенные мечи в ножнах, означая перемирие.

– Я жду Вашего ответа, граф Халтук,– спокойно сказал Милон.– Или Вы хотите обсудить мое предложение со своими товарищами?

Молодой граф собирался ответить, но из его пересохшего рта послышалось всхлипывание.

Герцог Джефри, сидевший рядом с Милоном, подтолкнул к нему кубок с вином, заметив иронически:

– О, братец, брось выдрючиваться и сделай пару глотков, промочи горло.

Граф сделал пару глотков и потом с явным недоверием в голосе спросил:

– Вы действительно это имеете в виду? Это не грубая шутка или ловушка?

– Да, граф Халтук, именно это. Если Вы и другие дворяне поклянетесь на мече никогда не поднимать руку на Эллинойскую Конфедерацию, они могут спокойно убираться из этого герцогства. Вы можете оставить свое оружие и столько личных вещей, сколько унесет мул. Если его нет, то я могу дать.

Рыжеволосый мальчик, ему было не больше восемнадцати лет, как отметил Милон, покачал головой в радостном удивлении.

– Вы очень добры, милорд. Я уверен, что граф Арту и все остальные согласятся со мной, но что будет с нашими солдатами и Вольными Бойцами?

Милон улыбнулся.

– Они свободны, как и Вы, или могут вступить в мою армию. А что касается доброты, то это легко и приятно быть добрым с любым человеком, который так доблестно сражается.

Лицо молодого дворянина покраснело.

– Это добрые и вежливые слова, лорд Милон. Когда и где должны быть выплачены наши выкупы… и какова будет их величина?

– Я не требую выкупа,– спокойно сказал Милон.– И моя армия не сделает ни шагу на территорию Питзбурка или Йоркбурка, пока вы будете верны клятве. Я двинусь на Трамбусбурк, только если король Кал решит двигаться. Если он решит, то война будет вестись на землях его вассалов, сражения на территории Кимбухлуна или других государств Конфедерации не будет.

– Но Трамбусбурк и Йоркбурк и мои земли или установленное взамен количество золота – Ваши, или, по крайней мере, герцога Джефри – по Меченому праву,– возразил Халтук.– И…

– И послушайте меня,– герцог Джефри наклонился вперед, улыбаясь.– Я бы взял все три земли, не деньги, с двумя герцогствами и двумя графствами, я могу именовать себя архи‑герцог и плевать в глаза королю‑Лисице.

– Но, кузен Халтук, лорд Милон – мой сюзерен, я дал клятву на мече верно служить ему, а ему не требуется больше земель к северу от Южной реки.

– Простите меня, милорд,– сказал граф Халтук, обращаясь к Милону.– Но я действительно ничего не понимаю. Мой Гетзбурк – богатое графство, гораздо богаче, чем Йоркбурк, намного. Герцогство Трамбусбурк…

– Простите меня, юноша, за то, что Вас перебил – дружески сказал Милон.– Но если я возьму или позволю герцогу Джефри взять графство и герцогства, то мне придется воевать, чтобы отстоять их, каждый год в течение пятидесяти лет. У меня уже сейчас территория, превышающая все Срединные Королевства вместе взятые. У меня и так достаточно забот, чтобы влезать еще и в ваши северные земли и дрязги.

– Когда мы напали на кузена герцога Джефри,– задумчиво произнес граф Халтук,– то Вы не просто послали ему войска, а лично возглавили всю свою армию для его защиты.

Милон кивнул.

– Я так и сделал, юноша, и не зря. Я хочу тем самым доказать, что моя Конфедерация не потерпит нападений ни на одного из своих членов, большого ли, малого ли. Я уверен, что эта бойня была нужна для доказательства этого.

– Да, милорд,– согласился граф.– Вы ясно доказали, что не потерпите нападения на своих вассалов.

Он медленно выпил из кубка и внезапно спросил:

– Лорд Милон, я понимаю Ваше желание не связываться с покоренными землями, но… но, если землевладелец пожелает дать клятву на мече вашей Конфедерации, как сделал герцог Джефри? Примите ли вы его?

Милону не нужно было читать мысли юноши, чтобы узнать его желание. Он мысленно нарисовал картину этой части Срединного Королевства. Он взял Кимбухлун в Конфедерацию для защиты северо‑запада от вражеских происков короля Питзбурка, который угрожал Кенуриос Элас до того момента, когда одиннадцать лет назад старый король Иврист умер и его не заменил более дружественный монарх.

Сейчас угрозой являлся Харцбурк, и длинная узкая территория Кимбухлуна прикрывала более половины тех участков, через которые мог двинуть свои войска король Кал. Присоединение Гетзбурка, соседствующего с Кимбухлуном на севере и востоке, сделает только враждебным Йоркбурк, большую часть которого составляют болота и солончаки.

– Давайте поговорим, юноша,– ответил Милон.– Вы желаете стать моим вассалом? Хотите, чтобы Ваше графство стало членом Конфедерации? Но если Вы желаете сейчас изменить клятве королю Калу, то как я могу быть уверен, что Вы не нарушите клятву, данную мне?

В приступе гнева, от которого покраснело его лицо, граф Халтук смял пол‑литровый кубок своей сильной рукой, не подозревая об этом, пока оставшееся вино не выплеснулось ему на руку.

– Приношу извинения, милорд. Я заменю кубок. Но ни один человек из моего рода не был предателем и клятвопреступником. Я клялся герцогу Джаю, который лежит убитым вон там, в долине, и это его клятвы были принесены королю– Калу. Пока Джай был жив, король Кал не требовал присяги ему.

И, милорд, я хотел бы стать Вашим вассалом, и Вы можете располагать мною и всем моим достоянием.

Так на сорок первом году жизни Милон Морай, Верховный Владыка Конфедерации, обезопасил северную границу: племянник покойного графа Йоркбурка, скрепленный новым союзом с Гетзбурком быстро указал, что если он станет графом Йоркбурка, а у него столько же прав на этот титул, как и у любого другого родственника покойного, то он принесет клятву верности на мече Конфедерации. Тогда Милон принял клятву юного графа Арту и объявил его графом Йоркбурка, а чтобы убедить недовольных родственников, послал ему суб‑стратегоса Портоса и четыре эскадрона катафрактосов.

Когда корабли Милона направились к бывшему Южному Королевству, он имел все основания быть довольным. За два года он избежал угрозы двух вторжений и увеличил в четыре раза размеры Конфедерации путем добавления к ним, в основном, земель своих бывших врагов.

Ему оставалось только добавить Морские Острова и Конфедерация будет включать всю южную Эллинию.

Александрос и его Совет Капитанов, конечно, пообещает союз и отдадут свои мечи и, что более важно, корабли и морской опыт Конфедерации до того, как зима скует льдом море.

Единственным источником опасений оставался вопрос пустынных земель за соляными топями, на которых находился Центр имени Дж. и Р. Кеннеди. Несмотря на свое предупреждение старшему директору, Милон был более чем уверен, что еще услышит о них. Но любая попытка двинуть против него армию или флот могла оказаться смертельной. И ему оставалось только ждать их следующего шага, надеясь, что он распознает его.